Действующие лица

Автор

Пушкин, Александр Сергеевич

Девицы

Вульф, Алексей

Гусары

Няня

Пущин, Иван

Иона, монах

Соболевский

Мадам Пожарская

Фельдъегерь

Кюхля

Жандарм

Дворовый

Царь

Бенкендорф

Человек

Таня, цыганка

Цыгане

Гости

Полетика, Идалия

Дантес, Жорж

 

Пролог

Автор читает вслух отрывок из своей книги «Мой Пушкин». Окончив чтение, начинает размышлять о судьбе гения, глядя на портрет Пушкина кисти Кипренского. Вдруг перед ней возникает Александр Сергеевич Пушкин. Диалог автора с Пушкиным. Автор записывает всё, что рассказывает поэт.

АВТОР

Каким ты был, любимец Феба?

Об этом знает только небо,

Да строки двух веков назад

Невнятно что-то говорят

О той, о Пушкинской эпохе.

И собираем мы по крохе

Всё, что писал, что говорил,

Когда поэт живой творил.

Внезапно перед автором возникает Пушкин.

ПУШКИН

Сегодня на века не сетуй:

Сам расскажу тебе об этом!

АВТОР

Вот наважденье! Сон иль быль?

Ужели? Александр Сергеич, ты ль?

ПУШКИН

Какие, право, тут игрушки?

Я, Александр Сергеич Пушкин!

Проездом нынче я в Твери.

Афишу вижу на двери:

С каким-то Пушкиным тут встреча…

Не я ль потомками отмечен?

Проехать мимо я не мог,

И вот, мадам, у ваших ног!

Так вот, кто мне в ночи внимает,

Кто с полуслова понимает

Намёк, укор, бессвязну речь

О том, что лучше бы сберечь!

АВТОР

Своим дыханьем не дышу,

Когда о гении пишу!

С твоей пленительной строкой

Теряю я ночной покой!

От ней чудесный ток исходит,

Он грудь в волнение приводит

И будоражит мысль мою,

Ту, что уже не утаю!

ПУШКИН

Да знаю всё: был сам поэт,

Что муки большей просто нет!

Познал восторг и упоенье

Минуты чудной вдохновенья!

Но сам тогда я не успел

Сказать всего, что я хотел.

Да, был порой «не ко двору»,

Хоть знал, что «весь я не умру»:

Найдётся где-то, может быть,

Душа, где вечно буду жить!

Времён вертелся вечный круг,

А нынче остановлен вдруг…

Уйдя тогда в придел вселенский,

Не думал я, что образ женский

Заставит так легко меня

Вернуться из небытия!

АВТОР

Прости, что женского я рода,

Но так устроила природа!

ПУШКИН

То, видно, промысел был Божий!

АВТОР

Удивлена я, право, тоже!

ПУШКИН

Какой нежданный поворот!

Не позабыл меня народ!

АВТОР

О чём ты? В двадцать первом веке

Ты – в каждом русском человеке.

Ведь Пушкин – это просто мы:

В морозном кружеве ль зимы

Или осеннею порой,

Когда листвы кружится рой,

Идёт на ум, всегда легка,

Тобой рождённая строка!

ПУШКИН

Но отчего ж всё обо мне?

Не о сегодняшнем о дне?

АВТОР

Не написать я не могла:

Моей рукою боль вела,

Что ты ушёл в расцвете лет…

Да и теперь покоя нет!

Вот если б только ты услышал,

Что о тебе сегодня пишут

Те, кто, набив бумагой стол,

Шатают гения престол,

Уж ты б стрелял наверняка!

Твоя б не дрогнула рука!

Но у тебя потомки есть,

Что отстоят поэта честь!

ПУШКИН

Не трать напрасно, Ольга, сил:

Врагов своих уж я простил,

Ведь людям жизнь лишь Бог даёт

И по заслугам воздаёт!

АВТОР

Ну, хорошо, оставим спор.

Вопрос же мучает с тех пор:

Зачем тогда, в тот век, до срока,

Тобой владел глагол Пророка?

Какую тайну ты скрывал

И с нею век свой оборвал?

ПУШКИН

Вот эта мысль уже важнее,

Сегодня смысл её нужнее!

К тому же нынче вышел срок:

Пора потомкам между строк

Прочесть секретные посланья,

Их объяснить для пониманья!

АВТОР

Минуту подожди одну:

Перо в чернила обмакну…

Но прежде слово ты сдержи –

О своей жизни расскажи.

 

Картина первая

Пушкин в Берново

Пушкин в гостях в поместье Берново. Беседа Пушкина с Алексеем Вульфом и двумя девицами в парке. Сцена в гостиной. Приготовление жжёнки

ПУШКИН, АЛЕКСЕЙ ВУЛЬФ, ДВЕ ДЕВИЦЫ, ГУСАРЫ

Пушкин прогуливается с двумя девицами по аллее

ДЕВИЦЫ

Скажите, Пушкин, ваше мненье,

Нас привело теперь в волненье:

Где носят талию в столице

Великосветские девицы?

ПУШКИН

Ответ от вас не утаю,

Открою тайну вам свою:

Что выше талия иль ниже —

Была б она ко мне поближе!

Обнимает обеих за талии

ДЕВИЦЫ

Дерзите девушкам, поэт!

Так вы серьёзно или нет?

Нам невозможно вас понять!

ПУШКИН

А мне, так лишь бы вас обнять!

Навстречу Пушкину спешит Алексей Вульф

ВУЛЬФ

Где только праздно не хожу,

Тебя я, Пушкин, нахожу

Средь красоты и муз жилища!

ПУШКИН

Ну, здравствуй, Алексей, дружище!

Тому три дня – в Москве цыганы

Уврачевали мои раны,

А нынче здесь, вдали столиц,

Пред красотой склоняюсь ниц!

ДЕВИЦЫ

Вас, Вульф, признаться, мы не ждали,

С поэтом моды обсуждали,

А вы на том прервали нас!

ВУЛЬФ

Прошу прощения у вас!

Но раз уж вы меня простили,

Его вниманьем угостили,

Что, коль у света на виду

У вас поэта украду?

ДЕВИЦЫ

Не отдадим его без боя!

Се моветон, вот что такое!

Девица шутливо хлопает веером Вульфа по плечу и говорит, обращаясь к Пушкину

ДЕВИЦЫ

Но обещайте, что потом

Вы нам напишете в альбом!

ПУШКИН

В альбом? Готов я хоть сейчас

Пером черкнуть такой приказ:

Считать, что нет на целом свете

Девиц прелестнее, чем эти!

Девицы, смеясь, уходят

ПУШКИН

Что, отпустили стены Дерпта

Домой примерного студента?!

Иль деву старую – науку

Сам испытать решил разлукой?

ВУЛЬФ

Конечно, сам! Поверь, нет мочи

Доклады слушать дни и ночи!

Хочу пред тем, как умереть,

Девицу на груди пригреть!

ПУШКИН

Ты ловелас, мой друг, известный!

Девиц тут много интересных…

ВУЛЬФ

Но часть из них – не для меня:

Ведь все они – моя родня!

ПУШКИН

Но будут Машенька и Катя

В провинциально-милых платьях…

ВУЛЬФ

Пожалуй, я приволокусь –

Тотчас обеими займусь!

ПУШКИН

А мне милей сейчас на свете

Твоя сестрица, братец, Нэтти:

Пожар девических ланит

Порой так много говорит!

ВУЛЬФ

Наверно, будут у рояля

Петь про таврические дали…

ПУШКИН

Потом прогулка у пруда…

И, может, быть, мне скажут «да»…

Но если нет, и в том отрада,

Что здесь арапа видеть рады!

А как, тебе признаюсь, брат,

Я обмануться буду рад!

ВУЛЬФ

Опять ты про свою природу!

Да ты тут, Пушкин, входишь в моду:

Всё «a-la Пушкин» – модный шик,

Уж титул сей к тебе пришит!

ПУШКИН

Тут я, мой друг, совсем не то:

Я, как собака Мунито,

Что во французском цирке лает,

Как будто буквы она знает!

ВУЛЬФ

Сюда съезжаются смотреть,

Чтоб рассказать соседям впредь…

ПУШКИН

Что повидали среди света

Смесь обезьяны и поэта!

Да что с того, это не ново! –

По сердцу, друг, твоё Берново.

Да отчего ж так зол комар?

ВУЛЬФ

Чтобы поэт не задремал!

ПУШКИН

Берново я люблю зимою,

Когда в мороз, порой ночною,

Здесь, как в раю, куда побег

Замыслил я для «чистых нег»!

Люблю я в час, когда темно,

В дремоту всё погружено

И в доме разжигают печи,

Подслушать девок красных речи,

Подкравшись к кухне… замереть…

И вдруг медведем зареветь!

Испуг и хохот, смех сквозь слёзы,

Что я познал девичьи грёзы,

И в наказанье наглеца

Накажут… кружкой варенца!

ВУЛЬФ

Известно, как они пугливы

И по-девически стыдливы —

Притворства, что так ценит свет,

В их простоте душевной нет!

ПУШКИН

Тут зиму я хвалю в Берново,

Ты – о девицах, право слово…

А мне тут хочется творить,

Ну что с тобою говорить?

ВУЛЬФ

Зимой мечтаю я о лете:

В час дрёмы сладкой, на рассвете…

ПУШКИН

Разбудят вдруг тебя петух

И нудный гул жужжащих мух!

ВУЛЬФ

Так что ж? От них ты отмахнёшься,

На бок другой перевернёшься…

ПУШКИН

Но сон сняло, будто рукой!

Поэту где найти покой?

Но тут рука перо находит,

Сама им по бумаге водит,

И вот уже летят на пол

Лист за листом «про лес и дол…»

ВУЛЬФ

Ну, так и жил бы славно тут,

ПУШКИН

Да вот в Малинники зовут,

Потом в Покровское, Грузины.

ВУЛЬФ

Там ждут подросшие кузины!

ПУШКИН

Ах, край тверской, для сердца милый!

Ведь вот тоска меня томила,

А нынче вновь душа поёт,

И снова вдохновенья взлёт!

ВУЛЬФ

Стегнёшь лишь только ты Пегаса —

Домчит тебя он до Парнаса!

Здесь, Пушкин, всё твои места!

ПУШКИН

Куда ни взглянешь – красота!

Отставим в сторону ж мечтанья,

Ты приоткрой завесу тайны:

Тут где-то мельница была…

ВУЛЬФ

Всё это – тёмные дела…

Там мельник жил с своею дочкой,

А юный князь однажды ночью…

Короче, деву совратил,

Потом уехал и… забыл.

ПУШКИН

А что ж она?

ВУЛЬФ

Она – влюбилась,

Да и рассудком помутилась…

ПУШКИН

А что потом?

ВУЛЬФ

Потом – в бреду

Утопла с горя во пруду.

ПУШКИН

А что теперь?

ВУЛЬФ

Теперь известна

Судьба девицы повсеместно:

Теперь русалкою она

Всплывает в час ночной со дна!

ПУШКИН

Смотри же, Вульф, гуляй, влюбляйся,

Да в час любви не забывайся:

Не зря история дана… —

Русалка есть уже одна!

ВУЛЬФ

Ну, Пушкин, право, ты несносен!

Давай затею эту бросим!

Девицы съехались уже,

Едят, наверно, бланманже!

ПУШКИН

Ну что же, брат, не возражаю,

Толпы движенье обожаю:

Фонтанов плеск, музыки гром,

Ну а под них – «Клико» и ром!

ВУЛЬФ

Уж всё гремит там и сияет,

Там самый воздух опьяняет,

Нарядов блеск и суета…

Нас ждут с тобой и та, и та…

ПУШКИН

Всех по одной иль лучше разом

Перелюбил бы я, сколь мог!

ВУЛЬФ

Для куража же выпьем сразу

Бокал шабли за резвость ног!

Тут все на выданье девицы,

Дай Бог же нам повеселиться!

ПУШКИН

Да тут их матери, дядья,

И даже поп и попадья!

ВУЛЬФ

Святой отец тут неспроста,

И попадья его толста!

А вот и юная их дочка,

За ней я приударю, точка!

Пушкин и Вульф входят в зал

ДЕВИЦЫ

Ну, Алексей, ну, Пушкин, где вы?

Ждут с нетерпеньем танцев девы!

Но чтоб вину вам искупить,

Велим вам жжёнку запалить!

Вооружитесь же добром:

Не всё же, Пушкин, вам пером

Строчить элегии в альбомы…

Найдёте там бутылку рома…

ВУЛЬФ

Однако, Пушкин, мы попали!

ПУШКИН

Но жжёнку всё же мы запалим:

Коль силен дух, в крови – кураж,

Ну хоть сейчас на абордаж!

ВУЛЬФ

Сначала, вроде, нужен ром…

ПУШКИН

В кастрюлю мы сейчас нальём

Бутылку белого вина…

ВУЛЬФ

И две – шампанского, до дна.

ПУШКИН

Когда же в ней всё заискрится

И ром с вином соединится…

ВУЛЬФ

Туда бы сахар, ананас

Добавить ложкою тотчас…

ПУШКИН

Я оседлать могу Пегаса,

А тут башку у ананаса

Снести бы с плеч да порубить…

ВУЛЬФ

Гусарам сбор пора трубить!

