В Крыму уже закончился бархатный сезон; посвежевший ветер гнал по враз опустевшим улицам Ялты облетевшие с деревьев листья, а с тротуаров и из скверов убрали временные летние кафе, когда Валентин получил наконец весточку от Лобова. Значит, опасность миновала, в розыске он больше не значится и может смело возвращаться в Москву и приступать к работе. Для Валентина это было настоящим спасением, ибо курортная жизнь, что называется, достала его до самых печенок, а титанические усилия его матушки, предпринятые ею в области матримониальной, грозили ему скорой потерей личной свободы и независимости, так им лелеемой и охраняемой.

От первых кандидатур на роль будущей жены, предложенных матушкой, он просто небрежно отмахнулся. Но от такой линии поведения вскорости пришлось отказаться. После очередного визита очередной матушкиной подруги, случайно зашедшей с дочерью к ним на чашку чая, в очередной же раз проигнорированного Валентином, у него состоялся «серьезный разговор».

— Валя, ну нельзя же так наплевательски относиться к людям! — с места в карьер взяла его в оборот мать, когда он в одиннадцатом часу явился домой. — Анна Степановна с Варенькой два часа тебя дожидались!

— Договаривались же, что ты в семь будешь дома! — сурово заявил отец, скалой возвышающийся над миниатюрной фигуркой своей супруги.

— Ах, извините, совсем забыл, — попробовал отбрехнуться Валентин и, воспользовавшись их секундной растерянностью от столь откровенной и бесцеремонной лжи, скрылся в своей комнате.

Но не тут-то было. Родители дружно встали на его пути.

— Не понимаю, — принялась возмущаться мать, — что тебе еще нужно, Валентин. Секиринские — замечательные люди. Варенька — красавица, умница, а родители ее — очень приличные люди. Сергей Генрихович — бизнесмен, уже третью гостиницу построил. Не очень большую, правда, на двадцать номеров. Но это даже и хорошо. Двадцать номеров — в самый раз. Олигархом с нее не станешь, но ее вполне достаточно, чтобы обеспечить своей семье достойное существование. Анна Степановна так и сказала, что Сергей Генрихович не хочет нанимать чужого человека в управляющие новой гостиницей. «Это будет Варенькино приданое. А руководить гостиницей Сергей Генрихович поставит Варенькиного избранника» — вот так прямо она и заявила.

— Мама, — простонал Валентин. — Не нужна мне Варенька Секиринская, не нужна мне гостиница в Ялте. У меня работа…

— Ах, сынок… Что ты говоришь? Ну при чем тут работа? Тебе уже скоро тридцать. Жениться все равно нужно. Почему бы и не на Вареньке?

— Сколько раз я вам уже говорил… — Валентин потихоньку начал раздражаться. — В Ялту я не собираюсь возвращаться! Я живу в Москве! И вообще, я — гражданин России!

— Какое это имеет значение, сынок, — отмахнулся отец. — Россия, Украина… Все равно…

— Как это все равно? Кому все равно? — возмутился Валентин. Он мгновенно ухватился за эту внезапно возникшую возможность с надеждой увести под шумок их дискуссию с магистрального направления. — Украина постоянно ведет себя как государство, потенциально враждебное России. Чего стоит одно только ваше стремление вступить в НАТО!

— Это Украина-то враждебное? — с полоборота завелся отец. — Да малороссы и великороссы испокон веков…

Но мать в отличие от отца на такой дешевый трюк не купилась.

— Постойте, постойте! Мы не о том сейчас говорим! Валентин! Не хочешь возвращаться в Ялту, женись на Вареньке и забирай ее с собой в Москву. А гостиница… Что ж… Она вам не помешает. Мы с отцом за ней присмотрим. Все вам лишний рублик будет. Зачем же от этого отказываться?

— Мама! — Валентин, казалось, уже готов был впасть в истерику. — Не нужна мне никакая гостиница! И Варенька Секиринская тоже не нужна! Я ее знать не знаю и знать не хочу!

