Фрахт?

Что? – От неожиданности Анна выпучила глаза на дородную представительную даму с высокой прической и даже забыла поздороваться.

У вас фрахт?

Здравствуйте. Нет, я по другому вопросу…

Не мешайте работать. – Дама, не отрываясь от монитора, властным жестом указала одной рукой на дверь, в то время как вторая продолжала споро бегать по клавиатуре.

Анна уже и не могла вспомнить, когда с ней обходились подобным образом. Вконец обескураженная, она просочилась в коридор и, аккуратненько притворив за собой дверь, внутренне встряхнулась, приходя в себя, как большая хищная зеленоглазая кошка, выбравшаяся из воды.

Молодой человек… – На этот раз в ее голосе и взгляде было оптимальное сочетание металла и меда.

Проходивший по коридору человек в летней форме речника был не так уж и молод, никак не меньше сорока, но на обращение Анны среагировал моментально.

Слушаю вас.

Добрый день. Подскажите, пожалуйста, где у вас можно осведомиться о судах, когда-либо приписанных к самарскому порту?

Добрый… Что значит «когда-либо приписанных»?

Меня интересует прошлое… Есть здесь у вас что-то вроде архива?

Архива? Нет, у нас не музей, а действующее пароходство. – Даже отказывая, он старался быть, как можно, более любезным.

Жаль… – У Анны на лице появилась гримаска разочарования.

Постойте, постойте, – заторопился речник, не желая отпускать симпатичную собеседницу. – О каком прошлом идет речь? О каких годах?

Десятые-двадцатые, может быть, тридцатые…

М-м… – речник слегка задумался, – кое-что, конечно, можно накопать у нас по отделам… Но разрешите поинтересоваться истоками, если позволительно будет так выразиться, вашего интереса? – Он был чуть выше среднего роста, с правильными чертами лица и, похоже, несмотря на наметившиеся брюшко, туго натягивающее белую форменную рубашку, был явно избалован вниманием слабой половины человечества.

Анна достала удостоверение (в просторечье ксиву или корочки) и, раскрыв его, продемонстрировала речнику.

Капитан Шершнева, Людмила Семеновна, – вслух прочел он и как-то враз поскучнел. – Попробуйте обратиться в двадцать девятую комнату. Всего хоро…

Постойте. – Анна бесцеремонно схватила его за руку. Она поняла, что переборщила, но уж больно ей хотелось проверить на ком-то действие новоприобретенного документа. Результат эксперимента оказался отрицательным. – Постойте. – Взгляд ее потеплел, а голос стал глубоким, грудным, проникновенным. – Я здесь как частное лицо. Пытаюсь, так сказать, искать свои корни. У моего прадеда, говорят, до революции был в Самаре целый флот.

Глаза у речника заблестели, в них вновь засветился интерес.

А-а… Ну, если так… Постараюсь вам помочь, Людмила Семеновна. Можно просто Люся? – Анна кивнула, постаравшись придать этому простому движению максимальную многозначительность и сексуальность. – А я Анатолий. Или просто Толя. – Он широко улыбнулся. Я дам вам телефончик… Да что там телефончик, я сам позвоню и договорюсь с ним. – Он извлек из специального чехольчика, закрепленного на поясе, телефон и быстро набрал номер. – Евгеньич, здоров. Тут к тебе сегодня… – Он вопросительно поглядел на Анну. Она утвердительно кивнула головой. – Тут к тебе сегодня одна прекрасная особа подойдет, ты ей обязательно помоги. Да. Для меня. Ну, бывай. – Он спрятал телефон и снова улыбнулся, пояснив: – Мой старинный приятель, когда-то вместе работали. Он теперь председатель ассоциации среднего и малого бизнеса. Большой любитель и знаток истории речного флота, между прочим. Вот у кого богатейший архив.

Спасибо вам большое. – Как бы невзначай Анна легонечко дотронулась до его руки.

Вот вам моя визитка. – Речник что-то накарябал на картонном прямоугольничке. – Вот, на обороте я координаты Евгеньича записал. Рад был помочь. А… Как у вас сегодня вечер, Люсенька?

Анна улыбнулась загадочной улыбкой Джоконды.

К сожалению, служба… Может быть, как-нибудь потом?..

Но Анатолий явно не собирался расставаться с новой знакомой, не получив компенсации за проявленное усердие.

Люсенька, пожалуйте ваш телефончик. – Он извлек из кармашка еще один картонный прямоугольник и приготовился записывать. – Знаете что… А как ваша ответственная служба посмотрит на следующий вариант – послезавтра Евгеньич и его ассоциация проводят мероприятие, разумеется вместе с нами. Катание на теплоходе, пикник и все такое. Я вас приглашаю. Надеюсь, хоть в воскресенье ваша служба вас отпустит?

Имя Людмила Анна ненавидела еще со школьной скамьи. Так звали училку биологии, заразу жуткую, царство ей небесное. А уж от Люсеньки у нее оскоминой сводило скулы. Но выбирать не приходилось. По документам, врученным ей полковником Перфильевым, ее звали именно так.

Игорь появился в отделении милиции через полчаса после звонка Анны, и ее положение в мгновение ока изменилось самым кардинальным образом. Из подозреваемой она мигом превратилась в чудом избежавшую смерти жертву покушения. Моложавый полковник Игорь Перфильев, одним своим появлением повергший в шок все отделение, оказался каким-то немалым чином в нижегородском управлении внутренних дел.

Анна, почему вы так уверены в том, что это был преднамеренный наезд, а не какая-нибудь нелепая случайность? – спросил он, когда они оказались в его кабинете с глазу на глаз.

