— Что вам от меня нужно? — возмущенно спросил принц, когда его вывели наружу.

— Что нужно? — переспросил человек, улыбаясь, — поговорить, всего лишь поговорить, мой маленький принц.

— Я принц крови! — гордо поднял голову принц, даже со связанными руками ему удавалось держать безупречную осанку, — и обращаться ко мне следует не иначе, как «светлый принц».

— Конечно, светлый принц, — опять улыбнулся человек с легким поклоном, — я учту это. Меня же вы можете называть Растерри, жрец у стопы Великого. Сокращайте это, как вам будет угодно, светлый принц.

— Хорошо, Растерри, — кивнул в свою очередь принц, — я требую объяснений. Что все это значит, и почему меня до сих пор не развязали?

— Всему свое время, — улыбнулся жрец, — всему свое время. Я бы хотел пригласить Вас на небольшую прогулку. Вот сюда, прошу вас…

Он указал рукой направление, в котором они неспешно пошли. Связанные руки сильно стесняли Кан-Туна, но он стойко старался держаться прямо и достойно.

— Видите ли, светлый принц, — сказал жрец, опустив голову, нас очень интересует, почему здесь, где никогда не появлялись Восходящие, вдруг появились вы со своими спутниками? Раньше, Лестница была непреодолима. Так что же случилось? И что привело вас сюда? Однако, вам следует иметь в виду, что ваша судьба уже предрешена, и вас все равно принесут в жертву. Итак, как вы здесь оказались?

— Почему я должен отвечать вам? — жестко спросил принц.

— О-о! — опять улыбнулся тот, его слащавая снисходительная улыбка раздражала, — все очень просто, светлый принц. Взгляните направо.

К этому моменту они свернули с центральной улицы на боковую улочку. По правую руку на безупречно ровном плацу учились искусству боя с полсотни одинаковых молодых парней, пышущих здоровьем. Чуть поодаль, на точно таком же плацу, тренировались мальчики младших возрастов. Все было столь безукоризненно одинаковым, что бросало в дрожь.

— И что с того? — невозмутимо спросил принц, пораженный, на самом деле предъявленной боевой мощью.

— Ваши глаза поняли больше, чем сказали ваши губы, светлый принц, — поклонился жрец.

Кан-Тун ничего не ответил.

— Хорошо, светлый принц, — выждав паузу, заговорил жрец, — я вижу, сначала я сам должен кое-что рассказать. Много-много лет назад. Один очень молодой, но истовый жрец Лестницы решил сам узнать, что за тайны хранят ее белые ступени. С горсткой единомышленников он достиг этих мест. Преодолев множество опасностей и трудностей в слепом упоении гордыни. Однако, достигнув этих мест и убедившись в полной непроходимости Лестницы дальше, он был удостоен откровения. Сам высший бог, сам Гоеррен, открыл ему, что Лестница не просто путь к богам, но путь к их небесной обители. И боги, не желая, чтобы смертные в тщете своей их беспокоили, сделали Лестницу непроходимой для человека. Но гордыня смертных вновь и вновь гонит их вверх и заставляет именоваться Восходящими. И тогда сам Великий, сам верховный жрец, понял, что, если он достиг этих священных мест, то их могут достичь и другие смертные и даже больше, — в этом месте карие глаза жреца засияли безумием, а голос поднялся и задрожал, даже больше, светлый принц, подняться выше! И нарушить покой богов! И тогда решил Великий остаться здесь, чтобы охранять покой богов. Понял он, что боги в милости своей позволили ему достичь этих высот, чтобы он мог сторожить их покой. Потому всякий, кто достигнет этих мест, должен быть принесен в жертву!

Во время этой пламенной речи, принц все больше убеждался, что здесь путь будет закончен. Ощущение тяжелой безысходности овладевало им.

— Итак, светлый принц, — продолжил беседу жрец, когда огонь фанатика чуть угас в его глазах, — как вы и ваши спутники оказались здесь?

— Мы построили мост, — сухо бросил Кан-Тун.

— Как, мост? — ужаснулся жрец.

— Но теперь он разрушен и его не скоро построят вновь, поспешил утешить принц, без всякого, впрочем, участия.

— Хорошо, — кивнул головой жрец, — и неужели вы не видите в этом божественного провидения? Неужели падение моста не убедило вас в том, что боги не желают проникновения смертных на Лестницу?

Принц задумался. Жрец предупредительно держал паузу.

— Когда меня отправляли сюда, наверх, — неуверенно начал принц, — меня убеждали в том, что боги создали Лестницу, чтобы государи могли получить божье помазание на правление, поскольку лишь достойный может достичь ее вершины и вернуться. Теперь же я не знаю что и думать… Препятствия, которые нам пришлось преодолеть, действительно о многом должны были мне сказать. О боги! Как же я был слеп!

