Множество наркотиков, которые захватили сегодня мир, были ещё не так широко распространены на момент смерти Юнга. Поэтому Юнг был всего лишь поверхностно знаком с эффектами мескалина (в частности, по описанию Олдоса Хаксли) и только знал, что такие фармацевтические препараты начали привлекать внимание в психотерапии. В письме, датированном апрелем 1954 года, он признавал, что недостаточно знаком с психотерапевтическим значением таких препаратов для невротических и психотических пациентов, чтобы быть способным вынести исчерпывающее суждение. С другой стороны, он был глубоко озабочен нашей современной тенденцией использовать такие открытия из праздного любопытства, без признания растущей моральной ответственности, которую мы берём на себя:

Это на самом деле ошибка нашей эпохи. Мы думаем, что достаточно открывать новые вещи, но мы не осознаём, что большее знание требует соответствующего развития нравственных принципов. Радиоактивные облака над Японией, Калькуттой и Саскачеваном указывают на прогрессирующее заражение глобальной атмосферы. <…>

Я абсолютно недоверчив в отношении «настоящих даров Богов». Вы дорого платите за них. Бойтесь данайцев, дары приносящих.

Наркотики (гашиш, мескалин, ЛСД, опиум, героин), говоря в общем, вызывают расстройство восприятия, другими словами, нарушение сознательного синтеза и перцепции гештальта (в терминах гештальт-психологии), и, таким образом, служат причиной появления нормальных перцептивных вариантов — бесчисленных оттенков форм, значений и смыслов, которые обычно остаются сублиминальными. Главным образом это означает обогащение сознания. Мы входим в контакт со «сферой, где делается краска, расцвечивающая мир, где создаётся свет, который делает великолепным блеск рассвета, линиями и формами всех фигур, звуками, которые пронизывают вселенную, мыслью, которая освещает тьму пустоты.» Это опыт коллективного бессознательного. Если бы этот опыт был даром Божьим без какой-либо скрытой червоточины, тогда это бы означало огромное обогащение, расширение сознания, которыми мы, естественно, очарованы. Но именно это расширение и обогащение сознания делают интеграцию и моральную оценку того, что мы видим или слышим в данном состоянии, невозможным. Поэтому Юнг говорит:

Если вы слишком бессознательны, большим облегчением является узнать хоть немного о коллективном бессознательном. Но вскоре возникает опасность узнать больше, потому что человек не учится в то же самое время тому, как сбалансировать узнанное при помощи сознательного эквивалента. <…>

Возможно, есть несчастные жалкие существа, для которых мескалин был бы ниспослан небом без ядовитой примеси вреда.

Мир коллективного бессознательного, который первым и без наркотиков обнаружил Юнг, в самой своей сути, как примордиальное творческое основание в каждом человеке, является чем-то живым, что не позволит себе быть порабощённым без адекватной ответной реакции. По этой причине меня долгое время занимал вопрос о том, как само бессознательное реагирует на приём наркотиков. Что сны зависимых людей говорят нам об этой проблеме? Молодой человек, например, который занимался контрабандой героина и часто также принимал ЛСД, увидел следующий сон:

Я нахожусь на Таити, на залитом солнцем пляже. Я построил себе небольшую соломенную хижину под пальмами и живу за счёт рыбалки в море. Всё вокруг волшебно красиво. Внезапно приходит огромная штормовая волна и смывает всё в море. Меня засасывает под воду, и я вижу себя в глубинах моря, стоящим перед большим письменным столом, за которым восседает «Властелин Моря». Он представляет собой гигантский португальский кораблик который зло смотрит на меня, и меня осеняет, что это именно он наслал на меня шторм. «Да», — говорит он, «я зол на тебя и собираюсь полностью тебя уничтожить.» После этого я просыпаюсь в шоке.

Магическая, первобытная земля невинности на фоне райской красоты природы, с её счастливой жизнью, лишённой обязанностей, — вот то, чего на самом деле ищет употребляющий наркотики. Он там один, без социальных или эмоциональных человеческих обязательств. Ранее в нашей культуре такими были военные дезертиры, которые на самом деле совершали побег в подобные страны. Тем не менее, «Властелин Моря» находится из-за этого в ярости. Большая, круглая медуза является тем, что Юнг описал как мандалу, символ Самости, другими словами, высший регулирующий трансперсональный внутрипсихический центр. И этот божественный проводник души зол на сновидца и хочет уничтожить его. Таким образом, бессознательное негативно реагирует на безответственное проникновение в его сферу. И действительно, вскоре после этого сновидец обанкротился (буквально пошёл ко дну) и погиб.

