«Наибольший интерес в моей работе —» — пишет Юнг, — «это не забота о лечении неврозов, но, скорее, подход к нуминозному. Но факт в том, что обращение к бессознательному — это и есть настоящая терапия, и в той мере, в какой ты получаешь нуминозный опыт, ты и избавлен от проклятия патологии. Даже сама болезнь приобретает нуминозный характер.» В этой цитате сказано всё об огромной важности юнгианского анализа. Если невозможно установить отношения с нуминозным, то никакое лечение не возможно; большее, на что можно надеяться, это улучшение социальной адаптации. Но тогда что же остаётся делать аналитику? Юнг выражал своё мнение по этой теме в письме следующим образом:

Так как невроз — это проблема установки, а установка зависит от или укоренена в определённых «доминантах», говоря другими словами, первичных и высочайших идеях и принципах, проблема установки может быть названа религиозной. Это подтверждается тем фактом, что в снах и фантазиях религиозные мотивы возникают с ясной целью регуляции установки и восстановления нарушенного равновесия. <…> Я наблюдал, например, что, как правило, когда «архетипические» содержания возникают внезапно в снах и пр., из них проистекают нуминозные и исцеляющие эффекты. Это первобытные физические впечатления, которые очень часто заново открывают пациенту доступ к религиозным истинам, которые до этого были блокированы. Я и сам пережил такой опыт. <…>

Так же как из-за предубеждений я могу сдержать или полностью остановить influxus divinus [влияние божественного], откуда бы оно не пришло, так же для меня возможно при помощи подходящего поведения приблизится к нему и, когда это произойдёт, принять его. Я не могу ничего форсировать; я могу только прикладывать усилия к тому, чтобы сделать всё, благоприятствующее этому, и ничего препятствующего. <…>

Что может затем произойти, но не обязательно произойдёт, — это некая разновидность спонтанного явления, возникающего из бессознательного, символом которого у алхимиков, Парацельса, Бёме и современных изучающих бессознательное является молния.

С этой точки зрения, работа терапевта может состоять только в разрушении предубеждений и блоков, чтобы сделать возможным нуминозный опыт. (Это связано со старой теологической проблемой — является ли спасение результатом милости Божьей или же человеческих усилий; очевидно, что требуется и то, и другое.)

Способы избежать нуминозного довольно многочисленны. Я бы хотела представить здесь несколько тех, с которыми я сталкивалась. Первым является определённая экстравертная поверхностность. У пожилой женщины, которая никогда не задумывалась ни о чём, кроме любви, одежды, путешествий и т.п., был такой сон: она стояла на лестнице и собиралась смахнуть пыль с большого распятия. К её бесконечному ужасу Распятый внезапно открыл глаза и сказал: «Ты должна стирать с меня пыль немного чаще!» Сновидящая была католичкой и до этого момента удовлетворялась поверхностным блаженством внешних предписаний Церкви. Это сон впервые заставил её задуматься.

По большей части у современных людей встречается коллекция философских и рациональных-псевдонаучных предубеждений родом из девятнадцатого столетия, которые, на самом деле, уже были опровергнуты ведущими учёными нашего времени. Они приобрели эти идеи в свои школьные дни и из дешёвых журналистских аккаунтов: сны бессмысленны или являются выражениями сексуальных желаний; привидений не существует; к бессознательному надо прислушиваться, но оно не рассматривается на самом деле как реально существующее; не существует эффекта без рациональной постижимой причины; человеку только надо быть разумным, и всё остальное будет хорошо; если всё общество в порядке, то и всё будет в порядке, и т.д. Наряду с этим набором предрассудков самым худшим и распространённым является откровенное или подразумеваемое статистическое мышление: «Что я делаю, не имеет значения; я всего лишь одна песчинка среди миллионов других; моё существование — бессмысленная случайность.» Такое мировоззрение — настоящий и смертельный яд для души.

