Кто такой Митяй-Починяй!

Митяй живет в новом городке на улице Космонавтов. Таких городков теперь много строят вокруг нашей столицы. Дома здесь красивые, с балконами. Комнаты тёплые, светлые, удобные. Когда Митяй первый раз зашёл в новую квартиру, он сразу же стал обстукивать пол и стены своим молотком.

— Что ты, сынок, делаешь? — спросил отец. — Я сам этот дом строил. Всё в порядке, можешь не беспокоиться.

Но Митяй всё стучал, стучал, и скоро из соседней комнаты донёсся его басовитый голосок:

— Папа, иди скорее! Здесь пол починять надо!

Оказывается, одна доска была сырая, потом высохла, погнулась и заскрипела. Отец стал объяснять сыну, что через год-два во всём доме будут заново перестилать полы — так положено. Но Митяй только головой мотал:

— Никуда не годится! Надо сразу крепко делать!

Пришлось отцу согласиться — ведь он сам часто так говорит, чего же обижаться?

— Ну если ты у меня такой строгий, прибей эту половицу, чтоб не скрипела.

Достал отец банку с гвоздями, выбрал один потоньше и протянул сыну, а сам спустился к подъезду за мебелью. Когда отец и мать вернулись обратно, то лишь руками развели: пустая банка валялась в углу, зато на половицах сияли серебряные пуговки гвоздей. Пол, ещё недавно гладкий и блестящий, стал рябым от ударов молотка. Митяй, потный и весёлый после нелёгкой работы, с гордостью смотрел на родителей:

— Теперь ни одна доска не будет скрипеть. Я сам все починил.

Рассердилась мать, схватилась было за ремень.

— Ах ты, Митяй-Ломай, вот я тебе сейчас покажу!

Обиделся Митяй, надулся, засопел:

— Я не Ломай, я Починяй!

— Ничего, так даже красивее. Вижу, что из сына добрый строитель получится. Молодец Починяй!

— Молодец, молодец! — похвалил себя и Митяй.

А глаза совсем слипаются: устал Митяй, уморился.

— Иди сюда, помогай, сын! — кричит мать из кухни.

— Ты что, мама, не видишь, я с ног валюсь от усталости, — бормочет Митяй — точь-в-точь как отец после работы — и засыпает прямо на полу, подложив под щёку свой любимый молоток.

 

Как Митяй табуретку чинил

На другой день Митяй отправился на улицу, потому что в квартире он уже всё починил.

А на улице было шумно и весело. Ярко светило весеннее солнце. Звенела капель, дзинькали, отрываясь от крыш, сосульки, журчали ручьи — казалось, вокруг пели маленькие невидимые колокольчики.

Все двери в доме были гостеприимно распахнуты. Возле подъездов урчали большие сердитые грузовики. Люди осторожно снимали с них столы, стулья, диваны, шкафы, всякую другую мебель и ставили на тротуар. Посмотришь — будто большая квартира прямо под открытым небом. Митяй стал ходить по этой квартире и присматриваться, нельзя ли и здесь что-нибудь починить.

Он трогал рукой столы и стулья — не расшатались ли у них ножки. Дёргал ручки у тумбочек — не отклеились ли. Сегодня Митяю явно не везло: столы стояли прочно, платяной шкаф ослепительно сверкал, и ни одна ручка не выдернулась из тумбочек.

Расстроился Митяй — нет настоящей работы, а он не привык бездельничать. И вдруг между важным шкафом и никелированной кроватью он увидел… табуретку! Обыкновенную кухонную табуретку с перекладинками, на которые так удобно ставить ноги.

Табуретка, видно, немало претерпела в своей жизни. Краска на ней облупилась, перекладинки почернели. Митяй качнул табуретку — она скрипнула, будто пожаловалась. Одна ножка подогнулась внутрь, потому что гвоздь наполовину вылез из гнезда. Еще немного — и ножка отвалится.

— Сейчас я тебя починю, не бойся, — успокоил Митяй табуретку. Левой рукой он взялся за ее край, а правой размахнулся и…

— Ты что тут делаешь? — прогремело над головой.

Дальше Митяй не слышал — вместо табуретки молоток ударил по пальцу. Митяй вскрикнул и зажмурил глаза. А когда открыл, то сквозь слезы увидел незнакомого дяденьку. Дяденька был чёрный и очень кудрявый. Даже на руках и на груди у него курчавились волосы.

Дяденька присел на корточки, взял Митяеву руку и изо всех сил подул на ушибленный палец — от этого сразу стало легче.

— Терпи, казак, атаманом будешь! — утешил дяденька и крикнул куда-то назад: — Ириха, неси сюда йод и бинт. Да живее! Одна нога здесь, другая — там!

— Сейчас! — быстро отозвался тоненький голосок.

— Ты кто такой будешь? — спросил дяденька.

— Я Митяй-Починяй.

— Кто-кто?

— Починяй.

— Это у тебя фамилия такая?

— Нет, фамилия у меня Федоров. А Починяй — это меня так зовут, потому что я всё починяю.

Дяденька присвистнул, как мальчишка:

— Что же я тебя сразу не узнал, Митяй-Починяй? Ты такой же рыжий, как отец. И такой же деловой.

Потом посерьёзнел и пожал Митяю здоровую руку.

— Давай знакомиться. Я дядя Коля Токарев. А это моя дочка. Прошу любить и жаловать. Когда она тебя вылечит, приходи к нам табуретку дочинивать. Ну, врачиха, приступай к своим обязанностям.

 

Ириха-Врачиха

Из-за спины дяди Коли вышла толстенькая чернявая девочка, очень похожая на него, только ещё более курчавая. Ресницы у неё загибались вверх и чёрными лучиками расходились в стороны. От этого лицо казалось удивлённым.

Ириха сняла с плеча сумочку с красным крестом и положила на шаткую табуретку.

— Где, мальчик, твоя рана?

— Никакой у меня раны нет.

— А ты не бойся, я укол делать не буду. Я помажу, немножко пощиплет и пройдёт. — Ириха достала из сумочки пузырёк, круглый бумажный свёрток и стеклянную лопаточку.

— Это йод, это бинт, а это мазочка. Давай свой палец и будь мужчиной.

Голос у Ирихи певучий, успокаивающий, совсем как у настоящего врача из детской поликлиники. Митяй даже обиделся. Ему недавно брюки сшили, а она говорит с ним, как с маленьким.

— Я и так мужчина! Не видишь — брюки?

— Это ничего — брюки. Когда моя мама рвёт зуб, она всем своим больным — и в брюках и не в брюках — говорит: «Будьте мужчиной». Так полагается. Я сколько раз была у неё в поликлинике, знаю.

Ириха обмакнула стеклянную палочку-мазочку в йод и помазала вспухший палец.

— Будьте мужчиной! — ещё раз повторила она.

Митяй пренебрежительно скривил губы: неужели эта девчонка думает, что он заплачет? Да никогда в жизни! Митяя даже мать считает мужчиной, и когда зовёт его с отцом обедать, то всегда говорит: «Мужчины, к столу, суп стынет!» А тут какая-то пустяковая царапина!

И чтобы доказать, что он настоящий мужчина, Митяй даже улыбнулся, хотя палец ещё ныл. Но Ириха почему-то не обрадовалась, а опечалилась:

— Что же ты не плачешь? Ты плачь, плачь!

— Я никогда не плачу! — строго сказал Митяй.

— Если бы рана была настоящая, ты бы плакал, — разочарованно протянула Ириха. — Значит, твой палец быстро заживет, и мне некого будет лечить. Пожалуйста, поболей ещё хоть три денька! Ну, пожалуйста!

Голосок у Ирихи был такой жалобный, а глаза такие просящие, что Митяй сразу же согласился.

— Ладно, лечи!

— Давай, я тебя в большую книгу запишу! — Ириха достала из сумочки тетрадь, карандаш и нарисовала какую-то извилистую линию.

— Это вовсе и не буквы! — засмеялся Митяй. — Просто каляка-маляка. Как же ты будешь про меня писать?

Ириха не обиделась.

— Я просто так запомню. А запишу понарошку. Врачи всегда записывают. Ну говори, как твоё имя? Фамилия, отчество?

— Дмитрий Дмитриевич Фёдоров. Только ты меня зови Починяй. Я всё-всё починяю! Ладно?

— Ладно, — кивнула Ириха, — а ты меня зови Врачиха, я всех-всех могу вылечить!

— Ладно, — пообещал и Митяй. Ему всё больше нравилась эта девочка, и он сказал: — Хочешь, я тебе что-нибудь починю?

— А ты и кукольную мебель починяешь? — спросила Ириха. — Понимаешь, мои куклы такие балованные, по постелям прыгают, все сетки продавили.

— Ну, это лёгкая работа! — сказал Митяй и не выдержал прихвастнул. — Я такую работу одним пальчиком за одну минуту сделаю.

Обрадовалась Ириха, запрыгала, в ладоши захлопала.

А про Митяя и говорить нечего. По правде сказать, он боялся, как бы ему не оказаться в новом доме без всякого дела.

И вот такая удача!

 

Почему Мишуку зовут Почемукой

Вдруг откуда-то сверху раздался отчаянный рёв. Ириха-Врачиха вздрогнула:

— Наверно, кто-то заболел!

Со всех ног она бросил ась вверх по лестнице, Митяй едва поспевал за ней.

Вот и третий этаж. Оказывается, ревел мальчишка, совсем маленький — лет пяти на вид. И не только ревел, а ещё и стучал кулаком по перилам.

— Ты почему ревёшь? Что у тебя болит? — налетела на него Ириха.

— Я не ревлю, я просто кричу, — возразил мальчишка обыкновенным голосом.

Глаза у него были совсем сухие, словно и не он орал минуту назад. И не только сухие, но какие-то весёлые, озорные, любопытные. Да и сам мальчишка был очень интересный — маленький, худенький и такой весь белёсый, будто его только что мукой обсыпали. Митяю даже захотелось подуть на его ресницы — мучную пыль сдуть.

— А почему ты стучал кулаками? — строго спросила Ириха.

— По перилам…

— Да я не об этом спрашиваю, — перебила его Ириха. — Вот бестолковый! Зачем ты стучал?

— Они меня прогнали гулять, а я не хотел. Мне с ними весело. — И неожиданно обратился к Митяю: — А почему ты такой рыжий?

— А тебе какое дело? — рассердился Митяй. — Почему ты сам такой белый?

— Ага! — обрадовался мальчишка. — Я так и знал, что ты спросишь. Я белый потому, что много молока пью. А почему, ты думаешь, на небе облака плавают?

Не знаешь? А я знаю: это дым из заводов идёт, и получаются облака. А почему дождь идёт?

Что за странный человек: то ревёт, то вопросы задаёт без передышки. Митяй растерянно пожал плечами и слегка попятился.

— Потому что на небе получается дырка и через неё протекает вода, — одним духом выпалил мальчишка. — А почему гром гремит? Тоже не знаешь?

— Хватит тебе почемукать! — остановила его Ириха. — Распочемукался! Ты лучше скажи, почему тебя из дому прогнали?

Мальчишка сразу приуныл и шмыгнул носом.

— Почему-почему… Потому и прогнали, что Почемука. Люблю спрашивать. А если мне про всё знать охота? Мама говорит, у меня особая детская болезнь, она так и называется — «почемукина». От этой болезни только в школе вылечивают. А в школу меня ещё не возьмут, мне только шесть лет.

— А почему тебя сейчас прогнали? — добрым голосом спросила Ириха.

— Потому что у нас сегодня новоселье. Гости пришли. Я их обо всём спрашивал. А мама говорит: «Мишука, дай ты людям отдохнуть. Иди на двор, поиграй там». А я не пошёл. И она меня прогнала.

Митяю стало жаль Почемуку — разве можно из дому больного человека выгонять?

— Хочешь с нами играть? Я тебе все игрушки починю.

— Хочу! — закричал Мишука-Почемука, да так оглушительно, что спящая на подоконнике кошка вскочила и в испуге стремглав умчалась на пятый этаж.

— А я тебя от всех болезней вылечу, — пообещала Ириха. Ей нравился этот маленький горластый мальчишка, и, чтобы сделать ему приятное, она добавила: — Я тебе такое лекарство придумаю, что ты быстро вырастешь и тебя вместе с нами в школу примут.

 

За мной нужен глаз да глаз

Митяй-Починяй, Ириха-Врачиха и Мишука-Почемука очень сдружились. Вместе гуляли, вместе играли. Про таких друзей говорят — водой не разольёшь.

По утрам раньше всех встаёт Митяй и сразу после завтрака отправляется будить Ириху.

Перед дверью Ирихиной квартиры Митяй проверяет, в порядке ли у него нос. Для этого Митяй смотрит на кончик носа сначала одним глазом, а потом другим — если смотреть сразу двумя, то ничего не увидишь. Конечно, на самом кончике носа что-то чернеет! Ничего не поделаешь, Митяй человек очень любопытный и суёт нос во все дырки и щели.

Митяй достаёт из кармана платок и старательно стирает пятнышко. Потом стучит в дверь, потому что ещё не достаёт до звонка. Тётя Тоня, Ирихина мать, всегда спрашивает:

— Что там за мышь скребется? — и, отворив дверь, удивляется: — Ах, это ты, Митяй! Здравствуй!

— Здравствуйте, — отвечает Митяй, — я не скребусь, а стучу.

