Я стояла на краю огромной долины. Другим своим краем она спокойным потоком втекала в безбрежный бирюзовый океан. Невероятных размеров алое солнце рисовало на воде такого же цвета широкую полосу. Краснеющий от солнца край неба неправдоподобно для времени позднего заката переходил в густую полуденную синеву. От берега по краю долины росли гигантские деревья, на десятки метров поднимались их узловатые корни ввысь и заканчивались раскидистыми, размеров в грозовую тучу, темно-зелеными кронами. Широкая, вытоптанная, цвета песка тропа пересекала долину и соединялась с сияющей красным огнем дорогой в океане, образуя один единый путь к солнцу. Стадо странного вида животных, загипнотизированное алым небесным светилом настойчиво брело по этой дороге по направлению к своему Богу. Самые большие из них отдаленно напоминали обычных слонов, другие походили на изображения древних ископаемых животных... Не свет закатного инопланетного солнца слепил меня, густые ядовитые краски резали глаза, зачаровывали, возбуждали... Яркая вспышка - самый центр долины пронзила ломанным копьем молния... Всё замерло... Оглушительный грохот - и миллионы странного вида птиц, бесшумно поднявшись с деревьев, изменили цвет неба на черный. Стадо животных замерло на мгновение и, поменяв свое направление, побежало через заросли древних растений к ближайшей кромке леса. Я не была напугана, но, повинуясь своим инстинктам животного, побежала за своим стадом в первобытный лес. Я бежала широкими прыжками, руки противовесом моим ногам размашисто взлетали поочередно вверх. Сознание отставало от быстрого тела, и я видела уже себя со стороны, - стройная, высокая и физически развитая, как с фантастических картинок Boris Valejo*, красивая женщина. Рассекая руки об острые длинные листы, я догоняла своих сородичей в другом своем удивительном мире. С грустью в последний раз я посмотрела на свое загорелое правильное тело, на вздрагивающую от бега большую грудь, на отсутствие члена... Посмотрела с грустью оттого, что уже знала, что я просыпаюсь.

Я открыла глаза: В окне солнце, в ногах кошка, она сидела и намывала гостей. Я полежала еще в постели, удерживая в сознании увиденный мною другой мир. Если бы кто-нибудь из нормальных людей увидел бы мои реалистичные до сумасшествия сны, они бы точно надолго оказались в психиатрической клинике. Мои сны были настолько реалистичны, как будто я проживала в них вторую жизнь. Останусь в них навсегда... и никогда не вернусь.

- Ты представляешь? Огромные такие деревья! ...Корни, как пучки жирных лиан, спускаются к земле, - мы остались с Катей одни в студии, и я пересказывала ей свой сон. - Огромное солнце - не такое, как мы с тобой видели тогда на даче и стояли, удивлялись ему... Еще больше - раз в пять! - мне очень хотелось показать Катюшону это солнце, удивить ее им, я чертила в воздухе большие круги, и сама восхищенно на них смотрела.

- Прямо пейзаж для рекламы Кодака, - прокомментировала насмешливо меня Катя.

- И я красиво бежала к лесу..., - я уже показывала другую сцену из сна и, широко раскидывая ноги, размахивая руками, начала неуклюже скакать на одном месте. - Я бегу...

- Отойди подальше, ты меня сейчас заденешь своей кувалдой.

- У самой у тебя кувалды... И грудь у меня колыхалась, колыхалась..., - романтичным голосом продолжала я свой рассказ.

- Она у тебя и сейчас болтается из стороны в сторону, того глядишь оторвется.

- И эта солнечная дорожка на воде... Я понимала, что это дорога..., не знаю куда, но к чему-то счастливому, меня тянуло идти по ней со всеми...

- Со слониками что ли? - опять ядовито усмехнулась Катя.

- Да, со слониками. Мне с ними было интересней, чем с тобой, - сказала я зло, мне надоел ее издевательский тон.

- Цветные сны снятся только шизофреникам, - и опять демонический, вульгарный смех мне в лицо. - Почему мне не сняться такие сны? - этот вопрос, видимо, должен был меня разоблачить.

- Ты приземленная, по колено в земле, тебе не оторваться в небо. Сырники на ужин - твоя мечта... и поспать, - я совсем разозлилась и обвинительной речью Вышинского* начала сама обличать свою подругу во всех смертных грехах.

- Ты думаешь, ты центр вселенной? - Катя презрительно скривила свои губы. - Я стою в таком же центре и смотрю на тебя и на мир не твоими, а своими глазами. Вот, видишь, ...я спряталась в своем теле, сделала разрезы для глаз и наблюдаю за всеми и за тобой, - Катя театрально наклонила ко мне лицо, открыла пошире глаза, картинно похлопала ими, по-азиатски сощурила...

Я замерла... Её тело, действительно, было другой вселенной, и в ней, действительно, кто-то прятался с голубыми насмешливыми глазами, прятался и наблюдал за мной. Как хочется контакта с прекрасными жителями другой вселенной! Я решительно сгребла в охапку инопланетянку, взяла на руки и понесла ее на наш диван из ИКЕИ. Не понравился он мне в этот день, я вернулась к прежнему стулу, поставила Катю на четвереньки и молча выебала... В интересах цивилизаций она пошла со мной на контакт.

* * * * *

В студию вошел маленький, с длинными прямыми волосами, молодой мужчина... Можно было сказать и парень, но нет, именно мужчина, но косящий под еще молодого парня. Типичный творческий напоказ человек, лицо маленькое и нервное, смущается... Скромный? Так как же ты меня тогда собираешься обмануть, парень? Человек этот по его заявлению по телефону был режиссером, имел солидную фамилию Мосс и вполне обычное имя Володя. Представившись, он очень развернуто и подробно уточнил, что <Мосс> пишется обязательно с двумя <с>, уточнил как-то испуганно, как будто одна <с> в его фамилии очень сильно оскорбляла его режиссерское достоинство. Приехал он что-то нам предложить, и я ждала, уже привыкшая к этому, очередного хитрого наебательства. Мобилизованная, я сидела с чашкой чая за столом. Напротив Мосс с двумя <с>, и Катя справа. Все тоже с чаем. Коробка конфет на столе.

- Хорошо тут у вас, большая студия: Надо же! Почти, как киношная: - говорил маленький Мосс, и постоянно стыдливо улыбался.

- Ну, да: - комплименты про студию меня давно не трогали, я привыкла к ним, она всем нравилась. - Вы сказали, что хотите снять про нас фильм?

- Да. Я видел ваши фотографии: Вначале увидел их на выставке на Кузнецком мосту: - они меня потрясли. И видел у Синцова каталог ваших работ: У меня уже тогда появилась мысль снять про вас фильм. Талантливые творческие люди всегда интересны:

Я была другого мнения, я не любила творческих людей с вечным их самолюбованием, с их жизнью в придуманной ими же позе, с обязательно завистливым взглядом на мир: Мне больше нравились простые люди. Человек не ставший к станку, или не занявшийся любым другим созидательным действием, вовсе не обязательно наполнен нестерпимым творческим зудом или тем более не обязательно одарен свыше талантом и гением или способностью передавать красоту мира каким-либо способом. Скорее всего, этот человек бездельник, он любит спать, есть, испражняться, пользоваться девушками, обманывая их своей несуществующей исключительностью, любит, чтобы она давала его величеству не только секс, а восхищалась его персоной безоговорочно и исступленно и при этом с умилением стирала его заношенные неопределенного цвета носки. Этот человек наполнен страхом перед реальной жизнью и необходимостью думать о завтрашнем дне, то есть о той же самой работе, и распираем несбыточными никогда мечтами о мгновенно продающихся продуктах его <великого> творчества:, так чтобы стояла очередь, а он лениво по полчаса в день выводил бы мазок или строчку, а потом убегал бы пить кофе, сетуя на плохой день - <не пишется>:, потом засыпал, изможденный ожиданием Музы, а потом чего писать - поздно: ужин, телевизор, и опять спать. Ну, и чем может быть интересен творческий человек?

Талантливые люди - это другая категория человеческих существ и их единицы, они иногда интересны, но и они меня утомляли своими разговорами исключительно о себе, и бесконечными попытками затащить меня и всех окружающих в процесс любования их исключительной персоной. Я предпочитаю любоваться пухлыми попами на стройных ножках и другими первоисточниками красоты, и ничего другого для восхищения мне больше не нужно. И интересовало меня сейчас другое, что хочет от меня режиссер. В то, что он хочет снять про нас фильм <за бесплатно>, я не верила.

- Ну, это понятно... творческие люди и всё такое: А дальше что? Для Вас какой смысл в этой съёмке? Мы должны будем Вам за это заплатить? - продолжила я выяснять причины его интереса к нам.

- Нет. Зачем же... Это я должен был бы заплатить вам...

- Очень мило, заплатите? - усмехнулась я.

- Нет, заплатить я, конечно, не заплачу, - Володя опять стыдливо опустил голову. - Но вам же тоже будет интересно, если про вас будет снят фильм, и на руках, кроме того, будет профессионально отснятый большой материал. Вы сможете его использовать, если ролик, к примеру, решите делать рекламный:

Я обрадовалась, что так быстро всё поняла, - он собирается нам потом <впарить> отснятые сюжеты, мы за них всё равно должны будем заплатить. Он будет долго работать, потом он нам покажет, наконец, свой фильм, как это делают обычно в ЗАГСе, показывают снятый про <новобрачных> сюжет:, мы расчувствуемся, как и упомянутые ошалелые новобрачные, видя себя, милых:, и будет к тому же неловко, - ведь человек трудился много дней, конечно, надо заплатить: и заплатим. Всё мне стало понятно!

- А за весь материал, который Вы отснимете, сколько надо будет заплатить? Вы же монтируете фильм из небольших фрагментов, материала будет гораздо больше? - осторожно спросила я.

- Да, материала будет, конечно, больше. Платить ничего не надо, я Вам всё отдам, если Вы согласитесь сниматься, - ещё раз подтвердил свои бескорыстные намерения Владимир Мосс.

- Да? - я опять ничего не понимала, и мне нечего было сказать. Я замолчала. Продолжила Катя:

- У Вас же всё-таки должен быть какой-то интерес? Вы снимаете, производите трудозатраты и материальные затраты тоже, наверное. Вы же рассчитываете за это что-то получить? Или Вы такой альтруист? - Катя засмеялась.

Режиссер помялся, помычал, на лице та же стыдливая улыбка и прячущийся взгляд: и ответил.

- Есть, конечно, и собственные интересы: Сразу скажу, вам ничего ни на каком этапе платить ни за что не придётся. Возможно, я смогу продать этот фильм на один французский канал, у меня есть такая договоренность, если, конечно, он получится таким, каким я его сейчас представляю. Может быть, и на какой-нибудь российский тоже. Про это пока не знаю: это как получится. Мне нужно будет несколько дней для съемок:

- Несколько дней? - удивились мы с Катей. Теперь нам было жалко уже не денег, а своего времени. - Ничего себе! А зачем так долго?

- Не пугайтесь. Это же не с утра до вечера: И я буду приезжать только тогда, когда вам это будет удобно. Хорошо?

- А что: мне интересно, - согласилась Катя. - Посмотрим на себя со стороны.

- Ты красотка, ты точно хорошо выйдешь. А я? Я плохо получаюсь даже на фотографиях, - я заныла, но уже не отказывалась. И мы с ним договорились.

- Я тогда напишу сценарий, нарисую раскадровки и заеду ещё.

- Так всё серьёзно? - опять удивились мы.

- Ну, а как же вы думаете?

- А общая концепция какая? - поинтересовалась я о будущем фильме.

- Я думаю снять фильм: - Володя задумчиво очень по-режиссерски запрокинул голову, а его взгляд поверх нас поддержал эту позу его творческого напряжения, - я думаю снять фильм, как историю одной фотографии.

- А мы причем? - не совсем поняли мы.

- А фотография эта будет вашим автопортретом. Вы просыпаетесь: Я снимаю Катю, как она чистит зубы, готовит завтрак:

- Утром я страшная, утром меня снимать не надо. Пока я не накрашусь, я в кадре не появлюсь, - возмутилась Катя.

- Ты можешь накраситься и делать вид, что чистишь зубы. Что ты прямо: - одернула я Катю.

- Конечно, накраситесь: всё, как Вам хочется, - Володя опять стыдливо заулыбался. - Сейчас мы только общую линию проговорим, чтобы понятна была общая картина. Ок? А дальше всё, как сами хотите.

- Ок, ок: И что дальше? - уже с интересом спрашивали мы.

- А Вы, - он повернул голову ко мне, - Будете как будто ехать на машине:

- Я могу и не как будто.

- Ну, да: Я имею в виду, едете Вы на машине, заезжаете за Катей, едете дальше: и готовитесь к съемке, - продолжил Мосс. - Как вы обычно к ней готовитесь?

- Едим где-нибудь, - не задумываясь, хором ответили мы, это единственное, что мы вспомнили о нашей подготовке к съёмкам.

- Ну, это понятно. А потом?

- Продукты к съемке покупаем.

- Нет. Я имею ввиду - костюмы какие-нибудь выбираете, еще что-нибудь?

- А-а!? - это звучало для нас скучней и неинтересней, чем священная для нас в любой момент еда. - Ничего не выбираем. Что выбирать? Мы рекламу в основном снимаем. Уже и так обычно всё отобрано-подобрано, и всё утверждено у клиента. Вот чтобы поесть было на съемке - это да, это наша забота.

- Да:? - Володя был обескуражен такой прозаичностью. - Ну, может быть, можно что-нибудь придумать, чтобы смотрелось интересней?

- Можно заехать в Большой театр в костюмерные, вроде костюмы мы там выбираем, - предложила находчивая Катя. - У нас там знакомый работает, - подтвердила я.

- Отлично, - обрадовался Мосс. - А там снимать разрешат?

- Разрешат, он договорится, - уверенно сказала я.

- Отлично. Значит, следующая мизансцена такая:

- Чего... чего...? - слово "мизансцена" прозвучало смешно.

- Мизансцена... ну, говорят так обычно, - смутился Володя и даже покраснел. - Значит, мизансцена такая - вы приезжаете с костюмами в студию, и с вами здесь уже работает гример...

- Стилист, - поправила я.

- Да, стилист. У нас в кино гример это обычно называется. У вас есть хороший стилист?

- Ну, есть... Пригласим кого-нибудь, если что. А дальше то?

- Надо выбрать уже снятую вами фотографию - ваш автопортрет и снимать, как будто снимаем его. Есть такой? Я видел где-то ваш автопортрет: Катя, как ведьма на нём, а Вы в белом платье.

- Это в жизни она как ведьма, а там она добрая фея. А на мне не платье, а ночная рубашка с блёстками.

- Да? Похоже на вечернее платье, - удивился режиссёр.

- Я тебе сейчас дам ведьму - мало не покажется. Это кто ведьма? - гневно возмутилась Катя.

- Господи! Катенька, я пошутил. Сказал же - фея..., добрая фея. Что тебе ещё надо?

- Потом поговорим, - Катя, сверкая своими еврейскими глазками, зло откинулась в кресле.

Автопортрет этот висел тут же на стене, и мы его показали. На нем я достаточно женственная, с почему-то широкими бедрами и узкими плечиками, в шикарной ночной рубашке на тоненьких бретельках, она действительно была похожа на вечернее платье, иди в нем хоть на вручение <Оскара>. Но в фильмах я не снималась, поэтому уже долго скромно висела в этом <вечернем платье> на стене нашей студии. Катя вся в черном, стоящая на табуретке за мной, на ней непропорционально длинная юбка, скрывающая и ноги, и табурет, как будто она действительно ведьма, начинающая взлетать надо мной, её жертвой. Лицо её с соответствующим её ведьминскому положению гримом, он её не украсил, красивая Катя на этой фотографии выглядела рядовой ведьмакой. Она от этого злилась уже два года, ровно столько, сколько висел этот наш автопортрет на стене.

- Здорово! - я была довольна, на этой фотке я себе нравилась.

- Нет, не здорово. Я здесь страшная, я хочу выглядеть красивой, - обиделась на выбранную фотографию Катя.

- Катя, снимать же будут нас в основном в процессе съемки, а эта фотография мелькнет в кадре только в конце. Какая разница? - пыталась я её успокоить и уговорить именно на эту фотку.

- Катя, Вы зря волнуетесь. Вы и на этой фотографии выглядите симпатично, и сниму я Вас красиво, - ласковым голосом вставил маленький Мосс.

- Ладно, не буду спорить. Вечно ты делаешь так, как тебе удобней и лучше.

Я промолчала. Мы посидели ещё чуть-чуть с Владимиром Моссом и разбежались.

* * * * *

- Абрамова Георгия будьте любезны.

- Представьтесь, пожалуйста, - я назвалась, музыка для ожидания...

- Алло! Привет, Борь!

- Георгий, привет! Звоню по очень щекотливому вопросу, - не зная с чего начать, всё же начала я.

- Опять гайморит?

- А что щекотливого в гайморите? В носу щекочет? - усмехнулась я.

- Ну, не знаю. Он же вроде бы был недавно у тебя. Сам же звонил, просил ЛОРа хорошего найти, - работал Георгий в большой компании начальником местного медицинского центра и при этом увлекался фотографией. Ему было интересно разговаривать со мной о фотоискусстве, мне с ним консультироваться о болезнях. Георгию я звонила по нарастающей - то просто насморк, потом гайморит, потом еще к нему обращалась по какому-то поводу посерьезней. И вот теперь...

- Нет, Георгий, не гайморит. Мне нужен сексопатолог, и не просто какой-нибудь, а из НИИ им. Ганнушкина. У тебя есть там знакомые?

- Ну, найти всегда можно кого-нибудь? А почему именно оттуда? И зачем тебе вообще сексопатолог? Э-э-э... - Георгий хотел пошутить, но на всякий случай воздержался.

- Ох, Георгий, - я вздохнула. - Стыдно признаться, но у меня транссексуальные наклонности. Хочу хоть раз проконсультироваться у специалиста.

- Да, ничего, ничего: Проконсультироваться - это всегда правильно: - он помолчал. - Гормоны уже принимаешь?

- Ну, да.

- Надо же! Это, действительно, не гайморит. А чего ты не можешь просто поехать туда и записаться на приём?

- Я уже поехал в одно место, хватит: Теперь я хочу только через знакомых. Или хотя бы узнать к кому лучше пойти. И я не хочу идти на прием к мужчине.

- Почему это? - Георгию стало обидно, он тоже был врачом-мужчиной.

- Потому: Георгий, отстань, - я не могла внятно это объяснить и обижать его тоже не хотелось.

- Ладно, узнаю. У меня была женщина знакомая оттуда, но она из отделения наркологии. Мне она, кстати, нравилась. Красивая: - мечтательно произнёс он.

- Молодая? - спросила я с живым интересом.

- Ну, так: моложе меня.

- И что, роман у вас был?

- Нет, не было. Я женат, она замужем: Она, кстати, хорошо получает там в наркологии. Алкоголики, наркоманы: среди них всегда найдутся богатые. Бешеные деньги они там гребут. Ладно, будет повод ей позвонить. Перезвоню сейчас тебе, - и перезвонил.

- Договорился, записывай.

- Ну, а как твоя любовь-морковь? - спросила я.

- Да: Просто поболтали пять минут. Я ей, по-моему, безразличен: хрен с ней. Значит, так: Тебе надо позвонить по телефону, попросить Елену Васильевну и сказать ей, что звонишь от Андреевой Натальи Юрьевны.

- Андреева - это твоя знакомая что ли?

- Да, она звонила этой бабе, ну, этой,: я тебе уже сказал имя и отчество. И сказала, что ты позвонишь записаться.

- А к кому?

- Она тебе скажет, кто лучше.

- Спасибо тебе, Георгий.

- Не за что, для такого дела рад был помочь, - он хихикнул.

Я готовилась и настраивалась позвонить записаться к врачу целый час, настолько мне было неловко и стыдно опять произносить фразу, - <я чувствую себя женщиной>. Я держала телефонную трубку весь этот час в руках и чувствовала себя <круглой> идиоткой.

Наконец, набираю, заикающимся от волнения голосом: <Здравствуйте!>.

- Здравствуйте! - бодро и вежливо, приятный женский голос:

- Будьте любезны, Елену Васильевну:

- Елену Алексеевну, - поправил меня уже строго тот же голос.

- Ой, извините, ради Бога, - <Какой ужас!> - думала я, только позвонила и уже перепутала, как ее зовут. Я готова была провалиться сквозь землю. - Извините, мне только что продиктовали Ваше имя и отчество. Я, наверное, неправильно записал, извините:, - я бы, наверное, произнесла <извините> еще сотню раз, но добрая Елена Алексеевна смилостивилась:

- Ладно, ничего страшного. Что Вы хотели?

- Елена Алексеевна, - я произнесла ее имя с отчеством, тщательно выговаривая по буквам, я хотела реабилитироваться в ее глазах. - Елена Алексеевна, я хочу записаться к сексопатологу. Может быть, Вы порекомендуете кого-нибудь?

- Так-так-так, - пауза. - А по какому вопросу?

- У меня транссексуальные наклонности:

- Это как это? - неожиданно спросила она.

- Ну:, я чувствую себя женщиной. Я хочу записаться к врачу, который специализируется на этом вопросе:

- То есть, Вы хотите пол сменить?

- Ну, не совсем так. Я хочу просто проконсультироваться.

- А Вы какой номер набрали?

- 963-12-... - я назвала из своей записной книжки номер. - Я попала в другое отделение?

- Вы попали в квартиру. Набирайте внимательней номер: и не сходите с ума.

- Извините, - только сумела сказать я.

Я набрала внимательно еще раз этот номер. Весь возможный позор я уже пережила, звонила я поэтому абсолютно спокойная без малейших волнений.

- Здравствуйте, Елену Васильевну будьте любезны, - по новому кругу начала я.

- Здравствуйте, это я, - меня не послали на хуй, но голос этот был того самого охранника из центра репродукции на Иваньковском, я его безошибочно узнала. В этот раз он был женским, звучащим совсем по-другому, но это был именно тот голос того, стриженного ежиком собирательного образа всех наших ебанных совковых услуг.

- Мне телефон дала Андреева Наталья Юрьевна:

- А-а? Да, да, она мне звонила, - голос ее смягчился, но скудная порция уважения в ее голосе пролетела мимо меня, она предназначалась доктору Андреевой из соседнего отделения, мне же предназначались следующие слова, они меня уже торопили, я не укладывалась в десятисекундный норматив разговора с клиентом. - Так, и что Вы хотели?

- :она сказала, что Вы можете порекомендовать нужного мне врача и записать к нему.

- Да, пожалуйста. С какой проблемой Вы хотели обратиться, что мне записать?

- Ну, у меня не то, что проблема:

- Обращаетесь - значит, проблема.

- Ну, да, наверное, так. У меня транссексуальные наклонности:

- А? Значит, пишу - смена пола, - <смена пола> Елена Васильевна произнесла по буквам, уже записывая это в регистрационный журнал.

- Нет, пол я менять не хочу, - испугалась я. - Я хочу просто проконсультироваться:

- Вы чувствуете себя женщиной? - спросила Елена Васильевна уже с явным раздражением. Прямо поставленный вот так вот вопрос всегда ставил меня в замешательство. Кем я себя чувствую - я не знала. Для официальных случаев я давно выбрала мягкую обтекаемую формулировку - <у меня транссексуальные наклонности>. Сказать, что я женщина или самой повесить себе ярлык <я транссексуалка>, у меня никогда не поворачивался язык. Также как и называть себя в женском роде я чаще всего не могла, я чувствовала себя при этом как бы выпрашивающей одолжения, неполноценной и не заслуживающей этой оценки - <я женщина>. Я иногда путалась в родах, но это бывало нечасто. Я могла с Катей свободно разговаривать об этом и пугать ее отрезанными пиписками: с другими нет.

- Ну, да, чувствую, конечно:, но я пока хочу только проконсультироваться.

- Чувствуете, значит, уже записала - <смена пола>.

- Ну, не совсем так:

- Вы будете записываться или нет? Вы отнимаете мое время.

- Да, хорошо, запишите - <смена пола>, - я решила не спорить, смена, так смена. - А к какому врачу Вы меня записали, - я спросила в надежде узнать по фамилии мужчина или женщина будет меня принимать, я уже боялась задавать лишние вопросы.

- Записала я Вас к Рузгис, - ответила мне любезная Елена Васильевна.

Тьфу, блядь, хуевый день, по фамилии ничего не поймешь, идти на прием опять к мужику мне не хотелось.

- Извините, Елена Васильевна, это мужчина или женщина?

- А Вам какая разница? - ну, вот, я не ошиблась, Елена Васильевна уже дословно цитировала своего братка-охранника. Почему все они, как с конвейера, так похожи друг на друга своим хамством. Почему я, как пациент, не могу узнать, кто меня будет принимать, в чём здесь военная тайна, блядь.

- Мне бы хотелось попасть на прием к женщине, мне так проще, - всё ещё мягким голосом обращалась я к уважаемой Елене Васильевне, про себя вставляя через каждое слово пятиэтажное нецензурное выражение. Пятиэтажное? Это описка! Небоскребы мата вырастали у меня на языке, готовые обрушиться на эту ебанную медсестру из психушки.

- У нас всеми транссексуалами занимаются только женщины, у врачей-мужчин не хватает на вас терпения, - блядь, терпение надо иметь - пережить такой несложный с виду процесс, как запись к врачу. Невротизированная хуевой жизнью, милая Елена Васильевна почему-то делала этот процесс невыносимым. А получала она деньги, чтобы как раз отвечать на такие и другие разные вопросы пациентов, работала она в регистратуре. - Женщина будет Вас принимать, успокойтесь.

Я была спокойна, мы договорились о дне и времени приема.

* * * * *

Приехал нас снимать Володя Мосс. С ним осветитель и оператор. Вносят большие сумки, грохнули об пол штативы - всё солидно. Я уже знала, что учится товарищ Мосс во ВГИКе, и снимает он нас для своей дипломной работы. Не быть нам звездами французского телеэкрана, французский канал был здесь абсолютно не причём. Рассказал нам об этом Сергей Синцов, который, оказывается, хорошо знал Володю Мо: - нет, не Мосса, фамилия Мосейкин была у молодого режиссёра. Конечно, я позлилась: <Почему надо было врать про французский канал, почему нельзя было сразу честно сказать, что это работа для диплома? И это его дурацкое волнение за две буквы <с> в Моссе: Что за цирк!?> Но Володя, теперь уже Мосейкин, был хорошим человеком, - это было видно сразу, и человеком, очень увлеченным своей профессией, - это тоже было видно сразу. Хорошее сочетание! Я отнеслась к нему с уважением. Мучил он нас целый день. Мучил он нас и много других дней в будущем. Начал он зимой, закончил почти летом.

Приехал Аслан с Аликом. Аслан стилист, скажу даже суперстилист. Работали мы и со многими другими его коллегами на протяжении продолжительной и очень активной своей рабочей жизни. Многие выёбывались больше, прямо лезли из кожи вон, <растопыривая пальцы> и разводя перед честным народом понты, но были хуже, во много крат хуже. Аслан с Аликом моднющие всегда, обращающие внимание на себя в любом месте и заставляющие на себя обернуться и подивиться будущей моде:, будущей потому, что были они немного впереди планеты всей или, если выразиться скромнее, подавляющего большинства тусующейся модной части населения города Москвы.

Мы бледными мышками на их фоне находились в кадре. Зачем? Потом, просматривая кассету, наше присутствие в этом фильме у всех вызывало недоумение: Да, мы действительно проснулись, я ехала на машине, Катя в своей самой боевой раскраске чистила зубы. Выглядели мы при этом напуганными и пришибленными пыльным мешком из-за угла. Много внимания было уделено машине, её сняли со всех сторон и неоднократно - я еду; я выхожу из машины; сажусь; мою, поливая из шланга; копаюсь в багажнике: Зачем?

И: в фильм врываются настоящие герои, модные и современные, красивые и знающие, что с нами делать, безнадёжно невзрачными и растеряно озирающимися по сторонам перед объективом камеры.

Мы большой компанией смотрели на даче отснятый фильм, как бы премьера, и истерически смеялись до слез. На меня еле-еле одели привезенный Асланом корсет, они с Аликом так его затянули, что чуть не вылезли мои кишки наружу. Черное вечернее платье одели, как длинную юбку: Туфли на огромной шпильке: На мою голову выдавили большой тюбик геля для фиксации волос, и Аслан сделал на ней прилипшими волнами прическу, окружив её чёрными перьями, - а-ля <Вера Холодная>. Макияж под стать этому образу - черные круги под глазами, то ли холера, то ли по роже надавали: Я посмотрела тогда в зеркало: - творчески, креативно, концептуально, называй это как хочешь, но выглядела я абсолютной страхолюдиной. Голова и особенно лицо выделилось:, и без того большое, оно увеличилось в два: нет в три раза оно раздулось из-под перьев! Корсет тисками сдавил мою грудь и живот, выдавливая моё содержимое в две свои стороны, живот заболел тут же, и стойкая колика отразилась на моем лице с синяками: Кате тоже не повезло. Ей приклеили бороду, одели сюртук и цилиндр, - настоящий мужик, только очень маленький и очень мудаковатый. Ну, а что делать? Менять было что-то уже поздно, я плюнула на возможно упущенную свою красоту в этом фильме, смирилась и не возникала. Мы встали вместе - огромная <Вера холодная> из страны Гулливеров и маленький бородатый мудак в цилиндре. Ради этого снимался фильм?: несколько месяцев?

* * * * *

Очень удачно мы опять начали ремонт в студии, точнее продолжили. Студия имела семиметровые потолки. В предыдущий ремонт с помощью украинских рабочих, мы <разбили> половину ее площади на два уровня. Наверху у нас находилась офисная часть и кухня, а внизу мы снимали. Теперь мы хотели по всему периметру сделать узкий балкон, чтобы сваливать туда остающееся от съемок барахло - декорации и всякую другую ерунду. Денег не было.

- Ну, может быть, ты хотя бы частично сделаешь что-то сама, - произнесла Катя с надеждой, что балкон появиться сам или только моими строительными усилиями.

- А как ты себе это представляешь? Здесь надо неделю кувалдой долбить, вбивать куски арматуры в стену, а потом к ним все приваривать.

- Но ведь сварка у нас есть, - с укоризной сказала Катя.

- А ты думаешь, я умею варить? Я варила один раз в армии, и то мне было просто интересно попробовать. Так ткнула пару раз электродом, посмотрела на огонек и пошла дальше, - вспомнила я свой действительно один-единственный подобный опыт:

Что-то сваривал рядовой Романов из моего взвода, он вообще был мастером на все руки, одну из них отрезало у него чуть позже циркулярной пилой, и мастером на все руки он быть перестал: и его комиссовали. Отрезало руку ему потому, что больше других он умел и поэтому больше других работал. Бездельникам ничего не отрезало. Ефрейтор Юлдашев только один раз дал по яйцам тупому хохлу Колесникову, было их два брата-акробата, два близнеца, один тупее другого. Тоже было ЧП во всей нашей костромской ракетной дивизии, с отбитыми яйцами того тоже чуть не комиссовали. А тогда я остановилась возле Романова, щурясь на сверкающую голубым электрическую дугу. <Ну-ка, отойди>. Я одела маску, ткнула электродом в абсолютную за маской черноту: и тут же прожгла дырку в стратегически чрезвычайно важной для нашей части какой-то гнилой трубе. <Ой! Я, по-моему, мимо!> - не очень виновато оценила я свою работу. <Ничего, товарищ сержант, заварю дырочку>. <Извини, Романов>, - я пожала плечами, сморкнулась в сторону, повошкалась здесь и там, помытая хозяйственным мылом аж целую неделю назад: и пошла дальше осматривать, вверенный мне государством объект.

- Попробуй еще разок, - Катя томно развалилась на диване, нога на ногу, одной из них покачивала, бедра мягким кругом: глаза, сучка, сделала при этом голубыми и блядскими.

И: я опять ее выебала: и на следующий день размахивала огромной кувалдой.

Предварительно высверлив огромным перфоратором с полуметровым сверлом дырки в стене, я вбивала шестнадцатимиллиметровые по тридцать сантиметров куски арматуры. Вбила их сорок штук и все за один день. На следующий день я решила быстренько всё к ним приварить. Я надела страшную маску с прямоугольным стеклышком посередине, ни хрена не видать, как в них работают сварщики, не представляю. Я поискала и нашла темные солнечные очки, я думала беречь надо только глаза, одела их и начала бодро работать. Катя что-то держала и помогала мне, отворачиваясь от света сварки, потом ей надоело, и она ушла домой.

Нужны были <вторые руки>, и я позвонила своему дружбану Кузе. На <Кузю> - мой друг Сергей Кузнецов страшно обижался, но года за три привык, начал отзываться и гневно возмущаться перестал. Был он фотографом, не оцениваю и не комментирую эту область его деятельности: И был он художником, художником настоящим, талантливым и свободным.

Помню недавние телевизионные интервью с выставки Энди Уорхолла*, проходящей в Москве. Абсолютно все дружно начинали своё интервью, говоря об этом американском деятеле - <это по-настоящему свободный художник>, с этой фразы начинал чуть ли не каждый. <Ну, какой же он, на хрен, свободный художник?> - возмущалась я, слушая несколько дней эти репортажи. Если всё это его <искусство> изначально производилось им исключительно на продажу, если он в муках и депрессиях лез из кожи, - <как бы ещё так извернуться, чтобы на меня обратили внимание>: - то, конечно, я не считаю это искусством, и мне скучны и абсолютно не интересны произведения Уорхолла. Сама по себе эта продажность абсолютно не страшна и не преступна и не исключает присутствия искусства в продаваемом произведении, так как продажность справедливо можно расценивать, как успех и востребованность, а, значит, это говорит в какой-то степени о качестве этого успешно продающегося творения. Но, когда изначально целью искусства болезненно ставят перед собой его обязательную и громкую продажу: - это, блядь, совсем не искусство, а полная и абсолютная хуйня и наебательство дурного народа, неважно, американского, русского или какого-то другого! Душа должна быть в искусстве, пусть и с надеждой продать её подороже, но обязательно душа должна наполнить нотки, строчки, холстики:, не получается без души делать искусство, и никогда и ни у кого не получится, другого способа делать искусство ещё не придумали. Обмануть можно, что и проделал успешно американский товарищ Энди Уорхолл.

И считала я так потому, что знала я по-настоящему свободного художника Кузю или в этот раз в угоду ему важно назову его Сергеем Кузнецовым. Писал он свои полотна без оглядки на рубль и другие бумажки, без оглядки даже на будущего зрителя: Что он видел вокруг себя, или в себе, или в других: - всё это ложилось на его холсты. И были они красивы:, иногда грубы, иногда странноваты и непонятны, но были они свободны, как парящие в небе птицы, были они свободны, как и он сам, лысый и седой уже, свободный ото всего мира человек. По этим же причинам общаться с ним было чрезвычайно трудно, его не проданная ещё гениальность не сделала его упорядоченным и организованным человеком, и хаос из его головы мощными вихрями окружал его, и я часто обходила его стороной, стараясь не стать жертвой его беспорядочной жизни. Но нужны были вторые руки, и я ему позвонила:

- Кузенька!: - ласково начала я.

- Какой я тебе Кузенька!? - рявкнул на меня он.

- Сергей, ты мне не поможешь, я тут железяки привариваю:

- Электросваркой? Сам что ли? Ты варить умеешь? - удивился Серёга.

- Не умею, но варю. Мне помочь надо: подержать. Не подержишь?

- А когда надо?

- Сейчас, - ответила я. - Я хочу за пару дней закончить. А то съёмки намечаются, а мы работать не можем, вся студия металлом завалена.

- Заезжай тогда за мной, - согласился помочь мне Серега. - Я только сейчас с девушкой, но она уже собирается, уезжает. Заодно копчённой рыбы поешь, я сам закоптил только что.

- Как закоптил? А где? - удивилась я. Я представляла процесс копчения сложным и несовместимым с квартирными условиями занятием.

- Коптильню купил и закоптил, - ответил Серёга, как будто носки постирал.

- У тебя же даже балкона нет. Когда коптят, дым же вроде идёт?

- Я форточку открыл и нормально.

- Ничего себе. А у тебя сейчас Катя Воронцова? - поинтересовалась я. Катя Воронцова была постоянной девушкой Сергея уже несколько лет, но вскоре они расстанутся. Кате надоест неуправляемость, непредсказуемость, неорганизованность своего молодого человека, которому к тому же было уже за сорок пять, а самой ей было на двадцать лет меньше.

- Нет, не Катя. Катька злая стала в последнее время: Да ну её. Анька у меня в гостях, познакомились недавно на выставке.

