Предупреждающий сигнал о приближении царя моментально поднял всех на ноги, приведя лагерь в движение, подобное броуновскому. Со стороны могло показаться, что в этом движении не было ни смысла, ни порядка. Но это было отнюдь не так. Каждый в лагере, как суворовский солдат, знал свой маневр и вполне осмысленно его выполнял. Недаром все-таки почти месяц готовились.

Первыми, слегка оторвавшись от остальных, ехали четверо. За ними колонна всадников — тридцать или около того. Одеты все были одинаково — в черное. Царь если и выделялся среди всех, то только одним своим юным возрастом. Правда, и те, кто ехал с ним в одном ряду, были ненамного старше. Все с длинными, завитыми волосами, локонами спадающими из-под шапок на плечи.

«Федор Романов, двоюродный брат царя по материнской линии, 17 лет, сын боярина Никиты Романовича Захарьина, — всплыло у Валентина в памяти. — Братья Басмановы, Петр и Федор, 15 и 17 лет, сыновья Алексея Басманова. Ближайшие дружки и соратники Ивана по всяким проказам и шалостям. Среди шалостей народ числит кроме патологической жестокости и страсти к убийствам еще и склонность к сексуальным извращениям навроде трансвестизма, гомосексуализма и тому подобного. Что ж, поживем — увидим, чего стоят эти субчики и с чем их можно съесть».

Царь со своим отрядом приближался к лагерю. Вдоль дороги выстроился почетный караул, которым командовал дон Альба, встречающий, по сценарию Валентина, царя первым. Едва Иван Иванович оказался в нескольких метрах от него, как дон Альба громовым командным голосом проорал:

— Смирна-а! На кра-аул! Равнение на государя императора!

Солдаты, как их называл про себя Валентин (парни соответствующего роста и внешности были подобраны по всему Ярославлю и две недели усердно учились шагистике), пристукнув прикладами о землю, выполнили команду, и тут же грянул приветственный марш. Что это был за марш, Валентин не помнил. В музыке он был не силен. Просто, покопавшись в памяти, наткнулся на подходящую мелодию и насвистал ее музыкантам. Оркестр им удалось собрать вполне приличный. Конечно, это не был классический военный оркестр из грядущих веков, но звучание у него получилось очень даже ничего. «Солдаты», выстроенные в соответствии с Валентиновым представлением об «Уставе строевой службы» вообще и красоте воинского строя в частности, взяв мушкеты «на караул», «ели глазами» царя, дон Альба, вытянувшись в струнку и вытаращив от усердия глаза, салютовал своим мечом, а оркестр играл что-то торжественное.

Юный царь доехал до середины строя и, пораженный происходящим, остановился. Вслед за ним остановился и весь его отряд. И тут, повинуясь незаметной для постороннего глаза команде, «солдаты» рявкнули в сто пятьдесят луженых глоток:

— Здрав жлав, гдарь имп-ра-тор!!!

Наиболее нервные лошади в царском отряде шарахнулись от этого рева, отчего среди опричников возникла сумятица.

Валентин внимательно наблюдал за реакцией Ивана. Тот хоть и был несколько ошарашен происходящим, но, похоже, уже прочувствовал, что действо, за которым он следил широко открытыми, округлившимися глазами, устроено в его честь. Здесь бы царю ответить бравым усачам: «Здорово, братцы!» — но никто не учил его правилам поведения перед парадным строем, да и не мог научить, ибо вся эта парадная мишура со своими правилами и этикетом возникнет лишь лет через сто пятьдесят — двести. Но мог бы сообразить, ведь еще великие князья, его предки, имели обыкновение устраивать перед битвами смотр своим войскам. Наверное, как-то они приветствовали своих ратников.

Как бы то ни было, но в представлении возникла томительная пауза, и Валентин почувствовал, что наступил тот самый момент, когда он должен появиться на сцене. Валентин вышел на дорогу, и оркестр тут же смолк. Он поклонился в пояс юному царю и отчетливо произнес, стараясь, чтобы голос звучал как можно слаще:

— Многая лета благословенному и богооберегаемому царствованию вашего императорского величества!