Непонятная эта тётя Тоня. Каждое утро она принимает Митяя за мышь. А потом спрашивает:

— Где это ты с курами клевал?

Но сегодня обошлось без кур, не зря Митяй натёр нос до блеска. К такому носу трудно придраться.

Тётя Тоня насмешница, и хотя Митяй не любит, когда над ним смеются, но на тётю Тоню не сердится. Она хорошая: весёлая, добрая, ватрушками угощает.

— Проходи, проходи, — приглашает тётя Тоня, — пока Ириша завтракает, поиграй в её уголке.

Ириша любит покушать. Пока она завтракает, можно много всяких дел переделать. Поэтому Митяй не спеша отправляется в кукольную квартиру, которая расположена за кроватью. Здесь ему всё знакомо: больные куклы лежат в кроватях, выздоравливающие сидят в креслах. Везде чистота, как в настоящей больнице. Митяй придирчиво осматривает мебель, но все стулья и кровати в полном порядке — Митяй не раз уже их починял. Он даже склеил новую мебель из спичечных коробков. Хорошая получилась мебель, красивая, прочная! И ещё Митяй сделал Ирихе бормашину, точь-в-точь такую, какой её мать больным зубы починяет. Он выпросил у отца рыболовный крючок и привязал его ниткой к ножке Ирихиной кровати. Получилась прекрасная бормашина. Даже тётя Тоня залюбовалась:

— Не бормашина, загляденье!

— Починяй! — кричит из кухни Ириха. — Почини столик для куклы-малютки. Вчера Мишука его сломал.

Митяй принимается за дело, но тут из прихожей доносится громкий и частый стук и нетерпеливый голос:

— Почему долго спите?

Это, конечно, Мишука. Тётя Тоня открывает ему и, как всегда, говорит:

— Здравствуй, Мишука. Первым долгом нужно здороваться, а потом уже спрашивать.

Мишука всегда забывает поздороваться, потому что всякие вопросы не дают ему покоя.

— А почему Ириха еще завтракает?

Никто не отвечает — вопрос этот ненастоящий. Теперь уже все в доме знают, что Мишука задаёт вопросы просто по привычке. Если бы Ириха не завтракала, а лежала в постели или одевалась, Почемука спросил бы: «А почему Ириха ещё не встала? Не умылась? Не оделась?»

Ничего не поделаешь, такой уж он человек.

— Сиди вот здесь! — говорит тётя Тоня и показывает на стул, который ей хорошо виден из кухни.

— Почему здесь? — протестует Мишука. — Я лучше к куклам пойду.

— Нет, нет! — испуганно кричит Ириха из кухни. — Не ходи к моим куклам!

— Почему? — возмущается Мишука.

— Сиди здесь, — успокаивает его тётя Тоня, — и не спрашивай. Сам знаешь — почему.

Мишука тяжело вздыхает: что поделаешь, если ему так хочется знать, что находится внутри у кукол и вообще у всяких игрушек. Однажды Ириха поручила Мишуке сделать операцию своей любимой кукле-мигалке. Конечно, не правдашную: понарошку. А Мишука распорол ей живот, вытащил вату и выковырял прекрасные куклины глаза. Теперь лежит мигалка день и ночь с открытыми глазами — совсем сна лишилась.

— Мишука, не подходи к телевизору! Не тронь радиоприемник, сколько раз тебе говорить! Поставь на место часы! — то и дело командует тётя Тоня. — Не будешь слушаться, отошлю к бабушке.

Мишука покорно садится на указанный стул и даже руки складывает на коленях. Сидит и молчит. Даже странно становится: Мишука — и вдруг молчит. Вид у него совсем больной, и Митяю жалко приятеля. Ведь если его прогонят, Мишутке придется домовничать с бабушкой, которая очень больна, а поэтому часто раздражается и кричит на внука: «И когда ты в школу пойдёшь, наказанье моё? У меня руки до тебя не доходят, а за тобой нужен глаз да глаз!»

— Я больше не буду, — отвечает Мишука тёте Тоне. — Только вы меня не гони́те, дома скучно.

— Хочешь этот коробок? — говорит Митяй и протягивает ему спичечный коробок. Пусть ломает, не жалко!

Но Мишуке коробок не нужен.

— Я уже его знаю, он неинтересный, — и вздыхает. — Когда же я в школу пойду?

 

Как Ириха и Мишука из-за солнышка чуть не подрались

— Пойдёшь, скоро пойдёшь, — утешает его тётя Тоня. — А теперь ступайте, мальчики, на балкон. Вот я со стола уберу и покажу вам школу.

На балконе жарко. Июньское солнце едва выглянуло из-за крыши, а уже припекает вовсю. По небу плывут облачка — белые-белые и кудрявые, как волосы куклы-мигалки.

— А из чего, думаешь, эти облака получаются? — хитро спрашивает Мишука.

— Из дыма, — отвечает Митяй, — ты же сам говорил — из дыма.

— А вот и нет! — торжествует Мишука. — Вовсе не из дыма. Это тучи — из дыма, а облака — из мыльных пузырей. Когда пускают мыльные пузыри, то они поднимаются в небо, собираются вместе, вот и получаются белые облака.

— Вот придумал! Сколько же мыльных пузырей нужно? Видимо-нивидимо!

— А ребят на свете сколько? — спрашивает Мишука и сам отвечает: — И ребят видимо невидимо, и если каждый хотя бы по пузырику пустит, знаешь, какие облачища получатся? А чтоб такие — совсем мало надо пузыриков!

— Выдумщик ты! — сердится Митяй, но объяснить, как облака получаются, не может и от этого еще больше сердится.

— Ой, Митяй-Починяй! — Глаза у Мишуки вдруг округлились. — Что это у тебя за пятнышки на лице? Ты, наверно, заболел! Когда я корью болел, тоже был весь в пятнышках.

Испугался Митяй: а вдруг он и вправду заболел? Кому же охота летом валяться в постели? Но тут Митяй увидел своё отражение в оконном стекле и понял, что Мишука смеётся над его веснушками.

— Эх ты, гляди как следует! Это медные гвоздики. Меня папа гвоздиками починил, чтобы кожа не трескалась!

Митяй даже языком прищёлкнул от удовольствия: ловко он про свои веснушки придумал!

Мишуке эта выдумка тоже понравилась:

— Хорошие гвоздики! Ты и меня почини, у меня тоже кожа трескается! — И он погладил пальцем царапину на щеке.

— Пусть тебя кошка починит! — захохотал Митяй. Вчера он сам видел, как соседская кошка оцарапала Почемуку. И за дело: он хотел узнать, почему у неё хвост торчит трубой, и отогнул хвост вниз, но так ничего и не узнал, только царапину получил.

— А я знаю, а я знаю! Это веснушки! — тоненьким голосом затянула Ириха, которая уже позавтракала и вышла на балкон. — А у кого веснушки, того солнышко любит!

— Тебя, значит, солнышко не любит — у тебя веснушек нет, — недовольно фыркнул Мишука.

У Ирихи, и правда, кожа гладкая, смуглая, без единого пятнышка.

— Нет, любит, нет, любит! — Ириха запрыгала и захлопала в ладоши. — Я загорелая, значит, солнышко меня любит! А тебя не любит — ты белый!

— Вот как поддам! Тогда будешь знать, почему я белый: потому что много молока пью!

Чуть не подрались Ириха с Мишукой.

 

Какая она, наша школа!

Вышла на балкон тётя Тоня, строгая, серьёзная, в светлом летнем пальто — на работу собралась.

— А ну догадайтесь, — говорит, — где ваша школа?

Стали ребята вокруг смотреть — со второго этажа далеко видно. Только нет ничего похожего на школу.

Рядом два пятиэтажных дома, в них люди живут. А напротив забор. Длинный, серый, неинтересный. А за забором лес ощетинился, будто перевёрнутая щётка.

— Ну кто из вас самый догадливый?

Молчат ребята, даже Почемука молчит — уж очень трудный вопрос.

— Да вот же она! Перед самыми вашими носами! — смеётся тётя Тоня. — Видите ограду?

— Видим!

— Радуйтесь! Это и есть ваша школа!

Молчат ребята, школу-ограду рассматривают; не нравится им такая школа.

— А почему у нее крыши нет? — спрашивает Почемука. — Как же мы будем учиться под открытым небом? Ведь нас дождь замочит!

— Или мороз заморозит! — качает головой Ириха.

— Или гроза убьет! — басит Митяй.

— Потерпите, будет вам и крыша! — улыбается тётя Тоня и застёгивает пальто на все пуговицы. — Ну, до свиданья. Мне пора!

— А когда она будет? — крикнул ей Митяй вдогонку, да опоздал: дверь хлопнула, застучали по лестнице каблуки — ушла тётя Тоня в поликлинику.

Внизу в подъезде хлопнула дверь, на крыльцо вместе с тётей Тоней вышла и Мишукина мать.

— Мама, ты куда? — кричит Мишука с балкона.

— На работу.

— А где твоя работа?

— В школе, — отвечает мать и машет платком. — До свиданья!

— Почему в школе? В школе не работают, а учатся! — изо всех сил кричит Мишука.

Но мать уже не слышит. Вот она в последний раз взмахнула платком и скрылась за поворотом.

Что это за нехорошая привычка у взрослых — загадку загадают, а отгадку сказать забудут? И уйдут. А ты мучайся, ломай голову — разгадывай!

 

Что там, за оградой!

Тихо в доме — все на работе. Некому ответить на Мишукины «почему».

— Давайте разбудим бабушку и спросим, — предлагает Мишука.

— И не выдумывай! — замахала на него руками Ириха. — Бабушка больная, её нельзя беспокоить. От беспокойства больные ещё сильнее болеют.

Ириха врач, ей лучше знать. Когда заходит спор о болезнях, ребята слушаются Ириху.

Может, самим во всём разобраться?

Пошли ребята на улицу, А на улице урчат громадные грузовики. У них в кузовах песок и какой-то серый порошок, мелкий-мелкий, как дорожная пыль. А на других грузовиках трубы и кирпичи, большие плиты — их называют блоками. Грузовики выстроились друг за другом в длинную очередь. Очередь тянется вдоль забора и исчезает за поворотом.

Когда последний грузовик проурчал мимо, ребята, взявшись за руки, перебежали дорогу.

Чох, чох! — ухало что-то за оградой.

— Кто это там чохает? — с беспокойством спросил Почемука.

— Я, когда была в зверинце, — ответила Ириха, — то там тоже кто-то пыхтел. Только я не знаю кто. Было очень много взрослых, и я между их ногами разглядела большие лапы с когтями.

Вдруг за оградой что-то пронзительно завизжало. Ириха вздрогнула и замолчала.

— Не бойся, — успокоил ее Митяй, — в деревне у бабы Кати поросёнок всегда так визжит, когда голодный.

— Нет, это не простой поросёнок, — опасливо прошептала Ириха. — Он дикий. Я его в зверинце видела. Только он визжал потише.

— Значит, их много, может, сто! — сказал Мишука.

Ириха поёжилась.

— Пойдёмте лучше домой!

— Не бойся, у меня же молоток есть! — успокоил её Митяй и вытащил из кармана свой блестящий молоток, с которым никогда не расставался.

Ириха сразу повеселела и перестала проситься домой.

Вот и забор. Издалека он казался низким, а вблизи будто вырос.

— Давайте найдём в заборе щёлочку и посмотрим, — предложил Мишука.

— А вдруг Чох-чох тебе глаз когтями выцарапает? — страшным шёпотом спросила Ириха.

— Не выцарапает. Мы будем в узкую щёлочку смотреть, в неё лапа не пролезет.

Мишука нашёл щёлку да так и прилип к ней.

— Ну говори, что там?

От нетерпения Ириха и Митяй стали дёргать его сзади за штаны.

— Ничего не видно!

Наконец Мишука уступил место. Стали Ириха и Митяй по очереди в щёлку смотреть. И верно: перед глазами одни серые блоки — всё загородили.

Пошли ребята другие щёлки искать. Много щёлок нашли, но так ничего и не увидели. Значит, надо пробраться за ограду. А узнать, что там, по ту сторону, хочется все сильнее. Просто невмоготу!

 

Школа ещё маленькая, ей надо подрасти!

Мимо медленно проехал грузовик с прицепом.

— Дяденька! — как можно вежливее окликнул шофёра Мишука. — Где тут вход? Мы идём, идём и никак не дойдём.

— На стройке не место для баловства, — строго сказал шофёр и затормозил.

— А почему так поросёнок визжит и Чох-чох вздыхает?

Шофёр усмехнулся:

— Визжит электрическая пила, а ухает «баба», которая вбивает в землю сваи — специальные такие столбы из железобетона.

Вспомнил Митяй свою бабу Катю. Старенькая она.

— Провезите нас, дяденька. У меня молоток есть. Я помогу бабе столбы вколачивать.

Губы шофёра разошлись в улыбке.

— А ты не жалей «бабу», она не живая. Это машину так называют. Эх, была не была! — Шофёр распахнул дверцу кабины. — Садись, детвора. Довезу до ворот, а там сами шагайте. На стройке начальник строгий.

Забрались ребята в жаркую, пахнущую бензином кабину. Рявкнул грузовик и медленно покатил. Вот и ворота. А в воротах строгий сторож стоит, покрикивает:

— Куда едешь? Глядеть надо!