- И что, опять молодая? - спросила я. Девушки у Сергея были все до двадцати трёх включительно, Катя Воронцова была исключением, превысив этот возрастной порог на целых два года. Что они находили в немолодом уже Сереге? Черт его знает. Может быть, все девушки мечтают стать Музой и, видя художника, ложатся с этой целью в постель с ним. Становятся они таким образом Музами или нет? Надо будет спросить их. - И что, опять молодая? - спросила я, зная уже ответ.

- Двадцать два года: - небрежно и без уважения к девичьей свежести, что-то жуя, ответил Сергей.

- Как тебе удается так? - позавидовала я. - Где ты с ними знакомишься? И почему такие молоденькие липнут к тебе всегда?

- Хуй их знает: Поебаться хотят, вот и липнут, - продолжал жевать Кузя, явно не ценящий, как бы этого следовало, эти свои удачи на любовном малолетнем фронте.

- Ты же не единственный, почему именно к тебе? - не могла я всё-таки понять этого его успеха. - Вот ты, зараза! Прямо расстраиваюсь от зависти.

- Да ладно, заезжай давай.

Я заехала. Жил Кузнецов недалеко от меня на улице Флотской в когда-то считавшейся трёхкомнатной квартире, разрушенной им настолько основательно, что количество комнат подсчитать теперь было нельзя:, их не было, но оставались руины стен то здесь, то там. <Последний день Помпеи> не меньше, изображала эта несчастная квартира. Но Серёга упорно называл этот процесс разрушения ремонтом и даже ремонтом, подходящим уже к концу. Имел в виду он конец Света? Возможно: я его не понимаю и даже не пытаюсь. Следы разрушений присутствовали на каждом квадратном метре, и с годами они разрастались, сужая и без того почти не оставшееся для жизни пространство. Стен, в привычном человеческом понимании, не существовало, их не было даже вокруг туалета, то есть одна стена случайно осталась стоять вместе с дверью в санузел, но с других сторон света всем предлагалось для обозрения писающие и какающие гости, таковых поэтому никогда не было, захотели пописать - пора Вам домой, не хрена рассиживаться по целому дню у Сереги в гостях. Сергей, конечно, оправдывался, обещая вместо туалетных стен возвести огромный аквариум, но пока только разруха окружала и туалет, и всё остальное. Мебели почти не было тоже, её заменяли неожиданные предметы, значение которых понимал только сам хозяин этой квартиры.

- Привет! Меня Борис зовут, - представилась я действительно молодой и симпатичной девушке, неудобно сидевшей на неожиданном для городской квартиры кряжистом дремучем пне.

- Меня Аня, - улыбнулась она, показав хорошие зубы и приятную улыбку. Я ещё больше разозлилась и позавидовала Серёге. Вот он: стоит рядом - длинный, лысый, форма черепа чрезвычайно необычная, вытянутая яйцом неизвестной птицы - гуманоид, блядь! Ну, что она в нём нашла!? Глаза голубые, но очень светлые, брови вздёрнутые высокой дугой, носогубные складки острые, режущие лицо и подчеркивающие его абсолютное сходство с чёртом: Не с тем чёртом, которого обычно изображает на киноэкране Роберт де Ниро* или ещё кто-нибудь с симпатичным и известным на весь мир лицом, а с чёртом, которого обычно рисуют на страшных картинках, с хвостом и копытами и животной шерсткой, покрывающую нижнюю часть тела. Хвоста и копыт у Кузи не было, а вот дьявольское лицо наглядно присутствовало, вот оно сладко лыбится передо мной, обожравшись копчённой рыбой и вдоволь наебавшись с молодой пиздой. <Гуманоид, блядь! Ну, что она в нём нашла!?> - справедливо злилась я ещё больше. - <Ну, чем он ей мог понравиться?> - не могла понять я.

- Рыбу будешь? - спросил меня Сергей.

- Нет, не хочу. Знаю я тебя, присяду сейчас и всё, застряну на целый день.

- Я уже положил, попробуй, - он поставил передо мной тарелку на старый, возраста пня, сундук.

- О-о-ох! - я вздохнула от бессилия бороться со своим другом и быстро съела вкусную рыбу. Потом мы выпили чай, потом Аня всё-таки собралась и ушла, и мы ещё выпили чай, но уже отравленный моим бесконечным нытьём о потерянном времени, о ремонте нашей мастерской, о Сергеевском распиздяйстве:, но оно не помешало второму чаепитию разморить нас окончательно, и мы долго ещё, разбухшие от съеденного и выпитого, сидели на чём-то неизвестном и обсуждали Аню и ещё каких-то Серегеевых баб. Наконец, Сергей, начал собираться, он ходил потерянный среди своей же разрухи и не мог найти ни одной пары носков.

- Сергей, ну, давай ты быстрей, - начала раздражаться я. - Одевай уже что-нибудь. Времени нет, я же приехал, чтобы ускорить работу, а не ждать тебя до ночи.

- Так я вообще никаких носков не вижу, матушка, наверное, приходила, убрала их на место.

- А где их место?

- В шкафу, наверное: Пойду посмотрю, - одна территория, похожая на комнату всё-таки была, она находилась за углом, и образовывали её стены к соседям, их, к счастью, снести было нельзя. И мебели там было завались, она, рассредоточенная раньше до <ремонта> по углам и стенам всей квартиры, теперь вся была плотно свалена за этим углом и потому была бесполезна. Серега втиснулся в щель, запустил куда-то руку и вытащил на свет божий вязанку носков, выдернул из неё мрачную серую пару и вылез обратно. Скоро он был окончательно одет, но упорно не шёл за мной к выходу: <Сейчас: сейчас: ещё минутку:> - бурчал он, и такой же потерянный, как без носков, ходил кругами по квартире.

- Сергей, всё, я уже пошёл на улицу, в машине буду ждать. Давай быстрее, надоело уже, - и я, чтобы ускорить Серегу, действительно пошла ждать его в машину. Я включила музыку и попыталась успокоиться: и успокоилась - не нервнобольная же я. Прошло десять минут, я позвонила со своего мобильного дружбану Сереге.

- Сергей, ну ты где? Сколько можно?

- Выхожу уже, всё, в дверях стою, - ответил мне Сергей.

Жду ещё десять минут и звоню опять.

- Кузя, блядь, где ты? Ну, заебал ты. Ты же сказал, выходишь:

- Да выхожу уже, позвонили мне, разговаривал. Бегу.

Я сделала музыку погромче и стала в терапевтических целях даже напевать - мне помогло, и я опять успокоилась, но этого хватило на следующие десять минут.

- Кузя, пошёл на хуй, я уезжаю: спасибо за помощь: - ещё раз позвонила я попрощаться.

- Всё, бегу - ответил Кузя и действительно появился в подъездных дверях. Жил он в длиннющем доме, машину я поставила у его начала, и теперь я в бешенстве наблюдала за неторопливо идущей фигуркой Кузи, одетую в серое унылое пальто, совершающую этот неблизкий путь. Не дошедши нескольких шагов до машины, он развернулся и таким же неторопливым шагом двинулся обратно. Еб его мать! Я была взбешена.

- Куда ты? - крикнула я, высунувшись из машины.

Но он меня не слышал, он шёл весь в своих мыслях, и никого не было рядом с ним в его особенном мире. Он вошел в подъезд и вскоре появился вновь. Вышел он в огромном потёртом песочного цвета тулупе и такой же потрепанной шапке-ушанке <почтальона Печкина>, не хватало ему берданки за плечи охранять колхозное поле от своих же колхозников. Моё истеричное раздражение сменилось таким же истеричным смехом, я не могла злиться на Кузнецова, он был существом другого биологического вида. Что с него взять, гениального гуманоида?

- А я чего-то на улицу вышел, и мне холодно показалось, решил тулупчик одеть. Вот и вернулся по быстрому, - объяснил Серега, еле уместившись в немаленькой американской машине в своем колхозном тулупе.

Я решила не злиться и промолчала.

- А меня сегодня Лёлька приглашала в гости, - продолжил Сергей.

- Кузя, езжай куда хочешь, последний раз с тобой связалась: - оговорилась я и тут же себя поправила, - связался.

- Я еду помогать тебе, я же обещал: вот, еду, - Сергей помолчал. - А чего ты не хочешь съездить со мной к Лёльке? Классная баба!

- А что мне до твоей бабы? Мне работать надо, студию доделывать.

- А она уже не моя, мы уже года два сексом не занимаемся. Это моя бывшая тёлка, теперь мы просто так иногда встречаемся.

- Симпатичная? - спросила я.

- Я же говорю классная. Жопа - во! - и Кузя в воздухе двумя руками нарисовал два красивых изгиба, приятно расширяющиеся книзу и затем плавно сужающиеся... дальше рисунок обрывался. Художник - знает своё дело!

- Да?: Хорошая жопа! - сказала я, как будто мне показали фотографию.

- Поехали, я самогона взял, - и Кузя, отогнув край тулупа, показал горлышко литровой бутылки.

- Господи, боже мой! Как она там уместилась? - я даже вздрогнула, я не сразу поняла, что нацелилось на меня из его меховой за пазухи.

- А здесь карман такой вместительный, - и Сергей вытащил всю бутылку, продемонстрировав возможности потайного карманчика.

- Ты же ко мне ехал, зачем ты взял самогон, если ты знаешь, что я вообще не пью?

- Так, на всякий случай, думал, вдруг всё-таки к Лёльке заскочим.

- Тьфу, блядь! На хуй я тебе позвонила: Ладно, поехали к твоей Лёльке, всё равно от тебя толку никакого, - неожиданно согласилась я на его Лёльку.

Лёлька жила на Сретенке. Мы купили фруктов и что-то к чаю, и я высунулась из-за тулупа Кузи уже в её квартире.

- Здрасьте!

- Привет! Проходите, - поздоровалась Лёля.

Мы разделись и вошли. Бывшая Серёгина девушка, оказывается, несколько раз удачно выходила замуж, предыдущий муж был миллионером, и она после развода отсудила у него всё, что могла отсудить по полной программе. Муж данного момента был французом, тоже миллионером и не присутствовал, видимо, повседневно в жизни многомужней роковой Лёльки.

- А как же вы занимались с ней сексом, если она давно уже замужем, - потихоньку спросила я Кузнецова, пока его подруга вышла в другую комнату.

- Так они у неё все были какие-то жалкие французики:, миллионеры, конечно, но так, говно одно, а ей мужик нормальный нужен, - совершенно нелогично объяснил ситуацию Кузя, но для меня это прозвучало чрезвычайно патриотично, и я с ним весело согласилась. Действительно, кому нужны <жалкие французики>?

Квартира была шикарной, трёхуровневой и сделанной с большим вкусом. Первый уровень занимали кухня с гостиной, объединенные единой студией, и ещё одна светлая комната. На второй уровень вела лёгкая алюминиевая лестница, не с жирными и богатыми балясинами, а лёгкая конструкция вела наверх к небольшой спальне с огромной кроватью. Из спальни небольшая лестница вела в комнату уже под крышей, две противоположные стены наклонились углом и под большими светлыми окнами, врезанных в эти откосные стены, располагался всего лишь маленький стол с компьютером, на полу мягкий ковер и всё, - пустая комната, с не отвлекающими Вас лишними предметами. Был и ещё один уровень... Вы ещё выше поднимаетесь по лестнице и оказываетесь в застеклённом по кругу кошачьем домике над самой крышей. Чудесная квартира!

- А я её сделала точно такой же, как и у себя в Париже, - объяснила Лёля причину такой планировки. - А то я часто езжу туда-сюда, квартиры разные, а так они воспринимаются, как вроде одна и та же. Привычней так. У меня и мебель почти одинаковая и там, и здесь.

- А!? - выразила я своё удивление.

Лёлька мне не понравилась. Её жопа - да, Серега не обманул, нарисовал он точно, так и шли эти изгибы: и расширялись и сужались потом, и с других углов и ракурсов она смотрелась не хуже. Всё остальное: Лицо несло на себе явные признаки северных народностей, имело плоскую лопатой форму, близко посаженные маленькие глазки и к тому же провалившиеся куда-то вглубь: Некрасивые губы, как хирургический шрам под носом, окончательно портили миллионерову Лёльку. Некрасивая баба, годящаяся только для тупых французов. <Чем она привлекает миллионеров?> - думала я, смотря на неё. - <Так: пизда среднего качества>.

Думать так про женщину, конечно, нехорошо, тем более находясь у неё в гостях. В своё оправдание скажу, что не понравилась мне госпожа Лёля прежде всего тем, это было видно сразу невооружённым глазом, что человек она недобрый, вульгарный, потерявший себя уже давно на брачных продажах: купили её много раз и ничего от неё не осталось. И все эти её проваленные глазки и страшной полоской губки просто стали неприятным выражением её внутреннего содержания. А уж далее я, как опытный фотограф, просто привычно разбила её лицо на детали.

Любой может быть женщина - и с маленькими глазками, и с маленькими грудками, и с жирными целлюлитными попками, но при этом она всё равно может быть красивой и интересной женщиной. Лёлька таковой не была.

Они сели за стол и начали пить самогон. Я посидела с полчаса, поудивлялась своей глупости, зачем я связалась с Серёгой:, и уехала, оставив <французскую невесту> с бесноватым русским художником: ставшим бесноватым от собственной гениальности.

На следующий день я проснулась с облезающей рожей. Еще на следующий, она покрылась коркой от ожога ультрафиолетовыми лучами, полдня работы со сваркой, оказывается, хватило, чтобы сильно сжечь лицо. Затем к <красивой> картине присоединился герпес, рассыпав поверх обоженного лица еще одни корочки болячек. <Да, блядь, позагорала:>, - я посмотрела на себя в зеркало, у меня всегда появлялся герпес, если я обгорала на солнце. Я была на работе, раздался звонок в дверь.

- Катюшон, у меня заеда и почесуха, - я открыла ей дверь, она с ужасом через порог смотрела на безобразие на моём лице.

- Пизде-е-ец! Тебе надо срочно идти к врачу, - оценила моё плачевное состояние моя подруга.

- Предложение актуальное. Мне завтра к сексопатологу, я не знаю, что делать. В таком виде я не пойду, - проныла я.

Мы вошли в студию, Катя разделась и как обычно налила себе чашку чая.

- Ну, может быть, оденешь очки и повязку на лицо? - предложила она.

- Ага! И станцевать ещё - я Майкл Джексон. Чтобы меня сразу забрали в отделение для буйных. Это психиатрическая больница, отделение сексопатологии при ней. Я не хочу выглядеть дебилкой. Как ты себе это представляешь? Я прихожу к врачу в противогазе и говорю, я хочу стать женщиной: Или с такой рожей, что равносильно противогазу или даже еще пострашней.

- Ой, как с тобой сложно, вечно с тобой что-то происходит, - разозлилась Катя.

- Это моя идея - делать самим этот балкон? Блядь, станешь тут женщиной, размахивая кувалдой. Это всё из-за тебя, - я почувствовала, как от бессилия мне хочется плакать.

- Из пизды надо было вылезать женщиной. Не получилось? Будешь теперь женщиной с кувалдой, - и Катя опять, чуть ли не касаясь меня своим носом, расхохоталась мне в лицо.

- Ты хочешь заразиться заедой и почесухой? Трёшься носом о моё лицо, - напугала я её.

- Фу, гадость, надо пойти умыться. А у тебя это не заразное? - Катя брезгливо от меня отскочила.

- Герпес заразный, когда болячки есть. Лучше не дотрагивайся до меня.

- Фу, у меня ни разу герпеса не было.

- Катюшон, придется тебе съездить извиниться, что я не могу прийти на приём. Конфетки какие-нибудь отвезешь, - умоляюще попросила я Катю.

- Я в психушку не поеду, мне стыдно заходить в такую больницу. Все будут смотреть и думать, что я больная, - Катя категорически отвернулась от меня.

- Ну, ты же идешь в отделение сексопатологии, там нет психов.

- Еще хуже, будут думать, что я извращенка. А что, просто позвонить нельзя? - очень разумно предложила Катя. Но такое простое решение мне тогда показалось ужасным. С таким трудом найти нужное место, записаться вроде как по блату, а теперь звонить отказываться. Потом я пойму, какая это была, действительно, глупость.

- Катюшончик, я тебя прошу. Давай ты съездишь, а я тебя в Максиму-пиццу свожу, - пообещала я взятку в виде обеда.

- Да? - лицо Кати изобразило метаморфозу от гневного категорического упорства к полному со мной согласию. - Ну, ладно, съежу. Только не прикасайся своими болячками, чего ты ко мне придвигаешься?

Катя злая вошла в студию и раздраженно кинула на стул свою сумку.

- Чтобы я еще раз куда-нибудь поехала по твоей просьбе. Вот! - Катина фига уперлась в мой нос. - Видела?

- Ну, чего ты? - я чувствовала себя виноватой.

- Меня все приняли там за транссексуалку. Придурки. И твоя Елена Васильевна - пизда недоебанная.

Я осторожно поставила перед Катей на стол чашку чая.

- Подлизываешься? Поведешь меня в Максиму-пиццу десять раз! Тебе понятно? - Катины глаза переливались гневными алмазами, и в этот момент она была неописуемо хороша.

- Хорошо, поведу, поведу, - я была готова согласиться в этот момент со всем чем угодно. - А что произошло?

Катя сделала глоток и начала успокаиваться.

- Во-первых, это просто обычная регистратура, она не хотела брать конфеты, я ей все равно их оставила. Я выглядела идиоткой, что приехала туда извиняться. Меня с удивлением спросили: <А чего Вы просто не позвонили, мы бы перенесли консультацию на другой день?>

- А во-вторых?

- Во-вторых: Вхожу я в это ебанное отделение, еле его нашла. Вся такая красивая, в шикарной норковой шубе, на меня уже все уставились. Там посетители какие-то были, два трансика сидели на стульчиках - полные уебища, мужики мужиками: черт с ними. И эта выдра - Елена Васильевна. Я ее спрашиваю: <Мне нужна Елена Васильевна>. Она мне: <Это я>. Я говорю: <У вас записан на прием к сексопатологу Борис Фомин:> Только я это сказала, все вывернули на меня голову, мужик рядом стоял, аж выгибается за стойку меня рассмотреть: Два врача спиной стояли, разговаривали - заткнулись, повернулись и слушают. А Елена Васильевна мне: <Да, Вы на три записаны, раздевайтесь. Вы по поводу смены пола?> У мужика рядом чуть глаза не выскочили, представляешь? И трансики на меня пялятся: Разве я похожа на транссексуала? - Катя встала и повертелась передо мной. - Посмотри, какая у меня жопа, разве такие бывают у трансиков? - Катя расплющила сзади ладошками свои <жопьи уши>, и попа приобрела совсем шарообразную форму. Да, попа была хорошая, она действительно не оставляла никаких сомнений в Катиной половой принадлежности. Я, повинуясь её притягательной силе, потянулась к ней, Катя со всего размаха ударила меня по рукам.

- Фигу теперь тебе, - и во второй уже раз я стукнулась носом о вынырнувший большой палец из её руки.

- Не расстраивайся, Кать:, - я потерла униженный фигой нос.

- Я не расстраиваюсь, я в себе уверена. Но все равно неприятно: Ну, и потом я долго объясняла, что это не я записывалась, и, вообще, зачем я приехала. Гнилое место, лучше вообще туда не ходи.

- Так вроде некуда больше идти: - неуверенно начала я.

- Больше не хочу об этом говорить. Давай, веди меня ужинать, я честно заработала это.

* * * * *

Теперь к НИИ им. Ганнушкина на Потешной уже подъезжала я. Оказалось это черт знает где. Есть в Москве такие места, - живёшь всю жизнь и ни разу даже мимо не проедешь, совершенно незнакомый район. Я с трудом нашла заветный вход. Хотела въехать за деньги в ворота клиники, за 50 рублей во все больницы пускают, здесь строго, психушка обязывала к дисциплине, мобилизовывала на бдительность, неподкупная охрана на психиатрическом КПП внутрь меня на машине не впустила, - вдруг передавлю гуляющих по территории психов или вывезу в багажнике, сбежавшего буйного. Ехала я недели через три после Катиного посещения, ехала уже без болячек на своём лице.

С трудом нахожу нужный корпус, поднимаюсь по лестнице справа на второй этаж, вхожу в отделение: Пусто, никого нет. Ни врачей, ни очереди, ни трансиков на стульчиках. Точнее один есть - это я. Я походила перед стойкой регистратуры и села на стул у входа для ожидания. Жду. Через какое-то время из одной из дверей выходит симпатичная молодая блондинка. Интересно, к какому врачу она пришла? Выходит и проходит мимо. Модно одетая, вся такая в черном, длинные прямые волосы в хвосте с красивой заколкой, приятное очень славянское лицо. Не единого следа и признака какой-либо сексуальной проблемы её лицо не выдавало, наоборот, было видно, что у этой девушки с этим всё в полном порядке, - зачем тогда она тут ходит по отделению сексопатологии?

- Девушка, извините, пожалуйста, Вы не подскажете, в каком кабинете принимает Рузгис? - как можно интеллигентней обращаюсь я к ней.

- Пойдемте, я Вам покажу, - и она любезно ведет меня по ободранному коридору.

- Неужели Вы здесь работаете? - наконец, доходит до меня.

- А что в этом удивительного?

- Ну: Вы без халата:

- Мне он не нужен, - отвечает блондинка.

Я иду сзади нее, смотрю, не отрываясь, на ее попу, - у работницы мрачной психушки хорошая фигура, не истощенная диетами, такая как надо. Её ягодицы при каждом шаге завораживающе вздрагивают и пухлыми симпатичными двойняшками весело подпрыгивают, как будто качаясь на детских качелях...

Обшарпанная дверь. <Проходите>, - девушка пропустила меня вперед и вошла за мной.

- Садитесь вот на этот стул, - неожиданно по-хозяйски распорядилась блондинка.

- Неужели вы врач? - искренне удивилась я.

Девушка привычно села за стол, я поняла, что Рузгис Мария Владимировна передо мной.

- Похожи Вы на молоденькую медсестру, - только смогла в некотором смущении сказать я, Мария Владимировна в ответ хихикнула и начала задавать вопросы.

Будут мне их задавать потом еще столько много раз, набили они мне оскомину, поэтому не буду подробно описывать весь разговор. Цели смены пола у меня тогда не было, я, действительно, хотела просто раз в жизни проконсультироваться у сексопатолога - это первое, и получить направление к нужному эндокринологу - это моё скромное второе.

- Так. Пол, я поняла, Вы менять не собираетесь, - сделала вывод из долгого нашего разговора Мария Владимировна.

- Нет, пока, - согласилась я с этим противным для меня выводом.

- Очень хорошо, - похвалила она меня за мою устойчивость в мужском теле. - Сейчас я Вам всё объясню, что у Вас: У Вас не ядерная форма транссексуализма: - торжественно и с паузами Мария Владимировна вынесла свой вердикт тоном судьи, дарующего жизнь осужденному к повешению. Но я не стояла у петли или ещё её не замечала, и вердикт этот мне очень не понравился.

- Ну, прямо обрадовали, - перебила я ее. - Ядерная форма - это когда сами себя кастрируют? Чтобы избавиться от члена? Или надо иметь за плечами с десяток суицидальных попыток? Может быть, это не ядерная форма, а идиотизм или шизофрения? Может быть, жизнь у этих людей больше ничем не наполнена:, может быть, им терять нечего - нет работы, нет любимого человека, нет детей. Может быть, они наполнены страхом перед жизнью: и мечтами, - что вот сменю пол, прискачет принц на белом коне, и решит все мои проблемы, не надо будет работать и биться в этой жизни за выживание. Может быть, я не меньше их хочу стать женщиной, но моя жизнь наполнена не только мыслями о своей половой принадлежности. Иногда: даже не иногда, а чаще всего у меня нет времени даже вспомнить об этом. Да, мне некомфортно жить как мужчина, я с острой неприязнью отношусь ко всем мужским чертам и признакам в себе, но мне, к примеру, также было неприятно чистить унитазы кирпичом в армии, говно засохшее соскребать своими голыми руками, но я чистила, потому что так было надо: по заведенному порядку. У меня есть мама, она вправе рассчитывать, что я останусь для нее сыном: и папа тоже вправе рассчитывать на это: Ох! Не знаю: Это я сейчас так говорю. Может быть, когда-нибудь и я лягу на операционный стол, но сделаю это тогда, когда в моей жизни будут благоприятные для этого обстоятельства. И все эти слова - <я бы все отдала, всем бы пожертвовала:> Не хочу ничем жертвовать, хочу потерять минимум, а лучше ничего не потерять, только приобрести. Я хочу комфорта и всяческого для себя благополучия и моя половая принадлежность - только часть жизни, влияющая на это:, может быть, значительная и очень для меня важная, но всё-таки есть и другие вещи, которую наполняют мою жизнь смыслом: и удовольствиями... Вот:

Мы еще поговорили. Мария Владимировна дала мне телефон психоэндокринолога, который находился в том же корпусе. На том мы и расстались с симпатичной блондинкой.

* * * * *

- Борис, здорово! Вейсман звонит, - я узнала знакомый голос.

- Игорь, привет! Сто лет тебя не слышал, - радушно ответила я. - Как твои дела? Работаешь? Откуда ты сейчас?

- Работаю. Не поверишь, я теперь старший оперуполномоченный по особо важным делам в таможне, - Игорь сразу начал разговор со своего неожиданного достижения в жизни.

- Ого! Ничего себе! А как же ты туда попал? - удивилась я.

Все прошлые занятия Игоря Вейсмана были направлены на еблю с богатыми мужиками, он был геем. Однажды он приехал ко мне и заказал съемку собственной персоны. <Зачем тебе тратить деньги?> - спросила я.

- Хочу календарь сделать со своим лицом, - начал объяснять он.

- За свои деньги? - удивилась я.

- Да:, - он помялся. - Понимаешь, я мужика богатого нашел, мы вместе проводим время в таких местах, в таких богатых тусовках: Там у всех папочек такие мальчики! Кроме того, что они симпатичные, они еще что-то из себя представляют - кто-то танцор балета, кто-то художник, архитектор один есть: Все ходят выпендриваются друг перед другом. А я кто? Я даже не работаю нигде. Мой начал комплексовать.

- Я думаю, комплексовать начал ты, - усмехнулась я.

- Ну а как тут не комплексовать? - с горячностью и с обидой на весь мир воскликнул Игорь. - Я даже ничем не могу похвастаться перед ними. Вот, хочу календарь сделать со своей рожей, вроде как я - фотомодель. Надо же кем-то быть, а то точно бросит, - говорил обо всём этом Игорь, абсолютно меня не стесняясь.

- Глупо. В любом случае бросит. Но дело твое. А жена твоя как? - поинтересовалась я.

- Не знаю, где она сейчас. Уехала с ребенком и пропала, - равнодушно отмахнулся от своей жены Вейсман.

Была у Игорька и жена. Женился, она забеременела, а он уже на полную катушку вовсю гулял с мальчиками. И так разгулялся, что и вовсе выставил на улицу в совершеннейшее никуда ставшую мешать его бурным оргиям свою обрюхатившуюся супружницу: и, называя теперь это - <уехала с ребенком и пропала>. Так и не согрелась красивая девочка из Владивостока теплом семейной жизни.

Я спросила как-то Игоря: <А как же ты ее трахнул, если тебе женщины не нравятся?> <Представил пацана одного, я его всегда представлял, когда ебал её, и всё выходило. У меня вообще эрекция хорошая>, - гордо сказал он: Да, гордиться ему было больше нечем.

- Но я ей помогаю, - продолжил Игорь, чему поверить я, конечно, не могла.

- Так ты же не знаешь, где она. Как же ты тогда помогаешь ей? - спрашивала я его уже с осуждением в голосе, я была на стороне его жены.

- Да, ну, ее на хуй. У нее папа и мама есть, пусть о ней и заботятся, - он уже с явным и злым раздражением махнул рукой.

- А на хуя тебе надо было на ней жениться, если ты знал про себя, что ты <голубой>? Она симпатичная, в агентство модельное её даже взяли, уже давно вышла бы замуж за кого-нибудь другого, жила бы сейчас себе припеваючи. Может быть, ты украл это ее счастье? - в итоге разломанная судьба его жены меня вконец разозлила, и я его в тот раз послала на хуй и выгнала. Обиделся, видимо, он на меня не на всю жизнь, вот звонит опять. Он был недалеко от нас, и он заехал, как он сказал, для делового разговора.

- О, Игорь! Привет еще раз. Ты совсем не изменился, - мы не виделись несколько лет, все тоже худощавое лицо, и сам худощавый. Волосы только теперь не перекрашенные в блондина, в таможне не полагались, наверное, такие вольности.

- Во, гляди! - он продемонстрировал свои красные корочки сотрудника таможни. Действительно - старший оперуполномоченный по особо важным делам.

- И кого ты ловишь? - с уважением в голосе спросила я.

- Наркотиками теперь занимаюсь, - гордо заявил новоиспечённый таможенник.

- Ничего себе! - такая метаморфоза произвела на меня впечатление, красненькое удостоверение тоже. Я уже представила, как я показываю такое же удостоверение гаишникам и езжу, как мне вздумается.

- Я приехал по другому вопросу, я опять хочу у тебя сняться, фотки хорошие нужны, - начал он деловую часть разговора.

- А теперь то зачем? - не поняла я, какого хрена и для каких таких целей надо сниматься старшему оперуполномоченному из таможни.

- Я хочу сняться не один, а со своей группой. Мы танцуем стриптиз, - пояснил Игорь и крайне этим меня удивил.

- Где? У себя в таможне? - лицо моё исказилось насколько могло: и, выпучив глаза, и скривив губы, но не справилось и не изобразило моё удивление адекватно взметнувшейся во мне эмоции. Как всё-таки умеет поражать окружающая жизнь! В этот раз ей пришлось постараться и для этой цели организовать передо мной это неожиданное появление оперативника-стриптизёра.

- Не-е, таможня не причем, - привычно рассказывал о своём занятии Игорёк. - Мы в ночных клубах танцуем, ну, сам понимаешь в каких, - и он сделал слащавую гримасу. Мне захотелось в нее плюнуть.

- Для геев что-ли? А как же твоя работа? Ты не боишься, что там узнают об этом и выгонят?

- Ты думаешь, у нас в таможне мало таких? Меня начальник один поебывает, прикрывает меня: - и он уверенно поелозил своей задницей по стулу, показывая, как он прочно сидит в своём таможенном кресле, прибит к нему <гвоздиком> своего вышестоящего начальника.

- Ничего себе!: - меня поразило неожиданное сочетание таких различных деятельностей.

- Ну, а так: Конечно, приходиться скрывать ото всех, что танцую стриптиз, мудаков хватает.

- Мудаки - это кто? Кто на твой стриптиз не ходит?

- А то ты не понимаешь. Ну, почему я не имею права вести личную жизнь такую, какую хочу? Моё дело, выступать мне со стриптизом или нет: и где выступать. Кого это ебет? - никак не унимался возмущенный Игорёк.

Ну, вот: не дают ему выступить в Таможенном комитете, и злится он такой жестокой несправедливости. А как было бы мило запустить фуражку над заполненными сослуживцами рядами таможенного дома культуры, а потом воздушным змеем форменную рубашечку и брючки с красной полосочкой:, и всё это пролетает над генеральскими вспотевшими лбами, и каждый такой начальственный лоб уже задумал высокую награду или повышение по службе для этого худощавого вертлявого сотрудника, так ловко жонглирующим своим членом на сцене:, но нет, не дают выступить, показать красоту мужского тела, не понимают такой красоты простые таможенники, только один нашелся для него начальник, только один поёбывает, один прикрывает. Остальным сиськи и пёзды подавай, не согласен с таким положением вещей в Таможенном комитете товарищ Вейсман.

- По большому счету никого, - ответила я. - Но стриптиз в ночном клубе это не личная жизнь, оперативник-стриптизёр, это, по-моему, слишком:

- Зануда ты, как был им, так и остался, - начал обижаться Вейсман.

- Ладно, что ты хочешь снимать? - я решила к старшему оперуполномоченному по особо важным делам отнестись с большим уважением, чем когда-то.

- Нас четверо, все классные ребята. Как сниматься я не знаю.

- Ну, это не обязательно придумывать что-то заранее. А шмотки есть какие-нибудь у вас?

- Вот здесь засада! Мы только начинаем, у ребят денег нет и шмоток хороших, соответственно, тоже. Мы хотим костюмы заказать, но уже тогда, когда деньги будут.

- А как вы собираетесь сниматься без денег?

- Насобираем как-нибудь. Без фотографий нам уже не обойтись, афиши нужны. Мы уже выступали два раза в клубах, в каждом клубе афишу просят для рекламы.

Пока он говорил, я задумалась, сколько денег мне взять с них: Сделать ему скидку, как старому знакомому? Без радости и удовольствия, скрипя сердцем, злясь на себя, на Вейсмана и на всех:, подсчитывая, сколько я не докуплю на недополученные мною денежки, я по доброте душевной, конечно, скидку ему всё равно сделаю. Нужен ли нам в будущем следователь из таможни? Голубой стриптизер был точно на фиг не нужен. А следователь:? Через границу контрабанду не возим, но на всякий случай сто долларов я с общей суммы дополнительно скинула. Итак, двести за дружбу и сто за следователя, - итого, триста долларов, удавиться можно от таких подарков.

Мы обсудили, как их можно снять. Я им посоветовала купить голубые джинсы и обычные белые майки - а-ля, простые с улицы ребята. Договорились о времени, и о том, что на съемку приглашу визажиста я. Мы попрощались, и я поехала встречать в Шереметьево Катю. Она возвращалась из Шарм эль Шейха, возвращалась уже раз в двадцатый. Съездив однажды, она нашла там подружку-арабку, та была директором крупной туристической компании, и в каждый ее приезд та организовывала ей путевки по себестоимости и шикарный отдых.

* * * * *

Я не спеша ехала по Ленинградскому шоссе в правом ряду и рассматривала, стоящих у обочины проституток. Я не опаздывала к прилету, торопиться было некуда. Смотреть на, выстроившихся в шеренги, распахивающих дешевые шубки, продающихся на морозе девушек, было интересней, чем без толку слоняться в аэропорту. Перед включенными фарами клиентов они <эротично> корчили свои рожицы - ну, до чего же все страшные! Предназначенные для секса их тела и мордашки, явно для этого занятия не подходили, особенно их деградировавшие лица - то ли от алкоголизма их родителей, то ли от их собственного пьянства: Откуда такие брались? Со всей России съезжались самые отбросы? Посимпатичней, вероятно, расхватывались для замужества, а какой сорт оставался для секс-услуг? И кто ими пользовался?

- Рассказывай, как съездила, - я уже встретила Катю, загоревшую, с огромным чемоданом, и мы ехали в обратном направлении по Ленинградскому шоссе. С этой стороны проституток почему-то было значительно меньше.

- Отдохнула замечательно, Соррея меня встретила, каждый день меня куда-то возила, я и в Дахаб съездила, и в монастырь православный, там есть такой, и на мотоциклах катались через день:

- В общем, она за тобой приударила, - усмехнулась я.

- Нет, конечно. Ничего она за мной не приударила. Просто мы с ней хорошо подружились:

- Кать, она за тобой точно ухаживает, а ты уже давно попалась на ее крючок.

- Да, нет же. Тебе всегда мерещатся в каждом углу мои любовники:

- Не любовники, а любовницы, - поправила я.

- Я не лесбиянка, я женщин терпеть не могу.

- Это я уже слышала. А с кем у тебя был роман, когда мы с тобой познакомились? С гарным хлопцем? По-моему, ты была влюблена в итальянку.

- Я ощущала в ней мужчину, она мне не нравилась, как женщина. И все её считали мужчиной, - я вспомнила фотографии этой итальянки: действительно, она выглядела как обыкновенный мужик, только с широкими бедрами.

- Ну, Соррея твоя помужественней той будет, - оценила я её новую подружку. Я не видела Соррею в жизни, но и она на фотографиях тоже выглядела мужественно: таким раскормленным бравым арабом. - Вы уже целовались?

- Ты с ума сошла? Она же мусульманка, у них это нельзя. И она такая жирная. Всё, хватит. Если не отстанешь, я тебя стукну.

- Ну, стукни, стукни, - я схватила Катю за шею, притянула к себе, и крепко поцеловала ее в левый глаз, потом в щеку, потом в уголок губ:

- Отпусти, сейчас в аварию попадем, - начала вырываться Катя. - Кстати, знаешь, как Сашу называют местные арабы?

- Сашу? - переспросила я. - Это Сашей так твою Соррею называют?

- Да, это она так переделала на русский манер своё имя для наших туристов. А местные арабы называют её мистер Соррея, они все на нее смотрят, как на чудо. Но она директор самой крупной турфирмы, занимающейся русскими. Через нее, знаешь, сколько народу проходит? Поэтому к ней всё равно все относятся с уважением. С нее нигде даже деньги не берут. Мы по ресторанам с ней бесплатно ходим, а в магазинах ей вообще проценты платят за то, что она туристов присылает к ним.

