Да, да, Оленька. Услышимся. Пока. – Чуть помедлив, Эдя аккуратно положил трубку на телефонный аппарат.

«И почему так всегда получается? – с тоской подумал он. – Как ни встретишь достойную женщину, так она обязательно несвободна».

Ольга пробыла в Москве неделю. И всю эту неделю они были вместе. По утрам Эдя каждый раз, пытаясь оберечь сон Ольги, старался производить как можно меньше шума, собираясь на работу. Но, выходя из ванной и осторожно, на цыпочках ступая по полу, он все равно заставал Ольгу на кухне – готовящей ему завтрак. С работы он сбегал пораньше, часа в четыре. Она уже ждала его, и они отправлялись обедать. А потом шли куда-нибудь в театр или просто бродили по улицам. Впервые Эдя познал удовольствие – одаривать любимую женщину. Пару раз ненадолго заскакивали в дансинг, но, в основном, старались пораньше вернуться к Ольге домой, чтобы подольше побыть наедине.

И все бы было просто замечательно, если бы не четкое осознание того факта, что Ольга – законная супруга человека, от которого в данный момент зависит исполнение всех его, Эдиных, жизненных планов и мечтаний. В самые чудесные, самые романтические моменты их с Ольгой близости подлое подсознание постоянно подсовывало Эде какую-нибудь скверную мыслишку, вроде: «А что если он нанял детективов, и они повсюду таскаются за Ольгой, а квартира напичкана аппаратурой, и через какое-то время Курт увидит интересное кино с моим и Ольгиным участием?» Подобные мыслишки то и дело приходили ему в голову, обкусывая его счастье, уворовывая его не то что крохами, а целыми огромными кусищами.

В последний день он не выдержал и решился заговорить с Ольгой на эту тему. Но только он раскрыл рот, собираясь сказать ей, что впредь им следует быть осторожнее, как услышал Ольгины слова: «Лапочка (так она называла его), лапочка, нам, наверное, не скоро удастся свидеться. Я хотела бы просить тебя проявлять благоразумие и не искать встреч. Мы будем иногда созваниваться, но и здесь следует быть предусмотрительными. Я буду сама звонить тебе. Хорошо? – хотя она говорила то же, что Эдя хотел сказать ей, он надул губы, как пятилетний мальчуган, у которого отобрали любимую игрушку. – Конечно, при всех прочих равных, выбирая между тобой и Куртом, я, безусловно, выбрала бы тебя. Но… Мы сейчас не имеем права на выбор. Тебе необходимо делать бизнес (не забывай, что теперь в нем и мои деньги), а я совершенно не готова жить в Москве дольше десяти дней. Так что давай будем благоразумными и осторожными до тех пор, пока не разбогатеем настолько, что сможем себе позволить и неосторожность, и неблагоразумие».

Ольга улетела во Франкфурт, к своему Курту, а Эдя вновь нырнул в любимую работу. Сегодня она впервые побаловала его телефонным звонком, разбередив успокоившуюся было душевную рану.

Эдя отпихнул от себя стопку документов, над которыми собирался сегодня поработать и повернулся к компьютеру. Пальцы забегали по клавиатуре, вызвав на экран простенький пасьянс – самое верное средство успокоиться, вновь обрести душевное равновесие.

Эдвард! – В дверях появился Вадя. – День-то какой! Что-то ни черта не работается. А почему бы нам не выехать сейчас на природу? – Он прошел к Эдиному столу.

Ты что, сдурел? Одиннадцать утра. – Нажатием клавиши Эдя убрал пасьянс с монитора, но Вадя уже успел одним глазом подглядеть, чем занимается шеф.

Грязный лицемер! – с притворным возмущением загремел он. – Да ладно, Эдь, пятница летом все равно нерабочий день. С двух часов Москва уже будет пуста. Народ двинет на дачи. Спешного вроде ничего нет…

Ну, давай хоть до двух… – не очень уверенно попробовал уговорить его Эдя.