Уговор есть уговор — сошли ребята с грузовика, дальше придётся самим пробираться. Теперь сторожа видно лишь наполовину. Между колес широко расставлены его сапоги. Большие, серые от пыли. А над сапогами — брюки, тоже серые, не разберёшь, из какого материала сшиты. Совсем запылили грузовики сторожа. И чем больше он на них кричит, тем сильнее они урчат — сердятся.

Совсем заробела Ириха:

— Пошли домой, а то еще побьёт.

— Не побьёт, — прошептал Мишука. — Мы спрячемся за колёсами, он нас и не разглядит.

Но сторож оказался глазастым.

— Стой! — закричал он грозно. — Вы куда, сорванцы?

Машина враз взяла с места, колёса промелькнули мимо, и ребята оказались лицом к лицу со сторожем. На нём была пятнистая серая рубаха, а на голове — носовой платок, концы которого были связаны над ушами и потешно топорщились в стороны. Может быть, поэтому сторож показался ребятам не очень страшным. И лицо смешное — полосатое. Это капельки пота проложили дорожки.

— А ну, шагайте сюда! — сторож поманил ребят, стащил с головы платок — и она вдруг заискрилась на солнце. Ветер взъерошил рыжие волосы, будто костер раздул. Потом сторож вытер лицо и словно маску снял: вместо грязных полосок на лице проступили знакомые веснушки.

— Дядя Дима! — в один голос закричали Ириха и Мишука.

— Папа! — ахнул Митяй. — Неужели это ты?

— Я, — подтвердил дядя Дима. — А вот кто вам позволил сюда прийти?

— Мы сами. Это же наша школа, вот мы и пришли, — протараторил Мишука.

— Школу еще не построили. Вот когда построим, тогда милости просим. А сейчас здесь не учатся, а работают.

— Значит, это не школа, а завод?

— Школа, только маленькая. Ей ещё надо подрасти, — засмеялся дядя Дима. — Вот подрастёт, тогда и приходите учиться.

 

Какие наряды раздавал дядя Дима

— А почему школа растёт? Разве она живая?

— Кто это тут почемукает? — спросил тоненький голос за спиной у ребят. — Уж не мой ли сын? Ну, конечно! Мишука, что ты здесь делаешь?

Почемукина мать, тётя Люба, остановилась в воротах. Маленькая, сын ей по плечо. Брови сдвинулись в одну стрелку. Из-под стрелки строго смотрят глаза, синие, как лёд на речке.

Очень серьёзная мать у Мишуки.

— Ничего не делаю, — виновато пробормотал он, — просто разговариваю с дяденькой сторожем.

— Это почему же ты меня в сторожа определил? — спросил дядя Дима.

— Потому что сторожа всегда у ворот или у дверей стоят и никого без пропуска не пропускают.

В это время где-то на стройке зазвенел колокольчик, и к воротам потянулись люди. Одни уходили, а другие садились в тени у забора, развёртывали узелки с едой, неторопливо закусывали. Подошёл к воротам и дядя Коля, отец Ирихи, в комбинезоне, в рубашке с засученными рукавами.

— Что это ты хозяев в дом не пускаешь?

Приободрились ребята — выходит, они хозяева!

— Тут им не место. Упадёт что на голову, тогда уже поздно жалеть.

— Сейчас обеденный перерыв. Пусть походят, посмотрят, что к чему. Потом лучше школу будут беречь. Разреши, командир!

Весёлый дядя Коля подмигнул ребятам: не робейте, мол, своего добивайтесь!

И правда, сдался в конце концов дядя Дима.

— Ладно, подождите минутку. Вот только наряды раздам.

Сел Мишука в сторонке — готов ждать хоть сто минут, так всё здесь интересно. А Митяй совсем загордился, от отца ни на шаг не отходит. Еще бы, кому не лестно быть сыном командира стройки. Даже Ириха с него глаз не сводит. Только ей интересно другое — очень хочется ей посмотреть, какие наряды будет раздавать дядя Дима. Ириха знает толк в нарядах, немало она перешила их для своих кукол.

— Пап, а пап, — шепчет она отцу, — пойди скажи дяде Диме, чтобы он себе один чистый оставил, а грязный в прачечную отдаст.

— Эх ты, выдумщица! — смеётся отец. — На языке строителей наряд — это задание. А дядя Дима — прораб, вроде командир на стройке. Даст он тебе наряд-задание, и ты должен его в срок выполнить. Ведь стройка у нас срочная — к первому сентября в эту школу придут учиться ребята. Поэтому и дисциплина у нас строгая, как у военных.

 

Командиры не только командуют

— А почему дядя Дима ворота сторожил? — спрашивает Мишука. — Ведь командиры только командуют.

— Плох тот командир, который только командует.

Мишука недоверчиво шмыгает носом: наверно, смеётся дядя Коля! Да нет, вроде не смеётся.

— Представь себе, — говорит дядя Коля, — на фронте во время боя пулемёт вышел из строя, а пулемётчики ранены. Тут уж командиру не до команд. И пулемёт надо самому наладить, и бой вести. Иначе какой же он командир?

Верно. Хоть и живёт Мишука в мирное время, но не раз глядел фильмы о войне. Страшно! Пули свистят, мины взрываются, самолеты бомбы бросают. Воздух гудит, земля дрожит! Идут солдаты в бой, а командиры всегда впереди.

Выходит, и у Митяя такой отец! Столпились вокруг него строители, слушают задания, головой кивают: правильно, мол, командир, командуешь!

Завидно Мишуке — нет у него отца, только бабушка да мать. И та маленькая, худенькая.

— Пап, а ты почему не командир? — спрашивает Ириха отца.

Хохочет дядя Коля, ерошит дочкины кудри.

— Почему не командир? И я командир. Целой бригадой командую. А ну, хлопцы, не пора ли за дело? — кричит он.

И сразу в ответ откликаются несколько голосов. Люди встают, натягивают брезентовые рукавицы — к работе готовятся. Берёт и дядя Коля свои рукавицы, хлопает их друг о друга — пыль взлетает облаком.

— А у меня папа тоже был командир. Он летал в небе, а потом разбился, — говорит Мишука и отворачивается, потому что в носу начинает пощипывать. А это не к добру: могут закапать слезы.

— Знаю, знаю. Твой отец был всем командирам командир. — Мишука чувствует на голове руку дяди Коли. Рука большая, а лёгкая, как у матери. И гладит щекотно, так что невольно хочется рассмеяться. — Но и мама у тебя не хуже. А знаешь ли ты, Мишука, кто на стройке твоя мать?

— Кто?

— Крановщица. Самый, можно сказать, важный человек. Богатырь.

Веселеет Мишука — и от ласковой большой руки, и от похвальных слов про маму. Да только не очень-то верит: какой же она богатырь? Шутит дядя Коля.

 

Две школы

Теперь рядом с домом растут сразу две школы. Одну строят Митяй, Ириха и Мишука, а другую — их родители. И хотя у ребят школа размером поменьше, но в остальном ничем не отличается от той, настоящей, что с каждым днем все выше и выше поднимается за оградой. С тех пор как ребята побывали на стройке, они стали настоящими строителями.

Митяй вбивает в землю палки-сваи. Правда, палки не железобетонные, а деревянные, но тоже очень крепкие. Хороший получится фундамент. Долго на нем школа простоит.

— Чох-чох, — говорит Митяй, чтобы больше походить на «бабу», потому что его молоток стучит тук-тук, а не чох-чох, как надо.

— Ириха, скоро у тебя будет готов бетон? — кричит Мишука. — Живей поворачивайся. Надо школу обязательно к первому сентября построить, а то твоим куклам негде будет учиться.

— Сейчас! — отвечает Ириха. Теперь она уже не врач, а строитель. Своих кукол Ириха срочно вылечила, они отдыхают, сил набираются. С первого сентября Ириха решила всех отдать в школу. Пора им ума-разума набираться.

Бетон делают из песка, мелких камешков, серой дорожной пыли. Ириха сидит в песочнице и месит бетон руками, совсем как тесто.

— Долго ты ещё будешь возиться? Мне скоро бетон понадобится! — кричит Мишука.

Он бродит по всему двору, разыскивает кирпичи и камни для стройки. Сначала ребята решили класть школу из кубиков с картинками. Они очень похожи на блоки, из которых строят настоящую школу. Но дома узнали об этой затее и спрятали кубики. Приходится самим разыскивать кирпичи. Когда Мишука находит несколько хороших камней, он превращается в грузовик: урча, подруливает к стройке, разгружает их возле Митяя. Камней набралась целая куча. Мишуке не терпится складывать стены, вот он и кричит на Ириху.

А Ириха уже устала. Тяжёлая это работа — замешивать бетон.

— Починяй кончил! Починяй — герой труда! — говорит довольный Митяй. — Все сваи вколотил. Чох-чох! — вздыхает он последний раз и вытирает пот со лба. — А теперь я буду командиром стройки!

Обидно Ирихе. Мишука был сначала грузовиком — возил блоки, а теперь станет каменщиком — будет класть стены. Починяй был «бабой» — вколачивал сваи, а теперь будет начальником. Надо и ей профессию переменить!

— Что же ты за командир? — говорит Ириха Митяю. — Командир должен всё знать, а ты бетон месить не умеешь. Давай-ка поработай на моём месте, поучись. Я буду командиром!

 

Ириха меняет профессию

Рассердились мальчишки. Митяй покраснел, и лицо у него стало такое же рыжее, как волосы, а веснушки пропали. А Мишука, наоборот, так побледнел, будто его сметаной намазали.

— Женщины командирами не бывают, — заявил Митяй. — Ты забыла, кто на стройке самый главный начальник? Мой папа. А здесь я буду начальником. Я, Починяй, всё делать умею.

— Если тебе надоело месить бетон, — надув губы, сказал Мишука, — то иди домой и лечи своих кукол!

До слёз довели Ириху. Катятся из её глаз блестящие горошины, и вытереть нельзя — руки в бетоне. А по щекам уж ручьи бегут.

— Не хочу я быть врачом! Я буду крановщицей! Крановщица самый важный человек на стройке. Богатырь!

Переглянулись мальчишки и давай хохотать. Мишука смеётся тоненько, даже повизгивает, и Митяй от него не отстаёт: гогочет, за живот схватился.

— А что вы без воды на стройке сделаете? — кипятится Ириха. — Вот закрою кран, тогда узнаете! Ни рук помыть, ни воды попить, ни бетон замесить!

Вдруг какая-то сила оторвала Мишуку от земли, и он взлетел на воздух. Это мать незаметно подошла сзади и подбросила сына вверх.

— Ой, мама! — обрадовался Мишука. — Ты уже кончила работу!

— Обеденный перерыв! — сказала мать улыбаясь. — Пошли есть пироги. Что это вас так развеселило? И почему у тебя, Иринка, лицо будто кисточкой разрисовали?

— Это от пота, — объясняет Ириха. Не хочет признаться, что плакала. — Очень я устала бетон месить. Вспотела.

— Что же вы её, мужчины, не сменили? — пристыдила мальчишек тётя Люба. — На стройке нельзя так. У нас, строителей, есть закон: один за всех, все за одного.

— А мы её уже сменили! — захохотал Митяй. — Она у нас теперь крановщица!

— Настоящая работа! — похвалила тётя Люба. — Значит, мы с тобой, Иринка, сегодня вместе заступаем на смену. Выходит, у нас с тобой праздник!

Притих Мишука: какой такой праздник? И что сделалось с матерью? С тех пор, как погиб отец, глаза у неё печальные, холодные, а сейчас расцвели, как васильки.

— Сегодня, ребята, я краном управлять в первый раз буду. Видите мой кран?

Повернулась Ириха к забору, а школу едва видно — второй этаж только начали строить. Зато высоко поднялась над забором вышка, вся из железных решёток, а на самом верху вышки такая же решётчатая перекладина, похожая на стрелу. Один конец стрелы короче, с тяжёлым грузом для равновесия, другой — длиннее, со шнуром на конце.

— Какой же это кран? — удивилась Ириха. — Вовсе это и не кран. Это вроде весов.

Засмеялись опять мальчишки, а хуже всего, что тётя Люба с ними заодно, от смеха даже голову назад запрокинула. Давно ребята не видели её такой весёлой.

— Так и быть, приходите после обеда на стройку! Сегодня я там главная, договорюсь, чтоб вас пропустили. Поучишься, Ириха, как на кране работать. Ведь ты крановщица!

 

И маленькие мамы могут быть богатырями

Очень аппетитный обед сегодня бабушка приготовила — лапшу с курицей и пирожки с повидлом. В другое время Мишука уписывал бы за обе щёки, а сейчас сидит за столом как на иголках: скорее бы увидеть, как мать краном командует.

Наконец мать встала из-за стола и вместе с сыном отправилась на стройку. Спустились по лестнице, а у подъезда уже Ириха и Митяй ждут их не дождутся.

На стройке и правда было торжественно, как в праздник. Тёте Любе жали руку, желали «ни пуха ни пера», букет полевых ромашек поднесли.

Помахала тётя Люба букетом и стала подниматься по отвесной железной лестнице, всё выше, выше. Вот уже и лица не разглядеть, только концы головного платка трепещут на ветру да букет ярким пятном мелькает между решёток. Один цветок выпал, долго летел, пока не упал перед Мишукой. Страшно ему стало.

— Мама, держись крепче! — закричал он в тревоге.

Мать такая маленькая, легкая, кажется — дунет ветер и сбросит на землю.

Дядя Коля погладил Мишуку по голове:

— Не бойся, твоя мать сильная, цепкая, не свалится.