Теперь, когда перед этим необычным строем воинов, участвующих в какой-то незнакомой ему церемонии, появился этот человек и приветствовал его, царь вновь почувствовал себя в своей тарелке. Он тронул лошадь и подъехал к Валентину.

— Как ты меня назвал?

— Ваше императорское величество.

— Что это значит?

— То, что ваше величество унаследовало от своих предков не только титул царя, хана и великого князя, но и императора. В вашу Империю входят все известные ныне земли, а также могущие быть открытыми впредь, весь земной шар и все государи, владеющие своими государствами, являются вашими подданными, и ни один из них без вашего одобрения и дозволения не может занять свой трон. Империю олицетворяет держава, которую ваше величество во время торжественных церемоний, восседая на троне, держит в левой руке.

Царь кивнул. Валентина он слушал с огромным вниманием, впитывая информацию, как губка.

— Да, я помню. Что-то про Империю мне говорил дядюшка Юрий.

Валентин в процессе подготовки имел долгую беседу с пожилым, умудренным жизненным опытом и знаниями дьяком, присланным к нему из Посольского приказа. Так что в области здешней политики, политической географии, истории и политологии он теперь был подкован если уж и не на все сто, то близко к этому.

Дядюшка Юрий — родной брат царя Ивана Васильевича. Судя по тому, что Захарьины-Романовы его до сих пор не устранили, опасным для себя они его не считают. Хотя и предпочитают держать в отдалении от царя. Зачем мальчику лишние знания? Сейчас князь Юрий, прозванный Долгоруким за то, что одна рука у него длинней другой, живет в Москве, приглядывая за строительством царского дворца и нового кремля.

Валентин сделал знак рукой, и тут же перед царем появился огромный глобус, принесенный расторопными слугами.

— Смотрите, ваше величество. Вот город Ярославль, вот Суздаль, вот Москва. А вот Александровская слобода. — Валентин слегка крутнул шар, проведя по нему растопыренной пятерней. — А вот Русская земля. — Заинтересовавшийся царь спрыгнул с лошади и встал рядом с Валентином, разглядывая диковинный шар с нарисованными на нем землями. — А вот Европа. Она невелика, а народу там живет много. Поэтому живут скученно, бедно и скаредно. А вот…

— Русская земля такая огромная? — с замиранием сердца спросил царь.

— Да, ваше величество. Это ваша вотчина от предка вашего Рюрика, первым княжившим на Русской земле. Сотни лет назад ярославские горожане, оставшиеся без князя, послали в местечко Варягово, что в шестидесяти верстах от Ярославля, называвшегося тогда Новым Городом, посланца. Посланец прибыл в Варягово и просил тамошнего князя Рюрика прийти в Новый Город и сесть там на княжеский стол. Так Рюрик стал князем Нового Города, а потомки его подчинили себе всю Русь. От этого Рюрика и пошел род ваш. Сам же Рюрик происходил от Пруса, родного брата ромейского императора Цезаря. Цезарь был первым императором, а империи его подчинялся весь мир. От имени Цезарь и происходит ваш титул — царь. От него же, от Цезаря, через Пруса и Рюрика вы унаследовали не только имя его, отразившееся в царском титуле, но и имперское достояние. — Валентин, тихонечко поворачивая глобус, тыкал указательным пальцем в материки и страны, называя их. — Все это принадлежит вашему роду и вам как его наследнику.

Юный царь, похоже, был потрясен. До сих пор вся вселенная в его представлении замыкалась треугольником Москва — Суздаль — Ярославль. Ну было что-то где-то там еще… Но это уже несущественно. А оказалось… очень даже существенно. Оказалось, что мир огромен и загадочен. И еще оказалось… что он — владыка этого мира. Почему же до сих пор никто не говорил ему об этом? Нет, дядюшка Юрий при редких встречах что-то подобное бормотал, но уж как-то совсем неубедительно. Иван, видя отношение к дяде Юрию другого своего дядьки, Никиты Романовича, и его многочисленной родни, не воспринимал Долгорукого всерьез. Какой-то он был… не от мира сего. Больше с книжками любил общаться, чем с людьми.

— Это твои воины? — мотнув головой в сторону строя, так и стоящего по стойке «смирно», спросил царь.

— На Руси все воины ваши, ваше величество. Это воины Ярославского Земства, следовательно, они ваши.