У аналитика есть слабая надежда избавиться от такого предубеждения при помощи дискуссии. Эту работу можно выполнить гораздо более эффективно — иногда быстро, иногда постепенно — с использованием снов пациента. Но важно для самого аналитика иметь связь с нуминозным и иметь веру в него, которая базируется на его собственном опыте; в противном случае он пропустит тот элемент в снах, который направлен непосредственно к нуминозному опыту, и вместо этого спроецирует на них свои собственные идеи о том, кем пациенту «следует» быть или что делать. Он будет автоматически склоняться к развитию примерно таких взглядов: один анализанд должен освободиться от своих родителей, другой анализанд должен быть менее интеллектуальным, а ещё один — более дисциплинированным, — и других подобных убеждений, основывающихся на каких-либо мнениях и предубеждениях, которые у него есть о нормальности. По этой причине аналитик должен повторять себе снова и снова «Я не знаю, чего Бог хочет от этого человека!» Всё, что он может делать, так это помогать пациенту лучше слышать, что его собственная психика нашёптывает ему.

Когда у меня была первая пациентка, страдающая от тяжёлого психоза, она медленно двигалась в направлении шизофренического эпизода как результата внешнего дуновения судьбы, и я сражалась с ней, чтобы это предотвратить. В этот момент Юнг, супервизирующий случай, убедительно сказал мне: «Как ты можешь так точно знать, что этой женщине не нужно пройти через подобный эпизод? Многих пациентов обогащают такие эпизоды. Тебе не следует пытаться разгадать секрет её судьбы; это всего лишь игра силы. Ты не знаешь, чего Бог хочет от неё!» Испуганная, я отпустила ситуацию и негласно ограничила интерпретацию её снов лишь максимально прямыми значениями. У анализанда неожиданно улучшилось состояние. Когда я поведала Юнгу об этом, он засмеялся и сказал: «Это то, на что я надеялся, но я не мог позволить тебе узнать об этом, в противном случае ты могла бы попытаться снова что-нибудь форсировать!» Это раз и навсегда излечило меня от чрезмерного юношеского подросткового энтузиазма.

В дополнение к интеллектуальным предубеждениям, по моему опыту есть и другая проблема, которая может возникнуть, — это когда у анализанда случается в высшей степени нумизнозный сон, но почему-то он оказывается не способен должным образом измениться под его действием, или даже сон вообще не затрагивает анализанда. Обычно в таком случае это проблема определённого состояния ущербности эроса. Часто случается так, что я оказываюсь глубоко затронута сном пациента, который его самого оставляет равнодушным и кажется ему очень прозаичным. Я поняла, что в таких случаях надо не скрывать моих собственных чувств, не скрывать, насколько я эмоционально затронута, но выражать это. По моему опыту такой подход всегда обладает позитивным эффектом.

У Юнга всегда была сильная эмоциональная реакция на сны. Он реагировал на сны, которые люди приносили ему, смехом, вскриками страха, плохим настроением или возбуждением, и часто его реакция служила триггером для пациента к осознанию того, о чём на самом деле был сон. За отсутствием реакции у анализанда, помимо эмоциональной слабости, часто скрывается скрытое предубеждение, что, в действительности, сны ничего не говорят о нём.

Одна из наиболее трудных ситуаций в моём опыте — это когда, казалось быть, бессознательное продуцирует только банальные сновидения, в которых нет ничего даже близкого к нуминозному. Однако часто можно увидеть за личным аспектом сна базовую архетипическую структуру. Это был особенный дар Юнга — способность распознать более глубокое архетипическое значение сна, который, с поверхностной точки зрения, банален. С другой стороны, мы временами должны быть более подозрительны к мифологическим снам, так как они могут базироваться всего лишь на чём-то, что пациент прочёл или на каком-то другом неаутентичном базисе. Чрезвычайно красивые сны с мифологической структурой не всегда означают что-то особенно важное для сновидца. Вместо этого они могут отражать намерение части бессознательного привлечь внимание сновидца; говоря другими словами, они указывают, что в ближайший период времени внутреннее развитие должно иметь место при помощи встречи с бессознательным и снами.

Банальные сны, напротив, показывают, что в активном состоянии также находится обычно пренебрегаемый скрытый под поверхностью личной повседневной действительности более глубокий смысл. Снова и снова люди впадают в защитную реакцию: «Это абсурд, глупый незначительный сон.» Юнг всегда говорил, что не бывает глупых снов, только глупые люди, которые их не понимают! Факт в том, что Самость, как кажется, также заботиться о деталях наших личных жизней. Бог предупредил в видении Эммануила Сведенборга не есть слишком много. Сведенборг был интуитивной личностью и поэтому в том, что основывается на функции ощущения, — сексуальности, еде и т.п., — был просто не сдержан. Т.о. достаточно типично для Самости проявляться в только этой области.