«И этот туда же, – подосадовала Анна. – Ну не могу я рассказать тебе про Нюточку!»

Я разглядела его, – соврала она. – Это был тот же человек, что и в Москве.

Приметы?

Я не могу назвать никаких примет. Я видела только силуэт, фигуру: и тогда, и сейчас. Я почувствовала, что это он.

Ох… – тяжело вздохнул полковник: «Почувствовала она…» – Значит, он вас все-таки нашел. Вы звонили кому-нибудь в Москву? Может быть, связывались по интернету?

Нет.

Д-да… Похоже, что он вычислил вас не по вашему убежищу, а по той цели, которую вы преследовали в Нижнем. Ведь вы на «Красном Сормове» не случайно оказались?

Я пыталась разыскать схему парохода, принадлежавшего моему прадеду. Он был построен в девятьсот тринадцатом году. Согласитесь, интересно все-таки знать что-то о своих предках.

Да-да. – Игорь согласно покивал головой. – Значит, он знал об этом… Кому вы рассказывали о ваших намерениях?

Никому… – Анна наморщила лоб, добросовестно пытаясь припомнить. – Только своей подруге… Но она исключается. Даже если бы что—то такое с ней и было, она непременно сообщила бы моим родителям, а те – тете Ляле…

Полковник скептически хмыкнул.

Понятно… В Москву я сообщу… Но преступник уже здесь, и ловить его нам. Не век же вам от него бегать. Судя по тому упорству, с которым он повторяет свои попытки, вы стали мишенью наемного убийцы. Или, попросту говоря, вас заказали. Как правило, причиной подобного рода преступлений являются деньги. Думаю, что если мы с вами посвятим пару часиков анализу ваших контактов, предполагаемых заказчиков мы вычислим. Но это успеется. Сейчас самое главное – поймать самого убийцу. Скорее всего, вашу квартиру он уже нашел. Если еще не нашел, мы ему поможем найти.

У Анны от изумления округлились глаза.

Зачем?

Мы поселим с вами нашу сотрудницу. Не беспокойтесь. Есть у нас одна очень боевая девушка. Она вас в обиду не даст. Время от времени вы с ней будете совершать прогулки по городу. Конечно же, под негласным надзором наших сотрудников. Но думаю, что долго ждать не придется. Киллер повторит попытку в самое ближайшее время.

Так вы что? Собрались ловить его на меня, как на мормышку какую-то? – возмутилась Анна. – Не-ет, я не согласна.

Но как же так? – удивился полковник. – Ведь это в ваших же интересах. Да поймите же вы, что киллер будет преследовать вас до тех пор, пока не убьет, либо заказ на вас не будет снят.

Я все-таки рассчитываю на второе. Я очень вам благодарна за помощь, но поймите, в качестве приманки я выступать не хочу. Прошу вас только об одном, если это возможно, помогите мне незаметно уехать из Нижнего.

Полковник пожал плечами и скорчил такую физиономию, как будто разжевал незрелое яблоко.

За вас просила Леокадия Серафимовна… А я ей по гроб жизни обязан. Для нее я сделаю все, что угодно.

Он ушел из кабинета, ненадолго оставив Анну в одиночестве. «Тетя Ляля и тетя Ляля, а то и просто Ляля, а она, оказывается, Леокадия Серафимовна», – подивилась Анна собственной неосведомленности. Конечно, полковник Перфильев произвел на нее самое благоприятное впечатление уверенностью в себе и собственных силах, своим профессионализмом и интеллектом, своей относительной молодостью, в конце концов, но всего этого было явно недостаточно, чтобы Анна вверила ему в руки собственную жизнь и пассивно ждала своей участи.

Она привыкла сама распоряжаться своей судьбой. «Пока суть да дело, необходимо забрать шмотки из плотниковской квартиры», – решила Анна. Она уселась в полковничье кресло и, сняв с аппарата трубку, набрала номер.

Привет, Стасик. Ты где сейчас? Далеко от плотниковской квартиры?

Да нет, вообще-то… А что? – отозвался Стас.

Стас, мне нужна твоя помощь. Надо забрать мою сумку и привезти ее в одно место. Сможешь?

Не вопрос.

Не все так просто. За квартирой могут следить, а мне нужно, чтобы ты за собой не привел хвоста. Сумеешь?

Иди ты… – Эмоции Стаса не умещались в телефонную трубку. – Слушай, Ань, все сделаем. Счас ребятам свистну… Ты обратилась по адресу. Круче нас в этом городе нет мастеров конспирации. Куда везти-то? Давай адрес.

Да еще… Стас, у тебя подружка есть?

Ясен перец. А что?

Понимаешь, у меня там вещи не все собраны. Лучше будет, если этим займется девушка, а не ты. Договорились?

Заметано.

Привезешь сумку в областное управление внутренних дел. Оставишь внизу, у охраны, скажешь – для полковника Перфильева.

Стас от удивления аж присвистнул.

Так ты все-таки из ментовки…

Да нет же, здесь совсем другое… – постаралась заверить его Анна.

Тебя что, взяли? – испугался за нее Стас.

Вроде того… Ну что, привезешь?

Жди. Через час-полтора, – обнадежил ее Стас.

Решив вопрос с вещами, она почти успокоилась. «Теперь не придется возвращаться в плотниковскую квартиру, – с удовлетворением подумала она. – Если полковник будет настаивать на проведении своей изуверской операции, я просто-напросто спущусь вниз и дождусь Стаса. А уж он-то и его дружки помогут мне надежно спрятаться. Кстати, у них и в Самаре, наверное, сторонники есть».