— А что они делали? — Царь изобразил руками в воздухе некую вопросительную фигуру.

— Это церемония торжественной встречи государя, чин которой был разработан и утвержден вашим дедом Василием, — соврал Валентин.

Царь помолчал несколько секунд, как бы переваривая услышанное, а потом спросил:

— А ты кто?

— Михайла Митряев, — представился Валентин, — купец Ярославской купеческой гильдии, уполномоченный посланник Земства земли Русской.

Поклонившись в пояс, Валентин протянул Ивану Ивановичу обе грамоты: от Боярской думы и от купечества. Царь взял их, а его дружки, уже спешившиеся и толкавшиеся у него за спиной, вытянув шеи, попытались заглянуть из-за его плеча в текст грамот. Но царь, лишь рассмотрев печати, не стал вскрывать их, а спрятал грамоты в карман нераспечатанными, молвив:

— Потом прочитаю.

Валентин не успел еще ни рта раскрыть, ни пальцем пошевелить в ответ на реплику царя, как один из его дружков то ли из-за неудовлетворенного любопытства, то ли в силу глупости и злонравия, скорчив презрительную мину, бросил, покосившись на Валентина:

— Совсем уж Земство людьми обнищало. Не уважают они тебя, Ванька. Даже не бояришку замухрыженного прислали, а купчишку драного, мать-перемать!

Этот любитель яркого, образного матерного слова был среди четверых самым старшим. Пониже царя, но пошире в кости, на верхней губе уже образовалось некое подобие усиков, а на подбородке торчали три длинных черных волосины.

Сделав вид, что не заметил этой хамской выходки, Валентин продолжил разговор с царем:

— Ваше величество, ярославское купечество смиренно просит вас принять в дар двадцать тысяч рублей. — Пока Валентин произносил эту фразу, на обочине дороги выросла пирамида из сундуков. — Эти деньги, ваше величество, вы сможете использовать на свои личные нужды и забавы.

— И без тебя разберемся, на что их использовать, хорек вонючий, — вновь влез в разговор длинноволосый любитель русского матерного языка.

— Как жаль, ваше величество, что среди ваших слуг нет, видимо, знатока древнего царского чина. Тогда бы ваш слуга обращался к вам подобающим образом. Ведь он всего лишь невежа и неуч. А кто не знает этого, может подумать, что он намеренно оскорбил ваше величество. При вашем дедушке за такое не сносить бы ему головы.

— Эй, ты… — выкрикнул молодой человек, но царь не дал ему продолжить:

— Пошел вон, Федька. Фуникова сюда вызови. Скажи: деньги надо принять.

— Что мне сказать батюшке? Почему в слободу не едешь? — с нажимом произнес молодой человек.

«Ага, понятно, — сообразил Валентин. — Ты, милок, и есть, значит, Федька Романов». До сих пор Валентин тщательно игнорировал присутствие царских дружков, теперь же решил изменить тактику.

— Как смеешь ты, пес смердящий, у царя отчета спрашивать? Иль тебе жизнь не дорога? — рыкнул он.

Расчет оказался верным. Федька стушевался, отступил и, вскочив на коня, поскакал к воротам.

— И вы пошли вон, — велел он братьям Басмановым.

Те, в отличие от Федьки Романова, и не вздумали ерепениться, сразу же выполнили команду.

— Не желает ли ваше величество осмотреть повнимательнее строй встречающих его воинов? — осведомился Валентин елейным голосом, едва назойливые мальчишки их покинули.

Царь в ответ лишь утвердительно кивнул. Они прошли на правый фланг, после чего проследовали вдоль всего строя, сопровождаемые криками «ура». Едва миновали последнего «солдата», как дон Альба отдал команду, строй повернулся и удалился вдоль дороги шагов на двести. Царь бросил удивленный взгляд на Валентина, но тот успокоил его:

— Сейчас, ваше величество…

Оркестр вновь грянул марш, зарокотали барабаны, задавая темп, и три «коробки» «солдат» (вернее, актеров) двинулись к царю строевым шагом. Для пущего эффекта обочь дороги заранее были уложены щиты из полубревен, имитирующие мостовую. Когда подкованные солдатские сапоги загрохотали по этой импровизированной мостовой, царь, похоже, впал в эйфорию, а Валентин, исподтишка наблюдавший за ним, мысленно торжествовал. Не бывает мальчишек, никогда не хотевших стать военными. И парады любят отнюдь не только генералы. Юный царь смотрел как зачарованный. Три «коробки» по сорок восемь человек каждая промаршировали в одну сторону, потом, после короткой остановки, повинуясь знаку Валентина, — в другую.

