И вновь ступени становились все уже и круче. Холодный ветер становился все сильнее, идти было трудно. Тем более, что короткий привал для полуденной трапезы на промерзших ступенях не принес облегчения. Легче всех переносили мороз Ригг с Лансом. Итернир кутался в плащ и громко жаловался на то, как ему холодно, и насколько никто его не понимает, считая, что очень весело шутит. Принц, ничего не говоря, кутался в плащ и сосредоточенно шел, сжав посиневшие губы и низко наклонив голову. Зато Крын шел с распахнутым воротом рубахи, собственно, завязки даже не были предусмотрены. От широкой груди шел густой пар, он улыбался, блистая румяными щеками, но безмятежность его глаз была все же сильно подморожена.

— Не закрывайся, — сказал, в конце концов, Ригг Итерниру, когда тот уже и болтать перестал.

— Что? — пропустил он вопрос.

— Я ж говорю, чтоб не закрывался ты. Кутаешься, да думаешь, что мороз все одно под одежу проберется, так это боята одна. Ты боишься, вот и мерзнешь. А коль поймешь, что мороз все одно свое возьмет, отдай ему, откройся, так он тоже ж с понятием, лишнего не станет.

— Не совсем я тебя что-то понял, — затряс головой Итернир, но тут же судорожно вцепился взглядом в ставшие шириной в две стопы ступени.

— Это оттого, что про мороз думаешь, — наставительно отметил через плечо Ригг, идущий впереди, — вон гляди — Крын открылся и легко идет.

— Ага, — поддержал Итернир, — хорошо идет, правда, скоро околеет. Не надо мне лапши только на уши вешать. И на Ёнка я поперся на эту Лестницу? Знал же, бывал в горах, мерз же, на кой пьян, не захватил плаща теплого?

— Наверное, — сочувственно оглянулся Ригг, — подумал за то, что все обойдется.

— Эк, ты, — удивился Итернир, — а я-то жаловался, что никто меня не понимает. Слушай, а выходи за меня, всю жизнь о такой понимающей жене мечтал!

— Как, — замотал головой Ригг, не способный даже представить себе предмет предложения, — это как же можно?

— Да ладно, не напрягайся, — усмехнулся Итернир, — это я так, пошутил. Хотя, брат и такие люди бывают…

— Это с мужиком? — изумлению Ригга не было предела.

— Точно! — подтвердил Итернир, — да не смотри ты так на меня! Я-то не такой. Я ж говорю — пошутил. Эх, Ригг, братец, до чего же ты чистая, невинная, не тронутая наукой душа!

— Это тебе, наверное, виднее, — пожал плечами Ригг, — только, мыслю, нам бы обвязаться давно пора. Не ровен час…

Обвязались вовремя, скоро ступени сузились на ширину ладони, а ветер усилился.

Воздух здесь, не смотря на ветер, казался кристально чистым, и только ветер мешал любоваться красотами пейзажа.

Солнце неторопливо двигалось по небу, словно позволяя путникам добраться засветло. Но ступени становились все круче, идти становилось все труднее, слишком высоко приходилось поднимать ногу, начинало казаться, словно лезешь по отвесной стене, тем более, что из боязни упасть все, кроме Ланса, пригибались, придерживаясь руками за ступени. И солнце, как видно не дождавшись, закатилось за горизонт.

Они шли, пока горели сумерки, и в наступившей ночи. Холод, пронзительная усталость ног вгоняли их в сумеречное состояние. Изредка проскальзывала мысль, что усни кто-нибудь, и все они сорвутся, и будут падать вечно.

Когда оступился Крын, первым отреагировал принц. На удивление быстро. Он остановился, вцепился обеими руками в веревку и молча начал тянуть. Итернир от рывка веревки дернулся вниз, но уже потеряв опору, извернулся чудесным образом, намертво вцепившись в Лестницу.

Когда вытащили Крына, присели, чтобы перевести дух. Даже Ланс опустился на ступени с видимым облегчением. Но как только расслабились, Ригг заявил, что надо идти, а останавливаться никак нельзя. Стоит им только «потерять понятие», как он выразился, все будет кончено. И они вновь пошли.

А ступени все тянулись и тянулись, и в темноте наступившей ночи все труднее было сделать очередной шаг.