Ага, а после двух на Рязанке, знаешь, какие пробки будут? От кольца до Бронниц – сплошной затор.

А почему Рязанка? – удивился Эдя. – Поехали ко мне…

Ты подумал, я тебя на даче сидеть агитирую? Да нет же… Поехали к Миронычу – попрыгаем, полетаем. Сегодня – прыжки, полеты, вечером посидим чуть-чуть, а в субботу, в середине дня – в Москву. А там, хоть на дачу, хоть куда угодно… Идет?

Ну, ладно, – нехотя согласился Эдя, состроив недовольную гримасу, хотя в душе обрадовался предложению сбежать из города.

Мироныч был отставным пилотом ВВС, которому каким-то образом удалось приватизировать бывший межсовхозный аэродром и технику, базирующуюся на нем; два АН-2 и вертолет МИ-2. Со временем Мироныч притащил туда еще пару списанных, разукомплектованных ЯК-18 и довел-таки их до ума.

Под громким названием «аэродром» скрывалась большая ровная поляна, окаймленная березовым лесочком, по дальней от дороги стороне которой, рядком выстроилась авиатехника, а по ближней – несколько одноэтажных строений, среди которых почти небоскребом торчала импровизированная вышка руководителя полетов. В неполетные дни на поляне паслись овцы соседа-фермера. Вначале сосед радовался нежданно-негаданно свалившейся на него халяве, но потом добрые люди ему растолковали, что неизвестно кто кому нужнее: аэродром овцам или овцы аэродрому. Овцы не только стригут траву, но и своими копытцами уплотняют грунт. Узнав об этом, сосед затребовал с Мироныча плату за обслуживание поляны, чем довел его до предынфарктного состояния.

С этой байки, рассказанной Миронычем случайным знакомым, началась их дружба. Они волею судеб столкнулись несколько лет назад на МАКСе, разговорились и быстро нашли взаимный интерес. У Мироныча можно было попрыгать без лишних формальностей, а ему самому требовалось расширять круг своей клиентуры. К тому же Мироныч брался обучить Вадю и Эдю управлять вертолетом и самолетом.

Миронычев аэродром находился километрах в двадцати к югу от Бронниц, и, следовательно, большую часть пути к нему приходилось проделывать по Рязанскому шоссе.

Так чего ты стоишь? – Эдя пихнул компаньона в бок. – Давно в пробках не торчал? Пошевеливайся!

Гогоча и пихаясь локтями, как школьники, удравшие с уроков, счастливые от неожиданно устроенного самими себе выходного, от предчувствия бездонного кайфа свободного падения, они вывалились в приемную, натолкнувшись на изумленный взгляд недоумевающей Ниночки.

Нина, – спохватившись, строго сказал генеральный, – мы, – тут он кивнул головой в Вадину сторону, – уезжаем в мэрию. По срочному делу. Часа в три вернемся, может быть, немного задержимся.

Понятно, Эдуард Яковлевич, – коротко ответила секретарша.

«Может быть, и не выгонять ее? – подумалось Эде. – Может быть, еще пообтешется?»

Эдька, только поедем на моей машине, – принялся договариваться Вадя, когда они вышли из офиса. – А то меня с души воротит от того, как ты ползаешь.

А я с тобой просто боюсь ездить, – отпарировал Эдя. – Тоже мне… Шумахер.

Ну и отлично. Значит, каждый едет на своей. – Немного обиделся Вадя. – Встречаемся у Мироныча.

Когда Эдя подъехал к аэродрому, Вадя, уже переодетый в ярко-оранжевый полетный комбинезон, вместе с Миронычем ждал его у въездного шлагбаума.