А Ириха о другом беспокоится: не проглядеть бы, откуда вода из этого большущего крана польётся — сверху или снизу. Если сверху, то дождь получится — всех замочит. Вот бы хорошо! Уж очень пыльно на стройке, промыть бы тут всё как следует.

Водит глазами Ириха вверх — вниз, вверх — вниз, как бы чего не прозевать!

Тётя Люба почти до самой стрелы добралась. Там железный домик висит, стеклянными окошками сверкает. Очень похож на скворечник и еще — немного — на кабину самолета.

Вдруг длинный конец стрелы прочертил в воздухе дугу и наклонился. На стальных канатах, как паук на паутинке, спустился вниз большой крюк. Рабочие нацепили на него целую плиту с окнами и балконными дверями. Потом стрела плавно поднялась, а вместе с нею и плита. Она медленно поплыла над блоками, над бетономешалкой, над головами людей. Мишука даже дыхание затаил. Вот так мама! Выходит, она и в самом деле богатырь! Значит, не шутил дядя Коля. Каменщики на стене глаз с крана не сводят, кричат непонятные таинственные слова: «Вира!», «Майна!», руками размахивают, как милиционер на дорожном перекрёстке, показывают, куда плиту ставить. И плита послушно — то вверх, то вниз, то немного в сторону передвигается в воздухе. И опускается точно на указанное место.

Загляделась Ириха на всё это. Чудеса, да и только! А о главном забыла. Где же вода? Не может же кран без воды работать. На то он и кран, чтобы из него вода текла… А может быть, она уже текла? Неужели Ириха проморгала самое главное?

— Вы не видели, куда вода утекла? — дёрнула она дядю Диму за рукав.

Дядя Дима с трудом отвёл глаза от крана.

— Какая вода?

— Которую тётя Люба из крана выпускала.

Услышали мальчишки и давай хохотать.

— Эх ты, Врачиха! Это кран не водяной, а подъёмный! Сильный, как слон! Кого тётя Люба захочет, того он и перенесет.

Подняли Ириху на смех при всём народе, чуть до слёз не довели. Хорошо еще, дядя Дима их приструнил, Ирихе сказал:

— Смотри повнимательнее, раз крановщицей решила стать. Красивая профессия.

— Очень красивая! — согласился Мишука.

Стеклянная кабина купается в голубых лучах, блестит на солнце, как ракета, вокруг только птицы летают. И кажется Мишуке, что ещё минута — и полетит эта ракета в небо.

 

Ириха управляет краном

Не по дням, а по часам растёт школа. Месяц назад только кран махал над забором могучей железной рукой да сверкал стеклянной кабиной, будто гигантским глазом подмигивал. А сегодня школа глядит через забор окнами четвёртого этажа. Работа кипит вовсю. Да и у ребят дела неплохи, трудятся не покладая рук. Ириха стала крановщицей, Мишука — такелажником, а Митяй — монтажником.

Зорко следит Ириха за тем, как работает кран, повторяет его движения. Вот взлетела вверх стрела, описала дугу в воздухе и опустилась за новым блоком. Ириха не зевает: опускает руку-стрелу, и Мишука-такелажник вкладывает в неё блок-камешек.

— Вира! — кричит Мишука, а это на строительном языке означает — поднимай вверх.

Плывёт по воздуху огромный блок, крепко держит его кран в своей могучей руке. Плывёт по воздуху и Ирихина рука с камнем.

— Майна! — сигналит Митяй-монтажник, а это значит — опусти.

— Майна!.. Вира!.. — то и дело доносятся голоса со стройки. И вот уже блок прочно встал на своё место.

— Вира!.. Майна!.. — сердито кричит Митяй: не нравится ему, как Ириха опускает блок на стену.

Ириха послушно передвигает камень. Но на Митяя сегодня не угодишь.

— Ты что зеваешь? — кричит он. — Я тебе говорю «майна», а ты поднимаешь! Какая же ты крановщица: «виру» от «майны» не отличишь!

— А ты что-нибудь одно кричи — или «вира», или «майна», — обижается Ириха.

Спорят Ириха с Митяем, а работа стоит.

— Перестаньте! — совестит их Мишука. — Моя мама уже блок подняла, а вы ссоритесь. Так мы никогда школу не построим.

Утихомирились спорщики, за дело взялись. Солнце печёт всё сильнее, даже сквозь панамку припекает, Уже и есть захотелось. Скоро на стройке зазвенит колокольчик на обеденный перерыв.

— Мишу-у-ка! — протяжно зовёт с балкона бабушка. — Куда ты запропастился? Наказанье моё! Иди обедать.

— Я маму дождусь! — изо всех сил кричит Мишука: бабушка глуховата.

— Иди, горе моё! Смотри, матери нажалуюсь! — грозит бабушка.

Вот и тётя Тоня идёт из поликлиники. Значит, не ошиблась бабушка — пора обедать.

 

Как Мишука строителям помогал

Разошлись ребята по квартирам. А за окном визжат лебедки, машет железной рукой кран — полным ходом идет работа.

Ириха ещё обедала, когда Мишука застучал в дверь.

— Что это ты так стучишь? Сломаешь дверь, кто чинить будет?

— Починяй починит, — скороговоркой ответил Мишука и позвал Ириху. — Собирайся скорее! Мне бабушка велела маме обед отнести. Сегодня у них перерыв короткий, домой приходить некогда, — и Мишука показал узелок, от которого очень вкусно пахло.

— Ай-я-яй! — расстроилась тётя Тоня. — Совсем замотались люди! А что делать: лето на исходе, учебный год на носу. — И тоже пошла обед собирать для Ирихиного отца.

Тут и Митяй явился с судком в руках — и его снарядили на стройку.

— Давай, давай, Ириха, быстрее! Что ты никак не наешься! — торопят мальчики.

А Ириха никак не может от каши оторваться — уж больно вкусна рисовая каша с молоком! Любит Ириха покушать, оттого и кругленькая. А тут ещё мать уговаривает:

— Ешь медленнее. Горячее не глотай — обожжёшься.

Но вот и Ириха из-за стола поднялась. Схватил Мишука свой узелок, бросился к двери, чуть судок Митяя не опрокинул.

— Стой, Мишука, поспешишь — людей насмешишь! — кричит ему вслед тётя Тоня.

Мишукина бабушка тоже выглядывает из дверей, поучает внука:

— Не мельтеши, Михаил! Тише едешь — дальше будешь!

После этих советов и напутствий шагают ребята к стройке медленно и торжественно, как на параде. Митяй несёт судок на отлёте: как бы не разлить! Ириха держит авоську с кастрюлей перед собой на расстоянии, чтобы не обжечься. Только Мишука прижимает свой узелок к груди: от него так вкусно пахнет, а Мишука, как всегда, торопился и не успел поесть.

Зашли ребята в ворота, а на стройке тихо, будто вымерло. Только голубь воркует, видно, по ошибке сюда залетел.

Ириха чуть не заплакала от огорчения:

— Опоздали! Наверно, в столовую ушли.

— Дольше бы ела! — напустился на неё Мишука. — Говорил я тебе!

— А кого мне слушаться — тебя или маму? Мне мама велела есть.

Расшумелись ребята, один другого обвиняет. Даже голубь перестал ворковать — прислушивался, о чём спор.

— Вот наконец и наши кормильцы!

Оглянулись ребята, а в пролёте окна тётя Люба платочком машет. Забеспокоилась Ириха:

— А где мой папа?

— Здесь, целый и невредимый, только голодный как волк.

Заторопилась Ириха к подъезду, споткнулась, чуть суп не разлила. Спасибо Митяю — удержал, да ещё сказал:

— Не торопись. Тише едешь — дальше будешь.

Совсем как Почемукина бабушка. Уж таким Митяй уродился — взрослых слушает, всё у них перенимает, поэтому и знает больше.

Тётя Люба навстречу выбежала, помогла ребятам забраться по крутому настилу на первый этаж.

Здесь было прохладно. Рабочие сидели на ящиках и закусывали. В пролётах окон свободно гулял ветерок.

Ириха постелила на ящик газету, сняла с кастрюли крышку.

— Ох как пахнет соблазнительно! — покрутил носом дядя Коля.

— Твой любимый, с фрикадельками! — сказала Ириха и покраснела, будто не суп, а её похвалили.

Почемука тоже развернул свой узелок, а там жареные пирожки с капустой. Такие пахучие, что от одного запаха голова кружится.

— Ну и молодцы! Знаете вы с бабушкой, что мне по вкусу! — обрадовалась тётя Люба.

Митяй составил вместе два ящика и застелил их платком. Это стол. Рядом поставил ящичек поменьше — это стул. Потом разобрал судок — получились три кастрюльки. В первой суп, во второй — каша, а в третьей — кисель.

— После такого пира я и вторую смену без передышки работать смогу! — смеётся дядя Дима.

С аппетитом обедают строители: кто хорошо работает, тот и ест хорошо. Глядя на них, и сытому есть захочется. А о голодном и говорить нечего. Глотает Мишука слюнки — и откуда их столько взялось? Только успевай глотать.

— Что это ты, сынок, облизываешься? — спросила тётя Люба.

— Это я так. Это от ветра. У меня от него всегда слюнки текут, — придумал Мишука и отвернулся, чтобы не видеть соблазнительных пирожков.

Ириха не выдержала, прыснула: поделом тебе, Мишука! Не надо торопиться!

— Ох, ну и наелся! Больше не могу! — вздохнул дядя Дима. — Ну-ка помогайте, ребята!

Замотали головами Митяй с Ирихой — оба основательно дома заправились.

— И я уже сыт. Куда же мне деть эту куриную ножку? — сказал дядя Коля и почему-то посмотрел на Мишуку.

— Пирожки — пальчики оближешь! — похвалилась тётя Люба. — Но вот этот последний пирожок я уже съесть не в силах!

И тоже посмотрела на сына.

Хочет Мишука головой помотать, как Ириха и Митяй, да не получается. Совсем непослушная стала голова, еле-еле ворочается. И язык не слушается. Вместо «я не хочу» чуть не сказал «очень хочу!». Беда, да и только!

Встал дядя Дима из-за стола-ящика, усадил Мишуку на стул-ящик.

— Выручай, Мишука! Строители всегда выручают друг друга!

А дядя Коля положил перед Мишукой удивительно вкусную куриную ножку.

— Помогай, друг!

Хорошо помог Мишука — в один миг забелело дно в кастрюльке с супом, куриная ножка превратилась в гладкую косточку, а пирожок моментально растаял во рту, как сахарный петушок.

— Молодец! Настоящий помощник! — смеются рабочие.

 

Сокол, а без крыльев, лес, а без деревьев

Вот и звонок залился: кончился обеденный перерыв. Поднялась тётя Люба в стеклянную кабину, разошлись по своим рабочим местам строители.

— Папа, можно мы школу посмотрим? — спросил Митяй.

— Некогда сейчас, сынок, по стройке гулять. Посмотрели в прошлый раз — и хватит.

Вздохнула Ириха, засопел Митяй, шмыгнул носом Мишука — очень хочется по школе пройтись. Ведь в прошлый раз школы почти не было, а сейчас она вон какая вымахала — в четыре этажа! Пожалел дядя Коля ребят, заступился:

— Пусть со мной идут — посмотрят, как моя комплексная работает.

Обрадовались ребята, побежали за ним. Крупно шагает Ирихин отец, торопится, видно, к своей комплексной машине. Еле поспевают ребята.

— Осторожно, осторожно! — то и дело предупреждает дядя Коля.

Почемука идёт вслед. Не хочется ему под ноги смотреть — хочется спрашивать. Что это за машина такая — комплексная? И как она работает? Видно, очень интересная машина. И кто этой машиной управляет? И почему она работает не на улице, как кран? Значит, она не очень большая, если в доме умещается?

— Дядя Коля, а что это такое — комплексная?

— Потерпи, Мишук, сейчас сам увидишь.

— Хорошо, я потерплю, — соглашается Мишука и вздыхает: ничего не поделаешь, взрослые «почемукиной болезнью» не болеют, вот и не понять им, как это трудно — не задавать вопросов.

Всё выше и выше поднимаются ребята по лестнице: вот и четвёртый этаж. Здесь ещё нет перил — того и гляди, вниз полетишь. На лестничной площадке сложены доски, стоят ящики с раствором, чаны с красками. Поднял Мишука голову, а сквозь потолок небо голубеет, солнышко любопытно заглядывает, лучами-пальцами стены прощупывает, будто проверяет, всё ли в порядке. Покачал Митяй головой:

— Дядя Коля, почему у вас крыша дырявая? Дождик пойдёт, учеников замочит. Надо починить!

— А это ещё не крыша! — смеётся дядя Коля. — Наверху пятый этаж строят. Потом крышу настелим.

Зашел дядя Коля в просторный зал с высоким потолком, ребят пригласил.

— Вот она, моя комплексная! — говорит. — Прошу любить и жаловать!

Смотрят ребята во все глаза — где же она, эта комплексная?

Возле стен из простых, необструганных досок сколочены полки, каждая полка — в рост человека. Две девушки в платочках, повязанных до самых бровей, набирают раствор из ящика на плоские деревянные подносы, подают наверх рабочим. Раствор растекается по подносу, словно густая геркулесовая каша — вот-вот через край польётся. Но рабочие быстро подбирают его маленькими треугольными лопаточками и бросают на стену. Залюбовались ребята ловкой работой, только Мишука ходит по залу, во все углы нос сует — комплексную машину ищет.