— Мне кажется, вашему величеству по душе военные потехи и забавы, — шепнул Валентин на ухо остолбеневшему царю. Тот лишь утвердительно кивнул, не в силах оторвать взгляд от удалявшихся солдат. — Тогда прошу ваше величество пройти вот сюда. — Они отошли от дороги с десяток метров и подошли к большому низкому столу. — Любой военачальник перед битвой пытается представить, как будет проходить сражение. Хочу преподнести вам, ваше величество, чрезвычайно полезную в военном деле вещь. Благодаря ей, вы сможете изучить и разыграть прошлые битвы, проведенные великими военачальниками, а также представить себе свои собственные сражения.

Пока Валентин говорил, умелые руки проворных слуг покрыли стол зелеными квадратами тонких пластин. По пластинам заструилась извилистая голубая речка, а на речке появились деревянные мосты. Потом на плоскости появились холмы и возвышенности, несколько небольших деревень, рощицы и отдельно стоящие деревья. И наконец из ящиков стали извлекать фигурки воинов, окрашенных разноцветными красками, и выстраивать их по обе стороны реки.

— Я сам! — вдруг вскрикнул царь и выхватил ящик из рук ближайшего к нему слуги.

Но в планы Валентина не входило, чтобы царь, забыв обо всем, погрузился в игру в солдатики.

— Ваши предки, ваше величество, — промолвил он, выждав минут пять, — все были великими полководцами. Они одерживали великие победы, завоевав многие страны. Уверен, и вы продолжите эту традицию, а эта вещица поможет вам в этом. — Он мягко, но уверенно забрал ящик с солдатиками из рук царя. — Упакуйте все тщательно, — велел он слугам и тут же поманил к себе рукой опричников, до сих пор с интересом взиравших на происходящее. — Эй, вы! Подойдите сюда! Пятеро!

— Да! — крикнул вслед за ним царь. — Пятеро! Ко мне!

Когда опричники, спешившись, подошли, Иван, насупив брови, грозным голосом повелел им:

— Доставить ко мне в покои! И осторожнее! Кто уронит — руки поотрубаю! И охранять! Неотрывно! Не давать никому!

Опричники, нагруженные ящиками, вереницей двинулись к воротам, а Валентин, подобно змею-искусителю, зашептал царю в ухо:

— Любит ли ваше величество охоту? У меня для вас приготовлены презанятнейшие подарки.

— Люблю, конечно, — на едином выдохе произнес юный царь.

Представление продолжалось. Сначала Ивану Ивановичу были продемонстрированы самые лучшие в мире борзые, на глазах у всех догнавшие одного за другим пятерых матерых зайцев, потом настала очередь гепардов, шутя обогнавших лошадь, имевшую перед ними гандикап метров в двести. Следом пошло оружие, из которого поочередно стреляли царь, дон Альба и Силка и снова царь. Подарочные кони тоже прошли «на ура». Карета, правда, несмотря на богатую, искусную отделку и техническое совершенство, воспринята была едва ли не равнодушно (что поделаешь, мальчишка!). Валентин уже готовился извлечь, словно фокусник, своего рыже-полосатого джокера, как представление было прервано появлением самого Никиты Романовича в сопровождении казначея Фуникова и двух сотен опричников.

Валентин старательно не замечал процессию, выехавшую из ворот Александровской слободы, и оглянулся лишь тогда, когда за спиной прозвучал властный голос:

— Почему не едешь домой, твое величество? И что это за люди вкруг тебя?

«А папаша-то поумнее сынка будет, — мысленно усмехнувшись, подумал Валентин. — Прилюдно царя Ванькой хотя бы не величает».

— Кто это, ваше величество? И почему он смеет так властно с вами говорить? — зашептал он на ухо.

Царь скривился, как от кислого.

