Бытует суеверие, что накануне смерти тяжелобольные люди вдруг чувствуют улучшение, вплоть до того, что им кажется, будто они выздоровели. Нечто подобное произошло и с судьбой семьи Марковых-Виноградских. В последние годы их жизнь неожиданно более или менее наладилась. Сын Александр получил место на Брестской железной дороге и перебрался в Москву с женой и маленькой дочкой Аглаей, родившейся в 1874 г. Они поселились в меблированных комнатах доходного дома Гуськовых у самой Тверской заставы, на углу Тверской улицы и Брестского (Кузнечного) переулка на последнем, третьем этаже, в квартире № 20 (ныне площадь Тверской заставы).

Некоторое время супруги Марковы-Виноградские гостили в Москве «у детей». Вскоре после приезда их навестил заглянувший из Петербурга в Москву бывший сослуживец Александра Васильевича Н. Н. Тютчев, посочувствовал их бедственному положению и подарил старому другу пальто, а его внучке – три платья. Бывали в гостях и другие родственники и знакомые. Постепенно жизнь всего семейства стала немного налаживаться, по крайней мере, с материальной стороны.

Вот как описал свою встречу с ними знакомый Александра Александровича, артист Малого театра Осип Андреевич Правдин: «В 1878 году Анна Петровна жила на Тверской-Ямской, у самой Тверской заставы, на углу Кузнечного переулка,  – жила и умерла в комнате 3-го этажа. Есть люди, утверждающие, что она умерла в бедности,  – это неправда: в момент, который я описываю, Виноградские жили хотя и не роскошно, но ни в чем не нуждались. Старушку, по возможности, холили и оберегали. Жена моя, Мария Николаевна, знавшая знаменитое прошлое Анны Петровны и какую она играла роль в жизни нашего великого поэта, очень заинтересовалась старушкой, и в один прекрасный день ее представили ей. Анна Петровна была очень любезна и внимательна, много говорила, конечно, вспоминала и Пушкина, и Дельвига… она принимала довольно часто мою жену, беседовала с ней, довольно долго вспоминала, как в Полтаву приезжал император Александр, танцевал с ней на балу… Я совершенно отчетливо вспоминаю теперь то впечатление, которое охватило меня, когда я увидел ее в первый раз.

Самочувствие обоих супругов оставляло желать лучшего, но, даже несмотря на это, они продолжали радоваться жизни. 11 февраля 1878 г. семья отметила 78-й день рождения Анны Петровны. «Именины голубки нашей милой, – записал в дневнике Александр Васильевич, – начались пирогами с осетриной и гостями со шлейфами и без оных, а закончились в Сашином номере водкой и стукалкой».

Очень любопытна запись А. В. Маркова-Виноградского о его собственном дне рождения в том же году, 17 августа. «Чтобы сделать этот день приятным, я купил моей доброй старушке винограду и платок на шею. Потом водил к Ефрему [монастырь по соседству], и она была очень довольна, особенно когда удался пирог с грибами».

Именины Александра Васильевича праздновались уже не в Москве, а в имении Прямухино. Приняв предложение родственников, которые уговаривали провести лето за городом, супруги весной 1878 г. покинули Первопрестольную и отправились в Тверскую губернию, где то жили на съемных квартирах, то гостили у родни. Наконец, в октябре, после нескольких тяжелых переездов, они обрели пристанище в доме близких и дорогих сердцу людей.

«Дорога была ужасная: глубокие ямы, рытвины, лужи, камни и дурные мосты, – вспоминал Александр Васильевич. – Мы 35 верст ехали 5 часов и до того устали, что шатались, когда вытащили нас из коляски. Но Александр и Лиза Бакунины так радушно и тепло встретили нас, так гостеприимно угостили ужином и чаем, что мы скоро ободрились и глубоко признательны божественной силе, выбросившей нас на лесные и красивые берега быстрой Осуги, в кущи прямухинского парка, в старую усадьбу Бакуниных, схожую с аббатством и таящую в своих покоях, сумрачных коридорах и закоулках много воспоминаний из разумной, честной жизни, исполненной правды, гуманности, духовной красоты и всего прекрасного бывших и настоящих владельцев ее. Сколько в ней перебывало исторических людей! Сколько раздавалось философских, ученых, поэтических и шаловливых бесед! Сколько разлилось из нее добра, разума и благотворений! И вот и нам пришлось приобщиться к почтенной, гуманной жизни Бакуниных. Помоги нам, неведомый, быть достойными этой жизни и докончить в Прямухине век свой». И снова его мольбы были услышаны Небесами…