Одной моей пациентке приснилось, что голос свыше сказал ей, что ей нужен «корсет для завтрака». Подробные вопросы прояснили, что всё утро она праздно шатается, небрежно одетая в свой банный халат (до начала анализа она была алкоголиком) и надевает свой корсет и начинает день только в районе полудня. Мы часто вместе смеялись по поводу этого сна, и я периодически спрашивала её «Как идут дела с корсетом для завтрака?»

Для аналитика также особенно трудно подвести к influxus divinus теологов и клириков. Иногда они просто не «призваны» к своей профессии, и тогда аналитик уводит их обратно в мир. Однако гораздо более часто, хотя они и в самом деле изначально выбрали свою профессию из-за некой разновидности констелляции судьбы, они потеряли свою искреннюю веру в процессе и подменили её механическими фразами и формулами.

У монаха в процессе его анализа был потрясающий опыт Бога. Я спросила его, были бы его коллеги более испуганы, если они бы они испытали, как и он, реальность Бога на опыте или если бы они обнаружили, что Бога не существует. Он ответил: «Они были бы более испуганы реальностью Бога, так как то, что Он не существует, — это то, во что они почти все втайне верят.» Но даже этому анализанду мне впоследствии приходилось говорить: «Этот чёртов Бог, о котором ты всегда говоришь, действительно ли Он существует для тебя, и, если так, есть ли Ему что сказать о твоей текущей проблеме или нет»? Он продолжал возвращаться назад к своей старой псевдорелигиозности, где «Бог» хранился в комоде до следующей проповеди, а вопросы его жизни решались только при помощи эго.

К своему удивлению я встретила японского буддиста со сходной проблемой. У него с юности были значительные прозрения, и он стал учителем буддизма. Он страдал от язвы желудка, для которой, как казалось, не существовало предписанной диеты, которая могла бы помочь. Так что я сказала ему: «Спроси dharma-kaya [тело дхармы] в себе, что тебе нужно есть и что ещё тебе следует сделать, чтобы исцелить себя.» Он ошеломлённо уставился на меня; ничего подобного никогда не приходило ему в голову. Позднее он написал мне, что попробовал это сделать и исцелился. Он добавил: «Я вижу, что юнгианская психология добавляет реальное основание к религии, которое мы потеряли.»

Эта потеря связи с эмпирическим базисом в вопросах религии часто является результатом слишком большого традиционализма. Поэтому Юнг указывает, что когда мы слишком концентрируется на историческом развитии христианства, мы можем упустить в нём нечто новое.

Нам нужна новая отправная точка, и она не может быть найдена без предоставления нового значения. Послание живо, только если оно создаёт новый смысл. <…> То, что Христос — это внутреннее я [человека], подразумевается в Евангелии, но вывод Христос = сущность никогда не был прямо высказан. Это и есть установление нового смысла, дальнейшая стадия в воплощении или актуализации Христа.

Это то же самое, что случилась с упомянутым выше буддистом в виде присвоения нового смысла dharmakaya. Религиозное измерение в анализе — это ничто иное, как обнаружение нового смысла именно таким способом, которое иногда привносит уже существующие религиозные идеи обратно в жизнь и иногда трансформирует их.

Это приводит меня к следующей проблеме, которая снова и снова возникает в анализе. Бессознательное «религиозно», то есть, говоря другими словами, оно является матрицей всего первичного религиозного опыта, но оно часто не «ортодоксально». То, что многие сны и видения выражают, иногда противоречит той или иной догме или религиозной моральной заповеди. Например, я встречала некоторое количество священников, чьи сны, казалось бы, выступали против соблюдения целибата. Однако когда позднее они оставляли жреческий сан, их сны говорили им, что они всё ещё священники некоторым невидимым образом. В конце концов, целибат — это всего лишь regula moralis [моральное правило], а не догма, и поэтому может быть когда-нибудь отменён. Должен быть соблюдён баланс между новшествами и следованием традиции. Юнг писал доминиканскому священнику Виктору Уайту:

Если вы пытаетесь буквально следовать доктрине [Католической Церкви], то вы будете отстраняться до тех пор, пока не останется никого, кто бы представлял её, за исключением трупов. Если, с другой стороны, Вы по-настоящему усвоите доктрину, Вы будете творчески выше неё посредством своего личного понимания и, таким образом, дадите ей жизнь. Жизнь большинства идей состоит в их противоречивой природе, например, Вы можете не соглашаться с ними, даже если признаёте их важность для большинства. Если Вы полностью согласны с ними, Вы с тем же успехом можете заменить себя граммофонной записью.

Это означает, что если бессознательное призывает ходящего в церковь человека одобрить что-то, что вступает в конфликт с учением его вероисповедания, он должен перевести это в личный конфликт, в личный крест. В конце концов, это не он примет решение о конфликте, но vox dei [Глас Божий] внутри него, — раз уж его эго, со всеми его мнениями, pro и contra, умрёт на кресте. И как указывает Юнг: extra ecclesiam nulla salus (за пределами Церкви нет спасения), но милость Божья настигает нас даже по прошествии времени.

Ещё более трудно, как мне кажется, помочь переориентироваться в направлении религиозного измерения человеку, который был настолько измучен религиозной обработкой, что он выплеснул ребёнка вместе с водой и не хочет более иметь ничего общего с религией и рассматривает всё исключительно в светских терминах. Он не осознает этого, но нуминозное захватит человека исподтишка и сделает его одержимым сексуальным фантазиями или жадностью к деньгами, страстным стремлением к власти или наркотикам, политическим фанатизмом, говоря другими словами, он станет одержимым суррогатами богов. Так Юнг писал в «Психологии и религии», что, в конечном счёте, всё преобладающее и неизбежное может быть названо Богом,

за исключением тех случае, когда по свободно принятому этическому решению, человек преуспевает в выстраивании одновременно сильной и непреодолимой позиции против этого естественного явления. <…> Человек волен решать, должен ли «Бог» быть «духом» или естественным явлением, наподобие тоски морфиниста, и, следовательно, должен ли «Бог» действовать как милосердная или деструктивная сила.

Суррогатные боги влекут за собой отсутствие свободы — одержимость. Т.о., мы должны окончательно решить, какому господину мы хотим служить: таким богам-заменителям или Богу, как он являет себя в нас, если мы предпринимаем максимально честное усилие к самопознанию. «Бог никогда не говорит с человеком кроме как внутри и через его душу, и душа понимает это, и мы воспринимаем это как нечто психическое. Любой, кто называет это психологизмом, отрицает глаз, который смотрит на солнце»

В наши дни у нас также время от времени бывают приходящие на анализ люди, которые выросли в той другой «церкви», марксизме, в том виде, в каком он был установлен восточнее «железного занавеса». Их трудности очень сходны с таковыми у любых последователей религии, претендующей на знание единственной истины. Что поражает меня больше всего в этих случаях, так это полное подавление феминного принципа и, соответственно, личных чувств — тошнотворное интеллектуальное чувство отчуждённости. При этом ослабляется способность к перестановке, к испытыванию смысла или значения. Также для этих людей все религиозные слова, вроде Бог, душа или совесть, настолько заклеймены позором, что лучше всего вообще не использовать их в разговоре с ними, но, скорее, нужно попробовать донести до них тот «новый смысл», который при помощи снов и в их терминах пытается выявить их душа. В определённом отношении у таких людей даже есть преимущество: они могут испытать религиозное измерение души с внезапной свежестью, необременёнными прошлым, без высокомерного чувства традиции, которое немедленно связывает их открытия с материалом из прошлого. Я надеюсь, что когда-нибудь во всех этих странах взрастёт чрезвычайно плодотворный урожай, как это происходит после наводнения.