— Мальчик, не подходи близко к Лесам. Упадёт сокол — расшибёт тебе голову. Будешь потом реветь.

Совсем растерялся Мишука — какие такие леса, какой такой сокол? И почему сокол упадёт на его голову? Ведь лес от школы далеко, хотя его и видно из окна. А сокол не страшен — пусть падает! Мишука быстро его поймает. Только вот где клетку раздобыть?

— Дядя Коля, можно мне вот этот пустой ящик взять?

— А для чего он тебе?

— Для сокола. Как только он упадёт мне на голову, я его цап-царап — и в ящик! А потом в клетку пересажу.

Смеётся Ирихин отец, ерошит светлые Мишукины волосы, хитро щурит глаза-угольки:

— Ну, если ты такой выдумщик, то отгадай загадку: «Сокол, а не птица, работает, а без рук, летает, а без крыльев».

Вздыхает Мишука, сопит Митяй, кряхтит Ириха — никак не отгадывается трудная загадка.

— А вот вам и отгадка! — Дядя Коля поднял плоский деревянный поднос с пола, положил на него раствора, подал рабочему.

Рабочий подхватил поднос, передал его выше — тому рабочему, что под самым потолком стоял. Ещё немного — и полетел поднос-сокол из рук в руки вниз — за новой порцией раствора. И верно: сокол, а не птица, летает, а без крыльев, работает, а без рук. Только где же леса без деревьев, в которых этот сокол живет?

Пригляделся Мишука и сам отгадал. Леса без деревьев — это те самые полки, с которых рабочие стены штукатурят. За этими полками и столбиками, которые их держат, стен, как за лесом, не разглядишь.

Ирихе леса явно не нравятся — без них здесь было бы куда просторней и красивей.

— А эти леса так и будут здесь стоять, когда ребята в школу учиться придут?

— Не бойся, они в школе и на всякой стройке — временные гости. Как только стены оштукатурят и покрасят, так их сразу и уберут.

Пока дядя Коля объяснял это дочке и Митяю, Мишука полез на леса по доске, на которой вместо ступенек были планочки приколочены. Надо же было ему, наконец, отыскать комплексную машину!

— Эй, ты куда, пострел? — сердито закричал на него дяденька с усами, такими седыми, будто он их в раствор обмакнул. — А ну марш обратно! Здесь нельзя баловать.

— А я и не балую-ю! — захныкал Мишука. — Я машину ищу-у-у! Ком-плек-сну-ю-ю!

Старается Мишука, трёт сухие глаза, со стороны и впрямь кажется — вконец разобиделся парень. Митяй с Ирихой только посмеиваются — они уже давно знают эту Почемукину хитрость, а взрослые и не догадываются. Вот и дядя Коля попался на удочку:

— Не ругай его, дядя Егор. Моя вина: обещал объяснить про нашу комплексную, да забыл.

Посадил дядя Коля Мишуку на одно колено, дочку и Митяя — на другое, стал объяснять. Оказывается, комплексная — это вовсе и не машина, а люди: седоусый дядя Егор, его товарищи-строители, две девушки, которые подают им соколы с раствором. А все вместе они — бригада. Сегодня все в бригаде — штукатуры: покрывают стены школьного зала штукатуркой, чтобы они были ровными и не пропускали зимой тепло. А потом станут малярами — будут стены красить, паркетчиками — застелят пол паркетом. Вставят в окна стёкла — превратятся в стекольщиков. Это и значит работать комплексно — всё делать от начала и до конца.

 

Мастер и мастерок

— И я тоже комплексная, — похвасталась Ириха, — я и врачом работаю и крановщицей.

— И я! И я комплексный! — в один голос закричали Митяй и Мишука.

Девушки у растворного ящика прыснули со смеху. Надул губы Митяй: не любит он, когда над ним смеются.

— Чего смеётесь? Я всё починять умею.

— Правда, правда! Он всё-всё починяет. Его так и зовут: Митяй-Починяй, — подтвердила Ириха, — а меня — Врачихой, а вас как?

— А нас Олями.

— Обеих?

— Обеих.

Девушки смеются. Сверкают белые зубы, сверкают глаза под платочками. Под одним карие, под другим синие. Смеются, а про дело не забывают.

— Оля, раствор! — командует чей-то голос с лесов, и кареглазая Оля проворно поднимает над головой сокол с раствором.

— Оля, тёрку! — требует другой штукатур, и синеглазая Оля ловко забрасывает на подмоет гладкую доску, которой разравнивают раствор, чтобы стена была ровной, гладкой.

Разобиделся Митяй — не верят Оли, что он Починяй. Покраснел, пыхтит, как паровоз, ещё немножко — и пар от него пойдёт. Хочется ему что-нибудь такое девушкам сказать, чтоб не смеялись. Да только что сказать?

— Вы не комплексные, а я комплексный! — наконец выпаливает он. — Я дома всё перечинил, Ирихе мебель починил, табуретку починил… Вот…

Сразу на душе стало легче.

— Молодец, молодец, что и говорить! — похвалила кареглазая Оля, но смеяться не перестала, а синеглазая Оля хоть смеяться и перестала, но не похвалила, а даже отругала:

— А ты поменьше хвастайся, побольше учись. У нас в бригаде настоящие мастера, как на подбор. Вот мы с Олей строительную школу кончили, а всё ещё ученицы — здесь, на стройке, учимся. Смотри, как ловко дядя Егор справляется!

Стал Митяй смотреть. И правда — ловко. У дяди Егора раствор с лопаточки ляпается точно туда, где его не хватает, ровным-ровным слоем покрывает стену. Засмотрелся Митяй на дядю Егора: легко и красиво у него всё получается, как у жонглёров в цирке. Захотелось Митяю встать на его место, чтобы так же летали в его руках лопаточка с раствором, сокол и тёрка.

«Совсем лёгкая работа! — подумал Митяй. — Вот бы кто взял меня в помощники, я бы тогда всем показал…»

И бывает же такое: дядя Егор словно угадал его мысли и крикнул:

— А где мой мастерок?!

Смекнул Митяй: дядя Егор мастер, а его помощник — мальчишка вроде Митяя, потому его мастерком и кличут. Наверно, вышел куда-то, а дело не ждёт — нужна дяде Егору подмога! Неужели Митяй не справится? Пусть Оли-насмешницы посмотрят и убедятся, что он никакой не хвастун, а самый настоящий мастерок на все руки! Сорвался Митяй с места, вихрем пронёсся мимо Оль, взлетел на леса:

— Я здесь, дядя Егор! Чего вам?

— Давай, давай мастерок! Не знаю уж, как и обронил! — дядя Егор не глядя протянул к нему руку с раскрытой ладонью. Смутился Митяй, никак не поймёт, чего дяде Егору надо. Осмотрелся кругом — ничего под ногами, кроме обломка кирпича, не валяется. Поднял Митяй кирпич и вложил в протянутую ладонь.

— Да ты что, парень? Мастерок мне, а не кирпич… Не понимаешь, так не лезь под руки. Оля, подай мастерок!

Снизу протянулась рука со знакомой треугольной лопаточкой — так вот что такое мастерок!

Тихонько спустился Митяй с лесов, на Оль взглянуть боится — опять засмеют. Встал позади Ирихи, затаился. Не слышно смеху, только голоса сверху, как команда:

— Оля, раствор!

— Тёрку!

— Сокол!

Кипит работа — до смеха ли Олям? Наверно, забыли про Митяя. И вдруг кареглазая спрашивает:

— А где же тот мальчик, Починяй?

— Куда же он делся? — забеспокоилась и синеглазая Оля.

— Я здесь! — пробасил Митяй. Очень он обрадовался, что Оли его Починяем назвали.

— Иди сюда, помоги! — говорит синеглазая Оля, а кареглазая протягивает ему мастерок и сокол, а на соколе — немножечко раствора лежит.

— Поди в тот угол, подмажь. Видишь, там штукатурка отвалилась.

Митяй придирчиво заглянул в глаза Олям — не смеются ли? Нет, нахмурились даже. Повеселел Митяй, взял сокол, прижал краем к груди, как делает это дядя Егор. Только что это он такой тяжёлый и неудобный? Зачерпнул Митяй раствора на мастерок, ляпнул на стену, а раствор во все стороны разлетелся, на стене лишь капельки прилипли, зато Ирихино платье и Мишукины штаны на славу проштукатурились.

— Эх ты, недотёпа! — захныкала Ириха.

— Мазила! — протянул Мишука.

— Лиха беда начало! — подмигнула кареглазая Оля.

— Научишься! Не всё сразу, — подбодрила синеглазая Оля.

 

Как Митяй настоящим делом занялся

Расхотелось Митяю быть штукатуром. Решил он поискать другую работу. Огляделся вокруг — все делом заняты. Ирихин отец на леса залез — штукатурит. Оли раствор подают, а Ириха с Мишукой в углу пыхтят — мастерком учатся работать. Взял Митяй свой молоток, выскользнул за дверь, спустился на второй этаж, заглянул в двери просторных комнат. Это и есть классы, в которых ребята станут учиться. Здесь сладко пахнет свежей краской. Тихо, нарядно, торжественно.

А в коридоре шум. Одни рабочие мажут пол тягучей черной смолой, другие быстро укладывают светлые гладкие планки — паркет. Красивый узор получается, вроде ёлочки. Походил Митяй вокруг рабочих — не найдётся ли здесь для него дела? Глаз у него зоркий — быстро разглядел неполадку: одна планка выше других поднялась.

— Дядя, можно я эту паркетинку приколочу? — попросил Митяй.

Вдруг сзади как завизжит что-то!

— С дороги, с дороги! — раздался голос.

Оглянулся Митяй — прямо на него катит машина, похожая на большой электрополотёр, а от машины мелкая стружка летит. Толкает перед собой машину сердитый дяденька. Отскочил Митяй, прогудела мимо машина. Поискал Митяй глазами неровную планку, а её уже нет. Обстругала пол ловкая машина, все планки сравняла.

Заглянул Митяй в чан, потрогал полуостывшую смолу, а она сразу прилипла к рукам, как липучка для мух.

— Смотри, приклеится нос к битуму, потом не отдерёшь. У нас один такой любопытный без носа ушёл!

Митяй невольно за нос схватился, а он чуть к пальцу не приклеился.

— Что, на месте? — хохочут паркетчики. — Считай, тебе повезло!

Стал Митяй нос платком тереть, да не тут-то было — битум будто прирос к коже. Испугался Митяй, чуть не заревел — неужели на всю жизнь нос чёрным останется?

Пожалели его паркетчики, почистили нос соляркой, которой машинное масло и всякие липучки отмывают. Заблестел нос, как начищенная пуговица.

После этого происшествия Митяй всякий интерес к паркетному делу потерял.

Спустился он на первый этаж, пошёл по длинному коридору. На приставной лестнице под самым потолком электромонтёр провода прилаживает. Увидел Митяя, закричал:

— Отойди, отойди, мальчик, током ударит!

Отскочил Митяй — с током шутить нельзя. Однажды захотелось посмотреть, что у розетки внутри и почему лампочка загорается, когда штепсель в розетку втыкают. Отвинтил розетку, дотронулся до голой проволоки, а его как тряхнет!

Обошёл Митяй электромонтёра, дальше побрёл. С пятого этажа голоса долетают, команда: «Вира!», «Майна!» — там крышу настилают. А здесь тихо. Гулко разносятся голоса и шаги в пустынном коридоре, только электромонтёры свое дело заканчивают. Понурился Митяй — нет для него и здесь подходящей работы.

И вдруг из конца коридора донеслось весёлое: тук-тук, тук-тук!

Будто дятел в лесу стучит. Обрадовался Митяй, помчался на знакомый звук, влетел в распахнутые двери и — остановился. Такого просторного зала, таких широких окон он ещё не видел ни на одном этаже. В простенках леса поднимаются до самого потолка. На лесах рабочие стены красят. Макают резиновые валики в вёдра с краской и катают эти валики по стене. Одна зелёная дорожка набегает на другую, и вот уже слились они в сплошное ровное зелёное поле.

Загляделся Митяй — вот бы ему тоже стену покрасить! — да сейчас не до этого: любимая работа рядом. Побежал Митяй в угол, откуда стук доносился. Смотрит — матрос доски приколачивает. Настоящий матрос, в бескозырке, на околыше надпись. Хотел Митяй прочесть, да две первые буквы незнакомые. Зато следующие четыре легко прочёл и даже шёпотом повторил:

— Бе-да. Беда.

Пригляделся Митяй — а пол вокруг гладкий, хорошо настелен — доска к доске. Зачем в него лишние гвозди вгонять? Не утерпел — спросил:

— Дядя матрос, вы что делаете?

Поднял матрос голову. Глаза зелёные, как морская вода, и в крапинку, совсем как Митяев веснушчатый нос. Очень занятные глаза!

— Гвозди топлю!

Усмехнулся Митяй — кто же гвозди топит? Гвозди приколачивают.

— Это физкультурный зал, — сказал моряк и несколькими ударами так вогнал гвоздь в доску, что даже шляпки не стало видно. — Здесь ребята будут бегать, прыгать, играть в баскетбол, в волейбол. Если не утопить — гвозди из гнёзд вылезут. Ребята будут спотыкаться, носы и коленки разбивать. А мы гвозди утопим, шпаклевкой замажем, краской покроем. Будут носы и коленки в целости и сохранности.