С владельцами Прямухино – семьей Бакуниных – Анна Петровна была знакома с детства. Александр Михайлович Бакунин (1768–1854), поэт, публицист, интеллектуал, друг многих литераторов и философов, и его жена Варвара Александровна, урожденная Муравьева (1792–18??), родственница нашей героини, вскоре после свадьбы гостили в Берново. «Детьми мы любовались умению его жить и любить свою жену, – вспоминала Анна Петровна. – Она была молодая, веселая, резвая девушка, он – серьезный, степенный человек, и, однако, на них было приятно смотреть. Я помню их сидящими дружно рядом, когда он ее кругом обнимет своими длинными руками, и в выражении ее лица видно было, как она довольна этой любовью и покровительством. Иногда она его положит на полу и прыгает через него, как резвый котенок. Его положение тогда не было ни странно, ни смешно. И тут являлись с любовью покоряющая сила и доброта – идеал доброты! Помню еще раз бальный вечер; они сошлись в нашей общей комнате с маминькой; он лежал на ее кровати, она, в белом воздушном платье, прилегла подле него, и как он, шутя, уверял ее, что кольцо, надетое на его палец, не скинется, врастет в него; она беспокоилась, снимала его, велела подать воды, мыла, а он улыбался и, наконец, успокоил ее, что это была шутка».

«Конечно, я не ожидал встретить тот образ красавицы Керн, к которой наш великий поэт обращал слова «Я помню чудное мгновенье», но, признаюсь, надеялся увидеть хоть тень прошлой красоты, хотя намек на то, что было когда-то…

И что же? Передо мною в полутемной комнате, в старом вольтеровском кресле, повернутом спинкой к окну, сидела маленькая-маленькая, сморщенная, как печеное яблоко, древняя старушка в черной кацавейке, белом гофреном чепце, с маленьким личиком, и разве только пара больших, несколько моложавых для своих 80 лет глаз, немного напоминала о былом, давно прошедшем. Я был настолько удручен тем, что увидел, что, когда меня представили, не нашелся даже о чем говорить, ограничился двумя-тремя фразами о ее здоровье, простился и ушел… Передо мной сидел точно не живой человек, и прощание мое было скорее с существом, принадлежавшим уже другому миру…»

Усадьба Прямухино.

У любящей четы Бакуниных было одиннадцать детей. Один из сыновей, Александр Александрович (1821–1908), поручик, стал мужем Елизаветы Васильевны Марковой-Виноградской, родной и любимой сестры Александра Васильевича. Елизавета Васильевна была дружна с братом и его женой, переписывалась с ними, сама гостила у них и принимала их у себя в Прямухино. После того как Елизавета Васильевна скончалась в 1853 г., Александр Александрович женился вновь, на тезке первой жены, Елизавете Александровне Львовой. Их дружба с Марковыми-Виноградскими продолжалась.

В Прямухине наши герои жили насыщенной жизнью, общались («наслушивались умных речей», по выражению Александра Васильевича) с интересными людьми, часто бывавшими у Бакуниных, были окружены вниманием и заботой. Анна Петровна написала об этом (точнее, продиктовала) в письме Алексею Вульфу:

«Видишь, где я очутилась, мой добрый друг и брат? В доме, где я бывала в детстве и где мне так хорошо на старости, и где ты бывал в прошлые годы нередко, и где надеюсь видеть тебя, может быть, даже в это лето… А как мы с мужем были бы рады этому!.. Добрейшие хозяева наши Александр и его жена Лиза Бакунины так с нами ласковы и внимательны, что мы испытываем полное довольство и покой…

Вскоре после смерти Анны Петровны с подачи журнала «Русский архив» появилось и быстро распространилось предание, что ее похоронная процессия повстречалась у Тверской заставы с памятником Пушкину, который привезли в Москву. Однако же эту красивую легенду развеял уже упоминавшийся актер Малого театра О. А. Правдин, рассказав о действительном случае, послужившем поводом к ее возникновению.