Входят гусары

ГУСАРЫ

Мы, господа, всегда готовы

Скакать, рубить и гнуть подковы!

Изрубим мы, коль есть приказ,

В куски не только ананас!

Ребята, в бой! Поможем нашим!

Изрубим ананасы в кашу!

Девицы – те пусть подождут:

Важнее боевой редут!

Гусары разговаривают между собой

1-Й ГУСАР

Вот, помню я, под Аустерлицем

С французом довелось сразиться…

2-Й ГУСАР

Там порубал я шестерых…

1-Й ГУСАР

Так за друзей же за лихих!

ПУШКИН

Волну восторга подымая

И аромат перенимая,

Пусть всё кипит в кастрюле той,

Вздымаясь пеной золотой.

ВУЛЬФ

Меж тем к буфету мы подходим

И в нём крюшонницу находим.

Нужны нам будут вилки две

Из серебра месье Бове…

Вульф ищет в буфете вилки

ПУШКИН

Напиток, налитый под край,

Уж предвещает сердцу рай!

ВУЛЬФ

Но что-то вилок нет на месте!

ПУШКИН

Так уж гусары с нами вместе

Нетерпеливо жжёнки ждут –

Их пригодятся сабли тут!

ГУСАР

Гусары! Сабли вон из ножен!

Мы сабли крест-на-крест положим…

ПУШКИН

Уж, господа, подходит срок…

ВУЛЬФ

А вот и сахара кусок!

ПУШКИН

Кипит, меж тем, в кастрюле круче,

Прошу вас, не толпитесь в кучу,

Готовьте спички, господа:

Огонь нам нужен, не вода!

ДЕВИЦЫ

Ужели так в рецепте строгом?

ВУЛЬФ

Полит он сверху будет ромом,

И тут же, спичкой подожжён,

Вмиг будет пламенем сожжён!

ПУШКИН

Ура, виват! Готова жжёнка!

По хрусталя бокалам звонким

Под сердца стук и крови бег

Нальём за просвещённый век!

 

Картина вторая

Пушкин в Михайловском

Пушкин в ссылке в Михайловском. Беседа с няней. Сцена приезда Пущина. Застолье и беседа Пушкина с Пущиным. Приезд отца Ионы. Разговор Пушкина, няни, Ионы. Отъезд Ионы. Прощание с Пущиным

ПУШКИН, ПУЩИН, НЯНЯ, ОТЕЦ ИОНА

Утро. В комнате ПУШКИН и НЯНЯ. Пушкин подходит к окну

ПУШКИН

Ну и зима! Ну, завернула!

Не выйти из дому с крыльца!

Уж половина ей минула!

Подай-ка, няня, варенца!

НЯНЯ

Да мигом я, спроворю быстро;

Сомлел в печи уж пенок слой,

Сметана в подполе укисла…

Да ты чего-то сам не свой?

ПУШКИН

Ну вот, скажи, откуда знаешь,

Что не в тарелке я своей?

Ты, видно, сердцем понимаешь,

Что я сорвусь вот-вот, ей-ей!

Уж пятый месяц на исходе,

Как я один, в глуши, забыт!

Уж лучше б солнца на заходе

Я был в расцвете лет убит!

НЯНЯ

Ахти, сынок! Сказать такое

Как повернулся твой язык?!

Ты, слава Богу, жив, в покое,

Так что же духом ты поник?

ПУШКИН

Да ты пойми: я, няня, молод,

И сердце скачет из груди,

В висках стучит как будто молот…

Что ждёт меня там, впереди?

НЯНЯ

Такая, видно, твоя доля.

Она, что жизнь, всего одна.

На всё и вся Господня воля…

А я тебе на что дана?

ПУШКИН

Да, ты одна меня голубишь:

Вот ведь жениться мне пора,

А ты по-прежнему балуешь –

Мне варенец варишь с утра.

НЯНЯ

Вот нынче я во сне видала:

Стелю я будто бы постель,

Подушки, простынь, одеяла…

К чему? – в толк не возьму досель!

ПУШКИН

Постой-ка, няня, будто слышу

Я колокольчика звонок…

Да, точно, он, всё ближе, ближе!

НЯНЯ

Неужто за тобой, сынок?!

ПУШКИН

Не плачь же, мамушка, не дело.

За мной? Теперь? Ну, это вряд!

Тоска же так меня заела,

Что я и чёрту буду рад!

НЯНЯ

Спаси нас, Боже, и помилуй!

От бед нас, грешных, свободи!

Креста животворяща силой

От зла людского огради!

ПУШКИН

Да это к нам! Но кто же это?

Для почты слишком ранний час…

НЯНЯ

Куды ж ты, Сашенька, раздетый?

Тулуп накинь…

ПУШКИН

Да я тотчас!

Пушкин выбегает на улицу

Ужели? Нет! Метель всё пуще!

Не рассмотреть сквозь снег лица…

Да это ж друг мой, милый Пущин,

В лохматой шубе у крыльца!

ПУЩИН

Ну, наконец-то, Пушкин, милый!

Прости, что так врасплох и вдруг!

ПУШКИН

О встрече нашей лишь молил я —

И ты передо мною, друг!

Ты как здесь? И куда проездом?

ПУЩИН

Всё расскажу тебе потом!

ПУШКИН

Привёз ты счастья просто бездну!

ПУЩИН

Да ты раздет! Давай-ка в дом!

ПУШКИН

Ну, принимай-ка, няня, друга!

Вот это Пущин… тот, Иван!

Арина, няня и подруга…

Да скинь ты шубу на диван!

Вот он: взломав печать забвенья,

Вняв друга горестным мольбам,

Привёз счастливые мгновенья,

Чтоб разделить их пополам!

НЯНЯ

Вот радость, сон-то точно в руку!

Он, видно, снился мне к тому:

То сам Господь прервал разлуку,

И друг у Сашеньки в дому!

Так вы, Иван, располагайтесь,

Простите, бедно тут, у нас,

А неудобства не пугайтесь:

Вам кофей я подам тотчас!

ПУШКИН

Давай к огню, садись поближе,

Да трубку можешь раскурить,

Как о друзьях, тех, что нам ближе,

С тобой нам не поговорить?

Меня ж прости, мой милый Пущин,

Что я поутру не одет,

И что зарос я нынче пуще,

Чем леший или старый дед.

ПУЩИН

Что за девица, «дед», у няни

Сидит, над пяльцами склонясь,

В таком просторном одеянье,

Под взглядом нашим вдруг смутясь?

ПУШКИН

И ты заметил? Друг, не скрою,

Что хороша, проста, мила.

Она тут ссыльному герою

Свою… невинность отдала!

ПУЩИН

Коль так, я за тебя спокоен:

Не потерял ты к жизни вкус!

Ты хоть один, да в поле – воин

И отрастишь, пожалуй, ус!

ПУШКИН

Тебя я завтра же представлю!

Да у тебя, я вижу, крест!

В село Тригорское доставлю

На суд прекраснейших невест!

Там выбирай себе любую

Да и с собою увози!

Из них же я рекомендую

Тебе Евпраксию – Зизи.

К тому же ты – жених завидный,

Артиллерист! Не то, что я…

Собою парень ладный, видный…

ПУЩИН

Да нет же, Пушкин: я – судья!

ПУШКИН

Судья? Так это, Пущин, браво!

Таков твой выбор? Молодец!

Закон, дружище, как и право —

Суть справедливости венец!

Теперь же, друг, давай о деле,

Негоже время нам терять:

Ведь напряженье на пределе,

Уж пар пора бы выпускать!

Что предпринять, решают други,

Идеи вольные тая,

Когда один, под воем вьюги,

В глуши здесь заперт только я?!

ПУЩИН

Ты взаперти – душой свободен!

Ты тут с народом говоришь!

Другой – свободен, да бесплоден,

А ты и тут, в глуши, творишь!

ПУШКИН

Ужели я не понимаю:

Хранить секреты – путь не мой,

Что музе ветреной внимаю,

Что норов мой всему виной!

ПУЩИН

Да полно, Пушкин, ты уж сослан,

У тебя свой нелёгкий путь,

Тебе талант недаром послан —

Поймёшь потом, когда-нибудь!

ПУШКИН

Оставим, друг! Минуты эти

Ужель раздору посвятим?

Друзья вдвоём, но знает третий,

Тот, наверху, что мы хотим!

Так что, друзья? Меня забыли?

Кто занят чем, и где, и как?

Мне интересны все их были,

Мне важно знать любой пустяк!

Где наш застенчивый Якушкин?

Каких идей он нынче полн?

Ушёл ли в плаванье Матюшкин?

Куда плывёт по воле волн?

ПУЩИН

На все вопросы, милый Пушкин,

Ответить, право, нелегко:

Распорядись подать нам кружки –

Ведь я привёз «Вдову Клико»!

НЯНЯ

Обед готов, у нас всё просто:

Обычный, сельский, постный стол…

ПУШКИН

Так за Лицей, за Русь! – вот тосты,

Что превратят наш стол в престол!

Пушкин обращается к няне

Присядь же с нами, няня, ну же!

Ты ж мне подруга, он – мой друг!

А кто ещё для счастья нужен:

Излечит он любой недуг!

Счастливей нет минуты этой!

Затворник может только знать:

Сравнятся разве эполеты

С тем, что лишь дружба может дать?!

ПУЩИН

Друзья привет шлют из столицы!

ПУШКИН

Чьи в моде новые тома?

ПУЩИН

Как мог, однако, я забыться:

Привёз я «Горе от ума»!

ПУШКИН

Спасибо, друг! Начнём же чтенье —

Нет мочи, хочется узнать,

Как тёзки моего творенье

В названье надо понимать?

Раздаётся стук в окно

ПУЩИН

К тебе, похоже, гости, Пушкин!

НЯНЯ

Спаси, Господь, кому тут быть?

Пушкин подходит к окну и смотрит

ПУШКИН

Да это, Пущин, не игрушки:

Про книгу надобно забыть.

Ну и чутьё же у Ионы:

В мороз покинуть монастырь!

Вместо того, чтоб бить поклоны,

Читать пред братьями Псалтырь…

Где «Четьи», мамушка, «Минеи»?

Сейчас мне надобны они,

Сегодня будем мы умнее!

НЯНЯ

Да вот!

Передаёт Пушкину «Четьи-Минеи»

НЯНЯ

Спаси и сохрани!

ПУШКИН

Перед твоим, приятель, взором

Не буду правды я скрывать:

Я под церковным тут надзором

Изгнанье должен коротать.

Входит рыжий монах Иона

ИОНА

Пусть благодать Святаго Духа

Пребудет с вами в доме сем!

НЯНЯ

Студёно нынче, и, по слухам,

Дорогу замело совсем.

Помогает ему снять пальто

ИОНА

Что, барин, гостя принимаешь?

Откуда он? И кто таков?

ПУШКИН

Да ты его сейчас узнаешь!

НЯНЯ

Не будь же, батюшка, суров!

Крестится

ПУШКИН

Садись к столу, располагайся.

ИОНА

Господь, еду благослови!

ПУШКИН

А в госте ты не сомневайся,

Вина вот лучше пригуби!

Иона выпивает бокал вина и морщится

ИОНА

Такого не вкушал от роду:

Зело слабо, да и кислит!

А монастырскую породу

Мне ром получше укрепит!

Вот, помню я, в сельце соседнем

Ваш сродник, старый Ганнибал…

Я у него служил обедню…

Ну и пиры же он давал!

Я освящал там земли, воды,

Тогда господский новый дом…

Так вот… везли туда подводы!

А в них – заморский добрый ром!

Пушкин наливает ему рома. Иона жадно выпивает

А этот что, из тех запасов?

Похож на цвет он и на вкус!

Не окропить бы только рясу:

Учует братия искус!

То был канун Петра и Павла…

О них нам вспомнить в самый раз!

От заблуждений страшных… Савла

Тогда избавил Божий глас!

Иона выпивает вторую кружку рома

НЯНЯ

Благослови, отец Иона!

Грехи нам наши отпусти,

За гостя же отбей поклоны,

Благослови его в пути!

ИОНА

Обращается к няне

Господь твои молитвы примет…

Затем обращается к Пушкину

Ты ж, Пушкин, мне не рассказал,

Что за Георгий, на чьё имя

Ты мне молебен заказал?

Пушкин, показывая на портрет Байрона на стене

ПУШКИН

Так то по Байрону, поэту,

Что в Альбионе прежде жил.

Он выбрал сам свою планету —

За греков голову сложил!

ИОНА

Всё отчитаю, как прикажешь,

Молебен завтра отслужу.

ПУШКИН

А в донесении укажешь:

Молитвы-де с утра твержу.

ИОНА

А про свои, однако, вирши

Сегодня что-то ты молчишь!

Не забывай про суд Всевышний,

Когда строфы свои строчишь!

ПУШКИН

Всё помню: Слава в Вышних Богу

И мир на грешной всей земле…

ИОНА

И в человецех… На дорогу

Плесни-ка рому, Пушкин, мне.

Иона выпивает ром и, шатаясь, уходит. Няня уходит вслед за ним

ПУШКИН

Ну, слава Богу, милый Пущин,

Благословение дано…

ПУЩИН

Однако целый час упущен…

Прочти своё, хотя б одно!

