Сто пятьдесят верст до Александровской слободы, с которыми при хорошей езде, со сменой лошадей, можно было справиться за день, земское посольство одолело более чем за шестеро суток. Последнюю ночь этого длинного пути предпочли ночевать снова в поле, не доезжая лишь пяти верст до Александровской слободы, ибо представление и знакомство — мероприятие слишком серьезное для того, чтобы проводить его с бухты-барахты в неурочное время суток.

Посольский поезд двигался не торопясь, сообразуясь со скоростью самых медлительных. А самыми медлительными оказались волы, тянувшие клетки с дикими кошками.

Когда Валентин сказал Прозорову, что хочет приехать в слободу красиво, он еще сам не знал, что же скрывается за этим емким словом «красиво». Он лишь подразумевал, что должен появиться перед царем так, как никто еще не представал. Михайла Митряев должен не только сразу же завоевать его симпатию, но и поразить, вызвав искренний неутоляемый интерес к собственной персоне. И только после разговора с Прозоровым Валентин вместе со своими друзьями принялся думать на эту тему.

Идея предстоящего представления выкристаллизовалась сама собой, едва только друзья определились, с кем и с чем им придется иметь дело. Перед ними мальчишка тринадцати лет. Непростой, но все же мальчишка. Распущенный, развратный, слишком рано познавший вино и женские ласки, но все же мальчишка. К тому же как говорят, невежественный и необразованный. У Захарьиных он читать-писать с грехом пополам выучился — вот и все его образование. Поговаривают, что считать даже толком не умеет. Так чем же поразить такого мальчишку? Роскошью? Серебром и златом?

Нет, только не этим. Этого у него сейчас с избытком, так же как драгоценных каменьев, мехов, слоновой кости и священных реликвий. Говорят же знающие люди, что Захарьины из Суздаля не только всю царскую казну вывезли, но и в церквах, что было ценного, посдирали. Все это теперь хранится в Александровской слободе, пока в Москве новый кремль с царским дворцом строится. Так чем же все-таки сразить его наповал, чем вызвать интерес и доверие к себе?

«Геймбокс бы ему подарить с запасными аккумуляторами часов на двести и стрелялку средней степени ложности — и парень был бы мой безоговорочно. Романовых, сукиных детей, тут же на плаху, опричников просеять — выявить среди них рыбасоидов. Рыбасоидов ликвидировать, остальных, вручив им подарки за службу, распустить по домам. Вот вам и решение всех проблем. Жаль только, что нет у меня здесь ни компа, ни аккумуляторов, ни стрелялки, — с грустью подумал Валентин. — Хотя… Постой, постой…»

— Знаю! — прервал громким восклицанием всеобщее раздумье Силка. — Все пацаны охоту любят!

«Ах, позвольте с вами не согласиться, милейший», — только и успел подумать Валентин, как Силкину идею подхватил и развил дон Альба:

— Прекрасная мысль! Каррамба! Мы купим царю самых лучших охотничьих соколов! И конечно же коня для охоты! Для хорошей охоты нужен очень резвый, легконогий конь! А лучше кобылица! Я здесь, на торжище, видел подходящих! И… и… мы ему подарим боевого коня! Андалузского жеребца! Андалузцы в бою гораздо лучше русских лошадей! Настоящий андалузец не так высок, зато силен и мощен. И при этом быстр! И при всей своей мощи он, каррамба, красив! Не то что какой-нибудь вестфальский тяжеловес…

Неизвестно, сколько бы кабальеро длил свой панегирик андалузской породе, если бы его не перебил самым неучтивым образом скептик Ероха:

— А то у них там кобыл с жеребцами мало… И соколов этих самых… Да их там как грязи! Думайте, о чем говорите. Не кому-нибудь — царю подарок выбираем!

И вновь на мгновение воцарилась унылая тишина. На мгновение, потому что Валентин тут же влез со своим предложением, не дав всем снова впасть в тягостное раздумье.