Самара в ее планах появилась после того, как в результате нескольких посещений главного офиса Волжского речного пароходства выяснилось, что никакой информации о «Св. Анне», кроме того, что пароход был приписан к Самарскому порту, здесь, в Нижнем Новгороде, нет.

Самара вас устроит? – прямо с порога спросил Игорь, неожиданно появившийся в кабинете.

В каком смысле? – не поняла Анна.

В смысле убежища от киллера. Ведь вы, как я понял, предпочитаете прятаться, – раздражаясь от ее непонятливости, пояснил он.

Да, да, да. Устроит, – обрадовалась она.

Полковник опять исчез. Через полчаса он вновь появился и, вручив ей новые документы на имя Шершневой Людмилы Семеновны, капитана милиции, объявил, что она отправляется сегодня в Самару вместе с группой сотрудников управления на служебном автобусе.

Еще через два часа он давал ей последние наставления:

– Прибудете в Самару, разместитесь в гостинице вместе с нашими сотрудниками. Если что понадобится, обращайтесь к ним. Надеюсь, по дороге познакомитесь. Правда, они в Самару ненадолго, дня на три-четыре. А дальше уж… действуйте сами. Поклон Леокадии Серафимовне передавайте… Хотя, думаю, увижусь с ней раньше вас. Удачи вам.

Анна кокетливо улыбнулась настойчивому речнику.

Спасибо вам за предложение, Анатолий. И за помощь. Я вам обязательно позвоню. – И упорхнула, оставив незадачливого донжуана недоумевать в одиночестве.

Евгеньич оказался розовощеким, словоохотливым, донельзя располагающим к себе толстячком лет пятидесяти, про которого так и хочется воскликнуть: «Ах, какой душка!»

Здравствуйте, здравствуйте, давно жду, – широко, как для объятья, растопырив коротенькие пухлые ручки, приветствовал он Анну, как старую знакомую. – Анатоль мне все телефоны оборвал, все интересуется – не приходили ли. Оставили, оставили вы отравленную стрелку в сердце моего старого друга. Он вообще-то любит приврать, старый речной волк Анатоль. – Толстячок фамильярно подмигнул ей. – Но здесь он не соврал ни на йоту. Нимфа, как есть нимфа, зеленоглазое лесное божество!

Анна рассмеялась. Грубая лесть – самый тонкий инструмент человеческих взаимоотношений.

Да ну его, этого вашего Анатоля, – неожиданно для себя разоткровенничалась она. – У него, наверное, минимум две жены и шестеро детей.

Холост, холост, о, нимфа, и даже не был ни разу женат. Ну, бог с ним, с Анатолем. Что привело вас ко мне, о, нимфа?

Борис Евгеньевич, я к вам, как к знатоку истории речного флота.

Да, да, внимательно слушаю вас.

До революции моему прадеду принадлежало несколько судов. Базировались они здесь, в Самаре. Но меня интересует одно из них. Это пароход «Святая Анна». Он был построен в 1913 году в Нижнем Новгороде, на сормовской верфи. Хотелось бы знать, как сложилась его дальнейшая судьба. – С надеждой в зеленых глазах она уставилась на душку Евгеньича.

М-м, знаете что… Я ведь помимо всего прочего и глава Ассоциации среднего и малого бизнеса, и руководитель небольшой, но оч-чень деятельной страховой компании. Дел невпроворот… Но для вас, – он шутливо погрозил ей пальцем, похожем на сардельку, – для вас… Вы приходите в воскресенье к двенадцати часам на речной вокзал. Я провожу довольно-таки интересное мероприятие. Небольшая конференция, посвященная двухсотлетию страхового дела в России, а потом пикник, развлечения, танцы… Приходите. А я для вас к воскресенью что-нибудь накопаю.

Это вас Анатолий подговорил, да? – Теперь уже Анна повторила его жест.

И не только он, – широко улыбаясь, ответил Евгеньич.

Остаток пятницы и субботу Анна провела в гостинице, не высовывая даже носа из собственного номера. Нижегородские милиционеры, с которыми она приехала в Самару, где-то целыми днями пропадали. Рано уходили и поздно возвращались, так что за прошедшие дни Анна ни разу с ними не встретилась. А в воскресенье, волей-неволей, ей пришлось покинуть свою берлогу для того, чтобы встретиться с Евгеньичем. Загадочный киллер не шел у нее из головы, а его вездесущесть внушала панический страх. Но страх страхом, а дело делать нужно. Тем более, что Анна уже уверилась в действенность и своевременность Нюточкиного вмешательства в ее дела.

Анатолия она заметила сразу, едва выйдя из лифта.

Привет! – деланно веселым тоном поздоровалась Анна, подходя к диванчику, на котором он сидел. – Меня ждете?

Люсенька, – расплылся он в улыбке и выдал заранее заготовленную фразу: – Какая неожиданная встреча. А я приятеля вот жду…

Ах… – Она надула губки, демонстрируя свое разочарование. – А я думала – меня. Ну что ж, извините… В таком случае, я одна…

Да черт с ним с приятелем, Люсенька, – заторопился Анатолий, наконец-то осознав свою ошибку. – Вы ведь к Евгеньичу? Пойдемте вместе.

Хорошо, – согласилась она. – Только не надо меня называть ни Людой, ни Люсей. Для друзей я – Анна. И давай сразу на «ты». Без формальностей, без брудершафтов, без глупостей всяких. Толя и Анна. Идет?

Идет, – растекся сахарным сиропом в широчайшей улыбке Анатолий.

У причальной стенки стоял огромный, многопалубный белоснежный красавец теплоход и несколько суденышек размером поменьше. Анатолий уверенно повел Анну к белоснежному красавцу.