ПУШКИН

Прочту потом. Да неужели

Ты рядом, здесь, в глуши, со мной?!

Я благодарен, в самом деле!

Давай нальём же по одной!

ПУЩИН

За нашу дружбу пьём, дружище!

Что лучше дружбы в мире есть?

ПУШКИН

Друг друга мы везде отыщем,

Коль проживём! А сколь? Бог весть!

 

Картина третья

Пушкин в Торжке

Пушкин вместе со своим другом Соболевским сидят в гостинице мадам Пожарской в Торжке и беседуют. Мадам Пожарская подаёт им блюда и участвует в их разговоре

ПУШКИН, СОБОЛЕВСКИЙ, МАДАМ ПОЖАРСКАЯ

Пушкин и Соболевский сидят за обеденным столом в гостинице Пожарского

ПУШКИН

Мой Соболевский, друг сердечный!

Как время, право, быстротечно:

Вчера твою я руку жал,

Когда в Париж ты уезжал,

А нынче уж в Торжке ты здесь,

Европой в пух пропахший весь!

Я узнаю твой стиль вальяжный,

Торчащий рыжий ус отважно…

Но новомодный фрак, жилет…

Моднее франта нынче нет!

СОБОЛЕВСКИЙ

Не изменился, друг, ты, право. –

Всё так же критикуешь нравы…

А что за модой я слежу —

Так ведь Парижем я дышу…

ПУШКИН

Ты, друг, ну точно, как мой дядя

Василий Львович, тот, не глядя,

Что по летам, а что и нет —

Летит за модой вечно вслед!

Входит мадам Пожарская с подносом и начинает выставлять на стол закуски

ПУШКИН

Ну, наконец, друг мой, закусим,

И случай тут мы не упустим

Отведать жареных котлет,

Тех, что вкусней на свете нет!

И воздадим мадам Пожарской —

Тут к месту и кураж гусарский:

За красоту её до дна

Осушим же бокал вина!

МАДАМ ПОЖАРСКАЯ

Не стыдно ль вам в деревне нашей

Мои красоты замечать,

Когда в лице супруги вашей

Следов божественных печать?

Её увидев только раз,

Скажу вам прямо, без прикрас:

Такой волшебной, тонкой тальи

Мы отродясь тут не видали.

ПУШКИН

Тут ты права, мадам, не скрою,

Я сам красой её пленён,

В часы и радости, и горя

Одной лишь ею опьянён!

Довольно всё ж, я нынче ж еду,

Друг мой останется гостить.

Котлеты жарь ему к обеду,

Чтоб без меня не смел грустить.

Сыр подавай ему швейцарский —

Недавно он из тех краёв,

Чтобы поесть котлет пожарских

Примчался под родимый кров!

А мне ж для нужд моих походных

Подай вина да пирожка

И положи котлет холодных

Мадам Пожарской из Торжка!

МАДАМ ПОЖАРСКАЯ

Исполню всё, Александр Сергеич!

В дорогу короб соберу,

Могу и водки «Ерофеич»

Добавить к этому добру.

ПУШКИН

Сгодится всё, и водка тоже,

К тому же дядька мой простыл.

СОБОЛЕВСКИЙ

Больным в дороге быть негоже —

Путь в непогоду же – постыл.

МАДАМ ПОЖАРСКАЯ

Так что ж я, право, тут стою?

Пойду-ка, сбитень заварю:

Коль ваш Никита чашку примет —

Так хворь тотчас его покинет!

Мадам Пожарская уходит

СОБОЛЕВСКИЙ

А помнишь, вечер ты задал,

Ты ещё сбитенщика звал.

ПУШКИН

А математики учитель,

Тверской гимназии рачитель…

СОБОЛЕВСКИЙ

Будревич, вспомнил!

ПУШКИН

Точно, он!

СОБОЛЕВСКИЙ

Пытался бить тебе поклон

За твои новые творенья,

А ты читал стихотворенья…

И вдруг сказал: «На что нам чай?

Пей сбитень, друг, да не серчай!

Вот не индийский, не французский —

Напиток наш, исконно русский!

Трав для него у нас довольно,

Растут в полях они привольно,

Их ароматы хороши

Для русской трепетной души!

Хлебнёшь – и всё нутро займётся,

Тепло по сердцу разольётся,

Кураж уже не обуздать,

Напиток впрямь душе под стать!»

ПУШКИН

Всё помню, брат, тот век уж прожит.

Другое нынче ум тревожит…

Ну да об этом умолчу:

Тебя послушать я хочу!

Соболевский пробует на вкус котлету

СОБОЛЕВСКИЙ

Прощу, пожалуй, ей, дружище,

Я простыней несвежий цвет.

Но кто гурман, вкус новый ищет —

Расхвалит вкус её котлет!

Ты что же, Пушкин, нынче едешь?

Да ты торопишься, поди!

Какой поэмой нынче бредишь?

Строкой-другою награди!

ПУШКИН

Коль строк ты хочешь, Соболевский,

Так «Альманах» открой же Невский,

А мне подай пока что сольцы…

Ждёт меня тёща в Яропольце!

СОБОЛЕВСКИЙ

Прости же, Пушкин, виноват —

Ведь я забыл, что ты женат!

Похоже, тёщу любишь ты?

ПУШКИН

Да в ней жены моей черты!

Скажу тебе, брат, по секрету…

Про способ тот, что лучше нету:

В письме ей ручки целовать,

Чтоб ими зятя не достать!

СОБОЛЕВСКИЙ

Да ты философ стал, мой друг!

ПУШКИН

Хлебнёшь с моё житейских мук —

Отложишь чтение Вольтера,

Поймёшь, что счастье – не химера!

У тёщи ж буду лишь проездом,

Да книг, которых у ней бездна,

С собой в дорогу прихвачу,

А там… чего и настрочу…

Есть и приятные мгновенья:

Наварит, брат, она варенья

Да внукам банку передаст…

СОБОЛЕВСКИЙ

Поесть его и ты горазд!

А мне безе по вкусу больше:

Гостил я, помню, как-то в Польше…

Панёнка утром испекла

И мне на пробу принесла

Воздушных прелестей на блюде —

Как позабыть об этом чуде?!

ПУШКИН

Ты, как я понял, пробу снял…

Сначала ты её обнял…

СОБОЛЕВСКИЙ

Как, Пушкин, право, ты несносен!

С тех пор прошло уже лет восемь!

ПУШКИН

Сознайся, друг, ведь ты любил!

СОБОЛЕВСКИЙ

Да про безе я говорил!

ПУШКИН

Забудь шутливые наветы:

Давай глоток, да под котлеты…

Да ехать всё же мне пора —

Никита кличет со двора!

Ну, оставайся, не грусти,

Да случай свой не упусти!

СОБОЛЕВСКИЙ

Что ж, коли раньше не случится,

До встречи в Северной столице!

Пушкин обнимает Соболевского и уходит. Входит мадам Пожарская

МАДАМ ПОЖАРСКАЯ

Подать вам чай иль шоколад?

СОБОЛЕВСКИЙ

Десерт отведать бы я рад,

Но прав, однако, был поэт:

Не превзойти им вкус котлет!

Слух по Европе прокатился,

Оттуда я лишь возвратился…

От вас нельзя ли мне узнать,

За что пожарскими их звать?

МАДАМ ПОЖАРСКАЯ

Узнать историю возможно,

Да только будем осторожны:

Ведь в ней, я правду говорю,

Я всем обязана царю.

Уж десять лет тому минуло,

И уж быльём всё затянуло

С тех пор, как я даю ночлег

Тем, чей далёк родимый брег.

Своя история у блюда,

Дошла молва о нём до люда.

Мне государя как-то раз

Кормить последовал указ.

Я ж мяса к блюду не нашла,

Но мысль мне в голову пришла:

Куриным мясо заменить

И сверху соусом полить.

Но царь, подмены не заметив

И красоту мою отметив,

Моё уменье оценил

И был в тот вечер прост и мил.

Сама ему во всём призналась,

Сказав, что просто испугалась.

С утра, ни свет и ни заря,

Ждала приказа от царя.

Ждала же зря я наказанья:

По государя указанью

С тех пор я блюдо тех котлет

Исправно жарю на обед.

Как их назвать? – Указ был царский:

«Котлеты от мадам Пожарской»!

СОБОЛЕВСКИЙ

Вот так история! Котлета!

Достойна впрямь пера поэта!

 

Картина четвёртая

Поэт и царь

Пушкин едет в карете с фельдъегерем из Михайловского в Москву по вызову царя. Встреча по дороге с Кюхельбекером. Разговор Пушкина с царём в Чудовом дворце 8 сентября 1826 года

ПУШКИН, КЮХЕЛЬБЕКЕР, ФЕЛЬДЪЕГЕРЬ, ЦАРЬ, БЕНКЕНДОРФ

ПУШКИН

Ну, слава Богу, сжёг «Записки»!

Да не нашлись бы только списки

Моих стихов, что здесь и там

Гуляют где-то по рукам.

А, ну да ладно, Бог поможет!

Ужель они вину умножат?

И без того вместо двух лет

Уж я шесть лет не видел свет!

Отвечу, всё скажу, как есть

И наказанье буду несть:

Ну кто я по сравненью с ними,

Что в рудниках гниют живыми?

ФЕЛЬДЪЕГЕРЬ

На выход! Смена лошадей!

Эй, кто-нибудь, давай людей!

Живее! Служба государя!

Да резвых самых дай, по паре!

Прошу вас, Пушкин, из коляски,

Да тихо, чтобы без огласки…

ГОЛОС

Коляску ждёт уже один,

Тот, что под стражей, господин.

ПУШКИН

Да кто там? Жид или шпион?

На них похож едино он…

Да нет, не может быть, ужели?

Ведь это Кюхля! В самом деле!

КЮХЛЯ

Дружище, Пушкин, ты ли это?

Мечтал ли я увидеть где-то

В глуши забытой? Ты ли, друг,

И как в дыре такой ты вдруг?

ПУШКИН

Да я с фельдъегерем, к ответу

К царю, в Москву… Побольше б свету,

Тебя б, дружище, рассмотреть!

Удастся ль свидеться нам впредь?!

С тобой жандармы… Как возможно?

КЮХЛЯ

Они со мною неотложно

И день и ночь, и там и тут…

В острог, наверно, упекут!

Как рад я, Пушкин, брат, дружище!

ПУШКИН

Ну, кто тебя душою чище?

Твой облик, брат, я не забыл –

Большой ребёнок ты, как был!

ЖАНДАРМ

Эй, в разговоры не вступать!

ПУШКИН

Хоть денег-то позвольте дать?!

ФЕЛЬДЪЕГЕРЬ

Кто арестант, не должен сметь

Он денег никаких иметь!

Вам, Пушкин, что же, мало ссылки?

С шпионом знаться в пересылке!

ПУШКИН

Прощай же, Кюхля! Я всё тот же!

Найду тебя! Господь поможет!

Тебя как брата я люблю,

И, может, книг тебе пришлю!

ДВОРОВЫЙ

Извольте, лошади готовы.

Набиты новые подковы…

ФЕЛЬДЪЕГЕРЬ

В коляску, Пушкин, поскорей!

Москва не ждёт фельдъегерей!

Пушкин садится в коляску

ПУШКИН

Москва, Москва! Недолог путь!

Назад уже не повернуть!

Как долго ты ждала до срока

Явленье Пушкина-пророка!

Ужели же конец забвенью

Поэту дарит провиденье?

А может быть, в последний раз

Москву увижу я сейчас?

Нет, не узнать мне всё ж до срока,

Что мне готовит воля рока!

Хотя… есть мысли на сей счёт,

Коль царь башку не отсечёт!

В Кремле бывали мои предки,

Визиты были их нередки.

Так, знать, судьба и мне служить,

Коль царь меня оставит жить.

Те строки здесь, они при мне,

И что печалиться о дне,

Когда поймёт моя Россия,

Что возрожденье ей по силе?

Поэт – не шут и не Петрушка!

И пусть в руках судьбы – игрушка,

Над грешным миром он парит

И о грядущем говорит!

…А вот и башенки Кремля…

Какая участь ждёт меня?

Но, что за срочность, что за спешка

Так, на ночь глядя, двигать пешки?

После «Бориса Годунова»

Ну, что в Кремле мне будет ново?

Всё ныне так, как было встарь:

Твой ход, владыко-государь!

Пушкин входит в царские покои

ЦАРЬ

Ну, здравствуй, Пушкин, вольнодумец,

Бунтарь, как прежде, остроумец!

ПУШКИН

Всё тот же я, не скрою, нет:

Вы, сударь, царь, а я – поэт!

ЦАРЬ

Давно твой срок изгнанья минул!

Давай, поэт, садись к камину:

Небось, с дороги-то продрог

И под собой не чуешь ног?

ПУШКИН

Не откажусь от предложенья;

К огню, однако, приближенье

Грозит не только лишь теплом…

ЦАРЬ

Брось, Пушкин, я ж к тебе с добром!

Не изменило ль заточенье

Заблудших мыслей заключенья?

ПУШКИН

Они всё те же, государь,

Поэт не властен: он не царь!

ЦАРЬ

Неужто ты не понимаешь,

Что ты, поэт, с судьбой играешь?