— А-а-а… Дядька мой, Никита Романович. Боярин. — Он повернулся к дядьке. — Я принимаю послов от Земства. Они подарки мне привезли… И деньги. — Тут взгляд царя упал на казначея. — Эй, Фуников, Никита Яковлевич, прими-ка мои деньги. Они вон у дороги, в сундуках. Да не путай их с опричными, это мои личные.

Как только царь переключился на казначея, Валентин поклонился царскому дядьке:

— Здрав будь, боярин Никита Романович. Послан я от Земства к царю с дарами и пожеланиями доброго здравствования ему и всей родне его. Зовусь я Михайла Митряев, купец Ярославской гильдии.

Никита Романович, в отличие от сына, нисколько не удивился, что в роли посла выступает купец. Его удивило скорее, что посол так молод.

— Уж не Мудра ли Митряева сын? — спросил он.

— Мудр мой отчим, — ответил Валентин, — но сейчас он за свои преступления отрешен судом от всех прав, и митряевский торговый дом вынужден был возглавить я.

После этих слов взгляд Никиты Романовича несколько потеплел, он только раскрыл рот, собираясь что-то сказать Валентину, как окрестности потряс громоподобный рев. Лошади при этих звуках словно взбесились. Никита Романович еле удержался в седле на шарахнувшейся в сторону лошади.

— Это он, тигра? — обрадовался царь, до появления дядьки с нетерпением ожидавший проанонсированный номер.

— Тигр, — поправил его Валентин.

Клетку, завешенную полотном и установленную на телегу, подкатили почти что к царю. Валентин кивнул, давая разрешение, завеса была сдернута с клетки, и во всем своем великолепии предстал красавец-тигр.

Один из слуг сквозь решетку принялся донимать его длинной палкой, на что зверь вновь ответил грозным рыком. Никита Романович, как человек предусмотрительный и осторожный, к тому времени уже успел спешиться и подойти к племяннику в тот самый момент, когда Валентин говорил ему:

— Примите, ваше величество, в дар этого могучего зверя.

Царь еще не успел издать ни звука, как Никита Романович прореагировал:

— А на что он надобен? Медведь хотя бы плясать умеет.

— Чуть позже, в соответствующей обстановке, и тигр продемонстрирует свое умение.

— А с медведем его стравить можно? — задал детски невинный вопрос царь.

— Можно, — разрешил Валентин.

— А на человека натравить? — зловещим тоном поинтересовался Никита Романович.

— Нельзя. Ибо, попробовав раз человечьего мяса, он не остановится. Он тогда станет в десять раз опасней.

— Ладно. — Никита Романович лениво махнул рукой своим. — Забирайте подарки. — После этого он обернулся к Валентину. — Мы тебя примем. Но дружину свою отошли обратно. Нет в слободе для них места. И вот это все… — Он сделал круговое движение пальцем, указывая на поляну, на которой расположился лагерем посольский поезд. — Все, что не подарки, отправляй обратно. Скудны мы местом. В тесноте живем.

«Ладно придуриваться, старый хитрован. Не то я не понимаю, откуда проистекает та теснота. Боишься ты», — подумал Валентин, а вслух сказал:

— Разреши только взять с собой трех товарищей да слуг-мастеровых числом менее десятка. Еще не все подарки вручены. — Валентин улыбнулся. — На то и мастеровые надобны.

— Да!!! — воскликнул царь, не дожидаясь дядькиного одобрения. — Я вас всех у себя во дворце устрою!

Никите Романовичу лишь оставалось согласно кивнуть.

В постель, состоящую из горы перин, подушек и одеял Валентин ложился сегодня не только с чувством выполненного долга, но и с радостью. Еще бы, браслет на руке, за рыбасоидов зацепился… Что еще нужно для полного счастья? Разве что убрать самого Рыбаса…

Поворочавшись, он наконец угнездился среди этой массы птичьего пуха, заточенного в полотно, зевнул и тут же заснул. Сначала он падал куда-то в абсолютной темноте, но перед ним заклубился знакомый туман, и Валентин, сделав мощный гребок, поплыл, поплыл… Скоро портал, а за ним Лобов, Вера, Нина Федоровна и, может быть, Саша Ракитин. Сражение еще не окончено, но может уставший боец позволить себе кратковременный отдых?