- Мистер Соррея? Я же говорила, что она даже не лесба, она тоже трансик, только FTM*. Поэтому и ухаживает за тобой, как мужик, - предположила я.

- Не может такого быть. Я к ней отношусь, как к подружке. Господи! - застонала Катя. - Неужели и она трансик!? Почему вокруг меня одни извращенцы?

- Радуйся, ни один мужик так бы за тобой не ухаживал, как она.

- Да, это точно. Сводил бы разок в ресторан, а потом трахайся с ним. А как у тебя тут дела? Изменяла мне?

- Во-первых, думаю, тебе глубоко наплевать на это. Во-вторых, не с кем и нет желания. Тебя ждала и скучала, пока ты там романы с арабскими пёздами крутила.

- Фу, какая гадость. Никогда не притронусь к чужой пизде. А у Саши она просто отвратительная, - Катя исказила своё лицо в брезгливой гримасе.

- А ты видела что ли? - удивилась я.

- А она не стесняется, переодевается при мне, конечно, видела. Складки, складки, складки: и над пиздой, как будто мешок с жиром висит. Отвратительно! - Катино лицо окончательно расстроилось от как будто бы съеденной тухлой рыбины. Взмахнув оттопыренными пальцами, она отогнала видение утонувших в жире гениталий Сорреи.

- А в складках её, наверное, всё преет:, - я тоже представила эту картину, но она мне показалась забавной, и я рассмеялась.

- Прекрати, меня стошнит сейчас.

- Почему-то в последнее время всех тошнит, странно. А мне сегодня Вейсман звонил, - вспомнила я таможню.

- Белобрысый пидор что ли?

- Уже не белобрысый, теперь он старший оперуполномоченный по особо важным делам в таможне.

- Ничего себе! Звучит солидно, - Катя тоже удивилась таким неожиданным переменам в жизни людей. - Когда ж он успел? Он же раньше из <голубых> клубов не вылазил, ошивался в них ежедневно. И чего он хотел?

- Ничего не изменилось, в этих клубах он теперь стриптиз танцует: вместе с группой таких же идиотов.

- Тоже таможенников? - с простодушной серьёзностью удивилась Катя, она предположила, видимо, что группа эта зародилась в недрах некоего клуба при таможенном комитете.

- Да, это было бы весело. На афишах можно было бы тогда написать - <Сегодня в нашем клубе <Голубой огурец> группа старших оперуполномоченных по особо важным делам расследуют:>

- Чего расследуют?

- Не придумала еще. Все равно смешно.

- Обхохочешься.

- Остальные не из таможни, не знаю кто, - продолжила я. - Да, Вейсман удивил! Не понимаю, как он это собирается совмещать. Во что жизнь превращается!? - забрюзжала я и сама подумала, что делаю это в последнее время всё чаще и чаще. <Неужели возраст?> - испугалась я.

- А еще что происходило? - спросила Катя.

- Наталья звонила: Добролюбова. Пригласила на свой концерт, но я на тот же день уже договорилась с Вейсманом о съемке.

- А где концерт?

- В клубе: или в каком-то доме культуры, по-моему. Не помню уже. Она сказала, позвонит ещё.

- Охуительный прогресс! - злобно рассмеялась Катя. - Снять столько клипов, потратить столько денег, чтобы раз в год выступить в доме культуры. Ей самой не стыдно?

- Какая тебе разница? Забавляется баба и черт с ней. Муж любит, деньги даёт: Ее дело, как ей их тратить, - защитила я начинающую певицу, начинающую уже несколько лет, и тратящей на это своё начинание, действительно, немалые деньги. За такие деньги, Катя была права, можно было бы ожидать более впечатляющих результатов. Наталья Добролюбова, как и многие другие, страдающие от безделья жен богатых мужей, неожиданно для всего мира решила одарить его своим вокальным талантом. Но вот, беда! Таланта не было, и он никак не хотел даже за деньги прийти на помощь уже не юной певице. Она с завидным упорством пела уже лет семь или восемь, снимала клипы, но успех всё равно очень справедливо обходил ее стороной. А ведь хорошая баба, и жена хорошая, стихи пишет душевные, второй сборник уж издает, дочка быстро взрослеющая красивая девица, муж с бандитской рожей, но тоже хороший мужик, - хорошая благополучная, к тому же богатая семья, сиди дома, занимайся хозяйством:, стихи продолжай писать, наконец, но нет, надо под светом рамп выйти на сцену и проблеять никому ненужную песню. Мотивы понятны, - объявить себя звездой неймётся всем, до чертиков хочется раздавать автографы и сетовать на назойливых фанатов. Ну, не выходит если, вот уже семь или восемь лет не выходит, ну, нет голоса и двигаться не умеем: и автографы никто не берет и стайки фанатов не собираются у подъезда. Что ж народ мучить!? Но были у Натальи деньги, точнее, они были у мужа, и очень достаточные для этой недешёвой забавы, и было это её личное дело - тратить их на новую песню или на десятое бриллиантовое колье.

- Мне даже интересно сходить посмотреть на это зрелище, - злопыхательски добавила Катя.

- Если успеем, сходим.

Мы подъехали к Катиному дому, было поздно, но все ее ждали. Гиля, ее бабушка, приготовила традиционный для Катиных возвращений капустный пирог. Мы наелись его среди ночи и заснули в ее девичьей свежей постели.

* * * * *

Я опять подъехала к психушке на Потешной. В ворота танком я уже не пыталась въехать и скромно поставила машину на свободное у ворот место. Теперь я шла на прием к психоэндокринологу. Я записалась на прием к Василенко Любовь Михайловне и уже опаздывала к назначенному времени. Тот же корпус, уже всё знаю и не новичком нахожу нужное отделение. В дверях сталкиваюсь с двумя девушками. В другом месте не обратила бы на них внимания. Здесь пониманию, что девушки эти того же самого происхождения, что и я, происходили они от мужчины. Одна - азиатка, они все на одно лицо, скулы, узкие глазки, но: очень женственная, без своей подружки она не обратила бы на себя внимания даже здесь. Вторая, с непропорционально длинной шеей, с большим напоказ кадыком посередине, волосы в хвостике, челка, дешевые шмотки, юбка неизвестных времен покроя, - но все равно парень, обычный дефективный парень. Мы замерли, как по команде:, посмотрели оценивающе друг на друга, и я вошла в дверь.

- Вы ко мне? - не поворачивая головы, спросила меня женщина в белом халате, сидящая за столом.

- Я к Любовь Михайловне. Здрасьте!

- Здравствуйте! Это я, - поздоровался со мной затылок с рыжим пучком. - Проходите, садитесь. Посидите одну минуточку, я отбегу на секундочку.

- Хорошо, посижу, - послушно согласилась я.

Любовь Михайловна, посуетившись напоследок над своим столом, вышла из кабинета. Не было ее сорок минут! Такое отношение к клиенту было доброй традицией в этом замечательном месте. У трансика же здесь решается жизнь, решается его пол, врачи вершат его судьбой, - он все потерпит, не только подождет сорок минут. У меня ничего не решалось, поэтому я не хотела никого ждать и приготовилась уже злиться. Я сидела в небольшом темном кабинете, грязные окна не давали возможности радоваться свету, а включенную лампочку я так никогда и не увидела в мрачной келье Любовь Михайловны. Дверь приоткрылась, вначале осторожно появились узкие глазки, потом смело и с шумом в кабинет вошли две мои, встреченные на лестнице <подружки>.

- Привет! - азиатка была явно главной в этой паре, голос у нее был абсолютно женский, но она постоянно добавляла к нему чересчур театральные интонации, как в детском спектакле.

- Здрасьте! - я испуганно смотрела на эту пару, я еще никогда не общалась с транссексуалками, мне было неловко.

- Мы увидели, что Василенко вышла, решили зайти познакомиться со своей подружкой, - объяснили они своё появление в кабинете.

- Со мной что ли? - испугалась я ещё больше.

- Ну, а с кем же, девочка?

- Ну, здрасьте! - я с перепугу поздоровалась еще раз.

- Здоровались. Ну, чего ты боишься? Мы не укусим. Меня зовут Ириша, - представилась женственная азиатка.

- А меня Евгения, - Евгенией назвалась нескладная девушка с кадыком. Пока мы разговаривали с Иришей, она молчала, но свой вклад в наш разговор она делала отчаянной жестикуляцией, как будто переводя Иришу для меня глухонемой.

- А меня Борис, - представилась было я:

- Нет, нет, нет, - запротестовали хором девочки, - Нет, как твое настоящее имя? Тебя же называют как-нибудь по-другому? - я понимала, о чем идет речь, но Олей меня называла только Катя, ну, может быть, еще пара человек, но это было мое имя для внутреннего пользования.

- Ну: Олей меня иногда называют, - неуверенно призналась я.

- Оля, - радостно повторили они. - Оля - красивое имя, тебе идет. А ты после SRS?

- Нет, я ничего не делала, я в первый раз пришла сюда к Василенко.

- А я уже несколько лет назад сделала операцию, делала у Акопяна, тогда только у него делали. Из сигмовидной кишки сделали мне, - похвасталась Ириша своим устройством пизды.

- Здорово, - неопределенно сказала я. Меня пока не устраивала пизда не из кишок, не из наизнанку вывернутого члена.

- А я тоже пока ничего не делала, я деньги коплю на комиссию и на операцию, - Евгения жеманно подергала своими руками в такт своим словам, опять переводит.

- Я шефство над ней взяла, по врачам вожу, а то ее отшивают отовсюду. А можно твою грудь потрогать? - неожиданно попросила Ириша.

- Потрогай, - мне не хотелось, чтобы кто-то трогал мою грудь, но отказать было неудобно. Руки потянули ко мне сразу обе.

- У тебя нормальная грудь, больше чем, у меня, - Ириша, как на приеме у врача внимательно ощупала мою грудь.

- А у меня вообще не растет. Я пью, пью гормоны, а она у меня чуть припухла и всё. Придётся ещё копить деньги и на операцию груди, буду делать себе силиконовую, - Евгения теперь, как будто танцуя цыганочку, трясла своей не выросшей грудью.

Они еще долго мучили меня своими вопросами, все сорок минут, порядком надоев мне. Наконец, вернулась доктор.

- Что, Ириша, подружку нашли? - <На хуй таких подружек>, - зло подумала я.

- К Вам как придешь, так обязательно кого-нибудь встретишь. Всё, спасибо Вам, Любовь Михайловна, мы пойдем. До свидания, - они заискивающе раскланивались, и бочком, бочком вышли из кабинета.

- Познакомились? - без интереса спросила меня Любовь Михайловна, суетливо раскладывая на столе какие-то новые бумажки.

- Ну, так: Да, - неопределенно ответила я.

- Давайте приступим. Как мне Вас называть?

- В каком смысле? - я не поняла вопроса, я была не против обращений - <Её Величество>, <Графиня>, или хотя бы <Мадам>:

- Ну, каким именем? - пояснила Любовь Михайловна.

- А? Борис - называйте. Я же пришла не за удовольствиями, а за консультацией. Меня называет Ольгой только любимая девушка, ну и еще несколько человек, - как всегда честно обрисовала я ситуацию с позиционированием своего пола в окружающем меня обществе на данный момент.

- Девушка? - переспросила врач.

- А, да: У меня сексуальное влечение к женщинам, - и я опять честно рассказала о себе, о том, что люблю женщин, а что мужчин не люблю... В этот раз рассказала об этом я очень опрометчиво. В тот момент мне ничего не надо было от данного медицинского заведения, но, придя через два года сюда, с целью получения разрешения на смену пола и документов, высказанные в первый мой прием мои признания о любви к женщинам, поставили жирный крест на возможности получить это злосчастное разрешение в этом месте. <У Вас влечение к женщинам, Вы и так хорошо адаптированы, Вам это не надо>, - решали за меня добрые доктора. За двухлетнее отсутствие тестотерона* в моей крови я размякла характером, и мне уже не хотелось всех отпиздить от злости. Я только грустно вздыхала, выходя из клиники. <Пошли они:, без них обойдусь>, - думала я смиренно. Вообще, это было не очень большой редкостью, когда транссексуал, с рождения ощущая себя женщиной, имел влечение тоже к женскому полу. Не помню статистику, где-то видела я эти цифры, по-моему, 15% сохраняли это однополое уже влечение. Но эти 15% были умнее меня, большая часть их <сидела> в интернете, участвовала в различных конференциях для транссексуалов, в частности, русскоязычной Tgrus*. В них давались подробные рекомендации, что можно говорить на приемах у сексопатологов, а что нет, в том числе предостережения, что ни в коем случае даже не заикаться о влечении к женщине: и многое другое. Всё это обстоятельно обсуждалось, некоторые рассказывали о своих походах к той же Василенко: <А она, дура, мне поверила. Я ей сказала, что уже работаю, как женщина у себя на работе, что у меня мужик есть, и он на мне жениться обещает:>. У меня стояло два компьютера на работе, купленные года три назад, стоял и модем, но из-за лени и распиздяйства я к интернету так и не была подключена и, поэтому я ещё не знала, что в моей ситуации влечение к женщине должно стать большой военной тайной для соответствующих специальностей врачей. И ещё я наивно думала, что с врачами надо быть честной и искренней и, поэтому была честной и искренней и всегда рассказывала этим врачам всё как есть. Всем врачам-теткам было симпатично то обстоятельство, что я любила женщин, что у меня есть ребенок, что я забочусь о нем, что я не потеряла свою работу, как многие трансики, которых с работ выгоняли, не выдерживая вида накрашенных лысеющих мужиков в тесных, еле налезших на них блузках, доставшихся им от сбежавших от них жен. И пока я ходила на приемы к Василенко без всякой цели, я была хорошим пациентом и образцово-показательным трансиком, который нашел себя в жизни, адаптировался в своем биологическом поле, сохранил способность создания нормальной семьи, который выделил себе узкий сегмент своей жизни, в которой реализовывался, как женщина: и всё хватит.

- Так, хорошо. Значит, Вы не хотите менять пол, - утвердительным голосом спросила или ответила за меня доктор.

- Нет, не хочу. То есть хочу, но пока я пришёл проконсультироваться по поводу гормонотерапии. Я принимаю гормоны очень долго:

- Как долго?

- Больше десяти лет.

- Ага. Так хорошо. А что принимали? - спросила доктор.

Я перечислила. И опять долгие вопросы про детские болезни, про семью и т.д.. Я рассказывала и рассматривала своего нового лечащего врача. Баба чуть больше средних лет, выглядит приятно и хорошо, но далеко от моей возрастной категории, волосы гладко забраны назад, яркая помада на тонких губах, сжимает их некрасиво, подчеркивая морщинки вокруг рта, поведение - а-ля <мудрая мамочка>.

- Так, хорошо. И Вы хотите продолжить гормонотерапию - поинтересовалась моими планами на этот счёт Любовь Михайловна.

- Да, я пыталась от нее отказаться, но мне невыносимо думать, что мужские признаки будут прогрессировать.

- Понятно. Я Вам выпишу сейчас курс гормональной терапии, которую Вы будете проходить. Вы должны будете сдать анализы до неё и через месяца три после начала этого курса.

- Ок. Сдам, - закивала я головой.

- Анализы лучше сдать у нас:, - повелительным голосом порекомендовала мне Любовь Михайловна.

Я сразу поняла, что заботливый доктор печётся о загруженности их местной лаборатории. Я заботилась о своем времени и сразу твердо перебила ее.

- Любовь Михайловна, к вам ехать очень далеко, через всю Москву, с ума сойдешь пока доедешь. Я сдам в другом месте. У меня почти у самой работы институт им. Гамалея, там любые анализы делают. Мне проще сдать там.

- Ну, хорошо, - нехотя согласилась Любовь Михайловна. - Так: Выписываю Вам ципротерона ацетат или андрокур он еще называется. Это очень сильный антиандроген*, он снизит количество тестотерона в крови, - начала она мне прописывать лекарства, которые, я надеялась, должны были меня изменить. - Потянете?

- В каком смысле? - опять не поняла я.

- Он дорогой, упаковка стоит около ста долларов. Транссексуалы - народ неустроенный, бедный, почти никто его не может себе позволить купить. Упаковки 50 таблеток по 50 мг. Вам хватит почти на месяц. По две таблетки в день надо будет Вам принимать.

- Ладно, выписывайте, - согласилась я.

<Так, ещё сто долларов к обязательным моим ежемесячным расходам: счета за мобильный, аренда квартиры, садик, нянечка, бензин, вообще расходы на жизнь:, теперь ещё лечение>. - подумала я, и попыталась сложить, а потом вычесть эту сумму из предполагаемых моих доходов - что останется?: Любовь Михайловна помешала:

- Еще выписываю по две таблетки в день Микрофоллин - это этинилэстрадиол по 50 мкг.. Одну таблетку Верошпирона, он обладает неспецифическим эстрогенным действием. И:, - она довольная своими назначениями, с победоносным видом, последним штрихом, взмахнув шариковой ручкой. - И еще по одной таблетке в день Диане-35. В таблетке 35мкг. этинилэстродиола и 2 мг. ципротерона ацетата. Это усилит действие всего остального.

- Подождите, подождите, Любовь Михайловна. Вы мне выписали в общей сложности 100 мг. ципротерона и 100 мг. этинилэстродиола. Так? - по математике у меня была пятерка. А еще я, живущая эмоциями и страстями, при этом оставалась очень рациональной особой, я не выносила действий, лишенных смысла даже в мелочах.

- Так.

- Зачем мне тогда пить таблетку Диане? Из-за 2мг. ципротерона? Какая разница для организма - 100мг. или 102мг.? А этинилэстрадиол в Диане можно заменить четвертью или половинкой Микрофоллина, он в десять раз дешевле Диане.

- Ну, может быть, - доктор была недовольна моими подсчетами. - Тогда я вычеркиваю Диане. Пейте тогда по две с половиной таблетки Микрофоллина. Сдавайте анализы, начинайте проходить мой курс терапии и приходите на прием.

Я спросила, сколько я должна за прием. <Триста рублей>, - сказала Любовь Михайловна и опять скомкала свои губы в куриную жопку. Я дала ей пятьсот.

- Вот сдача, - она мелкими суетливыми движениями вытащила из своего кошелька 200 рублей.

- Да, ладно, Любовь Михайловна, не надо: мелочи.

- Спасибо.

Уехала я с Потешной очень довольная собой: Что, наконец, принимаю гормоны под наблюдением врача, а, значит, с меньшей опасностью для своего здоровья. Эндокринолог занимается трансиками - компетентный, значит, всё знает. Какая я молодец, что, наконец, доехала к доктору!

Направилась я от эндокринолога прямиком в Алмаз-пресс к Андрею Рэдулеску. Работал он там арт-директором, возглавляя дизайн-бюро этого крупнейшего полиграфического предприятия в России, был он талантливым художником, в связи с чем по всем понятиям должный иметь большую свободу, но вместо неё имел в начальницах скверную бабу, от чего премного уже очень долго страдал. Я его понимала: Я пару раз общалась с Переверзевой, и для начальницы она мне показалась совершенно неуравновешенной и неприятной особой. Разговаривала она, как будто мучимая сильнейшими мигренями или неожиданным поносом, чуть морщась, как будто терпя Вас. К концу разговора с ней моё лицо тоже скрутило, и из её кабинета я вышла с большим облегчением. Имел ещё Рэдулеску в своей жизни молодую красивую жену-блондинку с суровым характером и двоих маленьких милых дочерей, одна из них Санька имела возраст моей Лизы.

Прохожу по заказанному мне заранее пропуску, я позвонила ему с дороги. Захожу: Сидит, вросший в своё кресло, голова всклокочена, лицо странное и неправильное, видно, что нерусский, но национальность не угадывается без учёного-антрополога. Нос большой и сложный, глаза голубые и добрые... смеются. Похож он был на сказочного разбойника, пойманного в волшебном лесу на большой дороге, и усаженного в это алмазпрессовское кресло <мотать> срок, только не знаю за что и по какой статье.

- О! Кто пришел! - Андрей первым подал голос.

- Привет! - поздоровалась я.

- Привет! Что за дело? Ты по телефону чего-то начал говорить:

- Дело сугубо конфидициальное, требующее уединения, - нарочито загадочно начала я.

- О, как!: Видели!? Видели, какие у всех дела? - обратился он то ли к Гене, тоже художнику, сидящему за его спиной, то ли к воображаемой аудитории. - А тут сидишь с утра до вечера: Ты что серьёзно?

- Не очень, но вопрос:, точнее, просьба есть. Пойдем, угости меня чашечкой чая.

Мы вошли в смежную комнату, он уже наливал мне чай из огромного термоса с помпой.

- Я месяц назад сделала операцию по смене пола: - нагло начала я.

- О, как! - вырвалось любимое восклицание Рэдулеску, и он замолк. Уголки губ удивленно вниз, своими голубыми глазами - хлоп, хлоп:

- Ну, что замолчал? Плохо что ли? Будет теперь у тебя подружка: я имею в виду по работе.

- Да нет: Ты ж знаешь: Я ко всему: то есть нормально: - он пожимал плечами, удивление теперь изображали не только уголки губ, всё лицо двигалось им в помощь. Я внимательно смотрела на него и думала о том, что не раз увижу такие реакции в будущем, если действительно сменю пол. - И как теперь тебя называть? - наконец, внятно произнёс Андрей.

- Ольга, - впервые представилась я публично.

- Хорошо: Ольга: так Ольга, - Андрей опустил глаза, видно было, что вопросы полового самоопределения - не его рабочее хобби.

- Поверил, дурья башка?

- А чего нет то. От тебя всего можно ожидать. Так что?

- Пока нет. Но пришел я к тебе именно по этому вопросу.

- А я тут причём? - испугался Андрей окончательно.

- Мне прописали гормональные средства: Ох! Лучше начну так. Только успокойся. У меня транссексуальные наклонности. Знаешь, что это такое?

- Ну:

- Баранки гну. Это когда чувствуешь себя женщиной, - пояснила я вкратце.

- Ну да, я знаю. Грамотные мы, - Андрею стало весело.

- Люблю я при этом женщин, - я знала, что Андрею неприятна была бы другая моя ориентация, как и многим другим, и решила успокоить его хотя бы этим.

- А такое бывает? - удивился он.

- Бывает. Короче: Я сейчас от эндокринолога. Она мне выписала <Андрокур>. Пить мне его много и долго, а стоит он сто долларов упаковка. Выпускает его <Шеринг>. Я вспомнила, что ты с ними работал много:

- Работал, сейчас не работаю. Но тетка там знакомая осталась. Позвонить что ли? Если у них это средство есть, то они его скорее всего бесплатно дадут, - Андрей с радостью был готов мне помочь, лишь бы я отвязалась от него со своими историями о своём внутреннем половом неустройстве.

- Хотя бы со скидкой, тоже было бы хорошо, - обрадовалась я.

- Вот так друзей теряешь: Был друг: и бац! :и вдруг подружка! О, как! - Андрей шарахнул себя ладонями по коленкам и встал. - О, ёбт! - ещё одно восклицание вырвалось из него. Он вышел за телефоном:

- Записывай адрес и телефон, - через пару минут он уже входил в комнату.

- Неужели договорился?

- Три упаковки обещали, - гордый своими связями, объявил Андрей.

- Здорово! - я готова была его расцеловать. - Ты сэкономил мне триста долларов.

- Цени. Для <подружки>, что не сделаешь, - при этом Андрей толкнул меня в плечо и рассмеялся - <всё равно ты хороший мужик>, означал этот знак.

На следующий день я заехала в офис <Шеринга>, где-то напротив уголка Дуровых находился он, мне презентовали три упаковки <Андрокура>, я подарила большой замороженный торт: Ещё один шаг сделан.

* * * * *

На четыре часа я договорилась о съёмке с Вейсманом. Мы договорились, что он с товарищами-стриптизерами приедет к нам в студию к трём. Ими займется наш визажист и будет их красить. А я подъеду в студию к четырём после другой съёмки. Утром я отвела Лизу в детский сад, - в предыдущий день она была у меня, и сразу поехала снимать групповой портрет с Путиным. Путин на этом портрете занимал мало места, с ним хотели запечатлеть себя еще человек двести членов Центризбиркома. Съёмка должна была произойти в нашей академии. Я не была уверена, что съёмка состоится, для съёмки первого лица требовалась аккредитация за три дня. У нас с Катюшоном не было никакой. Я не снимала никогда Путина, но снимала несколько раз Ельцина, и пару раз меня не пускали на съемку из-за не вовремя оформленной аккредитации.

Я без проблем проехала на машине на территорию академии, у меня был постоянный пропуск на въезд, и было удостоверение сотрудника академии. У входа во второй корпус охрана, внутри тоже - наши академические менты в штатском и сотрудники ФСО*, крупные парни с бесцветными наушниками в ушах.

Это была предельно простая съемка, но минимум оборудования для нее вмещался в огромных двух кофрах - две студийные вспышки по 1000 джоулей, камера 6х7 плюс мой большой штатив CULLMANN за 600 долларов. Всё это мы вволокли под изумленными взглядами охранников в открытые, приготовленные уже для нашего Президента двери.

- Вы откуда, девушки? - охранники обалдели от такой наглости. Уже за два дня по академии бегали кинологи из ФСО с собаками, искали взрывчатку, проверяли все помещения, многие из них опечатывались. Подготовительная работа перед приездом Президента меня впечатляла всегда, когда я еще снимала Ельцина. Было задействовано такое колоссальное количество людей и средств! Запомнилась живописная картина: Перед приездом Ельцина в построенную Межпромбанком церковь недалеко от Арбата по оцепленному району едет вышка с поднятой люлькой, в ней огромный мужик в ослепительно белой рубашке и черном костюме, он был похож на жениха, сбежавшего со свадьбы. Он, стоя в поднятой на высокой стреле люльке, проверял все многочисленные рекламные щиты в округе - не подложена ли в них бомба. А тут, возможно, бомбу вносили в двух огромных, не проверенных никем, сумках. - Вы откуда, девушки? И куда? Поменьше сумочки не могли найти?

- Мы на съемку, - ответила я, и показала свое академическое удостоверение. Оно не давало мне никаких прав снимать, но все-таки объясняло причину моего присутствия в стенах академии. Сотрудник ФСО посмотрел удостоверение, потом на меня. Поморщился.

- В списках прессы вы есть? - спросил он.

- Нет. Нам заказал съемку Вешняков, - соврала я, не став перечислять фамилии академических чиновников, которые со мной договаривались и, на которых охраннику было глубоко наплевать, и назвала сразу фамилию Председателя Центризбиркома.

- Если в списках нет, тогда снимать нельзя, - и лицо охранника приняло привычную для неё кирпичную форму.

- Хорошо, - я пожала плечами. - Мне наплевать, меньше работы:, - я с готовностью взяла сумки и двинулась к выходу.

- Куда? Сейчас узнаю, постой, - остановил меня охранник.

Он испугался ответственности, что сорвет он, может быть, важную съемку и вздуют его за это по службе. Он связывался долго со всеми, никто, естественно, о нас не знал, и никто не хотел брать ответственность послать нас подальше - вдруг исторический момент встречи Президента с Центризбиркомом для кого-то всё-таки важен.

- Ладно, открывайте сумки, - буркнул охранник, и я открыла. На охранника выглянули синенькие с разными переключателями задние стенки вспышек. - Так, это что такое?

- Вспышки, а это фотоаппарат, - объяснила я, не вдаваясь в подробности.

- Так, убирайте сумки за угол. Президент проходит, тогда готовитесь к съемке. По команде. Понятно?

- Понятно, - мы задвинули их за ряды зеленых диванов. И сами уселись на них - хорошее место для просмотра происходящего.

У входа для поклонов уже стояло академическое начальство - ректор Егоров и пара проректоров; Вешняков и еще несколько незнакомых мне людей; охрана в избытке - конечно, всё то же самое ФСО и, конечно, руководство нашего ментовского отдела в лице очень <видного> его начальника полковника Кузнецова и ещё пары лиц его заместителей в компании с ним поглазеть на Президента. Все в напряжении, все поглядывают в сторону въезда. Вдруг все напрягаются еще больше, вытягиваются, как военные, мы с Катей жмёмся друг к другу. К входу подлетают несколько черных гелендвагенов, несколько машин сопровождения рассыпаются на площади перед входом, два огромных <мерса> останавливаются, быстрый охранник открывает дверь, и: маленький бодренький Путин выскакивает из машины. Все бросаются ему навстречу, здороваются и говорят все одновременно, поэтому совершенно неважно что. В дверь перед процессией вбегает сотрудник ФСО, рука нервно на рукояти пистолета, он дико озирается: В таком месте и при такой предварительной подготовке глупо ожидать засад и нападений, поэтому мы понимаем, что эти безумные действия из вестерна положены по инструкции. Мы сразу его обозвали <Стрелок> - лицо красное, череп лысеющий, лицо страдающее, только что брошенного мужа. Путин легкой походкой убегает по лестнице, группа встречающих с трудом и отдышкой догоняет. Путин должен был выступить на встрече с Центризбиркомом. Выступать он будет недолго.

- Всё, у вас пять минут на подготовку, - дал нам команду человек в костюме с проводком-пружинкой из уха.

Мы быстренько разобрали штативы и всё остальное.

- Давайте пока всё в сторону, - опять скомандовал человек в штатском, - оставляем место для прохода. Будет команда, поставите всё на место.

В этот момент я чуть было не ляпнула по военному: <Есть!>, козырнув под непокрытую голову.

- Сколько надо для этого времени? - уточнил ФСОошник.

- Минута, - еще чуть-чуть и я зашагаю строевой, я до сих пор это умею. Походка <от бедра> у меня выходит значительно хуже.

Прибегает Воронов и начальник протокола из администрации Президента.

- Борис, готов?

- Готов.

- Вы фотограф? - спрашивает начальник протокола.

- Я.

- Расставляете всех, оставляете место посередине, его я поставлю сам. Делаете не больше трех кадров, потом аппаратуру всю в сторону, освобождаете место для прохода. Ясно?

- Ясно.

- Хорошо, - и убежали.

Выходит возбужденная, неуправляемая в двести человек толпа - большая часть из регионов, из местных избирательных комитетов. Растекаются потоком, никто не знает куда вставать.

- Все встаем на эту лестницу, - я, сложив руки рупором, ору, что есть мочи. Все замирают. Лестница, располагающаяся перед входом, и заполняющая собой весь вестибюль, одна, но некоторые самые способные озираются, ищут другую. - Первый ряд здесь, - не рассчитывая на понимание, я для наглядности топаю ногой, показывая место первого ряда. Все, наконец-то, начинают выстраиваться и потихоньку занимают ряды. Опять появляется бодренький и немножко безучастный Путин. Грамотный начальник протокола ставит его в центр и на ступеньку, а первый ряд начинается на мраморном полу. И Путин гордо уже возвышается над высокими Егоровым и Вешняковым, стоящих рядом, на высоту этой ступеньки, на целых полголовы. <Внимание!> - щелк, делаю обещанные три кадра, сдвигаю штативы с прохода в сторону. Путин, поработав очень свадебным генералом, осчастливив двести человек совместной фоткой на память, укатывает в неизвестном направлении. Все вдогонку ещё долго кланяются и для порядка стоят некоторое время в раскрытых осиротевших без Президента дверях. Самый нетерпеливый достаёт осторожно сигарету, все расслабляются и закуривают тоже.

- Какой мужчина! - Катя с восторгом смотрит на отъезжающие машины. - Мужика такого иметь - вот крутизна! Мой любовник - Президент! Круто! Жалко, что он женат.

- А то, что? - усмехнулась я.

- Ничего, - Катя обиженно надула губы и отвернулась.

С этого момента Кате начнутся сниться эротические сны с участием нашего Президента, :думаю, не одной ей в стране. Вот она летит в свой Египет, - в самолете на соседнем кресле Путин, они разговаривают, смущаются и краснеют, потом прикосновения, как бы случайные: и поцелуй, страстный Президентский поцелуй. Вот она у себя на даче, - на грядках с лопатой опять наш трудолюбивый Президент, лопата мешает рукам обниматься, но он, изловчившись, нежно целует свою еврейскую девочку. А вот она с Путиным уже в постели, он признается ей в любви и опять целует ее, целует:

- Я просыпаюсь вся мокрая. Представляешь? Он такой сексуальный! Мне кроме него никто не снится, я горжусь нашим Президентом. Пойду за него опять голосовать, - восторженно делится со мной сокровенным моя любимая девушка.

Я ее слушаю и к Президенту не ревную.

Такого хорошего Президента можно было бы снять и бесплатно, но мы решили не расстраивать себя бесплатной работой. Сколько взять денег за отснятую компанию избиркомовцев во главе с Президентом? Это был тонкий и деликатный вопрос. Снимая для рекламных агентств, мы смело называли суммы, которые должны были получить непосредственно за работу, то есть свой гонорар, и отдельно подсчитывали и брали деньги за расходы. И никого не удивляло в этих случаях, почему мы получаем тысячу долларов или даже две за один день работы. Только однажды в Межпромбанке возмутились сумме в шесть с половиной тысяч долларов за день съёмок и заплатили половину. Потом заплатили и другую, когда управляющему банка потребовалась фотка на документы, а мы её выдали только за этот висящий за ними должок. Не понравилась потом в этом банке и стоимость нашей услуги снять Президента банка на загранпаспорт, - я сказала, что смогу снять его для этой цели за 900 долларов. Они фыркнули и пригласили другого фотографа подешевле, и, слава Богу, он снял его отвратительно, не умел мой коллега делать такую незамысловатую работу. А что тогда он умел? На следующий день я получила свои 900 долларов за этот маленький портрет на загранпаспорт.

Так вот: сколько взять денег за нашего Президента? Обсуждала я этот деловой вопрос с чиновником из академии, и заявлять ему нагло, - заплатите мне <тыщу>, было неудобно, числясь при этом в штате данной организации и получая в ней исправно зарплату, а, значит, снять бы я могла Президента и бесплатно, просто выполняя свои должностные обязанности. Зарплата моя в академии имела неприлично маленькие размеры, настолько маленькие, что разглядеть её в моём бюджете было совершенно невозможно, не вооружившись сложными оптическими приборами: Но ведь такого же размера ежемесячные суммы получали все остальные сотрудники академии, и каким-то хитроумным образом им удавалось на неё выжить, принося с собой на работу баночки с супом и бутерброды с самой дешевой колбасой, и поэтому в глазах этого чиновника моя зарплата <в две копейки> выглядела достойной оплатой моего труда:, вполне приличной, такой же, как у других. И такая сумма в тысячу долларов за полчаса работы вызвала бы только шок у мелкого академического управленца, произносить её было неразумно. Поэтому я эту сумму умно распределила на все фотографии, разделив сумму желаемую на приблизительное количество участников, сказав, что за одну фотку мне нужно заплатить вот столько-то. Для закостенелого мышления чиновника такая сумма была доступна для его понимания, и таким образом я получила свою <штуку> за проделанную работу.

Но эта тысяча стала не последней в оплате за эту съёмку. Одному из чиновников, изображенному на фотографии рядом с Путиным своё лицо показалось глуповатым. Я была абсолютно с ним согласна, оно действительно было раскормленным тупым лицом зажравшегося чиновника. Мне заказали перепечатать всю группу с другого кадра. Я перепечатала и получила ещё тысячу долларов. Я была готова отпечатать её и ещё разок, ведь и на этом варианте тот дяденька-чиновник выглядел не лучше, но он нашел <семь отличий> и был собой очень доволен.

После съемок приличного во всех отношениях Президента, мы приехали, как и запланировали к себе в студию к четырём снимать другой категории клиента. Там нас должны были уже ждать, готовящиеся к съёмке голубые стриптизеры с паханом-опером. Я вошла в студию и поняла, что всё не так, как надо; всё не по плану; всё кувырком... Кроме четырех предполагаемых танцоров и нашей визажистки, в студии еще толкались чужие неизвестного назначения люди.

- Борис, привет! - встретил меня радостный Игорь.

- Привет, Вейсман! - поздоровалась я не очень приветливо, мне определенно не нравились лишние люди, но я ещё не определила для себя в какой степени.

- Вот, знакомься - это мои ребята, - ко мне короткой шеренгой подошли с видом трактористов три парня.

- Здравствуйте, меня зовут:., - и они все представились. Я еще раз их осмотрела: Блядь, заплывшие жирком, с крестьянскими лицами, пиздец, :того же качества, как и те проститутки на обочине Ленинградского шоссе, только мужского пола. Какие, на хуй, они стриптизеры! На двух из них были намотаны какие-то старые шторы - а-ля сценический костюм. Я даже не сухо, а зло поздоровалась с ними.