— Да будет тебе, Ероха, — миролюбиво предложил он. — Надо же с чего-то начинать… Ну есть у него соколы и кони… Ничего, мы постараемся подарить лучших. Начнем собирать подарки, а там, глядишь, и придумается что-нибудь особенное. И соколов купим самых дорогих, и кобылу для охоты. Иван верно говорит, я тоже видел здесь подходящих, туркменской породы. И боевого коня купим. Можно было бы и доспех еще, но мы размеров не знаем. Зато купим ему мушкет. С резьбой, травлением, золочением и всякими такими делами. Чтоб не столько богато было, сколько красиво.

— А на приклад — накладки из моржовой кости с искусной резьбой, — добавил Сила.

— Тогда уже и пару пистолей к этому надо добавить, — предложил Ероха.

— Но имейте в виду, — заметил испанский кабальеро, — в оружии главное не красота, а…

— Тебе и оружие в руки, дон Альба, — подытожил Валентин. — Сам подберешь, пристреляешь, а уж потом мы на него украшения закажем. Но кроме этого мы ему подарим то, чего у него точно нет и быть не может.

— Чего?!

— Собак охотничьих.

Ответом Валентину был громкий гогот товарищей. Силка с Ерохой, смеясь, даже на пол повалились. Дон Альба из природной учтивости и благовоспитанности, естественно, не мог позволить себе такого, но и он не смог сдержать улыбки. Хотя смеялись они зря. Валентин знал, о чем говорил. Он этого мужика среди собачников еще зимой заприметил, когда они целыми днями околачивались на торжище. Только у него одного были собаки этой породы. Вернее, это нельзя еще было назвать породой. Порода еще не устоялась. Но у отдельных представителей все признаки были налицо. Высокий рост в холке, длинные ноги, сгорбленная спина и вытянутая вперед голова с длинными, узкими челюстями-щипцами, которыми так сподручно хватать на бегу зайца. Порода русских борзых официально появится гораздо позже, но Валентин был уверен, что здесь он столкнулся с тем самым заводчиком, от которого и пошла эта замечательная порода. Так что в Александровской слободе таких собак точно нет. Один шанс из миллиона. А эти дураки гогочут…

С того и начали собирать и готовить для царя Ивана Ивановича всевозможные подарки и сюрпризы. А только начали, и в голову стали приходить идеи одна интереснее другой. Так что на сборы ушла не одна неделя, а целых три. Правда, и Прозоров в неделю не уложился. Боярская дума, вопреки его ожиданиям, дала свое согласие на земское посольство в Александровскую слободу довольно-таки легко. Стоило Гурьяну лишь упомянуть, что от бояр не требуется ничего, кроме одобрения, как это самое одобрение в письменной форме было почти тотчас же и получено. С купечеством же пришлось повозиться, убеждая их в полезности и нужности посольства. Нет, дело было не в формальном одобрении. Соответствующую грамоту Прозорову в гильдии выписали примерно с той же скоростью, что и в Боярской думе. А вот со сбором денежных средств было сложнее. «К чему нам это посольство? — вопили смутьяны-заправилы. — Вон в прошлом годе Земской Собор собирали. Постановили войну продолжать, и денег мы на то дали. И что же? Ни денег, ни победы…» Пришлось помаяться Гурьяну Гурьянычу, доказывая каждому, что потому и нет победы, что все врозь. Царь сам по себе, боярство тоже, а купечество, как сироты беспризорные, от этой розни лишь страдает. И это только начало. Дальше страдать и мучиться будет больше. Короче говоря, Гурьян Гурьяныч за две недели управился, а Валентин после того еще с недельку или больше провозился, готовя свое посольство к отъезду. Благо еще, что октябрь выдался сухой и не холодный.

И лошадей, и сбрую, и оружие, как планировали, приобрели. А кроме того и много еще чего. И мастеров лучших наняли, которые оружие это изукрасили, доведя его до уровня шедевра. И даже собак борзых удалось найти, хотя оказалось это не так просто. Заводчик-то тот самый торговал только щенками, а Валентину нужны были собаки взрослые или как минимум годовалые, чтоб показать товар лицом. А у заводчика, как назло, только одна заводная пара и осталась. Естественно, он ее отказался продавать за любые деньги. Пришлось побегать вместе с ним в поисках его прежних покупателей. В результате Валентин стал обладателем прекрасной пары молоденьких борзых с такими четкими признаками породы, что хоть на собачью выставку их отправляй.