— Хорошо, — неожиданно легко согласилась мать. — Не хочешь Вареньку, я тебя с другой девушкой познакомлю. — В этой гонке на каждом возможном повороте она, похоже, уже заранее выставила свой знак, ограничивающий скорость. — На сегодняшний день у меня подготовлено шесть вполне достойных кандидатур. Женись — не хочу.

— Я не могу жениться! — от отчаяния ляпнул Валентин. — Не имею права!

На мгновение в прихожей, где и велась эта беседа, воцарилась недоуменная тишина.

— То есть как это? — наконец-то проронила мать. — Как это не можешь жениться?

— А ты, сынок, случаем, не этот?.. — растерянно пробасил отец.

— Н-не… гей? — добавила мать.

У Валентина мелькнула в мозгу мыслишка — взять да и ответить утвердительно на этот их вопрос. Пожалуй, это был бы самый кардинальный способ избавиться от назойливых попыток предков отправить его в ЗАГС с одной из подобранных матушкой девиц. Но трехсекундного размышления на эту тему ему хватило, чтобы отвергнуть столь кардинальный метод. Все-таки Ялта — это вам не Лондон и не Берлин. Бог его знает, к чему может привести заявление подобного рода. Реакция родителей на него была непредсказуема и вполне могла привести к самым неожиданным для Валентина последствиям.

— Как вы только могли такое подумать! — с деланым возмущением воскликнул он. — И это мои родители!

— Ф-фу… — с облегчением выдохнул отец. — Меня аж чуть удар не хватил.

— Да, но… Все же я не понимаю, что может тебе мешать, Валя, если ты не… Если у тебя все в порядке. — Это уже матушка. Несмотря ни на что, продолжает гнуть свою линию.

Валентину срочно предстояло что-то придумать.

— Я ж вам говорю — работа, — не очень уверенно сказал он.

— Что же за работа у тебя такая, что нормальному здоровому парню жениться не позволяет? — в один голос воскликнули отец с матерью.

Валентин выдержал небольшую паузу и, сделав полшага вперед, вполголоса произнес:

— Я работаю в спецслужбе.

— Ну и что? — искренне удивился отец. — Вон сосед Василий Трофимыч в державной безпеке служит. Так уже в третий раз женился.

— Это не обычная спецслужба. — Валентин продолжал говорить вполголоса, постаравшись напустить на себя как можно больше таинственности. — Это разведка. Я спецагент. Меня готовят для нелегальной работы. В любой момент меня могут услать в какой-нибудь Гондурас.

— Ой, — тихонько ойкнула мать, прикрыв рот сразу обеими ладошками.

— Так ты что же, сынок, и по-гондурасски умеешь? — вполголоса поинтересовался отец.

— Папа, я же восемь языков изучал. А в Гондурасе, между прочим, говорят по-испански. — Это было чистой правдой. Валентин действительно изучал восемь языков, включая испанский. Правда, утверждать, что он их изучил, не взялся бы даже он сам. — И вот ушлют меня на нелегальную работу лет на тридцать… — Валентин продолжал развивать наступление, пока противник пребывал в состоянии шока после предпринятой им артподготовки. — А то и до конца жизни… А у меня, понимаешь, останется в Москве несчастная жена, еще, не дай бог, с ребенком на руках…

— Что ты, Валечка, — быстро-быстро зашептала мать, — почему «не дай бог»? Ребеночек — это так хорошо. Мы воспитаем его, заменим ему тебя. Правда, отец?

— Угу…

— Нет. — Валентин покачал головой. — В разведке так не принято. Нехорошо девушек обманывать. Ведь, выйдя за меня замуж, она фактически может вскорости стать вдовой при живом муже.