В другом случае можно было наблюдать немного иную картину. Молодой человек, у которого была ужасающая ситуация в семье, регулярно принимал ЛСД. Он был, вероятно, одним из тех «жалких созданий», упомянутых Юнгом, которым наркотики не наносили вреда. В любом случае у него всегда были «хорошие трипы» без очевидных неблагоприятных последствий. Но так как это всё равно не решило его проблему, он обратился к анализу, который постепенно и ответственно направил его к миру по ту сторону. В этот момент он решил снова принять ЛСД. У него не только случился «плохой трип» с похожим на психоз тревожным состоянием, но и после этого трипа у него началось нервное подёргивание головы, которое сохранилось в течение нескольких месяцев и ужасно его пугало. Очевидно наркотические трипы теперь каким-то образом стали нелегитимными, теперь, когда он знал о лучшем способе обращения к бессознательному. И бессознательное само отпугнуло его, что привело к благоприятным последствиям. Он никогда больше не принимал ЛСД, он удовлетворительным образом внутренне развивался и стал жить своей жизнью.

В следующем случае снова возникает новая картина. Обсуждаемый человек — молодая женщина, высоко одарённая художественно, но со значительными психическими ограничениями, вызванными укоренёнными традиционными взглядами. Однажды из любопытства она приняла ЛСД. После этого ей приснилось, что у неё был прелестный трип, но теперь ей надо принять другой подход. Она увидела своего аналитика, стоящего перед ней в игривой шутовской шляпе. Бессознательное очевидно говорило ей, что ей нужно больше креативного «дурачества» и что она должна достичь этого при помощи анализа (по этой причине в её сне именно у аналитика был шутовской колпак), а не только с использованием наркотиков. Наркотики несомненно открыли перед ней сферу безусловного опыта, однако теперь этому нужно сознательно и морально последовать.

Врач, который принял ЛСД ради эксперимента и который впоследствии много размышлял над своим опытом, так как был поражён странными изменениями личности в период интоксикации, увидел следующий сон:

Я стою на красивой широкой равнине. Надо мной в небе я вижу облака странной, фантастической формы. Передо мной находится круглый, очень глубокий колодец. Я смотрю вниз и вижу те же фантастические облачные структуры в воде. Затем я осознаю, что это мой долг и, следовательно, вопрос жизни и смерти, добыть ведро и набрать этих облачных структур, которые абсолютно реальны, из скважины. Я просыпаюсь в поисках ведра.

До сих пор человечество всегда проецировало свои внутренние психические содержания на небо как «знаки свыше». Однако теперь сновидец уловил подобные знаки в глубинах своей собственной психики. Содержания оказываются более не только размышлениями, как можно было бы подумать, но у них есть своя собственная реальность. Нужно извлечь их из скважины и творчески работать с ними, в противном случае они очевидно станут опасными в некотором роде. Вряд ли можно передать, что здесь поставлено на карту, лучше, чем делает этот сон. В том же самом процитированном выше письме Юнг пишет:

Я только знаю, что нет никакого смысла в желании узнать о коллективном бессознательном больше, чем человек получает из своих снов и интуиции. Чем больше вы узнаёте об этом, тем больше и тяжелее становится ваше моральное бремя, так как бессознательные содержания трансформируются в ваши собственные задачи и обязанности сразу же, как только становятся осознанными. Хотите ли вы увеличить своё одиночество и непонимание окружающих? Хотите ли вы обнаружить всё больше и больше сложностей и увеличивающихся обязанностей? У вас и так их достаточно. Если однажды я смогу сказать, что я сделал всё то, что, как я знаю, я должен сделать, то тогда, возможно, я должен реализовать законную необходимость в принятии мескалина. Но если я должен принять его сейчас, то я не был бы уверен в том, что я не принял его из чистого любопытства. <…> Дело тут вовсе не в том, чтобы знать всё о бессознательном или понимать его, и история здесь не заканчивается; напротив, это то, как и где вы начинаете понимать реальный путь.

Таким образом врач, о котором идёт речь, теперь должен учиться сознательно тому, как освободить себя от семейной обусловленности и как творчески развить содержания психических глубин при помощи упорного труда. «Трип» показал ему цель, однако же сон настаивал на её достижении при помощи творческого процесса.