От покупки соколов, по здравом размышлении, решили отказаться, зато нашли такое… Гепардов, как отличнейших помощников в охоте на крупную дичь, на Руси знавали в былые времена. Но от этого самый быстрый в природе зверь не перестал быть для Руси самой что ни на есть экзотикой. Такого ни царь молодой, ни его окружение уж точно никогда не видели.

Первым клетку с гепардами в собачьем ряду углядел дон Альба, пока остальные беседовали с заводчиком. Самому Ивану не приходилось охотиться с этими дикими кошками, но наблюдать за такой охотой у себя в Испании ему довелось.

— Михайла, Михайла! — Дон Альба стал делать знаки руками, призывая к себе остальных.

Гепарды в клетке вели себя спокойно — один стоял, второй лежал, высоко подняв голову. Зато собаки в соседних вольерах заходились в хриплом лае. Продавал гепардов пожилой перс с длинной бородой, выкрашенной в ярко-рыжий цвет.

— Твои гепарды? — поинтересовался Валентин.

Перс кивнул увенчанной тюрбаном головой:

— Мои.

— К охоте приучены?

— Очень даже. Ох какой хороший охотник. Муж и жена. Очень спокойный. Ошейник видишь? Приучены. Сейчас цепь прицепим, и можешь идти. Ни на кого не кинутся, пока сам не прикажешь. Спокойный. Хороший охотник.

Перс, наверное, еще продолжал бы нахваливать свой товар, если бы Валентин его не остановил вопросом:

— Обращаться с ними умеешь?

— Конечна.

— Служить ко мне пойдешь — за гепардами ухаживать?

— Нет, дарагой, не могу. Торговля у меня. Купи раба. Он ухаживать знает. Охоту знает.

— Где он? Покажи.

Откуда-то из-под прилавка поднялся невысокий, худющий негр.

— По-русски понимаешь? — спросил у него Валентин.

— Мала-мала. Охота все понимать.

И гепарды, и их проводник были тут же приобретены и отправлены в митряевскую усадьбу. Но в этот день сюрпризы для Валентина и его друзей не закончились. Силка уехал отвозить покупки, а Валентин с доном Альбой и Ерохой продолжили бродить по торжищу. Но едва они прошли еще один ряд с живностью, как окрестности потряс могучий рык, заставивший всех присесть от испуга и начать вертеть головами — откуда же идет этот трубный глас?

— Горный лев, — уверенно заявил дон Альба. — Или кугуар. Только они могут так кричать. Уж я-то их наслушался в Вест-Индии. Ни с чем не перепутаю.

Друзья двинулись туда, откуда, как им показалось, раздался этот чудовищный рык.

За торговыми рядами, в отдельном закутке, стояла то ли будка, то ли огромный ящик из средней толщины бревен, рубленных в лапу. В передней стенке было сделано окно, забранное железной решеткой. И в этом окне красовалась великолепная усато-полосатая тигриная морда.

— Это не горный лев, — увидев зверя воочию, решил уточнить дон Альба. — И не кугуар. Я не знаю, кто это. Этот зверь крупнее.

— Ну и пасть у него, — восхитился Ероха. — Такой запросто башку откусить может. А вонища от него какая…

— Ты бы посидел взаперти, и от тебя не меньше воняло б. А зовут этого зверя — тигр, — заявил Валентин.

Рядом с будкой стояли двое. Судя по линялым, выгоревшим на солнце черкескам и мохнатым папахам, кавказцы.

— Откуда зверь? — спросил у них Валентин, указывая на будку.

— Терек, — равнодушно ответил один из них. Похоже было, что продать зверя они пытаются давно и порядком уже устали от зевак и просто интересующихся. — Не подходи, решетка, — предупредил он, когда Валентин шагнул в направлении будки. — Сразу гам-м… Нет рука.