— А как же Штирлиц? Помнишь, отец, ему в «Семнадцати мгновениях весны» жену на встречу привезли? Помнишь? Они сидели в кафе и смотрели друг на друга. Там еще музыка играла такая замечательная: та-та-та, ла-ла-ла… Помнишь?

— Угу…

— Так то в кино, — сказал, как отрезал, Валентин. — В реальной жизни так не бывает. Никаких встреч.

Победа была полной. Валентин торжествовал. Теперь предки до конца отпуска отстанут от него с этой дурацкой женитьбой. Но эта его уверенность улетучилась, как дым, уже следующим утром. Завтракать он уселся в самом радужном настроении. Мать, узнавшая вчера, что, возможно, в ближайшем будущем их ждет расставание с любимым сыночком на многие десятилетия, была еще нежнее и заботливее, чем обычно.

— Спасибо, — поблагодарил Валентин, дожевав последнюю оладью и допив чай.

— Какие у тебя планы на сегодня, сынок? — поинтересовалась мать.

— Как обычно, пляж. Там встречусь с Витькой Сомовым. Он пару дней назад тоже домой в отпуск приехал.

— А потом?

— Ну… Потусуемся на пляже, может, познакомимся с кем-нибудь. Потом куда-нибудь сходим. А что?

— Познакомимся с кем-нибудь — это в смысле с девушками?

— Ну да… Мам, ну что, я тебе должен все рассказывать?

— Нет-нет, сынок… Просто я подумала, что все равно с девушками ты встречаешься… Кстати, надеюсь, ты не забываешь позаботиться о своем здоровье? Ведь случайные связи…

— Ма-ам…

— Хорошо, хорошо. Просто я подумала, что зачем тебе встречаться с совершенно незнакомыми, случайными людьми? Кроме заразных болезней, ничего от этих встреч ждать не приходится. А я бы тебя познакомила с очень достойными девушками.

— Мама, мне не нужны достойные…

— Почему же, Валя? Жениться, как мне кажется, лучше все-таки на достойной.

— Снова здорово. Я же объяснил вчера, почему не могу жениться.

— Знаешь, Валентин, мы с папой сегодня всю ночь это обсуждали. И вот к какому мнению пришли. Ведь тебя же не завтра отправляют? Нет?

— Нет.

— Ну вот. А может быть, и еще на годик-два задержишься. А за это время у нас уже внук появится. И хорошо, что девушка из Ялты будет. Ребеночка, значит, обязательно сюда привезет. Будет нам с отцом хоть какая-то отрада. Ведь ты ж там будешь, в этом своем Гондурасе, а мы тут совсем одни-и… — Мать расплакалась.

Валентин поднялся, обнял ее за плечи, неуклюже пытаясь утешить:

— Будет тебе, мам. Может, еще и не скоро Гондурас-то…

— Вот-вот, и я о том же, — сразу же ухватилась за его слова мать. — Женись, Валя…

— Так нехорошо же девушек обманывать, — попробовал прибегнуть к последнему аргументу Валентин.

— А мы и не будем обманывать. Мы им просто всей правды говорить не станем.

Ну что тут будешь делать с такой вот постановкой вопроса? Валентин понял, что если он откажет матери и на этот раз, то попросту разобьет ей сердце. Пришлось ему знакомиться с ее «кандидатурами», проводить с ними время, изображая процесс ухаживания, как и положено послушному сыну. Хорошо еще, что модель поведения «очень достойных» мало чем отличалась от модели поведения «совершенно незнакомых и случайных», не то Валентин совершенно закис бы от скуки. И так — до самого конца отпуска, пока наконец-то не пришел вызов от Лобова.

Границу между Украиной и Россией Валентин пересек на поезде. Погранцы в его сторону и носом не повели, чего конечно же и стоило ожидать. Однако ж у Валентина легкое волнение присутствовало. Мало ли… Встречал его Лобов, как обычно, на стоянке, в своей «тойоте». К удивлению, в машине он был не один.