— Не вини себя, светлый принц, — усадил его на безупречно чистую лавочку жрец в тени живой изгороди, тщательно выстриженной, там, внизу, люди далеки от богов и не видят дальше собственного носа. Лишь здесь, рядом с ними, можно осознать что либо. Раскайся, светлый принц, проси прощения у богов, и может быть, простят они тебе твою гордыню и упорство.

Принц опустился на колени и начал молится всем богам сразу. Священный трепет овладел всем его существом. Он ощутил близость к богам и свою гордыню и тяжесть греха того, что шел против воли богов. Он искренне хотел искупить вину.

— Хорошо, светлый принц, — легонько поднял его с колен жрец, когда голос принца стал совсем не слышен, — встань. Я вижу, ты раскаялся. Я вижу, верховный бог, как бог разума может простить тебя, если откажешься ты от своей порочной цели, если принесешь себя самого в жертву богам. Слышишь ли ты меня и глас бога?

— Да, жрец у стопы Великого, — закивал принц, — я слышу вас, я слышу глас бога. Отдайте мое оружие, и я принесу себя в жертву.

— О нет, светлый принц, — улыбнулся жрец, и теперь улыбка показалась принцу понимающей и прощающей, слезы хлынули из его глаз, — ты не верно понял меня, мой принц, готов ли ты служить вечно покою богов? Готов ли ты остаться здесь и убить любого, кто посмеет нарушить их волю?

— Да! — истово воскликнул принц, — дайте мне мой меч, я вернусь и сожгу мост, чтобы он никогда не был построен.

— Сядь, светлый принц, — светло и ласково улыбнулся жрец, сядь, боги не благоволят поспешным решениям. Необдуманными поступками ты грешишь против верховного бога, бога разума!

Осознание греха, который Кан-Тун чуть не совершил, повергло его в почти сумеречное состояние.

— Утешься, светлый принц, — удержал поток слез жрец, остановись. Я вижу ты готов служить богам и жить среди нас. Но есть еще одно дело, которое я хотел бы обсудить с тобой. Твои друзья. Те, с которыми ты пришел сюда. Среди них могут оказаться двуличные змеи. Те, что согласятся раскаяться, а на самом деле готовы будут бежать вверх. Ты понимаешь это?

Принц готов был закивать, соглашаясь, но поневоле задумался. Перед глазами встали спутники. Один за другим. Он вспомнил слова Итернира, о том, что Лестница испытывает их, давая каждому шанс предать. И если он был прав, то никто до сих пор не предавал никого, если они здесь. Что есть правда? Что ложь? Что досужий вымысел?

— Ты задумался, светлый принц, — посочувствовал жрец, — я облегчу твою задачу. Каждый человек способен на двуличие. Услышь меня — каждый! И я хочу спросить тебя, готов ли ты указать на того, в ком ты увидишь зерна греха, после того как он раскается?

Вновь принцу страстно захотелось согласиться, но тревожная мысль удержала. «Это что же»: подумалось ему: «он хочет, чтобы я предал своих спутников? Своих друзей? Итернир говорил, что основа великого правления — любовь народа, или как-то так. Неужели я, который шел сюда, чтобы стать государем начну, с того, что предам моих спутников, тех, кто ближе всего мне стал в эти дни?»

— Нет, — твердо ответил принц, вставая на ноги и вновь гордо выпрямляясь, — к этому я еще не готов.

— Напрасно, светлый принц, напрасно, — встал жрец, направляясь обратно, — однако у тебя еще есть время. Ты должен учесть, что раскаяние должно быть полным. Ты должен понимать, светлый принц, что боги не торгуются, им нужно все. И ты должен понимать всю тяжесть своего греха, всю греховность своей гордыни. Не позволяй ей решать за себя. И еще, светлый принц, пойми, что порой сказанное слишком рано может лишь приблизить конец жизненного пути.

Всю остальную дорогу назад жрец не пытался с ним говорить. Однако по-прежнему улыбался.

Когда увели принца, некоторое время молчали. Первым молчание нарушил Торок. Он беспокойно подполз к Риггу и спросил:

— Куда, куда это они его повели?

— Кто ж его может знать, — пожал плечами тот, — может, поговорить надобно.

— А может, уже казнить будут, — зевнул Итернир, — Хотя, это вряд ли, — добавил он поймав тревожный взгляд Торока, — судя по их наглой рыжейморде, казнить они нас будут самым, что ни на есть последним делом.

— А что же теперь? — продолжил расспросы мальчик.

— А что теперь? — не понял Итернир.

— Что с нами будет? — пояснил Торок.

— Что будет? Что будет? — словно убеленный сединами или украшенный плешью в полголовы от тяжелых раздумий о сути мироздания, вопросил у потолка Итернир, — убьют, и дело с концом.

— Нет! — воскликнул Торок, — нет! Так быть не может. Это нечестно!

— Где-то я это уже слышал? — задумчиво проговорил Итернир, а Ригг начал говорить какие-то слова утешения.