Ну, что я тебе говорил?! – заорал Вадя, обращаясь к Миронычу. – Час ноль восемь! А ты – меньше часа, меньше часа…

Здорово, Эдя. – Мироныч протянул руку для рукопожатия. – Мы тут на тебя ставки делали. – Пояснил он, тут же перекинувшись на другую тему. – У меня все готово. Парашют будешь сам укладывать?

Да ты что, Мироныч…

Тогда беги переодевайся, а то Вадька уже заждался, а я – к «Аннушке».

Эдя шагнул в пустоту, отсчитал требуемое количество секунд и рванул кольцо. С громким хлопком парашют развернулся в крыло, и Эдя заскользил по плавной, пологой спирали. Он слегка подправил траекторию скольжения, чтобы не выходить за пределы аэродромной поляны и огляделся по сторонам. Вадя улетел куда-то далеко вправо, чертя в воздухе круто изломанную траекторию. «Восходящий поток ищет, – усмехнулся Эдя. – Ему всегда всего мало…» Вадя закладывал такие лихие виражи, каждый раз рискуя завалить свой П-42 в штопор, что у Эди от предчувствия беды даже похолодело в животе. Но тут Вадя поймал восходящий поток и резко взмыл ввысь.

Эдя вышел на завершающую прямую, стараясь приземлиться поближе к постройкам, чтобы не тащиться потом пешкодралом. Он приземлился, отстегнул парашют и, поднявшись на ноги, тут же глянул вверх, ища глазами Вадю. Он был еще высоко, где-то над лесом.

Лихой парень, а? – Подошедший Мироныч тоже глядел на Вадю.

Это уж точно, – буркнул Эдя, сгребая парашют в охапку.

Вот из таких лихих парней и получаются либо герои… либо покойники, – последнюю часть фразы Мироныч произнес совсем тихо, почти шепотом, но Эдя уловил ее, прочитал по губам.

Вадя вбежал в парашютную, весело топоча башмаками по фанерному полу.

Ну, ты видал, Эдь? Как я его поймал, а? Прикольно, да?

Прикольно, прикольно… – проворчал Эдя, укладывая парашют. – Пару раз чуть в штопор не сорвался…

Вадя свалил свою ношу на пол. «Классный он парень. Друг. А я скотина… – Вадя почесал в затылке, – заказал его. – Он молча принялся готовить парашют к следующему прыжку. – Какая же я скотина… Ведь мы же дружим с четырех лет. Эдя – больше, чем часть моей жизни. Это вся моя жизнь. И из-за чего? Из-за бабы друга предал, скотина. И что я нашел в этой Ольге? Ничего в ней и нет особенного. Ну, похожа она на маму. Ну и что? Так это только внешне. Совсем она не такая, как мама. Вон ко мне с каким пренебрежением отнеслась. А Эдька? Как я могу винить Эдьку? В том, что эта потаскушка его выбрала, он не виноват. Главное – он не старался перебежать мне дорогу, просто так вышло. Он – сосунок в этих делах. А она – хищница. Подгребла его под себя. А со мной, она почувствовала, такой фокус не пройдет. Да, не пройдет. Дрянь. А Эдя – друг. Настоящий. А я – скотина. Хорошо, что завтра суббота. На ипподроме бега. Сразу же отсюда поеду и сниму заказ на Эдю. Ох… Деньги опять пропали… Прав, прав Эдька. Не умею я с деньгами обращаться… Да черт с ними, с деньгами. Будем живы, и деньги у нас будут. Не имей сто рублей, а имей настоящего друга – Эдю. С понедельника…»

Сквозь открытое окно до них долетел звук работающего автомобильного двигателя и шуршание шин по щебенке. Подъехавшая машина остановилась, смолк выключенный двигатель, и в наступившей тишине отчетливо стали слышны девичьи голоса:

Нет, девчонки, здесь его нет.

Может быть, он на том конце поля?

А давайте покричим. Николай Миронович!

Эдя высунулся по пояс в окно, но отсюда Миронычевой конторки, перед которой, судя по всему, и стояли девицы, не было видно.