Я думала, что для подобного рода катаний по реке подойдет что-то менее серьезное, чем круизный лайнер, – подивилась выбору организаторов Анна.

Я тоже так думал. – Анатолий хмыкнул. – Это все Евгеньич, его неудовлетворенные амбиции. – Он неодобрительно покачал головой. – Надумал губернатора и мэра пригласить. Он, в принципе, знаком лично и с тем, и с другим. Но разве ж они пойдут… Я уж не говорю, что они друг друга терпеть не могут… Ведь что такое эта самая Евгеньичева ассоциация? Это что-то вроде профсоюза лавочников. Сегодняшнее мероприятие – обычный профсоюзный выезд за Волгу. С пивом и шашлыками. Таких в прежние годы было уйма. В каждый профессиональный праздник – соответствующая гулянка. Вот бы и Евгеньичу держаться в соответствующих рамках. Так нет. Задумал сделать нечто глобальное, народу наприглашал, начальство высокое зазвал. Вот и расстарался – подавай ему круизный лайнер. Неудобно, мол, катать губернатора на речном трамвайчике. Я, правда, помог ему немножко. Арендная плата будет небольшая, как за обычную прогулочную калошу. Надеюсь, Евгеньич, на угощении компенсирует…

Они подошли к трапу, возле которого суетился гостеприимный хозяин, встречая многочисленных гостей.

А-а, нимфа! Приветствую вас! Анатоль, привет! – Евгеньич бросился к ним с объятиями и поцелуями, как будто не виделся целый век. – Ну, проходите, проходите, устраивайтесь. Еще увидимся сегодня. Нимфа, у меня для вас есть кое-что. – Крикнул он им вдогонку.

Анатолий с Анной поднялись на самую верхнюю палубу и устроились за одним из столиков под навесом.

Анна… Ты пиво пьешь? – жесткое квадратообразное имя «Анна», буквально, застревало в глотке у Анатолия, не давая ему расслабиться и перейти к вальяжно-фамильярному тону, более привычному для него в общении с женщинами.

В такую жару? Еще бы. – Она видела, что Анатолий чувствует себя с ней не в своей тарелке, но не собиралась делать навстречу ни малейшего шажочка.

Они потягивали холодное пиво и смотрели сверху на пристань. Вот подъехала одна черная «Волга», вторая, третья, черный BMW.

Вот и ваше милицейское начальство пожаловало, – констатировал Анатолий. – А так – все мелочь пузатая из администрации.

Это не мое начальство, – открестилась Анна. – Я здесь в командировке.

Да? Это ж надо… – почему-то эта новость несколько взбодрила Анатолия, подняв ему настроение. – И откуда же вы?

Неважно… – напустив на себя целое облако загадочности, отрезала Анна.

Все столики на палубе были уже заняты, и к ним пару раз кто-то уже порывался присоседиться. Анатолий, желая сохранить их хрупкий тет-а-тет, просто-напросто куда-то унес оба свободных стула.

Наконец трап убрали, и пароход отвалил от стенки.

Ну вот, я же говорил… Ни губернатор, ни мэр не пожаловали. И даже никого из замов своих не прислали. Я ж ему говорил, что не приедут, – Анатолий скептически покривил красивые губы. – Если бы минут на пятнадцать-полчаса подъехать – речугу толкнуть, еще ладно, а на целый день – со всякой шушерой на пароходе болтаться – ни за что. Это он, знаешь, чего старается? В депутаты собрался. Довыборы скоро. – Пояснил Анатолий. – Электорат сколачивает. Вот денежки-то и тратит. Но я считаю, что это все – пустое. Такие вопросы решаются в тиши кабинетов, а не на подобных гулянках. – Он говорил уверенно, слегка сощурив глаза, как многоопытный, умудренный в таких делах человек.

Бедный душка Евгеньич, – Анне стало искренне жаль симпатичного ей человека. – Впустую потратить такие деньги…

Не так уж он и прост, наш Евгеньич, – неожиданно зло сказал Анатолий. – Во-первых, денежки он тратит не свои, а ассоциации, вот этих вот самых представителей малого и среднего бизнеса, а во-вторых, он и без меня отлично знал, что ни губернатор, ни мэр не приедут. Даже нарочно, как будто для страховки, пригласил обоих. Это чтобы случайно ни тот, ни этот не заявился. Крутит что-то, старый черт.

«Понятно, – подумала Анна. – Еще один клинический случай. Диагноз – заклятые друзья».

«Уважаемые дамы и господа! – Динамики разнесли по кораблю веселый говорок Евгеньича. Разрешите открыть торжественное заседание, посвященное двухсотлетию страхового дела в России. Спешу поздравить членов ассоциации и наших гостей с этой датой и пожелать всем весело и с пользой для здоровья провести сегодняшний день. В четырнадцать ноль-ноль швартуемся в зеленой зоне. Там вас уже ждут напитки и шашлыки, а также купание и спортивные игры. В двадцать часов снова загружаемся на корабль. Убедительно прошу проявить взаимное внимание и оказать помощь тем, кому трудно будет передвигаться самостоятельно. – Последние слова были встречены ехидными смешками. – До двадцати трех – танцы и продолжение банкета, но уже на пароходе. Прибытие в город в двадцать три ноль-ноль. Удачного вам отдыха! На сем позвольте считать торжественную часть сегодняшнего мероприятия закрытой». – Невидимый динамик слегка пошуршал и низверг на пассажиров водопад громкой музыки.

Ненавижу принудительное радиовещание, – скривилась, как от зубной боли, Анна. – А что, сегодня действительно двести лет страховому делу?

Анатолий пожал плечами.

Небось, наврал Евгеньич, как обычно. Двести лет граненому стакану. Повод.