— Здравствуй, Валентин, — приветствовал его Лобов так, как будто они расстались только вчера и совсем не при экстремальных обстоятельствах. — Знакомься, это Саша Ракитин. Саша, это Валентин Василенко.

Они пожали друг другу руки. Вообще-то Валентин с Ракитиным был заочно знаком. Он как раз проходил процесс восстановления, когда Саша впервые отправился в прошлое. То есть видеть-то его он видел, но только спящим. Общаться же им друг с другом еще никогда не доводилось.

— Ну что, Роман Михайлович, теперь можно в прошлое дуэтом, а? Мы там таких дел наворотим! Да, Саш?

Оттого, что закончилась его вынужденная временная ссылка, от ощущения скорой возможности интересной и опасной работы Валентин испытывал такой душевный подъем, что ему хотелось затискать в объятиях близких и родных людей, боевых товарищей Лобова и Ракитина. Жаль, что с ними не было Веры. Уж с ней бы он точно расцеловался, не то что с этими буками. Лобов был занят — крутил баранку, выезжая на Земляной Вал (лезть к нему с такими нежностями сейчас было бы несколько странно), а Ракитин смотрел на Валентина так, как будто перед ним был не живой человек, а промытое до состояния абсолютной прозрачности стекло. Валентин даже слегка опешил.

— Роман Михайлович, случилось что-то? С кем? С Ниной Федоровной? С Верой?

— С чего ты взял? — удивился Лобов, на мгновение оторвавшись от дороги, где в вялотекущем заторе его пытались одновременно притереть и справа и слева. — Все нормально. У нас даже есть определенные успехи. Саша поделился бы с тобой, если б ему сейчас не уезжать. Но ничего. Сейчас отвезем его на Ленинградский вокзал и поедем на базу. Мы теперь переехали в санаторий. По дороге я все тебе и расскажу. А Саша… Саша! — громко позвал его Лобов.

— А… Да, Роман Михайлович, — отозвался тот сзади.

Валентин, перегнувшись назад, с удивлением разглядывал его. Ракитин производил странное впечатление. Он вроде бы был здесь и в то же время — где-то в другом месте. Почти как в слиперском полете.

— Саша, — продолжил Лобов, бросив быстрый взгляд в зеркало заднего вида, — Валентин предлагает попробовать полет в прошлое дуэтом, а я ему объяснил, что ты уезжаешь сейчас в Питер, к матери, чтобы немножко там отдохнуть.

Ничего такого Лобов Валентину не говорил, но Ракитин совершенно не обратил на это внимания. Но эти слова Лобова все-таки произвели на него определенное впечатление. Он даже, можно сказать, загорелся этой идеей, если термин «загорелся» применим вообще к человеку, находящемуся в состоянии общей вялости и апатии.

— Я согласен, Роман Михайлович, не хочу я отдыхать. Я ж вам сразу предлагал отправить меня снова на задание.

— Ну-ну-ну, не горячись. Еще успеешь на задание. К матери тебе надо по-любому. И отдыхать там будешь два месяца, не меньше. Чтобы раньше и носа не показывал. И еще… Саша, с идеей вернуть отцовскую фамилию надо будет еще погодить.

— Помню я, Роман Михайлович, помню все, что вы говорили.

— Ничего, повторение — мать учения. А вот с переездом в Москву… Этим как раз и займись. Нужны будут деньги — сообщай. Канал связи…

— Помню, Роман Михайлович.

— И постарайся все-таки отвлечься, Саша. Не зацикливайся на своем…

— Хорошо, Роман Михайлович.

— Ты еще молод, Саша. Вся жизнь впереди. И… Мы на войне. А ты разведчик, Саша. На войне, сам знаешь, часто приходится терять близких людей. И это не первый раз и, к сожалению, не последний.

— Не надо, Роман Михайлович. Я все понимаю.

