Ваня и вправду стал разбираться во многом куда лучше своих сверстников. Теперь он не скучал на троне, а сидел напряженный, как струна, вслушивался в разговоры бояр, не ждал объяснений Овчины — сам его спрашивал и с трудом, еще по-детски, начинал понимать азы управления государством.

Война с Литвой затянулась, мальчику уже шел седьмой год. Каждое утро он просыпался с мыслью о победе над Сигизмундом, но с некоторых пор ему особенно ненавистны стали татары, которые совершали набеги то со стороны Казани, то Крыма. Не будь их, никудышный полководец и престарелый правитель Литвы давно был бы разбит наголову.

К Ване приставили учителя-дьячка. Он обучал его не только грамоте, но и истории Руси. Ваня узнал, что сто лет назад всесильный владыка Золотой Орды хан Батый изгнал из своего царства братьев, претендовавших на его престол. Один обосновался в Крыму, другой в Казани. Один с юга, другой — с востока стали делать набеги на Русь, жгли селения, а жителей угоняли в рабство или убивали. Особенно допекал державу казанский владыка Улу-Махмет, ведь его царство было совсем рядом с Московией. Тяжело жилось и коренным жителям — камским болгарам, мордве, чувашам, черемисам. Они искали защиты у Московии, но уж больно много у ней было врагов, и собрать все воинство на востоке, чтобы разом покончить с казанцами, не удавалось. Однажды даже ванин прадед Василий Темный попал к ним в плен и был освобожден только за громадный выкуп.

Теперь княгиня Елена и мамка Аграфена потчевали своего любимца не сказками, а былинами о набегах татар, подлинными рассказами об их коварстве и жестокости. Приглашали слепцов-песенников, они воскрешали перед мальчиком седую старину и подвиги предков. За власть и богатство татары готовы были перерезать глотку даже родной матери, их жестокость и мстительность не знала пределов.

У Вани была прекрасная память, в его голове с первого раза запечатлевалось все напетое и рассказанное, а оно прямо-таки сливалось с сегодняшним днем: вот передрались между собой в Крыму хан Саиб-Гирей и его младший брат царевич Ислам. И все из-за Руси! Завидуя хану, который получил богатые подарки от Сигизмунда за набеги на Русь, Ислам объявил себя царем и сверг хана. Лишившись трона, Саиб-Гирей грозился расправиться с мятежником с помощью турецкого султана. А Ислам не терял времени даром: ссылаясь на прежнюю дружбу с покойным ваниным отцом, который якобы отказал ему перед смертью половину своей казны, Ислам за безопасность южных русских границ требовал себе пушки и денежный дар, во много раз превышавший тот, что дал Сигизмунд старшему брату Ислама. Ни за что ни про что бросить такой откуп неверным бояре и не мыслили, но от имени великого князя Ивана Четвертого послали в Крым заверения в любви и обещание собрать затребованное. Правда, просили подождать, когда казна, опустошенная войной, наполнится… В общем, после дождичка в четверг.

И тут на востоке зашевелились казанские татары. Из сторожевого пограничного городка Касимова, что на Оке, дошли слухи: убит Джан Али-хан — Еналей, как его попросту звали в Москве. Сестра его предшественника Магомет-Амина царевна Горшадна, напоив стражу, пробралась ночью в спальню Еналея и, выполняя закон кровной мести, перерезала ему горло. Казанцы осуждали не Горшадну, а Еналея: надо было вовремя убить царевну, чтобы некому было мстить за брата, и не забывать неписаного закона «око за око, зуб за зуб».

В свое время Москва помогла Еналею утвердиться на троне и тем обеспечила себе мир на востоке. Между влиятельными казанцами постоянно шла борьба за власть: одна группировка стояла за союз с Москвой, другая — с Крымом. Сейчас победили крымчане и пригласили на трон, обагренный кровью Еналея, крымского царевича Сафа-Гирея, брата давнего врага Руси, отвергнутого Москвою хана Магомет-Амина.

Теперь жди беды! Новые хозяева Казани начнут разорять пограничные русские города: Нижний Новгород, Городец, Вольск, Касимов и их посады, рекой польется христианская кровь.

Слухи скоро подтвердились бежавшими из-под стражи казаками, которых споила Горшадна, а также Городецкими и касимовскими татарами. Но они принесли и добрую весть: половина царства казанского не поддержала Сафа-Гирея. Многих больше устраивала Москва, что лежит под боком и на подарки более щедра, чем Крым, обнищавший от постоянных раздоров своих ханов. Эта вторая половина — мурзы со своим войском сотен в пять наездников — не желала сажать на трон чужака Сафа-Гирея. Она выдвинула своего казанца Шигалея. Правда, в последние годы жизни Василия Третьего Шигалей был сослан в Кирилло-Белозерский монастырь за то, что позавидовал московскому ставленнику и своему брату Еналею и замыслил его сбросить, вступив в сговор с астраханцами и ногайцами. Но теперь это дело прошлое, Еналей дал промашку и поплатился жизнью. Тайные послы, присланные к нынешнему главе московского правительства боярину Овчине от казанцев, недовольных Сафа-Гиреем, просили простить и помиловать Шигалея, взять его под свое покровительство и посадить на казанский трон.