Пойдем, Эдька, поглядим, что за кадры такие приехали. – Хлопнув своей лапищей друга по спине, Вадя вышел за дверь.

Эдя слез с подоконника, окинул комнату взглядом. Несмотря на то, что Вадька начал складываться гораздо позже него, его парашют уже лежал готовый. Эдя вернулся на место и неспешно продолжил работу.

Девчонки, а вы что, заблудились? – Донеслось до него снаружи.

Нет, мы к Николаю Мироновичу – прыгать.

Это вы удачно попали. Сейчас он подаст свой воздушный кабриолет, и полетим прыгать.

Ой, а нам еще переодеться надо…

Эдя снова бросил взгляд на подготовленный к прыжку Вадькин парашют. «А ведь достаточно… И все мои проблемы решены. И денег никому платить не нужно. Несчастный случай. Не подкопаешься. И Мироныч подтвердит. Да, парашют складывал сам. Да, никто не проверял. Да, был склонен к разгильдяйству и неоправданному риску. Но у Мироныча возникнут проблемы… У него наверняка нет всех необходимых бумажек. Причем здесь Мироныч? К черту Мироныча! Я должен решить свою проблему, чтобы никто не стоял между мной и моей мечтой. Нет Вадьки и ни с кем не надо делиться…. – Эдя закончил складываться и, замерев на месте, как истукан, лишь покусывал нижнюю губу. Он сделал шаг по направлению к Вадиному парашюту и остановился. – Да что это со мной? Я чуть не убил собственными руками своего лучшего друга. Ведь мы же в детский сад вместе ходили… А как он защищал меня в школе… А институт, а совместный бизнес… Да, да, совместный бизнес. Он не нарабатывает на те деньги, что я вынужден ему отдавать. А Ольга? Он хотел отнять у меня мою Ольгу! – Эдя сделал еще шаг вперед. – Ни черта он не хотел. Он просто пьяный дурак и фат. Но он мне завидует! На кой дьявол ему мне завидовать? Да у него полторы сотни баб было, лучших, чем Ольга. А моя мечта? А завод? Ведь он не даст осуществить мою мечту! Ерунда, как-нибудь договоримся…» – Эдя сделал два шага назад, подхватил парашют на плечо и вышел наружу.

Девчонок оказалось четверо. Все очень молоденькие, не старше двадцати. Восхищенными взорами они откровенно и вызывающе утюжили красавца-Вадю, лишь мазнув взглядом по невзрачной фигуре подошедшего Эди. Несмотря на молодость, девчонки оказались достаточно опытными парашютистками, как понял Эдя из их разговора с Вадей. Эдя послушал с минуту эту пустопорожнюю, игривую болтовню и, не выдержав, предложил: «Вы бы не теряли зря времени, вон, Мироныч уже на старт выруливает».

Сначала прыгнули девчонки. За ними Эдя. Он поднял голову – убедиться, что парашют раскрылся штатно, и тут мимо него вниз просвистел камнем Вадя. «Что это? Почему? Ведь я же ничего не делал! – Испугался Эдя, мгновенно покрывшись холодным потом, и только, когда там, далеко внизу забелело крыло Вадькиного парашюта, у него отлегло от сердца. – Пижон, это он так перед этими сыкушками выквандывается».

Мироныч предложил еще и полетать сегодня, но у Вади, оказывается, уже пропало желание.

Да будет тебе, Мироныч. Хватит уже. Вот и девушки тоже меня поддерживают. Верно, девушки?

Да, да, поддерживаем, – дружно загалдели они.

Давай, Мироныч, плавно перейдем к банкету, – предложил Вадя.

Это вы как хотите, а мне еще рановато, – отказался тот. – Может быть, еще кто-нибудь подъедет. Я уж к вам присоединюсь, когда темнеть начнет.