Также как и большинство лечебных веществ является также ядами, у встречи с бессознательным также есть чрезвычайно опасная сторона. В самом деле, религии — это не только что-то конструктивное: нам достаточно только подумать о сжигании еретиков и ведьм, об опустошающем вторжении турок в Европу, достигшем самых ворот Вены, о сомнительной миссионерской активности, которая уничтожила туземные религиозные и культурные формы многих людей, лишая их их корней. Юнг пишет:

Религии не обязательно красивы или хороши. Они являются могучими проявлениями духа, и у нас нет власти обуздать дух. Конечно, великие катастрофы вроде землетрясений или пожаров более не убедительны для современного ума, но они нам не нужны. Есть гораздо более ужасные вещи, а именно человеческое безумие, великие ментальные инфекции, от которых мы в настоящее время бесспорно страдаем.

В отдельных случаях мы можем увидеть в действии опасную сторону нуминозного в том явлении, что когда архетип подходит к порогу сознания, он развивает тенденцию очаровывать сознательное эго и заставляет прямо разыгрывать своё символическое содержание. Если человек не преуспевает в сохранении рассудка и отсутствии уныния, он становится одержимым и впадает в инфляцию. Если присутствует элемент шизофрении, он также может хорошо отыграть наиболее ужасные вещи. Т.о., например, шизофреник, работающий в саду психиатрической лечебницы, внезапно схватил маленькую дочь директора и отрезал ей голову. Он объяснил, что голос Святого Духа приказал ему сделать это. Если бы он понял этот голос символически, то его значение было бы в том, что ему нужно пожертвовать своей собственной чрезмерной детскостью. Конкретное отыгрывание непреодолимых архетипических содержаний — это величайшая опасность, сопровождающая нуминозный опыт. В случаях подобных этому одержал победу демонический аспект нуминозного. Шанс на обнаружение нового смысла и эффективного лечения потерян. Одержимость всегда также означает и фанатизм. Человек обладает и воплощает собой единственную истину и чувствует себя вправе подавлять всё остальное. Только понимание психологического смысла может защитить нас от этой опасности. Богословы, представляющие религиозную «воинствующую» позицию, рассматривают это как неприемлемую релятивизацию правды их веры. Однако дело не в этом. Когда происходит первичный религиозный опыт, для того, у кого он случается, он является абсолютным. Однако если в то же самое время он воспримет этот опыт как личное открытие смысла, он примет, что Бог, или numinosum, может также проявлять себя в тысячах других форм, что, в конце концов, это что-то неведомое, что проявляет себя только через фильтр человеческой психики, где оно говорит с нами в терминах образов и мифологических форм. Что оно представляет собой «внутри себя», однако, мы не можем знать, по крайней мере, не в этой жизни. По этой причине такой человек никогда не будет желать проповедовать свой опыт как универсальную истину.

Это и есть смысл притчи Иисуса, в которой человек находит скрытое в поле сокровище, прячет его там снова, затем продаёт всё, что имеет, чтобы приобрести поле (Матф. 13:44). Человек, имевший настоящий религиозный опыт, хранит его скрытым в своём сердце и не кричит об этом с кафедры. Возможно, он может поговорить об этом с другими людьми, испытавшими нечто сходное, зная, что то, что он пережил, это нечто, что Бог открыл ему, но мог выразить другим также и в полностью другой форме или с полностью другим содержанием. Таким образом возникает достаточно естественно глубокий благоговейный страх по отношению к religio другого человека (если это истинно), и нет нужды атаковать его. Только человек, который сомневается в себе, чувствует себя вынужденным победить так много других почитателей, как это возможно, чтобы заглушить своё собственное сомнение. Поэтому Юнг указывает на то, что религиозный опыт приносит свои собственные доказательства с собой, даже если в то же самое время эго, несмотря на опыт, никогда не перестанет сомневаться в том, что поняло этот опыт корректно. «Я, со своей стороны», — говорит Юнг, — «предпочитаю драгоценный дар сомнения, по той причине что оно не нарушает непорочность вещей за пределами нашего кругозора.» Такая позиция остаётся свежей и открытой к даже более обширным внутренним впечатлениям.

Когда нуминозный, исцеляющий опыт возникает в процессе анализа, это обязанность аналитика помочь избежать возможных негативных последствий, одержимости и инфляции. Они обычно возникают, когда эго или моральная способность (чувство) анализанда ослаблены. Сны дают необходимый базис для предотвращения таких эффектов. Иногда также пациент оказывается неспособен понять свой опыт, однако это легче исправить.