— Сколько хочешь за него?

Этот вопрос, видимо, хозяину тигра тоже приходилось слышать не один десяток раз за день, поэтому он остался все таким же невозмутимым и равнодушным.

— Тысяча, — нехотя обронил он.

— Ты с ума сошел, джигит, — возмутился Валентин. — Пятьдесят рублей.

Теперь уже и продавец зажегся, увидев, что перед ним реальный покупатель. После получаса торгов и споров сошлись на двухстах рублях.

Вот так в посольском поезде оказались хищные звери. Кавказцы-продавцы были охотниками и наотрез отказались наниматься на службу, чтобы ухаживать за тигром. Но тем и замечательно ярославское торжище, что там можно найти все, что только душа пожелает. Через несколько часов активных поисков друзьям удалось нанять индуса, пообещавшего им не только ухаживать за тигром, но и выдрессировать его, сколько б ни было тому лет.

Едва поезд после ночной стоянки вновь растянулся по дороге в Александровскую слободу, как почти сразу же последовала остановка. Валентин выглянул из окна кареты (карета эта также предназначалась для царя. Купили ее у лучшего ярославского мастера, причем по подсказке Валентина подвеску ей доработали, оснастив ее рессорами).

— Что там такое? Не видно? — спросил он у Ерохи, ехавшего рядом верхом.

— Встали чего-то… А чего — не пойму… Постой, постой, едет кто-то.

Теперь уже и Валентин увидел кавалькаду всадников, скачущих от головы поезда вдоль стоящих повозок. Через минуту он уже мог разглядеть, что во главе этой небольшой кавалькады на вороном жеребце скачет человек, одетый во все черное. Остальные же были людьми Валентина.

— Опричник, — заметил Ероха.

— И сам вижу.

К ним подъехали Сила с доном Альбой, скачущий опричник тоже был уже в десятке метров.

— Кто такие и зачем в слободу едете? — крикнул он, осаживая лошадь.

— Федор! Князь Линский! — радостно заорал Ероха и, спрыгнув с лошади, поспешил навстречу опричнику.

— Ероха? — удивился тот, но от объятий старого знакомца, которого когда-то спас от волков, не уклонился.

Пока Ероха и Силка обнимались с встретившим их опричником, Валентин вышел из кареты и тоже подошел к Федору Линскому.

— Здравствуй, князь!

— Здорово, Михайла!

Они обнялись.

— Осуществил, значит, желание свое? Поступил на цареву службу?

— Ну… Когда я сюда приехал на добром коне да с оружием знатным, так меня сразу же в десятники и зачислили. А еще через месяц государь меня и поместьицем пожаловал в своих опричных землях.

— Значит, сделка наша тебе, князь, на пользу пошла?

— Еще бы…

Валентин достал из кармана обе грамоты — от Боярской думы и от ярославского купечества — и протянул их князю Линскому.

— Вот, князь, грамоты к царю от боярства и купечества ярославского. С посольством мы едем от Земства к царю Ивану Ивановичу, подарки ему везем.

Линский грамот в руки не взял, но с величайшим почтением оглядел подвешенные к ним золотые бляхи с сургучными оттисками, потом перевел взгляд на своих старых знакомцев и на длинный поезд посольства.

— Гляжу я, парни, вам наша сделка тоже на пользу пошла, — не без некоторой доли зависти в голосе констатировал князь Линский. — Неужто и впрямь серебро нашли?

— Серебро мы действительно нашли. Но там его очень мало. С него не разживешься. — Взгляд князя Линского не остался незамеченным Валентином. — Ты не гляди, князь, на платье наше богатое да поезд обширный. То все не наше. Все на деньги купечества ярославского куплено. Мы же лишь послами едем — доставить царю подарки. Когда стали решать, кто поедет, все солидные люди поотказались. Боятся. Говорят, у вас здесь непотребства всякие творятся, а то и вовсе смертоубийство. Вот мы и вызвались. Нам-то чего бояться? Верно, ребята? — обратился Валентин к Силке и Ерохе.