«Это было, кажется, в мае… Анна Петровна сильно захворала, так что за ней усилили уход и оберегали от всего, что могло бы ее встревожить. Был очень жаркий день, все окна были настежь. Я шел к Виноградским. Дойдя до их дома, я был поражен необычайно шумливой толпой. Шестнадцать крепких битюгов, запряженных по четыре в ряд, цугом везли какую-то колесную платформу, на которой была помещена громадная, необычайной величины гранитная глыба, которая застряла и не двигалась. Эта глыба была пьедесталом памятника Пушкину. Наконец среди шума и гама удалось-таки сдвинуть колесницу, и она направилась к Страстному. …Больная встревожилась, стала расспрашивать, и, когда после настойчивых ее требований (ее боялись волновать) ей сказали, в чем дело, она успокоилась, облегченно вздохнула и сказала с блаженной улыбкой: «А, наконец-то! Ну, слава богу, давно пора!»» Опровергает легенду и тот факт, что сам памятник, созданный скульптором А. М. Опекушиным, открыли только год спустя, летом 1880 г.

Из Москвы мы переехали в Торжок еще в апреле, по случаю дороговизны и потому что утомились от суеты и грязи номерной жизни… В половине же октября переехали в Прямухино по влечению сердца и в видах экономии… Прямухино все то же, что и было 70 лет назад, и это мне очень приятно; а между тем милое наше Берново уже далеко не то!..

Дети наши в Москве, и мы надеемся, что доставят нам радость свидания в скором времени…

Мое здоровье недурно, но болезненная тоска по временам опять одолевает меня… и память очень плоха… Вследствие этого напомни мне о всех наших родных и утешь подробною грамоткою о себе, старый и неизменный друг и брат.

Будь здоров и люби – хоть немножко – неизменно преданного тебе друга Анну Виноградскую».

Это письмо, в целом спокойное и благостное, оказалось последним (во всяком случае, из известных) письмом Анны Петровны.

В декабре Александр Васильевич вместе с А. А. Бакуниным съездил в Торжок, и эта поездка стала для него роковой. «Колотились мы по замерзшим глыбам семь часов, и поздно вечером дотащились до города совершенно разбитые… я вернулся домой в страшную вьюгу, пронизывавшую меня своим свирепым холодом до самых тайных закоулков моих больных кишок». Вернувшись, Марков-Виноградский слег в постель и больше уже не поднялся, несмотря на то что его пользовали хорошие доктора, за которыми сразу послали хозяева.

Последняя запись в дневнике А. В. Маркова-Виноградского сделана его рукой 23 января 1879 г.: «Раннее утро. Завывает ветер, и печи трещат и пылают по коридору, согревая наше аббатство. Тяжкие недуги мои как будто смягчаются после 40-дневных страданий…»

Через пять дней, в ночь с 27 на 28 января 1879 г., Александр Васильевич скончался. 29 января в Прямухино приехал сын Александр, а 1 февраля Маркова-Виноградского похоронили в семейном склепе Бакуниных возле Троицкой церкви.

А. П. Маркову-Виноградскому было 58 лет. По современным меркам, возраст совсем не старческий, в это время большинство людей еще очень активны и даже более или менее здоровы. Да и не только по современным. И в описываемую нами эпоху люди нередко доживали до куда более почтенных годов, сохраняя и силы, и интерес к жизни. Но у героя нашей истории судьба сложилась иначе. Всей душой полюбив женщину, которая была на 20 лет старше его, он за годы совместной жизни полностью соединился, слился с ней, почти растворившись. Об этом говорит все, даже такие мелочи, как то, что, подписывая письма, он, вопреки общепринятым тогда правилам, всегда ставил имя супруги прежде собственного. Живя со «своей душенькой», «своей царицей», на его глазах превращавшейся в «мамашу» и «милую старушку», он раньше времени старился вместе с ней… И даже словно бы частично вместо нее. Не будь в жизни Анны Петровны столь любящего и любимого мужа, его преданности, заботы и поддержки, она при такой тяжелой жизни, без сомнения, скончалась бы куда раньше и в куда более мрачном состоянии души.