- А это мы пригласили дизайнера по костюмам, - объяснил происхождение занавесок Вейсман.

Я молча поднялась на второй этаж. Один тракторист уселся перед зеркалом, и его продолжила красить неизвестная девушка. Наша визажистка, которую мы пригласили, скромненько сидела в уголке.

- Марина, а почему красишь не ты? - строгим голосом спросила я.

- Не знаю, я приехала, как ты и просил. Но они сказали, что пригласили своих визажиста и парикмахера, - робко ответила Марина.

Я окинула студию взглядом, еще несколько посторонних человек слонялось без дела. На столе пустые уже бутылки пива, в одной из них куча накуренных бычков. Я заглянула вниз, на третьего участника группы <Голубой огурец> наматывали очередную штору. Я посмотрела на часы: Если их всех на хуй выгнать, мы успеем где-нибудь нормально пообедать и успеем к Добролюбовой на её дурацкий концерт.

- Вейсман, собирай шмотки и уебывай, - рявкнула я громко. Все замерли, но никто ещё не верил в серьёзность моих намерений. - Оглох? Чего смотришь? Забирай свою команду и уебывай, - добавила я.

- Борис, ты чего? - испуганный таможенник ошарашено смотрел на меня.

- Вейсман, ебанный ты клоун. Мы с тобой о чём договаривались? С вертолета ебнулся? Кто просил пригласить визажистку и договориться с ней подешевле? - молчание. - Ты! - ответила я за него и на мгновение задумалась, почему я вспомнила про вертолёт. - Я договорился, - продолжила я. - Она отложила своих клиентов на стрижки, она в салоне работает, деньги потеряла. Почему вас сейчас красит другой человек?

- Ну, Борис. В последний момент у Димки нашего знакомая визажистка нашлась: - начал оправдываться Вейсман.

- Меня ебет? Ты мне позвонил, сказал об этом? Мы сегодня с тобой разговаривали по телефону, ты об этом сказал? Я ей все равно заплачу потому, что она приехала на съемку.

- Я чего-то не подумал:

- Научишься, я тебе помогу. Мы как договаривались сниматься? В этих выцветших занавесках? Я тебе скидку сделал в 300 долларов! Мы обсудили, как и что будем снимать. Почему здесь посторонние люди? Какого хуя ты привёз эту толпу? Ты сказал мне об этом?

- А нам дизайнер сказал, что привезет костюмы и всё придумает, как сниматься. А это его помощники:

- Какой на хуй дизайнер? Ты охуел, Вейсман? Пусть придумывает в другом месте и пусть вас снимает. Я зачем на тебя полдня потратил, обсуждал с тобой как Вас снять идиотов? На хуй вас всех, Вейсман. Через минуту, чтобы никого здесь не было.

- Ну, Борис. Я всех попрошу сейчас уехать. Сейчас все уедут, - все вокруг продолжали замершие стоять - сцена из <Ревизора>. Я решила обратиться ко всем. Для революционности момента мне надо было бы забраться на табурет и известить о моем отношении к ним оттуда, но я гаркнула, скромно стоя на нашем голубом, со сложным рисунком, ковролине.

- Хуй ли все встали? Вейсман вас пригласил? Вот теперь быстренько вместе с ним съебались отсюда, - объяснила я доходчиво приехавшим с ним товарищам. - Чего смотришь? Снимай свои занавески, - обратилась я лично к дизайнеру, застывшему в нерешительности.

Наконец, все мне поверили. С трактористов начали сматывать шторы, визажистка уже убирала свои помадки. Остальные сгрудились кучей и испуганно смотрели на меня.

- Собрались? Не хуя глаза на меня пялить, побежали отсюда, - уже собравшиеся сделали гордые лица и походкой с достоинством гуськом потянулись к выходу.

- Может быть, всё-таки снимем? - подошла Катя и вполголоса робко предложила быть к людям добрее.

- Тебе хочется сидеть в студии и снимать их до часу ночи? И терпеть всю эту пидеристическую ораву?

- Нет, не хочется, - Катя, как маленькая девочка из младшей группы детского сада замотала головой, остановила это смешное движение и по-детски доверчиво захлопала глазами.

- Или пойти сейчас спокойно пообедать в Максима-пицце или где-нибудь и поехать на концерт к Добролюбовой?

- Это хочется, - она опять замотала головой, но уже в другом направлении и чуть ли не захлопала в ладоши от радости близкой еды и развлечения.

- Тогда молча сядь в стороночке, я сама их выгоню.

Но все и так уже собирались. Собирались молча, вроде как обиделись. Вейсман с товарищами вышли первыми. Визажистка, парикмахер, дизайнер и еще кто-то подошли извиняться. И чуть ли не раскланиваясь, начали предлагать свои услуги. Ну, что за жалкая человеческая сущность! Если бы мы сейчас взялись их снимать, вся эта шатия-братия придирчиво оценивала бы меня, потом они экспертами рассматривали бы фотографии, давали бы мне оценки:, рассуждали бы, ни хрена в этом ни понимая, как должен был бы стоять свет, что здесь вот, если бы еще чуть повернуть, было бы лучше и т.д.. Они чувствовали бы себя основными в этом процессе. Дизайнер обязательно сказал бы: <Я спас ребятам съемку, если бы не мои костюмы:> А тут их выгнали, и это было самым верным для них признаком моей крутизны. Может быть, чтобы убедить, что ты классный фотограф, надо выгонять всех через раз? Одни убитые горем, что им не удалось сняться у такого мастера, другие счастливые, что им в этот раз так повезло:

- Нам очень жаль, что мы познакомились при таких обстоятельствах. Но мы будем очень рады с Вами поработать на других съемках. Нам очень у вас понравилось! Ваши работы произвели большое впечатление, как будто на выставке побывали, - все говорили почти одно и то же, и все в заключение совали свои визитки. - Вот, пожалуйста, моя визитка. Если Вы позвоните, мы с удовольствием поработаем вместе с Вами. Звоните.

- Обязательно позвоню, - они вышли, и я выкинула их визитки в помойку.

* * * * *

Мы, походив по незнакомому зданию, с трудом нашли зал, где должна была выступать Наталья Добролюбова. Ба! Вот это да! Зал был полон, и он светился от огромного количества цветов, над каждым креслом вырастал огромный или не очень яркий букет.

- Знаешь, почему все с цветами? - на ухо спросила меня Катя.

- Почему? - я чувствовала, что существует для этого причина, но не понимала еще какая.

- Дура, просто все в зале ее знакомые. Нет ни одного человека, кто бы пришел по билету. Поэтому все с цветами.

- А-а-а! - наконец, до меня это дошло. Как доказательство этому, я тоже в руках держала букет. - О, Господи! Бедняжка. Ладно, послушаем, как она поет на сцене, слушать ее на диске у меня не хватает ни сил, ни терпения.

Мы уселись подальше в зале, и я благополучно сразу заснула. Я проснулась на немецкой детской песенке, которая единственная имела нормальную мелодию. Проснулась в тот момент, когда у Натальи в очередной раз сорвался голос, он взвизгнул высоко, далеко от нужных нот, и в красивом вечернем платье Наталья, виновато пожимая плечами, показывала уважаемой публике на горло, - мол, простыла я, или еще что-то имела она в виду для своего оправдания.

- Зрелище жалкое, - наклонившись, усмехнулась Катя, увидев, что я проснулась.

А проснулась я от вибрировавшего в кармане моего телефона, я сползла по спинке кресла пониже.

- Алло! - вполголоса отозвалась я.

- Привет, Боряныч! Петя звонит, разговор есть.

- Привет, Петь! Чего хочешь?

- Олька, тише, все уже оборачиваются, - Катя возмущенно прошипела мне в ухо.

Я оглянулась, какие-то пожилые тетки действительно гневно смотрели на меня, я съехала еще ниже и оказалась почти на самом полу. Разговор о возможной работе, а, значит, и денежках меня интересовал больше, чем концерт.

- Что Вы делаете недельки через две? - спросил Петя и это очень обнадёживающе обозначало, что через эти две недельки нам опять <светит> неплохая работа.

- А что? - не ответила я.

- Мы хотим снять несколько сюжетов. Но снять мы их хотим здесь у себя в Питере.

- Опять для <Петра>?

- Да. Мы тут работку провели и нам утвердили двенадцать сюжетов.

<Двенадцать!?>, - обрадовалась я про себя и надолго в счастливом оцепенении замолчала, я уже подсчитывала нашу возможную прибыль, я умножала <двенадцать> на все вероятные суммы, которые нам, возможно, выплатят за один сюжет, цифры такие дружественные и праздничные радостно запрыгали в моей голове, не способные внятно встать строем в одно правильное число - в мой общий гонорар за эти двенадцать сюжетов. Всю эту бухгалтерскую сумятицу прервал Петин голос:

- Алло, Алло! Не слышно тебя:

- А я ничего и не говорил. Может быть, через две недели что-то и делаем, но если будет планироваться наша поездка к вам, то, естественно, мы приедем. А то ты сам не знаешь, какой ты выгодный и хороший клиент! - польстила я Петьке.

- Хорошо. Надо обсудить по деньгам:

- Петь, я сейчас на концерте. Давай деловую часть обсудим позже. Один хрен договоримся, - прошипела я в трубку.

- На концерте? Успеваете культурно время проводить! А у нас тут дурдом!

- Я тоже в дурдоме регулярно бываю, но не сегодня. А мы, кстати, Путина сегодня снимали, - я чуть было не забыла похвастаться об этом важному клиенту, я не стала уточнять, что снимали мы Президента не одного и не его художественный портрет. Ну и что! Всё равно Путин, всё равно Президент, всё равно высокооплачиваемая съёмка.

- Вот это да! Он к вам в студию приезжал? - Петя был потрясен такой крутизной, что мне и требовалось.

- Нет, мы ездили, - сказала я уклончиво. - Все, Петь, меня сейчас выгонят из зала. Ты лучше пришли по факсу эскизы, если они уже нарисованы.

- Да, нарисованы, вышлю, - мы попрощались.

Наталья затянула другую песню: От сочетания плохо улавливаемой мелодии и ее дребезжащего голоса хотелось плакать. Все эти <веселые> песенки написал для нее, намертво прилипший к ней композитор армянского происхождения Тигран Авакян. <Наталья, один композитор не может написать тебе весь репертуар>, - мягко пыталась я объяснить ей хуевое качество исполняемых ею песен. - <Должен быть поиск. Есть песни, которые споёт кто угодно, каким угодно голосом, и они все равно станут хитами. Такие песни надо искать>.

- Ну, я ищу, - мямлила Наталья. - Мне удобно с Тиграном, он пишет специально для моего голоса, он меня уже хорошо знает, всегда рядом. И он берет недорого - по триста долларов за песню.

- Так пишет он говно! Никто не будет это слушать и не слушает, хоть сорок клипов ты сними. Ты хочешь сэкономить? Платишь по триста долларов за песни, которые никому на хрен не нужны, но уже купила ему квартиру в Москве. На эти деньги лучше бы купила две нормальные песни или даже три.

- Ну, да, конечно. Но мне не попадаются больше хорошие песни ни у кого, - оправдывалась она. - Я слушаю иногда песни, которые мне приносят, но ничего хорошего пока нет. Тигран пока устраивает меня.

Ей был удобен еще один слуга, который всегда ей пел хвалебные гимны. Наверное, так действительно было приятней.

Пару раз я разговаривала и с Тиграном.

- Ты думаешь, у меня нет хороших песен? - спрашивал он.

- Я ничего не думаю, - сухо отвечала я, мне он не нравился. Великолепный пианист, но хуевый композитор и обычный клоп на теле богатой тетки, сосущий из нее кровь и деньги. К тому же, к Наталье я относилась с симпатией, как к женщине, и с большим уважением за её трогательные настоящие стихи. Я смотрела на Тиграна с брезгливостью.

- У меня есть хиты, настоящие хиты. Но я не дам их испортить этой бездарности, - и он пальцем тыкал в направлении соседней комнаты, где предположительно находилась Наталья.

Этот творческий дуэт распадется только тогда, когда во время очередной пьянки Тиграна, а он был алкоголиком, из окна, купленной ему Наташей квартиры, вывалится его подружка. Этаж был какой-то очень высокий, и она разобьется насмерть. Помог ли он ей в этом, или она сама свалилась, обпившись до чертиков? История умалчивает: В милицию начнут таскать всех и Наташу Добролюбову тоже. Так и не ставший известным армянский композитор теперь навсегда останется без работы.

* * * * *

Я опять была на приеме у Василенко. Приехала я к ней с результатами своих гормональных анализов.

- 28,1 - у вас высокий тестотерон! Как у нормального мужчины, - с укоризной в голосе обвинила меня Любовь Михайловна.

Я виновато пожала плечами и тяжело вздохнула. И тестотерон у меня высокий, и член как член - не пизда вовсе, и характер скверный. Что тут делать? Я опять пожала плечами и даже развела руками:, но ничего не сказала.

- И эстрадиол высокий - 0,84, - она рассматривала принесенную мной бумажку из <Ниармеда>, медцентра на территории института им. Гамалея. В ней было пять позиций, понимала значение я только двух, тестотерон - мужской гормон, эстродиол - женский. - Вы ничего не принимали перед сдачей крови или в последние дни?

- Нет, я специально еще до того, как впервые пришёл к вам, перестал пить таблетки. Я предполагал, что надо будет сдавать анализы. Я полтора-два месяца ничего не пил до их сдачи.

- Хорошо, - одобрительно кивнула головой Любовь Михайловна. - Когда начнете мой курс?

- Я уже начал. Я сдал анализы и на следующий день начал принимать. Почти месяц уже прошел.

- И как?

- Что как?

- Ну, как чувствуете себя? Как эрекция?

- Когда эрекция?: - я не совсем поняла вопрос, и эрекции доставляли удовольствие только в момент самой эрекции, разговоры о ней мне были неприятны. Мне был ненавистен вид своего члена в любом состоянии, но я пыталась к нему относиться не как к части себя, а как к уродливому домашнему животному, которое мешало мне жить, но его жалко уже было выбросить на улицу. Я пыталась смириться с чудовищем и относиться к нему дружественно, все-таки он доставлял мне удовольствия, помогал иметь с женщинами полноценные отношения, всегда так усердно старался: Относиться к нему по-другому было бы несправедливо.

- Ну, вообще, эрекция есть? - уточнила свой первый вопрос Василенко.

- Ну да: От приема гормонов она лучше, естественно, не становится. Разница в том: Я не знаю, как это объяснить. Не принимая гормоны, я возбуждаюсь от мыслей, я возбуждаюсь от многого: Смешно, может быть, звучит, но я возбуждаюсь тогда от хорошего ужина, мне сразу после него хочется заниматься сексом. При любом неподвижном состоянии я тогда начинаю думать о женщинах и сразу возбуждаюсь. А когда принимаю долго гормоны, то возбуждаешься больше от действий, начинаешь целоваться или еще что-нибудь: тогда возбуждаешься. То есть, мне недостаточно посмотреть на чью-нибудь попу, мне надо уже будет ее потрогать, чтобы возбудиться. Ну, или извините, конечно, за такой пример: Когда я занимаюсь мастурбацией в период, когда не принимаю гормоны, я могу отвлечься от своих эротических фантазий, вспомнить о своей работе, или даже о деньгах, или о конфликте с женой - все равно эрекция останется, как и была, никуда не денется. Если я принимаю гормоны, и подумаю о чем-то постороннем, о той же работе, членик - <пымс>, - и я показала закорючкой согнутый свой палец вниз. - Вероятность заснуть в этом случае такая же, как и получить оргазм, - закончила я, наконец, повествование о жизни прилепившегося ко мне по роковой ошибке ещё при рождении этого чуда-юда. Мне, действительно, было тяжело и неприятно говорить о своем члене, но что поделаешь, мне еще не раз придется в подробностях распинаться о его поведении.

- Странно, обычно эрекция совсем пропадает при приеме эстрогенов и тем более андрокура, - удивилась Любовь Михайловна и посмотрела на меня недоверчиво.

- Тогда бы я вряд ли стал принимать гормональные средства. Дело даже не в оргазмах, дело в жизненных мотивациях. Жить, не желая прекрасного, не желая женщины: - теряется тогда смысл многого, пожалуй, самой жизни.

- Ох, если бы все так рассуждали:

Я опять заплатила за прием 500 рублей и убежала работать. Через час у меня была назначена встреча с клиентами, они должны были приехать к нам в студию обсуждать какую-то съёмку, а ближе к вечеру должна была подъехать Ириша, встреченная мной транссексуалка в прошлое моё посещение Василенко. Ириша позвонила мне вскоре после нашей встречи, и, как и все новые знакомящиеся со мной трансики, попросила, конечно, её снять, - принцесса, видите ли, надо запечатлеть её красоту. Тогда это была одна из первых подобных встреч, и я не отказала. Потом я запросто буду всех <отшивать>, не вспоминая о чувстве солидарности и прочей ерунде.

Клиенты приехали и уехали, поторапливаемые моим неожиданным и сознательным молчанием, сменившем мою болтовню и умные рассуждения, как должна быть снята их начинающая группа со странным названием <Ман.ка>. Состояла она из маленькой молоденькой девушки и двух совсем немаленьких животастых немолодых мордоворотов - сочетание странное или даже не сочетание вовсе.

Приехала Ириша. Я её хорошо помнила, но рассмотрела её внимательно ещё раз. Ирише повезло, родившись типичным азиатом, она имела когда-то мужское тело, но тело небольших размеров, с маленькими ручками, с маленькой ножкой, имела азиатское лицо, не успевшее, видимо, до гормональной терапии и операции (SRS) стать слишком мужественным, к тому же азиатские черты не несут обычно таких явных половых различий, - растянутые к ушам глаза щелками, плоское лицо: Женщина? Мужчина? Кто их разберёт!

Ириша поднималась по лестнице и перед моими глазами переваливалась её разжиревшая в новом гормональном статусе попа, - она тоже выглядела убедительно женственно. Ириша много без умолку болтала, голос, я уже говорила об этом, она имела абсолютно женский.

- Вот знакомься. Это Катя, мы вместе работаем, - я указала рукой на Катю, растерянно стоявшей посреди студии. - А это Ириша, мы познакомились э-э-э:. - я запнулась, не зная, прилично ли говорить о нашем месте знакомства.

- Очень приятно, - первой отозвалась воспитанная Катя.

- Здравствуйте, мне тоже очень приятно. Какая у вас большая студия! Ой, вы даже Кристину Орбакайте снимали? - Ириша разглядывала висящие на стенах наши работы. На Орбакайте обращали внимание все, что меня уже давно сильно раздражало. Этот плакат с Кристиной, снятый для рекламы итальянских колготок , был далеко не лучшей фотографией среди многих других, висящих на всех имеющихся в студии стенах. Были фотографии, которые не содержали в себе известного народу лица, но при этом несли в себе настоящую красоту и силу, в них была оставлена частичка моей души, это были очень эмоциональные, зрелые и полноценные работы, за которые я по настоящему гордилась. Но лица известных популярных людей, хоть убей, всё равно привлекали внимание несравнимо больше, чем эти, сделанные со всей душой картинки.

- Снимали, снимали: Ты чай будешь или кофе? - я стояла уже с чашками в руках.

- Я чай, если можно, - сказала Ириша, Катя тоже изъявила желание выпить чаю. Мы сели за стол.

- А вы Кристину Бергер знаете? - спросила Ириша и поочередно посмотрела на нас обеих.

- Нет, - протянули мы.

- Ну, как же, она тоже транссексуалка, она выступает в клубах. Такая красотка! Настоящая Барби! - восторженно описала Ириша свою подружку.

- Барби - кукла что ли? - недоверчиво уточнила я.

- Да, она просто как куколка: и личико: и фигурка: Я раньше вместе с ней выступала.

- Выступала?

- Да, я же танцую: и сейчас танцую стриптиз в одном клубе.

- Надо же! - удивилась я.

- Ничего себе! - удивилась Катя.

- Я и в Германии выступала, ездила туда год назад, - похвасталась Ира.

- Надо было замуж там выходить, - логично посоветовала Катя.

- А я замужем, у меня муж здесь в Москве.

- А как он относится к твоей работе, я имею в виду стриптизу, - поинтересовалась я.

- Нормально. Как ему относиться? Зарабатывает он мало, вот и терпит. Он в техникуме преподаёт. Да и привык он уже к моей работе. Он намного старше меня, пусть радуется, что такая красотка ему досталась. Если бы не его квартира, я бы вообще от него давно сбежала, - о муже она рассказывала небрежно и даже поморщилась.

- Надо же!

- Ничего себе: А он знает, что ты: ну там это? - я опять не была уверена в деликатности своего вопроса.

- А он и не спрашивает. Я ему один раз сказала, он говорит, что не верит мне. Не знаю: Не верит, пусть не верит. Вообще, мне наплевать. Вот у меня сейчас на работе моей не знают об этом, вот это да! Я ужас, как боюсь, если кто-то им об этом расскажет или сами как-то это поймут. Тем более мы с хозяйкой так сдружились, она мне предлагает не танцевать уже, а быть администратором.

- А это лучше? - спросила я.

- Конечно, лучше. Мне сейчас уже тридцать. Сколько я ещё танцевать буду? Ещё чуть-чуть - и всё. Надо думать о будущем.

- Ну, да: наверное: А ты откуда сама? - вопросы, конечно, задавала я, воспитанная Катя не выясняла подробностей чужой жизни.

- Я из Казахстана, казашка я. Не видно, что ли? Родилась и выросла в селе, баба я деревенская, - она рассмеялась. - Я уже маленькая всем объявила, что хочу быть девочкой:

- Как же в деревне все это восприняли?

- Мама иногда ругала меня за это, но, в общем, нормально. Я и тогда выглядела странно, была похожа на девочку, но ко мне хорошо все относились, никто не обижал, некоторые мальчишки наоборот меня защищали, как девчонку. У меня же и голос такой всегда был, это он не после операции таким стал. Меня когда в армию призывали, так, вообще, не знали что со мной делать?

- В армию? Как же ты в армии служила? - я удивилась ещё больше, чем тот милый психиатр Крюков, который тоже был крайне удивлён подобному обстоятельству, но в моей жизни.

- Обычно служила, я сама в армию пошла. Решила - отдам долг Родине, а потом буду пол менять, - мы с Катей переглянулись, такого патриотизма мы ещё не видывали.

- Ну и чего дальше? - не важно кто из нас это спросил.

- Меня взяли в самые элитные войска - в стройбат, - с гордостью объявила Ириша.

- А с чего это они самые элитные? - удивилась я, стройбат считался всегда самой отстойной частью наших славных войск, в стройбате в некоторых частях даже ни разу не выдавали солдатам оружие за всю их двухлетнюю службу, не доверяли.

- Самые элитные! - продолжала нас убеждать в этом Ириша. - Десантные и стройбат, они всегда считались самыми, самыми.

Я не стала спорить и обижать бывшего ветерана инженерных войск, сидевшего рядом со мной в этот момент в развратном черном платьице.

- Приехала я в часть, на меня посмотрели и сразу повели в штаб. <Кто тебя такого призвал? В каком военкомате?> - это они меня спрашивают. А я: <Хочу Родину защищать>. Они, услышав мой женский голос, вообще все обалдели. Предложили мне пойти писарем в штаб. Я сказала, в штаб не хочу. Они меня уговаривали, но я сказала, что в штаб ни за что не пойду, буду служить, как все. В казарму пришла и всем сразу сказала, что я женщина:

- Как? Так и сказала? - я представила эту невероятную картину: сто пятьдесят грязных запущенных мужиков, обычный размер общевойсковой роты, выслушивают это заявление от своего сослуживца.

- Да, так и сказала. Некоторые посмеялись, но за два года меня никто ни разу не то, что не ударил, пальцем даже не тронул. Один дед* один раз замахнулся, а я стою, даже не защищаюсь и спокойно ему так: <Ну что, на девушку руку поднимешь?> Он плюнул, развернулся и ушел. А потом за мной парень начал ухаживать, фамилия Братеев у него была. Конфеты мне покупал, карамельки разные, ну, знаешь, что в армии покупают обычно. В солдатской чайной меня угощал: Хороший парень. А один раз: строили мы какой-то дом, и затаскивали мы трубы на самый верхний этаж. Я тащу трубу, сил никаких нет, дом только строится и окон ещё нет, со всех сторон дует, руки закоченели. Я дотащила до третьего этажа, встала на лестничном пролете, стою и плачу, не могу дальше идти. И снизу мой Братеев поднимается. Увидел, что я плачу, обнимает меня и целует меня в щеки, целует, целует: Я его отталкиваю: <Ты чего делаешь? Отойди от меня>. <Я целую свою любимую девушку>, - говорит он, представляете? - Ириша пискляво рассмеялась.

- Ну: у вас была любовь: близость? - не унималась я с вопросами.

- Сексом я ни с кем тогда не занималась.

- Ну, ты же мужчин любишь?

- Люблю, но пока мне операцию не сделали, я ни с кем сексом не занималась. Это был бы тогда гомосексуализм, а я женщина, - непреклонным голосом заявила Ириша.

- Ну, да, конечно, - с этим я была абсолютно согласна.

- Очень романтично, - оценила эту историю Катя.

- Тоже иди в армию, за тобой тоже будут ухаживать, - посмеялась я.

- В общем, я не жалею, что пошла в армию и честно отслужила. Потом вернулась, поступила в педагогический институт там у нас в Казахстане, пока училась, бегала уже по врачам, в Москву ездила, институт закончила, отработала даже учителем несколько месяцев в нашей местной сельской школе, а потом уехала в Москву: Сделала операцию у Акопяна в центре репродукции и домой уже не вернулась. Я потом приехала домой уже как женщина, документы надо было менять, меня очень хорошо встретили и родные, и все знакомые. Мама только поплакала и всё.

- Удачно. У некоторых с родителями не выходит так. Наверное, ты с детства действительно была как девочка, и эту перемену уже все ожидали, это не стало для всех такой большой неожиданностью.

- Наверное: Кстати, помнишь Евгению? - неожиданно переменила тему Ира.

- Да, с тобой тогда она была, - этого молодого парня с длинной как у гуся шеей с застрявшим и торчащим комком посередине неё, в неизвестного происхождения женских тряпках, я, конечно, хорошо помнила.

- Представляешь, она познакомилась с парнем: - начала Ириша.

- А она сделала уже себе операцию? - перебила я её.

- Ничего не сделала. Копила деньги, проституцией начала заниматься. Отложила около тысячи долларов, то есть уже могла операцию сделать. Так она со своим парнем на эти деньги поехала в Сочи. Села в поезд:

- А она так и поехала в юбочке?

- Да, так и ехала. Я ей говорила, что она не выглядит ещё достаточно женственно, и у неё могут быть проблемы, вот эти проблемы она и получила. Её застучал проводник или кто-то из её купе нажаловался:, в общем, всё-таки, видимо, проводник заявил в милицию, что едет мужик в женском платье, и её сняли с поезда на первой же станции: милиция. Её избили, отобрали все деньги - шестьсот долларов у неё было с собой, билеты её даже сдали и забрали за них деньги, изнасиловали, отвезли на ментовском <козле> в Москву к ней домой и забрали все деньги там, у неё ещё около четырехсот долларов оставалось. Вот так вот.

- Ужас! А она заявила в милицию? - спросила я. - У них же есть подразделение собственной безопасности или как оно называется.

- Нет, конечно. Жива осталась и то, слава Богу!

Этот рассказ произвел на меня удручающее впечатление. Мне не нравилась Евгения, я понимала, что ехать ей, выглядящей по всем признакам, как парень, в юбочках и прочих женских шмотках, было абсолютной глупостью. Я также понимала её соседей по купе, я тоже не обрадовалась бы такому уродливому соседству, вела себя Евгения, я это хорошо помнила, исключительно вульгарно, навязчиво, утомляла своей неумелой игрой в девушку, своей жестикуляцией, активной настолько, что она ненароком могла Вам выколоть своей кривляющейся рукой глаз. Я представила, как я еду в купе вместе с Лизой, и напротив сидит такая Евгения, да ещё с подло едущим за её счёт парнем, а это значит, что он конченный мудак и, конечно, к тому же <голубой> - Евгения не могла понравиться нормальной ориентации мужику, имея все признаки обыкновенного парня. Я бы тоже предприняла что-нибудь:, может быть, не стучала бы в ментовку, но сидеть сутки в такой компании я точно не стала бы. Надавала бы всем пиздюлей, и ехали бы они у меня в тамбуре: Тьфу, начинаю рассуждать, как те подмосковные менты. А ещё я понимала, что могу попасть в точно такую же историю, что, конечно, веду я себя, может быть, поприличней, ни к кому не лезу, но перспектива оказаться не понятой нашей родной милицией существовала очень реальная. Слава богу, в будущем ничего такого не произойдет, родная милиция и ещё роднее ГБДД меня будут только удивлять своим пониманием моей ситуации и крайней деликатностью по отношению ко мне. Вроде простые мужики, а вели они себя всегда исключительно по-джентельменски, как будто гимназии царские кончали: Я удивлялась, удивлялись этому и все. Катя иногда смеялась, что на мне в итоге женится мент. Ох! Родной милиции я желаю другого счастья и других женщин! Она этого всё-таки заслуживает.

Сняли мы Иришу. Она, не стесняясь нас, начала переодеваться. Из-под трусиков по животу от её гениталий тянулся большой фиолетовый шрам, я вспомнила, что делали ей влагалище из сигмовидной кишки, из разреза на животе изымали, наверное, необходимый фрагмент этого органа для последующей пластики. Всё остальное, как обычно - баба и баба.

Отличало Иришу от других женщин только её сосредоточенность на этой теме её происхождения. За много лет прошедших после операции она не смогла войти в женскую половину мира и плотно закрыть за собой дверь, а, может быть, и не было никакой двери: Может, женщины - это женщины, это существа, родившиеся на одной планете, мужчины - это мужчины, они вылезли на свет божий совсем на другой, а транссексуалки - это транссексуалки, они появились на свет где-то между, в космических перелётах, не довезли их до нужного роддома на родную планету. Совсем существа другой породы: Или я ошибаюсь: Ни хрена не понимаю я в этом мире, а раньше всё казалось простым и понятным.

А ещё все разговоры Иришы о мужчинах, которых она вроде бы так любила, были совершенно лишены эротической окраски. Она взахлёб описывала, сколько он ей заплатил, или не заплатил наоборот:, или сводил куда:, но не про одного она не сказала - <люблю>, <он мне доставил удовольствие>, <мне было с ним хорошо>, <в постели он классный мужик>, <я соскучилась>, <я хочу его видеть опять>, <когда я с ним рядом, мир вокруг становится другим>, <я без него не могу жить> - нет, ни одной такой фразы, от чего я пришла к выводу, что оргазмов и удовольствия от любви и секса девушка Ириша не получает. Позже я приду к более обобщающему и грустному для меня выводу, что оргазмы, вообще, среди прооперированных транссексуалок - это всё-таки большая редкость. Нет, такое бывает, если, конечно, операция происходит успешно и ещё при наличии очень многих других факторов:

Э-э-э: Что-то хотела я ещё сказать и сбилась с мысли: Да и какая разница от чего случаются у транссексуалок пост-оп* оргазмы, а от чего они эту возможность навсегда теряют? Даже мне наплевать на это, потому что съела я в данный момент вкусную сдобную булку, уже поздно, и, видимо, сейчас я сладко засну за своим ноутбуком.

Успею написать, что Иришу я сняла хорошо. Постаралась я. Она вышла яркой, сексуальной азиатских кровей красоткой. Потом она заехала, забрала фотографии, несколько раз мы созванивались в будущем. Последний раз она звонила совсем недавно, только что высланная из Германии из-за просроченной визы. Жизнь её течёт в определённом русле, и вырваться за её берега она до сих пор не смогла, стриптиз и сопутствующие услуги - до сих пор основное занятие рядового инженерных войск и сельской учительницы из Казахстана. Искренне желаю ей лучшего.

* * * * *

- Сколько вам дней надо для того, чтобы снять двенадцать сюжетов? - мне опять звонил Петя.

- Мы получили вчера ваши картинки с эскизами. Если объединить сюжеты, похожие по бэкграунду, то можно будет их снимать по три в день, - рассчитала я.

- А по четыре? - сделал попытку сэкономить Петя.

- Можно и все снять в один день. Зачем валить все в одну кучу? Бюджета у вас хватает. Больше трех сюжетов - это будет уже слишком в спешке и с меньшим количеством материала на один сюжет. Кому это нужно?

- Хорошо. Вы можете приехать на пару дней пораньше, просмотреть кастинги*, они у нас на видео, и Пи-Пи-Эмчик* у нас будет с клиентом?

- Я приеду один, а Катя сможет приехать за день до съемки, она в Египет сегодня улетает на неделю. Вернется и сразу прилетит в Питер. И Аслан пусть тогда вместе с ней прилетает. Чего ему от безделья страдать два дня?

- Хорошо. И хочу еще сказать, у <Петра> сменился владелец - был Рэйнолдс, а теперь Джапан Табако, они купили их, но менеджеры некоторые прежние остались.

- Ничего себе!

- Просто мы каждый раз говорим клиенту, что находим другого фотографа. То есть они довольны, но мы им каждый раз говорим, что в этот раз нашли фотографа еще круче. Так надо. Ты имей в виду это, если тебя спросят, - предупредил меня Петя о сложной схеме работы с клиентом.

- Ок. Ладно, ближе к вылету созвонимся.

* * * * *

- Я люблю тебя! - прошептала я и поцеловала маленький изящный Катин пальчик, скользящий по моим губам.

Я была у Кати дома, мы сидели и ждали, когда надо ехать в аэропорт. Моя голова лежала на Катиных коленях, я смотрела на нее снизу вверх, это был не лучший вид Катиного лица, - оно наклонилось, и сила гравитации некрасиво тянула ее щеки вниз, но это только придавало фанатичные интонации моим мыслям: <Все равно ее люблю, люблю ее любую!>. Ее пальцы перебирали мои волосы, а другой рукой она трогала мои губы. Меня это возбуждало, и я с ума сходила от желания:

- Я люблю тебя, - шептала я много раз и ловила губами её нежные пальцы.

- Олечка, я тоже тебя люблю: и всегда любила. Не знаю, как бы я без тебя жила.

- Ты опять уезжаешь, я всегда по тебе так скучаю.

- Я же на недельку - туда и обратно. Ты и не заметишь.

- Неделя: - это так долго.

- Не хныкай, я тебе подарочек привезу, - она наклонилась и поцеловала меня.

- Может быть, нам не поздно ещё пожениться? Может быть, я еще не такая уж баба, как ты говоришь?

- Может быть, и не поздно, я сама в последнее время об этом постоянно думаю. Конечно, ты превратила себя непонятно в кого, но ты все равно остаешься мужиком в гораздо большей степени, чем все остальные.

- У нас, мне кажется, был бы мальчик, - неожиданно предположила я.

- Почему мальчик? - удивилась Катя.

- Я на тебя смотрю, у тебя ото всех был бы первым мальчик, не только от меня.

- Хорошо бы: Я хочу мальчика. Вообще, уже давно пора рожать, а то дождусь осложнений.

- Катюшон, ну что за глупости? За границей вообще все после тридцати рожают.

- Так до тридцати мне уже недалеко. Ты что, забыла сколько мне уже лет?

- Тук, тук, тук. Это я. Можно? - в комнату вошла Гиля. - Всё, надо выезжать.

- Гилюш, зачем так рано?

- Давайте, вставайте, - скомандовала Катина бабушка. - Посидим на дорожку, и будем выезжать. Лев Ефимович уже волнуется, что ты опоздаешь, - и она деликатно опять оставила нас вдвоем.

Гиля всегда провожала Катю во все её поездки и ехала вместе с ней в аэропорт, а встречала ее всегда капустным пирогом.

- Это не Ваш паспорт, я вас не пропущу, - злая тетка на паспортном контроле повертела в своих руках мой паспорт и швырнула его передо мной. - Девушка, отойдите от стойки.

- Я не девушка, посмотрите другие мои документы. Вот мое удостоверение с работы, - я сунула ей под нос мое удостоверение из академии.

Физиономия моя там была далеких времен, в костюме и в галстуке я строго смотрела с них на контролершу. Название организации со словами <:при Президенте РФ> произвели впечатление, тетка уже на меня не орала.

- Вы и здесь на себя не похожи, - уже вежливо, но по-прежнему не смогла меня идентифицировать женщина в форме.

- Вот мои права, - с последней надеждой я достала их из кошелька и положила их перед ней. На них я была с абсолютно черными волосами, на паспортном контроле я стояла с ярко-рыжими.

- Тьфу, не поймешь Вас. Проходите, - и она отвернулась от меня к другим стоящим в очереди пассажирам.