А-а… Понятно.

Музыка внезапно смолкла, и находящиеся на палубе люди, наслаждающиеся красотами заволжских видов и холодным «Жигулевским», разом ощутили безграничную радость бытия.

У-уф, – с облегчением вздохнула Анна, оглядываясь по сторонам. – А красиво-то как…

Точно, – охотно согласился Анатолий. – Справа от тебя, за соседним столиком, видишь? Поскольку ты приезжая, я тебя просвещаю. Это наши местные медиа-звезды. Вон тот, крутолобый, лысоватый… Видишь? Большой вес имеет. Аналитическую программу на телевидении ведет. Ну, из этих, знаешь: «Э-э, ме-э, чего нам ожидать от власти на следующей неделе?» – У Анатолия это так здорово получилось, что Анна не выдержала – рассмеялась. – А рядом с ним мордатенький – это Кеша Сливной бачок. Борец за законность и чистоту рядов. Когда надо кого-нибудь обгадить, через него сливают компромат. Ты бы видела, какой он себе дворец отгрохал… Третий, мохнатый такой – шеф одной из радиостанций. Она, вроде, как бы оппозиционная, даже несколько часов в сутки «Голос Америки» транслирует, но в то же время содержится на средства администрации. Опосредованно, конечно.

А кто четвертый? – поинтересовалась Анна.

Точно не знаю, но где-то я его раньше видел. Не соврать бы, но по-моему, какой-то мелкий деятель то ли с ракетного, то ли с авиазавода. А может, и с металлургического. Но не из первых рядов. Тех я в лицо хорошо знаю. А за следующим столиком…

Но Анна уже не слушала Анатолия, ее внимание привлек разговор соседей.

…настоящий террор. Да, да, журналистский террор. Вы терроризируете все слои населения. Все общество, кроме власти, конечно, – говорил тот самый человек, которого так и не опознал Анатолий. – Им-то вы и зад лизать готовы.

О чем ты говоришь… Какой еще журналистский террор… – брезгливо поморщившись, лениво обронил лысоватый. – Да у нас и свободы слова-то нет, а ты уж прямо – террор…

Правильно, свободы слова нет. Да она вам и не нужна. Те, кому она нужна из вашего брата, на этом свете долго не задерживаются. Свободы слова нет, а журналистский террор есть. По любому вопросу вы постоянно навязываете свою точку зрения, свое мнение…

Правильно, а как же ты хочешь? – удивился мохнатый.

Вот это я и называю журналистским террором. А я хочу получать информацию в чистом виде, а не ее толкование каким-то малограмотным субъектом.

Почему ж это малограмотным? – возмутился лысоватый. – Ты, Петюня, говори, да не заговаривайся. Все журналисты – народ образованный, много повидавший, понимающий жизнь.

В вашей высокой самооценке я и не сомневался, – согласился Петюня. – Вы – самые большие специалисты по всем вопросам. Если кого-то и зовете в свои программы, то, опять же, из вашей журналистской братии. А вы пригласите кого-нибудь из людей дела: фермеров, инженеров, ученых; математиков, биологов, врачей… Да тех же Нобелевских лауреатов, наконец. Пусть они выскажут свою точку зрения на состояние дел в стране.

Много они в этом понимают, твои Нобелевские лауреаты… вкупе с фермерами, – хмыкнул Кеша.

Правильно, – с обидой сказал Петюня. – Вы сами все в состоянии оценить и всему вынести свой приговор. И самолеты, мол, у нас дерьмовые…

Ну, теперь понятно, откуда и куда ветер дует. – Мохнатый рассмеялся. – Самолеты ваши, Петька, и вправду, дерьмо. Их уже и в Европе, и даже в Турции отказываются принимать. Ну, не умеете вы делать гражданские самолеты. И не надо пыжиться. Получаются у вас военные более-менее, вот их и делайте. А то…

Точка зрения абсолютного дилетанта и невежи! – воскликнул Петюня. – Это и есть журналистский террор в чистом виде! Для самолетостроителя нет никакой разницы, какой самолет делать – гражданский или военный. И наши самолеты не дерьмо! Они просто морально устарели! А новых мы не делаем не потому, что не умеем, а потому, что государство проводит политику, препятствующую этому.

Теперь уже над Петюней смеялись все журналисты, собравшиеся за столом.

Ох, уморил, Петюня, – покрутил лобастой головой аналитик. – Ты нам еще про русские автомобили расскажи…

Да, и автомобили, и сельскохозяйственное машиностроение, и…

Петюнина горячность вызвала новый приступ веселья.

Ну, ты даешь, Петька, – давясь смехом, с трудом выговорил мохнатый. – Ну, не умеем мы русские, делать автомобили. И никогда не умели. Уже приходят на наш рынок иностранные компании. И скоро все у нас будут ездить на качественных иномарках, а не на отечественных гробах.

А чем же нам, русским, прикажете заниматься?

Как чем? – переспросил Кеша, принимая кружку с пивом из рук подошедшего к ним официанта. – Вот, например. В сферу обслуживания. Официантом… или охранником. Пойми же, Петя, ну, не дотягиваете вы до мировых стандартов. Ни вы, ни ваша продукция.

Мы, значит, недотягиваем… – разобиделся Петюня. – А вы дотягиваете?

А причем здесь мы? – в один голос спросили Петюнины собеседники.

А притом! Мы-то хоть и дерьмо производим, но живем на заработанные деньги, а вы на подачки с барского стола.

Над столиком повисла напряженная тишина, и Анне показалось, что сейчас-то и начнется самое интересное: полетят кружки, захрустят носы…

А вот и наш сегодняшний гостеприимный хозяин, – заметил мохнатый, разрядив тем самым накалившуюся донельзя обстановку.