И вновь никто не заметил, как ступени начали расширяться, потом их поверхность утратила безупречную гладкость, на ней появился песок, потом земля. Потянулись редкие кустики чахлой травы. Как только Итернир уловил краешком ускользающего сознания, что от земли под ногами идет живое тепло, тут же упал и позволил сознанию следовать, куда ему будет угодно. Стоит ли говорить, что остальные, привязанные к нему, повалились столь же беспамятно.

Ригг очнулся от беспамятства, словно вынырнул из глубокого омута, чья вода была чернее здешнего ночного неба. Он нерешительно встал, оглянулся. Вокруг, сколько хватало глаз, простиралась ровная, как стол, степь. Ни холмика, ни бугорка, ни распадочка, ни лощинки. От такого простора у него, привыкшего к тесному лесному уюту, слегка кружилась голова. Лишь позади степь переходила постепенно в ступени, что исчезали внизу.

Остальные так и не очнулись еще от забытья. Лежали точно так же, как повалились на землю ночью. Тяжелый сон.

Ноги болели так, что каждое движение отзывалось болью. Но он все же немного прошелся. Надо было разогреть мышцы, прогоняя боль. Сухая высокая трава тут же обняла ноги. Все-таки в лесу намного привычнее. Да лес и как-то проще, понятней. Все ясно — вот деревья, за ними — лес. А тут…

Что-то шевельнулось в траве перед ним. Мгновенно, нисколько не задумываясь, он наложил стрелу на тетиву и натянул лук. На слух он бил так же точно, как если бы видел цель. Поймал себя на том, что пальцы готовы спустить стрелу, и эта готовность ударить, не зная в кого, куда, его испугала. Промедлил. Что-то тяжелое, сильное и упругое метнулось навстречу, и мир погрузился во тьму.

Когда все пришли в себя, они были разоружены и надежно связаны. Перед ними стояло шестеро дородных крепких парней одетых в одинаковые белые длинные одежды, чьи щеки дышали свежестью и силой. Но самое удивительное было в том, что все они были похожи друг на друга, словно близнецы.

— А что такое? — задергался Итернир, проверяя надежность веревок, — а что случилось?

Парни молча смотрели, одинаково ухмыляясь и одинаково поигрывая одинаковыми дубинами. Здоровенными суковатыми дубинами. И от того, что в руках этих одинаковых парней они казались легче тростника, становилось гадко и безысходно.

— Нет, — не успокоился Итернир, пытаясь даже встать, и подражая непонятному акценту, — я таки требую объяснений!

— Хе-хе, — разом сказали все шестеро, — объяснения? Это счас!

После чего все одним рывком поставили каждого на ноги, а один даже забрал всю поклажу. После чего каждому досталось по одинаково убедительному тычку между лопаток, и они пошли.

Итернир несколько раз еще пытался добиться объяснений, причем главным образом возмущало, что его разбудили раньше, чем он выспался, но тычки между лопаток, достающиеся всем сразу, убедили не вмешиваться в вершение собственной судьбы.

Солнце не прошло и пятой части своего пути, как прямо впереди показалась небольшая рощица. Однако шли еще четверть дня, прежде чем заметно к ней приблизились. В этой неестественно ровной степи, верно оценить расстояние было практически невозможно.

Солнце добралось до зенита, когда стало ясно, что перед ними не роща, а селение, утопающее в зелени садов.

Все здесь было чисто и аккуратно. Аккуратно выбеленные одинаковые мазанки, крытые сухой травой, правда, удивительно длинные. Нигде не видно ни одного забора или ограды. Дорожки чисто выметены и ухожены. Но больше всего удивляли жители. Нельзя сказать, чтобы все были на одно лицо, но среди всего множества жителей можно было выделить лишь три-четыре разных лица, все остальные были практически неотличимой копией этих типов. При этом все были одинаково кареглазыми и темноволосыми. И все были одеты в длинные белые одежды, сильно напоминающие жреческие.

Поражала также и организованность жителей. Так возле одной мазанки дюжина дородных мужчин стирала белье, причем картина эта отнюдь не радовала разнообразием движений.

Возле другой мазанки полудюжина таких же дородных мужиков ощипывала птиц. Возле третьей такая же группа мяла какую-то волокнистую траву. Трудно было сказать, лен это был или что-то другое. Вот пять женщин, низко опустив головы, повели куда-то дюжины три детишек. Даже они не радовали разнообразием поведения. Бараны, ведомые пастухом, выглядели по сравнению с ними разбуянившимся стадом.