Потом была тишина, нарушаемая редкими всхлипами мальчика. Итернир сидел, прислонившись к стене и задумчиво глядя на кружение пылинок в лучах света, пробивающихся из щелей в двери. Взгляд его становился все более отчужденным и, в конце концов, он запел.

Песня была, как ни странно, о любви. Простой и чистой, по мнению автора. Удивляло, что Итернир в этой песне оставил привычное кривляние, стараясь прожить жизнь героев своей песни.

Нельзя было сказать, чтобы его голос был особенно силен и чист, но он пел столь вдохновенно, с такой болью, что поневоле перед глазами вставала картина из песни, виделись отвесные суровые скалы, и слышалось гудение ветра.

Ригг и Крын еще долго сидели потрясенные.

— Это как же ж? — проговорил Ригг, расчувствовавшись, — как же ж так? Разве ж так можно?

Но его слова и не прозвучавший ответ Итернира были прерваны стуком засова.

— О! — воскликнул Итернир, — пришли. Спорим, я следующий?

Принца втолкнули внутрь, и жрец указал на Итернира.

— Ага! — воскликнул радостно тот, — что я говорил?!

— Итак, — торжественно спросил Итернир, жмурясь от яркого солнца, когда дверь захлопнулась за спиной, — о чем же вы хотели со мной поговорить? Братцы?

— Вы вольны называть меня и моих братьев по вере, как вам будет угодно, — смиренно ответил жрец, — но вам следует знать, что меня зовут Растерри, жрец у стопы Великого.

— Превосходно! — воскликнул Итернир, дергая плечом, забываясь, что связан, — меня тоже можешь звать как хочешь. Итак, кто же вы такие есть?

— Не слишком ли вы торопитесь, задавая вопросы, — улыбнулся жрец, указывая рукой путь, — разве вы сейчас хозяин положения?

— Я или вы, какая разница? — поднял Итернир один из самых волнующих вопросов, — сегодня вы, завтра я. Слыхал, что какой-то умник сказал, что все течет, все изменяется. Прав, Ёнк его задери!

— Все может быть в этом бренном мире, — склонил голову жрец, однако, все же, вам следует отвечать и отвечать откровенно, ибо…

— Ибо! — передразнил Итернир, пытаясь поднять к небу палец, Ибо! Как много в этом звуке. Короче я должен понимать свое поганое положение, исключительно глядя на этих молодцов, — он кивнул направо, показывая на тренирующихся парней, — Так? Так это мне все равно. Я, братец, давно осознал, что двум смертям не бывать, а одной не миновать. Мудрость поколений! В общем так, говорите вы, потом скажу я, полагаю, как истый жрец всеблагих богов ты обязан с высоты своего положения идти на уступки. Так что давай! Ступай!

— Я вижу, вы не так просты, как кажетесь, — улыбнулся жрец.

— Не усложняй меня, я простой, — попытался отмахнуться Итернир, но вместо этого вышло лишь неловкое подергивание плечом.

Понимая бесполезность дальнейшей беседы в том же духе, жрец рассказал историю появления здесь общины. Слово в слово, как говорил об этом Кан-Туну.

— Ага, — оборвал его Итернир на самой вдохновенной ноте, — и теперь вы все страстно желаете, чтобы мы все дружно раскаялись, оставили свою бредовую затею и жили с вами долго и счастливо. И умерли в один день. Так? Хотя не отвечай, сам вижу. По наглой рыжей морде. Скажи-ка лучше, как вам удалось так размножиться?

— Этот вопрос… — начал было жрец, потом все же решил ответить, — каждый член нашей общины проходит через совет жрецов, на котором решается, здоровым ли будет его потомство, будет ли оно угодно богам и полезным для общины. Только после этого он допускается до деторождения. Каждая женщина, одобренная советом, как только становится пригодной, или восстанавливает способность к деторождению, тут же оплодотворяется. После чего мужчина возвращается к прежним своим делам, пока не появится другая женщина. Детей воспитывают те женщины, кому отказано в рождении детей. Мужчины не отягощаются и не отрываются от своих занятий. Нас очень много.

— Ясно, — кивнул Итернир, — только не понятно, зачем вам понадобились мы…

— Раскаяние облегчит ваши души, очистит их перед богами…

— Оставь, — сморщился тот, — очистит! Пьяна с два! Дело в другом. Эге! А давно ли рождались у вас дети с хвостом? Или с четырьмя руками? Да вам же просто нужна свежая кровь! У вас же кровосмешение направо и налево! Так! Да ладно, говори начистоту, братец.

— Скажи, — попросил жрец, улыбаясь и заглядывая в глаза собеседнику, — те препятствия, которые вам всем пришлось преодолеть на пути сюда, неужели они тебя не убедили, что богам неугоден ваш путь сюда?

— Хм, — хмыкнул Итернир, — я знаю, какой ответ тебе нужен, но истинен ли он?