Анна повернула голову туда, куда указывал мохнатый. Подвижный, как шарик ртути, на верхнюю палубу выкатился душка Евгеньич, а вслед за ним показался… отцовский приятель дядя Сережа. Евгеньич покатился от столика к столику, пожимая руки усевшимся вкруг них гостям, а дядя Сережа, не обнаружив ни одного свободного места под тентом и несколько растерявшись, так и застыл столбом, не зная, что ему делать.

Дядя Сережа! Ау! – Анна привстала со своего места и помахала ему рукой. – Толя, сходи за стульями. – Попросила она.

На лице дяди Сережи вспыхнула радостная улыбка узнавания.

Здравствуй, Анюта. Каким ветром тебя сюда занесло? – спросил он, приблизившись к ней.

Садитесь. – Она указала на стул, который только что освободил Анатолий. – Я-то здесь в командировке, а вы какими судьбами?

К Борису в гости приехал, – кивком головы он указал на Евгеньича. – Мы с ним старинные приятели, еще с юношеских лет. На всех соревнованиях соперничали за призовые места. На сборах, в сборной, в одном номере всегда жили. Он меня давно уж зовет… Вот решился. Вчера вечером прилетел.

Так вы, оказывается, спортсмен… – удивилась Анна. – Вот никогда бы не подумала…

Да, была такая страница в моей биографии, – со вздохом сказал дядя Сережа. – Занимался стрельбой из лука… А параллельно в университете учился…

Анатолий принес два стула и, бросив сердитый взгляд на дядю Сережу, занявшего его место, приткнулся к столу.

Позвольте… – Он потянулся за своей кружкой.

Сергей Ильич, – представился дядя Сережа и протянул руку Анатолию.

Анатолий Филиппович, – буркнул он, приняв рукопожатие.

А-а, нимфа! – Наконец-таки Евгеньич докатился и до их столика и, согнувшись в дурашливом полупоклоне, припал к руке Анны в преувеличенно галантном поцелуе. – Смотрю, вы и Сережу моего приютили.

Эй, Евгеньич, не увлекайся, – оторвал его от приятного занятия дядя Сережа. – Это моя крестница, дочь моего друга.

Иди ты, – изумился Евгеньич. – Каких только удивительных встреч в жизни ни бывает. Гора с горой не сходится… Ох. – Устало вздохнул он, плюхнувшись на свободный стул. – Вроде бы всех обошел, со всеми поздоровался. Замаялся по лестницам бегать, чай, не мальчик. – Пожаловался он. Он полез в карман и, вытащив несколько листов бумаги, сложенных вчетверо, протянул их Анне. – Я тут кое-что раскопал… Это копии документов… Да, нимфа, у вашего прадеда был солидный флот. Но тот пароход, о котором вы спрашивали, «Святая Анна», принадлежал не ему, а судя по фамилии, вашей прабабушке. Анной Андреевной ее величали. В ее честь, наверное, и пароход был назван. Так вот, об этом пароходе… Осенью восемнадцатого года, почти в самом конце навигации, он вышел из Самары с грузом боеприпасов. Пункт назначения – Царицын. Дошел ли он туда – не знаю. Во всяком случае, мне ничего обнаружить не удалось. Но в Самару он больше уже никогда не возвращался. В Царицыне тогда непросто было… Да и на всем пути следования могло произойти все, что угодно. Гражданская война, знаете ли… Так что, нимфа, не обессудьте – все, чем могу…

Меня Анной зовут. Спасибо вам большое, Борис Евгеньевич. – Так и не раскрыв их, она спрятала листки в сумочку.

Евгеньич еще что-то хотел добавить к сказанному и уж было раскрыл рот, как был прерван самым бесцеремонным образом. Двое молодых людей, не спрашивая разрешения, подсели к их столу, и один из них принялся нашептывать на ухо Евгеньичу. Оба принесли стулья с собой и уселись по обе стороны от Евгеньича, как бы взяв его в клещи.

Потом, – решительно оборвал он шептавшего. – Не здесь.

И тут же заканючил второй:

Борис Евгеньич, помоги, Христом Богом молю.

Да говори ты, в чем дело, только не ной.

Борис Евгеньич, у меня на складе вина грузинского почти на миллион баксов зависло. Что делать? А? Может, поговоришь с кем надо, а?

Ты что сдурел, Иван? – Евгеньич сделал круглые глаза. – Телевизор, что ль не смотришь? С кем я поговорю? Это же решение федеральных органов. Наши здесь ничего решить не смогут.

Что же делать, а, Евгеньич? На мне кредитов висит… – Голос несчастного Ивана становился все тише и тише, как будто кто-то подкручивал у него внутри невидимый резистор.

Как что? Этикетки клеить, – по-деловому посоветовал Борис Евгеньевич.

Какие этикетки? – В глазах Ивана загорелась искорка надежды.

Южно-африканские, чилийские, аргентинские… Какие достанешь.

А где их брать, Евгеньич?

У Самира.

У какого Самира?

Ну, ты даешь. Не знаешь Самира? Самир Гулу-Заде, – пояснил Евгеньич.

Я тебе его потом покажу, – успокоил Ивана тот, второй. – Он сегодня здесь, на корабле. Я его видел.

Точно, – поддержал Евгеньич.

Уф, – с облегчением вздохнул Иван. – Спасибо тебе, Борис Евгеньич. Ох, и подставили меня эти грузины…

Да причем здесь грузины… Это наши все наколбасили, как всегда. Бей своих, чтоб чужие боялись! – Анатолий, раздраженный и злой оттого, что их с Анной романтическая прогулка превращается черт знает во что, готов был спорить с кем угодно и о чем угодно. – Остатки имперского мышления… Привыкли… Москва цыкнет, и все должны стоять по стойке «смирно».