ПУШКИН

Да, сударь, точно знаю я,

Какою будет жизнь моя.

ЦАРЬ

себе под нос

Свою бы знать… Увы и ах…

Судьба других в моих руках!

ЦАРЬ

Ужель ты принял бы участье

В том возмущенье царской властью?

ПУШКИН

Отвечу прямо: был бы я

Там, где и все мои друзья!

ЦАРЬ

Однако смело, Пушкин, браво!

Ценю твою я честность, право!

Конец изгнанью: с сентября

Твой цензор ныне буду я!

ПУШКИН

Почту за честь, мой государь,

И со стихами скромный ларь

Отныне ваш, вы их читайте

И мне свой отзыв присылайте!

ЦАРЬ

Пиши же всё, что на душе,

Забудь про старые клише

И мне на стол – лист за листом,

Не трепещи перед постом.

Поверь, что хуже, друг, неволи

Служить Отчизне поневоле!

Ведь иерархия династий

Страшнее всех твоих напастей.

Все смотрят государю в рот,

А за окном ещё народ!

О нём душа ночами ноет,

Ни днём, ни ночью нет покоя!

И в гвардии единый дух,

Похоже, кажется, потух…

Приму я помощь твою, Пушкин,

Ведь твоё слово громче пушки!

Подскажет ли воображенье,

Как победить в стране броженье

Младых умов, от их идей

Спасти неопытных людей?

ПУШКИН

Ведь я поэт, я не политик,

Но всё ж скажу: довольно критик,

Занять умы наукой, делом —

Делам обычно нет предела.

Читать труды Карамзина,

В них вся история видна.

А коли в гвардии кто ропщет,

Так вольнодумству тот сообщник.

Какой совет тут должен дать

Поэт? Он может лишь писать!

Могу ли я принять участье

В советах по военной части?

Но коль ответа ждёте вы,

Соображенья таковы:

Устав построже, строй ровнее…

Тут, государь, уж вам виднее.

Совет примерно мой таков:

Ответ искать в глуби веков.

И просвещённым станет царство,

И укрепится государство!

ЦАРЬ

Совет, поэт, однако, дельный,

Поговорим о том отдельно.

В твоих идеях вижу смысл,

В них прозорливость есть и мысль…

Так если враг нагрянет вдруг,

Ведь ты мне, Пушкин, будешь друг?

ПУШКИН

Свой скромный дар, что в моих силах,

Отдам служению России!

Пушкин уходит. Царь вызывает Бенкендорфа

ЦАРЬ

Прочесть немедля все тома!

Какая сила в нём ума!

И свежесть мысли, ясность взгляда…

Так будем же поэту рады,

Дадим свободу его строкам…

БЕНКЕНДОРФ

Под вашим строгим царским оком!

ЦАРЬ

Пускай же Пушкин мне поможет.

И на бумаге пусть изложит

Всё то, что высказал царю:

Свободу ж я ему дарю!

Давать советы он мастак…

БЕНКЕНДОРФ

Но не такой уж он простак…

Поэта ведь известна роль…

ЦАРЬ

Так взять немедля под контроль

Все его встречи, переписку,

Все безобидные записки

Вскрывать, читать – и в свой отдел.

Ведь это ваш прямой удел!

БЕНКЕНДОРФ

Что Пушкин может быть опасен,

Я с вами, государь, согласен,

Но как узнать, что пишет он,

В чём вольнодумства его тон?

ЦАРЬ

Достойно, право, удивленья:

А где же Третье отделенье,

Глаза и уши для царя?

Ужель я создал его зря?

Мне вас учить? Ведь всё же где-то

Читают же стихи поэты?

Там и бывать, но без сапог,

Чтоб заподозрить он не мог!

Читать мне всё, что ни напишет —

Авось, в России станет тише!

БЕНКЕНДОРФ

про себя

Ведь не министр, а лишь поэт…

Пошлю тотчас за ним вослед!

Пушкин выходит из дворца и садится в коляску

ПУШКИН

Москва! Свобода! Неужели

Свободен я на самом деле?!

Сейчас, с дороги – к дяде, мыться!

Пускай Москва вокруг вертится:

Я жив и молод, чёрт возьми!

Так по Тверской, пошёл! Гони!

 

Картина пятая

Пушкин и цыгане

Пушкин в Москве у цыган. Посылает человека в трактир за блинами. Приходят цыгане, танцуют и поют. Разговор поэта и цыган

Пушкин, трое цыган, цыганка Таня, человек

Утро. Пушкин просыпается в незнакомой комнате

ПУШКИН

Где это я?

Встаёт с дивана и подходит к окну

В Москве, похоже…

Подходит к зеркалу

Ну, Пушкин, у тебя и рожа!

В стране таких же обезьян

Лишь не заметят твой изъян!

Уж тридцать, Пушкин, ну дела!

Родного ж так и нет угла!

А коль найду, каким он будет?

Ужель Господь меня забудет?

Берёт в руки кувшин и начинает умываться

Трепещет сердце и душа:

Как Гончарова хороша!

Но тёща же! Избави, Боже,

Чтоб дочь на мать была похожа!

Что, коль вдовой её оставлю?

Всего на миг я лишь представлю

Её замужество с другим…

Нет! Сей расклад мне нестерпим!

Мне с этой мыслью не ужиться!

Решусь на Бога положиться:

О том, когда же, наконец,

Пойду с невестой под венец,

Один Бог знает! Ну да ладно,

Вчера же выпил я изрядно!

Так ведь не грех, я ж холостой,

К тому ж поэт, и не простой.

Я – Александр Сергеич Пушкин,

А это вовсе не игрушки!

Но… не богат: моё добро —

Одно гусиное перо!

Но что вчера со мною было?

Я помню только: сердце ныло

Да неуёмная тоска

Давила сердце, как доска…

Потом цыгане, песни, пляски,

Платков их разноцветных краски…

Нащокин, вроде, был со мной…

Что ж ни души нет, ни одной?

Вынимает из жилетного кармана брегет, открывает крышку и смотрит на часы

Однако, первый час утра!

Поесть чего-нибудь пора…

Эй, кто-нибудь! Подай поесть,

Чего на кухне только есть!

Входит человек

ЧЕЛОВЕК

Чего изволишь, барин? Кушать?

ПУШКИН

Чего ж ещё? Тебя послушать,

Так не едят тут и не пьют,

А только песни лишь поют!

ЧЕЛОВЕК

Вчера уж пили вы и ели!

Потом цыганам петь велели…

А нынче нету ничего

Для вкуса, барин, твоего!

В трактире, это рядом, тут,

Вот разве что блины пекут…

ПУШКИН

Какой трактир? Там вонь да грязь!

Как есть там, не перекрестясь?

ЧЕЛОВЕК

Что грязно, так неправда это!

Плетут напраслину же где-то!

Таких блинов, как там пекут,

Нигде на стол не подадут!

ПУШКИН

Ну, раз они испечены…

Вот те червонец на блины,

Да без шампанского тут как?

На, вот, держи ещё пятак.

Человек уходит

ПУШКИН

Карманы были бы полны,

Ну, стал бы есть я те блины?

Но где же Войныч, друг и брат?

Его я видеть был бы рад!

Вчера он был с цыганкой Ольгой.

Её спрошу, поем вот только.

Входит человек с горой блинов на подносе и бутылкой шампанского. С ним несколько цыган и цыганок с гитарами

ПУШКИН

Ну, наконец! И впрямь, дымятся,

Горой живою шевелятся!

А аромат! Сам чёрт не брат!

Отведать их я буду рад!

Пушкин садится за стол. Перед ним ставят поднос с блинами и бокал с шампанским. Пушкин пробует блины

ПУШКИН

Чавелы, братцы, угодили!

Поэта славно угостили!

Садись, давай со мной! Нальём!

И песнь цыганскую споём!

Цыганки подходят к Пушкину. Среди них его любимая цыганка Таня

ПУШКИН

Танюша! Здравствуй, моя радость!

Твоих я песен знаю сладость.

Спасала ими ты не раз

Поэта в жизни тяжкий час!

Скажи мне, верная подруга,

Увидеть я хотел бы друга,

Что был со мною тут вчера,

Где он проводит вечера?

ТАНЯ

Вчера он с вами, правда, был,

Потом их с Ольгой след простыл…

Позолотил вчера ей ручку…

Он нынче в клубе неотлучно.

ПУШКИН

Похоже, правда, на него,

С утра найду его легко

И уж не дам ему дремать —

Поеду с ним же в клуб, играть!

Вот только денег нет на это…

Но есть «Онегин» у поэта!

Теперь же, радость ты моя,

Порадуй песнею меня!

Тебе скажу я: знай, Танюша,

Одну тебя хотел бы слушать!

Умеешь душу развернуть

Так, что потом уж не свернуть —

То вдруг заплачет, содрогнётся,

То со струною оборвётся,

То птицей вольною парит,

То будто вся огнём горит!

Теперь же спой, моя Танюша!

Разбереди, порадуй душу!

Пускай слезами я зальюсь —

Ведь скоро, Таня, я женюсь!

ТАНЯ

Так дай же Бог вам, барин, счастья,

Пускай минуют вас ненастья,

Жену красавицу, детей…

О свадьбе будем ждать вестей!

Давай, соколик, погадаю,

Судьбы веленья угадаю…

ПУШКИН

Гадать не надо: знаю я,

Какая участь ждёт меня!

Но перед тем, как то случится,

Хочу я с волею проститься:

Про вольный воздух кочевой,

Танюша, песню мне пропой!

Таня начинает петь, остальные цыгане подхватывают и принимаются плясать

ПУШКИН

Поддай, поддай ещё, чавела,

Чтобы душа сегодня пела,

Чтоб вкруг бёдер твой платок

От слёз моих насквозь промок!

Звени, цыганское монисто!

Струись, шампанское, игристо!

Уйми тоску души моей,

Цыганка, песнею своей!

Цыгане заканчивают пляску

ПУШКИН

Спасибо, свет, голубка Таня!

Присядь со мною на диване,

Поэту сердце успокой

Ты знаешь, песнею какой.

Таня тихонько перебирает струны гитары. Пушкин слушает, прикрыв глаза рукой. Остальные цыгане садятся вокруг них

ПУШКИН

Кибитки помню кочевые,

Ночами пляски огневые,

Как Мариула ждёт меня,

Монистом на груди звеня…

Цыгана старого рассказы,

И цыганят шальных проказы,

Медведей рёв и храп коней…

ЦЫГАНЕ

Нет ничего для нас родней!

1-Й ЦЫГАН

Ты знаешь, как мы кочевали,

2-Й ЦЫГАН

Как свои песни напевали…

3-Й ЦЫГАН

Как дорог нам уют шатра

И дым погасшего костра…

1-Й ЦЫГАН

А ныне дух свободы этой —

В груди цыганской, в песне спетой.

2-Й ЦЫГАН

В столице нынче господам

Поёт наш хор и тут, и там.

3-Й ЦЫГАН

В твоих «Цыганах» – всё про нас:

Читали, Пушкин, твой рассказ!

Так душу рвёт, что нету мочи

Терпеть тоску бессонной ночи!

ТАНЯ

Уснул, страдалец. Прочь подите

И до рассвета не будите!

Пускай соколик наш поспит,

Ведь скоро будет он убит!

 

Картина шестая

Пушкин в свете

Бал у Воронцовых. Гости возбуждённо обсуждают личную жизнь Пушкина. Полетика предлагает Дантесу опорочить Пушкина через его жену, Наталью Гончарову. Монолог Пушкина перед дуэлью

ПУШКИН, ДАНТЕС, ГЕККЕРН, ПОЛЕТИКА

ПЕРВЫЙ ГОСТЬ

Глядите, Пушкин! Вот каналья!

Опять жену с собой привёз!

ВТОРОЙ ГОСТЬ

Не показать такую талью!

ТРЕТИЙ ГОСТЬ

Как бы не стоило ей слёз!

ЧЕТВЁРТЫЙ ГОСТЬ

Так ведь не волен он – обязан

Приказы исполнять царя!

Теперь мундиром он привязан…

ПЕРВЫЙ ГОСТЬ

Вот наговаривают зря!

ВТОРОЙ ГОСТЬ

Ведь у царя жена в фаворе,

Вот и сейчас он к ней спешит…

ТРЕТИЙ ГОСТЬ

Не надоело вам о вздоре?

Вот и Дантес, он рассмешит!

Идалия Полетика подходит к Пушкину

ИДАЛИЯ

Ну что, поэт, вы заскучали?

Сегодня к вам благоволю,

Услышать я хочу на бале:

Идалья, как я вас люблю!

ПУШКИН

Что вы прекрасны, в том, Идалья,

Я вам признаюсь, как поэт,

Однако ж нынче ваша талья

Меня не увлекает, нет.

Есть у меня своя мадонна,

Она – мой ангел, образец!

И красоты её достойны

Перо и кисть, да и резец!

ИДАЛИЯ

Как это низко, Пушкин, право,

Как подло с вашей стороны

Обидеть даму, ну и нравы!

Спасайте лучше честь жены!

Идалия отходит от Пушкина

ИДАЛИЯ

Как он посмел, поэт безродный,

Самой Идалье отказать?