Из-за большого количества возможных конкретных форм, которые может принимать глубоко затрагивающий, нуминозный (включая религиозный) опыт, трудно о нём делать общие выводы. По этой причине Юнг сконцентрировался в своих работах на описании некоторых общих тенденций, которые он наблюдал как у самого себя, так и у своих многочисленных пациентов. Это по большей части те «течения» в коллективном бессознательном, что мы способны наблюдать, с одной стороны, во всё ещё официально христианском западном мире и, с другой, в его нерелигиозных рационалистичных научных теориях. Компенсаторное «течение» в коллективном бессознательном нашей культуры особенно часто проявляется в мифологических содержаниях, которые напоминают алхимический символизм. Алхимическая мифология кажется имеющей особенное отношение к 4-м проблемам: (1) поднятие статуса индивида по отношению к однообразию масс; (2) повышение значимости феминного принципа или эроса (как у женщин, так и у мужчин); (3) проблема зла; (4) примирение противоположностей в фундаментальных психических структурах человека.

Поднятие статуса индивида проявляется в опыте призвания напрямую Богом; или в снах, когда человек в состоянии определить курс мира или в чём-то подобном. В качестве примера — следующий сон молодого американца.

Я прогуливаюсь по тому, что называется Палисад с которого открывается вид на весь Нью-Йорк. Я иду вместе с женской фигурой, неизвестной мне; нас обоих ведёт человек, являющийся нашим проводником. Нью-Йорк весь превратился в груду щебня, — весь мир, как мы его знаем, был разрушен. Вежде горят пожары; тысячи людей бегут бесцельно во всех направлениях. Гудзон затопил большую часть города. Смеркается. Огненные болиды в небе со свистом летят в направлении земли. Это конец света.

Причина происходящего в том, что раса исполинов пришла из дальнего космоса. Я видел двух из них, сидящих посреди обломков, небрежно зачерпывающих пригоршней людей раз за разом, поедая их, как будто виноград. Это было ужасное зрелище. Исполины были разных форм и размеров. Наш проводник объяснил нам, что эти исполины прибыли с разных планет, где они жили вместе в мире. Они высадились в летающих тарелках (это и были болиды). Земля, которую мы знали, была задумана этими исполинами. Они «выращивали» нашу цивилизацию подобно тому, как выращивают овощи в теплице. Теперь они пришли за урожаем. Для этого была особая причина, которую я узнал только позднее.

Я был в безопасности, потому что у меня было слегка повышенное кровяное давление. Если бы оно было нормальным или слишком высоким, я был бы съеден. Т.о., я был избран, чтобы пройти это испытание огнём, и, если я пройду его успешно, мне будет позволено также спасти другие души. Затем я увидел перед собой огромный золотой трон, сияющий как солнце. На нём сидели король и королева исполинов. Они были виновны в разрушении нашей планеты.

Моё испытание, помимо мучений от происходящего, состояло в необходимости вскарабкаться по ступеням трона к точке, откуда я смог бы взглянуть королю и королеве в лицо. Это произошло в несколько этапов. Я начал восхождение. Оно было долгим, но я знал, что судьба мира и человечества зависит от этого. Затем я проснулся весь в поту. После того, как я проснулся, я осознал, что разрушение Земли было свадебным пиром для короля и королевы.

Мотив вторжения исполинов, которые разрушают всё, напоминает нам о библейской Книге Еноха, где сказано, что ангелы влюбились в человеческих женщин и с ними положили начало расе исполинов, которые грозили всему уничтожением. В то же самое время ангелы научили человечество многим новым искусствам. Как Юнг интерпретировал это, здесь имеет место хаотическое вторжение в человеческое сознание содержаний коллективного бессознательного. Исполины являются воплощением результирующей инфляции, поднявшими важность человечества на «исполинский» уровень при помощи чрезмерно быстрого развития технологического знания. Но это негативное развитие имеет скрытое позитивное значение: оно призывает индивида предпринять трудное восхождение к более высокой осознанности, к индвидиуации.