«Черт, какие сложности тут… И все это без меня… Жизнь, похоже, здесь била ключом, пока я на пляже пузо грел да курочек обхаживал», — сообразил Валентин. Он улыбнулся как можно более открыто и доброжелательно и протянул Ракитину руку. Тот пожал ее, и на этот раз это было рукопожатие живого человека, а не зомби, сознание которого витает в иных мирах.

— Ничего, — сказал Валентин. — Слетаем дуэтом в другой раз. А то еще, может быть, у меня два месяца как раз уйдут на пробы и испытания. Я-то в прошлое не летал еще ни разу.

— Ничего. — Ракитин тоже улыбнулся. — Все у тебя получится. Михалыч поможет, в случае чего. У нас уже определенный опыт наработался. — Лобов в этот момент остановил машину недалеко от вокзала. — Ну удачи тебе, Валентин. А вернусь — сразу подключусь к тебе.

Ракитин, подхватив на плечо дорожную сумку, скрылся в здании вокзала, а Лобов с Валентином, преодолевая московские заторы и пробки, отправились на базу.

— А чего он такой?.. Подмороженный как будто. А, Роман Михайлович? Или он всегда такой? — поинтересовался Валентин, когда они с Лобовым остались одни.

Лобов ответил не сразу, как бы взяв небольшую паузу на размышления, прежде чем ответить на этот простой с виду вопрос.

— Каждое новое дело начинается в темноте неопытности и недостатка знаний, на ощупь. А даже в нашем новом деле Саша Ракитин — первопроходец. Вот говорят, что в авиации наставления и правила безопасности при выполнении полетов написаны кровью погибших летчиков. Наши правила пишутся тоже кровью. И вот тебе первое и главное правило слипера, путешествующего во времени: никогда и ни при каких обстоятельствах не вступать в близкие отношения, подразумевающие определенную эмоциональную привязанность, с людьми прошлого. Для нас они не люди, а всего лишь объекты нашего прямого или косвенного воздействия. Нет… Они, конечно, люди, но… Нельзя ни на секунду забывать, что они уже умерли сотни лет назад. Их судьбы уже давно состоялись. И потому для нас они не равноценны нашим современникам. Короче говоря, к ним неприменимы общечеловеческие, гуманистические принципы и нормы. Понимаешь? Это как персонажи в кинофильме, который ты смотришь. Можно испытать определенный эмоциональный всплеск, глядя сегодня на историю любви несчастных Ромео и Джульетты, можно даже пережить катарсис при просмотре того или иного художественного произведения. Нельзя только допустить, чтобы кино вмешивалось в твою жизнь! Понимаешь, Валентин?

— Насчет правила понимаю, а вот какое это все имеет отношение к Ракитину — пока не очень.

— Саша был первым, кто это правило нарушил. Вернее, именно его опыт и позволил сформулировать это правило. Дело в том, что, будучи в четырнадцатом веке, он… влюбился. Более того, он женился на этой женщине.

— Ох, ничего себе! Ну за меня в этом смысле можете быть спокойны, Роман Михайлович, — уверенно заявил Валентин. — Если уж моей матушке не удалось меня на этот раз оженить, то уж не знаю, что должно со мной случиться, чтобы я кому-нибудь сдался. Так что если кто нарушит ваше главное правило, то только не я.

— Что, пришлось пережить тотальный прессинг? — Повернувшись к Валентину, Лобов хитро улыбнулся.

— Не то слово, еле отбился. Что поделаешь, люди мыслят старыми категориями, категориями семьи и семейных ценностей. А в современной действительности, в действительности постмодерна, человек должен жить один, сотрудничая с другими лишь по мере необходимости для достижения той или иной цели.

— Хм-м, это твоя жизненная философия?

— Почему только моя? А разве она и не ваша тоже?

— Н-ну… — Лобов с сомнением покрутил головой. — Я бы не был столь категоричен в подмене любви взаимовыгодным сотрудничеством.