В Питере меня встречала сотрудница <Бизнес-линка>. Молодая женщина с короткими русыми волосами и в коротеньком летнем желто-коричневом платьице стояла на прилете с табличкой <Фомин>.

- Здравствуйте, это я, - подошла я к ней со своими сумками.

- Здравствуйте, меня зовут Галя Лисовская, - представилась женщина в летнем.

- Очень приятно.

Мы сели в ее машину, я успела сказать пару фраз, ответить на пару вопросов и тут же сладко уснула. Проснулась я посреди пути. Я увидела ее загорелые, чуть раздвинутые бедра, очень не скрытые ее коротеньким платьем. Кожа гладкая, ножки чуть шевелились, нажимая на педали. <Какие красивые ноги!> - подумала я и то же самое произнесла вслух. И опять заснула. Этой волшебной фразы оказалось достаточно, чтобы понравиться милой девушке Гале Лисовской. Мне она тоже понравилась. Мы заехали в офис, выгрузили аппаратуру, и меня уже просто водитель агентства отвез в гостиницу <Санкт-Петербург>. Меня оформили, я поднялась к себе в номер, вхожу, не успела закрыться дверь - звонок.

- Алло!

- Здравствуйте! Элитные девушки Санкт-Петербурга предлагают Вам свои услуги: - томный девичий голос как будто с бумажки зачитывал эти фразы.

- Девушка! - я ее перебила, всю информацию она уже изложила. - Оставляйте свой телефон, если будет надо, я позвоню, - я не планировала иметь секс с проститутками, но мужские стереотипы поведения не позволили мне просто сказать: <Извините, девушка, мне ничего не надо>. Нет, так говорить нам в падлу! Что я импотент какой-то?

- А мы телефон не оставляем. Если хотите, мы можем сейчас прийти, - предложил назойливый голос.

- Девушка, у вас сервис как-то не продуман. Как вы себе это представляете, я только вхожу с чемоданами в дверь и через минуту вызываю вас? Я хочу сходить поужинать, принять душ, потом только задумываться о чем-то другом.

- Я могу через час позвонить, - не унималась навязчивая девушка.

- Не надо, по часам я сексом не занимаюсь, - и положила трубку.

Я приняла душ, переоделась. Катя прилетала завтра днем, с ней должен был прилететь и Аслан Ахмедов, - приглашенный нами на съемку визажист или стилист, что в принципе одно и то же. Делать в номере было абсолютно нечего, и я спустилась вниз в бар. Я шла по вестибюлю первого этажа, на диванчиках у входа сидело, разбитые на стайки, бесчисленное множество проституток. Я не разглядывала их нагло, как на Ленинградском шоссе из окна машины, нагло рассматривали меня они, они переговаривались, отпускали шуточки и громко смеялись. Я быстро прошла мимо них и вышла на улицу.

Столики красиво стояли почти на самом берегу Невы. Напротив, на другой стороне, революционно освещенный красным садящимся солнцем, стоял навеки пришвартованный, легендарный крейсер <Аврора>. Удивительное настроение дарит старый Питер в хорошую погоду! Я села за крайний столик и заказала себе джин с тоником. Я обычно совсем не пью, но красивый вид, ощущение свободы:, короче, я заказала себе спиртное. Я наслаждалась вечером, думала о Кате, думала, что нас ждёт, понимала, что не ждёт ничего, и тут же гнала от себя эти грустные мысли, не позволяя себе огорчаться.

Из-за угла на меня выглянули сразу несколько девушек, я повернула к ним голову, и они спрятались обратно. Так они выглянули еще несколько раз: Потом исчезли на некоторое время: Смелым шагом из этой веселой засады вышла блондинка в коротенькой кожаной куртке и в еще более короткой юбочке. Она, как по подиуму, красиво двигая бедрами, шла по направлению ко мне. Я неуверенно поежилась, мне стало страшно, - зачем это она идет ко мне? Она прошла мимо моего столика, но ушла она недалеко, она остановилась в двух метрах от меня у ограждения уличной части бара. Она встала ко мне спиной, точнее попой и теперь усердно крутила ее перед моими глазами. Пока мне всё нравилось!

- Девушка! Ну, чего Вы маетесь, садитесь ко мне за столик, - пригласила я её почему-то голосом тюремного пахана.

- Можно? - она с такой радостной готовностью и так резко повернулась ко мне, что я от неожиданности вздрогнула.

- Садитесь. Меня Борис зовут. Что Вам заказать? - предложила я вертлявой короткоюбой блондинке.

- Пиво, - не задумываясь, сказала девушка и усадила свою неспокойную попу на соседний стул. - Если можно, <Туборг>, - уточнила она.

Я заказала.

- А меня Лена зовут, - представилась она и закурила <Парламент>.

- Очень приятно. Как жизнь проходит в отеле?

- Нормально: Я здесь работаю: ну, понятно кем.

- Наверное, моей горничной, - усмехнулась я.

- Ну, могу и горничной, если заплатишь. А мы с девчонками поспорили - баба ты или мужик.

- Ну, и кто выиграл? - поинтересовалась я.

- А я не спорила. Но я тоже не поняла, кто ты. Меня послали это выяснить, - она махнула рукой опять высовывающимся своим подружкам. - Вот дуры, не успокоятся, пока я им не расскажу. Наплевать, пусть гадают. А что это ты, действительно, так странно выглядишь?

- Как странно?

- Ну, странно:, мужественным тебя не назовешь. Грудь у тебя э-э-э:

- Я пол меняю, - честно призналась я.

- Пол меняешь!? Вот это да! Так тебе мужики нравятся? - Лена разочарованно скривила губы.

- Мужики не нравятся, сексом пока занимаюсь с женщинами.

- А зачем тогда пол менять? - удивилась Лена.

- Трудно сказать: Сам не понимаю такую глупость. Действительно, идиотизм какой-то! - усмехнулась я искренне данному обстоятельству, я сама удивилась нелогичности своей ситуации.

- Ну, а там-то у тебя что? - она перегнулась через стол, глазами показывая ниже моего пояса.

- Какая тебе разница? - засмеялась я. - Отстань с такими вопросами.

- А что ты делаешь в Питере?

- Приехал по работе.

- Из Москвы?

- Из Москвы: Я фотограф, снимать буду здесь несколько дней.

- Фотограф? Надо же! Интересно! И что ты снимаешь?

- Ерунду всякую, в данном случае буду снимать рекламу для <Петра Первого> - это сигареты такие.

- Знаю. И много платят?

- Так: Вряд ли это можно назвать много. Извини за нескромный вопрос, тем более сразу скажу, что вряд ли воспользуюсь твоими услугами: А сколько стоят они: - я помялась, - сколько стоят твои услуги?

- Сто долларов - час.

- И как? Все ОК с работой?

- Да. Я по несколько клиентов имею за ночь, - гордо похвасталась Лена своими стахановскими достижениями.

- Здорово, - я ей не поверила.

Гостиница была потрепанная. В хорошем месте, в центре, и <Аврора> тремя своими трубами украшала вид, но гостиничные номера очень огорчали своим состоянием, и цена 100 долларов в день за номер вряд ли соответствовала этому качеству проживания. Я каждый день платила горничной сто рублей, чтобы она не застилала ужасающего вида пыльное покрывало на мою постель. Деньги она брала, но все равно продолжала его стелить. Я не верила в большое количество платежеспособных клиентов в таком гиблом месте.

- Я сама из Питера, у нас девчонки почти все приезжие, а я местная, здесь родилась, у меня квартира здесь своя, - еще об одном предмете гордости рассказала Лена.

- А раньше, чем занималась? - продолжала выспрашивать я.

- Во-первых, занималась спортом, я мастер спорта по плаванию, я с детства плавала, на соревнованиях выступала.

- Ничего себе! - эта фраза прилепилась ко мне и к Кате от моей дочки, шестилетний ребенок удивлялся миру, хлопал длинными ресницами и каждую минуту говорил: <Ничего себе!>. Нам тоже часто приходилось удивляться и каждый раз мы, как и Лизуля, хором восклицали эту приклеившуюся к нам фразу. - Ничего себе! Мастер спорта - это круто! Это надо долго и серьезно заниматься.

- Я и занималась почти всю жизнь. Потом занялась торговлей, открыла свой магазин, все деньги в него вложила: Уже всё налаживалось, место было хорошее и всё такое, и вдруг раз: и кризис. Пролетела по крупному. Мужик мой сразу меня бросил, жил за мой счет. После этого я начала заниматься проституцией, - она помолчала. - Осуждаешь?

- Не осуждаю. Хорошего в этом мало, но морали читать не собираюсь.

- Да, хорошего мало, - она вздохнула. - У меня парень есть: из Эстонии, ко мне приезжает часто. Может быть, замуж за него выйду.

- Любишь его?

- Да нет, но он один у меня такой постоянный. Он мне деньги дает, не каждый раз:, я же с ним не как проститутка встречаюсь, но через два или три раза: то тысячу, то пятьсот долларов обязательно даст.

- Молодец твой парень. А у вас есть девочки, которые оказывают садомазохистские услуги?

- Это как это? - удивилась Лена.

- Садомазохизм - знаешь, что это такое?

- Так, в общих чертах.

- Ну, секс с насилием, когда связывают и прочее, - некоторые другие унизительные действия из садомазохистского секса мне перечислять было стыдно.

- Нет, наши девочки этим не занимаются, - опять с гордостью сказала Лена. - А зачем тебе?

- Нравится такой секс.

- Нравится?!: Ужас какой! Тебе нравится, когда ты издеваешься или, когда над тобой?

- Почему именно издеваешься? Всё очень условно и смысл не в этом. Ну, вообще, надо мной, - призналась со стыдом я. - У меня мазохистские наклонности.

- А что же в этом приятного - когда тебя унижают?

- О, Господи! Не знаю:, мне приятно и всё. Мне нравиться ощущать власть женщины надо собой, ничего плохого в этом нет.

- Власть женщины над тобой?: Интересно: Давай ты меня быстренько этому научишь, а я сделаю всё как надо. Я с тебя даже денег не возьму, - с воодушевлением предложила Лена.

- Лена, не надо, этому нельзя научиться. Я просто так спросил, для поддержания разговора.

- Не-е-ет! Тебе хочется удовольствий, я это вижу. Я тебе точно <дам> сегодня бесплатно, ты какой-то слишком особенный, у меня таких фруктов еще не попадалось. Пойдём к тебе в номер.

- Давай просто посидим, зачем сразу в номер? Что тебе еще заказать? Может быть, поешь?

- Что, девочка, испугалась? Будет тебе сейчас насилие, - опытная Лена, заматеревшая на сексуальном фронте, интуитивно почувствовала, что мне нравится, и стала разговаривать со мной уверенно, нагло и, называя меня с этого момента <девочкой>.

- Лена, подожди, мне завтра вставать, у меня работа, мне спать пора, - заныла я.

- Вставай:

- Лен, не могу, ко мне моя девушка завтра приезжает, она меня убьет.

- Вставай, я тебя провожу до постельки, - она сама встала, я послушно за ней. - Пойдем, - она взяла меня за руку и, как упирающуюся с прогулки собачку, потащила меня в мои пенаты.

- Только сексом я заниматься не буду, просто поболтаем. Хорошо?

- Хорошо, хорошо:

Я пыталась пройти с гордо поднятой головой мимо ее многочисленных подружек, это у меня не вышло, я вся покраснела и шла уже, потупив взор куда-то в пол. Те смеялись и отпускали шуточки.

- Ленка, ты лесбой что ли стала?

- Вы за ручку в детский сад идете? - и всякую такую чушь, в общем-то, беззлобную.

- Слушай, только надо тридцать долларов дать администратору - это ее проценты. Для себя я деньги с тебя не возьму, - мы не доходя стойки администратора, остановились, я отдала названные проценты Лене, та своей паханке, имеющей образ администратора гостиницы.

Мы зашли в номер, я заказала шампанское и пиво по телефону. Лена зашла в ванную, зашумела вода.

- Я помылась, - она вышла из ванной. - Ничего, если я парик сниму, а то жарко? Я с ума сейчас сойду в нём, вся голова чешется.

- А у тебя парик? - удивилась я и тут же сама увидела, что блондинистые, искусственно блестящие волосы принадлежали, конечно, дешёвому парику.

Она сняла его, на голове ежик два сантиметра, лицо кругленькое и приятное, короткий ежик не портил его. Глаза карие, двигались они при повороте головы не синхронно, один глаз послушно за головой, другой повертится некоторое время и успокоится не сразу. Такое было у мужа моей сестры, у него это было от родовой травмы.

- Ну, как? Ужасно? - она провела рукой по своей стриженой голове. - Не ожидала, детка? - один ее глаз весело смотрел на меня, другой повращался немного и тоже мне улыбнулся.

- Нет, тебе хорошо так: без парика. Ничего больше не отстегивается? - усмехнулась я.

- Был бы у меня член искусственный, я бы его наоборот сейчас пристегнула, поставила бы тебя на четвереньки и выебала бы. Хочешь? - она рассмеялась.

- Лена, ты сказала, что садомазохистских услуг ты не оказываешь, и меня сегодня это очень устраивает. Мы же договорились просто поболтать. Не болтай глупости.

- Ладно, не бойся. Я уже помылась, иди в душ.

Я не грязнуля, я пошла в душ. Мысли у меня были при этом подлые, в кармане куртки у меня лежало 1600 долларов. Я всегда доверяла девушкам и доверяла сейчас Лене, но в голове всплывали многочисленные истории о клофелинах и воровстве: И вопрос - можно ли доверять проститутке, очень сейчас меня волновал. Я была в ванной, а деньги где-то рядом с Леной. Будет ли она еще в моем номере, когда я выйду. Еще я волновалась, - я пила гормоны, возбуждалась я, поэтому несравнимо хуже в данный период, одно дело заниматься привычным сексом со своей девушкой, другое - с чужой и в первый раз. Юношеская боязнь секса с новой женщиной и глупые опасения - встанет, не встанет, обычно уже не посещали меня, но сознание, что я обпилась гормонами и озабоченные вопросы Любовь Михайловны - <А как ваша эрекция?>, с готовностью всплывшие в моей больной голове, сделали свое подлое дело: Я посмотрела на член, он напуганный грядущим испытанием, спрятался, насколько мог, совсем сморщился и выглядел совершенно безжизненным. <Мертвым притворился, сволочь>, - подумала я.

Я помылась, опять оделась и вышла. Лена в чулках и трусиках сидела на моей кровати.

- Девочка, ты из Узбекистана? Ты в постель одетая ложишься? - в одной её руке пиво, в другой сигарета, от которой она сощурилась вульгарно, глубоко затянувшись: и потом медленно выпустила облако дыма в меня.

- Нет, - ответила я.

- Раздевайся тогда.

Я разделась.

- Ох, какие на нас красивые трусики! - засюсюкала Лена.

- Лена, я сейчас оденусь:

- Всё, попалась, никуда теперь не денешься. Дай я тебя для начала рассмотрю, - мы лежали уже в постели, одеяло она скинула с кровати, и некуда мне было даже спрятаться. - Ой, какие у нас сисечки! - продолжала сюсюкать Лена. - Какие они мякенькие! Слушай, тело у тебя, действительно, женское, только пизды, слава Богу, нет. А что у нас, кстати, с пиздой, - и она начала стягивать с меня трусы.

Она рассматривала меня, я ее. Тело молодое, кожа нежная, но передо мной, Лена не обманула, действительно, был мастер спорта по плаванию - широкие плечи, большая грудная клетка и маленькая относительно их попа, талия соответственно отсутствовала. Мне нравились обратные пропорции, но не расстраиваться же из-за такой ерунды. Я погладила проститутское тело - приятно, поцеловала грудь - еще приятней, страхов уже не было, я возбудилась, мы прикасались телами, целовали друг друга, в губы я не пыталась ее целовать. Я вспомнила <Красотку>*, фильм с Джулией Робертс, и ее слова, что в губы она не целуется. Я подумала, что теперь все проститутки мира берут пример со своего кумира и в губы не целуются даже под пистолетом. Я даже не стала пытаться этого делать. Еще я пыталась судорожно вспомнить, каким образом можно заразиться при <случайной> половой связи, презерватив был уже на мне, что полагалось сделать еще для абсолютной безопасности? Где-то в сумке у меня валялся <Мирамистин>*, я не собиралась заниматься сексом с посторонними, но зачем-то бросила его в сумку. Как хорошо, что он есть, он точно будет не лишним!

Думая об этом, я одновременно искала удачную позу для своей широкогрудой пловчихи. Я ее вертела, но талия никак не хотела обозначиться на ее крепком теле, а жопа не становилась шире. Самой удачной, в итоге, для нее оказалась поза на четвереньках, да и заниматься дальнейшими поисками мне уже не хотелось, я закрыла глаза, представила перед собой мягкую, с широкими бедрами Катю, ее всегда было проблемно поставить в такую естественную для женщины позу. <Это для меня слишком унизительно - стоять на четвереньках. Что я, жалкая <дырка> что ли или собачка?>, - возмущалась она. <Катя, все женщины встают иногда так, в этом нет ничего стыдного! Спроси у своих подружек. Вот позвони Лене Ван, спроси её:>. <Нет!>, - отрезала обычно она: <Давай как-нибудь по-другому>. Поэтому представить ее сейчас перед собой несговорчивую и гордую, стоящую покорно на четвереньках, было особенно приятно. Она послушно стояла, постанывала, я гладила одной рукой безвольно свесившуюся ее грудь, иногда моя рука скользила ниже, трогала животик:, еще ниже:

Я стояла в ванной. Прежде чем снять с себя презерватив, я внимательно изучала инструкцию, приклеенную на <Мирамистине>. Так: Поливаю вокруг, снимаю презерватив, опять поливаю: Ну, и дальше без подробностей по инструкции.

Я вышла, залезла в постель и почувствовала, что засыпаю.

- Эй, ты спишь? - Лена толкнула меня в плечо.

- Ой, извини, но я после двенадцати недееспособна. Я сейчас засну, - я повернула к ней голову, но уже не смогла открыть глаза.

- А поболтать ты собиралась?

- Не могу. Извини, - сонно бормотала я. - Давай завтра. Ложись лучше рядышком, поспим вместе:

- Вот еще!: Я не привыкла ночью спать. Я тогда пойду.

- Возьми деньги в кармане куртки. Ты говорила - 100 долларов?

- Я тебе говорила, что денег с тебя не возьму: и не возьму.

- Возьми, пожалуйста, а то я буду чувствовать себя нехорошо. И я на тебя обижусь.

- Не обидишься.

- Возьми:, - и я заснула. Наплевать на деньги, пусть их утащат все, только бы сейчас поспать:

Утром я открыла глаза: <Деньги!>. Я вскочила с постели, взяла джинсовую свою куртку и пощупала карманы: - похожей толщины пачка нащупывалась, уже хорошо! Я достала их, пересчитала - 1500, сто долларов она забрала. Надо же - порядочная! Деньги на месте.

* * * * *

Я несколько часов, обалдевшая, просматривала видеозаписи кастингов, проведенных Юлией Соболевской. В Москве были десятки модельных агентств, несколько актерских, в Питере всех их заменила всего лишь одна миловидная женщина. Юлия Соболевская подбирала актеров для всех нескончаемых, снимающихся в основном в Питере, сериалов, и теперь она подбирала моделей и актеров для съемки рекламы <Петра>.

Лица, лица: Мое участие в их просмотре было совершенно бессмысленным. Я знала, выберут всё равно рожи, на которые ткнёт пальцем клиент, а он сидел рядом на соседнем кресле, менеджер <Джапан Табако>, самый младшенький менеджер в громоздкой пятиступенчатой системе управления такой крупной компании. Вдруг выберут лицо неудачное, его можно будет безболезненно выгнать. И скатится это решение по этим пяти ступенькам вниз, и потеряет человек высокооплачиваемую работу. И будет он рассылать свои резюме, будет рассылать их долго, может быть, даже не один год, прежде чем он найдет себе работу другую. Всё это понимал младшенький менеджер и упорно не хотел, решительно указав пальцем на удачное лицо на экране, уверено сказать: <Этот, этот и этот, запишите их фамилии, они подойдут для нашей рекламы>. Нет, на это не было у него ни сил, ни решительности. Не хотел он терять работу, не хотел рассылать свои резюме, он по десятому разу смотрел одни и те же лица, и я, злясь, и, думая о прогулках по прекрасному Питеру, возможность, которых уплывала вместе со временем, тот же самый десятый раз смотрела вместе с ним одно и то же.

- Я хочу поговорить о следующих съемках для <Петра>, - Петя сел на соседнее со мной кресло.

- Ну: - буркнула я ему.

- Мы пока работаем над креативной частью, нужны зимние, активные виды отдыха. Что-то предварительно уже утверждено:, вот, наконец, сюжет с соколиной охотой утвердили:

- А санки? К примеру, на санках люди катаются: Чем не зимний активный вид отдыха? К тому же, для всех привычный, - предложила я первое, что пришло в голову.

- Санки мы предлагали, у нас все агентство сидело и составляло списки всех возможных и невозможных занятий зимой. Все писали и секретарши, и менеджеры: Потом сделали общий список и предложили всё клиенту.

- А креатив-директор на что? - усмехнулась я.

- Какая разница: Мы работаем коллективно.

- А санки чего не подошли? - спросила я.

- Клиент сказал, что катание на санках будет ассоциироваться у потребителя с опасностью, а, значит, это будет напоминать ему об опасности курения, что обязательно повлияет на продажи.

- Хуйня какая! А сокол в глаз клюнет? Это не опасность? Или они его так и будут снимать в кожаном набалдашнике? И всё это слишком напыщенно и далеко от народа, если они, конечно, представляют своего клиента. Они, что думают, что их сигареты князья курят?

- Черт их знает! От нашего списка и так уже почти ничего не осталось. Пусть клюнет. Пока они на нашего сокола согласны: Ладно, мы над этим работаем. Сейчас мы сделаем перерывчик, выпьем, закусим и мы его: - Петя незаметно кивнул в сторону клиента, - увезем по заранее предусмотренному плану и быстренько выберем того, кого надо. Всё равно уже наметили кого именно. Это уже будет быстро, - Петя заговорщицким тоном пытался меня успокоить

Быстро не вышло, менеджера увезли, но я никуда уже не успевала, надо было встречать Катю с Асланом. Мне дали водителя и я, купив огромный букет роз, поехала в аэропорт. Я встретила загоревшую и отдохнувшую мою любимую девушку, так я, окрыленная любовью, думала тогда в аэропорте. Мы поужинали, погуляли по ночному городу, вернулись в гостиницу и тут же заснули... Катина физиология была в эти дни не на этапе, возможном для секса.

Я, затаив дыхание, стояла посреди Исаакиевского собора. Я была потрясена богатством и величием этого исполинского храма. Напоминал он внутри больше католический, чем православный собор. Мы пристроились к какой-то экскурсии и, стоя за спинами приехавшей из неизвестного города группы туристов, с интересом слушали гида: - строили 40 лет: прошлый век: архитектор - француз и т.д.. На самом верху было что-то типа просмотровой площадки, огибающей кругом грандиозных размеров купол собора. Огромная высота: - про нее что-то говорил гид, но цифр в голове не осталось, но в памяти навсегда сохранилась красивая завораживающая высота над городом, над всем миром, ощущение другого времени:

- Как красиво! - восторженно вырвалось у меня.

- Олька! Красиво, но я боюсь высоты, пойдем, я боюсь, - заныла Катька.

- Не бойся, дай я тебя обниму, - одухотворенная храмом, мне хотелось счастливой близости, не секса, просто теплого объятия моей любимой.

- Ты неуклюжая, ты сейчас меня только свалишь вниз. Ай, не трогай! - моя любимая не разделяла моих восторгов и только сварливо ныла здесь в вышине прекрасного города.

- Ой, Катя:, ничего тебе неинтересно, - я грустно вздохнула.

- Мне интересно, но у меня фобия, я боюсь высоты, - плаксиво оправдывалась Катя. - Я в этом не виновата.

- Давай чуть-чуть постоим, хотя бы одну минутку. Расскажи лучше, как съездила.

- Нормально, как всегда, - подозрительно односложно и, также подозрительно потупив взгляд, ответила Катя.

- А Соррея как? - подозрения мои направились в верную сторону.

- Нормально, - Катя сказала и повернула голову в сторону.

- У тебя с ней роман? - я заглянула ей в лицо.

- Да, нет же, всё как обычно, - но говорила она не как обычно и упорно не смотрела мне в глаза.

Я взяла ее за плечи и повернула к себе.

- На меня смотри. Не отворачивайся. Ты влюбилась в Соррею?

- Не знаю, - и взгляд её опять повис куда-то вниз.

- Значит, все-таки влюбилась, - гневно, голосом Отелло я попыталась выяснить серьезность её любовной связи с арабкой.

- Не знаю: Она мне призналась в любви, - Катя убрала мои руки и опять отвернулась.

- Если бы она просто призналась в любви, ты бы сама об этом рассказала мне сразу: Ты в нее влюбилась: Ты с ней уже целовалась? - роль Отелло я к счастью позабыла и Катю по умному сценарию Шекспира душить малодушно не стала, а только разъяренно сверкала глазами и обильно брызгала слюной ей в лицо.

Катя молчала. Её гордый профиль с сжатыми губками упрямо смотрел на игрушечный город внизу.

- Ты целовалась с ней?

- Да:

- И ты ей тоже объяснялась в любви?

- Да:

- Пиздец, - подытожила я и надолго замолчала. Теперь уже я рассматривала город, окруживший невроятных размеров собор:

Два туриста, влюбленных в Питер, стояли на самом верху Исаакиевского собора и никак не могли насытиться видами любимого города, они все стояли и стояли неподвижно: лица против ветра, волосы развеваются: Такую картину представляли мы со стороны.

- Катюшон, и что дальше? - очнулась я.

- Не знаю. Я ее люблю, я ее воспринимаю, как мужчину. Она и есть мужчина. Ты была права, она тоже собирается менять пол.

- И что, ты замуж за нее собралась?

- Не знаю.

На этом мое терпение кончилось, точнее, оно кончилось уже после первого моего вопроса или первого Катиного ответа, теперь оборвалась способность делать мало-мальски вменяемый вид, я почувствовала физически, как наполняюсь злобой и яростью.

- Ебанный в рот, пиздец какой-то! Ты свихнулась, Катя! Какой на хуй замуж? За эту жирную арабку?

- Да, - такое упрямство на Катином лице я видела в первый раз.

- И как ты деток от нее нарожаешь? - попыталась я найти очевидные аргументы.

- Пока не знаю.

Мы еще долго стояли в высоте Петербурга, я сходила с ума: в этот раз от бешенства, и это было видно для каждого посетителя. Нас все аккуратно обходили стороной, а я десятки раз повторяла одни и те же вопросы. Я не смогла успокоиться, но нашла в себе силы молча доехать до нашей гостиницы. На столе в большой вазе пятнадцать бордовых вчерашних роз. Я вытащила их из вазы и долго с исступлением и хриплыми выдохами оббивала их о Катину прикроватную тумбочку. Весь номер забрызгался кровавыми лепестками, а у тумбочки они растеклись большой запекшейся лужицей. Я обернулась, Катя безучастная стояла посреди номера. <Если бы я отрезала ей сейчас голову, то этот вонючий номер стал бы выглядеть также>, - подумала я с удовольствием. Подумала и успокоилась, мне просто стало грустно, стало жалко себя и, слава Богу, захотелось спать. <Она никогда не была моей, не стала моей и в этот раз. Это не новость для меня>, - попыталась я безуспешно успокоить себя. Я лежала на неудобной гостиничной подушке и потихоньку в нее плакала. Катя лежала рядом и мирно спала, она посапывала, ей снился уже, наверное, не Путин, а гарный арабский хлопец - Соррея. Проиграл Президент на этих выборах. Спокойной ночи!

Не искренне я пожелала спокойной ночи, ночь никак не хотела благополучно закончиться и спокойно слиться с моим сном. В дверь раздался осторожный стук. Ночные звонки и стуки в дверь у меня всегда вызывают мистический страх, никогда они не предвещают ничего хорошего. Ночной звонок - и я всегда вскакиваю с постели мобилизованная на бой, как при нападении врага. Стук повторился.

- Кто это? Что надо? - я подошла к двери.

- Извините, это из охраны, Вы не могли бы открыть дверь?

- Сейчас, оденусь, - ответила я.

Я оделась, взглянула в зеркало - не очень ли заплаканные глаза: Не очень. Проснулась Катя.

- Борюшон, что случилось? Кто это стучался?

- Охранник. Узнаю сейчас.

- Мне страшно, не выходи, вдруг это бандиты, - Катя окончательно проснулась, пододвинула свою задницу к кроватной спинке и села.

- На хрен мы им нужны? Ладно, дай мне мой нож, вон, лежит рядом с тобой.

Я сунула его в карман - ножик с длинным и тонким, <стремительным>, так я его обозвала, лезвием и вышла в длинный гостиничный коридор. Передо мной мужик в костюме, галстуке и бэйждем - <Служба безопасности>. Действительно, охранник.

- Что надо? - на всякий случай грубо спросила я.

- Извините, меня прислала Лена:, - многозначительно и хитро, типа - я все понимаю, он почти в самое ухо вполголоса рассказал, что Лена меня ждет в баре внизу.

- Зачем ждет? - я всегда была <тормозом> и не сразу соображала.

- Ну, уж не знаю, Вам виднее, - его рожа стала еще более хитрой.

- Да, действительно:, - дошло до меня. - А чего она так поздно?

- Так два часа всего, самое время, - радостно постучал по своим часам охранник.

Тьфу ты, нигде покоя нет. Я поковырялась в карманах, денег никаких для чаевых не было.

- Сейчас, подождите, - сказала я.

- Ничего не надо, Лена со мной расплатилась.

- Хорошо. Передайте, сейчас спущусь.

Я вернулась в номер.

- Ну, что? Кто это? - испуганно спросила Катя.

- Охранник, - ответила я.

По тревожному стуку я вскочила, как по команде <подъём>, оделась наспех, брюки на голое тело, мне пришлось опять раздеваться и дополнить некомплект.

- А чего он приходил?: Подожди, подожди, ты куда одеваешься? - Катя сдвинула свою задницу и скользнула ей на край кровати.

- Мне надо спуститься по делу, - деловито начала я.

- По какому такому делу среди ночи?

- Тебя не касается, - строго ответила я.

- Что? Это кого не касается? - ба-бах, и подзатыльник сразу изменил мой тон.

- Катюшон, отстань. У меня могут быть свои дела?

- Никуда не пойдешь, пока не скажешь.

- Хорошо. Я сидела вчера в баре и болтала с девчонкой из-за соседнего стола. Она попросила меня сейчас спуститься вниз...по делу.

- Она живет в гостинице? - устроила допрос мне Катя.

- Нет, - ответила я.

- А что она делает в такое время в гостинице?

- :Она :она - проститутка, - призналась я малодушно.

- Проститутка - это ты. Раздевайся и быстро в постель. Если своих мозгов нет, пользуйся моими.

- Твоё какое дело? По-моему, у тебя жених появился. Я делаю, что хочу. У меня теперь нет обязательств перед тобой. Отстань, - сделала я ещё одну попытку выглядеть независимо.

- Ишь, как запела, сучка! Марш в постель! - она схватила меня за рукав и потащила к кровати, я вырвалась, но Катя уже стояла между мной и дверью.

- Если уйдешь, в номер не пущу, будешь ночевать, где хочешь, - объявила Катя мне свой ультиматум.

- Я все равно уйду, я имею теперь на это полное право, - мой голос опять сорвался на жалобно-ноющий тон.

- У тебя нет прав, ты моя вещь, - заявила Катя.

- Забудь об этом! Всё, кончены эти игры. Я делаю, что хочу.

- Пиздец тебе! - Катя схватила несколько, бывшими еще пару часов назад роскошными розами, колючих прутиков. - Раздевайся, кому говорю. Не доводи меня!

Я успела схватить ее за руки, проскочила мимо нее к двери и выскочила в коридор.

Страсти <итальянского квартала> на этом не утихли. В дверь за мной высунулась растрепанная со сна Катина грива. Она делала страшные лица и полушепотом-полуголосом угрожала мне самыми страшными расправами. <Нет>, - упрямо и смело сказала я в ответ ей и, развернувшись, пошла по коридору к лифту. Сзади топот. Катя голая в белых маленьких трусиках на большой круглой заднице, замахиваясь пучком колючих розог, гналась за мной по коридору гостиницы. Вся её изысканная жировая прослойка красивыми волнами вздрагивала и переливалась при каждом ее шаге по всему телу. Грудь ее, прикрываемая одной рукой, расплющилась и выдавливалась поверх руки, как из тесного корсета и казалась от этого еще больше. <Вот, сучка!> - подумала я, - <Какая же она все-таки красивая!> Я убегала от нее по коридору и не могла оторвать взгляд от этой захватывающей сцены из порнофильма. Привлекательность голого Катюшона усиливалась ее обнаженностью в общественном месте и, вообще, эмоциональной напряженностью момента. Я бежала с вывернутой на 180 градусов головой, вот он совсем уже рядом спасительный лифт. Удар! Кто-то от меня отлетает, я пытаюсь устоять на ногах, но спотыкаюсь об упавшее передо мной тело. Падать красиво я не умею, я всегда падаю оземь со всего размаху, раскинув руки и ноги. Об кого я споткнулась, я сообразила быстро, администратор или дежурная по этажу, услышав шум, вышла посмотреть, в чём дело. Не повезло любопытной бабе, вышла из-за угла она как раз под бегущую на всех парах огромную лошадь. <Блядь, что делать? Живая тетка?>: Тетка была живой и справедливо злой на меня. Я быстро встала, выглянула в наш длинный коридор, - белое пятно Катиных трусиков мелькнуло и скрылось за дверьми нашего номера. Слава Богу! Если дежурная не видела, бегущую по гостинице, голую Катю, можно будет сказать, что я просто бежала по своим делам. Я помогла подняться пострадавшей от меня гостиничной тетке.

- Не трогайте меня, я буду сейчас вызывать милицию, - она уже успела подойти к столику и нервно и решительно схватила телефонную трубку. - Хулиганство! Вы мне чуть шею не сломали.

- Вызывайте. Шею я Вам не сломал, а вот Вы мне сломали палец, - я подняла верх указательный палец правой руки, а потом для сравнения поднесла к нему указательный палец левой. - Видите, как распух? - она посмотрела на пальцы, глаза побегали от одного к другому. Я потрясла правым пальцем поближе у ее лица, он, действительно, был убедительно и заметно толще своего левого брата.

- Да, действительно, распух: Неужели, сломан? - физиономия у нее стала виновато-извиняющейся. - Я только хотела посмотреть, что за шум. Извините, ради Бога. Пойдемте, я отведу Вас в медпункт, щас позвоню быстренько, узнаю, есть кто на месте:

- Не надо, в городе по пути в травмпункт заеду. Я спешу, - мне не нужен был медпункт и не нужна была медпомощь, мой указательный палец на правой руке давно еще в армии стал намного толще от постоянных его травм. Вот он, разбухший уродец, и пригодился разок.

Лена сидела в баре. Я немного с ней посидела, понаблюдала за неожиданно оживлённой жизнью ночного отеля; удивилась, что работы у местных девчонок действительно хватает: и пошла спать.

* * * * *

Место для съемок заранее нашло агентство, оно было сфотографировано ими со всех возможных углов и утверждено у клиента. Расположилось оно у <черта на куличках> - между Питером и Финляндией, мы долго ехали к нему на нескольких микроавтобусах с самого раннего утра. Наконец, мы подъехали к двум только что отстроенным, нарядно-свежим еще, желтой древесины, срубам. Хорошая солнечная погода, насыщенных цветов пейзажи вокруг, - всё, что надо для такой съемки. Мы разгрузились и начали:

Четыре дня мы снимали то, как бы строящих дом, то, колющих дрова, то, как бы приехавших с рыбалки, команду питерских актеров. Актеры все были знакомы друг с другом, была хорошая дружеская атмосфера, было весело. Я посматривала на Галю Лисовскую, она иногда на меня, я думала, как хорошо было бы, если бы она пригласила меня к себе домой. Она была внимательной и милой, угощала меня вареньем, много хихикала, иногда многозначительно и томно смотрела мне в глаза, но в свою постель меня так и не позвала. Мы с ней через пару месяцев встретились в Москве, сходили на выставку Сергея Синцова, арт-директора Видео Интернэйшнл. <Бизнес Линк>, где работала Галя, был из этого же холдинга, и она, поэтому тоже была знакома с автором выставки. Мы потом зашли куда-то перекусить и: разошлись. Следующий день она была в Москве и свободна, так она мне сказала с вопросом во взгляде, а я свой взгляд подло отвела в сторону и встретиться ей не предложила. У меня продолжался напряженный период в отношениях с Катей, и мне было не до свиданий. Не предложила я Гале и проводить ее - довезти до вокзала или до аэропорта. Съемки для <Петра> для нас после этого закончатся, может быть, не по причине Галиных обид. Но, встретившись с ней через пару лет на выставке <Дизайн и реклама> на Крымском валу, она с удовольствием расскажет, как она приезжала в Москву в тот период выбирать фотографа для следующих съемок для <Петра>, расскажет с кем из фотографов она встречалась, и кого она пригласила снимать, имея ввиду, - всё было в моей власти, и тебя я не выбрала. Ну, и ладно, к работе я отношусь философски, ничего не бывает вечного, особенно клиентов. Не закончилась бы наша работа для них по этой причине, закончилась бы по другой. А на выставке <Дизайн и реклама> я увидела Галю очень изменившуюся - модную, самостоятельную, с хорошей, как и прежде фигуркой. За два года она организовала свое рекламное агентство, и превратила себя в потенциальную героиню для сюжета журнала <Космополитен>. Мы вместе поели, попрощались и больше никогда не встретились.