Такой сон легко может быть неправильно понят как выражение мании величия, однако на самом деле это не был случай сновидца. Напротив, наивысшая функция сна состоит в помощи сновидцу в осознании, что всё зависит только от него, что все внешние усилия — например, политические или любые другие коллективные усилия — не могут спасти мир от положения, от которого он, подобно всем нам, страдает. Также ясно представлены перенесение повышенного значения на феминный принцип и объединение противоположностей.

Объединение противоположностей природы и разума, света и тьмы часто представлено в современное время в странном изменении образа Христа во внутренних видениях и снах. Например, Христос предстаёт с копытами наподобие древнего Пана или сделанным из металла вроде Меркурия, фигуры-спасителя в алхимии. Только с добавлениями деталей вроде этих Христос может функционировать как полный символ Самости для современных людей. Такие мотивы в снах также указывают, что бессознательное кажется не заинтересованным в уничтожении нашей христианской культурной традиции, но скорее в творческом развитии её дальше.

Алхимическая литература представляет собой хаос, в котором мы находим большое количество чепухи и, в то же самое время, наиболее важные, бесконечно индивидуально различные религиозные символы. Юнг сделал задачей своей жизни отыскать в этом хаосе при помощи изматывающей детальной работы наиболее важные и значительные базовые мотивы и собрать их вместе подобно кусочкам паззла. Наилучшее резюме того, о чём здесь идёт речь, мы находим в его введении в «Психологию и алхимию». Здесь показано, что продукция символов в алхимии компенсаторно связана с христианским учением с его односторонней патриархальной ориентацией.

Исторический сдвиг в мировом сознании в сторону мужского компенсируется в первую очередь хтонической женственностью бессознательного. Действительно, некоторые дохристианские религии дифференцировали мужской принцип в форме диады «Отец — Сын», что должно было иметь крайне важное значение для христианства. Если бы бессознательное было просто дополнительным, это сдвиг сознания сопровождался бы акцентированием на Матери и Дочери. <…> Но, как показывает алхимия, бессознательное выбрало скорее тип «Кибела — Аттис» в форме prima materia и filius macrocosmi. <…> Это показывает, что бессознательное совершает акт не просто противоположный сознанию, но изменяет его в манере оппонента или партнёра. <…> Так высшее, духовное, мужское вошло в низкое, земное, женское; и, соответственно, Мать, которая противостояла миру Отца, приспособила себя к мужскому принципу и <…> произвела Сына — не антитезу Христа, но его хтонического двойника, не божественного человека, а мифическое существо, единосущее с природой Праматери. <…>

Этот ответ Матери-мира показывает, что пропасть между ней и Отцом-миром не является непреодолимой, поскольку бессознательное содержит зёрна обоих. Сущность сознания состоит в способности к различению; оно должно, если будет осознавать вещи, разделять противоположности, и оно делает это contra naturam. В природе противоположности сходятся <…>, и то же самое наличествует в бессознательном и, в частности, в архетипе единства, Cамости. Здесь, как в божестве, противоположности снимаются.

Алхимия то и дело обеспечивает базис для проекции архетипов, которые не могут быть органично сделаны частью христианского процесса.

Нечто, что возникает как фундаментальная особенность алхимического символизма, — это повышенное значение женского принципа, и эта особенность также присуща большому количеству нуминозных опытов индивидов в современной западной культуре. Юнг, как мы знаем, был воодушевлён выпущенным Папой Пием XII «Declaratio Assumption Maruae» («Догмат о Взятии Пресвятой Девы Марии в небесную славу»), который он назвал наиболее важным событием в духовной истории нашего времени. Большинство людей не могут этого увидеть, несмотря на тот факт, что конфликт по поводу целибата священников, движения феминизма и природы женщины и феминного вышли на повестку дня. Они не способны увидеть, что был активирован архетип богини. Они переходят к обсуждению юридических, социологических и политических вопросов и к некому подобию без восприятия действующего нуминозного. В снах, напротив, нуминозное часто становится достаточно явно различимым как признаки надвигающейся бури под рябью на поверхности.

Женщина-протестантка, прочитавшая статью в газете о Declaratio solemnis [Торжественном Объявлении] Папы, но не придавшая этому значения, увидела следующий сон. Она прогуливается по мосту в Цюрихе в направлении общественной площади, где она видит большую толпу народа. Кто-то объясняет ей, что здесь скоро произойдёт Вознесение Девы Марии. Она видит деревянную платформу с поразительно красивой обнажённой чёрной женщиной, стоящей на ней. Чёрная женщина поднимает свои руки и медленно возносится к небесам.