— Это в теории, а на практике вы вполне со мной солидарны. В свои сорок пять семью так и не завели, предпочитая семье работу.

— Был у меня в молодости небольшой, но отрицательный опыт по этой части, — обронил Лобов, то ли подтверждая, то ли опровергая слова Валентина.

— Вот-вот. Вы пришли к той же самой жизненной философии методом проб и ошибок, а я — чисто теоретическим путем.

— Дураки учатся на своих ошибках, а умные — на ошибках дураков. — Лобов вновь ухмыльнулся, бросив хитрый взгляд на расфилософствовавшегося Валентина.

— Это не я. Это вы сказали. Я же всего лишь ваш ученик. Согласитесь, записывать в дураки собственного учителя, которого к тому же избрал добровольно, — несколько нелогично.

— Ладно уж, философ…

— Итак, вернемся к роли любви в современном обществе, — продолжил Валентин, несмотря на явное нежелание Лобова продолжать обсуждение этой темы. — Вы ее не отвергаете, но лишь чисто теоретически, на практике же вы ее гоните вон из своей жизни. И правильно! Так легче жить. Хотя Веру, если честно, жалко.

— Постой, постой, — опешил Лобов, — а при чем здесь Вера?

— Так она же влюблена в вас по уши. Я к ней клинья попробовал подбить, так она сразу дала мне по шапке.

— Гм-м… Выдумываешь ты все, Валентин.

— Не верите мне, так спросите у Нины Федоровны. Ракитин у нас без году неделя, так и тот небось заметил, как она к вам относится.

— Гм-м, гм-м. — Правая рука Лобова непроизвольно, как бы сама собой, вне всякого взаимодействия с головой, сползла с руля и принялась мучить радиоприемник. Так и не остановившись ни на одной из радиостанций, рука вдруг упокоилась и вновь легла на руль. — Давай-ка оставим в покое это… Эту твою жизненную философию.

Только теперь Валентин сообразил, что хватил через край. Все-таки все эти любови штука глубоко личная, и всегда есть опасность, что, даже ведя чисто теоретическую беседу, один из собеседников начнет примерять слова и доводы второго лично на себя. Поэтому, выждав пару-тройку минут, чтобы, так сказать, подвести черту под предыдущей частью разговора, Валентин спросил:

— А какова общая диспозиция, Роман Михайлович? Вы обещали в курс дела ввести, а сами все молчите и молчите. Или мне не по чину знать общее состояние дел? — с наигранной обидой поинтересовался он.

— Да, пожалуй, ты прав. Давно пора поговорить о деле, а не чепуху всякую языками перемалывать, — согласился Лобов. — Ракитин, как ты уже знаешь, работал в четырнадцатом веке. В определенном смысле ему повезло, потому что на Рыбаса и его рыбасоидов он вышел достаточно быстро. Правильнее сказать — наткнулся. Этому и, вообще, удачной в целом работе Ракитина поспособствовало то, что он занял весьма высокое место в тамошней феодальной иерархии. Как мы и предполагали, Рыбас в том веке еще не обладал теми способностями, какие у него имеются ныне. В целом стратегию Рыбаса в четырнадцатом веке можно охарактеризовать как стремление поставить под свой контроль высших должностных лиц государства и посредством разного рода интриг устроить гражданскую войну. Почему он это делает, каков его профит в этом случае, нам выяснить не удалось. Да и помешать ему, по большому счету, — тоже. Как ни старался Саша Ракитин выступить в роли миротворца, помешать Рыбасу кардинальным образом он не сумел. Главное наше достижение — это ликвидация правой руки Рыбаса, Кихтенко, а также около тысячи, без малого, рядовых рыбасоидов.

— Ого! — воскликнул Валентин. — Это же настоящий, большой успех!

— Да, это успех, — согласился Лобов. — В этом деле как раз и погибла… гм-м, гм-м, Сашина жена. Она взорвала пороховые погреба в Кремле, пожертвовав собой. Саша потому так и переживает случившиеся, что сделала она это, спасая его.