И будет даже благородно

Арапу место указать!

Как сладки мне минуты мести!

Пусть знает Пушкин же, поэт,

Что не родился тот на свете,

Кто б мог сказать Идалье: «Нет!»

Но муж… Да «божья он коровка»!

Наивен, глуп, как тот чурбан,

И мои женские уловки

Ему совсем не по зубам!

Пускай давно уж знают в свете,

Что незаконная я дочь:

Не для меня законы эти —

Их я гоню от сердца прочь!

Идалия подходит к группе мужчин, среди них Жорж Дантес

ИДАЛИЯ

Хоть на балу я нынче с мужем,

Прошу прощенья, господа,

Один из вас мне очень нужен!

МУЖЧИНЫ

К услугам вашим мы всегда!

Так не томите нас, ну кто же?

Как вам откажешь? Красота!

ИДАЛИЯ

Похитить я б хотела Жоржа!

Мужчины между собой

Дантес ей нужен неспроста!

ПЕРВЫЙ ГОСТЬ

Супруга нашего комбрига

Сегодня дивно хороша!

ВТОРОЙ ГОСТЬ

Похоже, вновь мадам «Интрига»

Кому-то строит «антраша».

Идалия подходит к Дантесу

ДАНТЕС

Целую ручки, чем обязан?

Рад вам, Идалия, служить.

Ведь к красоте я столь привязан,

Мне без неё уже не жить!

ИДАЛИЯ

Так докажите мне вы это!

Ужели стоит вас учить?!

Вон там, с царём, жена поэта,

Её б в измене уличить!

Всё знаю: дышите неровно

У всего света на виду…

Я вам представлю план подробный

О том, как ей попасть в беду.

Я ей скажу, что завтра дома

Её визита буду ждать,

Сама ж уеду я к знакомым

Наряды к балу обсуждать.

ДАНТЕС

Но в чём же, милая Идалья,

При этом будет роль моя?

ИДАЛИЯ

Вы в доме встретите Наталью,

Ей будет дом мой – западня!

ДАНТЕС

Наедине, с женой поэта!

Да этой мести слаще нет!

ИДАЛИЯ

А завтра о визите этом

Узнает весь блестящий свет!

ДАНТЕС

Готов служить я вам, Идалья,

Но разрешит ли мне отец?

Я ж взять готов её за талью —

Она мечты моей венец!

Уж и сейчас поэт ревнует!

Какие искры мечет он!

ИДАЛИЯ

Отмщенья чаша не минует —

Ответит мне за моветон!

Разговоры за спиной Пушкина

ПЕРВЫЙ ГОСТЬ

Вам новость разве не известна,

Что кто-то письма разослал…

ВТОРОЙ ГОСТЬ

И рогоносцем в них поэта

Открыто Пушкина назвал?

ТРЕТИЙ ГОСТЬ

Ну, он-то знает, кто их автор!

ЧЕТВЁРТЫЙ ГОСТЬ

Но какова посланий цель?

Посмотрим же, что будет завтра!

ПЕРВЫЙ ГОСТЬ

Ну, что ж ещё, как не дуэль?

ВТОРОЙ ГОСТЬ

Но, господа, на самом деле,

Такое может разве быть?

Указом царским уж дуэли

Давно успели запретить!

ТРЕТИЙ ГОСТЬ

Не позавидуешь поэту!

Но с кем же драться будет он?

ЧЕТВЁРТЫЙ ГОСТЬ

Тут честь жены его задета.

ПЕРВЫЙ ГОСТЬ

Да, письма эти – дурной тон!

ПУШКИН

О как они меня терзают!

О как смеются надо мной!

Вот и о письмах уже знают,

Но невдомёк лишь ей одной!

Ну не стреляться ж с государем,

Ведь я, поэт, в его руках:

Мундиром новеньким одарен,

Разряжен нынче в пух и прах!

Ну, как стерпеть, в мои-то годы,

Подачку с царского плеча,

Коль кровь арапского народа

Вскипает в жилах, горяча?

Увы, она и не внимает

Тому, что видит целый свет,

И, как дитя, не понимает,

Что сил держаться больше нет!

А вот и Геккерн, греховодник!

Сынок приёмный рядом с ним.

Им управляет старый сводник…

Глумиться не позволю им!

Всё решено – мой вызов послан:

Узнают скоро, что их ждёт!

Менять решенье уже поздно,

Так пусть тот час скорей придёт!

 

Эпилог

Заключительный диалог автора и Пушкина. Пушкин исчезает. Монолог автора

ПУШКИН, АВТОР

Перед автором на столе кипа исписанных листов

ПУШКИН

Что, тяжек груз моей цевницы?

Его поэзии царица

Дала мне – был тогда я мал

И ничего не понимал…

И взял её, но мои руки

Вдруг ощутили тяжесть муки:

При том, что звук она лила,

Была безмерно тяжела!

Я лиры струн едва коснулся —

Мир предо мной перевернулся,

И поразил меня «недуг» —

Заговорил я рифмой вдруг!

И я не смог её оставить,

Чтоб отдохнуть, на миг поставить,

Вот так, держа всю жизнь в руках:

Нёс по равнине, нёс в горах…

И этой тяжестью не мнимой,

Всегда судьбой своей гонимый,

Везде с собой её носил,

Лишь помощь Господа просил!

И довелось же мне родиться

С душевной тонкостью девицы,

С талантом, да ещё в стране,

Где лиры пенье не в цене!

Я звуки брал на ней всё выше,

Но голос мой никто не слышал,

Я пальцы в кровь о струны рвал,

Пока свой век не оборвал!

АВТОР

Мои не лучше времена!

Кому поэзия нужна?

Кто угадает между строк

Высокой мысли дивный ток?

Кому полёт души неведом,

Тот рад лишь только тем победам,

И лишь тому ведёт он счёт,

Где точен был его расчёт.

И мысль одна его лишь точит:

Богаче стать он только хочет

И шепелявою слюной

Монете счёт ведёт одной!

ПУШКИН

Тот только мыслит о высоком,

Кто видит мир духовным оком,

А кто душой незряч, слепой —

Тому, красавица, не пой!

Ведь у тебя своя дорога.

Иди по ней по воле Бога:

Неси свой дар, как я носил,

Моли, чтоб лишь хватило сил.

А ты, спрошу я, как хотела?

Что вот взлетела и запела,

И тебя будут обожать…

А лиру будет кто держать?!

Так знай: никто в том не поможет.

И даже тот, кто рифму сложит,

Он будет в том тебе не брат –

Коль не удержишь, будет рад!

Восторгов и похвал не жди,

Дорогой узкою иди,

Свои желания забудь,

Послушной воле Бога будь!

Лишь ту строку пером пиши,

Что льётся из твоей души,

Пускай перо твоё строчит

Лишь стих, что музыкой звучит!

Должно быть пенье полно мысли:

Без мысли нету в пенье смысла,

Должна быть тайна между строк —

Таков от Пушкина урок!

АВТОР

Так ты про то, что «сказка – ложь»?

Моих страданий же не множь:

В уме моём вопросов рой!

Завесу тайны приоткрой!

ПУШКИН

Прочти «Онегина» от скуки:

Не о Татьяне – о науке

Роман сей был написан мной,

О том скажу тебе одной.

Её же время не настало,

Когда писать о ней пристало;

Я мысли, что владели мной,

В романе скрыл, все до одной!

АВТОР

О чём «Руслан» твой и «Людмила»?

ПУШКИН

Чтоб прибыль душу не убила,

Чтоб не опутала народ…

АВТОР

Непостижимый оборот!

ПУШКИН

Для тех, чей жизни смысл – монета,

Кто век скитается по свету,

Нет для того родных корней:

Монеты звон для них милей!

Отца и мать – всё продадут

И день, и ночь подсчёт ведут!

Ты в строках «Рыцаря скупого»

Найдёшь моё об этом слово!

Что ж вижу нынче? Нынче – пуще!

И борода у карлы гуще,

Весь свет готов он погубить!

Пора уж бороду рубить!

И так во всех своих стихах

Скрывал я смысл на риск и страх,

Ведь семена бросать в бразды

«Я вышел рано, до звезды…»

Теперь, учтя мои уроки,

Прочти же вновь поэта строки.

АВТОР

Но как народу донести,

Чтоб душу русскую спасти?

ПУШКИН

Скажу: на всё Господня воля!

Ведь вот не знал никто дотоле,

Ну, а в сегодняшнем во дне,

Ты пишешь книгу обо мне…

Найдутся те, кто всё ж услышит,

Чей ум высокой мыслью дышит,

А дальше уж само пойдёт –

Узнает обо всём народ!

Цензуры мысли нынче нету –

Идеи странствуют по свету

И, завладев одним умом,

Влетают мигом в каждый дом!

Об этом мною говорится

В философических таблицах.

Исчислить их никто не смог,

Ведь зашифрован был мой слог!

Сегодня наступило время!

Дерзай же, молодое племя!

Поэту в путь давно пора:

Я всё же подданный двора!

АВТОР

Так скоро? Жаль!

ПУШКИН

Ждёт меня жёнка!

АВТОР

Жаль, нет твоей любимой жжёнки!

ПУШКИН

Что жжёнка?! Пил её не раз:

Осядет пена, выйдет газ…

А мне б узнать, что в книжке тонкой

Строчат о Пушкине потомки!

Показывает на лежащую на столе книгу

АВТОР

Неловко, право… что ж, держи!

Автор протягивает Пушкину книгу

ПУШКИН

На память руку приложи.

Автор подписывает книгу

АВТОР

Коль что не так, не обессудь!

Ну, с Богом, Пушкин! В дальний путь!

Пушкин берёт книгу и исчезает

АВТОР

Ужели был у нас в Твери

И только вышел из двери

Сам Пушкин?! Был тут среди нас…

О нём продолжим же рассказ.

Был путь земной его таков:

Не вылезая из долгов,

Он запасал потомкам впрок

Златые слитки между строк.

У нас в душе его богатство!

Кто станет с нами в том тягаться?

Никто не сможет и на час

На свете стать богаче нас!

Всё громче голос его лиры!

И измельчавшие кумиры,

Признав, что был Пророком он,

Придут к поэту на поклон!

 

Детство. Захарово. Пушкин-ребёнок…

Детство. Захарово. Пушкин-ребёнок…

Вот он, зажмурившись крепко спросонок

От ярких лучей восходящего солнца,

Вскочит сейчас – и скорее к оконцу.

Там всё знакомо, так радостно, мило,

Няня, наверно, варенье сварила.

Съесть бы скорей её мягонькой булки

И с братом, сестрою – бегом на прогулку!

«Буду сегодня я с маленьким братцем

В нашем пруду непременно купаться:

Плавать я Лёвушку буду учить,

Только вот кудри бы не замочить!

Маменька будет, наверно, не рада:

Лёвушка – он её жизни отрада!

Мне за него, как всегда, попадёт,

Если она нас у пруда найдёт!

Что ж, ну и пусть! Только где же рубаха?»

«Ах, Александр, ну какой вы неряха:

Кудри не чёсаны – увалень, право», —

Вряд ли maman это будет по нраву!

«Что вы, madame, не неряха я вовсе!

Вот, поглядите: умыт и причёсан!

Сколько хотите, браните меня:

Я – маленький Пушкин! Но вырасту я»!

 

Пушкин. Из детства

Он был для маменьки позор.

Он портил Йогелю узор

В движеньях строгих менуэта,

И запах старого паркета

Возненавидел навсегда,

И пары в строгих два ряда.

А дома гувернёр Русло…

Он делал всё тому назло,

Кто его детские стихи,

Украв, осмеивал: «Хи-хи»!

Такого мальчик не стерпел:

В Русло однажды полетел

Обломок стула, и с тех пор

Он стал давать Русло отпор!

Был сад с их домом совсем рядом,

И когда слёзы лили градом,

Он пробирался в сад тайком

Несчастным, загнанным зверьком.

«Юсуповский», – так звался он,

И был чудес для него полн:

Там барельефы в вышине

К богам взывали в тишине.

Он убегал в тенистый сад,

И плакал там среди наяд,

И в рифмы складывал слова —

В кудрях «горела» голова!

Он остужал её в фонтане

И о своей великой тайне

Не мог поведать никому:

Там Муза встретилась ему!

Он ощутил прикосновенье,

Восторг божественного пенья!

И, сердце опалив огнём,

Душа затрепетала в нём!

В саду, меж нимф и купидонов,

Меж львов с крылами и грифонов,

Он знал, что будет за грехи прощён,

И своей Музой защищён.

Так вскоре подленький француз,

Хулитель и насмешник муз,

Весною раннею, как стриж,

Летел с позором в свой Париж!

…Промчатся многие года,

Но в его сердце навсегда

Останется тот чудный миг,

Что в том саду его настиг!

Всегда один среди людей,

Их разговоров и идей,

Искать он будет встречи с Нею

И ждать таинственную Фею!

 

Пушкин и дядька Никита

Из гувернёров, мамок, нянь,

Он дядьку жаловал – Никиту.

И когда дело было дрянь,

Лишь у него искал защиты.

На балалайке тот играл:

Так «выводил коленца» —

Восторгов было не унять

Чувствительному сердцу!