— Дядя матрос, давайте я вам помогу! — попросил Митяй. — Я тоже топить умею.

— Помоги! — согласился матрос. — Только вот задача: лишнего молотка у меня нет.

— У меня есть! — обрадовался Митяй и вынул из кармана свой молоток. А чтобы матрос не раздумал, облюбовал один гвоздь, нацелился и с трёх ударов ловко утопил его.

— О, да мы, оказывается, товарищи по профессии! — похвалил матрос Митяя и протянул ему руку: — Тогда давай знакомиться! Читать умеешь?

— Умею! Нас в детском саду научили.

— Тогда читай: мое имя на бескозырке написано!

— Бе-да! Беда! — по складам прочитал Митяй знакомые буквы.

— Сам ты беда бедовая! — сказал матрос и небольно щёлкнул Митяя по носу. — Не «беда», а «Победа»!

— Победа! — повторил Митяй и засмеялся. — Это не ваше имя, это так корабль называют, на котором вы служите! Я знаю!

— Правильно. Только не служу, а служил. Но зовут меня все-таки тоже Победа, потому что мое имя римское — Виктор по-русски значит «Победа».

Задумался Митяй: как ему лучше назваться? Дмитрий — неплохо. Только полное имя всегда с отчеством называют. А Митяй звучит несолидно, вроде чего-то не хватает.

— А я Починяй. Я всё починяю, вот меня и зовут Починяй.

— Хорошее имя! — одобрил Победа.

И они опять взялись за работу.

Тук-тук! — стучит молоток Победы.

Тук-тук! — поддакивает молоток Починяя, будто хочет сказать: «Хорошо работаем! Очень хорошо!»

 

Как Ириха-Врачиха человека от смерти спасла

— Ой-ё-ёй! — вдруг закряхтел Победа и за палец схватился. — Вот что значит во время работы лясы точить! Ишь какую занозу под ноготь вогнал!

Бросил Митяй свой молоток, спросил виноватым голосом:

— Больно? — Ведь это он дядю Победу от дела отвлек.

— Больно не больно, а неприятно: если занозу не вытащить, рука распухнет, придётся лечиться.

Засопел Митяй. Последнее это дело — лечиться. Сиди дома, принимай лекарства, на улицу и носа не высовывай. Митяй по себе это знает.

— Эй, девушки-красавицы! — крикнул дядя Победа. — Кто из вас самый ловкий! Спасайте человека от смерти!

Спустились девушки-маляры с лесов, ахают, охают, а помочь не могут: руки у них грязные, ни йоду, ни бинтов нет.

— Заражение крови может получиться, если заноза гнилая.

— В больницу бы тебе, к врачу!

Обрадовался Митяй — про Ириху-Врачиху вспомнил.

— Дядя Победа, потерпите минуточку, сейчас вас обязательно спасут! — завопил вдруг Митяй и пулей вылетел из зала.

Не передохнув, он поднялся на четвёртый этаж, распахнул дверь и крикнул:

— Ириха, беги, на первом этаже человека ранило!

Митяй думал, что все всполошатся, а уж Ириха — всех больше. Да не тут-то было! На лесах никто даже и не взглянул в сторону Митяя, а Ириха, заляпанная раствором, оглянулась и спросила:

— Где ты пропадал? Я, видишь, как здорово штукатурю!

— Вот бессердечная!

— Чего ты там шепчешь? — спросила Ириха.

— На первом этаже раненый! — чуточку отдышавшись, пропищал Митяй.

— Что же ты до сих пор молчал? — Ириха бросила мастерок и — в дверь. — Папа, я к больному!

Митяй с Мишукой за ней — нельзя оставлять товарища в такой ответственный момент!

Бежит Ириха-Врачиха, а на боку у нее сумочка с красным крестом прыгает — с этой сумочкой Ириха никогда не расстаётся, как Митяй-Починяй — со своим молотком.

Мишука первым примчался в зал и сразу закричал:

— Расступитесь! Скорая помощь приехала! Врач идет!

Расступились маляры, озираются: где же врач? Никому и невдомек, что про Ириху речь. А она времени не теряет — расстегнула сумочку, расстелила на табуретке марлю, разложила на ней своё медицинское хозяйство: пузырёк с йодом, бинт, вату, мазочку.

— Где больной? — спрашивает.

— Я больной, — сказал дядя Победа и палец с занозой протянул.

Осмотрела Ириха палец, нахмурилась, сказала по-маминому:

— Очень трудный случай. Придётся удалить. Мне нужна вода. И ещё иголка. И ещё спички.

— Шла бы ты, девочка, домой! — вздохнула тетенька маляр. — Здесь не до игрушек.

— Вы не думайте, тётенька, я умею. У меня мама врач, она меня лечить научила. Вон спросите Митяя, я тоже его лечила.

— Лечила, лечила! — подтвердил Митяй. — Она правильно лечит.

— Пусть лечит! — сказал дядя Победа и протянул Ирихе спички.

Поверила тётенька маляр, принесла воды в ковшике, полила Ирихе на руки. И иголку дала.

Зажгла Ириха спичку, прокалила на огне иголку да ещё йодом протёрла — всех вредных микробов убила. Сказала докторским, строгим голосом:

— Отвернитесь, больной. Если будет больно — кричите, Не стесняйтесь. Только не дёргайтесь, мне не мешайте.

Смеётся дядя Победа, не отворачивается.

— Что вы, товарищ врач! Я матрос, мне не к лицу кричать.

Тут прибежал Мишука.

— А почему вы из флота ушли? Почему на стройке работаете? Почему вас Победой зовут? — набросился он на больного.

Всё выспросил Почемука. И про броненосец «Победа», на котором тот служил, и про строительный техникум, который только что кончил вместе с Олями, и про то, что со временем будет работать прорабом — начальником стройки.

— Почему же вы не командуете, как дядя Дима? Почему гвозди приколачиваете?

— Иначе нельзя! — смеётся дядя Победа. — Что же это за командир корабля, который матросскую службу нести не может? Что же это за командир стройки, который гвоздя приколотить не сумеет?

— Я тоже прорабом буду! — говорит Митяй. — Я уже починять умею. И гвозди топить.

— Умеешь, умеешь! — соглашается дядя Победа и улыбается, будто и не у него занозу вытаскивают.

Подходящее у человека имя!

— Всё! — вдруг сказала Ириха. — Смотрите, больной, свою занозу!

Заноза оказалась длинной и красной от йода. Победа с уважением вертел её в пальцах.

— Ну и Ириха! Ну и врачиха! Человека, можно сказать, от смерти спасла! Вот спасибо! Вот выручила!

— Пожалуйста! Пожалуйста! — скромно отвечает Ириха и собирает своё медицинское хозяйство в санитарную сумочку. — Только смотрите — два часа после операции ничего есть нельзя.

— Садитесь, товарищ врачиха! — сказал Мишука, когда они втроём вышли на улицу. — Вот «Скорая помощь»! Она повезёт вас к больному.

Никакой «Скорой помощи» у подъезда не было: Мишука её придумал. Но Митяй не удивился бы, если сейчас и вправду к ним подкатила «Скорая помощь» и увезла Ириху к больному — такая она была сейчас важная, настоящий доктор!

Мальчики проводили Ириху до самой квартиры и в знак уважения к её врачебному таланту в четыре ноги постучали в дверь.

Тётя Тоня сразу же набросилась на Ириху с упрёками:

— Как не стыдно! Бродит неизвестно где! Я с ног сбилась — ищу!

От Ирихиной важности вмиг и следа не осталось.

— Мама, я человека от смерти спасла! — робко оправдывалась она.

— Правда, правда, спасла! — горячо подтвердил Мишука. — А то бы он умер от заражения крови!

— Честное-пречестное слово — спасла! — поклялся и Митяй. — Не ругайте Ириху!

— Ну уж если спасла!.. — тётя Тоня улыбнулась и больше не ругала дочку. У кого же хватит духу ругать человека за то, что он больного от смерти спас?

 

Школа будет сдавать экзамен

Однажды утром Мишука проснулся и потянул воздух носом: пахло любимыми мамиными духами. Мать стояла у зеркала в шёлковом голубом платье и праздничных туфлях-лодочках и красиво укладывала волосы.

Удивился Мишука: сегодня не воскресенье, а мамин комбинезон висит на вешалке. Взглянул на часы: половина девятого. Уже полчаса мама должна работать на стройке.

Тик, да не так, тик, да не так! — укоризненно отстукивают часы на стене.

— Мама, сегодня Первомай? — спросил Мишука.

— Нет, Первомай был весной.

— Значит, октябрьские праздники?

— Нет, до осени еще далеко.

— Может, День авиации?

— Нет, сынок.

Лопнуло у Мишуки терпение:

— Почему же ты тогда, мама, на работу не идёшь?

— Потому что сегодня очень важный день: сегодня мы, строители, школу сдаём.

— Куда сдаёте? В починку? В ремонт? В металлолом? Зачем же сдавать такую красивую, совсем новёхонькую школу в починку?

Вместе с бабушкой Мишука не раз сдавал стоптанные туфли в починку, приёмник — в ремонт, а заржавленный керогаз и прохудившееся ведро — в металлолом. Но ведь это были совсем старые вещи!

— Не беспокойся: не в починку, не в ремонт и не в металлолом. Приёмочной комиссии.

— А что такое приёмочная комиссия?

— Это очень знающие люди — архитекторы, инженеры, пожарники. Будут проверять, всё ли сделано, как надо, нет ли каких неполадок. Словом, будет сегодня школа вроде как экзамен сдавать!

Вот это новость: школа будет сдавать экзамен! Мишука знал, что экзамены сдают старшие школьники, а вот о том, что школа тоже сдаёт экзамен, слышал впервые.

— Мамочка, миленькая, хорошенькая, самая лучшая! — взмолился Мишука. — Возьми меня на экзамен. Я у тебя за спиной спрячусь, меня никто и не заметит! Возьми, пожалуйста!

— Возьми его, а то он тут покоя не даст мне своими почемуками! — попросила и бабушка. — А мне сегодня не до него, совсем спина разболелась. Видать, к ненастью.

— Возьми, мамочка, а то бабушке будет плохо! — подтвердил Мишука.

— Ну и хитрец ты у меня! — засмеялась мать. — Ладно, собирайся. Да быстрее, не то школа без нас экзамен сдаст.

Никогда ещё Мишука не одевался так быстро и так аккуратно. Лицо и руки отмыл до блеска, даже сам повязал на груди ненавистный бант — белый, в горошину. Только бы мама не передумала!

Вышел Мишука из дому гордый, торжественный. Глядь, а по лестнице спускаются Ириха и Митяй со своими отцами, и тоже все важные! У Ирихи бант на голове, а на Митяе — новая ученическая форма.

— Эй, Ириха! — крикнул Мишука. — А я в школу иду. Школа будет экзамен сдавать!

— Подумаешь! — протянула Ириха. — А я иду к школе на день рождения! Видишь, какая нарядная?

— Мама, что же у школы — экзамен или день рождения? — спросил Мишука.

Смеётся мать:

— И экзамен, и день рождения.

 

Как бы школа от дождей не размокла!

Митяй новой ученической формой очень гордится — то берег поправит, то куртку одернёт. И говорит так важно:

— Мы с папой будем школу сдавать комиссии.

Мишука стащил с себя малышовый гороховый бант и потихоньку спрятал в карман. А чтобы Митяй не больно-то задавался, сказал:

— И неправда, и неправда! Это моя мама школу сдаёт, а вовсе не ты!

— А вот и я тоже! — Митяй ещё выше задрал свой веснушчатый нос. — Я весь пол в физкультурном зале перечинил!

— И я тоже сдаю! — качнула бантом Ириха. — Я целый угол на четвёртом этаже заштукатурила.

— А я разве не штукатурил? — закричал Мишука.

— Вместе строили, вместе и сдавать будем, — вмешался дядя Коля. — О чём спор?

И верно — ни о чём. Да и некогда спорить — вот она, школа! Вошли ребята в ворота и глазам своим не верят: уж не волшебник ли здесь побывал? Мусор убран, пыль сдута, да ещё цветы насажены там, где недавно горами громоздились блоки. Асфальтированная дорожка бежит от ворот до подъезда.

Запрокинул Мишука голову — ну и высота! Дома вокруг, как и школа, пятиэтажные, а куда ниже ростом.

Маленькое пухлое облачко зацепилось за антенну на школьной крыше — стоит неподвижно, никак не отцепится.

— Надо было пониже крышу сделать, — сказал Мишука. — Облака вон за неё цепляются. Будет на крышу всё время дождик лить, что тогда делать? Промокнет школа, будет у всех учеников насморк.

— Ох ты, горе мое! — вздохнула тётя Люба. — Вечно ты что-нибудь выдумаешь! Облако и не думало цепляться. Просто день тихий, вот оно и остановилось над школой. Это только кажется, будто оно близко, а на самом деле очень далеко. Если школу даже в сто этажей построить, все равно до него не достать. Радуйся, что школа высокая: больше в ней света, простора, воздуха — в таком доме и учиться веселей.

— Ясно, веселей! — солидно поддакнул Митяй. — Выше всегда лучше. Мишука маленький, вот ему всё маленькое и нравится. Он ещё в детсад пойдёт.

Приуныл Мишука: до школы еще целый год расти.

— И неправда! Мне школа нравится. Просто я боялся, что она размокнет.