— Истина одна, мой друг, — улыбнулся жрец.

— Оставь эти свои улыбочки, — поморщился Итернир, — меня от них блевать тянет. Я тебе не мужеложец, чтобы совращать меня. А что касается истины, то там, внизу, она одна, а именно: наверх дойдет только один, чтобы быть удостоенным божьей благодати. Здесь, она совершенно другая.

— Те что внизу ошибаются, — улыбнулся жрец словно ребенку.

— Почему? Почему ты так думаешь? Из-за того, что один фанатик в бреду услыхал, как будто, голос бога?! А если я сейчас объявлю тебе, что у меня прямо сейчас видение, в котором боги велят вам отпустить нас, вы сделаете по велению богов?

— Великий свят! — воскликнул жрец, а в глазах его полыхнул огонек слепой веры, — и Гоеррен не позволит нам принять ложь за правду.

— Да? — изумился Итернир, сделав большие глаза и идиотски ухмыляясь, — бог разума не позволит вам ошибиться? А как вы вообще можете верить его советам, вами же, кстати, выдуманными, в угоду своему делу, но речь сейчас не об этом. Как вы можете верить ему, если он бог правды и лжи одновременно. Быть может, он испытывает вас, и лжет, в милости своей господней? Испытывая ваш разум? При этом, являясь богом разума, он превосходно знает, насколько им наделен каждый и, значит, заранее знает исход испытания, но речь не об этом. Может быть, даже если видение вашего «Великого» правда, что Гоеррен солгал, испытывая разум его и его потомков. А вы даже не задумались над его словами! Грех, братцы, грех!

— Как можешь ты подвергать сомнению слова святого человека, и даже бога?! — вскричал в возмущении жрец.

— Бога лжи!

— Бога!!!

— Ладно, — устало мотнул головой Итернир, — считай, что я раскаиваюсь. В самом деле, куда я денусь от этих ваших молодцов? Да и куда я один? Давай, говори, зачем вызвал. Только прямо говори, нечего кругом воротить, и учти, лапша меня ваша не обманет.

— Нам нужно знать, не станут ли лелеять ваши спутники мысли о грехе после того, как мы примем вас в наш круг.

— Ты хочешь, чтобы я предал? — цинично усмехнулся Итернир, — а предательство разве не грех? Да вы действительно считаете, что греховно не то, что неугодно богам, а то, что неугодно вам. Как смеете вы, смертные, решать за богов, что им угодно, а что нет?

— Как смеешь ты сомневаться в их законах?

— А их ли это законы?

— Я вижу, ты не способен сейчас раскаяться полностью, — опустил голову жрец, даже улыбка его куда-то пропала, — но у тебя есть время подумать.

Они повернули назад и весь оставшийся путь провели в молчании. Лишь один раз жрец спросил:

— Вы шестеро прошли этот путь вместе с самого начала? Или вас было больше?

— Нет, — просто ответил Итернир, — мы пятеро — да. С самого низа. Как вышли, так и добрались. А вот мальчишка, Торок, он прибился к нам, когда мост строили.

— Спасибо тебе, — кивнул головой жрец, — я вижу, ты еще способен раскаяться и осознать свой грех гордыни и сомнения.

— Что, что им было нужно? — набросился на принца Торок, едва дверь закрылась за жрецом.

— Мы все совершили страшную ошибку, — проговорил Кан-Тун с совершенно отрешенным лицом, — мы должны раскаяться.

— Почему? Как ошиблись? Почему? — не отставал Торок.

— Боги, — устало проговорил принц, — все эти препятствия для того, чтобы смертные не могли потревожить их покой. Смертные, мы, в греховной гордыне стремимся нарушить их волю. Мы должны раскаяться. Тогда нас простят…

— И пустят дальше? — наивно спросил Ригг.

— Нет! — резко ответил принц, — как ты не понял? Богам не угодно, чтобы смертные нарушали их покой! Это грех!

— Мои боги всегда готовы выслушать, — упорно сказал Ригг, всегда готовы помочь. Им надо просто рассказать, они же не могут знать всего. Я должен дойти. Моя мама…

— Если твоя мать умрет, значит так угодно богам! — выкрикнул принц.

Несколько звенящих мгновений висела тишина.

— Я дойду, — упорно сказал Ригг, — дойду. Я скажу им. Скажу…

Они опять замолчали.

Когда вновь открылась дверь, впуская Итернира с сопровождением, все молчали.

Жрец долго вглядывался в лица еще не опрошенных, и выбрал в итоге Ригга.

— У меня там мама, — сразу начал Ригг, волнуясь, как только его вывели на свет, — поймите! Мама! Мне же нужно наверх!

— Гордыня! Гордыня гонит тебя. Это грех! — ответил жрец, улыбаясь и делая большие глаза одновременно, — раскайся!

— И тогда вы отпустите меня наверх? — не унимался Ригг.