— Вот дьявол! Теперь понятно, чего он такой замороженный… Роман Михайлович, давайте лучше не будем про чувства эти самые, а то они опять заведут нас куда-нибудь не туда.

— Мы здесь, в двадцать первом веке, благодаря стараниям Нины Федоровны заметили резкое увеличение количества рыбасоидов. В «Газойле» новых сотрудников начали ежедневно принимать пачками. И все они без исключения оказывались рыбасоидами. Какую-то пакость Рыбас готовил, вне всякого сомнения. А в четырнадцатом веке вся эта банда собралась в Кремле. Ну Саша их… Также ему удалось установить, каким образом рыбасоиды появляются у нас. В Сходненском ковше есть, вернее, был портал, через который они и шныряли. Еще не знаю, хорошо это или плохо, но Саша добился его закрытия.

— Э-эх ты! — В этом возгласе Валентин уместил целый спектр эмоций — от восхищения до зависти. — Какой молодчик! А, Роман Михайлович?!

— Погоди, Валентин, это еще не все. Ему удалось допросить Кихтенко. Стопроцентного доверия его словам нет, но кое-какую информацию из них почерпнуть можно. Кихтенко, Рыбас и все они — из мира, в котором нет времени. В нашем же мире они существуют якобы в шести временных промежутках. Колдунам же четырнадцатого века они известны как «черные ангелы» и «слуги дьявола».

— Постойте, постойте, Роман Михайлович. Я не претендую на глубокое знание физики, но кое-что мне в университете прослушать удалось. Не может быть такого мира, существующего вне времени. Времени не существовало до Большого взрыва, когда вся Вселенная была свернута в точку. А потом — бабах, и часики — тик-так… Частички летят во все стороны, а часики — тик-так…

— Я конечно же никакой знаток физики, поэтому по Сашиному совету я нашел специалиста и проконсультировался у него. Пришлось маскироваться и целую легенду придумывать, чтобы после себя следов не оставить… Так вот, представь, Валентин, трехмерное пространство и точку, расположенную в нем. Точка не движется, не изменяется в размерах, не приобретает новых свойств. Абсолютный покой. Так вот, для этой точки времени не существует до тех пор, пока она не начнет двигаться либо как-то меняться.

— Так она находится в покое относительно этой системы координат, — возразил Валентин, — а относительно другой она движется. Я ж вам говорил про Большой взрыв. Бах — и полетели частички во все стороны. Вселенная расширяется, то есть движется, значит, всегда будет существовать хотя бы одна система координат, в которой эта ваша точка изменяет свое положение.

— Это верно, но только не для темной материи. Слышал про такую?

— Вроде что-то припоминаю…

— Так вот, темная материя составляет девяносто пять процентов массы Вселенной. И темная материя существовала до Большого взрыва, до того как полетели твои частички. Понимаешь? А какой она была до Большого взрыва, как себя вела и каковы ее свойства ныне, никто толком и не знает. Вот так вот. А Рыбас и его ребята как раз из такого мира. По крайней мере, так говорил Кихтенко.

— И с кем же мы с вами связались, а, Роман Михайлович? Черные ангелы, существа из мира темной материи… А нас всего-то пять человек, из них две женщины, причем одна — пенсионного возраста.

— Испугался?

— Я? Ни на секунду! Я за пользу дела болею. Хорошо бы нам союзничков хоть каких-нибудь.

— Есть у нас и союзнички. Во всяком случае, набивается кое-кто. Но об этом позже.

За разговором Валентин и не заметил, как они пролетели больше сотни километров по шоссе, свернули с него в лес и, поплутав по лесной дороге, подъехали к внушительного вида воротам.

— А вот и наша база, Валентин, — торжественно объявил Лобов, притормаживая перед массивными железными воротами.