И сам Никита прикипел

К кудрявому мальчишке:

Прав заступиться не имел,

Брал на себя все «шишки».

То старая была Москва.

Дворы, что побогаче,

Держали выезд, а то два,

Кто победней – лишь клячу.

На деревянных мостовых

Пылищи – по колено,

И от проезжих ездовых

Не видно было неба!

Так, за ворота шли вдвоём,

Куда, не зная сами,

Когда же сыпал снег зимой,

Сажал он Сашку в сани

И мчал его, аж до самой

До площади до Красной:

Сиял там купол золотой,

Как в настоящей сказке!

Влезал Никита с барчуком

Туда, где колокол Великий

Гремел огромным «языком» —

Народ он звоном кликал!

Однажды, стоя на верхушке,

Он, что есть силы, крикнул: «Пушкин»!

И гулким эхом, громче пушки,

Гудел Великий: «Пу-ушкин! Пу-ушкин»!

 

Маменька

Papa с mama спешат на бал.

А здесь, на полке, Ювенал,

Ещё запретный Апулей…

Ему туда бы поскорей!

В их доме часто были гости:

Цилиндры, шляпы их и трости…

Он знал владельцев их в лицо,

Лишь те всходили на крыльцо.

Забившись в угол кабинета,

Он узнавал про то, про это;

Не понимал – листал тома,

Что не для детского ума…

Вольтер, Камоэнс и Дидро

Сплетались тесно и остро,

В головке детской спор вели,

Но объяснить всё не могли.

И вновь туда он пробирался,

Где взрослый мир приоткрывался:

Он так хотел его познать,

Хотел читать, читать, читать…

Сегодня видел он Царь-пушку!

А ведь он, Саша, – тоже Пушкин!

А значит, быть ему царём

Или, как в сказке, королём!

Тогда издал бы он указ:

Чтобы стреляла каждый раз,

Когда на площадь выйдет он

Под колокольный перезвон!

Тогда узнают все о нём!

А так, опять, сегодня днём

Довёл он маменьку до слёз

И разозлил её всерьёз.

Но нет, ведь он совсем не глуп,

Поэму пишет! Вот же, тут!

Он так хотел её прочесть:

Там про отвагу и про честь…

Нет, не простит она его,

Оставит снова одного.

А может быть, она придёт,

Рукой по кудрям проведёт…

Вот слышен шелест её платья,

Вот она в комнате, у братьев…

Приди же, маменька! Ну, где ты?

Но… дверца хлопнула кареты…

 

Открытие маленького Пушкина

Он слова русского не знал

До лет шести от роду:

Французским заменяли всё:

И жизнь саму, и моду.

Она прервала эту нить —

Седые букли, шляпа…

И странно стала говорить

Про дедушку-арапа.

Тут Александр узнал её,

Марию Алексевну,

Почуял кровное, своё,

И полюбил безмерно.

Он от неё узнал о том,

Что прадед был арапом,

И почему-то зарыдал,

И спрятался за шкапом…

Вот отчего он слёзы лил:

Что дразнят обезьянкой,

Что он – посмешище семьи

И матери-дворянки!

И что спасенье было в них —

Лишь в бабушке да няне!

Как не остаться вновь без них,

Хоть их бы не отняли!

Язык! Язык совсем другой!

Не тот, гнусавый и картавый,

К какому с детства он привык.

А новый, величавый!

Слова совсем были не те,

И в их чудесной простоте

Таилось что-то дорогое,

Иное, чистое, родное…

Вдруг захотелось всех любить,

Со всеми разом говорить,

Всем рассказать что-то такое,

Но он не знал ещё, какое,

То, что никто ещё не знал,

И то, что от себя скрывал…

Знал, что расскажет, но потом…

Но отчего-то в горле ком…

Вот оттого он и молчит…

Ведь в них же музыка звучит!

Ужель её никто не слышит?!

Вот отчего он часто дышит!

Ну разве раньше на ночь пели?

Вот так, как нянюшка поёт?!

«Dormir!» – приказом лишь велели,

Что душу сковывал, как лёд.

Наверное, он заболел,

И отчего так слёзы лили…

И вдруг в подушку заревел:

Он понял, что его любили!

 

Лицей. Пушкин и муза

И вот Лицей. Он будет дом

Его взросленья, жизни, мысли.

Но он поймёт это потом,

Когда, окончив, он осмыслит,

Что здесь, в Селе, обрёл семью,

Друзей, свободных и беспечных,

Что, стоя жизни на краю,

Уйдут однажды разом в вечность!

Здесь Муза явится ему,

То будет образ женский, нежный,

И в подтверждение тому

Прервётся возраст безмятежный.

Событья, бури вкруг него,

Благословен небесной высью

Он, сам не ведая того,

Объемлет вдруг вселенской мыслью.

Мимо Лицея шли войска

Отдать в мундирах свои жизни,

И в пылком юноше тоска

Сменялась болью за Отчизну!

И словом страстным он рубал

Врага направо и налево,

Француз под словом его пал,

Раздавленный народным гневом!

Здесь он воспел святое братство

Своих проверенных друзей.

Здесь поклялись они встречаться

Раз в год и до последних дней!

Но их Союз не досчитался

За вольнодумство пятерых,

Другим – срок каторги достался,

Но Пушкин был там, среди них!

Он словом огненным Пророка

Льды заточенья прожигал,

И в годы ссылки их до срока

Дух угасавший поднимал!

Уже не тот их стал Союз,

Что был «свободен и беспечен»…

Но Пушкин под покровом Муз

Таким его увековечил!

 

Учитель Пушкина – Н.Ф. Кошанский

О сплаве мысли с даром слова

Не уставал он им твердить,

Чтобы чудесную основу

В стихосложенье заложить.

Их, лицеистов, было много

К науке склонных, к языкам,

Но среди них один лишь словом,

Пером приблизился к богам.

Учитель не преподавал,

А лишь советы им давал,

Как мыслью чувства пробудить

И в словеса их воплотить.

А ученик то отбивался,

То слогом русским упивался,

Не зная сам, точил перо,

Чтоб было тонко и остро.

Он Цицерона с Апулеем

Переплетал, как пару змей,

И Муза сладостным елеем

Коснулась пушкинских кудрей.

А он внимал ей с упоеньем,

И с чувством юного томленья

Анакреонта труд «трепал»,

И под Горация дремал.

Его влекла живая Хлоя,

Не древнеримское былое,

Пиров, вакхических забав

Немедля жаждал его нрав!

Он воспевал свои пристрастья

С отвагой юношеской страсти,

Просил препятствий не чинить,

И Аристарха не учить!

Но кто же был его учитель?

Лишь строгий гения мучитель?

Нет, увлечённый человек,

Что слову предан был навек.

Создав риторики основы —

То, что доселе было ново,

Ученикам читал труды,

Чтоб знанья были их тверды.

Знаток тончайший древней оды,

Блестящий мастер перевода,

Он, зная массу языков,

Ценил труды учеников.

Таков Кошанский. Пушкин же

Так дерзко спорил с ним уже,

Что в спорах тех рождался сплав,

Отлитый позже в сотне глав.

О сплаве мысли с даром слова

Уже не споря, кто был прав,

Потомки открывают снова

Восторг в «собранье пёстрых глав»!

 

Смесь обезьяны с тигром

В Лицее кличку он имел:

«Смесь обезьяны с тигром»,

И мало кто с ним драться смел,

Знал: будет бой проигран.

По фехтованью первым был,

Все знали его руку:

Он в бой бросался, словно тигр,

Спеша на помощь другу.

Как трудно было быть, как все:

В нём кровь кипела бурно,

И смех заливистый звучал

До неприличья дурно.

Стрелком был метким: глаз, рука

Ему не изменяли,

Стрелял всегда наверняка —

Враги об этом знали.

Обиды им он не прощал,

Их помнил непременно,

И честь свою он защищал

В любом бою отменно!

И будет так по жизни всей

Опального поэта:

Бросал он вызов на дуэль,

Коль честь была задета!

И смерть он встретил, как и жил,

И на виду у света,

Так честь жены он защитил

Под дулом пистолета!

 

Ужель потомок мой утратит…

Ужель потомок мой утратит

Души чудесный дар – любить,

Нет, не себя – друзей, собратьев,

Ужель прервётся эта нить?

Сердец согласное биенье,

Когда неведом им покой,

Идеей вдруг воспламененье

Под чьей-то лидерской рукой…

В час испытания опасный,

Когда один, в глуши забыт,

Вдруг будто сон, но вижу ясно:

Друг на крыльце моём стоит!

Счастливей нет минуты этой —

Затворник может только знать!

Сравнятся разве эполеты

С тем, что лишь дружба может дать?

Вот он: взломав печать забвенья,

Вняв друга горестным мольбам,

Привёз счастливые мгновенья,

Чтоб разделить их пополам!

 

Сафьянная тетрадь Пушкина

Сегодня ночью он рыдал,

Накрывши голову подушкой:

Брадатый старец передал

Ему тетрадь с названьем «Пушкин».

И было это не во сне,

А наяву, в саду Лицея,

Когда мечтал о том он дне,

Когда свой взор явит Цирцея…

…Вдруг финн, сафьянная тетрадь

И от друзей заветных тайна;

За ним – святых небесных рать,

И океан пред ним бескрайний!

Вот если б это был лишь сон,

Виденье, сказка, неземное…

Но вот, тетрадь же держит он,

А в ней – Вселенная от Ноя:

Законы жизни всех людей

И звёзд, сияющих на небе,

И стран великих, их царей,

И всех времён в их вечном беге!

Он понял, что был посвящён

В никем не ведомые тайны,

И взор его был обращён

Теперь к основам мирозданья.

Старик сказал, что наперёд

Он будет знать событья в странах.

И что дорогу он найдёт

В ученья лабиринтах странных.

И что поэзия дана

Для облегчения задачи,

Что послана ему она

Для знаний тайных передачи.

Что мальчик понял из того?

За что ему такие муки:

Святые выбрали его,

Вручив перо ребёнку в руки?!

И тяжек будет труд его,

И путь земной не будет легче.

Но он опишет тем пером

Вселенной круг из истин вечных!

 

Поэт не тот

Поэт не тот, кто рифму сложит

И ровно строфами уложит,

В ком цель, как небо, высока,

Сольётся с меткостью стрелка.

А может, с точностью науки

Стихов пленительные звуки

Сравнить бы мне: предела нет

Пути открытий и побед!

Не мне судить про путь поэта,

Бог знает лишь один про это,

Но я путём его иду

И может, смысл его найду!

 

Оружие Пушкина

Его поэт лишь обнажал —

И в свете тут же драма:

Противник в ужасе бежал

От колкой эпиграммы!

Врага разило наповал,

Имелось наготове,

А пули сам он отливал,

Что заключались… в слове.

Попасть поэту под перо –

Позор тому навечно:

Так было едко и остро:

Не жить уже беспечно!

И как спастись? Куда бежать?

Всё было безнадежно:

Разила гения печать

Милорда и невежду!

Где тот милорд? И где купец?

Исчезли волей рока.

Но вечно слово как венец

Поэта и Пророка!

 

Мечта поэта

Пред преступлением немею,

Но средств для жизни не имея,

Стихи умея лишь слагать,

Я принуждён их продавать.

Но ведь стихи, они как дети,

И жив отец ещё на свете,

Чтобы пустить их по рукам

На поруганье дуракам!

Ведь от любви они родятся

И в голове моей плодятся,

А без любви они мертвы,

Как без воды улов плотвы.

О сколько было б в том отрады,

Когда б долги платить не надо!

Тогда твори, душа, ликуй

И о продаже не толкуй!

Но, обманувшись этой целью,

С мечтой об этом чудном сне

«Туда б, в заоблачную келью,

В соседство Бога скрыться мне!»

 

Наталья, едемте в деревню

Вы рождены блистать, богиня,

И, перед вами преклонён,

Я повторяю ваше имя,

Красою чудною пленён.

Для вас, достойной dolce vita, —

Наряды, роскошь и балы,

А мне лишь труд от алфавита

Даёт порой свои плоды.

Для вас живу, для вас страдаю,

Я образ ваш боготворю,

Ему оправу дать желаю

И для него творю, творю.

Наталья, едемте в деревню,

Я вас молю у ваших ног:

Там, на земле, у предков древних,

Я б день и ночь работать мог.

Там оживает моя лира:

Я струн её едва коснусь

И от пороков низких мира

В воображенье унесусь.

Там воздух свеж и полн эфира,

И рифмы сладостный поток

Польётся радостно по жилам,

Лишь я вдохну его глоток.

Уж я не там, а где – не знаю,

Само в руке строчит перо,

Сюжеты новые сплетая,

Где слово точно и остро.

А тут, Наталья, я в столице

Душою болен, тесно мне!

Доколе в клетке ей томиться

С мечтой о вольном, светлом дне?

Наталья, едемте в деревню!

Хоть знаю я, что не для вас

Поэта пламенные бредни,

Но притворитесь… хоть на час.

 

Письмо Пушкина Плетнёву

Застрял я, братец, тут надолго.

Однако вечно верный долгу,

Пытался вырваться не раз,

Но всюду получал отказ:

Через кордоны не пробиться,

А мне ведь надобно жениться!