 

Хозяева

В подъезде школы собралось много народу. Разбежались у ребят глаза — неужели всё это приёмочная комиссия? Одни по праздничному нарядные, другие в комбинезонах. Увидел Мишука матроса — обрадовался:

— Дядя Победа, вы тоже школу сдавать пришли? А почему вы как на работу оделись?

— А потому, что, если комиссия какой изъян найдёт, мы его тут же исправим. Починяй, ты свой молоток не забыл?

— Не забыл, — гудит Митяй солидным, отцовским баском.

— Товарищи родители, сегодня по учебным вопросам я не принимаю, — громко объявила полная тётя и выразительно посмотрела на ребят. — Заходите завтра.

Никогда ещё Мишука не видел таких строгих тёть: и глаза строгие, и лицо, и платье в мелкую синюю полосочку, и даже причёска строгая — волосок к волоску. Заробел Мишука, на всякий случай за мать спрятался.

— А мы не по учебным вопросам, а по строительным, товарищ директор школы, — сказал дядя Дима и вытолкнул вперёд заробевшего сына. — Это ваш будущий ученик, Вера Ивановна, а пока что, можно сказать, строитель.

— Верно, верно! Этот пацан вместе со мной гвозди топил, — подтвердил Победа. — А вот эта девочка, Ириха, меня, можно сказать, от смерти спасла.

Осмелел Мишука, выглянул из-за матери — может, и за него кто словечко замолвит?

— Выходи, выходи, герой труда! — подбодрил его дядя Егор. — Могу поручиться, что сей отрок штукатурил на совесть!

— На пятёрку! — в один голос подтвердили обе Оли.

— Ах вот оно что! — уважительно протянула Вера Ивановна и сразу подобрела лицом. — Выходит, вы сегодня самые главные. Раз школу строили — значит, вам её сдавать. Раз будете в ней учиться — значит, вам её и принимать. Ведь вы хозяева школы! Идите, хозяева, впереди и всё примечайте. Договорились?

— Договорились! — закричали ребята.

Так и поднялись на пятый этаж — впереди Мишука, Митяй и Ириха, а позади — приёмочная комиссия.

 

Как Митяй со своим молотком расстался

Идёт Мишука, головой вертит — как бы не проглядеть какую неполадку. Но как ни глядит — ничего не выглядит. Блестит паркет начищенный, сверкают ручки дверей, бесшумно отстукивают время большие электрические часы на стенах. Звенят ключи в скважинах, одна за другой гостеприимно распахиваются двери классов. А за дверями поблескивают масляной краской стены и парты — зелёные, синие, голубые, жёлтые. Сияют натёртые до зеркального блеска оконные стёкла. Даже чёрная доска сверкает, будто ее только что почистили ваксой. Потянулся к ней Мишука, а рука и до середины доски не достала. Как же будут первоклассники на такой доске писать?

— Тётя директор, а тётя директор! — закричал Мишука. — Смотрите, как высоко доску повесили! Ребятам не дотянуться.

Вера Ивановна только руками развела:

— Молодцы! Деловое замечание. Только здесь будут учиться старшеклассники, вот доска и висит высоко. А на первом этаже доски висят ниже — для первоклассников.

— Ух, и строгая у нас приёмочная комиссия! — покрутил головой дядя Дима.

— Ничего не поделаешь, на то она и приёмочная! — сказала Вера Ивановна.

Мишуке захотелось поскорее попасть в класс для первоклассников, но комиссия направилась в школьную мастерскую. Пришлось потерпеть — ведь Вера Ивановна велела всё проверить.

В мастерской парт не было, только вдоль стен тянулись полки для инструментов да из-под пола торчали толстые провода в резиновой обмотке — здесь поставят станки, как на настоящих заводах. И ребята будут детали вытачивать, доски строгать. Только всё это ещё впереди, а пока есть лишь голые полки да провода. Ходит дядя Егор меж полок, сокрушается:

— Что же это за мастерская — без станков да без инструмента?

— Верно, — соглашается дядя Дима, — мастерская без инструмента что мастер без рук.

— Есть, есть инструмент! — раздался за его спиной взволнованный голос.

Обернулись все — и верно!

Лежит на нижней полке молоток. Маленький, блестящий, но уже не новенький. Видно, что побывал не раз в работе: ручка обтёрлась и залоснилась.

— А не жалко, сынок, молотка? — спросил отец.

— Не жалко. — И Митяй в доказательство своих слов первым вышел из мастерской.

А молоток остался. Маленький, блестящий, с потёртой ручкой. И в мастерской сразу стало веселее: любой человек теперь мог сказать, что это не просто комната с полками, а мастерская.

 

Мишука выбирает себе место

— А ну-ка, зайди сюда! — Вера Ивановна распахнула дверь.

Мишука увидел комнату с маленькими голубыми партами. Доска была низко подвешена и блестела. Мишука не удержался, схватил мел с желобка и быстро нарисовал человечка, приговаривая волшебные слова:

— Точка, точка, два крючочка, носик, ротик, оборотик, палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек.

Эти слова всегда помогают рисовать. Вот и сейчас помогли — улыбается Вера Ивановна, значит, и ей рисунок понравился.

— Ты, мальчуган, в какой класс записан? — спрашивает.

— Он ни в какой, ему ещё только шесть лет, — затараторил Митяй. — А я в первый «А» записан. — И он опять с гордостью оглядел свою новую форму.

— И я тоже в первый «А», — заявила Ириха.

— Вот это и есть первый «А», — сказала Вера Ивановна и подмигнула помрачневшему Мишуке.

Ушла Вера Ивановна, а Митяю с Ирихой так понравилось в своём классе, что они и про приёмочную комиссию забыли, и про свои обязанности. Облюбовали себе парты в первом ряду, сидят, хохочут. Потом Ириха встала возле учительского стола, откинула волосы назад и стала их назад приглаживать, волосок к волоску, как у Веры Ивановны.

— Митяй-Починяй, иди к доске, — строго пропищала она. — Сейчас я буду тебя учить.

— Нет, это я тебя буду учить! — возразил Митяй.

Они заспорили, а про Мишуку забыли.

А он выбрал себе парту у окна, достал из кармана карандаш, помусолил грифель, чтоб лучше писал, и приготовился выводить буквы на парте, да пожалел: уж больно она чистая да блестящая, видно, очень маляры старались — красили.

Вдруг видит — на полу у окна тетрадный листок белеет. Кто-то обронил. Взял Мишука листок, сел снова за парту и стал писать. А так как читать и писать он научился сам, с помощью кубиков, то он, конечно, не знал, как надо правильно писать буквы. Поэтому у него и получилось вот что:

Потом подумал, полюбовался на свою работу и подписался:

Очень старался Мишука, даже язык высунул, совсем лиловый стал от химического карандаша! Закончит Мишука букву и языком прищёлкнет — вроде как похвалит самого себя за усердие. Потом собрал Мишука все крошки из кармана, размял их пальцами и прилепил бумажку к откидной крышке парты.

Пусть все знают, чья это парта!

 

Сегодня всё не как всегда!

Утром Митяй, как всегда, зашел за Ирихой.

Нет, не как всегда! Как всегда, он заходил за ней играть, а сегодня — чтобы в школу идти. Сегодня — первое сентября!

Хотел Митяй постучать в дверь ногой, да раздумал. Не годится школьнику ногой стучать. Взял он половую щётку, которая стояла у соседнего порога, черенком щётки дотянулся до электрического звонка и нажал на кнопку. Дверь немедленно открылась, и тётя Тоня, по-праздничному нарядная, впустила Митяя в переднюю.

— Ах, Митяй, ты стал совсем взрослый! — всплеснула она руками. — И как тебе школьная форма идёт!

Вчера ещё Митяй стучался в эту дверь, и тётя Тоня, как всегда, удивлялась: «Ах, это ты, Митяй? А я думала, мышь!» Но это было вчера. А сегодня… сегодня всё не как всегда!

Даже Ириха на себя не похожа — уже позавтракала.

— Мама! — сказала Ириха. — Ты нас сегодня не провожай. Школа рядом, и мы сами уже знаем, в каком классе будем учиться.

— Да и вообше мы всё знаем, — для пущей важности сказал Митяй. — Ведь мы сами эту школу строили.

— Да, да, — согласилась тётя Тоня. — Вы теперь совсем взрослые. Идите, а я на вас с балкона посмотрю.

И Митяй с Ирихой пошли — не как всегда помчались сломя голову, — а медленно и с достоинством зашагали в школу. Ириха несла большой — выше головы — букет цветов. Такой большой, что белый бант в её волосах казался бабочкой — вот отдохнёт немного бабочка, вспорхнёт с цветов и улетит. А так как обе руки у Ирихи были заняты букетом, то Митяю пришлось нести сразу два портфеля — её и свой. Время от времени Митяй встряхивал портфелями, чтобы послушать, как приятно гремят в них пеналы, карандаши, счётные палочки и буквари.

Оглянулся Митяй, а на балконах его мать и тётя Тоня стоят, платочками машут. И на других балконах тоже люди стоят, хотя платочками и не машут. Но все, конечно, рады за них с Ирихой, и на балкон вышли специально, чтобы на них посмотреть. На кого же ещё сегодня смотреть? Ведь всё вокруг — как всегда, только они с Ирихой не как всегда. Они стали взрослыми.

А Мишука ещё малыш. Он даже на балкон не вышел. Не хочет друзей в школу проводить. Наверно, обиделся.

— Жалко Почемуку, — вздохнул Митяй. — Сидит сейчас дома и плачет.

— Жалко, — вздохнула Ириха. — Да ничего не поделаешь. Надо было раньше думать и пораньше родиться.

— Конечно, надо было раньше, — согласился Митяй.

— Давай позовём его, — предложила Ириха и закричала: — Почемука, Почемука!

Долго они кричали, даже охрипли от крика.

— Смотрите, опоздаете! — предупредила их тётя Тоня. — Спит ваш Почемука, а вы теперь школьники, вам надо спешить.

Так и не вышел на балкон Мишука-Почемука.

 

Какая учительница с короной, та и наша!

У распахнутых ворот стояла тётенька с красной повязкой на рукаве и на каждого школьника шипела:

— Ш-ш-ш! Митинг идет!

И чем старше и выше был школьник, тем грознее шипела.

— Ш-ш-ш! Совсем за лето про дисциплину забыли!

— Здравствуйте, нянечка! — ласково здоровались старшеклассники и дарили сердитой нянечке цветы.

На Ириху с Митяем нянечка шипеть не стала, только спросила:

— Первоклассники? В какой класс записаны?

— В первый «А».

— А почему опоздали?

Хотела Ириха объяснить, как они звали товарища и как он не вышел, да заробела.

— Ладно, на первый раз прощается, — сказала нянечка. — Идите к Нине Павловне, она и есть ваша учительница. Высокая такая, с прической вроде короны. Да не шумите — митинг идет, школу открывают.

Удивились ребята: чего только не делают со школой! Сначала она была маленькой — из-за ограды не разглядишь. Вокруг нее хлопотали люди и машины — старались, чтоб она родилась быстрее. Когда она подросла, пришлось поставить кран, чтоб до стен дотянуться. Потом ее стали украшать и наряжать — чистить, красить, строгать и мыть, пока она не заблестела на солнце всеми своими окнами. Наконец, строители сняли свои запыленные комбинезоны, надели праздничные костюмы и пошли сдавать новую школу приёмочной комиссии. И комиссия поставила школе самую высокую оценку — пятёрку. В тот день строители праздновали день рождения школы, потому что школа уже перестала быть стройкой и начала готовиться к учебному году.

И вот сегодня её открывают. Интересно, как это её открывать будут?

— Смотри, смотри, Ириха! — зашептал Митяй. — Дядя Егор говорит!

Дядя Егор, в белой праздничной рубахе, отчего его борода стала вроде чуть темней, стоял на верхней ступеньке. Позади него, между перилами лестницы, алела ленточка — дорогу в школу закрыла.

— …Мы старались строить как можно лучше, чтоб вам, ребята, здесь было тепло, уютно и весело. И чтоб учились вы только на пятёрки. И я от имени строителей прошу беречь школу…

Переглянулись Митяй с Ирихой — они ведь тоже строители, значит, и от их имени дядя Егор говорит.

— Ой, Митяй! — вдруг всполошилась Ириха. — А как же нашу учительницу зовут?

Наморщил Митяй лоб — нет, тоже не помнит! Заслушался дядю Егора, а про дело и забыл!

— Ничего, мы её по короне найдём! — сказала Ириха. — Смотри, у какой учительницы корона на голове, та, значит, и наша!

Идут Митяй с Ирихой, на головы учительницам смотрят, а на ноги наступают — некогда им вниз смотреть.

— Простите, простите! — то и дело извиняется Ириха. — Мы тётю с короной ищем, вы не видели такой?

Очень трудно найти свою учительницу — попробуй разгляди снизу, есть или нет у кого на голове корона. Нельзя же всех людей просить, чтобы они головы наклоняли!

Совсем расстроились Митяй с Ирихой: все ребята парами стоят, а они бродят как неприкаянные. Все на них сердито поглядывают.

 

Как школу открывали

— А как зовут вашу учительницу?

— Мы не помним. Нам только сказали, что у неё прическа как корона.

— Нина Павловна, вас тут ищут!

Оглянулись Митяй с Ирихой, а позади высокая учительница стоит.