— Верно, верно, — поддержали они своего атамана.

— Да вы не слушайте, чего там болтают, — попытался разуверить их Федор Линский. — Просто весело живем. Без попов.

— Ну мы так и думали. Старичье всегда против молодых было, — поддержал его Валентин. — И мы с удовольствием здесь повеселимся.

— Ладно, я поеду, прикажу своим, чтоб пропустили вас. — Князь ухватился рукой за луку седла и вставил ногу в стремя. — Моему разъезду скоро меняться. Вернусь, поговорим подробнее. Хотя… Ах, дьявол… — Он отпустил седло и хлопнул себя этой пятерней по лбу. — Совсем забыл. Царь-то уехал. Сегодня может и не вернуться. А Никита Романович в его отсутствие вас в слободу не пустит. Придется на лугу, перед воротами, вам табором становиться.

Когда князь поднял руку, потянувшись к луке, рукав его кафтана чуть съехал, обнажив могучее запястье. А на нем неширокой полоской, туго охватывая его, сидел металлический браслет. Сердце Валентина екнуло. «Неужели?.. А вдруг это мой браслет? — Но тут же он одернул себя. — Нет, не может быть. Когда опричники убили Ваньку Рыжего, Линского не было и в помине. Не может быть. Наверняка это какой-то другой браслет».

— А кто такой Никита Романович? — спросил он у князя.

— Царев дядька. Он тут, почитай, самый главный. Раньше ворота весь день нараспашку были. Скоморохи табунами туда-сюда ходили, купчишки мелочовкой всякой вразнос с лотков торговали… А теперь Никита Романович велел ворота закрытыми держать и пускать в слободу только с его или государева дозволения.

— Ну что ж… Табором так табором. Нам не привыкать. Поезжай, князь, а то воины твои небось уж обеспокоены твоим долгим отсутствием.

Линский вскочил в седло и, уже тронув коня, крикнул:

— Буду из дозора возвращаться, заеду.

— Насколько я понял, — спросил дон Альба, когда князи Линский уже отъехал, — это бывший хозяин нашего вологодского прииска?

— Он самый, — подтвердил Валентин.

— Михайло, а ты браслет на руке у него видел? — поинтересовался Ероха.

— Видел. А что за браслет, не разглядел. Далековато было. А ты разглядел?

— Нет, но… Может, это он?

Но тут голова колонны двинулась вперед, и Валентин, не считая нужным отвечать на подобный вопрос, занял свое место в карете. Посольский поезд полз по направлению к Александровской слободе. Через полчаса неспешного движения вновь последовала остановка.

Справа от дороги, делавшей здесь крутой поворот, возвышались укрепления Александровской слободы. Сначала слободу опоясывал земляной вал четырехметровой высоты с частоколом поверху, а следом за валом стояла засыпная стена из дубовых бревен.

— Хм… Неплохо, — сказал дон Альба подошедшему Валентину, кивая на представшую перед ними крепость. — С хорошим гарнизоном в такой крепости серьезную осаду можно выдержать.

— Чью осаду-то? — не понял простодушный Сила. — Это они кого… Нас берегутся, что ли?

Столь наивно-детский вопрос и ответа не требовал, поэтому Валентин, не обращая на удивленного Силу никакого внимания, отдал команду Ерохе:

— Поезжай к воротам, передай страже, что земское посольство приехало. Ответа можешь не дожидаться. Вели в голове поезда съезжать с дороги, разбивать шатры и готовить пищу. Дон Альба, а ты распорядись в хвосте и в середине. Будем ждать царя здесь.

Ероха с доном Альбой ускакали в противоположные стороны выполнять полученную команду, и только тогда Валентин ответил Силе на его вопрос:

— Да, Силка, нас они берегутся. Всех честных русских людей берегутся. Впрочем, и нечестных тоже. Здесь враги, Силка, я тебя предупреждал. Не сможешь ты здесь, не выдюжишь. Ты ж насилия ни в каком виде не переносишь! А здесь этого насилия будет — во!.. — Валентин провел пальцем воображаемую черту у себя над головой. — И драки ты побаиваешься…

— Да не боюсь я драки! — обиделся Силка. — Мне просто от рож этих, злобой искаженных, да от вида крови тошно делается!

