Едва отголосили плакальщицы по покойному Василию Третьему, а над Москвою опять колокольный перезвон.

На этот раз не траурный — праздничный.

На Кремлевской площади перед дворцом выстроились полки и словно застыли в торжественном ожидании. У каждого полка свое одеяние: лазоревое, пурпурное, изумрудное. Такого же цвета и хоругви. На хоругвях искусно расшитые лики, драконы, чудища. Подходят все новые и новые полки, прибавляя цвета радуги к выстроившимся рядам.

По ступенькам дворцового крыльца спускаются великая княгиня Елена и боярыня Аграфена Челяднина. Обе в праздничных светлых одеждах, а между ними семенит разодетый в пурпур и золото, похожий на диковинный заморский цветок, княжич. Ваня любопытно вертит головкой: дивно ему все это великолепие.

— Сейчас, Ванюша, ты станешь великим князем и будешь командовать этим войском.

— Всеми полками?! — переспрашивает Ваня, и глаза его загораются восторгом: до сих пор у него были только потешные воины, а эти — настоящие. Да какие красивые!

Особенно нравится Ване передовой полк в белоснежных кафтанах, с белым знаменем и белой хоругвью. Но и лазоревый хорош.

— А вон хоругвь с орлом о двух головах, — говорит мама. — Это приданое твоей бабушки Софьи Палеолог. Она приехала сюда из Византии, и ты наследник не только русских великих князей, но и византийских царей. Вон видишь герб нашей Московии — Елена показала на хоругвь передового полка — раньше на нем был только Георгий Победоносец, поражающий копьем дракона, а теперь над ним простер крылья и двуглавый орел…

Но надо поспешать в Успенский собор, где наследника ждет Митрополит Даниил. С матерью и мамкой Ваня прошел сквозь узкий коридор рослых красавцев рынд. Их сверкающие парчовые кафтаны и остро отточенные топорики на длинных древках соперничают в блеске со снегом на крышах и деревьях.

В соборе Ваню провели мимо клира, сияющего золотом парчовых одежд, на обитое малиновым бархатом возвышение с троном — еще недавно его занимал отец. Оглянулся Ваня — а на него устремлены сотни глаз бояр и боярских детей, дворян, служилого люда, торговцев и ремесленников. Видимо-невидимо народу набилось в собор, а тех, кому не посчастливилось, извещают с паперти о происходящем глашатаи. Их зычные голоса слышны даже Ване и митрополиту на амвоне.

Самые близкие родственники обступили трон, нет среди них только дяди Юрия. Его худого ястребиного лица в кольцах черных кудрей не видно даже в дальних рядах — он очень высокий, выше самых долговязых великокняжеских рынд, которых специально подбирают по росту и могучему телосложению. Значит, уехал дядя в свой Дмитровский удел.

«Вот и хорошо, — думает Ваня, который всегда робеет под его суровым и пронзительным взглядом, — только бы мама и мамка были рядом».

С самого утра, обряжая наследника, они обе твердили ему, чтобы он стоял в соборе тихо, терпеливо и ни в коем случае не плакал, потому что сегодня его сделают великим князем всея Руси.

И Ваня изо всех сил крепился, молчал и не плакал, только побледнел и поглядывал на них то и дело широко открытыми глазами, ища поддержки. Чувствуя его волнение, великая княгиня Елена и боярыня Аграфена улыбаются и кивают ему ободряюще головой. Аграфена даже показала из-под рукава вырезанного из дерева и раскрашенного мишку: дескать, знай, и любимец с тобой рядом.

С амвона к трону подошел и митрополит Даниил, осенил княжича крестом. В притихшем переполненном соборе громогласно зазвучали торжественные слова:

— Бог Вседержитель благословляет своей милостью тебя по воле усопшего твоего родителя Василия Ивановича Третьего. Государь, великий князь Иван Васильевич Четвертый по ряду, владыка Московской, Новгородской, Псковской, Тверской, Югорской, Пермской, Болгарской, Смоленской и иных многих земель и самодержец всея Руси! Добр, здоров будь на великом княжении, на столе отца своего!..

Чьи-то руки держат над головой Вани шапку Мономаха. Ее подарил своему внуку киевскому князю Владимиру византийский император Константин Мономах, и с тех пор она по наследству передается всем великим князьям Руси. Расшитая жемчугом, она сплошь убрана золотыми бляшками, которые переливаются, звенят и дрожат от малейшего движения. Увенчанная золотым крестом на макушке и опушенная по краю соболем, она так тяжела, что даже тятя надевал ее только в торжественных случаях, восседая на троне.

Неужели ее сейчас водрузят на Ванину голову? Мальчик представил себе, как она накроет его глаза и нос, и невольно заслонился ладошкой. Но нет, шапку по-прежнему только держат над головой.

Митрополит приложил ледяной крест к губам Вани, и тут же многоголосый стройный хор грянул, вознося хвалу новому владыке русских земель:

— Многая лета! Многая лета! Мно-огая ле-ета!

От этого шквала голосов затрепетали язычки пламени свечей и огоньки паникадил и лампад. Неведомо как залетевшие в собор птицы заметались в разрисованных куполах. Или это слетелись сами ангелы в обличиях птиц — поприветствовать Ваню?

Теперь он не просто княжеское дитя трех с половиной лет от роду, а великий князь Иван Васильевич, законный государь святой Руси, которого лет через десять назовут в народе Грозным.

Но сейчас мальчик, только что нареченный великим князем, чувствует себя неважно. Долго тянется служба, а после нее десятки разряженных людей по очереди подходят, бьют земные поклоны, целуют детские руки. Ване хочется засунуть их поглубже в рукава накинутой мамой шубейки, подальше от мокрых холодных губ: замусоленные ими пальцы ноют от холода. Но нельзя: у ног Вани все выше вздымается гора подарков его верноподданных, можно ли их обидеть?

Драгоценности, золотые и серебряные сосуды и шкатулки, дорогие меха… Служки едва успевают уносить это добро.

А ноги совсем занемели от долгого стояния. Ваня оглядывается: куда бы присесть? От мелькания красок и блеска драгоценностей глаза устали, веки слипаются.

Спать, хочется спать…

И вдруг чья-то рука просунулась между спинкой тронного сидения и Ваней, и он сел на нее. Оглянулся — да это же дядя Овчинка!

Юный государь не выдержал, прижался к его груди и замер в блаженном, разом нахлынувшем сне.

Так и отнес молодой боярин Иван Овчина Телепнев-Оболенский великого князя во дворец: свернувшегося комочком на груди и сладко посапывающего. Вокруг ходуном ходила, кричала, бесновалась толпа москвичей, приветствуя юного государя. Стены, заборы, крыши были черны от облепивших их людей, воздух дрожал от здравиц в его честь.

А он ничего не видел и не слышал. Он крепко спал.