Спустя неделю после смерти А. В. Маркова-Виноградского его сын написал А. Н. Вульфу: «Многоуважаемый Алексей Николаевич! С грустью спешу уведомить, отец мой 28 генваря умер от рака в желудке при страшных страданиях в д. Бакуниных в селе Прямухине. После похорон я перевез старуху мать несчастную к себе в Москву, где надеюсь ее кое-как устроить у себя и где она будет доживать свой короткий, но тяжелогрустный век. Всякое участие доставит радость бедной сироте-матери, для которой утрата отца незаменима».

Переезд Анны Петровны в Москву действительно состоялся, и в феврале 1879 г. она вновь поселилась в тех же меблированных комнатах у Тверской заставы. 27 мая 1879 г. Анна Петровна скончалась от паралича, пережив любимого мужа всего лишь на четыре месяца. Почти как в сказке, «жили долго и счастливо и умерли в один день». Вот только сказка получилась какой-то печальной…

По завещанию Анны Петровны ее должны были похоронить рядом с мужем в селе Прямухине Новоторжского уезда. Но, как назло, время выдалось ненастное, зарядили долгие проливные дожди, что совсем нетипично для начала лета. «Точно природа оплакивала ее смерть», – напишут спустя много лет биографы Керн. Дороги размыло, и доехать до кладбища не представлялось возможным. Пришлось похоронить ее там, где ненастье застало путешественников, – в деревне Прутня, в шести километрах от Торжка, на погосте возле каменной церкви Вознесения. Точное место захоронения неизвестно, поэтому рядом с храмом установили символическое надгробие.

Если не брать в расчет родственников, друзей и знакомых, то для общественности смерть Анны Петровны осталась незамеченной. Только через год, как раз в связи с открытием памятника А. С. Пушкину, некоторые газеты и журналы вспомнили о его музе и поместили краткие некрологи. Лучший из них, написанный известным библиографом, историком и публицистом, автором трудов по генеалогии князем Николаем Николаевичем Голицыным, заканчивался словами: «Теперь уже смолкли печаль и слезы, и любящее сердце перестало уже страдать. Помянем покойную сердечным словом, как вдохновлявшую гения-поэта, как давшую ему столько «чудных мгновений». Она много любила, и лучшие наши таланты были у ног ее. Сохраним же этому «гению чистой красоты» благодарную память за пределами его земной жизни».

Могила Анны Керн.

Как ни печально, но со смертью Анны Петровны несчастья семьи Марковых-Виноградских не закончились. Уже упомянутый на этих страницах Осип Правдин вспоминал: «Александр Александрович был очень милый, добродушный и жизнерадостный человек, но непонятно в силу каких обстоятельств не сумел примениться к какому-нибудь делу и часто материально бывал в тисках. …Даже смерть его была какая-то неожиданная и не совсем ясная. У дочери его, Аглаи, был дифтерит… Неизвестно, заразился ли он от нее или неудачно отравился, но в один прекрасный день он ушел с вечера спать, а наутро был найден мертвым, причем, оказалось, что за ночь он для чего-то принял громадную дозу бертолетовой соли… Врачи так и не объяснили, и он унес эту тайну в могилу. Жена его, Елизавета Васильевна, оставшись без всяких средств, служила в провинции кассиршей в театрах, дала образование своей дочери Аглае и сделала из нее дельную актрису…»

Внучка Анны Петровны Аглая Александровна (1874–1941/42) действительно стала артисткой и выступала в провинциальных театрах. Она сохранила дневники, вещи, письма, портреты и фотографии своих родных, передала их биографам и пожертвовала в музеи. По некоторым сведениям, умерла внучка Анны Петровны в блокадном Ленинграде.

Что же касается другой ветви потомков Анны Петровны, то ее дочь Екатерина Ермолаевна дожила в Петербурге до 1904 г. Год ее смерти совпал со 100-летним юбилеем Глинки. «Она скончалась в 86 лет и до последнего момента была ясна в мыслях и вспоминала Михаила Ивановича постоянно всегда с глубоким горестным чувством, – писал сын Екатерины Юлий. – Очевидно, она его любила до конца своей жизни».

Юлий Михайлович Шокальский окончил Морскую академию и стал знаменитым ученым: географом, океанографом и картографом, совершил серию важных научных открытий. Его имя носят Центральный лекторий Санкт-Петербурга, несколько кораблей и более десятка различных географических объектов. Безусловно, Анна Петровна могла бы только гордиться таким потомком.