— Нет, — покачал головой жрец, — посмотри направо, видишь этих молодцов? Они удержат всякого, кто попытается нарушить волю богов. Ясно ли это тебе?

— А разве боги не сами карают за неповиновение? — удивился Ригг.

— Сами, — кивнул головой жрец, — но порой, они действуют через нас, людей. Что с твоей матерью?

— Она больна, — сокрушенно ответил тот, — только боги…

— Если бы богам было угодно, — спокойно и ласково улыбаясь, ответил жрец, — она была бы здорова.

— Может быть, — засомневался Ригг, — они не знают? Боги же не могут знать все?

— Все боги знают все, — ответил жрец убежденно, — да и что им до нас, смертных. Осознаешь ли ты всю тяжесть своих грехов? Грех гордыни и сомнения. Как смел ты сомневаться во всемогуществе богов? Раскаиваешься ли ты?

— Я не знаю… — опустошенно остановился Ригг.

Все это место, все вокруг внушало какой-то необъяснимый священный трепет. Хотелось верить. Хотелось верить этому человеку. Его убедительным словам о богах, улыбке. Ригг обнаружил себя на коленях, в слезах.

— Встань, юноша, — поднял его жрец, — я вижу, ты раскаялся и понял тщету своих деяний. Но скажи мне, раскаялся ли ты настолько, чтобы жить среди нас, выполняя наш долг перед богами.

— Вы же говорили, — смиренно ответил Ригг, — уж коли боги того хотят…

— Ты должен понимать, — наставительно объяснял жрец, — что долг наш не только во встрече тех, кто идет снизу, но и в выявлении тех, кто вынашивает мысли о грехе здесь. Готов ли ты видеть грех среди друзей своих, готов ли принести их в жертву?

— Это что же? — удивился Ригг, — если кто-нибудь соберется бежать. Итернир, или светлый принц, или Крын, сказать вам, и вы их убьете?

Жрец ничего не ответил, лишь развел руками: «На то воля неба».

— Это как же ж можно? Что же вы за люди все здесь такие? — в этом возмущении он и не почувствовал, как спадает с его глаз пелена готовности к слепому поклонению, — как же так? Предать и убить? Человека? Каким же богам это угодно?!

— И ты, — печально покачал головой жрец, — и ты страдаешь грехом сомнения… Иди, юноша, думай. И да снизойдет на тебя озарение божье!

— Ну, — сел Итернир, прислонившись спиной к стене, — и что же ты, наш маленький принц, думаешь?

— Мы все ошиблись, — тихо сказал он не выпадая из прострации.

— Да? — очень удивился Итернир, — это, почему же?

— Мы согрешили в суетной гордыне…

— А почему ты так думаешь? — очень внимательно и даже требовательно посмотрел на него Итернир.

— Богам не угодно, чтобы мы нарушали покой их небесного чертога.

— Ох, ты, как интересно! — воскликнул Итернир, дергаясь всем телом, по-видимому, ему хотелось всплеснуть руками, — они сами тебе так сказали?

— Нет, но те препятствия…

— Что ты говоришь? — еще сильнее удивился тот, — а не ты ли еще вчера был уверен, что все это — только для того, чтобы единственный достойный дошел до самого верха?

— Так говорят внизу, — с невозмутимой уверенностью ответил принц, — но они ошибаются, я знаю это.

— А почему же ты уверен, что эти люди не ошибаются. Молчишь? Думай! Думай! Тебя что, мало обманывали? Ты мало видел лжи? Принцы внизу говорили, что дальше пути нет, но мы здесь, там, где пути нет! Во дворце тебе говорили, что все это — чтобы ты получил благословение богов, а теперь что? А знаешь, почему тебя на самом деле сюда послали? — он подполз к Кан-Туну, заглядывая в его лицо и не обращая внимания на удивленно замершего Торока, — Потому что ты сгинешь здесь, как все Восходящие, и никогда не сможешь претендовать на трон. Тишь да гладь в нашем славном государстве!

— Откуда ты это знаешь? — потрясенно посмотрел на него Кан-Тун, — это неправда.

— Я догадался, — улыбнулся Итернир, — смотри: принцев отправляют наверх, как только старший брат примет правление, и у него появляется наследник. Пока отец правит, принцев берегут, вдруг война, вдруг болезнь? Государство не может остаться без наследника. А как только он есть, всех претендентов на трон надо убрать. А то перевороты и так далее. И вообще — смута. Смотри как стало тихо в вашем дворце, когда всех побочных отослали на лестницу! Всех этих родственников боковых ветвей, всех этих Донов, Канов, Ронов, Рунов и даже Танов. Да еще и чудом уцелевших близнецов, этих Ренов, хотя заметь, они из старшего колена! А? Каково? Теперь же никаких боковых ветвей не будет. Ты сгинешь здесь, и твои дети не станут тянуть на себя корону. Теперь понял?