Не… Ты так не говори, – не согласился приятель Ивана. – Грузины тоже хороши. Чего они выпендриваются? То им – НАТО, то еще что-то. Так и стараются России нагадить. Россия им плохая… А сами здесь все тусуются, деньгу рубят. А мы им газ давай, электроэнергию… А в советские времена? Да они там лучше всех жили. Все на халяву им давали. А они первые против Союза и выступили.

Анатолий начал было горячо возражать, но тут его прервал дотоле молчавший дядя Сережа:

Господа, господа, дозвольте мне сказать пару слов. Дело в том, что предмет вашего спора, русско-грузинские отношения, столь сложен и запутан, что одними эмоциями, историческими или политологическими методами не обойтись. Этим взаимоотношениям уже, как минимум, восемьсот лет. И давно уже наши контакты стали столь тесными, что русско-грузинские отношения из области межгосударственных, межэтнических переросли в область семейных отношений. Поэтому здесь без помощи психоанализа нам не обойтись. С момента включения в состав империи грузинской народ являлся, можно сказать, любимым сыном российского государства. Здесь вы правы, молодой человек. – Дядя Сережа кивнул в сторону одного из спорщиков. – И имперское правительство, и советское предоставляли грузинскому народу целый ряд преференций и льгот, которых не имели другие народы государства Российского. Как заботливый отец награждает дорогими подарками любимого сына, так и российское государство отличало грузин. И грузинский народ старался соответствовать этому образу любимого и любящего сына. И службой своей, и, паче того, умелой демонстрацией своей любви и благодарности. Здесь необходимо заметить, что грузинский народ необычайно, исключительно артистичен. Ни у одного народа мира не приходится на тысячу человек столько художников, актеров, режиссеров, певцов, танцовщиков, музыкантов, то есть людей искусства, как у грузин. Самый последний грузинский крестьянин – это пропавший для сцены Лоуренс Оливье или Иннокентий Смоктуновский. Поэтому, когда грузин хочет показать свое расположение и любовь, это у него выходит, как ни у кого другого. Даже, если любви уже нет (а может быть, никогда и не было), а благодарность давно улетучилась. Так вот, вернемся к распределению семейных ролей: российское государство – любящий отец, грузины – любимый сын. Отец делает все новые и новые подарки и ждет проявления благодарности. С каждым разом все более экспрессивного. Тем паче, что сын, творческая натура, уже успел приучить к этому отца. И наступает момент, господа, когда сын уже не хочет больше подарков. Или же второй вариант – он привык получать их, как должное. Но в любом случае, назойливый папаша своей любовью и подарками (ее материальным воплощением) попросту, как говорит нынешняя молодежь, достал сынулю. Ему уже противно кривляться, изображая благодарность. Он хочет одного – чтобы его оставили в покое. Тем более, что у него есть сильное подозрение в том, что папаша-то у него – не родной. Примерьте эту ситуацию на себя, господа, и вы убедитесь в моей правоте.

Не знаю, – буркнул Анатолий. – Я от своего папаши кроме колотушек ничего не видел.

Но оба молодых бизнесмена согласились с дядей Сережей, признав, что в его рассуждениях есть рациональное зерно.

Итак, – продолжил дядя Сережа, – оскорбленный в лучших чувствах отец сначала пытается усовестить сына, а когда это не получается, переходит, в надежде вернуть сыновнюю любовь таким способом, к наказаниям. Сын же, когда доходит до наказаний, с облегчением восклицает: «Вот оно – твое истинное лицо! Я всегда это подозревал!» Так любовь перерастает в свою противоположность – в ненависть…

О-о! – воскликнул Евгеньич. – Кажется, наш капитан уже собирается швартоваться. – Он глянул на часы. – Точно. Уже пора. Хорошо с вами, друзья, но у меня еще забот – полон рот. Сережа, пойдем. – Он поднялся и быстро покатился в сторону лестницы, ведущей вниз.

Дядя Сережа, не прощаясь, последовал за ним. Оба молодых бизнесмена – тоже.

Евгеньич, Евгеньич, удели минутку! – попытался остановить его один из них.

Наконец-то, – фыркнул Анатолий. – Достали.

Они остановились в чудном месте, и если бы не раздражающее присутствие Анатолия, Анна чувствовала бы себя великолепно. Она не пошла обедать (соответствующие палатки стояли в лесной тени, метрах в пятидесяти от берега), устроившись на лежаке у самой воды прямо под злыми лучами послеполуденного солнца, в надежде, что голод, либо жесткое солнце погонит Анатоля прочь. Но перезрелый дамский угодник вовсе не собирался обходить ее своим вниманием, особенно, после того, как она, сбросив одежду, осталась в одном бикини.

Народу на пляже было много, почти, как в каком-нибудь Дагомысе или Гурзуфе. Кроме их красавца-лайнера у причала стояло еще несколько суденышек. Похоже, двухсотлетие граненого стакана сегодня праздновали не только малые и средние предприниматели.

Анна?!

Она подняла голову, укрыв глаза от солнца козырьком ладошки. Над ней стоял Генка, нижегородский милиционер, один из тех двадцати, с которыми она проделала утомительный путь до Самары. Генка был из племени записных весельчаков и балагуров и хронически не умел молчать. Благодаря ему, Анна вспоминала длинную дорогу от Нижнего до Самары, как многосерийный скетч, просмотренный в один присест.