— Боги! — прошептал потрясенно Итернир, — куда я попал?

Меж тем их вели прямо по центральной улице, меж одинаковых домов, которые скоро раздались по сторонам, образуя идеально круглую площадь. И ни один из жителей этого странного селения, не повернул головы в их сторону. Все были заняты. И заняты не на шутку.

На площади их остановили. Сопровождающие, ни слова не говоря, застыли белыми изваяниями.

Однако, ничего не изменилось. Они просто стояли в центре площади, а внимания на них по-прежнему никто не обращал. Солнце все припекало и становилось очень неуютно.

Когда стоять стало совсем невмоготу, на идеально прямой улице показалась какая-то процессия. Она быстро приближалась и стало ясно, что это закрытый паланкин, несомый шестерыми молодцами, и окруженный дюжиной другой людей все в тех же ослепительно белых одеждах.

Свита остановилась поодаль, а паланкин поднесли к самим спутникам. Его опустили на землю и откинули полог. Носильщики отступили назад и застыли, словно соляные столпы.

Внутри, среди вороха подушек, оказался высохший, словно мумия, старец. На сморщенном, покрытом пятнами черепе не осталось ни единого волоска. Дряблая кожа неприятно лоснилась. Черные глаза, утопающие в морщинах крохотного лица, казались провалами в бездну.

— Кто вы, осмелившиеся нарушить покой богов? — голос его был на удивление силен и почти не дрожал.

— Восходящие! — гордо шагнул вперед принц, поднимая голову, — а кто вы такие?!

— Он спрашивает! — воскликнул старик, обращаясь к небу, — не тебе спрашивать, но я отвечу. Мы — слуги богов! Мы — стражи их покоя! Мы те, кто избранны ими, чтобы никто более не смел нарушить их волю!!!

— Эй, старик, — улыбнулся Итернир, — ты бы выражался попроще, а то ухи вянут.

— На колени!!! — воздел сухие руки небу старик, тут же тяжелые руки молодцов в рясах заставили Восходящих бухнуться в пыль, — на колени, недостойные!!! Как смели вы упорствовать, в нарушение воли богов?!! Как смели вы прийти сюда?!! Но вы будете наказаны!!! Уберите их, пусть молятся и может быть, боги простят их!

Он опустил руки и сразу как-то усох, словно стал еще меньше. Паланкин тут же закрыли, подняли на могучие плечи и унесли. А пленников однозначными тычками повели прочь с площади.

— Нет! — возмущался принц, вырываясь, — я — принц крови!!! Я требую!..

Но личный сопровождающий опустил свой кулак на его голову, и тот сразу обмяк в могучих руках.

Их подвели к кирпичному, как ни удивительно, но маленькому, как сарай, зданию, и, отворив тяжелую дверь, швырнули в прохладный полумрак.

Дверь закрылась, и они остались предоставленными сами себе. Ланс сразу заснул. А Торок подобрался поближе к Итерниру и неуверенно спросил:

— Кто они? Что с нами сделают?

— Казнят, наверное, — пожал плечами Итернир.

— Как, казнят? — распахнул глаза тот, — вот так — просто? И все?

— А ты как думал? — продолжал издеваться над ним Итернир, — а ты что ли думал — в сказку попал? Я всегда говорил — способный разбудить спящего — способен на любую подлость. И вот — пожалуйста.

— Нет! Нет! — судорожно заговорил Торок, — нет! Так не может быть! Это не правильно!

— Хм! — усмехнулся Итернир, — а как прикажешь им поступать? У них, видать, работа такая. Да ладно, не боись. Вот сейчас Ланс отоспится и что-нибудь придумает. Он на эти дела мастер.

— Правда? — доверчиво заглянул Торок в глаза Итерниру.

— Точно, — кивнул тот.

Крын сосредоточенно пробовал на крепость веревки, принц погрузился в себя, и только Риггу что-то не давало покоя.

— Это ж я виноват, — выговорил он, в конце концов, и поглядел так, словно по его вине исчезло солнце, — я… я промедлил… а мог же…

Но откровения были прерваны самым бесцеремонным образом. Отворилась дверь и, возникший на пороге немолодой человек, в сопровождении двух молодцов указал на принца:

— Этого.

Эти двое молча подошли, подхватили Кан-Туна, мало заботясь о том, чтобы его ноги касались земли. Вышли. Вновь хлопнула дверь, стукнул засов.