— Так я об этом и говорю. Эх, Силка, не послушал ты меня… Надо было тебе дома оставаться.

Этот спор продолжался у них уже три недели и сейчас вспыхнул с новой силой. Валентин был уверен, что в специфической обстановке Александровской слободы, в атмосфере враждебности, жесткости и насилия, царящих здесь, Сила будет скорее балластом, чем полезным членом команды. Поэтому он предлагал ему остаться в Ярославле и даже, чтобы прельстить его, предложил по-быстрому поженить их с Ксанкой. Но Силка даже такую наживку не заглотил, предпочтя разделить с друзьями все трудности и испытания грядущей неизвестности.

— Нет, Михайла, ты послушай меня все-таки, — начал Сила. — Руки у меня самые быстрые среди всех. Это раз. Пальцы гибкие. Это два. Может понадобиться? Может. Вспомни-ка, как у меня со стаканчиками получалось? И глаз у меня верный. Это три. Кто лучше всех стреляет?

— Да ты, ты… Спору нет. И друг ты настоящий, и парень надежный. И ловкий, и умный…

— И бердышом, и саблей за это лето биться выучился. Гораздо лучше тебя, между прочим.

— Это верно. Но… Силка, а вдруг, как уже было… Если драться придется, а у тебя руки сами собой опустятся, и дурно тебе станет? Убьют ведь в тот же миг.

— Убьют так убьют. Это с каждым из нас может случиться. А друзей в беде не оставлю. Руки опустятся зубами грызть буду.

Разнообразные повозки посольского поезда уже съехали с дороги и встали на стоянку обочь ее, на просторном лугу перед воротами в слободу. Народ уже суетился, выпрягая лошадей, разводя костры и разбивая шатры. Поскольку сегодня после ночевки сразу тронулись в путь, не завтракая, не разводя костров, сейчас, когда время предстоящей стоянки было никому не известно, работали с удвоенным старанием.

Валентин с Силой перешли дорогу и побрели по вырастающему на глазах лагерю.

— Ладно, Силка. Чего уж тут обсуждать? Уже приехали на место. Как получится, так и будет.

Сила заметно повеселел. Наконец-то атаман перестал донимать его своими обидными домыслами. А Валентин лишь печально вздохнул. Мысленно. Чтобы никто не видел этого вздоха, ибо претензии его были не к Силе, а к себе. Ведь если все сложится оптимальным образом — Рыбаса он обнаружит и ликвидирует, а также найдет браслет, — то исчезнет в тот же час, бросив своих друзей на произвол судьбы. Предупреждал его Лобов — ни к кому не привязываться! Черт, а как тут не привяжешься? Как к ним не привязаться, если ты с этими парнями в течение года ежедневно делил хлеб-соль, горе и радость и даже смертельную опасность? Как к ним не привязаться, сохранив в себе изрядную долю здорового цинизма по отношению к этим людям? Можно, конечно, напомнить себе слова Лобова о том, что это прошлое и судьбы всех людей, его населяющих, уже давно состоялись. Эти люди давно уже мертвы, и даже их тела успели истлеть в земле. Можно. Все можно. Но эта дурацкая привязанность, между прочим, дружбой называется. Понятно, конечно, что в эпоху постмодернизма и всеобщей инфляции все девальвировалось, в том числе и дружба. Но здесь-то, в шестнадцатом веке, она — самая что ни на есть настоящая. Ероха с доном Альбой как-нибудь выкрутятся, а вот Силка… Силку жаль.

Каша уже протомилась в походных котелках, и все население лагеря расположилось кружками на траве, черпая ложками горячее, пахнущее дымком варево. Валентин съел пару ложек и остановился, искоса наблюдая за тем, с каким аппетитом едят его товарищи. Есть не хотелось. Вернее, от тоскливых мыслей ком вставал в горле.