Как всегда, Овчина обсудил это предложение казанцев с Еленой, и та одобрила.

— Что нам ершиться? Кто старое помянет, тому глаз вон, так ведь говорят в народе? — засмеялась она. — Мы только выиграем во времени! Сафа-Гирей и Шигалей передерутся за власть, а у нас на восточной границе будет тишь да гладь, да Божья благодать.

Как мать русского государя, Елена старалась во всем, в том числе и в языке, выглядеть русской и часто употребляла народные присловья и поговорки.

Овчина только подивился ее дальновидности и здравому рассудку. На свадьбе великого князя Василия пятнадцатилетняя девочка-невеста поразила его своей красотой и статью. Тогда всю ночь с мечом наперевес скакал он с отцом — конюшим вокруг брачной подклети, в бессильной ревности представляя, как сорокашестилетний Василий ласкает прекрасную литвинку. С тех пор прошло уж не так много лет. Девочка превратилась в опытную женщину, стала великой княгиней. Теперь уже она учила его. И не раз удивляла мудростью суждений. Вот и сейчас добавить было нечего — он лишь посоветовал обсудить просьбу тайных послов на Боярской Думе.

Откладывать не стали, лишь заранее насколько могли растолковали все Ване — пусть говорит на совете, что надобно.

Бояре долго судили и рядили. Каждый хотел показать себя смекалистее других. Некоторые опасались, как бы крымский Ислам-Гирей не выручил войском своего ставленника и брата Сафа-Гирея. Но потом решили, что Ислам-Гирею сейчас только до самого себя: того и гляди, Саиб-Гирей скинет, если турецкий султан подопрет его своим войском. Значит, Сафа-Гирею придется один на один с Шигалеем драться, Руси-матушке это только на руку.

На совет призвали и бывшего казанского царевича Петра. Покойный великий князь Василий сам крестил его и женил на родной сестре Евдокии. Он так доверял ему, что однажды, отбыв на войну, поставил Петра правителем Москвы.

— Сафа-Гирей уже был на троне, пока покойный государь Василий Иванович на его место Еналея не посадил, — сказал Петр. — И с теми, кто Еналея поддерживал, Сафа-Гирей лепешки не поделит и кумыса пить не станет: он их кровью напьется! Послы не лукавят — без Шигалея им никуда! Да и Шигалею без Москвы не жить: кто его еще на трон поставит? Такой мой совет.

Под конец бояре пришли к тому же выводу, что и Елена с Овчиной.

В декабрьскую стужу перевезли Шигалея с его женой и всей челядью из Монастыря в Москву на отведенное им подворье, а через несколько дней назначили хану прием в Думе, который означал переворот в его судьбе и снятие с него многолетней опалы.

К приему готовились как в великокняжеском дворце, так и на московском подворье Шигалея.

Елене и Овчине пришлось долго убеждать Ваню в том, что он должен быть на приеме очень любезен с казанским царевичем.

— Но он же татарин, враг святой Руси, — горячо возражал Ваня. — И в былинах про то поется, и в летописях про то написано.

— Татарин татарину рознь. Вон Петр Абрамович, отец твоей двоюродной сестрицы Анастасии, тоже татарин, а за Русь святую жизнь положит, не раздумывая, — втолковывал ему Овчина.

— Петр Абрамович крещеный, а Шигалей басурман, изменник, тятя его в заточении держал, так ведь? А я, его сын, привечать его должон?

Вырос Ваня, вытянулся, а все же еще ребенок. Вот и кипятится. Но рассуждает здраво, попробуй, возрази.

Бьются великая княгиня и ее любимый слуга и сподвижник, разъясняют мальчику азы дипломатии: государь ради интересов своего народа должен иногда пойти на союз или соглашение.

— С изменником?! — подчеркивает Ваня.

— Но он же раскаялся! И потом надо считаться с решением твоих думных бояр, — строго напоминает княгиня-мать, а в душе не может сдержать ликования: каков молодец! Еще несколько лет, и не она ему, а он ей будет защитой.

Мальчик примолк — не то убедили его, не то просто смирился. Скорей последнее. Внимательно слушает, что когда надо сказать и как себя вести завтра. Повторять не приходится, схватывает все на лету, памятлив на удивление.