Вот и пришлось вернуться мне

С мечтой о том желанном дне

В родное Болдино. Поэту

Чеканить надобно монету.

Хотя, признаюсь, что порой,

Подавлен жуткою хандрой.

Итак, пишу из заточенья,

Где от неё нашёл леченье.

Ты спросишь прямо: чем лечусь?

Перо, «чернилы», да и мчусь

Во весь опор за вдохновеньем,

Что дарит творчества мгновенья!

Тут осень. Вся она – моя!

Ты знаешь, не приучен я

Делить ни с кем ни мыслей рой,

Ни мой полуденный покой,

Сомненья мук бессонной ночи —

О том перо писать не хочет.

Однако, друг, могу признаться

И пред тобою отчитаться

За те труды, что одолел,

Когда душой своей болел,

Чтобы увидеть, наконец,

Красы небесной образец!

Письмо прислала мне она,

В нём клятва ею мне дана,

Что без приданого пойдёт

И что в Москве поэта ждёт!

Ужели получу награду

За месяцы мучений ада?

Итак, вот перечень трудов.

Надень пенсне, коль не готов!

Тут будет так: «В Коломне домик»,

Стихотворений мелких томик,

Трагедий малых штуки три…

Поди, устал: глаза протри!

А дальше будет список прозы:

Я, наконец, оставил грёзы

И в прозы омут головой:

Пять повестей везу домой!

Писал за Белкиным одним,

Опубликуем Anonyme.

Тут, как ты видишь, не до неги:

Окончен мною тут «Онегин»,

Его последних две главы —

Уж не сносить мне головы!

Про «Сказку», кажется, забыл:

Балда Попа там по лбу бил.

Вот сказка, вроде бы пустяк,

Однако тут имеет всяк

Об ней готовое сужденье,

В цензуре чую осужденье:

Что, мол, Балдой унижен Поп

И толоконный его лоб.

Тут выход надобно найти,

Чтобы цензуру обойти.

Жуковский, ежели зайдёт,

Отдай ему, он ход найдёт:

Ему, брат, труд сей не впервой —

Подправить лист один-другой!

Уж я имел надзор церковный,

Дабы исправить путь греховный,

Тому отдал немало лет,

В монастыре давал обет.

Но положусь и тут на Бога,

Авось, найдём в печать дорогу.

Ну вот, пожалуй, всё, что вспомнил.

Что о себе ты, брат, напомнил,

За то тебя благодарю,

Сей список первому дарю!

Сим остаюсь твой верный друг,

В «карантине» застрявший вдруг.

 

Не верьте пошлому злословью…

Не верьте пошлому злословью:

Стихи поэты пишут кровью,

Что из измученной души

Сочится каплями в тиши.

Так Пушкин на краю могилы,

Перо макая, как в «чернилы»,

На пулей прерванном веку

Писал для нас свою строку.

Идут века. В его потерю

Мы, до сих пор ещё не веря,

Тома листаем вновь и вновь:

Это зовёт родная кровь!

 

Вот снова Пушкин тут, в Берново

Вот снова Пушкин тут, в Берново,

Где его облик, его слово

Могли так взбудоражить вдруг

Провинциально тихий круг!

В столице жизнь его томила,

Здесь – всё для сердца было мило:

И старый сад, и барский дом,

И те, что жили в доме том.

Тут ему всюду были рады.

Что может лучшей быть наградой

Тому, кто не имел угла,

Кого судьба не берегла?

Ему открыты были «домы»,

Где он писал для всех в альбомы

Свои шутливые стихи

Про прелесть дам и их духи.

И все на выданье девицы,

Те, что кокетства мастерицы,

Сюда съезжались для того,

Чтобы услышать стих его.

Их тётки, матери, дядья

И даже поп и попадья —

Все находили: Пушкин мил,

Назона из себя не мнил.

Здесь так вольготно было лире,

Что он о Северной Пальмире

Порой совсем не вспоминал,

Забыт был даже Ювенал.

Душой был лёгок, искромётен,

Он был тогда на самом взлёте,

Успех его уже венчал,

Он здесь шедевры расточал!

Манеры, стиль, одежда, речи

И кудри чёрные по плечи,

Ногтей холёных красота,

И обхожденья простота —

Всё, что в его было природе,

Как «a la Пушкин», было в моде!

А в том, что только было ново,

В том задавало тон Берново!

Девиц бросало прямо в дрожь:

«Как Пушкин, право же, хорош!»

А он же, в пылком умиленье,

Перебирал их, как каменья!

Красу девичью обожал,

Её вниманьем окружал,

Но Мефистофель был скорей,

Чем Фауст – Вульф, тот, Алексей!

Он взгляды томные ловил,

Но… клюкву в сахаре любил,

И, лакомством наполнив рот,

Спешил поутру из ворот.

Стегнув крылатого Пегаса,

Он добирался до Парнаса:

Напоминал высокий холм

Про брег морской и шёпот волн,

О той, которая любила

И ему перстень подарила,

Чтоб странной древней фразы вязь

Хранила от неверных глаз.

Уже недолго до рассвета,

И ждёт ответ письмо Россета…

Да отчего ж так зол комар?

Чтобы поэт не задремал!

Кругом тоска… а жизнь в Берново

Всё ж хороша: здесь чувства новы,

Он здесь всегда хотел творить

И комплименты говорить.

Здесь, средь друзей, он будто дома,

А значит, будет рюмка рома,

А под неё лимбургский сыр,

В котором… нету сырных дыр…

…Здесь само ветра дуновенье

Его будило вдохновенье:

Простой о мельнице рассказ

В «Русалку» превратил тотчас!

И тут морозным зимним утром,

Со сна взъерошив свои кудри

И красоту приняв нутром,

Он зиму описал пером.

…Когда-то он возжаждал славы…

Она пришла, листая главы,

Да если б знал он, какова,

То сам поверил бы едва!

Здесь слышен голос его лиры,

Как в Храм, идут сюда кумиры

Отдать ему земной поклон…

И здесь, незрим, меж нами он!

 

Тайна сожжённого письма

Что было в том письме? Камину

Доверил тайну он любви,

Той, что покорно он покинул,

Но страсть не смог унять в крови.

Письмо он сжёг, а стих остался…

С своей любовью он расстался,

Но перед ним предстал на миг

В кудрях младенца смуглый лик.

 

Игра с пером

Тот слог, что чувством его полон,

Своим любой наполнить волен:

Вот тайна пушкинской строки,

Игры с пером его руки!

Им ублажал и обличал,

Им эпиграммой отвечал,

При мысли про банкетный зал

До основанья изгрызал!

Он превратил игру с пером

В игру с судьбой, добра со злом,

И, вырвав у неё момент,

Взошёл на вечный постамент!

 

Всё ж я уйду

Мой час настал. А вот и пасквиль.

Ещё один, им нет числа.

Всё кончено. Я сброшу маски —

Довольно грязи, лжи и зла.

Вот он, предлог мне для ухода,

Уж я мечтал не раз о нём,

И знал заране время года,

И что умру однажды днём.

Мне жаль тебя, моя мадонна.

Ты так наивна, как дитя,

И бьёшь крылами, bella donna,

Как мотылёк, на свет летя!

Всю ложь, их сплетни и интриги

От света я не утаю.

Довольно тяжкие вериги

Давили страшно грудь мою!

Гадалки старой предсказанье:

«Ну, а умрёшь через жену» —

Я долго ждал. Конец сказанью,

Жену оставлю я одну.

Кому? Друзьям? Друзья, быть может,

Мои творенья издадут,

И детям, на меня похожим,

Пропасть на свете не дадут?

Но Натали так молода…

Я знаю, свет не позабудет:

Ведь ей блистать везде, всегда —

Предвижу, так оно и будет…

Промчится пара тёмных лет…

По мне не будет траур долгим,

И Натали вернётся в свет

С отданным дань поэту долгом.

Но новый спутник рядом с ней

Не воспоёт черты богини!

Ужель и в царствии теней

Меня страданье не покинет?

Всё ж я уйду, жену оставлю:

Не властен я перед судьбой,

Но замолчать я свет заставлю

И заслоню её собой!

 

На месте дуэли

Здесь выстрел грянул в январе,

Но свет его не слышал:

Веселье было при дворе

Необычайно пышным.

А он уже лежал в снегу,

И боль смертельной раны

Дарила жизнь его врагу,

Ему же – смерть так рано.

Как просто всё: вот и конец,

Назад возврата нету,

И снят страдальческий венец,

И жизнь осталась где-то.

Прошли века, и я стою,

Где пуля та пропела.

И мысль одну в душе таю:

А я б, как он, сумела?

 

Час восхожденья к небесам

Себе он место выбрал сам

Прозрением Пророка,

Час восхожденья к небесам

Он знал и ждал лишь срока.

И потому спокоен был

В час роковой дуэли:

Желанен был ему и мил

Час достиженья цели.

«В соседство Бога скрыться мне!..» —

В том видел он спасенье,

Ведь он родился на земле

На Праздник Вознесенья.

 

На смерть Пушкина

Ты перед Господом предстал

В расцвета годы молодые.

Пером Пророка ты писал,

Пока несли тебя гнедые.

Убийца выбил то перо

Из рук кудрявого поэта,

А было так оно остро —

С тех пор такого больше нету.

Ты так врага и не убил,

Просил прощенья, что был грешен.

Угас поэта чудный пыл,

И мир остался безутешен.

 

Нас вместе с Пушкиным убили

Нас вместе с Пушкиным убили

Морозным снежным январём,

Но только мы о том забыли —

С душой убитой и живём.

Душа – живое Божье дело,

А без неё есть только тело,

Инстинкт один его ведёт,

К чему он тело приведёт?

Во сне моём опять всё то же,

Передо мной поэта лик:

«Я знаю, ты должна, ты сможешь,

Так приближай же этот миг!»

Шепчу во сне поэта имя —

То наважденье, может быть:

В его строках и между ними

Ищу оборванную нить.

И наяву его творенья

Я жажду чудом оживить:

В них бьёт источник вдохновенья,

Как душу в нём не окропить?

Ты припади в минуту жажды,

Прочти спасительную мысль —

Найдёшь утраченный однажды

В строках поэта жизни смысл.

Омой глаза живой строкою,

И пелена спадёт с души —

О том поэт своей рукою

В бессонной говорил тиши.

И оживёт, и затрепещет

Душа, как в небе соловей,

И ярче звёзды вдруг заблещут,

Свидетели минувших дней!

 

На могиле Пушкина

Здесь спит в могиле русский гений,

России сердце и душа.

Остановись тут на мгновенье,

Постой тихонько, чуть дыша.

Душа в молчанье затрепещет,

Забьётся сердце вдруг сильней:

Это поэта голос вещий

Прольёт на душу свой елей.

С высот, где арфа Серафима,

Спустился к нам пророк-поэт

Огнём строки своей незримо

Разверзнуть мрак земных сует!

Прошли столетья, но в потёмках

Огонь пророка не угас!

К тебе, далёкому потомку,

Он обращается сейчас.

В твоих руках судьба России,

Люби её, как Он любил!

Он знал, тебе она по силам,

Ужель наказ его забыл?!

Пусть кто-то скажет с укоризной:

Житьё за морем – благодать!

Не предавай своей Отчизны —

Она тебе родная мать!

Услышь поэта мощный голос,

Пускай огнём душа горит!

Его нерукотворный образ

Вновь проступает сквозь гранит!

 

И стала Пушкинской эпоха…

Перемещения в пространстве

Так были для него легки:

Веков ушедших стиль, убранство

Мог уместить он в две строки.

Уже мы там, и через строки,

Пройдя в стремительные сроки,

С Борисом царствуем в Кремле,

Что на московской на земле.

Или с Петром пронзаем время,

Как он, вдевая ногу в стремя,

Когда одной рукой маня,

Другой вздымает он коня.

Петра оставив над Невою,

Небес окутав синевою,

Накинув только архалук,

В Орде натягивает лук.

То вдруг он пленником томится,

Где среди скал туман клубится,

И, в Терек бросившись, плывёт

Поборник воли и свобод.

Познав природу человека,

Перешагнув через два века,

Он русский оживляет дух,

Чтобы в веках он не потух!

И стала Пушкинской эпоха,

И собираем мы по крохам

Всё, что писал, что говорил,

Когда поэт живой творил.

В любой эпохе, сколь ни странствуй,

Находим гениальный след:

Он и в заоблачном пространстве

Сейчас творит, пророк-поэт!

 

Фиалки Михайловского

Дорога к Пушкина могиле

Ведёт через сосновый бор.

Снега, растаяв, напоили

Фиалок красочный ковёр.

Их здесь – поляны, Пушкин видел

Наверняка их первый цвет,

Здесь он любил и ненавидел,

Сгорая страстью к ней, к Аннет.

Я собрала букетик нежный

С полянки той, где гений шёл.

Февральской ночью тёмной, снежной

Он здесь покой себе нашёл.

Вот мой букетик на могиле:

Это тебе, возьми, поэт,

Как память о чудесной были,

Что тут жила, а нынче – нет…

Ну, что фиалки? Простодушны,

Как та наивная Аннет,

Но что же небо так послушно

Синеет, как фиалок цвет?

Глаза поэта так синели,

Как мой фиалковый букет!

Не потому ль и собирала

Их простодушная Аннет?