Из слободы был получен ответ точь-в-точь такой, как и предсказывал князь Линский: царя в слободе нет, а когда вернется, тогда и решится, захочет ли царь принять земское посольство. Завтрак уже подходил к концу, когда в крепости открылись ворота и на дорогу выехали пять всадников. «Смена, Линского менять», — предположил Валентин. И точно. Эти всадники ускакали прочь от слободы, а через несколько минут к слободе подъехал разъезд Линского. Ворота приоткрылись, пропуская их внутрь, а вскоре, вновь приоткрывшись, выпустили наружу князя Линского, уже пешего.

— Федор Линский к нам идет, — оповестил друзей Валентин. — Вы всю кашу-то не съедайте, оставьте и ему чуток.

— Да там еще полкотелка осталось, — буркнул Ероха, отправляя в рот очередную ложку.

А тут и Федор подошел. Не дожидаясь приглашения, сел рядом со всеми, вытащил из-за голенища ложку.

— Ну-ка, потеснитесь, — весело попросил он. — Дайте-ка и мне в котелок заглянуть!

Он потянулся к котелку, его рукав, прикрывающий запястье, начал потихоньку съезжать, обнажая руку… Валентину показалось в этот момент, что Ероха ложкой даже подтянул слегка котелок к себе, чтобы князю пришлось дальше тянуться. Рукав съехал, открывая браслет. Это был серенький невзрачный браслет из олова, на котором была изображена длинная собака с короткими ножками и неправдоподобно длинным хвостом, завязавшимся в знак бесконечности.

У Валентина в голове будто тонна тротила взорвалась: «Он!» Это был он, его браслет! И это увидел не только Валентин, но и Ероха, и Силка. И дон Альба.

— А скажи-ка, князь Федор, — осторожно начал Валентин, — почему в твоем разъезде было четыре человека, а менять вас поехали пятеро?

— Хм… Заметили. Глазастые. — Князь Федор с явным одобрением покрутил головой. — Нет, менять нас приехали четверо, а пятый дальше поехал. Это гонец к государю.

— О нашем приезде известить?

— Ну да. Скажу вам по секрету… — Федор приложил указательный палец к губам и даже слегка пригнулся. — Государь здесь недалече. Утром, незадолго до вашего появления, мимо меня проехал. Так что вы с ним разминулись совсем чуть-чуть. Это он в набег отправился.

— Что значит — в набег?! — не смог сдержать удивленного восклицания дон Альба. — Разве здесь вражеская территория?

Князь Федор смутился. То ли устыдился, то ли испугался, что сболтнул лишнее и теперь придется объясняться.

— Ну это мы так называем — набег… Есть здесь в шести верстах сельцо земское… Богатые. А у государя с утра настроение что-то было скверное. Даже службу до конца стоять не стал, ушел. Вот и решил развеяться, а заодно и холопов тех пощупать, что они прячут от государя.

«Понятно, — подумал Валентин. — Опричнина начинает пробовать силы. Разворачиваются потихоньку, прежде чем развязать полномасштабную гражданскую войну».

— И ты, Федор, в этом тоже участие принимаешь? — спросил прямолинейный Ероха. В его тоне осуждение даже не сквозило, а вопило во весь голос. Это было так явно, что Валентин вынужден был бросить в сторону Ерохи гневный, испепеляющий взгляд. Еще этого не хватало! Не успели приехать в слободу, а уже начали морализаторством заниматься. Ничего себе — бойцы невидимого фронта!

— Ероха завидует тебе, князь. — Валентин изо всех сил пытался смикшировать промах друга. — Он в свое время сам мечтал в опричные записаться, да не сложилось. А теперь его завидки берут по молодецкой жизни.

К счастью, князь Линский ни особой наблюдательностью, ни особым умом, кажется, не отличался.

— Конечно, Ероха, и я тоже. Ведь государево только то, что в опричнине, а что в Земстве, то, считай, вражеское.