Что что-то не так, я поняла в первый же день после моего возвращения в Москву. Мой член решил меня огорчить по полной программе, мало того, что он по-прежнему портил весь мой вид, он еще решил серьезно заболеть.

Заведение, куда я обратилась сначала, находилось на улице Авиационная недалеко от метро Щукинская. Реклама: <ДИАГНОСТИКА ВЕН. ЗАБОЛЕВАНИЙ. ИЗЛЕЧЕНИЕ ЗА ОДИН ДЕНЬ> давало надежду на жизнь.

Подвальное помещение, врач в заношенном свитере с миллионом затяжек, без халата, с кудлатой бородой и бараньими глазами немного портили впечатление, но я уже сидела в его кабинете.

- У меня был секс с проституткой, секс происходил в презервативе, а через неделю у меня появились выделения, - мы уже поздоровались, я выяснила стоимость консультации - 400 рублей и стоимость экспресс-анализов - не помню сколько.

- Обильные? - спросил доктор.

- Нет, еле заметные, - ответила я.

- Ага, ага! - обрадовано задёргалась докторская борода.

- Я мог заразиться от секса, если пользовался презервативом? - спросила я.

- Сейчас все объясню. Есть такое средство <Мирамистин>:

- Было у меня такое средство: - перебила я.

- Значит, неправильно его использовали, надо было прочитать инструкцию.

- Читал. Ладно, давайте я анализы сдам.

<Сантехник> в потрепанном свитере поковырял ёршиком - очень, очень больно: в этот раз он обошелся, слава Богу, без гаечного ключа, размазал налипшую на нём дрянь по предметному стёклышку и ненадолго ушёл.

- Всё: готово, - доктор вышел из малюсенькой комнаты, служившей этому медцентру лабораторией. - У вас хламидиоз, - радостно объявил он.

- И что мне теперь делать?

- Схема лечения стоит 800 рублей: Платите, а я Вам напишу, что принимать.

- А что входит в вашем медцентре в понятие <консультация>? Она уже у меня оплачена. За анализы вы берете отдельно, я тоже их оплатил. Схема лечения, я понимаю, это наименования нескольких лекарств, типовых для данного случая и порядок их приема. Это разве не входит в консультацию пациента? Или Вы считаете, что консультация - это Вы со мной поздоровались и записали на клочке бумаги мою фамилию? - я поняла, что пришла в неправильное место.

- Нет, за схему лечения мы берем отдельно, - по-прежнему упорствовал жадный до денег докторишка.

Я решила не терять время на лишние споры и самое главное не нервничать.

- Если, блядь, ты мне сейчас не напишешь, как мне лечиться, я тебя отпизжу в этом твоем засранном подвале, - я чуть наклонилась к его столу и произнесла это соверщенно свокойным голосом.

То, что у него бараньи глаза, я заметила в этот момент, он тупо смотрел на меня, то ли забыл схему лечения, то ли просто был идиотом и устал притворяться вменяемым доктором. Я не была злой и плохой девочкой, но мне очень надоели наебательства на каждом шагу. Сама я никого не обманывала и справедливо ожидала этого от других.

- Не смотри бараном, заблеешь, - закончила я свою речь.

- Ладно. Я напишу типовую схему лечения, - быстро согласился доктор.

- Пишите, - я опять перешла на вежливое <вы>.

Доктор не обиделся и пригласил приходить еще. Полученной в конфликте схеме лечения я не доверяла. На следующий день я поехала в <Ниармед> на Гамалея, где обычно сдавала свои гормональные анализы, вспомнив, что там есть соответствующей специальности врачи.

Соответствующей специальности мне достался добрый доктор Семилетов Алексей Николаевич: никакой бороды и заношенного свитера, и взгляд не бараний - всё культурно, вид только или полевого хирурга, или бойца из спецназа, - крупный, но подтянутый, почти со строевой выправкой, лицо как бы обветрено, то ли ноги гангренные ампутирует под пулями прямо в окопе, то ли врачом ходит с разведротой на зачистки чеченских селений, то ли Ирак брал на прошлой неделе вместе с Бушем, вот и подпекся в песках, в пороховых газах, да под открытым небом, а во вторую смену в <Ниармеде> разбирается теперь с больными пиписками. Замечаю перед соседним кабинетом табличку: <врач-гинеколог Семилетова>. Вряд ли однофамилица: Небось его жена! Вот она за стенкой:, и дома рядом, и на работе под боком. Вхожу в кабинет с завистью к жизненому мироустройству докторов Семилетовых. Вот бы мне так!

Сдала я еще раз анализ и на всякий случай с перепугу все возможные существующие анализы тоже. Полевой доктор подтвердил мне хламидиоз и выписал необходимые для его лечения лекарства, предупредив, что хламидиоз лечится тяжело, и в этом он меня не обманул. Мне пришлось дважды пройти курс лечения, чтобы через три контрольных месяца все анализы дали отрицательный результат. На это ушло у меня полгода.

<Как хорошо было раньше в добрые времена>, - думала я. - <Я занималась сексом со всеми без презерватива, то есть пару раз при новом знакомстве я о презервативе не забывала, но потом:, - мы же уже были близкими, хорошо знакомыми людьми. Зачем тогда презерватив?: И никогда ничем не болела. Все девушки были милы и здоровы. А тут один секс в презервативе, при этом с тщательной дегазацией, как после химического нападения, и всё равно подлая зараза проникла в организм. Что за времена настали!?> - удивлялась я. Десять лет секса с женой плюс несколько лет секса исключительно с Катей: За это время поколение здоровых девушек одного со мной молодого возраста состарилось вместе со мной, точнее не состарилось, но перешло в другую возрастную категорию, категорию большей частью замужних и большей частью растолстевших и потерявших былую привлекательность юных телочек. На смену им пришли другие молодые девушки, моложе предыдущих на 10-15 лет, привлекательные, сексуальные:, но, как оказалось, заразные. <Ну, что за времена?> - еще долго сокрушалась я. - <Если заражаешься, занимаясь сексом даже в презервативе, то, как вообще тогда заниматься сексом? В ОЗК* и в противогазе?>

Но этот урок я усвоила, проституток я перестану рассматривать даже из окна машины.

* * * * *

- Гуля, поверни голову: Нет, не так. Ниже теперь: У тебя взгляд сейчас очень бытовой. Ты же хочешь дать рекламу, как колдунья. Сделай взгляд поодухотворенней, позагадочней: Хорошо! Попу немножко отклячь в сторону, чтобы талия была заметней: Хорошо! - я снимала Гулю Эльперину, она была колдуньей, или магом, или типа того. Специализировалась она очень выгодно на алкоголизме и наркомании, магические ее действия и колдовство стоили, наверное, очень не дешево, ездила девушка на хорошем новом <Мерседесе>, и офис для приема клиентов имела на Кутузовском проспекте. Рекламу она давала не скупыми дешевыми объявлениями в газете, она вешала рекламные щиты по Москве со своим личиком и перечислением ее услуг. Была она симпатичная, даже красивая, по национальности курдиянка, с хорошей правильной фигуркой молодой, но взрослой женщины, только голень её имела немножко неправильную тонковатую форму, но что не мешало смело ходить Гуле в суперкоротеньких модненьких платьицах. И сейчас на ней было металлическое платье от Пако Раббан за 14 тысяч долларов, оно еле опускалось ниже ее трусиков. Хорошо и беспечно живут современные ведьмы!

- Давай теперь сестру мою снимем, - попросила Гуля. - Я ее специально привезла для этого.

- А ты для чего хочешь ее снять? - спросила я.

- Клиентов стало очень много, а мы с ней так похожи. Она будет тоже принимать клиентов, но в другом офисе. Как будто это я.

- А она тоже обладает такими же способностями?

- Ай! - Гуля махнула рукой. - Обладает, обладает, тут большого ума не надо.

- Ну, а как же там всякие снятия порчи, наговоры или заговоры? Как это там у вас называется? Приходит к тебе алкоголик или наркоман, что ты делаешь, чтобы он бросил пить или принимать наркотики?

- Во-первых, я слушаю своего пациента: - с умным видом начала объяснять Гуля.

- Прямо как в больнице, - перебила я её своим комментарием.

- А что ты думаешь, мы же тоже лечим. Во-вторых, я пытаюсь запугать его, говорю, если не бросишь колоться, у тебя умрет мать, - на слове <мать>, Гуля сделала ударение и резкий выдох, как будто дочитала кульминацию детской страшилки. - Ну, а дальше я заговариваю его и так далее.

- И что, они верят в это? - приложив все усилия, чтобы не усмехнуться, спросила я.

- Кто-то верит, кто-то не верит: Не верят - хуже им. Они же тогда продолжают тратить на лечение деньги, приходят еще раз и еще раз... Ты видишь, какие мы красотки? Алкоголики, в основном, мужики, вот они к нам с удовольствием и ходят. Деньги есть, вот и идут потрепаться.

- Здорово! - <Вот это - бизнес!>, - думала я. - <А тут снимаешь, снимаешь, а денег все равно нет>. - А муж твой как поживает?

- Муж нормально, работает. Позавчера в историю мы с ним попали. Ехали в его машине, и вдруг нас <Ауди> подрезает: <Ауди> не новая такая. Мы чуть в аварию из-за неё не попали. Мы догоняем их на светофоре, муж поставил машину так, чтобы они не смогли уехать. Выходит, подходит к ним. А те видели, что нас подрезали, и что мы гнались за ними. За рулем <Ауди> мужчина, а рядом женщина сидит. Мужик мужа моего увидел, перепугался, окно закрыл и двери тоже. Ну, вы видели моего мужа, напугаться, по-моему, можно? - Гуля отметила это качество мужа с особой гордостью.

- Можно, можно, - согласились мы с Катей. Гулин муж - восточный с виду мужик с очевидной бандитской харей, и невооруженным глазом сразу было видно, что он спортсмен - вызовет опасение у кого хочешь.

- Так вот, муж мой подходит и вначале вежливо того спрашивает, почему он так нагло ездит:

- Прямо так и вежливо? - не поверила я.

- Ну, я не слышала, я в машине, естественно, сидела, но видела - всё было вначале спокойно. Так этот водитель открыл немножко стекло и в щелку плюнул в моего мужа, представляете, плюнул прямо ему в лицо, и опять закрыл, спрятался. Представляете?

- Ничего себе! - мы с Катей удивились хором. - Тот в машине, что, пьяный был?

- Не пьяный! Хуже! Сейчас расскажу. Муж ногой выбил стекло в их машине, вытащил того мужика и начал его избивать, а тот даже не сопротивляется, орет только. А баба, которая рядом сидела, выскочила из машины, а в руках у нее пистолет. Я перепугалась. Но она бегает вокруг, пистолетом трясет, но стрелять, не стреляет.

- А муж твой что? Пистолета не испугался?

- А у него, когда он дерётся, планка съезжает, он уже ничего не соображает. А женщина из машины кроме пистолета, достает удостоверение, и орет: <Вы задержаны. Я следователь прокуратуры, майор такая-то>. И этот мужик тоже следователем оказался. Представляете?

- Ничего себе! Ну, и задержали вас?

- Нет, муж послал их обоих, и мы уехали. Но сегодня ночью звонят нам со стоянки, где машина наша стоит, говорят, что приезжал патруль, сказали, что машина наша в розыске. На стоянке не заложили нас, не сказали ментам наш телефон и адрес, сказали, что не знают, где мы живем. А нам сказали, что, если машину мы не заберем, то с утра нас менты уже будут караулить. Муж побежал, машину переставил в гараж к знакомым. Вот так вот. Наверное, это следователи подали в розыск на нас по номеру машины.

- Кошмар! И ты не боишься?

- А чего мне бояться? Не я же ментов била. Муж сам пусть разбирается, - меня удивило подобное хладнокровие и отношение к мужу. На столе завибрировал Гулин телефон.

- Да: Да: Здравствуйте: Забрали?: Когда?: А в каком отделении?: Сейчас запишу:, - Гуля положила трубку на стол. - Забрали всё-таки его. Он из дома выходил, несколько оперативников брали его, надели наручники и прямо у подъезда избили его и увезли, - Гуля рассказывала об этом спокойным без волнения голосом, еще чуть-чуть и зевнет.

- Гуля, так надо срочно ехать, деньги вести, его же бить там будут, - забеспокоились мы за её мужа вместо неё.

- Побьют - ничего с ним не будет. Мужик - кости крепкие. Доснимусь и тогда поеду, - <Ничего себе!> - опять удивились мы. И продолжили опять снимать Гулю и ее сестру.

Снимали мы ее уже во второй раз. Я всегда стараюсь снимать хорошо, но, когда ко мне обращаются не в первый раз, я стараюсь для таких клиентов еще больше. Я снимала ее, сидящую, как на царском троне, в старинном кресле со львами на фоне мрачной кирпичной стены, потоки дыма из дымогенератора прозрачными вихрями загадочно окружали ее. Ее большие черные глаза смотрели в камеру: и в Вас, видя Вас насквозь, проникая в Вашу душу: Она, действительно, была сейчас в видоискателе похожа на колдунью из сказки, к тому же красивую колдунью - хороший кадр для ее рекламы.

На следующий день она звонила узнать, как всё вышло. Я сказала, что все ОК, сказала, что меня не будет в студии, что я на съемке в другом месте, но что она может заехать и забрать слайды у нашей Ани.

Я спросила про ее мужа. Гуля со смехом рассказала, что заплатила в <ментовке> тысячу долларов, и его отпустили прямо при избитом следователе. Тот ругался и угрожал, куда-то демонстративно многократно звонил, но тысяча долларов имела большую силу, чем полномочия следователя прокуратуры.

Через пару часов она мне перезвонила, я вся в ожидании её восторгов, мне самой слайды очень понравились.

- Я посмотрела слайды, - сказала мне по телефону Гуля.

- И что?

- Мне они не понравились, - это было очень неожиданно, трудно найти в такие моменты, что сказать.

- Ты все посмотрела? - еще с надеждой спросила я.

- Да, все. Мне ничего не понравилось, - категорично заявила Гуля. Спорить было бесполезно, что толку, что они нравятся мне.

- А что тебе конкретно не понравилось? Ты звонишь из студии? - спросила я лишь бы что-то спросить.

- Мне ничего не понравилось, - категорично оценила она мою работу. - Нет, я уже уехала, слайды я не стала забирать, мне такие не нужны. В прошлый раз ты снимал меня просто на белом фоне, как фотомодель. Я и вышла как фотомодель, а сейчас как ведьма какая-то:

Вот в чём дело! Я всё поняла! Любая молодая тетка хочет выглядеть, как модель с подиума. Я не стала с ней спорить и на следующий день ее пересняла. Пересняла, как она хотела, просто, как фотомодельку для портфолио, так: без души и наспех. Гуля была довольна. Но расстались мы с ней уже очень конфликтно.

А через три дня у нас сорвалась съемка. Потом еще одна и еще: Нам звонили в последний момент и говорили, что кто-то то заболел или кто-то куда-то уезжает, или не выделили деньги на съемку или другую важную оправдательную причину, и работа <пролетала>, пролетала по неизвестным причинам. <Гуля, сука, сглазила>, - определила причину наших неудач Катя. Я и сама начинала суеверно думать об этом.

На майские праздники мы все уехали на Катину дачу - Катя, Маша, Лиза и я. Да, да - Маша! Мы развелись и не жили уже давно вместе, но я ещё долго не научусь мириться с мыслью, что как же она останется одна, кто же её сводит в кино или в ресторан, и везде по-прежнему таскала её с собой: Она ездила:

Дача удобно и близко располагалась в Барвихе, в семи километрах от МКАДа. Заработал ее честно, как и все остальные блага в Катиной семье, Лев Ефимович. Заработал нелегким трудом, не за один памятник, а за огромное их множество, раскиданное по всей России и в других странах. Если бы он вырубал из камня не памятники, а кирпичи, то из них можно было бы сложить, наверное, дом.

Когда-то шикарная по советским меркам дача Льва Ефимовича, - кирпичная, двухэтажная, с горячей водой и телефоном, с участком в двадцать пять соток, теперь смотрелась довольно скромно на фоне отстроенных вокруг шикарных домов. Размеры детских садиков и средних школ имела большая часть дач в престижной округе.

Соседняя слева дача принадлежала еще пару лет назад художнику Шилову. Она была типовой для данного места или данного контингента, такой же, как и у Лёвы, но только исковерканная и изуродованная <высокохудожественным> вкусом ее хозяина. Аляповатое кованое железо было везде в виде витиеватых наличников, облепивших на этом доме все окна и все детали, которые можно было окружить железными узорами. Оно было на заборе, кованные петушки паслись на крыше, нетерпеливо ожидая, видимо, клюнуть лысеющую макушку Шилова. Но петушок в сказке Пушкина был удачливее на охоту, эти ничего не дождались. Удивительно, как известный художник, мог так безвкусно украсить свой дом.

Купила этот дом у него семья конструктора. Что он конструировал, неизвестно: Может быть, уже ничего, может быть, какой-то удачный бизнес обогатил его, а кто-то говорил, что деньги зарабатывает его жена, имея свою строительную фирму. Разными слухами и сплетнями наполнился дачный городок, кто-то называл сумму полмиллиона, заплаченные за подкованную дачу Шилова, кто-то со знающим видом уверенно называл 800 тысяч долларов: В таком месте все дачи стоили дорого. Первое, что сделал конструктор, он содрал всю кованую <лепнину> с дома, и тот сразу стал выглядеть домом художественно-вменяемого человека. Затем вырвавшийся на свободу от железных оков дом очень быстро достроился со всех сторон до размера принятых в Барвихе стандартов, все углы дома украсили теперь видеокамеры, его окружили автоматчики, и по участку забегала огромная кавказская овчарка, - автоматчики будут ночью пьяные спать, а всех грабителей съест на поздний ужин добрая лохматая, никогда не пьющая, собака-трезвенник.

Майские праздники с шашлыками, с гостями прошли, мы решили остаться еще на пару дней. <А чего ехать в Москву? Работы всё равно нет, Гуля нас точно сглазила, сучка. Лучше на даче отдохнем>, - разумно рассудила Катя. Кто был против? И мы остались на недельку: потом еще на одну, потом еще: Я заезжала иногда на работу, прослушивала автоответчик, кому-то перезванивала, с работой к лету становилось все хуже и хуже. Я вспомнила средство от сглаза, рассказанное когда-то самой же Гулей. Я приехала в студию, включила на максимальную мощность плиту, поставила на нее сковородку, насыпала соли, так описывала этот ритуал Гуля: Сколько соли, она не сказала, насыпала наобум, сковородку с солью накалила, обнесла ею по кругу студию, не помню, может быть, говорила заклинания, а, может, нет, и высыпала соль в окно.

Сковородку я испортила. Надо же быть такой дурой, чтобы взять только что купленную дорогую сковородку Тефаль! Я ее перекалила, и она необратимо покоробилась, и до сих пор она качается на ставшем выпуклом днище.

Лучше жить от моего доморощенного колдовства не стало, работа не появилась, сглаз клеймом висел над нами, и мы не знали, что теперь нам делать. Вообще, я, конечно, понимала и другие причины отсутствия у нас работы в данный период, - приближалось лето, все уже готовились к отпускам, такое случалось и раньше. Бедная сковородка пострадала зря!

Катя с Лизой были на даче. Я возвращалась к ним из студии и должна была заехать за Машей. Она позвонила мне и сказала, что загорает с друзьями на пляже в Серебряном бору, и попросила заехать за ней туда. Мы договорились, что она выйдет к ближайшей автобусной остановке, а я подъеду к ней.

Её друзьями оказались трое лиц очень кавказкой национальности, конечно же, мне хвастливо продемонстрированные. Демонстрация мне своих любовников теперь станет доброй Машиной традицией, вчера познакомилась - сегодня покажу своему бывшему мужу. Ничего не имею против любой национальности, скажу сразу. Я даже ничего не имела против именно этих харь, хуй с ними, - я не ревновала Машу, она уже не была моей женой и не была моей женщиной. С кем ей встречаться - было сугубо её личным делом, но я продолжала переживать за неё и желала ей только хорошего. Трое мрачных, угрюмых рож, стоящих рядом с моей бывшей женой, никак не тянули на возможные источники её счастья и благополучия. Я подъехала поближе к остановке. Маша с одним из них отделились от остальных, то есть - вот он, мой избранник. Избранник был не хуже и не лучше остальных своих земляков, они все были на одно лицо. Помню только, все они лускали семечки, воровато озирались: вот, в общем-то, и все их отличительные признаки. Маша помахала им ручкой и села в машину. Я поехала.

- А это что за джигиты? - спросила я её, отъехав от автобусной остановки.

- Заечкин, я же тебе говорила, я пошла лечить зубы в нашу стоматологическую поликлинику. На Свободе, знаешь?

- Знаю, - кивнула я.

- И там я познакомилась с врачом, он там работает. Зубы мне лечил.

- Скидку то сделал?

- Ну, мы же ещё тогда не были знакомы.

- Так это Анзор что ли? - Маша уже с десяток раз рассказывала Кате о своих головокружительных успехах в лечении зубов, а зубов у неё было, видимо, значительно большее количество, чем у обычного среднестатистического человека, или какие-то сложные болезни поражали их, и по этой неприятной причине количество её знакомых-стоматологов будет становиться в будущем всё больше и больше, став в итоге и вовсе неприличным. Кате она рассказывала это, конечно же, чтобы та обязательно пересказала всё мне, и Катя, естественно, мне всё пересказывала. Имя её первого лечащего врача - Анзор осталось у меня в памяти, и я, поэтому, о нем и спросила.

- Нет, это не Анзор, это друг его, я же тебе рассказывала, Усум его зовут.

Об Усуме я слышала в первый раз.

- Тоже стоматолог? - спросила я.

- А они все стоматологи, - гордо разъяснила Маша.

Можно было бы обрадоваться, да вот беда - зубы не болят. Голова от бывшей жены болит, а зубы нет. На хуй мне стоматологи!?

- Здорово! - <похвалила> я злым голосом свою бывшую жену.

- Заечкин, ты что, ревнуешь?

- Если тебе приятно так думать, думай. Я переживаю за тебя, Маша, но не ревную. Встречайся, с кем хочешь, меня это не касается. Но я за тебя очень волнуюсь. Он хотя бы не женатый?

- Женатый. У него жена очень хорошая, Барияд её зовут, и двое детей у него есть.

- А на хрен он тебе тогда нужен? И зачем ты знакомишься с женой человека, с которым встречаешься? Тебе не стыдно в глаза ей смотреть?

- Нужен он мне для здоровья, надо же с кем-то встречаться. А с Барияд так получилось, что мы с ней познакомились. Я же не знала, что буду встречаться с её мужем. Нас Анзор познакомил.

- Ох, Маша: - грустно вздохнула я. Я не понимала таких запутанных связей, и с её стороны это выглядело для меня полнейшей неожиданностью. - Ты пока еще молодая и красивая, и у тебя есть все шансы найти себе нормального мужика и жениться:

- За муж выйти, - поправила меня Маша.

- Да, замуж выйти: Но, если рядом с тобой будет кто-то, и свободное место с тобой будет занято, то этот мужчина пройдет мимо: Для него не будет места: Так зачем заполнять это место тем, кто тебе не нужен? Смотри: Я понимаю, мы сейчас развелись и тебе тяжело без мужчины, и тяжело быть одной, :и свобода у тебя появилась и так далее: Ну пробегаешь ты так за непонятно кем: И всё? Что дальше? Чик-чирик-пиздык ку-ку! Сейчас тебе тридцать, а будет сорок: Шансы твои, ох, как уменьшатся:

- Ой, заечкин: Ты всегда такой зануда! Настроение только портишь, - Маша нахмурилась и занервничала, было видно, что <пиздык ку-ку> её очень напугало. - Всюду тебе надо мораль вставить.

- Когда-то я тебе вставляла не только её.

- Всё, не учи меня. Сама разберусь.

- Хорошо, не учу. Только плохое у тебя начало самостоятельной жизни. Жаль мне тебя:

Зря я это сказала. Мы начали ругаться и обвинять друг друга, и ругались так всю дорогу до самой дачи.

Так мы и ездили туда-сюда. Я уезжала иногда в <город>, так теперь условно назывались и работа, и магазины, и всё, что находилось за пределами дачи, а потом возвращалась в уютный, с двумя своими пусть и бывшими бабами, дом: По участку колесил на велосипеде мой ребенок:, я чувствовала себя здесь хорошо и уютно. Деньги были, от отсутствия работы в депрессии я не впадала, я вообще не склонна была иметь эти состояния. Депрессии у меня были два-три раза за всю жизнь. Один раз когда-то все-таки возникла проблема с помещением в академии, в котором находилась моя студия. Прожив всю жизнь в советские времена и привыкнув, как и все, к <коммунистической> стабильности, я была не готова потерять своё место работы, а работа без большого съёмочного павильона меня никак не устраивала, если бы забрали мои помещения, мне все равно пришлось бы с работы уйти. Я приходила домой угрюмая, садилась перед телевизором и молча смотрела сквозь него в пустоту. Маша кругами ходила вокруг меня. <Ну, Заечкин! Не расстраивайся, попей чайку:>, - безуспешно пыталась она успокоить меня. Я бурчала что-то в ответ и продолжала в крайней апатии к миру молча сидеть перед телевизором. А потом я вспомнила одну волшебную фразу - <Пошло всё на хуй!>. На этом вся моя депрессия закончилась, еще я подумала: <Хуй ли сидеть?>. И стала работать, как лошадь, берясь за любые съемки. Я нашла несколько вариантов других студий с недорогой арендой и даже одну бесплатную, которую мне давала одна префектура. Но все уладилось, раздарив академическому начальству дорогие коньяки, да даже, может быть, не поэтому, проблема улетучилась сама собой.

На даче мы весело провели время до середины или конца июня. На редкие съемки, которые все-таки неожиданно всплывали в летнее время, мы ездили с дачи: Ездили и вечером возвращались. В остальные свободные дни, а их было большинство, я ехала с утра на рынок в Одинцово, покупала шашлык, возвращалась и жарила его. Почти каждый день я пекла пироги и печенье, обычно и то, и другое, потому что я любила свое печенье, а Катя из этого же теста мои пироги с ягодами. Потом поспела вишня, и к нашему недиетическому меню прибавились вареники с вишнями. Растолстели все, я поправилась на семь килограммов и выглядела ужасно. Поправлялась я не так, как хотела бы. Я ничего не имела против толстеющих бедер и попы, но кроме этих мест жир выбирал и другие места пребывания на моем теле. Совсем некстати толстела талия, слава Богу, не обгоняя в размерах жопу и бедра, и у меня всегда быстро поправлялось лицо. Набранный этим летом вес в семьдесят пять килограммов стал рекордным, он меня настолько убедительно испортил, что я избавлюсь от него и никогда больше к нему не вернусь. Женственной и более-менее не коровой при своём росте метр восемьдесят я смотрелась в пределах шестидесяти пяти килограммов.

Приехал из Египта Катин жених <мистер> Соррея или как её ещё все называли Саша. Я уже не ревновала Катю к ней, Катя сама без всякого на нее давления торжественно отреклась от этой своей любовной связи. Мне даже было немножко обидно за Сашу, она так старалась, приложила столько сил для покорения Катиного сердца, но впечатление хорошего парня от неё без усердных её ежедневных ухаживаний быстро развеялось в Катином сознании. Катя опять запела: <Я не лесбиянка, я к Саше никакого отношения не имею, мы просто дружим>.

- Катя, - говорила я, - ты что, забыла, как в Питере, стоя на Исаакиевском соборе, ты говорила, что любишь Сашу?

- Не было такого, не ври, - бессовестно отрекалась от своей любви Катя.

- Так это было всего месяца полтора назад. Ты не можешь этого не помнить. Тебе не стыдно врать? Ты, вообще, замуж за нее собиралась. Не знаю, как, но собиралась.

- Такого не может быть, я такого не говорила, - упиралась она.

- Дословно цитирую: <Катя, ты что, замуж за нее собираешься?> <Не знаю>, - говорила ты, и голову так гордо поднимала и смотрела куда-то вдаль. Тьфу! - я изобразила Катю на Исаакиевском соборе.

- Всё, заткнись, а то получишь, - отвечала она.

Разговор на этом заканчивался, но он повторялся у нас потом сотни раз в будущем, и Катя упрямо не хотела сознаваться в существовании в прошлом романа с Сашей. А почему? Чем Саша хуже других мужиков? Она ухаживала за женщинами так, окружала их таким вниманием и заботой, какую многие женщины никогда в своей жизни не увидят ни от одного мужчины. Результат - Катя будет не единственной Сашиной <жертвой>, многие женщины, соскучившиеся по мужскому вниманию, будут с удовольствием получать его от арабской женщины Саши.

Я переживала, как ко мне отнесется Саша. Мне не хотелось конфликтов и глупых сцен ревности между комичными персонажами, претендующих на Катино сердце. Одна воинственно считала себя мужчиной, имея при этом полноценную жирную пизду, другая, имея член, была убеждена, что она женщина. Притом окружающее их общество было в этом с ними так же воинственно не согласно. При этом мы обе упорно считали, что можем быть полноценными мужьями прекрасной Екатерины. Конечно, у меня было много аргументов в пользу своей персоны, - от меня могли бы быть еще дети, я могла юридически жениться, я могла полноценно заниматься традиционным сексом: напоминаю тем, кто с ним не знаком, - это когда член находится в близкой дружбе с любимой пиздой: Но тут дело вкуса, я даже не была уверенна, является ли для Кати это таким уж достоинством, или пиздолизание вполне могло его заменить. Я вздохнула, я не только не имела Катю <у себя в кармане>, я до сих пор её даже хорошо не знала. <Ну, что за сучка!> - страдала я за рулем по пути в Шереметьево. Я вместе с Катей ехала встречать её мусульманскую подругу.

В проходе появился загорелый, жирный, с короткими кучерявыми волосами, запеченный под африканским солнцем, довольно симпатичный пончик. Девяносто пять килограмм при росте метр шестьдесят - :невысокий <мужчина>. Саша в джинсовом комбинезоне мужской походкой, переваливаясь с ноги на ногу, шла по таможенному коридору к выходу.

- Сашенька, привет! Как долетела? - Катя с Сашей расцеловались.

- Привет! Нормально. Здравствуйте, меня Саша зовут, - не дожидаясь, когда нас представит Катя, Соррея протянула мне руку. Рука потянулась ко мне нехотя и с неприязнью. Слово <привет> Саша произнесла <бривет>. Катя объяснила, что в арабском языке нет звука <п>, поэтому многие арабы вместо нее произносят <б>.

- Здравствуйте! Меня Борис зовут, - тоже представилась я.

- Тебя Олей называть или Борисом?

- Как хочешь, называй. Мне всё равно, - чтобы она меня называла Олей, мне не хотелось, это ставило меня на ступеньку ниже в моих отношениях с Катей, но и Саша понимала это и, конечно, стала называть меня именно так.

- Тогда Оля. Рада с тобой бознакомиться, Оля, - последнюю фразу Соррея произнесла с насмешкой. Она фамильярно положила мне руку на плечо, еле дотянувшись до него. - Бойдемте, где вы машину боставили? - я поняла, что перед Катей Саша будет усердно показывать, какая она по сравнению со мной суровый мужик, и мне всю неделю придется это терпеть. Я решила быть снисходительной и терпеливой, - все-таки баба и заморский гость, переживу как-нибудь.

В первый свой приезд Соррея остановилась в гостинице, потом она всегда будет во время своих последующих посещений Москвы жить в квартире у Кати.

На следующий день мы все вместе уже с Сорреей опять возвращались на дачу. Мы уже подъезжали, и Катя рассказывала, кто живет здесь с ней по дачному соседству.

- Вот видишь этот дом? - Катя ткнула пальцем в один из домов, проехавших мимо нас. - Это из <А-Студио> солист в нём живет. Да, у тебя в сборнике он был.

Соррея в Египте любила слушать русскую музыку, и ей всегда, зная это, наши туристы дарили диски и кассеты, как правило, всякую чушь.

- Да, знаю, знаю, узкоглазый такой, - Саша хорошо знала русский и употребляла кроме наших слов ещё и наши русские понятия.

- А этот замок видишь? Как будто средневековый, правда? Это Якубовича дом, это ведущий такой, передачу <Поле чудес> ведёт, у вас показывают по спутниковому этот канал. Только он никак его не может достроить, денег, наверное, не хватает, - Катя показала на почти достроенный, не хватало только окон и крыши, замок. То, что он Якубовича, может быть, это было и не так. Сплетни, болезнь всех дачных городков, называли и других хозяев, но имя Якубовича чаще всего произносилось в связи с этим недостроенным домом. - А вот здесь Макаревич, здесь Ярмольник:, - перечисляла Катя своих соседей.

- А здесь живут обыкновенные русские извращенцы, - я перебила Катины бесконечные рассказы о знаменитых дачниках.

- А почему извращенцы, - все удивились и высунулись в окно рассмотреть повнимательней, названный обителью греха, дом.

- Вы посмотрите, какой забор - метров пять минимум! Чего за ним прятаться нормальным людям? - глухой забор, действительно, высотой не меньше пяти метров, даже для этих мест смотрелся странно. Все посмеялись, и каждый предложил свой вариант, чем можно заниматься за таким тюремным забором.

Мы подъехали к добротным воротам Катиного участка, красно-бордовая черепичная крыша уютно и гостеприимно выглядывала из-за них. По поводу Сашиного приезда мы пригласили гостей, накрыли праздничный стол, опять шашлыки:, мать их, я не могла уже на них смотреть. Приехал Рома Гармошин, <голубой> очень одаренный мальчик, мальчик не по возрасту, а по своему мироощущению. Невысокий, худенький, черноволосый, евреистый:, но на самом деле наполовину грузин:, с большой натяжкой его пока еще можно было назвать мальчиком. Работал он в Большом театре конструктором одежды. Приехал он со своей подружкой Аделаидой, он много о ней рассказывал, мы в первый раз увидели её. У Аделаиды мальчишеское лицо, некрасивые тонкие губы, большая грудь, из-под коротких шорт бледные полноватые бедра переходили в слишком тонкую голень, поведение нагловато-уверенное, типичного торгового работника. Работала она не в магазине, была она менеджером в компании .

Приехал Дима Киян, главный редактор журнала <Фото и видео>, со своей молодой женой. Их пришлось вести на дачу на своей машине, им, вообще, требовалась всегда нянька - десять раз подумаешь прежде, чем пригласить. Неплохой парень из Харькова имел жену-американку с именем Кимберли, он, видимо, так хотел сбежать из своего города, сбежать далеко и обязательно заграницу: добрался он пока только до Москвы, но усердно окружал себя атрибутами своей мечты-заграницы. Кимберли была одним из таких атрибутов. Я звонила Кияну. - всегда старательно по-английски отвечал Дима, подходя к телефону. <Киян, ты не в Чикаго. Будь проще>, - смеялась я над ним. <Мы англоязычные люди:>, - еще всегда говорил он о себе, предваряя некоторые фразы. Мы с Катей посмеялись некоторое время над ним, а потом решили, что многие имеют более опасные странности. Тут украинский парень просто упорно хотел быть американцем, или, может быть, англичанином - это безобидно. У меня было более неисполнимое и глупое желание... Во всём остальном Киян был хорошим нормальным парнем.

Приехали ещё Гена с Леной и их подружка Наташа Сидорова. Они приехали позже. Не знаю, что случилось с ними в тот раз, но они сразу начали всех учить, как надо жить, отдыхать и, особенно, как надо готовить. Гена раскапризничался, - подавай ему покупные угли в пакетах. Шикарные березовые поленья, сложенные в симпатичный натюрморт у мангала, его никак не устраивали. Мы спорили, что лучше, и Гена стукнулся головой о низкий косяк подсобного помещения, где стоял дачный отопительный газовый котел, поэтому это помещение было названо навсегда <газовой комнатой>. Стукнулся: и на целый день на меня обиделся.