Эдю разбудило яркое солнце, накрывшее мягкой, горячей лапой его лицо. Он сел в постели, крепко зажмурился, ладонью прикрыв глаза (от солнца в глазах плавали яркие, разноцветные круги). Покрутил головой из стороны в сторону. Похмелья вроде бы нет. Да и с чего ему быть? Выпил он вчера не так уж много. Эдя открыл глаза, огляделся по сторонам. Один. С дальнего конца поля донесся рев запущенного двигателя. «Мироныч… Который же час? – Эдя потянулся, взял со столика наручные часы. – Ого… Первый час. А где же остальные?»

Он оделся и вышел наружу. Прошелся по остальным домикам-бытовкам, заглядывая в окна и стуча в двери, заглянул на стоянку. Там сиротливо стояла только его «Тойота». Шум авиационного двигателя смолк, оборвавшись на полутоне.

«Странно, – подумал Эдя, отправившись умываться, – уехали и…»

Доброе утро.

Эдя отнял полотенце от лица и повесил его на гвоздь, вбитый в наружную стену бытовки рядом с допотопным умывальником.

Доброе утро, – приветствовал он подходившего Мироныча. – Слушай, Мироныч, а где все? Купаться уехали?

Да нет, по домам.

По домам? Странно… И никто меня не разбудил.

Они не так давно уехали. Вадька посадил с собой одну и повез в Москву. А вторая жутко обиделась.

Вторая? – не понял Эдя.

Ну да. Он же вчера с двумя был, – пояснил Мироныч. – А… Ты ведь раньше всех ушел с этой, как ее… Светланкой. Да, с двумя. А забрал с собой одну. Так у девчонок чуть до разборки не дошло. Ну, оставшиеся сели в свой «Москвич» и тоже отправились домой. Они из Бронниц. Студентки. А я решил движок чуть погонять. Мне позвонили, скоро подъедут…

Странно… Вчера вроде договаривались у тебя и субботу, и воскресенье провести… Ну, ладно.

Ты оставайся, Эдь, – радушно предложил Мироныч. – Сейчас компания подъедет, они помногу прыгают. Ребята веселые. Заезжают обычно с ночевкой… А пока съезди искупайся.

Нет, спасибо, – отверг предложение Эдя. – Поеду-ка я тоже домой. Вадька заплатил?

Да, все нормально, Эдь, не беспокойся.

Спасибо тебе, Мироныч. До встречи.

Будь здоров.

«Странно все-таки… – думал Эдя, глядя задумчивым взором на набегавшую ленту дороги. – С Вадькой-то все понятно. Нагадить, обидеть, рассорить… Он в своем репертуаре. Но Светка… Могла бы телефон оставить, мой спросить. Хотя бы «пока» буркнуть на прощанье… – Он вдруг обозлился сам на себя. – Значит, так ты ей понравился, дружок. Нужен ей твой телефон… У нее таких, как ты, наверное, с полсотни. Это все твоя дурацкая привычка привносить в человеческие взаимоотношения какие-то эмоции, чувства… Слюнтяй несчастный! – Обругал он себя и от этого расстроился еще больше. Его так дразнили в детстве из-за вечно мокрых губ, и сейчас это слово выскочило как-то случайно, неосознанно, само собой. – А если бы тебе с ней довелось одной зубной щеткой воспользоваться? Ты бы тоже ожидал каких-то чувств? А Вадька – сволочь. Смалодушничал я вчера… Трус несчастный».

По направлению к Москве шоссе было свободно, лишь изредка кто-то обгонял спокойно едущего Эдю и быстро пропадал впереди, скрывшись за очередным пригорком. Вскоре перестали попадаться и встречные машины. «Странно…» – в который уже раз за сегодня подумалось Эде.