— Вы из первого класса «А»? — спросила Нина Павловна. — Тогда ступайте в конец шеренги, — и тут же отвернулась, потому что директор Вера Ивановна позвала:

— Первый «А»!

Повела Нина Павловна своих ребят к подъезду — будто фея к сказочному дворцу. Корона на голове сияет, серёжки на солнце переливаются. Грянул оркестр — золотые трубы блеснули на солнце. В такт музыке закивали головками маргаритки в руках Ирихи.

Тук-тук-тук! — весело стучит Митяево сердце. Вот уже и мраморные ступеньки.

Тум-тум-тум! — отбивает такт шагам беспокойный пенал в портфеле.

Не вытерпел Митяй, подошёл к Вере Ивановне и дёрнул ее за рукав:

— А когда же школу открывать будем?

— Прозевал — уже открыли!

И верно: ленточка уже не одна — на две части её перерезали, открылась дорога к школе.

Опечалился Митяй: школу он строил, а открыли её другие.

— Подержи-ка букет! — попросила Ириха.

Взял Митяй у неё из рук букет, портфели на ступеньку поставил, а Ириха открыла свою санитарную сумочку, достала из неё маленькие ножницы и отрезала от ленты три кусочка — себе, Митяю и Мишуке.

Теперь всё в порядке — они тоже открыли школу!

 

Кусачая парта

— Не отставать! — Нина Павловна посмотрела на Митяя и погрозила пальцем. — А то опять потеряетесь!

— Не беспокойтесь! Ни за что не потеряемся! — пообещала Ириха.

— Мы эту школу как свои пять пальцев знаем! — подтвердил Митяй.

Многие ребята впереди стали оборачиваться. Они смотрели и улыбались, как будто Митяй с Ирихой говорили что-то очень смешное.

— Не верите? Не верите? — рассердился Митяй. — Вот глядите!

Он обогнал колонну, обогнал Нину Павловну, подбежал к первому классу «А» и распахнул дверь настежь: заходите, пожалуйста!

Удивилась Нина Павловна, покачала короной, перестали смеяться и ребята. А один, самый маленький, мальчик, заикаясь от волнения, сказал:

— И очень плохо, что ты под ленточку залазил без разрешения. Тебе попадет… Будешь знать, как залазивать без спроса. — И тут же спрятался за чью-то спину.

— А мы и не залазили. Мы ещё до ленточки в школе были. Я с моим папой эту школу строил. И Ириха тоже.

— И я! — неизвестно откуда пискнул тоненький голосок.

Митяй подумал, что это маленький.

— Эй, Мальчик с пальчик, что это ты врёшь?

— Я не вру. Я вообще ничего не говорю, — откликнулся Мальчик с пальчик и ничуть не удивился: видно, его и раньше так называли.

— А кто же это сказал? — спросила Ириха.

Все только плечами пожимали да переглядывались.

— То-то! — протянул Митяй. — Были только я, Ириха-Врачиха и Мишука. Но вы его не знаете.

В это время Нина Павловна отобрала самых маленьких ростом и посадила их за первые парты. Ириха оказалась на том самом месте, которое сама же и облюбовала, а место Митяя занял Мальчик с пальчик. Митяй вздохнул, но промолчал и стал терпеливо дожидаться своей очереди.

Наконец Нина Павловна обратилась к нему:

— А ты садись у окна, вон за ту парту.

Подошел Митяй к своему месту, огляделся. Шумит за окном берёзка, воробьи по асфальту скачут. Хорошее место! Вдруг видит Митяй — к крышке парты приклеен листок, а по нему во все стороны каракули расползлись. И кто это посмел его парту портить? Сорвал Митяй листочек и стал усаживаться, да как вдруг подскочит! Ногу будто оса ужалила!

— Ой-ой! — взвыл Митяй. — Оса!

— Оса, оса! — понеслось по классу. Девочки завизжали и захныкали.

 

Как Почемука сам себя обманул

Нина Павловна подошла к парте и вытащила из-под неё — кого бы вы думали? — Мишуку!

У него был очень смущённый вид.

— Ай-я-яй! — покачала Нина Павловна своей короной. — Откуда ты такой явился?

— Я из дому явился, — запинаясь, объяснил Мишука. — А чего он на чужое место сел? Ведь я же объявление приклеил, что это место моё. Митяй, отдай моё объявление!

Митяй расправил скомканное объявление и протянул приятелю. Он был так удивлен, что не стал ни спорить, ни ругаться. Даже начал оправдываться:

— Откуда же я знал, что это твоё объявление? Я же не умею читать.

Взяла учительница листок, поморщилась:

— И ведёшь ты себя, мальчик, плохо, и пишешь не лучше. Смотри, какие у тебя буквы: стоят задом наперёд, скачут, одна на другую наползают. Такие же недисциплинированные, как сам писака.

— Это ничего! — сказал Мишука. — Только вы меня возьмите учиться, и я сразу буду дисциплинированным. И буквы тоже будут дисциплинированные. Честное слово!

— Возьмите его, пожалуйста! — в один голос сказали Митяй и Ириха.

— Возьмите! — попросили и другие ребята.

— А сколько тебе лет?

Опустил Мишука голову.

— Шесть.

— Нельзя, — вздохнула Нина Павловна. — Я просто не имею права тебя взять. А может, твоя мама будет против? Иди-ка сейчас к директору, тебя отведут домой, а мне пора вести урок.

Вывела Нина Павловна Мишуку в коридор, показала, как пройти в кабинет директора. Пошёл он по коридору, и так горько ему стало! Везде ребята сидят за партами, учатся, только он никому не нужен. Захныкал Мишука. Сначала тихо, а когда подошёл к кабинету директора, заревел громко, на весь коридор, и даже лицо закрыл ладонями. Дома Мишука всегда хныкал, когда ему нужно было от матери или бабушки чего-нибудь добиться.

Дверь неожиданно открылась, и вышла директор Вера Ивановна, такая строгая, что Мишука сразу примолк.

— Ты чего ревёшь, школьникам заниматься мешаешь?

— Я не реву, я просто кричу.

Мишука все-таки был очень правдивый человек, и если даже кого-нибудь обманывал, то потом всё равно признавался.

— Нет, ревёшь. — Вера Ивановна вынула платок и вытерла ему лицо.

И платок сразу стал мокрый: значит, Мишука и вправду плакал.

Выходит, на этот раз он сам себя обманул: хотел заплакать понарошку, а вышло по-правдашному.

Уж очень горько было Мишуке, что не дают ему учиться!

 

Мальчик с пальчик и его безобразная ёлочка

— Ну, пойдём ко мне в кабинет, расскажешь о своём горе. Если смогу — помогу, — сказала Вера Ивановна и ввела Мишуку в кабинет. Там она усадила его в прохладнее кожаное кресло, а сама села за большой письменный стол напротив. — Теперь рассказывай.

И Мишука всё рассказал. И про «Почемукину болезнь», которая не даёт покоя ни самому Мишуке, ни его больной бабушке. И про мать, которая теперь строит больницу и вечером не может отвечать на «почемуки», потому что после работы очень устаёт. И про отца, который всегда отвечал на «почемуки», но потом погиб при испытании самолёта. И главное, про то, как хочется Мишуке учиться.

Всё рассказал и замолчал. Ждёт, как решится его судьба. Вроде бы хорошо должна решиться, потому что совсем доброе лицо стало у Веры Ивановны. Будто и не она отчитывала Мишуку в коридоре.

— Ладно, попроси завтра свою маму зайти ко мне, а сейчас пойдём.

Вера Ивановна взяла Мишуку за руку и повела обратно по длинному коридору, прямо к первому классу «А».

А возле первого класса «А» стоял Мальчик с пальчик и колупал ногтем стену. Он так увлёкся этим занятием, что не заметил, как к нему подошли.

— Ты что здесь делаешь? — спросила Вера Ивановна таким холодным голосом, что даже у Мишуки мороз по спине прошёл.

Мальчик с пальчик поднял покрасневшие глаза.

— Меня… меня прогнали. Я ёлочку на парте нарисовал.

— Ты что же, не слышал, о чём дядя Егор говорил? — рассердился Мишука и стал ругать Мальчика с пальчик самыми страшными ругательными словами, какими только его ругали за всю его жизнь: — Ах ты, лентяй, плакса, лежебока, сладкоежка, грязнуля, завирала, чистюля, горе моё, наказанье моё!

А когда все известные ругательные слова были сказаны, Мишука немного успокоился и спросил Веру Ивановну:

— Можно, я ему дам как следует?

— Не надо, дружок! Этот человек просто ещё не знает, с каким трудом люди строили школу. Видишь, его только что прогнали за ёлочку, а он уже стенку портит. Такому глупому мальчишке надо объяснить, потому что он ещё никогда не работал. А ты работал, вот и растолкуй ему. По-хорошему.

— Я растолкую, — пообещал Почемука. — Я ему по-всякому растолкую! — и показал Мальчику с пальчик кулак.

— Стой, мальчик, здесь! — ледяным голосом приказала Вера Ивановна Мальчику с пальчик, а потом очень ласково пригласила Мишуку: — А ты заходи.

В классе Вера Ивановна подошла к Нине Павловне и что-то ей шепнула. Нина Павловна закивала головой и сказала Мишуке:

— Садись здесь.

Сел он за пустую парту и сразу увидел противную-препротивную ёлочку: значит, здесь и сидел Мальчик с пальчик. Ёлочка была нарисована на блестящей голубой крышке и сразу бросалась в глаза.

«Вот я какая безобразная, а тебе всё равно приходится на меня смотреть!» — словно бы издевалась ёлочка.

Открыл Мишука пенал, достал резинку и начал стирать нахальную ёлочку. К счастью, Мальчик с пальчик рисовал простым карандашом, и скоро ей пришел конец.

 

Как Мишука перестал быть Почемукой

Когда от ёлочки не осталось и следа, Мишука поднял голову и смутился. Веры Ивановны в классе уже не было, а ребята во все глаза смотрели на Мишуку. И Нина Павловна тоже.

— Ну, мальчик, ты будешь учиться в нашем классе. Встань и расскажи о себе. Мы тут уже все перезнакомились, только про тебя ничего не знаем. Говори, не стесняйся.

— Я буду космонавтом! — сразу выпалил Мишука.

— О, это очень трудная профессия! — улыбнулась Нина Павловна. — А ты не объяснишь нам, почему именно ты решил стать космонавтом?

Мишуке не пришлось размышлять над ответом: он уже всё давно обдумал и даже с матерью обсудил.

— Я хочу быть, как папа. Если бы он был жив, то полетел бы на Луну. А теперь я полечу.

Осмотрелся Мишука — все ли ему верят? Очень ему хотелось, чтобы поверили. И для большей убедительности добавил:

— А потом, я живу на улице Космонавтов, на которой не живёт на самом деле ни один космонавт. Вот я и буду первым на улице космонавтом.

— Я вижу, ты серьёзно обдумал свою будущую профессию, — сказала Нина Павловна. — Только вот одно забыл: сказать, как тебя зовут.

— Почемука.

— Почемука? — переспросила учительница.

— Правда, правда, он Почемука! — затараторила Ириха. — Он обо всём спрашивает, вот его и назвали Почемука.

— А как твои имя и фамилия?

— Мишука Токарев.

— Так вот, Миша, забудь, что тебя звали Почемукой, — ласково сказала Нина Павловна, — потому что, пока ты будешь учиться в школе, учителя ответят тебе на все твои вопросы. Ты узнаешь много нового про землю, про небо, про солнце и луну, про нашу страну, про её лучших сыновей и дочерей. А когда кончишь учиться, то будешь сам задавать вопросы и сам на них отвечать. Такие люди и становятся космонавтами, учеными или испытателями, каким был твой отец.

Подошла Нина Павловна к двери и сказала повелительно:

— Заходи, Женя Руденко. Садись на последнюю парту.

— Я больше не буду! — заныл Мальчик с пальчик, а у самого глаза радостные: кому же интересно за дверью стоять?

— Итак, мы начинаем наш первый урок, — торжественно сказала Нина Павловна, но тут звонкой трелью раскатился по коридорам звонок. И сразу школа загудела от ребячьих голосов.

— Ну ничего, начнём наш первый урок после перемены, — улыбнулась Нина Павловна и кивнула своей золотой, сверкающей на солнце короной. — А сейчас побегайте.

И Мишука вместе с Ирихой и Митяем побежали на пятый этаж — посмотреть на угол, который они вместе штукатурили. А потом спустились вниз, в физкультурный зал, где Митяй топил гвозди. А потом — во двор, где старшеклассники играли в волейбол, а девочки скакали через верёвочку. Ириха сразу же стала крутить верёвку, а Митяй пробрался к окнам мастерской — узнать, на месте ли его молоток и завезли ли уже в мастерскую станки.

Только Мишука никуда не побежал, он стоял и смотрел, как летает мяч через сетку из рук в руки. И ещё думал о том, как придёт после уроков домой и задаст матери старую-престарую загадку, которую Мишука с отцом задавали матери, когда она была сердитая: «Кто на свете самый добрый и самый строгий?»

«Ну я, — скажет мать отгадку и сразу подобреет. — Чего тебе нужно, хитрец?»

И Мишука попросит купить ему школьную форму. Ведь теперь он не Почемука, а Миша Токарев, ученик первого класса «А». И мама, конечно, обрадуется и тут же пойдёт покупать форму.

Тут опять затрезвонил звонок, и Мишука побежал в свой класс.

На свой первый в жизни урок.