Взгляд принца померк. «Что есть правда?»: думалось ему. Эти измышления озлобленного простолюдина или то, что говорили во дворце? Но на его памяти действительно во дворце все было спокойно по сравнением с тем обилием интриг и переворотов, какое описывалось в дворцовой хронике. Да его дед сам пришел к власти, свергнув короля из третьей ветви, из ветви Тунов. Кругом ложь. И что есть правда? Помоги, Гоеррен! Ты, бог разума и веры, правды и лжи, помоги!

— Ну что, — ехидно кивнул Итернир, — понял хоть что-нибудь?

— Нас обманули… — вымолвил принц.

— О! Движемся! — довольно воскликнул Итернир, подмигивая ничего не понимающему Тороку, — а когда?

— Внизу, — сокрушенно ответил Кан-Тун.

— А этим ты веришь? — добивал тот поверженного врага.

— Я не знаю, — пробормотал принц, — я не знаю чему верить. Я не знаю, что думать! Боги! — взмолился он, — Боги! Помогите!

Отворившись, дверь впустила Ригга. Вошедший жрец вновь долго оценивал пленников и выбрал Крына. Конвой с некоторым трудом поднял его на ноги и вывел наружу.

— Ну, — спросил жрец, — ты знаешь, о чем я хочу с тобой поговорить?

— Так эта… — собрался было почесаться тот, но лишь покачнулся, — вроде да… А о чем?

— О вашем грехе, мой мальчик, — улыбнулся жрец безмятежности глаз Крына, — о грехе вашей гордыни. Твои попутчики рассказали уже о том кто мы такие, и для чего здесь живем?

— Да… вроде, — прогудел Крын.

— И ты раскаиваешься?

— Так… эта… уж, коль надоть… так чего ж не эта… раскаяться? — пожал плечами Крын.

— Прекрасно, мой мальчик, — ответил жрец, — а готов ли ты следить за зерном греха в спутниках твоих, чтобы предотвратить его.

— Так эта… ежель надоть… то что ж… — опять пожал плечами тот, — только эта… каким зерном?

Еще внимательнее заглянув в его безмятежные глаза, жрец отчаялся.

— Ну, как там? — спросил Итернир Ригга, когда стукнул засов.

— Раскаялся, — ответил тот.

— И что дальше?

— Идти надо, — ответил Ригг, глядя в стену, — дальше идти наверх.

— Но ведь они говорят, что дальше не пройти! — воскликнул Торок, перестав что либо понимать.

— Внизу тоже говорили, — глухо сказал Ригг.

— Во! — обрадовался Итернир, показывая принцу на охотника, видал?! Учись!

— У него мать больная… — ответил принц.

— Ну и что же, — пожал плечами Итернир, — а у тебя совесть должна болеть, за страну и народ. Лучше вы вот что скажите, вам тоже предлагали заложить остальных?

— Да, — удивленно посмотрел на него Ригг.

Кан-Тун согласно кивнул.

— Ну дела, — воскликнул Итернир, — что творится! И что же, как я понял по неудовлетворенной морде этого товарища в рясе, отказали? Правильно. Всегда знал, Ригг, что ты — настоящий друг, да и про тебя, принц, думал, что ты не совсем пропащий человек. Ай да мы! А не думаете ли вы, дорогие мои попутчики, что нас опять испытывают?

— Зачем? — заговорил Ригг, — зачем все это, боги? Зачем так-то?

— Кто его знает, — ответил Итернир, — может быть, нас слишком много?

Но продолжить беседу не удалось. Вернули Крына, забрав Ланса.

Однако от Ланса жрец так же не добился толку. Тот несокрушимо молчал, игнорируя вопросы и не обращая внимания на пламенные речи, хотя и дал понять жрецу, что он не глухой. Хотя, жрец уже был готов к такому результату.

— Отказал? — спросил Итернир вернувшегося Крына.

— От чего? — недоуменно переспросил тот после некоторой паузы.

— Ого! — обрадовался Итернир, — да наш жрец у стопы Великого сильно сдал за последнее время. Итак, друзья мои, что будем делать?

— Уходить надо, — твердо сказал Ригг.

— А почему, собственно, — вдруг заговорил Кан-Тун, — ты спрашиваешь нас всех, как будто, если идти, то всем вместе. Не пора ли позаботиться каждому о себе. Разве вы забыли, что до верха дойдет лишь один?

— Потому, — любезно ответил Итернир, — что мне кажется, что дошли досюда мы лишь потому, что держались вместе. Если бы не Ригг, мы бы все пропали в болотах, если бы не Крын, не построить нам моста, если бы не Ланс, лежали бы сейчас порубленными. Даже ты, Кан-Тун, помог нам, чего я от тебя никак не ожидал.

— А ты? — вспыхнул Кан-Тун, — что сделал ты?

— Я-то? — сник Итернир.