Машины впереди показались, когда он уже подъезжал к Люберцам. «Пробка», – досадливо поморщившись, сообразил он. Эдя пристроился в хвост к веренице машин и выглянул в окно. Метрах в двадцати группа мужчин, стоя прямо посередине дороги, оживленно беседовала, то и дело указывая руками куда-то в сторону Москвы. Вдруг откуда-то спереди, громко урча двигателями, в воздух взмыли один за другим с небольшими интервалом два вертолета. На их белых бортах отчетливо были видны толстые красные кресты.

Не зная, зачем он это делает, Эдя переставил машину на обочину, запер ее и направился к группе беседующих мужчин.

Что такое, что случилось? – поинтересовался он, подойдя поближе.

Авария… Кошмар…

Машин двадцать…

Не задерживаясь возле них, Эдя зашагал вдоль вереницы стоящих в очереди автомобилей. Метров через двести, взойдя на небольшой пригорок, он увидел перед собой последствия произошедшей катастрофы. Больше десятка машин самым причудливым образом были раскиданы по шоссе и рядом с ним. Вокруг них суетились люди в белом и в эмчеэсовской униформе. Мигали огнями «скорые» и оперативные машины.

Эдя ускорил шаг и почти бегом двинулся вперед. Он уткнулся в толпу, теснящуюся вдоль ленты, перегораживающей шоссе.

Что, что здесь произошло? – спрашивал он, тыкаясь в спины, но никто как будто не слышал его.

Он ввинтился в толпу, отчаянно помогая себе локтями, и остановился лишь у красно-белой полосатой ленты, споткнувшись взглядом о страшную картину, открывшуюся ему.

…лоб в лоб с грузовичком, – донеслось до Эди. Он перестал дергаться из стороны в сторону и прислушался, стараясь не пропустить ни одного слова. – Тот стал уходить вправо, вильнул на обочину, перевернулся на бок и в таком виде заскользил по дороге. В него – друг за другом две машины. Удар, видимо, в бак пришелся. Начался пожар. А две встречные пытались уйти от него, так улетели с дороги. Но там вроде ничего… Трупов нету.

А остальные ж тогда откуда?

Так это еще не все. Тот, который «Газели» в лоб зашел… «Газель» это? Нет? «Хюндай»? Ну, может быть. Так обгорела, не поймешь… Он по касательной с ним разошелся, и его бросило вправо. Вот на тот вон джип. Ага, что на крыше лежит. Джип – в кювет. Перевернулся несколько раз. А того снова бросило влево. А там КАМАЗ. Вот он под него и залетел. Машинка-то низенькая. Удар такой был, что у КАМАЗа переднее колесо оторвало. Ну… Остальные сзади в КАМАЗ, друг в друга.

А тот, с которого все началось? Он как? Который у КАМАЗа колесо сшиб…

Ой, не спрашивай… Мало того, с камазовским бампером встретился, так у него еще и двигатель сзади оказался. Там такое… Я видел, как эмчеэсовцы ее резали. Прям, как банку с тушенкой. По кускам их доставали. Вроде мужик с бабой.

Не видя рассказчика, Эдя заорал куда-то вверх:

Марка? Марка машины какая?

Да хрен ее знает, – услышал он. – Там не разобрать было. Спортивная какая-то. Да во-он она, впереди. На обочине лежит.

Поднырнув под ленточку, Эдя что есть силы, рванул вперед.

Стой, стой, туда нельзя! – Бросились за ним два милиционера.

Эдя уже видел ее, ее искореженный синий кузов. Малютка «Порше». Любимая игрушка. Единственной неповрежденной деталью был задний номер. Эдя добежал до этой груды изуродованного металла и рухнул перед ней на колени. Милиционеры уже почти настигли его, но, видя его реакцию, остановились и не стали трогать.

Мышцы его задрожали, ослабли и совсем перестали держать это толстое, неуклюжее тело. Мягким, безвольным кулем он осел в придорожную пыль и прижался щекой к знакомому номеру.

Вадя, Вадечка, – шептал он, и слезы лились из его глаз, моча бесчувственное, мертвое железо.