И тут в разговор вступил Сила:

— Но это, наверное, не так интересно, как настоящий бой с равным соперником? Ведь что сложного в том, чтобы простого крестьянина отходить нагайкой и забрать у него корову?

— Э-э… Не скажи. Эти простые крестьяне порой так дерутся… Послали меня тут с одним по делам. А он мне и говорит: «Давай, мол, заскочим в одну деревеньку. Там мужик живет бога-а-тый. Глянем, что он там прячет». Заехали. А мужик тот — за вилы. А с ним еще два сына. Так я оттуда еле ноги унес.

— А товарищ твой? — наивно поинтересовался Сила.

— Вот! — Князь Линский выставил вперед руку, демонстрируя всем браслет, сидящий на запястье. — Все, что от него осталось. Да еще одежда и сапоги. А сам исчез бесследно.

— Как — бесследно? — заинтересовался насторожившийся Валентин. — Так не бывает.

— Еще как бывает. Я-то тогда за подмогой бросился, а он остался с этими тремя биться. Когда вернулся, увидели мы трех мужиков зарубленных и одежду нашего товарища. А рядом с одеждой сабля его и браслет вот этот. В деревне еще бабы с детишками были. Они, видно, и забрали тело товарища нашего. Забрали его коня, мертвое тело, и в лес убежали. Мы тогда прочесали опушку, а вглубь не пошли. Одежду и оружие ключарю нашему сдали, а браслет я себе на память забрал, тем более что он мне должен остался.

— Странные бабы какие-то, — с сомнением в голосе произнес Сила. — Коня доброго забрали. Это понятно. Но вот своих покойников оставить, а чужого забрать… Да еще и раздев его перед этим… Странно и непонятно.

Для Валентина же ничего непонятного не было. Сердце его радостно забилось. Он прекрасно помнил предупреждение Лобова — трупы убитых рыбасоидов испаряются в считаные минуты. Вот это удача! В один день удалось и браслет найти, и получить достоверное свидетельство о том, что среди опричников есть рыбасоиды. Или, по крайней мере, были. А сейчас надо успокоить дотошного Силку, чтоб не тревожил князя своими «странно» да «непонятно».

— Ничего тут странного нет, — уверенно заявил Валентин. — Бабы эти небось язычницы. Труп врага своего забрали, чтоб надругаться над ним и за своих отомстить. А может быть, он и живой еще к тому времени был. Одним словом, хватит об этом. Говоришь, товарищ твой должен тебе остался? — обратился он к князю Федору. — И сколько же?

— Да целых три гривенных, — с явной досадой молвил Линский. Похоже, воспоминания об этом неоплаченном долге до сих пор царапали его сердце.

— Да уж… Досадно. Такой безделицей трех гривенных не окупить. — Валентин кивнул на браслет. — Досадно мне, что близкий нам человек понес денежную потерю. Хочу возместить тебе ее, князь. Продай мне эту безделушку. — Валентин достал из кармана три рубля и протянул их князю. — Мы теперь в родовом гнезде живем. Почитай, почти что родственники. Ты, князь, надеюсь, не брезгуешь родственниками-купцами?

— Нет, нет, что ты, Михайла… — Князь взял деньги и, сняв с себя браслет, протянул его Валентину. — Вот уж не ожидал. Спасибо тебе, Михайла!

Пока Валентин надевал браслет на свою руку, прилаживая его, чтобы поплотнее сидел, Ероха, приобняв князя Федора за плечи и склонившись к его уху, нашептывал:

— Советую тебе, князь, держись Михайлы, и в кармане у тебя всегда тяжело будет. Мы с Силкой еще недавно нищими были, а теперь смотри — купцы знатные, посольство к самому государю царю Ивану Ивановичу справляем. Я тебе точно скажу: Михайла — голова. Да что там… Скажу тебе по секрету: его сам Блаженный Василий благословил.

Неизвестно, сколько б еще разомлевший от горячей еды Ероха пытался учить жизни князя Линского, но тут раздался крик дозорного, передаваемый по цепочке:

— Едет, едет, царь едет!