Генка! – Она была рада его видеть. – Так вы еще не уехали? Познакомься, это Анатолий. Толя, это мой коллега, капитан… Впрочем, неважно. Геннадий.

Анатолий, мгновенно ставший мрачнее тучи, пожал руку новому знакомцу, а Анна вскочила с лежака и энергично принялась одеваться.

Все. Хватит жариться. Идем обедать.

С появлением неожиданного соперника Анатоль окончательно разочаровался в Анне и как-то незаметно отстал, растворившись среди отдыхающих. Остаток дня она провела с Генкой. С ним она чувствовала себя уверенно и комфортно, совершенно позабыв о преследующем ее киллере.

Вечером, на обратной дороге в город она снова повстречала Евгеньича с дядей Сережей.

О, нимфа! – восхищенно вскричал Евгеньич, увидев ее вместе с Генкой. – Вы уже поменяли кавалера?!

Это не кавалер, это коллега, – парировала Анна.

Сердечно распрощавшись с ними, она в сопровождении Генки покинула красавец лайнер, блистающий огнями в наступающей ночи.

Ну что, Ген, в гостиницу пешком? – предложила она.

Генка не возражал.

Классно провели сегодня время, – поделился он впечатлениями. – Представляешь, а Рыжиков хотел ехать вчера в ночь. Местные его еле уговорили на сабантуй остаться. Да и мы поднажали немножко. Неудобно, мол, хозяев обижать.

В нижегородском управлении подполковник Рыжиков был каким-то там замом по воспитательной работе. Именно он был руководителем группы, командированной в Самару, и постоянным персонажем Генкиных баек и анекдотов.

Пока они дошли до гостиницы, Анна вволю посмеялась над толстым, туповатым Рыжиковым. И не важно; врал Генка или нет, главное – было смешно.

Ох, – тяжко вздохнул Генка, остановившись перед входом, – опять всю ночь не спать.

Почему? – искренне удивилась Анна.

Понимаешь… Год назад был я в командировке на Кавказе. Контузило меня там. Взрывное устройство неподалеку ахнуло. С тех пор не могу толком спать. Так… Закемаришь, может быть, на часок и все. А тут еще Рыжиков храпит… Мы с ним в одном номере. – пояснил Генка. Они вошли в вестибюль и направились к стойке – за ключами. – Одно только помогает… – Сокрушаясь, он покачал головой. – Добрая порция качественного секса на сон грядущий. Тогда сплю восемь часов, как убитый.

Анна, наивно ожидавшая новой истории про бестолкового Рыжикова, тут от всей души расхохоталась.

Так женись, – посоветовала она. – С эдаким даром ты любую осчастливишь. На руках тебя носить будет.

Да… Женись… – с кислой физиономией повторил Генка. – А ты знаешь, сколько у нас в милиции ночной работы? Раз в неделю, в лучшем случае, дома ночевать приходится. Кто ж такого терпеть будет?

Тогда, тем более, нет проблемы. Так для работы даже лучше, – снова засмеялась она.

Они вошли в лифт.

Ты вот смеешься, – вполне серьезно сказал он, – а человек страдает… А тут еще эта гостиница… Черт знает что здесь творится! Еще лучшей в городе считается… Позавчерашней ночью – пожар…

Как пожар? – удивилась Анна, имевшая обыкновение ночью крепко спать.

Вот так. Лифт загорелся. Я ж не сплю. И все слышу. Жаль, поздно из номера вышел. Уж я б ему…

Кому ему?

Мужик какой-то в лифте застрял. Шумит, стучит, выбраться не может. Снаружи тоже не могут открыть. А потом в лифте начался пожар. Зачем он его, гад, поджег? Непонятно. Вызвали пожарку, сломали двери. В суматохе-то мужик и смылся. А я подоспел к шапочному разбору. – Они вышли из лифта и шли по коридору своего этажа. – А вчерашней ночью – лежу… Топ-топ-топ – кто-то несется по коридору. Через пятнадцать минут – опять. Ну, думаю, погоди. Выскакиваю в коридор, но только спину его и увидел. Стою – жду. – Они подошли к номеру Анны, и она отперла замок. – Через пятнадцать минут снова несется. Решил – скручу его и вызову наряд. Будет знать, как порядочных людей по ночам беспокоить. Он бежит, глаза безумные, и бормочет: «Где четырнадцатый этаж?» Представляешь? Еще издевается, гад. Бежит по четырнадцатому этажу и еще спрашивает: «Где четырнадцатый этаж?» Ну, я как рубанул ему по ногам, он так и полетел. И башкой о косяк. Во-он той двери. – Генка указал пальцем, куда именно влетел незнакомец. – Прямо об угол. Убил, думаю. Еще этого мне не хватало. Подбегаю – нет, живой. Но без сознания. Пришлось вместо наряда скорую вызывать.

Как он выглядел? – с трудом ворочая шершавым языком, липнущим к враз высохшему небу, спросила Анна.

Черные джинсы, черная водолазка. Среднего роста. Худой… Скорее сухощавый, как будто высушенный на солнце. Черты лица правильные, европейского типа. Волосы темно-каштановые, почти черные. Глаза… Глаз не видел, они у него закатились, – вполне профессионально описал бегуна Генка. – Ну, ладно… – Он переступил с ноги на ногу. – Спокойной ночи. – Не оборачиваясь, он сделал пару шагов назад. – Если захочешь поехать обратно с нами, автобус отходит от гостиницы в восемь. – Он сделал еще пару шагов назад, удаляясь от Анны.

Ты куда, Ген?

К себе…

Но ты же опять не сможешь заснуть.

Не смогу…

Она толкнула внутрь дверь своего номера и сделала приглашающий жест рукой.