— Да что же ты, светлый принц, так на него накинулись? — добро проговорил Ригг, — и он тоже помог, а как же? На Стене-то? Правильно он говорит, думаю, вместе держаться бы надо. А то как же?

— Ну, этот вопрос решили, — подвел итог Итернир, — дальше вниманию высокого совета предлагается вопрос о…

Но он был прерван открывшейся дверью. Ланс вошел без посторонней помощи и молча улегся у стены. Молодцы конвоя подхватили и вынесли Торока.

— Ты уже знаешь, о чем я хочу поговорить с тобой, так, мой мальчик? — улыбнулся ему жрец.

— Я слышал, о чем говорили Итернир с Кан-Туном и… — начал Торок, но оборвался на полуслове.

— И… — мягко подтолкнул его жрец.

— И не знаю, что мне думать, — выдохнул мальчик.

— А нет нужды в раздумьях, — улыбнулся жрец, — надо верить, надо слушать голос твоей души.

— Но как же? — удивился Торок, — ведь верховный бог — он бог разума?

— И бог веры, — добавил жрец, — если ты будешь смотреть только на траву, ты никогда не поймешь, что такое деревья. Ты понимаешь? Хотя, я забыл представиться. Мое имя Растерри, жрец у стопы Великого. Можешь называть меня, как хочешь. А как тебя зовут?

— Торок, — ответил мальчик, — у меня еще нет прозвища. Но будет, будет. Обязательно будет.

— Конечно, — согласился жрец.

Они недалеко отошли от строения, где содержались пленники, так, что его не было видно, и сели в густой тени на лавочке.

— Итак, ты присоединился к этим пятерым недавно? — продолжил беседу жрец.

— Да, — ответил Торок, — там, внизу. Мы вместе строили мост. И даже сражались в битве. Они — герои.

— Может быть, мальчик, — кивнул жрец, мягко улыбаясь, — ты чист, как небо над нами. Тебя так легко обмануть…

— Не говорите так о них, я сражался с ними бок о бок, они хорошие люди!

— Может и так, — повторил жрец, — скажи. Теперь, зная истину о Лестнице, раскаиваешься ли ты в своем грехе?

— Да, — невольно вырвалось у Торока, — только Итернир говорит…

— О-о-о! — всплеснул руками жрец, — этот Итернир, это тот, с которым я говорил вторым, так? Он далек от веры и богов. Он ничего не чувствует, но думает, что понимает. Но что можно понять, не слыша голоса бога? Как ты думаешь?

— Я… не знаю, — потупился мальчик.

— Я рад, — положил руку ему на плечо жрец, — рад, что ты не такой. Рад, что для тебя есть еще что-то святое в этом мире. Скажи теперь, ты столь молод, что не мог сам взобраться на Лестницу, ты родился здесь?

— Да, — сказал Торок, — мой отец… он… — в его глазах вспыхнул огонек.

— Да, — прервал жрец, но столь нежно, что тому показалось, что он сам прекратил говорить, — теперь я понимаю. Они увлекли тебя. Пришли и смутили твой разум. Разбудили твою гордыню. Но теперь, теперь, когда ты знаешь истину. Теперь, у порога богов, ты раскаиваешься?

Словно порыв ветра, захлестнула волна раскаяния мальчика.

— Да! — воскликнул он, жадно ловя улыбку жреца, — да! Да!

— Хорошо, мой мальчик, — поднял его с колен жрец, — я верил, что ты сможешь это сделать. Ты не был испорчен с самого начала, тебя опутали злым умыслом. Не надо, не спеши оправдывать своих спутников, поверь, боги не ошибаются, а они идут против них. Не ты был виновен в своем грехе, а они. Но ты принял грех на себя и раскаялся. Ты достоин прощения. Ты будешь принят в нашу общину. Но взгляни вокруг. Ты видишь эти дома, эти сады? Все это создано только беззаветным трудом членов общины, в служении богам. Служители Керена отыскивают в степи ростки деревьев, чьи семена приносят птицы, возделывают поля. Служащие Прали помогают нам приходить на этот свет и покидать его. И только беззаветная преданность служению богам позволила нам создать все это и выполнять то, ради чего боги довели сюда Великого. Готов ли ты полностью отдаться служению? Служить телом и духом?

— Да, — кивнул Торок, затаив дыхание слушавший жреца, — да… я…

— Не спеши, — остановил его жрец, — готов ли ты служить главному делу каждого: видеть зерна греха в тех, кто рядом с тобой?

— Да, — согласился Торок, испытывая какое-то непонятное, захватывающее наслаждение в повиновении и согласии.

— Ты должен понимать, что твои спутники могут погибнуть, от кары богов, если они все же отправятся дальше, вверх. Это против воли богов. Ты понимаешь, что должен спасти их.

Мальчик кивнул.

— Если ты услышишь, что они готовятся нарушить волю богов, скажи нам, и мы им поможем.

— Вы не убьете их?