Соррея оказалась компанейским веселым своим в доску <парнем>. Почти все за столом сидели <овощами на грядке>, - пошутишь, они улыбнуться, вот и всё их участие в застольно-дачном веселье. А Саша постоянно говорила, что-то рассказывала, весело смеялась и вообще была интересной. Начали играть в волейбол, Саша сама, как большой мячик, ловко прыгала, брала любые мячи, она специально часто подавала мне, я пропускала, я плохо играла в волейбол, а Саша, оказывается, не только занималась им, она когда-то была членом Египетской женской сборной по волейболу. Она всеми способами показывала Кате свои преимущества и силу, а той было уже наплевать и на нее:, и на меня. Сыграли мы с Сашей и в футбол, она поставила меня в ворота и <расстреливала> меня, я успевала только отбегать. Ради Бога, футболистка, забейте мне гол и гордитесь.

Гена, обиженный на шишку на голове и березовые поленья, лежал на качалке со старым прошлогодним журналом. Все девушки в сплетнических позах сидели на деревянной лавочке напротив и, ожидая скорый шашлык, обсуждали, какой же Гена симпатичный парень и горячо спорили, похож он на Фредди Меркьюри или нет. Я не участвовала в споре, но была убеждена, что Генка, конечно, на него похож.

Шашлык делала я. Рядом со мной у мангала от нечего делать крутился вечно улыбающийся Рома Гармошин, заслоняя своей придурковатой улыбкой прекрасный окружающий мир. Рома очень гордился, как и многие <голубые>, что у него есть подруга. <У меня же есть девушка, захочу, женюсь>, - говорил он.

- И что дальше? - зло спрашивала я его.

- Как что, семья у нас будет. Аделаида квартиру трехкомнатную купила, где жить, есть, - Аделаида очень хорошо зарабатывала в своей компании, это, наверное, тоже интересовало Рому. Ничего не имеющая девушка его вряд ли заинтересовала бы.

- Тебя квартира интересует или она? - продолжала я задавать злые вопросы.

- Что я не могу с девушкой жить? - обижался он.

Я уверена была, что Рома не мог, девушки не только не нравились ему, они вызывали у него острейшее чувство неприязни.

- И как часто ты собираешься заниматься со своей любимой девушкой сексом? - усмехнулась я.

Рома помялся, брезгливо поморщился.

- А ребеночка сделать, можно же и из пробирки? Подрочу на парня, а в пизду ей пусть потом врач всё вливает. Пизда - фу, гадость! Как будто вместо хуя внутренности какие-то вываливаются: всё мокрое: и воняет, - Рому всего передернуло от ужаса.

Я мрачно посмотрела на лысеющего пидерастика. За такое оскорбление пизды надо было бы его негостеприимно ёбнуть промеж глаз: но это было бы, действительно, негостеприимно. И я просто раздраженно вздохнула.

- Ладно, Ром, заткнись лучше, любишь мужиков - живи с ними. Зачем себя обманывать и других тоже?

- Да! Надо найти себе богатенького, - Рома мечтательно закатил глаза, эта тема была для него интересней, - а то попадаются какие-то все, как и я без денег. Ой, что сейчас расскажу, вчера иду с остановки, за мной парень, я оборачиваюсь, он идет, симпатичный такой. Подумал сначала, ему просто по пути. Дохожу до подъезда и он за мной. Подходит ко мне, спрашивает: <Вы здесь живете?> <Да>, - говорю я и сразу: <В гости зайдешь?> Мы проебались у меня всю ночь и завтра договорились опять встретиться.

- Рома! Как так можно? В первый же день! Какой в первый, просто с незнакомым человеком лечь вот так вот в постель! Вы же не собачки какие-то!? - морщилась брезгливо я.

Рома, довольный воспоминаниями, весь сиял. Я смотрела на него и никак не могла понять, - в его лице что-то изменилось, оно мне казалось немножко дебильным. Он часто улыбался глупо, как малахольный, сейчас он превзошел все свои идиотские улыбки.

- Рома, а что с твоим лицом? - спросила я его.

- А что заметно? Это моё ноу-хау. Я брови выщипал наоборот. Видишь, они у меня снаружи широкие, а к носу сужаются. Красиво? - и он приблизил своё лицо к моему для лучшего обозрения его дебильности.

- Ноу-хау - как выглядеть идиотом? - усмехнулась я.

- Что плохо?

- У тебя стало дебильное выражение лица, - и я с безжалостной прямотой злорадно описала, как он стал выглядеть с выщипанными наоборот бровями.

- Правда? Надо быстрее отращивать мои брови обратно, - он начал разлохмачивать края бровей у носа. - А еще вчера днем я познакомился с одним мужиком уже взрослым, - продолжал рассказывать Рома о своих любовных приключениях.

- Откуда ты их берешь? - удивилась я. - Неужели так много геев?

Легкость, с которой знакомился Рома, меня всегда удивляла, крайняя его бесшабашная неразборчивость тоже.

- До фига! Половина всех мужиков! Просто большая часть шифруется.

Как и всем <голубым>, оказаться в узкой прослойке четырех процентов ему не хотелось. В представлении <голубых>, весь мир был <голубым>, или смириться они могли лишь с существованием небольшой части нормальных людей. - А с Голубковым, это фамилия у этого мужика такая, - продолжил Рома, - я познакомился в кофейне. Он подсел ко мне, хотя другие столики были свободны. Он смотрел, смотрел на меня, а потом не выдержал и подошел. Поболтали мы: Завтра должны встретиться.

- Так ты сказал, что с парнем завтра встречаешься: ну, тот, который из подъезда.

- С тем вечером, он ко мне с ночевкой приедет. А этот же не молодой, с ним надо поприличней вести себя. А то сбежит, испугается. Знаешь, кем он работает?

- Не знаю. Кем?

- Патологоанатомом, представляешь?

- Ужас, какой! От него же, наверное, формалином воняет, - брезгливо сморщилась я.

В моем воображении восстал мерзкий дядька в кожаном фартуке мясника, в бурых наслоившихся друг на друга кровавых подтёках, с бородой с застрявшими крошками от бутербродов, съеденных прямо над разделанными трупами - хороший образ для Роминого любовника.

- Не воняет. Мне даже нравиться, что он такой мрачный из морга. Вообще-то, он очень страшненький: - признался Рома. - Не знаю, буду ли я с ним встречаться. И он женатый: Он клянется, что ее не любит, что по молодости женился, раньше по другому было нельзя: Не знаю: Как ты думаешь, можно доверять женатому мужчине?

- В каком смысле? - удивилась я.

- Вдруг ему нравятся женщины?

- И что? Это преступление? Блядь, Ром отстань, я вашу психологию всё равно не пойму. Абсурд, блядь! Сумасшедший дом!

Рома обиделся и замолчал:, но не надолго.

- У него жена француженка, у нее фирма в Москве своя, она купила две квартиры на Кутузовском в одном доме, Мишель ее зовут. Он говорит, что в одной из квартир мы можем встречаться.

- Бедная его жена! Мудак твой потрошитель из морга, - оценила я его нового знакомого.

- Кстати, у его жены: ну, у Мишель, папа был директором крупной французской автомобильной фирмы, - и Рома назвал эту фирму. Действительно, крупная! Тысячи автомобилей с этим названием носятся по улицам Москвы. - Представляешь, какая она богатая!

- А тебе-то что с этого?

- Ну, просто так говорю, - но Ромино лицо уже изображало явные виды на материальное благополучие жены его возможного любовника.

- А он сколько получает? - спросила я.

- Не знаю. Наверное, мало. Он в кардиоцентре работает. Он кардиолог, но работает в морге с трупами.

- Валидол им раздает?: Если мало получает, значит, живет за счёт жены. Бедняжка! - пожалела я неизвестную французскую женщину, сделавшую такую страшную ошибку в выборе мужа.

С этого момента несчастная французская Мишель будет обеспечивать не только работника морга, к ней на плечи ловко запрыгнет русский пидор Рома и надолго поселится во второй её квартире. Он будет ездить вместе со своим Сашей Голубковым отдыхать во Францию, у того общий счет с женой, деньги даже просить не надо, бессовестно трать их с кредитной карточки и всё. Я пожала плечами, мне было искренне жаль эту женщину, она обеспечивает мужа, ребёночка ему родила, а он с мальчиками ебётся. Тьфу, блядь, какое поразительное многообразие несчастливых сюжетов в этой поганой жизни!

- Моралистка! Тебе ничего сказать нельзя, - обиделся Рома.

- Ромик, отъебись, не вертись под ногами, - мне опять захотелось его ударить: Не больно, может быть:, но так чтоб на целый день заткнулся. Или пнуть его ногой и прогнать от себя, как шелудивую собаку.

- Оль! - позвала меня Катя. - Ты взяла книжку? Саше показать?

Мы, наконец, остались одни, гости разъехались. Катя просила меня захватить на дачу книжку Адамяна показать Саше результаты операций обратного от моего направления, показать, как выглядят <неофаллосы>. <Шикарное> предложение армянского хирурга транссексуалам FTM было еще более скупо и выглядело еще более непривлекательно и страшно. Сохранить возможность иметь оргазмы уже никто не обещал, эта возможность навсегда терялась с предлагаемой операцией. Член имел больше бутафорские функции. Еще он мог писать: и то, с этим по описанию были какие-то сложности.

Я открыла книгу. Как и в прошлый раз, но уже более уверенно она сразу открылась на пёздах, на этой странице ее открывали чаще всего.

- Это после операции?! - удивилась Саша. - Нормальные влагалища! Олька, тебе надо такую. У тебя есть шансы стать моей невестой. Хочешь ходить у меня в парандже?

- Отстань, Саша, - я полистала книгу и злорадно нашла образцы другой продукции. - Вот, смотри, - и отдала книжку ей в руки.

- Это!?: - Саша надолго замолчала.

Свою голову через Сашино плечо просунула Катя.

- Кошмар! Одни швы! Вообще, не похоже!:

На картинках, еще не пришитый на нужном месте, лежал туго набитый, цилиндрической формы, все что угодно, но только не член.

- Франкенштейн какой-то! Похоже на кошелечек. Ужас! - не унималась Катя. - Неужели ты хочешь такой же?: Саша, неужели ты хочешь делать такую операцию?

- Да, - сказала Саша спокойным и грустным голосом.

Мы с Катей были уверены, что эти фотки отрезвят нашу подругу, даже напугают, что это будет хорошей психотерапией для неё. Но Саша увидела в них только реальную возможность сменить свои гениталии. <Вот она, наверное, - ядерная форма транссексуализма>, - подумала я.

- Саша, а ты знаешь, что матку при этом удаляют, и детей ты уже не сможешь иметь? Молочные железы удаляют тоже. Что оргазмов никогда не будет? Не проще просто найти себе девушку, сменить документы и жить с ней, как есть?

- Нет, я хочу сделать операцию, - упрямо не согласилась с нами Саша. Она полистала книгу, отложила ее, вздохнула. - Я хочу заработать тысяч двести, пока у меня дела идут хорошо, сменить документы, сделать операцию, и уехать из Шарма:, может быть, и из Египта. Открою свое дело на новое имя. Может быть, в Москву тогда перееду для этого.

Я могла понять себя, могла понять других трансиков MTF:, по крайней мере, они получали или рассчитывали получить влагалище, похожее на настоящее, и к тому же, возможно, дающее оргазмы. Сашу я не понимала. Отказаться на всю жизнь от удовольствий, ломать свою жизнь и устраивать её заново в суровом мусульманском мире: Как на это может хватить сил? И как на это может хватить решимости?

Саша была неженственной, ей можно было и не меняться, ее внешних данных уже хватало, чтобы выглядеть жирненьким молодым турком, выглядела она уже давно именно так: А увижу я потом и других красивых, стройненьких, женственных девушек, которые злой судьбой были наделены этим безумным для женщины желанием - стать мужчиной и желанием избавиться от своих прекрасных женских признаков. Их я не только не понимала, мне их было безумно жаль. Я смотрела на их пока еще смазливые мордашки, представляла на них, отросшую в будущем от гормональной терапии андрогенами щетину, покрывающиеся волосами их нежные и, как правило, широкие бедрышки: Безумие! Мир терял свою красоту!

- А у вас в Египте существует такая процедура? менять пол? Может быть, у вас такого закона даже нет? - поинтересовалась Катя.

- Не знаю, я еще не узнавала. Есть: нет: Не знаю, - Саша опять вздохнула. - Деньги надо зарабатывать. Если заработаю, поменяю пол, открою свою туристическую фирму.

- А ты не хочешь сначала ребеночка родить? - спросила я. - Будет тогда свой.

- Нет, я для этого не приспособлена. Лучше потом усыновлю.

- Ты же была замужем, Саша. Вроде бы вы прожили три года. Вы же сексом занимались? Один раз для того, чтобы забеременеть, разве трудно еще разок переспать с кем-нибудь?

- Переспать нетрудно: Противно, - Саша брезгливо поморщилась. - Рожать не хочу. Я не чувствую себя женщиной.

- Понятно, - было ничего не понятно.

Я на прием к Василенко привезла Соррею. Саша, наслушавшись рассказов о моих походах по врачам, решила тоже сходить на консультацию пока ещё находилась в Москве. Катя за компанию приехала тоже. Я пошла к Василенко первой, я принесла ей свои гормональные анализы, которые сдала по истечении трех месяцев гормональной терапии по её схеме. <Тестотерон - 0,45! Очень хорошо! Вот видите, тестотерона в крови вообще не осталось. Будете так принимать, будут происходить изменения, которых Вы хотите>. Я не хотела долго распинаться о своей жизни, за дверью ждала своей очереди Саша, и нас обеих Катя. Я заплатила традиционные пятьсот рублей, и за мной в кабинет вошла Саша: Ждали мы ее два часа!

- Ну, и как? Что она сказала? - набросились мы на нее с вопросами, когда она вышла.

- Хорошая женщина, - Саша, довольная Василенко, качала головой. - Я ее пригласила в Египет. Не бесплатно, конечно, но с большими скидками, а там я ей сделаю всё на халяву.

- Это всё, о чем вы договорились? - рассмеялись мы.

- Нет, но она такая бриятная женщина, бусть бриедет, отдохнет, - у Сорреи в голове уже явно маячил секс с доктором Василенко, буквы <б> тут же вылезли ещё более явно, а глаза заблестели. Я представила раскоряченную Любовь Михайловну под жирной Сорреей и мне стало смешно.

- Тьфу, ты. А сказала она что? Поможет она тебе чем-нибудь?

- Мы поболтали. Я рассказала о своей жизни. Она пыталась меня отговорить, но потом всё-таки написала мне, что принимать, если я не раздумаю. И сказала, где лучше сделать такую операцию. Хорошая женщина! - опять распустила слюни Соррея.

- Ты пятьсот рублей заплатила? - спросила я.

- Тысячу.

- Я же тебе сказала пятьсот, у них триста рублей прием стоит.

- Она хорошо ко мне отнеслась, я тысячу заплатила.

- Соррея - настоящий восточный мужчина, - вставила свой комплимент Катя. - Не то, что ты, жалкая баба.

- Я бы с ней ещё где-нибудь в Москве встретилась, - призналась Саша всё ещё под впечатлением от русского доктора.

- Так она же уже немолодая! Девчонок тебе мало что ли на курорте? - удивилась Катя.

- В том то и дело, она взрослая, умная, не то что малолетки: Если приедет, то хорошо у меня отдохнет, я это ей устрою, - последняя фраза прозвучала немного угрожающе, я представила будущий фотоальбом Любовь Михайловны, посвященный этой её возможной поездке: Василенко с повязанной арафаткой на голове верхом на верблюде, лицо красное, обгоревшее, видимо, второй или третий день в Египте; Василенко на четырехколесном мотоцикле, мчится по пустыне, длинный пыльный шлейф тянется за ней; вот она выплясывает: нет не гапака, танец живота танцует она в паре с арабской танцовщицей; а это она в акваланге ещё не утонула, пытается красиво встать и усердно втягивает живот, но бесплатный и потому обильный завтрак тянет немолодой живот вниз; несколько десятков фотографий с разных ресторанов, туда обязательно сводит её щедрый араб Соррея. Альбом пухлый - отдых насыщенный, Саша не ударит в грязь лицом, пустит пыль в глаза, за секс с интеллектуальной с виду Любовь Михайловной потратит все деньги:, а та всё равно ей не <даст>. Это то, что я себе представила.

Любовь Михайловна тщательно записала Сашины координаты в Египте, но так и не собралась отдохнуть там, не приехала.

Мы спустились от Василенко вниз и на выходе встретили трансика, его первая заметила Катя:

- О, смотри! Тоже, наверное, идет пол менять. Пиздец! - Катя всегда безошибочно вычисляла трансексуалов. На праздниках в толпе она вытягивала свой палец, - <Трансик!> - говорила она, мы рассматривали его уже вместе и соглашались в этом. Как она не пропускала мимо них своего взгляда, загадка.

От входа к другой лестнице справа направлялся: пока еще парень. Надел он на себя женские брюки, на голове жидкий хвостик, денег на женскую обувь не хватило, и на ногах огромные стоптанные мужские ботинки:, белая рубашка в надежде, что она станет похожей на женскую блузку, застегнута на все пуговицы до горла. Будущая женщина смотрелась пидеристичным придурковатым парнем. Навстречу вышел, видимо, его лечащий врач. Наблюдаемый нами трансик, как напуганная забитая дворняжка подобострастно закрутил перед ним хвостом, он стоял перед врачом, колени у него сжались, улыбка на его лице выражала страх: Этот страх я понимала, от этого врача зависел его дальнейший жизненный путь:, может быть, не самый лучший, может быть, даже худший, чем в этой его половой роли, может быть, и скорее всего это был путь, ведущий в тупик, путь, не дающий счастья, путь, убивающий одиночеством и разочарованием:, но так исступленно желаемый и кажущийся единственным:

Тьфу, блядь! За чужим унижением наблюдать было неприятно.

* * * * *

С полными продуктами сумками я шла по трамвайным путям с Коптевского рынка к бывшему ещё совсем недавно своему дому на 3-ей Михалковской улице. Катя с <мистером> Сорреей и Лизой поехали смотреть Москву, а я Машу привезла по её просьбе в нашу бывшую съемную квартиру забрать оставшиеся её цветы в горшках и ещё какие-то вещи. Сама пошла за продуктами на рынок.

- Девушка, вы не подскажете, где здесь хозяйственный? - я повернула голову, рядом со мной шел молодой короткостриженный, хорошо одетый парень.

- Вон он, - я указала на магазин пальцем.

- А я езжу кругами, не могу найти его. Поставил машину у рынка, хожу пешком, ищу, - с единственной целью сообщить, что он счастливый обладатель авто, мой попутчик рассказал о своем трудном поиске магазина. - Там, говорят, кухни продаются. Да?

- Вроде продаются, - я пыталась говорить меньше, чтобы не разочаровывать парня своим мужским голосом и своей соответствующей половой принадлежностью.

- Девушка, давайте помогу, сумки донесу Вам. Все равно пока по пути, - парень шёл рядом и улыбался мне.

- Не надо, - буркнула я испуганно.

- Давайте, - он отнял у меня все четыре пакета - по два из каждой руки. - Как же Вы несли такую тяжесть? Захочешь, не убежишь от Вас с ними. Вот, женщины пошли! Сильные, как лошади! - он опасливо покосился на меня, не обиделась ли я на такое сравнение. И продолжил. - Я имею ввиду, такие тяжести женщинам таскать нельзя. А Вас как зовут?

- Какая разница? - что мне надо было сказать ему - Оля, присев в реверансе? Или Борис? Мне было опять стыдно, неловко, и мне не хотелось ставить моего носильщика в дурацкое положение, помогающего не женщине, а непонятно кому.

Впереди метров за сто от нас, на трамвайной остановке у моего дома и напротив его хозяйственного магазина я увидела, видимо, только что начавшуюся семейную разборку. Мужчина тащил девочку в белом платьице за руку, девочка упиралась, другую руку девочки не отпускала женщина и тянула её в другую сторону. <Бедный ребенок!> - подумала я.

- Я Вам сумки несу, а Вы не хотите со мной познакомиться: даже имя сказать:

- Я замужем, - нагло заявила я.

Сама я наблюдала за развитием семейной сцены. Женщина пыталась вырвать ребенка у мужа, тот не выпускал. Она ударила его, он свободной правой рукой ударил ее тоже, она упала. Я имела опыт вмешательства в семейные конфликты на улице. Муж бьет жену, подходишь, даешь ему по роже, и избитая только что мужем жена, бросается на тебя с криками и кулаками. Я давно зареклась вмешиваться в подобные семейные ситуации.

- Замужем - это хорошо, - разговаривал идущий рядом со мной кавалер. - А что, у замужних женщин нет имени?

- Нет, - ответила я уже машинально.

Мы подходили ближе к остановке. Ребенка опять разрывали в две стороны. Я ускорила шаг.

- Не хотите женщине с ребенком помочь? - спросила я парня, помогающего нести мне мои сумки.

- Сами разберутся. Здесь милиция рядом, пусть менты за порядком следят.

- Дяденька отпустите, пожалуйста, отпустите, - мы были уже недалеко, и я услышала жалобный голос девочки. <Значит не папа: и это не семейная сцена>, - стало понятно мне.

Я бросила свои сумки на произвол судьбы и уже бежала к трамвайной остановке. Возможная причина, почему пристал к маме с дочкой чужой мужик, стала сразу понятной, когда девочка ко мне повернулась лицом, - она была чернокожей, то есть негритянкой. Мужик типичный работяга-люмпен был, видимо, возмущен сожительством мамы, русской бабы, с негром. Что он хотел от маленькой девочки и куда он ее тянул - не знаю. И девочка, и мама плакали и кричали.

- Это Ваш муж? - на всякий случай всё-таки спросила я.

- Нет, не муж. Помогите нам, - женщина вся в слезах смотрела на меня без особой надежды.

Драться не хотелось, мужик был крупный, выше меня. Этого особенного состояния для боя почему-то не возникало, я всегда в таких ситуациях ощущала его в себе физически, как наполняюсь адреналином или не знаю чем. А сейчас я стояла рядом с ними злая не на мужика, а на себя и думала: <На хуй я к ним подошла? Что я обязана им что ли?> Мне вообще уже становилось страшно. <Наверное, это от андрокура. Тестотерона в крови нет, вот и боюсь этого мудака>.

Но деваться было уже некуда, я уже влезла в эту чужую историю. <Мужику лет сорок, может быть, больше. Здоровый, но не спортсмен, весь его спорт - водка>, - мысли быстро мелькали в голове и оценивали противника. - <Он будет долго наотмашь замахиваться - реакции немолодого пьющего работяги: Справлюсь>, - самонадеянно оценила себя я. - <Слава Богу, я в кроссовках>.

- Эй, урод, съебал отсюда. Отпусти ребенка, - отвесила я первое своё вежливое требование.

Ребенка он не выпустил, но замер. Я неуверенно и не сильно, с надеждой, что до драки не дойдет, пнула его ногой в живот. Мужик не упал, его даже не качнуло, живот только дрябло дернулся, и на его белой, с двумя горизонтальными голубыми полосками, трикотажной рубашке остался след моей ноги.

- Мудень ебанный, блядь! Пиздец тебе! - я пнула его в живот сильней. Он отпустил девочку. - Женщина, забирайте ребенка и идите отсюда. - Я знала, что она обязательно останется посмотреть на зрелище, а я не была уверена, чем оно закончится. Стукнет меня мужик, упаду я наземь, а он опять полезет к ней. Чего этого дожидаться? - Женщина уходите, - еще раз сказала я ей.

Мужик с вытянутыми руками, как будто хотел меня задушить или схватить <за грудки'>, шел на меня: и рожу при этом сделал совершенно зверскую. Я пятилась, но уже не боялась его. Я сделала резкий выпад и между его вытянутыми руками заехала ему по роже и отскочила назад: Он продолжал, как танк упорно и тупо идти на меня. Я, опять сделав быстро шаг вперед, заехала ему на этот раз в нос. Нос не сплющился раздробленный, я была не Майком Тайсоном, но тоненькая струйка крови все-таки вытекла к его вонючему рту. Мужик действовал молча, он и девочку вырывал из рук её матери также молча, не объясняя причин своего нехорошего поведения. Я же ударив, сразу начинала ругаться матом, я всегда была не очень культурной, а иногда даже страшной матершиницей. Мужик вспомнил, что меня можно не только схватить, но можно и нужно ударить. Он по-деревенски наотмашь, рука далеко назад и в сторону, как я и предполагала, замахивался:, я сразу отскакивала на шаг, и он тогда или уже не пытался ударить: или, если все-таки бил, то кулак пролетал далеко от моей физиономии, тело его по инерции тянулось за кулаком, в этот хороший момент я его опять била: и опять: Потом я перестала отскакивать, я стояла и била его как боксерскую <грушу>, он уже не замахивался и только пытался прикрыть свое лицо руками. Он потихоньку сгибался и, наконец, согнулся с закрытыми руками лицом пополам. <В печень, в печень: пока открыт>, - обрадовалась я удобному его положению в пространстве. Я ногой ударила его в область печени: Плохо, попала я выше, в ребра: Я, как на пенальти со всего размаху еще раз ударила туда же. <Ой, блядь!> - издал свой первый звук работяга-расист и грохнулся на трамвайный путь на живот. Я била его ногами еще несколько минут. Он вначале корчился, поджимал под себя ноги, закрывался руками, а потом замер. <Достаточно>, - решила я. Мир, суженный до поля боя, опять вернулся ко мне и стал большим.

- Спасибо Вам большое, молодой человек! - мама с ребенком подошли благодарить меня. - У дочки муж негр, внучка, видите, тоже чернокожая, - мама, оказалась молодой бабушкой. Девочка возраста Лизы своими большими карими глазами благодарно смотрела на меня, она уже не плакала. - Люди у нас - звери! Какая разница, какой ребенок!? Это уже не в первый раз такое происходит.

- Вы в следующий раз сразу уходите, не дожидайтесь конца драки. Понятно?

- Да, да, да. Понятно: Спасибо Вам огромное! Никто бы больше не помог:

- Идите лучше, очнется этот идиот: Не стойте, идите, - уже почти прикрикнула я на бабушку.

- Молодец какой! Правильно! Надо его еще палкой по голове, чтобы уже не поднялся, - группа кровожадных старушек, ожидающих трамвая, смотрели на меня, как на героя.

- Уберите мужчину с путей, - поглазеть на зрелище остановился на соседнем пути трамвай, из окна высунулась женщина-водитель, из других окон смотрели на меня любопытные пассажиры. - Надо милицию вызвать и скорую:

- Держи сумки: Ну, ты даёшь!: - вот он и мой помощник. Не сбежал с моими сумками. Не раздумал он еще со мной познакомиться?

- Тяжести любишь таскать? Убери с рельс этого деятеля.

- Хорошо: Ты меня удивил: или удивила, - он растерянно качал головой и улыбался. Он взял лежащего на земле мужика за руку и оттащил в сторону.

<Вот жизнь! Разве тут станешь женщиной!> - жалобно подумала я: и потащила свои тяжеленные сумки дальше.

* * * * *

Машину остановили на КПП на въезде в Балтийск. К моему окошку подошла женщина-пограничник, проверила мои документы, не посмотрев на меня. <Слава Богу!> - с облегчением вздохнула я. Проверила документы у водителя моего такси, он начал возмущаться: <Что, не видишь калининградские номера?> И мы въехали в любимый мой город.

- С калининградскими номерами обычно не проверяют. А эта сдурела:, - злился водитель.

- Раньше для въезда надо было приглашение получать от проживающего в Балтийске и оформлять три месяца пропуск, как заграницу: - попыталась я оправдать пограничницу.

- Да: Раньше были времена, - вздохнул краснолицый, сразу видно, пьющий калининградец, везший меня из аэропорта в мой любимый после Москвы город.

Я не была в Балтийске больше пятнадцать лет. Каким он стал? Мы проезжали Мечниково, проезжали Матросский сад: - сюда мы с Джоном лазили воровать яблоки, увидели, идущего по саду мичмана, упали в траву, и меня за руку укусила оса. Мне было тогда лет шесть. Ничего не изменилось, те же деревья аккуратными военными шеренгами стояли на нескольких гектарах земли.

Первые дома. Вот универмаг, здесь я в восемь лет купила себе в первый раз чулки. <Рижская сетка> называла их мама, она покупала такие же. Я жутко стеснялась подойти с ними к кассе. Я долго ходила по магазину и с десятой попытки: <Чулки <Рижская сетка> за рубль сорок. Размер девятнадцатый:> Я взяла самый маленький размер, я не знала тогда, что это размер ступни, для моих детских худеньких ножек они всё равно были чрезмерно велики. Но я все равно, оставшись одна, одевала их, пытаясь найти женские черты в своем теле:

Еще один магазин, на втором этаже булочная. Здесь, именно в этом магазине бывали в продаже кукурузные палочки, тогда это было дефицитом. Сейчас они продаются в любом месте и в любом виде, даже почему-то разноцветные в огромных мешках. Неужели их кто-то ест в таких количествах? Я съедала всю большую картонную пачку за раз, могла и вторую. Но экономно оставляла её на другой день.

Несколько убогих серых панельных домишек нашего времени и площадь с магазином перед ними. <Площадь дураков> стала она называться в последние годы. Раньше то ли дураков было меньше, то ли они скромнее были и не называли в честь себя площади.

Балтийск был городом - разойтись негде, если увидишь человека, то потом обязательно встретишь его еще раз в этот же день. Я внимательно смотрела в окно, я была уверена, что увижу Машу с Лизой. Они приехали сюда к тете Нонне, моей тете, уже две недели назад, я прилетела к ним на неделю. Я не предупредила их о своем приезде, я разговаривала с Машей вчера по телефону и не сказала, что у меня на руках билет на самолет. Мы ехали по проспекту Ленина - это основная улица в этом городе, раньше она называлась Гвардейским проспектом. Я внимательно смотрела в открытое окошко автомобиля, перебирая глазами людей, неспешно двигающихся по обочинам дороги, в полнейшей уверенности, что обязательно увижу среди них Машу с Лизой. В своих ожиданиях я не ошиблась, вот она моя Лизочка в желтеньком платье и соломенной шляпке бежит по мощенному камнем тротуару. <Остановитесь здесь>, - попросила я водителя. Я выскочила из машины и догнала Лизу.

- Девочка, пройдемте в милицию. Без мамы нельзя гулять одной по улице, - Лиза вздрогнула и повернулась.

- Ну, папа! Ты меня напугал, - и бросилась целоваться. - Привет! Ты откуда? Ты же в Москве был.

- В голубом вертолете прилетел и бесплатно покажу кино: Тра-ля-ля:, - попыталась я пропеть песенку крокодила Гены. - А мама где?

- А мы шли тебе звонить. Ма-ма-а: - Лиза слезла с рук и побежала за Машей.

- Заечкин, откуда ты? - мы поцеловались, как будто и не разводились. - А мы идем на почту тебе звонить.

- А я так и думал, что вас увижу. Еду, смотрю в окошко:, и Лизочка бежит в своем желтеньком платье с подсолнухами. Залезайте в машину, доедем до дома.

Мы вместе сели в машину.

- Лиза, смотри, видишь этот магазин? - я пальцем ткнула в окно автомобиля.

- Вижу.

- Тринадцатый называется. А рядом, видишь, слива растет?

- Вижу.

- Я в твоем возрасте лазил на нее с другими мальчишками, сливы собирал.

- Правда, что ли!? А мы с мамой ходим в этот магазин за молоком.

- Здесь направо, вот к этому дому, - сказала я водителю. - А вот горка рядом с аптекой, - показала я на небольшой холмик на противоположной стороне дороги. - Мне было пять лет: Я забрался наверх, и у меня между ногами змея проползла, уже в свои пять лет я обратил внимание, что у нее не было оранжевых пятен, значит, гадюка была. Я испугался, прибежал домой, рассказал маме, и никто мне не поверил.

- Почему? - обиделась за меня Лиза.

- Не знаю, - я уже не помнила, почему мне никто тогда не поверил. Наверное, болтают все дети без умолку, вот и не слушают их. - А вот этот забор, он еще с войны стоит, вот эта решетка упала на меня, чуть не убила, меня достали, я весь в крови был:, - решетка эта, как и всё остальное живущее в этом городе с довоенных лет, абсолютно новёхонькая окружала наш розовый с черепичной крышей дом. - Всё приехали.

- Тетя Нонна! Ку-ку, - за пятнадцать лет, а, может, и за десятки, место, где лежит ключ, ничуть не изменилось. Я уверенно потянулась и взяла его тут же с дверного косяка и вошла в тетину Ноннину квартиру. - Ку-ку!

- Борька! Ты откуда. Во, дает! Даже не позвонил, - тетя Нонна, совсем не изменившаяся за эти годы, стояла у плиты и что-то готовила. - Здравствуй, Борюля! - она подошла, поцеловала меня, Борюлей называла меня только она.

- Здрасьте, теть Нон! А я подумал, чего в Москве сидеть? Работы мало: Еду мимо аэропорта, подумал, если есть билеты назавтра в Калининград, то полечу. Заехал, билеты были.

- Ты в своем репертуаре, - продолжала обниматься тётя Нонна.

- А как у вас тут? Как дядя Коля?

- Вчера трех судаков поймал на заливе, готовлю сейчас. Ты вовремя, обед сейчас будет готов, - и она заглянула в духовку.

Я захотела помыть руки с дороги и подошла к раковине на кухне. Знакомая до боли густая паутина трещинок выглянула на меня с ее дна, как родное знакомое лицо. Пятнадцать лет я ничего этого не видела, и всё хорошо сохранившимися фотографическими картинками с готовностью и с благодарностью всплыло в моей памяти:, всплыло с точностью до каждой трещинки в этой довоенной немецкой мойке. Так бережно храня прошлое, сейчас моя память тщательно фильтровала настоящее, она выкидывала всё лишнее, все ненужные и иногда нужные лица: Я записывала чей-нибудь телефон, через пару дней я смотрела в книжку, и записанная фамилия мне ничего уже не говорила. <Борис, привет!> - мне протягивал руку человек, я ему с недоумением протягивала тоже. - <Мы же три дня назад приезжали снимать рекламу для:>, - и он называл для кого мы снимали рекламу с их участием или присутствием, я восклицала для приличия - <А-а-а!>, смотрела на него и ничего не помнила. Моё прошлое было определенно лучше моего настоящего, может быть, поэтому память так бережно хранила и трещинки в старой раковине, и горку у аптеки, и огромные тополя и каштаны: Балтийск так и остался родным и знакомым до каждого кирпичика городом.

- Теть Нон, судак шикарный. Буду каждый день рыбу есть, - мы сидели на кухне за обеденным столом и ели, запеченную в духовке рыбу в фольге. - А как Джон поживает?

- Вовка? Хорошо. В море на корабле старпомом сейчас ходит. В рейс через пару дней идёт.

- Ничего себе! А Штепа Андрей?

- Работает, не на корабле только: Не помню где.

- А садик ваш вишневый плодоносит? - продолжала спрашивать я.

- Какой год выпадет: Деревья старые, они же с войны, вырубать их надо.

- Жалко. А ты, Лизка, познакомилась с кем-нибудь? - обратилась я к своей дочке.

- Я с девочкой с первого этажа познакомилась, мы дружим.

- Молодец: А как Марья Степановна? Она же тоже с первого этажа, по-моему? - опять спросила я тетю Нонну.

- Умерла уже давно: так и умерла старой девой. Она же уксусной эссенцией травилась, откачали еле-еле... Пожила после этого немного: так и умерла одна, ни детей, ни родных.

- Жалко:, - задумчиво протянула я и поежилась от неприятного холодка, пробежавшего по моей спине. Такое страшное окончание человеческого существования, отравленное уксусной эссенцией и одиночеством пугало меня в этой жизни больше всего. Окруженная детьми и внуками хотела умереть я. Видеть перед смертью их счастливые лица и знать, что всё у них хорошо. Успеть улыбнуться любимой женщине в последний раз и с этой улыбкой застыть навеки.

Я доела рыбу, встала на коленки на стул и выглянула в окно. Напротив такой же розовый дом - два этажа и третий мансардой под кирпичного цвета черепичной крышей. Под окном тетин Ноннин вишневый садик, правее разросшаяся огромная алыча и уютная скамейка в её тени. Еще правее, высоты кремлевской стены, аллея огромных, исполинских тополей. Почему деревья вырастают здесь такого размера?: За дворовым столиком под окном сидели три женщины.

- А тетя Тамара жива еще что ли? Это она сидит? - спросила я тётю Нонну.