Наконец, вот такой сон принадлежит употребляющему тяжёлые наркотики молодому человеку:

Я один на лодке в море. Солнце светит ярко, и поверхность моря полностью покрыта великолепными цветами, распространяющими вокруг себя ошеломляющий аромат. Я погружаю мою руку в воду, и когда я снова вытаскиваю её, в определённой точке она застревает под водой, она исчезает! Вода поглотила её, и теперь она представляет собой не более чем обрубок! Когда я в ужасе смотрел на неё, моя лодка перевернулась, и я проснулся с криком страха.

Сновидец вышел в море — в коллективное бессознательное. Великолепные цветы символизируют красоту и сладость опыта наркотиков. «Морфий даёт мне такие сладкие сны», — часто любил повторять он. Но — и это то, что сон показал ему, — за этим таится смертельный распад, аннигиляция личности и жизни!

Нельзя сказать яснее, чем это сделало бессознательное здесь, что именно означает использование морфия. В конце концов этот сон — не реакция моралиста, а скорее послание трансперсональной основы психики.

В наши дни признано, что опыт наркотиков является заменой дионисийского опыта Божественного. Христианский образ Бога утратил свою эффективность для множества людей, и таким образом объективная психическая сила или энергия, которая раньше тратилась на него, оказалась свободной. «Бога» больше не найти снаружи. Нашим научным интеллектом мы лишили внешний мир его души. Юнг, однако, подчёркивал, что у этого есть определённые психологические последствия:

Материалистически заблуждения были поначалу неизбежными. Коли трон Господень не удаётся найти среди галактик, то Бог никогда не существовал — таким был вывод. Второй неизбежной ошибкой был психологизм: если Бог и представляет собой нечто, то он должен быть иллюзией, возникающей из неких мотивов, например, из воли к власти или вытесненной сексуальности.

Вследствие этого человек, для которого «Бог умер», как правило сразу же падёт жертвой инфляции, другими словами, он оказывается в раздутом диссоциированном состоянии, в котором ощущает себя «новым Богом», что показал нам пример Ницше. Или же он будет захвачен каким-то желанием или жаждой, тем, что будет проявлять тот же уровень интенсивности, какой до этого был у образа Бога.

Здесь следует отметить, что одурманивающие вещества — не единственная опасная зависимость в наше время. Другая опасная форма зависимости — идеологическая одержимость, которая может сделать человека таким же «пьяным», самодовольным и диссоциированным, как и наркотики, и, кроме того, которая вводит его в заблуждение в желании навязать свои идеи обществу через силу. Энергия, которая до этого вкладывалась в идею Бога, вливается в идеологическую, политическую или социальную доктрину, в которую затем фанатично верят. К этой форме одурманивания, как правило, обращается экстраверт, тогда как интроверт предпочитает гнаться за внутренними образами с помощью наркотиков. Опасность в обоих случаях заключается в отсутствии духовной свободны личности, которая захвачена превосходящими бессознательными фантазиями. Юнг говорит:

Самый сильный и, следовательно, решающий фактор в любой индивидуальной психике требует той же веры или страха, подчинения или преданности, которых и Бог мог бы потребовать от человека. Всё деспотичное и неизбежное является в этом смысле «Богом», и оно становится абсолютным, если только, в связи со свободно принятым этическим решением, человек не преуспеет в выстраивании против этого естественного феномена позиции, в равной мере сильной и непреодолимой.

Это противопоставление будет соответствовать свободному выбору при помощи морального решения в пользу духовного Бога, который опытным путём воспринимается внутри собственной психики. «Человек волен решать, должен ли «Бог» быть «духом» или же естественным феноменом, наподобие тяги морфинистов, и, следовательно, действует ли «Бог» как благотворная или как разрушительная сила.» Этот Бог, в конечном счёте, будет тем неизвестным, что Юнг назвал Самостью. Служение ему не приводит к эгоцентризму, но напротив, это самоограничение, при помощи которого можно избежать инфляции и диссоциации. Служение Самости — это долгий, тяжёлый труд на самого себя, но тот, который вознаграждается, по достижению внутреннего богатства психики, проявляющей себя в нём, и это единственная одержимость в нашем нестабильном мире, которая не может быть отнята у нас.

Человечество часто приходило к новому пониманию через ошибки. Мне кажется абсолютно понятным и более чем простительным, если много людей в молодом поколении не способны выносить интеллектуальную пустоту и бездушие нашей технической «не-культуры» и поэтому прибегают к наркотикам. Однако затем для каждого из них наступает час истины, когда он должен решить, хочет ли он навсегда застрять в этой бессмысленности или же преодолеть её как будто врата и двинуться дальше к великому делу объективного самопознания.

6. Для Зигмунда Фрейда, как это хорошо известно, это всего лишь «архаически остатки».