 

Золотом подёрнулись опушки…

Золотом подёрнулись опушки,

Полетел по ветру лист сухой,

На свиданье с нею вышел Пушкин

Им самим проторенной тропой.

Вот сейчас он сядет на скамейку,

Быстро набросает пару строк,

Как любил он осень-чародейку,

Как он без неё творить не мог.

Ждал, когда коснётся дуновеньем,

Окропит кудрявое чело,

И польются струи вдохновенья

На его гусиное перо.

И грехов тяжёлую обузу

Отряхнёт с небогатырских плеч,

И перо ему заточит Муза,

Как богатырю булатный меч.

Чтоб сомненья душу не томили,

Вложит в его руку этот меч,

Чтоб он смог в «Руслане и Людмиле»

Карле его бороду отсечь!

Ну а мы, не Пушкина ль потомки,

Те, к кому святой могучий глас

Обратил Пророк, иль лиры звонкой

Нам не услыхать уже сейчас?

Мы – тот «милый люд», ведь нас же тыщи,

Нам богатыря пора будить!

Чтоб он смог от власти бородищи

Свой народ навек освободить!

 

Сосновый дух Михайловского

Сосновый дух Михайловского, бор —

Они всё те же, как и при поэте:

Всё так же лес меняет свой убор,

И молодые сосны тянутся, как дети.

Он описал и их, бывая тут,

Свою судьбу как эти сосны видел,

Предвидел всё: что годы убегут,

Что не стареть ему, в кругу семейном сидя.

Свою судьбу он выбрал сам,

И на земле он ждал лишь только срока,

Когда угодно будет небесам

Призвать к себе Поэта и Пророка.

 

То голос пушкинской свирели…

Неспешно Сороть свои воды

Несёт, где двести лет назад

Поэт провёл изгнанья годы,

В глуши, «глотая скуки яд».

В часы жестокого забвенья,

Забытый всеми, он творил,

И с музой лёгкой вдохновенья

Здесь по душам он говорил.

Вот его дуб уединенный,

Скамья, аллея, три сосны,

Где вспомнил чудное мгновенье

Своей восторженной весны.

Как «в ванну со льдом» погружался

Он в глубину седых веков,

Где с ним одним своею болью

Борис делился Годунов.

И в келье будто бы сам Пимен

Водил тогда его рукой,

И будто сам он был меж ними,

Где предков кровь лилась рекой.

Небесный дар проникновенья

В давно ушедшие года,

Как жгучий пламень вдохновенья

Дотла сжигал его тогда!

Но вновь душа его парила

Среди лесов, полей, лугов,

Со Святым Духом говорила,

Отринув груз земных оков!

Ты слышишь сказочные трели?

Постой, прислушайся сейчас:

То голос пушкинской свирели,

Той, что оставил он для нас!

 

По дороге к Пушкину

Вот профиль гения-поэта,

А вот волос курчавых прядь…

Душа его летает где-то,

А нам – страданий не унять.

А может, он с небес взирает

На грешный мир в закатный час,

А может быть, прощения просит,

Что рано так покинул нас?

Что там, за призрачным скопленьем

Нерукотворных облаков?

Наверно, жизни отраженье,

Что здесь ушла во тлен веков.

О том, увы, нам не расскажет

В седины убелённый дед,

Тот, кто рождён, там будет каждый,

И там получит свой ответ.

Пока играет жизнь земная,

Шипит, как пена в хрустале,

Загадку мы не разгадаем,

Пока мы ходим по земле.

…Нечётким стало отраженье,

Блеснул сквозь профиль солнца луч,

И ветра вечное движенье

Умчало ввысь скопленье туч…

И я покину жизнь земную,

Когда Господь свой Суд свершит.

И, может, встречу там Поэта,

Если Спаситель разрешит.

Поэт не спросит: кто я, что я,

Но я скажу ему, любя,

Что «на Земле, во Храме стоя,

Душой молилась за тебя».

 

Молитва

Прости, поэт, что я сейчас живу,

Вместо тебя слагаю песнопенья,

Взывая и моля твою главу

Услышать голос мой в святом упокоенье.

Покоя нет в душе, тебя нам не вернуть,

Но гений твой, услышав ту молитву,

Земным и грешным освещает путь,

И дух крепит в кровопролитной битве!

 

Своим дыханьем не дышу…

Своим дыханьем не дышу —

Я снова с Пушкиным грешу:

С его пленительной строкой

Теряю вновь ночной покой.

И мысль моя строкой ложится,

Как с этим чудом мне ужиться?

Оно, как истина в вине,

Никак не дастся в руки мне!

 

Потомку предков благородных

Уж я б обед тебе сварила,

Перед уходом накормила,

Подав из печки щей горшок,

И налила б «на посошок».

Но ты покинул нас голодный,

Вкусив морошки лишь холодной,

«Ушед навек от вечных мук»,

И мы осиротели вдруг.

Я опоздала на два века,

Но не подвластно человеку

Вольготно выбрать жизни срок —

В желаньях волен только Бог!

 

Мойка, 12

Здесь, в сердце Северной Пальмиры,

Где богом от греха спасён,

Он, загадав загадку миру,

На небеса был вознесён.

И потекли рекой потомки

В осиротевший кабинет,

Где, постояв у жизни кромки,

Ушёл в бессмертие поэт.

Здесь он, незрим, меж нами бродит,

И слышен лиры его глас…

За веком новый век приходит,

Здесь – тот же день и тот же час.

Священный трепет будоражит

И ускоряет сердца стук…

Вот он войдёт сейчас и скажет:

«Я ждал тебя! Здорово, друг!

Что скажешь, как в Москве погода?

Легко ль добрался до меня?

И что диктует нынче мода,

Минутной новизной маня?

Что нового в Первопрестольной,

Что пишут братья по перу?

Знаком ли слову воздух вольный,

Иль вольный стих не ко двору?»

Ну что ответить мне на это?

Как я скажу ему о том,

Что с словом гения-поэта

Его потомок не знаком?

Что слог заморский, неуклюжий

Стал языком ему родным,

Что с древним родом он не дружит,

Живёт он телом лишь одним?

Тельца златого блеск продажный

Так ослепил людей умы,

Что нет и мысли у них даже:

А где ж душа, и люди ль мы?

Что стало с Родиной моею,

И как жива ещё она?

Ведь было раньше: «Честь имею!»,

А коли нет, жизнь не нужна!

«Восстань, пророк», услышь прошенье,

Подай за нас могучий глас!

Чтобы Господь в час воскрешенья

Не отвернул свой лик от нас!

 

Путь пророка

Познав мышленья глубину,

Пространства бесконечность,

Он, не дожив и жизнь одну,

Ушёл однажды в вечность.

И, краткость жизни ощутив,

Поняв ничтожность срока,

Он между строчек поместил

Предвиденья пророка!

 

В его роду отцы святые…

В его роду отцы святые,

И, уходя в расцвете лет,

Слова он написал простые:

Пророком должен быть поэт.

Что у поэта путь особый:

Он, грешный, на земле творит,

Чтоб бытия познать основы,

Он с небесами говорит.

«Под голубыми небесами»

Он и творил в пути земном,

И ночи долгими часами

Молил Творца лишь об одном:

Кто, из каких он и откуда —

Дворян, потомственных бояр,

А может, крепостного люда,

И для чего поэта дар?

И лишь узнал, что мог из дедов

Один у Невского служить,

Но что сам Невский – его предок,

Поэт не мог предположить.

Его небесный покровитель,

Кто в Невской лавре погребён,

Князь Александр, прародитель,

Его прямой потомок – он!

Чутьём, провиденьем поэта,

Святым корням он зову внял,

И нимб божественного света

Над ним незримо засиял!

И тех веков святую тайну,

Хитросплетение корней

Постичь хотел потомок дальний

Жён благоверных и князей.

Он сам, святых корней не зная,

В конце короткого пути

Стремился к высшему познанью,

Чтоб жизни истину найти.

И он нашёл её, похоже,

Когда прервалась жизни нить:

Он, уходя, на смертном ложе

Убийцу смог за всё простить!

Достойно это лишь святого —

Для Бога душу отворить!

И подвига того земного

Никто не сможет повторить!

Он был – Пророк. Но его тайна

Средь «вышних Богу» ныне, там,

И без него теперь не знаем,

А разгадать ли её нам?

 

Благодарю тебя, поэт…

Благодарю тебя, поэт,

Что душу будоражишь!

Тебя два века с нами нет,

Но разве это скажешь?

Уже с рожденья с нами ты.

И в каждом русском сердце

В твои волненья и мечты

Всегда открыта дверца.

 

Медный Всадник и поэт

Всё тот же «свод зелено-бледный»,

Всё тот же холод, и манит

Рукой державной Всадник медный,

Дробя копытами гранит.

Скакал, Россию увлекая,

На Запад русский государь,

Своими планами пленяя —

В чужую, призрачную даль.

Петра велению послушна,

Уже пошла за ним она,

Но сердце было равнодушно

К нововведениям Петра.

Но государь рукою мощной

Уже на западный манер

Кроил наряд страны полнощной

Указами кровавых мер.

Так годы шли. Уже Россия

Себя не стала узнавать,

Её ведь даже не спросили:

Согласна ли, Россия-мать?

Душа её рвалась, металась,

Стонала от надрыва плоть,

И временами ей казалось:

Царя ей не перебороть.

Чтоб не просила Русь подачки,

Не потеряла с прошлым нить,

В мир чуждый бешеную скачку

Поэт пришёл остановить.

С пером в руках, с душой пророка,

В груди – священный огнь и пыл…

Не осознав свой путь до срока,

Перед Петром повержен был.

Он оценил Петра деянья,

Был его мощью потрясён,

За новь российских одеяний

Был государь им вознесён!

Но, стоп, поэт! Ведь так и душу

Недолго Западу отдать

За просвещенье. Нет! И лучше

Уж просвещенью не бывать!

Плоды его нескоро зреют,

К тому же воля нам милей!

Чужие ценности не греют,

Хоть и пролит на них елей!

Пусть русский дух и его слово —

Всё, чем жива Россия-мать,

Самой Европе будет ново,

А нам его не занимать!

Пусть град Петров в грядущем веке

Гордится всадника рукой,

Но сердце в русском человеке

Трепещет пушкинской строкой!

8.05.2011

 

Окончен том

Окончен том, а это значит,

Пора подумать об ином.

Но отчего так сердце плачет —

Покоя нет ни в ночь, ни днём?

Рука писать уже устала,

Забыться бы в спокойном сне…

Но, что бы я ни написала —

Не оживить Поэта мне.

Осталось ждать, что дух Поэта

Меня незримо посетит,

Прочтёт про то, прочтёт про это,

И, может быть, меня простит

За мою дерзость обращенья,

В Поэта мир проникновенье,

Подправит кое-что рукой,

Чтоб я смогла найти покой?

Однако нет, он не приходит,

Он лишь на мысль меня наводит,

На ту, что он не дописал,

Когда, изранен, угасал…

А значит, нет конца мученью,

И рвётся мысль из заточенья

В тот дивный мир, где Он творил…

Но где тот мир? Не говорил.

 

Кто ж после Пушкина поэт?

Поэта роль не примеряю:

Кто ж после Пушкина поэт?

Наивной рифме лишь вверяю

Нестройных мыслей тяжкий бред.

Она сама со мной играет:

Не спится ночью ей, как мне.

Вот для того и прилетает,

Чтоб пошептаться при луне.

Как совместить земное с духом,

Что мне покоя не даёт,

Вокруг летая лёгким пухом,

В полёт неведомый зовёт?

Парить хочу, но тянут гири

Неправедно прожитых лет,

И как ужиться в этом мире,

Где от грехов спасенья нет?

Строка ложится за строкою,

А я спешу за нею вслед.

Опять рассвет встречать с тоскою,

И на душе покоя нет.

Молю у Господа прозренья,

Чтоб вразумил и дал совет:

Как лёгкость ощутить паренья,

Что Пушкин ощущал, поэт?

 

Я просто Пушкин был, поэт

Творил я здесь, не в поднебесье,

Где воздух свеж и свет лучист.

Просить прощенья буду здесь я,

А там душою буду чист.

Мои мечтанья и полёты

Высокой мысли, дивный слог

Им не понять и ни на йоту —

Не одарил их свыше Бог.

Им не найти его и в прозе,

Их наслаждение – в другом:

Копаться мухами в навозе

И разносить его кругом.

Я знал: свирепствует стихия

Скандалов, сплетен и интриг,

Но и тогда свои стихи я

Не прекращал писать на миг,

Играл со словом… увлеченье?

Быть может, да, быть может, нет.

Я видел в том предназначенье:

Я просто Пушкин был, поэт!

 

Мы – те потомки, для которых…

Мы – те потомки, для которых

В том двухсотлетнем далеке

Писал поэт посланий ворох

На непонятном языке.

Он точно знал, что был Пророк,

Его не мучили сомненья:

Для нас писал он между строк,

Какие будут потрясенья.

Что будут слава и бесславье

Россию-матушку терзать,

И что лишь вера, православье

Спасут её, родную мать!

Открыта к Храму нам дорога,

И вскрыта гения печать,

И нам пора по воле Бога

Архив Пророка изучать!