— Ну, что ты… — изумился жрец, — как можно? Нет. Мы им поможем. Поможем понять истину и раскаяться. Ты готов?

— Да, — вновь согласился Торок.

— Сейчас мы вернем тебя к твоим спутникам, — очень серьезно объяснил жрец, — ты должен помочь им раскаяться. Если ты поймешь, что они соберутся сбежать, ты попросишься выйти по нужде у охранников и, когда спутники твои тебя не услышат, попросишь служителей позвать меня. Я или другой жрец придет, и мы выслушаем тебя. Ты все понял?

— Да.

— Только не спеши говорить нам сразу, дай им время, может быть они сами осознают греховность намерений и раскаются не согрешив.

— Я понял, жрец у стопы Великого, я сделаю все, как вы сказали.

— Идем, мой мальчик.

— Итак, — провозгласил Итернир, — как видно, от Ланса, они тоже ничего не добились, и я думаю, пришла пора решить, что же мы будем делать.

— А если мы ничего не будем делать? — спросил Кан-Тун.

— Тогда, мыслю, все просто, — не задумываясь, ответил Итернир, — тогда нас еще денька три-четыре подержат в этом сарае, измотают беседами и выпустят. И нас будет ждать истинная благодать. Целый день ничего не делай, только э-э… оплодотворяй ихних женщин.

— Как? — удивился принц.

— Это что же? — сказал Ригг, — так долго?

Крын не произнес и звука, только мечтательно закатил глаза.

— А ты думал, — подмигнул Итернир принцу, — для чего мы им нужны? Свежая кровь. Их-то застоялась. Ну ладно, Ригг прав, четыре дня здесь сидеть слишком долго. Есть два варианта: мы раскаиваемся, нас выпускают, мы денька два присматриваемся и дергаем отсюда. Или…

— Или… — поторопил принц.

— Или, — продолжил Итернир, — мы уходим этой ночью, — эх, Ёнк! Опять ночь не спать.

— Как? — деловито спросил Ригг.

— Как уходим? — переспросил Итернир, — а это мы сейчас и узнаем.

Он с трудом встал, мешали связанные руки, подошел к двери и, пнув ее, немузыкально заорал:

— Эй, вы там! В сортир хочу!

Крикнув раза три, он услышал, что дверь отпирают. Два дежуривших послушника придирчиво осмотрели его, и один повел Итернира, нервно поигрывая дубиной, к аккуратной будочке в глубине сада.

— Ну, вот и все, — радостно заявил Итернир, когда вернулся, там снаружи дежурят всего двое. Ты, Ланс ведь справишься с ними, так?

Ланс медленно кинул, не отрывая от него взгляда.

— Вот такой план, — подвел итог Итернир.

— Надо бы быстрее, — добавил Ригг, — надо бы этой ночью.

— А оружие, — спросил принц, — как мы достанем свое оружие?

— Так это… — попытался почесаться о стену Крын, — эти… которые снаружи и скажут.

— Молодец, — похвалил Итернир, — растешь! Скоро летать научишься! Под моим-то присмотром. Ну, я за то, чтобы этой ночью свалить.

— Я… тоже, — поколебавшись, сказал принц.

— Я это… — медленно пробасил Крын, — я как все.

— Мама же у меня, — вздохнул Ригг, соглашаясь.

Ланс посмотрел на них на всех, кивнул и, отвернувшись к стене, уснул.

Скоро впустили и Торока.

— Ну, как ты? — с участием спросил Итернир, — что-то ты долго.

— Мы сделали большой грех, — заявил мальчик.

— О боги! — взмолился Итернир, — да это заразно! Но ты хотя бы не согласился нас предать?

— Нет, — честно ответил Торок, поскольку он согласился спасти их.

— Орел! — похвалил Итернир, — хотя пока и малой. Ладно, понизил он голос, — мы тут со старшими товарищами посоветовались и решили…

После того, как Итернир поделился планами на ближайшее будущее, Торок некоторое время просидел молча, словно ожидая чего-то.

— А если боги покарают? — спросил он, в конце концов.

— Эх! — тяжело вздохнул Итернир, — вокруг этой Лестницы столько неправды, что надо самим на все поглядеть. В конце концов, может быть, эти жрецы и правы, и дальше пути нет.

Торок больше ничего не сказал, лишь скоро запросился по нужде.

Все оставшееся время ничего не говорили. Ригг и Кан-Тун успели вздремнуть, несмотря на онемевшие руки. Когда стемнело, выждали до половины ночи, и Ланс, подойдя к двери, начал мерно в нее стучать.

— Завтра опорожнишься! — донесся недовольный голос из-за двери.

Но Ланс не успокаивался. Наконец, стукнул засов, и послушник осторожно открыл дверь, светя факелом:

— Чего тебе?

— Пописать, — шевельнулись губы Ланса.

— Вот приспичит же среди ночи! — возмущенно сказал послушник, но Ланса выпустил.

Дверь закрылась за его спиной.