Опять я о зиме. Да и как не рассказать о таком случае: мыслимое ли дело — ехать за сеном с гармошкой? А вот наши мужики поехали… Но это было потом.
А пока я сидел и удил на Чусовой ершишек. Ершишки клевали дружно, под ногами у меня топорщилась уже приличная кучка улова — на хорошую ушку, а то и на две.
С утра сильно морозило. Начал холод пронимать и меня. Чтобы согреться, я запрыгал вокруг лунки, прихлопывая рукавицами. Минуту прыгаю, другую, и так ладно у меня вдруг стало получаться, что даже какой-то ритм по- I чувствовал в своих движениях. Отчего бы это? Точно под музыку пляшу.
Остановился перевести дух — и ушам не поверил: правда, музыка! Зима, снежище по пояс, сосны и березы стоят в белых балахонах, а тут — гармошка! Ну, ладно бы — гитара, на туристов можно подумать, но кто с гармошкой-то зимой в лес ходит?
Близ деревни я хорошо знаю окрестности. Помню все покосы, выпасы для скота, грибные, и ягодные места. А покосы большей частью по заливным пойменным лугам Чусовой. Так что мне нетрудно было определить, где играют. Прислушался, так и есть — на шараповском покосе! И до того любопытно мне сделалось, что забыл я про рыбалку и побрел рекой посмотреть на отчаянного гармониста..
Все ближе, ближе играют на гармошке. Теперь уже слышу, что не только играют, а еще и поют. Одни мужские голоса. Узнаю сипловатый басок самого Ивана Шарапова, петушиный фальцет его младшего брата Сереги, совсем безголосого тракториста Васюкова, а четвертого не могу разобрать. Кажется, пилорамщик Сашка Нестеров.
Цепляясь за кустовье, взобрался на крутой яр, где как раз начинается покос, — и вижу такую картину: возле зарода стоит гусеничный трактор с прицепленными к нему длинными железными санями, на вершине зарода, уже очищенном от снега, сидит Шарапов и упоенно, избочив шею, прямо-таки выворачивает мехи двухрядки. Остальные трое в распахнутых ватниках набекрень лихо отплясывают, как на сцене, как на помосте каком, на дощатом настиле саней что-то среднее между шейком и кадрилью. Только полы ватников веют! Само собой, тут же «накрыт» и пенек, подле которого теплится небольшой костерок…
— Вы чего, — говорю, — мужики, с ума спятили? Отродясь не видал, чтобы за сеном с гармошкой ездили.
Тут Иван перестал играть и вроде бы проснулся: узнал меня. Вместе с гармошкой ловко скатился с зарода.
— Давай, сосед, к «столу». Праздник у меня великий. Гулять бы только, а тут сена дома не окажись. Вот и приходится совмещать…
— Какой, спрашиваю, праздник?
— Как какой? Неуж не слышал?! А еще сосед называется! Да сына мне Нюра родила. Вот такого! — и Шарапов показал какого, как рыбак, широко раскинув руки. — Вчера был в больнице, обоих повидал. Во парень! — опять раскинул он руки.
— Так что же ты здесь веселишься, раз сына жена родила? К ней бы, к Нюре, и шел.
— Говорю, вчера был, как узнал. Цветов в теплице дали… Сегодня тещу турнул, пусть и она посмотрит. А у меня ни охапки сена дома…
Так и отпраздновали мы на пеньке в зимнем лесу рождение первого Иванового сына и даже сообща имя ему придумали — назвали Ильей. Чтобы рос таким же богатырем, как его былинный тезка.
Потом я снова пошел ловить ершей, а счастливые мужики принялись складывать на сани сено. И ведь что интересно — весь зарод привезли, клочка по дороге не потеряли…