- Неужели ты её помнишь? - удивилась она и подошла к окну.

- Как не помнить, меня её собака покусала, когда мне было года четыре, - я вспомнила, как будто это произошло вчера, оскалившуюся морду разжиревшей Тяпы, так звали её старую больную собаку, похожую на таксу. Собака давно умерла, а хозяйка её по-прежнему сидела во дворе и живо обсуждала, видимо, окружающую жизнь. Тетя Нонна выглянула в окно.

- Тигра? Что с ней станется? Всех ещё переживет, - произнесла это тётя Нонна совсем не зло.

Соседский конфликт тридцатилетней давности поблек и истрепался, но всё же по-прежнему сохранил за тётей Тамарой прозвище - Тигра. Никто уже не помнил истоков этой <добрососедской> истории.

Мы шли через парк на пляж. Отломанные куски немецких надгробий, еле заметные, стертые временем холмики, серые с выщерблинами с толстенными бетонными стенами дзоты:

- Папа, а что это за серые домики? Мама говорит, в них немцы прятались, - любознательный ребёнок задавал мне тысячу вопросов в день.

- Эти домики называются дзоты, - поучительным тоном взрослого и умного папы ответила я.

- А что такое - дзоты?

- Долговременная зенитно-огневая точка.

- Почему точка? Они же большие, - не согласилась Лиза.

- Просто так называются:, - на это я не знала, что ответить. - Видишь окошки? как жирная перевернутая <Т>? В них стояли пушки, и немцы стреляли из них в наших русских солдат. Видишь, эти дзоты, как настоящие крепости, стены толстенные, а наши русские солдаты всё равно немцев победили. Ну, это всё во время войны было, давно уже. А когда я был маленький, я один раз забрался на этот дзот наверх: вот именно на этот. А там были другие мальчишки постарше. Мальчик мне кидает палку: <Держи!> Мне перед старшими мальчишками хотелось показаться ловким, я поймал палку. Они рассмеялись:, ничего не сказав, спрыгнули с дзота и ушли. Думаю, чего они мне палку кинули!? Вдруг чувствую запах, смотрю на руки, а они все в какашках. Это они так пошутили надо мной.

- Фу! Папа! - Лиза вся сморщилась. - Плохие мальчишки:

- Это на тебя похоже. Пока сообразишь, что к чему, вся в говне: - злорадно усмехнулась Маша.

Мы вышли на заасфальтированную аллею. Белый фонтан:, посередине остов неизвестной фигуры:, можно только рассмотреть чудом сохранившиеся башмаки. Кто украшал собой красивый когда-то фонтанчик?: Тир: - его я еще застала в своем детстве и стреляла, когда приезжала в Балтийск каждое лето. Сейчас только стены: Справа и чуть дальше заросшие бурьяном проржавевшие аттракционы: - карусели, качели-лодки, обычный их набор для маленького городка. Всегда здесь было людно, особенно вечером. Здесь же были танцы. Помню, как Вика, моя сестра, вернулась с этих танцев домой, прислонилась спиной к стене, :глупое голубое платье с <фонариками> на плечах, голову обессилено запрокинула: Все её озабоченно обступили: <Вика, что случилось?>. Блаженная улыбка блуждала на ее лице. <Меня поцеловал парень:> <Тьфу, дура!> - сказала тогда я и побежала к ребятам во двор.

Мы вышли из парка... Опять заброшенные бетонные дзоты, видимо, военных времен береговая линия немецкой огневой защиты. Мы разулись, дальше был песок. Мы шли к морю: везде заросли облепихи, очень много облепихи: под ногами редкими кустами верблюжья колючка, мы шли уже по дюнам, от них шел, как из открытой дверцы огромной печи жар, ногам было горячо, и я взяла Лизу на руки:

Мы, наконец, вышли к морю и удобно разлеглись: Два огромных полотенца-подстилки, естественно, по-русски еда: Когда я была маленькой, то видела, как на пляж некоторые приходили с кастрюлей борща. Обычно это оказывались отдыхающие, приехавшие из Москвы. Борща у нас не было, и кастрюль с борщом я больше никогда не увижу на пляже. А борщ нам заменил в этот день холодный запеченный судак, картошка в мундире, огурцы-помидоры, отварные яйца, два литра сока, термос с чаем и куча конфет , в том далеком году они мне очень нравились. На пляже никого, две девушки легли вскоре неподалеку, вот и всё загорающее население пляжа. Песок белоснежный, в него было небрезгливо лечь без всяких покрывал, зарыться в него, потом отряхнуться, и Вы останетесь чистыми. Спокойное в этот день море - оно только плескалось нешумно у самого берега, дальше только рябь. Дамба далеко слева сунула свой длинный нос в море, маяк на ней - настоящий морской город со всеми причитающимися ему атрибутами: только самый лучший в мире.

Мы осторожно вошли в воду. Конечно, с непривычки холодная. Лиза стояла у кромки воды и никак не могла решиться войти в нее. Я не удержалась и ударила по воде ладонью, брызги разлетелись:

- Папа! Я обижусь, - запищал мой ребенок.

- Давай я тебя возьму на руки, и мы войдем в море вместе: потихонечку, потихонечку, - предложила я.

- Я боюсь. Ты не будешь меня кидать в воду?

- Не буду. Честное слово! - пообещала я.

Я ее внесла в воду, и всё, её невозможно было оттуда вытащить. Всю дрожащую, с синими, как когда-то и у меня в детстве, губами, её все-таки удалось выгнать из воды, и она сразу закопалась в горячий песок.

Я загорала в плавках, точнее, это была нижняя часть купальника, меня тошнило от мужской одежды, и я давно не одевала ее.

- Снимай лифчик, вон, видишь, баба с голой грудью загорает, - услышала я. Одна девушка показывала на меня и убеждала свою подругу тоже загорать с обнаженной грудью.

- Заечкин, тебе надо в купальнике загорать, так будет приличнее, - подняла голову Маша.

- Маш, отстань:

Зазвонил мой мобильный, было необычно видеть, что он работает здесь на забытом далеком пляже.

- Алло! Да:

- Борис, здравствуй! Это Елена Александровна звонит.

- Здравствуйте, Елена Александровна, - <Звонит она мне>, - подумала я, - <Наверное, по работе>. Была она помощницей Корниенко, моего начальника. Вот не везет, везде и всегда не вовремя меня найдут, надо отключить мобильный.

- Борь, завтра в академию Волошин приезжает, это руководитель администрации Президента:

- Да. Знаю.

- Надо бы снять эту встречу ректора с ним: Это ректор вспомнил, что в академии фотограф есть.

Ну, что на это ответить? <Вылетаю самолетом:> Или еще позагорать? Надо же, как не ко времени обо мне вспомнил... и в такую хорошую погоду к тому же. И как он смог вспомнить, видел то меня пару раз. Делать ему что ли нечего, как только сниматься на память? <Увольняться надо: и срочно>, - в который раз решила я.

- Елена Александровна, я сейчас не в Москве, мне срочно надо было прилететь в Калининградскую область по семейным делам:

- Что-то случилось? - спросила Елена Александровна.

Мне очень хотелось придумать, что что-то у меня случилось, что-то экстренное и неотложное, важнее Волошиных и всех ректоров:, но в голову под пекущим мозги солнцем ничего не шло. Вместо этого важнейшего и неотложного <что-то> я длинно и невнятно промычала в трубку:

- Ну, ладно, не в последний раз он приезжает, потом как-нибудь снимешь. Отдыхай. Погода хорошая? - спросила меня она, видимо, прекрасно понимая, что уехала я отдыхать и никого, конечно, не предупредила.

- Нормальная, сегодня солнце, - ответила я. - Вообще, здесь погода быстро меняется, но в дюнах можно каждый день загорать.

Мы попрощались.

- С академии? - спросила Маша.

- С академии, с академии: О-о-ох! - длинно вздохнула я. - Увольняться надо, надо выделить неделю и посвятить её этому. Приеду и займусь. Хватит тянуть. Стыдоба. Ведь предлагала им зарплату мне не платить: Так нет, всё равно платят. И премию эту: Тьфу! Как назло, ежемесячно.

- Жалко. Помнишь, как мы познакомились в ней?

- Помню, - ответила я и замолчала. Это были бессмысленные разговоры, начинающиеся с воспоминаний о нашем знакомстве и заканчивающиеся обязательно воспоминаниями о разводе и кто в этом виноват. Я не виновата - знала я. Я во всём виноват - знала Маша. Лиза, слава Богу, не винила нас, а просто любила обоих. Спорить на эту тему мне не хотелось, и я перевела тему.

- Лиза! - крикнула я своему ребёнку.

- Что? - откликнулась она.

- А ты знаешь, что твой папа утонул в детстве?

- Как утонул? Ты же живой, - Лиза сделала смешное удивленное лицо. Я схватила её за ногу, притянула к себе, обняла и поцеловала.

- Что ты такие мордашки делаешь, Лизуля? Я тебя сейчас зацелую.

- Папа, отпусти, - она обычно всегда начинала вырываться, если я или Маша начинали её целовать. - Почему ты живой, если ты утонул? Ты, как всегда, меня обманываешь.

- Я тебя никогда не обманываю. Сейчас расскажу. Я зашел в воду:, мама была на берегу, Вика тоже, еще какие-то наши знакомые были: На пляж все всегда компанией собирались, и народу на пляже всегда было много. Я не понимаю, почему сейчас никто не ходит загорать и пляж пустой. Я захожу в воду: Слышь, Маш?

- Да, - откликнулась она.

- Захожу в воду, - продолжила я, - а море спокойное-преспокойное. Я захожу по грудку, а раньше в детстве круто считалось зайти по грудку или по шейку:

- А я уже большая, я по шейку запросто захожу. Смотри, - Лиза вскочила и хотела уже бежать к воде.

- Куда!? Ты только вылезла, губы синие. Пока не согреешься, в воду не пойдешь. Подожди, послушай, я дорасскажу. Захожу я по грудку, кричу: <Мама! Я по грудку вошел>. Мама: <Молодец!> Я дальше иду. Захожу по шейку, прямо под подбородок, а море спокойное, но все равно поднимается и опускается, оно меня поднимает, относит чуть-чуть дальше, и опускает, а я уже цыпочками скребусь, а идти не получается к берегу.

- А твоя мама? - Лиза состроила уже другую мордашку, такую же милую и смешную, эта мордашка волновалась за своего маленького папу, сострадала ему и очень хотела помочь.

- Моя мама, это твоя бабушка. Знаешь?

- Да, знаю. Папа, рассказывай давай, - торопила продолжение дочка.

- Ну, вот: Мама, Вика и все остальные сидят и болтают:

- А чего ты, позвать её не мог? - спросила Маша.

- Стыдно было, думал: <Что я маленький что ли?> И еще стыдно, что только что хвастался: <Смотрите, я по грудку:>, а теперь кричу: <Помогите!>.

- Вот тупица! - Маша с равнодушием к моей судьбе доедала рыбу.

- Я только Лизе буду рассказывать, - и отвернулась от Маши. - Меня относит и относит: Я уже понял, что не выберусь на берег сам и что утону. Я смотрю на маму, мне было так обидно, что она не смотрит в мою сторону. <Мамочка, я же сейчас захлебнусь, и ты никогда меня не увидишь, посмотри сюда:> А она сидит в полосатом черно-белом купальнике, кто-то что-то рассказывает, все смеются, а я плачу. Голову я уже подняла ртом вверх. И уже, когда волна находит на меня, глотаю соленую воду и: Потом ничего не помню.

- Папа! А почему ты сейчас живой? Ты же утонул, - Лиза нетерпеливо дёргала меня за руку.

- Я-я-я пришё-ё-л с другого света, - загробным голосом, как в церковным хоре, я страшно протянула эти слова.

- Ай! Боюсь! Мама, спаси меня, - Лиза вскочила и спряталась за Машу.

- В общем, когда увидели, что меня нет, поискали по пляжу, слава Богу, долго не увлекались этими поисками. Дальше, наверное, обычная бабская истерика. И как в кино, недалеко загорал тренер по плаванию, он меня и вытащил. Вообще, весь пляж нырял, искал меня, но вытащил именно он. Вытащили, откачали, я этого уже не помню. Помню только, мама показывает на чужого дядю и говорит: <Вон, видишь того дядю? Пойди, скажи ему спасибо, он тебя спас>. Я подошла, промямлила: <Спасибо>. Вот и всё.

- А если бы ты утонул, меня бы сейчас не было, - неожиданно философски изрекла моя маленькая Лиза.

Мы все дни проводили на пляже, возились с ребенком в песке, строили песочные замки, гуляли вечером по городу и парку, ездили иногда в Калининград, - делать в нем было совершенно нечего. Разрушенный во время войны, бестолково застроенный некрасивыми серыми панельными строениями, его как будто специально обезличили, стерли следы старой жизни, превратили в один из многих сотен безликих российских городов. Сделали это скорее всего без злого умысла, злой умысел - это тоже работа, а работать у нас кто любит? Просто застроили бездарно, ни о чем не думая или думая о человеко-единицах на метр квадратный. Редкими местами выглядывали чудом сохранившиеся форты, или немецкие розовые домишки: Для всех строений советского времени был выбран веселый и, <радующий глаз>, серый цвет - удачная архитектурная находка... Проститутки вечером и светлым днем стояли в разных многочисленных местах Калининграда:, еще страшнее, чем на Ленинградском шоссе в Москве. Кроме страшных, но все-таки кому-то нужных мордашек, эти девочки имели самый высокий процент ВИЧ-инфицированных по России, но это не останавливало их клиентов пользоваться их услугами, удивительный героизм проявляли они, испытывая судьбу.

Еще одно чудо нашего административного порядка - и в Калининграде, и в Балтийске частным лицам запрещалось продавать рыбу. Почему? Почему в приморских городах, где испокон веков для некоторых это являлось небольшой статьей приработка, где любой человек, пришедший на базар, ожидает увидеть ряды со свежей рыбкой, нельзя её продавать? В Балтийске не было никаких производств и промышленных предприятий, соответственно и рабочих мест достаточных для всех. Если человек не военный или не ходит в море на корабле, то шансы устроиться на работу были почти нулевыми. Молодые парни почти все занимались извозом на старых начала восьмидесятых <мерседесах>, привезенных за копейки на местных кораблях. Занятие извозом было непростым бизнесом в городе Балтийске - городе, в котором везде можно дойти пешком. А рыба была источником дохода как раз пожилых людей, выходящих в залив на стареньких катерах. Но кого у нас интересуют пенсионеры? Зачем им вообще деньги? Наловили рыбу, ешьте сами. Я уже не помню официальную причину этого запрета, но при любой он выглядел идиотизмом и вызывал возмущение.

Рыба, конечно, была. Наш замечательный русский человек, в данном случае, традиционно забитый и послушный наш пенсионер и в этот раз справедливо <положил> на умные власти. Ведро с рыбой стояло под каждым базарным прилавком, но теперь надо было спрашивать: <Судачек свежий есть?> <Есть>. <А угорь копченный?> <Есть>. Все было, но, как и при советской власти <из-под полы>. Жизнь регламентировала не отъевшаяся, уворовавшая у бедного старика власть:, а море, дающее щедро рыбу: и спрос на нее.

- Джон, привет! - вообще его звали Вовка, но прилепившаяся в детстве кличка так и осталась с ним до вот уже почти сорокалетнего возраста. Он был старше меня.

- Борис, ты что ли? - Джон испуганно посмотрел на меня, смутился и даже покраснел. - Тетя Нонна если бы не сказала, что ты приехал, то я бы тебя и не узнал.

- А ты совсем не изменился, - ответила я.

Это было неправдой, Джон неожиданно для меня выглядел совсем взрослым и уже немолодым мужиком, с зубами у него была какая-то проблема, части их не было, другая - пожелтевшая, покоричневевшая выглядывала из его смущенной улыбки пугающей иллюстрацией из учебника по стоматологии: Но даже с такой гнилой улыбкой из триллера Джон сохранил свое особенное обаяние и выглядел симпатичным мужчиной, я удивилась, что он до сих пор не женат и так ни разу и не был.

Вечером они с Андреем Штепой повели нас в местный бар, потом мы перебрались в другой, потом еще: Они не давали мне расплатиться, я совала им деньги. <Нет, ты наш гость>, - говорили они. Денег я получала гораздо больше, чем они вместе взятые. Мне было неловко, я понимала, что для них это серьезные затраты. Потом я увидела, как Джон подошел к своему знакомому за соседним столиком и взял у того деньги взаймы, - деньги у них закончились, а они все равно не хотели их брать у меня. <Вот, настоящие русские мужики!> - подумала я. Я тут же завершила наши походы по злачным достопримечательностям Балтийска, сунула Джону деньги в карман, и мы с Машей пошли домой спать.

* * * * *

Шесть часов утра: Звонок: Инстинкты и интуиция, как у животного, боюсь самого страшного, рука берет трубку и дрожит.

- Заечкин! - Маша плачет в трубку: Еще на что-то надеюсь. - Мама твоя умерла.

Растерянность и страх парализует меня. <Не может быть:не может быть:не может быть:>

- Заечкин, алло! Ты слышишь? Чего ты молчишь? Инна Ивановна сейчас позвонила: Алло!

- Не может этого быть: - вырывается вслух: <не может быть:не может быть:>, - в парализованном сознании одна фраза.

- Езжай срочно. А то сейчас приедут, заберут её.

Ехать? Я очнулась. Да, надо ехать. Может быть, она просто без сознания? Инна Ивановна почти слепая, разве можно ей доверять. Надо срочно ехать и вызвать скорую. Скорую!: Я вскочила с кровати.

- Скорую вызвали? Надо скорую срочно вызвать.

- Заечкин, приезжала скорая. Умерла она. Это врачи со скорой сказали об этом. Констатировали смерть:

Ноги подкосились, я упала на диван. <Не может этого быть: Мамочка, прости: прости меня: Как же так? Еще совсем не старая: я к тебе так долго не приезжала: пыталась этим добиться, чтобы ты легла в больницу: ты умерла одна: никого не было рядом: Нет!!!>

- Нет!!! - кричала я. - Нет!!! - я кричала и плакала. К потере бабушки все были готовы. Эта потеря: <Нет!!! Не может быть:> Я опять села. Я кусала губы и часто мелко дышала: <Нет!!!>

- Заечкин, надо ехать.

- Да, да, да: - было тяжело дышать, во рту сухо. - Как это произошло?

- Она почувствовала себя плохо, позвонила Инне Ивановне. Пока та одевалась спуститься к ней, мама твоя еще раз позвонила ей и сказала, что умирает.

Боль: боль: боль: какая боль: Я плакала, я ничего уже не могла сделать. Почему такое произошло? За что?

- Инна Ивановна спустилась, а мама лежала уже мертвая. Она вызвала скорую, они приехали, сказали то же самое:, - Маша продолжала рассказывать, подробности не оставляли никакой надежды. Слезы высохли, внутри пустело - защитная реакция сознания на большое горе.

- Я выезжаю, позвоню.

- С тобой поехать?

- Оставайся с Лизой.

Я встала, оделась, села в машину. <Почему?> - думала я. - <Может быть, это сон? Реальный, как обычно это у меня бывает, но сон?: > - я на всякий случай ущипнула себя за руку и опять расплакалась. Все происходило на самом деле. Я ехала и вспоминала свою последнюю встречу с мамой:

Неожиданно позвонил Тугов.

- Алло! Здравствуйте! Это Тугов, я участковый врач Вашей мамы.

- Да, здравствуйте! Что-то случилось? - на душе заскребли кошки.

- Пока нет. Мне телефон дала Ваша мама, я её об этом попросил. Ей надо срочно ложиться в больницу, а она не хочет. Я не могу её убедить, поэтому и звоню Вам. Вы должны на неё как-то повлиять:

- О-о-й! Я каждый день ей об этом говорю. Я не знаю, что с ней делать. А что с ней? Какой диагноз? Что-то с онкологией?

- Я не могу сказать сейчас точно, ей надо обследоваться. Но у неё очень нехорошие симптомы, очень нехорошие. Печень увеличена, живот вздут, температура повышена. У нее, вероятно, асцит. Видимо, что-то еще. Не знаю.

- А прогнозы?

- Если она не ляжет в больницу, то, смотря на сегодняшнюю картину, я думаю, Ваша мама может умереть.

- Всё настолько серьёзно? - испугалась я.

- Да, ей надо срочно ложиться в больницу, постарайтесь убедить её в этом.

- Хорошо, спасибо Вам огромное. Я еду к ней сейчас. Спасибо Вам, что позвонили, спасибо.

Меня удивила такая забота Тугова, я была ему искренне благодарна. Моя бабушка почему-то не вызвала у него желания ей помочь даже в пределах его небольших врачебно-участковых обязанностей.

Я развернулась и направилась в Тушино: Что делать с мамой? Она упорно не хотела ложиться в больницу. Насколько оправданы и серьёзны опасения Тугова? Своими прогнозами он меня напугал, но уговорить маму лечь в больницу пытались почти год все её близкие:

Слева и чуть впереди от меня, резко затормозив, взвизгнул автобус, в этот момент, не успев остановиться, ему в <задницу> въехала старая белая <тойота>. Тормозил автобус перед красным светофором, все другие машины остановились тоже, <тойота>, видимо, была увлечена не дорогой и, сильно разбитая, стояла теперь воткнутая передней своей частью под высокий корпус автобуса. Я тоже остановилась перед вставшим передо мной маршрутным такси. Пострадавший автобус был не простым, автобус был <ПАЗом>, оказывающим услуги похоронных перевозок. Женщины в черных платках смотрели в окна, лица заплаканные, за ними, видимо, гроб - его не видно. Кто в нем? Чей-то сын, отец или мать:? На боку автобуса реклама похоронного агентства и телефон: <791 13 :>. <Надо же! Ехать хоронить и попасть в аварию! Вот не повезло! Полдня, наверное, просидят в автобусе с гробом, дожидаясь ГИБДД>, - подумала я тогда. А ещё холодом меня обдала мысль: <Это мне знак? В момент аварии я думала о маме и о том, что сказал мне Тугов: Знак это или нет? Если знак, то очень нехороший:>, - я перекрестилась и поехала на зеленый свет подальше от этого переполненного чужим горем автобуса.

Наша квартира, мама сидит на синем кресле, ноги под себя, в руке дымящаяся сигарета, на такого же цвета диване умерла моя бабушка, диван и это кресло принадлежали одному гарнитуру:, на месте бабушки лежит теперь кошка. На половине квадратного журнального столика сковородка с жареной картошкой, сбоку от нее с трудом уместился большой зажаренный кусок мяса, еще на столе полная тарелка селедки, - всё, чтобы помочь желудочным кровотечениям, которые неожиданно случались у мамы уже не раз. На второй половине стола - разложенные карты, я пришла, мама кому-то гадала по телефону. Гадала она всем и всю свою жизнь, то ли правду говорила, то ли она такая черненькая была, как цыганка, и вызывала этим доверие. Была она в своего отца, моего деда, он, говорят, был чернющий и смуглый, как настоящий араб. Всё свое детство помню: <Изольда, погадай! Что будет:?>, дальше следовал интересующий вопрос. Никто не мог уйти без этой просьбы.

- Мама! Ты опять! Сколько курить можно? В больницу надо ложиться, а ты выкуриваешь по две пачки:, - высказала я с порога привычное своё возмущение её курением.

- Отстань, тебе не понять этого. Лучше помру с удовольствиями, чем мучаясь.

- Да: Мне действительно этого не понять:, идиотизм я никогда не понимаю. Тебе говорит врач, надо бросать курить, сидеть на диете, ты куришь еще больше и ешь жареное, острое и жирное. Зачем ты картошку поджарила? Сварила бы кашу на ночь:

- Я не ем кашу.

- Ты как маленький ребенок, только я заставить тебя не могу.

- Отстань.

- Только что звонил Тугов, сказал, что тебе надо срочно ложиться в больницу.

- Все-таки позвонил: Не хотела давать ему твой телефон:

- Тугов оказался нормальным мужиком, не хочет еще одной смерти. Он мог бы мне не звонить, это не входит в его обязанности.

- Ай! - мама махнула рукой.

- Я поражаюсь твоей глупости. Он сказал, если ты не ляжешь в больницу, то ты умрешь. Тебе понятно? - в глазах мамы мелькнул страх. И я продолжила её запугивать. - Мама, ты хочешь слечь, как бабушка? Ей девяносто два года было или девяносто три. А тебе сколько? До чего ты доводишь свой организм? Тугов сказал, надо срочно обследоваться, что дела плохи.

- Ладно, праздники пройдут, тогда лягу.

- А праздники тут причем? Ты на демонстрацию собралась? Он сказал, ложиться надо срочно, что состояние твоё очень серьёзное.

- До праздников не лягу. Лучше скажи, как Маша и как Лиза? - мама перевела наш разговор на другую тему.

- Нормально. Только ты зря уходишь от разговора о больнице, я от тебя не отстану. Если врач звонит уже родственникам, то это, значит, всё очень серьёзно.

- Маша работает? - невозмутимо спросила мама, не замечая моих слов.

- Я её приглашаю, как стилиста на съёмки. Она деньги за это получает.

- А что она делает?

- Ну, как парикмахера и визажиста её приглашаю - прически она делает и красит: мэйк-ап: ну, лицо то есть: Тебе же уже рассказывали об этом.

- Изменилась она, - сказала мама задумчиво. - Была такой девочкой доброй: Почему она обозлилась на весь мир? Я с ней разговаривала по телефону, она про тебя гадости говорила: Мне не нравится это.

- Ладно, мам. Мы развелись, она злится. Не обращай внимания.

- Ох! - мама вздохнула. - Переживаю я за тебя.

- Не переживай.

- А с Катей у тебя как?

- Скорей всего никак. Иногда вроде ничего:, но мы не поженимся, если ты это имеешь в виду. Уже пережили свои страсти.

- Но она тебе нравится?

- Как женщина, она мне нравится больше: э-э-э:, - я закатила глаза к потолку, не зная с чем адекватно сравнить мой интерес и мою симпатию к Кате, в сознании нагло вылезли, растолкав другие словосочетания, напыщенные фразы - <больше жизни>, <больше всего на свете>: Не то: глупость какая-то! Нужную я не нашла. - Короче, нравится: Нравится, но этого мало для совместной жизни.

- Жалко, что у вас ничего не вышло, - мама глубоко затянулась и загрустила.

- Жалко: Или не жалко. Не знаю. Бог даст - будет ещё любовь, морковь и всё остальное.

- Лучше уж тогда любовь: Может быть, поешь картошечки с селедочкой?

- Не-е! Я поел. Тугов позвонил, и я сразу заехал к тебе.

- Ай!: Его слушать: - мама опять с раздражением махнула рукой.

- Мама, ты уже два раза чуть не умерла, скорая вовремя приезжала. Такие кровотечения неожиданные у тебя! Ложись, обследуешься, подлечишься:

- Не хочу сейчас, - мама потушила выкуренную сигарету, бросила в пепельницу и сразу вытащила из пачки другую. Я с ненавистью посмотрела на витиеватые золотые три буквы в центре сигаретной пачки - <ЯВА>. Эти сигареты вот уже двадцать лет усердно помогали испортить мамино здоровье, портило её здоровье и многое другое, но на своем участке фронта <Ява> знала своё грязное дело, после всех флюорографий маму обязательно вызывали делать её ещё раз, а потом посылали в тубдиспансер, где после обследований оказывалось, что она имеет просто затемнения в лёгких от чрезмерного курения.

- Ну, что за упрямство, мама? А когда захочешь? Я тебя в больницу отвезу на машине, навещать буду.

- Ладно, всё. Не лягу я сейчас. Я Светлане Михайловне обещала позвонить, догадать ей, а то поздно будет.

- Я не знаю, что с тобой делать: Ладно, звони мне, если что. Я заеду после выходных, - я её поцеловала и уехала.

Я поехала в студию, и сразу позвонила Вике, моей сестре, в Нью-Йорк. Нажаловалась на маму, что она не ложиться в больницу, рассказала о том, что сказал Тугов. <Сейчас я ей позвоню и перезвоню сразу тебе>, - сказала Вика и через полчаса она мне перезвонила.

- Я не знаю, как ей ещё объяснять. Я час её уговаривала, она заладила одно и то же - <после праздников:>. Я поругалась с ней и бросила трубку.

- Так ляжет она или нет? - уточнила я.

- Нет, сказала, не ляжет, - и я увидела, как моя сестра в Нью-Йорке беспомощно развела руками.

- Тьфу ты, чёрт! - выругалась я. - О-о-х: Что делать?

- Ладно, буду ещё звонить ей. Постарайся её убедить.

- Как!? Тугов не только сейчас звонил и напугал так. Он уже давно маме говорил, что ей надо в больницу. Я несколько месяцев её уговариваю. А то ты не знаешь! - я тоже развела руками.

Я попрощалась с Викой и надолго уставилась в окно. В мамину смерть я не верила, хотя понимала, что в больницу маме срочно надо ложиться. Один раз её удалось уговорами и различными давлениями заставить туда лечь. Это была больница в Пехотном проезде. Но в ней не было лекарств, в ней не было даже обыкновенного димедрола, нормальных условий там не было тоже, обыкновенная грязная совковая больница, в которую заходишь с опаской и брезгливостью. Мама дала мне список лекарств, которые нужно было купить. Димедрол в инъекциях в аптеке не хотели давать, я долго объясняла, что в больнице его нет, а рецепты в больнице не дают, тогда бурча, пожилая женщина-провизор всё-таки дала мне его в аптеке на улице Рыбалко. Но режим и щадящее питание делали свое дело, за неделю мама стала чувствовать себя лучше. И: это отделение в больнице закрыли на ремонт. После этого убедить её лечь еще раз в больницу уже никому не удавалось.

Я подъехала к подъезду. Я ещё на что-то надеялась. Может быть, мама разыгрывает меня, может быть, она специально попросила Инну Ивановну позвонить, чтобы я приехал. Мы поругались с мамой, не буду писать о причинах, больница только одна из них. Тогда они мне казались справедливыми, тогда мне казалось это правильным. Я ей поставила ультиматум, - приеду только затем, чтобы отвезти в больницу. Звонила я ей каждый день, но подло и упрямо не заезжала, требуя её согласия на немедленную её госпитализацию. Может быть, мама жива-здоровехонька и просто хочет меня увидеть?

Я вошла в квартиру. Дверь открыта - никого нет. Заглянула в <большую> комнату - пусто, сердце замирает, иду через кухню в маленькую комнату. Смерть: Она опять была здесь. Я остановилась в дверях, опять страх и растерянность: и вопрос - <Почему?: Почему?: За что?:>

Мама на разложенном много лет назад диване, его никогда не собирали в этой комнате. Задранная ночная рубашка, трусы спущены: Я всегда не понимала значения этого действия, - зачем скорая помощь при осмотре мертвых их снимает, ещё больше не понимала, почему они без уважения к умершим оставляют их спущенными: небрежно, некрасиво, не оставляя возможности покойному выглядеть достойно. Подхожу, одеваю трусы, опускаю ночную рубашку. Рот открыт, кончик языка выглядывает. Вспоминаю, что бабушке после смерти, чтобы не открывался рот, обвязывали голову платком под челюстью, говорили, что если труп закоченеет, будет трудно его закрыть. Делаю то же самое. Пытаюсь завязать платок кругом, одновременно пытаюсь убрать язык в рот. Ничего не выходит: Потом всё-таки удается, но вся моя забота уже никому не нужна: <Поздно, слишком поздно спохватился ты, сын:>

Мама лежит безучастно, форточка открыта и тело холодеет. Накрываю маму одеялом, целую, сижу рядом. Боль и растерянность: боль и растерянность: Приходит Инна Ивановна, пересказывает, что я уже и так знаю: она пересказывает, пересказывает: Меня не интересуют подробности, я не слушаю и не слышу, я наедине с мамой: Смотрю на неё, держу её за руку, последние минуты, когда мы рядом: Чувство вины перед ней растет, разрастается, заполняет всю мою душу, чувство вины перед мамой останется теперь со мной навсегда: Боль и чувство вины: боль и чувство вины:

Приезжает труповозка: два молодых парня: даю им денег: кивают головой: носилками служит им грязное полотнище, деловито и быстро заворачивают маму с простынями и одеялом: наклоняюсь, целую и плачу. Уносят через узкий заставленный коридор. Остаюсь в комнате, на пианино как будто забытая часть мамы - её зимняя шапка, она стоит одетая на большую вазу и смотрит на меня, я плачу уже истерично и навзрыд и долго не могу успокоиться: Хожу по опустевшей квартире, и плачу, и плачу: Сколько счастливых лет прожито здесь.

Со Смертью в сговоре бизнес, звонки с ритуальных агентств уже через час. Всё схвачено у мрачной обслуги Смерти, из поликлиники информация за деньги поступает в агентства похоронных услуг - и звонки, звонки: И целая цепочка необходимых процессуально-организационных действий, которые помогают отвлечься, забыться: Приехал участковый и какой-то местный оперативник, составили протокол. Затем надо ехать в районную поликлинику за какими-то справками. Приехал Игорь и помогал мне. Еще один звонок из бюро ритуальных услуг с названием, как издевательство и насмешка, - <Формалин>: Молча, не отвечая, кладу трубку: Вспоминаю разбитый похоронный автобус - всё-таки это был знак: Пренебрегла я им: Автобус перед глазами: перед глазами и телефон на его боку: <791-13 :> Набрала, сделала заказ, положила трубку.

Морг на Салям Адиля. Машину не пускают, охранник не просит, а грубо вымогает стольник за каждую машину, плачу за все и въезжаем. Знакомый <ПАЗик> уже стоит у входа в морг. Та же реклама и тот же телефон на борту: Тот же этот автобус: или другой?

Маму, как и бабушку, тоже не узнаю, не узнает никто. Лицо вытянулось до неузнаваемости: Все встали вокруг гроба, плачут: Везем в Митинский крематорий. Большой, несколько входов, всё без очереди. Зал, опять люди вокруг гроба: Светлана Михайловна начинает истерично кричать, причитать, обвинять меня, что меня не было рядом: что я не приезжала: Всё так: Стою, молчу, слушаю - всё справедливо: Любовь Борисовна, очень полная женщина, мамина подруга с незапамятных времен и моя воспитательница в детском саду - <Это моя любимая женщина>, - называла я её тогда, резко обрывает её, защищает меня. Светлана Михайловна замолкает. Всё справедливо, но криками она надоела, последние минуты хотелось никого не замечать. Музыка: и гроб уезжает в раскрывающиеся дверцы:

Дома поминки. Всё подготовила приехавшая тётя Нонна, ей помогли мамины соседи. Людей много, как и когда-то при жизни, - старые знакомые, давно не звонившие: Приехали многие: Тесный дом наполнился гостями: Мама гостеприимно прощалась с ними: Отец не приехал. Я позвонила ему: <Послезавтра похороны:> <Я нужен?> - испуганный голос, малодушный вопрос. <Нет>, - я опять уже плакала и молча положила трубку. И он не приехал. Я долго не могла простить ему это и полгода совсем не звонила ему. Да, он давно развелся с мамой; да, у него давно другая жизнь и другая женщина - хорошая и интеллигентная:; наверное, и, дай Бог, ему с ней хорошо, но никто не покушался на эту его жизнь, никто не покушался на его новую жену. Речь шла о последнем долге перед женщиной, которую он когда-то считал любимой, которая родила ему двоих детей, больше никто не одарил его этим, мы с Викой были единственными его детьми. Смалодушничал отец, не по-мужски поступил: не пришел: Я простила ему эту слабость. Их отношения с мамой - это всё-таки их отношения. Отец остался отцом, другого у меня нет, я люблю его, и по-прежнему им горжусь.

Через несколько дней мне выдали урну. В окошко мне высунули её, быстрыми движениями открыли крышку, показав содержимое. Зачем? Сероватого цвета пепел: Похоронная тетка с неизвестной целью ловким цирковым движением встряхнула урну и закрыла крышку. На пепел у меня оказалась аллергия, ни на что у меня её нет, на пепел, оказалось, есть. Я доехала до студии, - нос заложило, глаза воспалились: В этот же день мы с тетей Нонной захоронили урну на Востряковском кладбище.

* * * * *

Жизнь моя замерла: Рябь: зыбь: туман над болотом:

утопающие ноги в песке: духота:

Она текла самотеком: Куда? Я задавала себе этот вопрос: Но многие вопросы последнего времени не имели ответа: И я перестала их задавать.

Я не привыкла жить одна: я не привыкла жить без своего дома: я не привыкла жить без любви: Всегда это у меня было, и сейчас всё это выпорхнуло из моих рук. Тяжелые потери близких и самых дорогих мне людей убивали меня, моё сердце не вмещало в себя столько боли, земля высыхала и трескалась у меня под ногами, я стояла посреди огромной пустыни: и вокруг никого.