Что в этом сне кажется не каноничным, так это обнажённость. Таким образом бессознательное подчёркивает то, на что Declaratio только намекало, — важность тела. Образ не противоречит новой догме, но развивает её следствия дальше.

Женщина-католик, также не придавшая важности Declaratio, во сне видела женщин-священников, которые не разрешены в Церкви. В этом случае также бессознательное до мелочей продумало дальнейшие следствия Declaratio. Согласно Declaratio Дева Мария входит в небесный брачный чертог. Это указывает на дальнейшее развитие, святую свадьбу в загробной жизни.

Сегодня мы сталкиваемся с практически, или даже полностью, неразрешимой проблемой, касающейся вопроса о том, как относиться к злу. В большинстве нехристианских религий (за исключением буддизма) боги (или высшие силы) настолько же деструктивны, как и добры. Греко-римский мир и поздний иудаизм (в полных мудрости книгах Старого Завета) односторонне укрепляют тенденцию рассматривать Бога как summum bonum [высшее благо] и исключать зло из его сферы. Кульминация наступает в схоластическом учении о том, что зло не существует само по себе, но представляет собой только privati boni, недостаток или отсутствие добра. Такая разновидность психологической односторонности просто взывает к компенсаторной обратной тяге. Христос предвидел это, когда указывал на приход Антихриста. Как описывает Юнг, преимущественно в своих работах «Айон» и «Ответ Иову», начиная примерно с 1000 года, в период, соответствующий второй рыбе эры Рыб, это движение в противоположном направлении постепенно прогрессировало, подрывая христианское учение шаг за шагом. В наши дни, как он говорит на эту тему в своей последней работе (в главе «Поздние мысли» своих воспоминаний):

Вопрос, поднятый в своё время гностиками, — откуда явилось зло? — остался без ответа, и осторожное предположение Оригена о возможном искуплении дьявола назвали ересью. Сегодня этот вопрос поставлен снова, а мы стоим, смущённые и растерянные, не в состоянии уяснить, что никакой миф нас не спасёт, хотя мы нуждаемся в нём как никогда. Мы страшимся политических потрясений; пугающие, я бы сказал дьявольские, успехи науки вселяют в нас ужас и порождают тяжёлые предчувствия. Но мы не видим выхода, и только немногие понимают, что единственное наше спасение — в давно забытой человеческой душе.

Юнг рассматривал современную кульминацию зла как типичную для исторических катастроф, которые имеют тенденцию сопровождать великие переходы от одной эры к другой, в нашем случае конец эры Рыб и начало эры Водолея. В действительности мы даже находимся под угрозой полного исчезновения жизни на нашей земле, как постепенной, вследствие разрушения окружающей среды, так и по причине глобальной войны. Ухудшение криминогенной обстановки, возникновение холокостов и т.д., являются первым предупреждением. Все говорят об этих проблемах в наши дни, и никто не знает, что должно быть сделано. Апеллировать к разуму — значит остаться неуслышанным. Как показывает цитата выше, у Юнга также не было простого ответа, но он был убеждён, что каждый человек, который берёт на себя обязательства договориться со злом в себе, сделает больший вклад в спасение мира, нежели любые идеалистичные внешние манипуляции. Здесь мы говорим о большем, нежели просто понимание личной тени; мы говорим также о борьбе с тёмной стороной Бога (или Самости), с которой человек не может столкнуться лицом к лицу, хотя и должен, как сделал Иов.

Мифу в конечном счёте придётся прийти к монотеизму, отказавшись от деизма, официально отвергнутого, но и поныне хранящего верность некоему вечному тёмного антагонисту всемогущего бога. <…> Лишь таким образом бог может сохранить целостность и единство. Ведь природа символов такова, что они способны соединять противоположности, чтобы те не противоречили друг другу, а, напротив, дополняли один одного и придавали жизни смысл, поэтому неоднозначность представлений о боге-Природе и боге-Творце уже не выглядит столь затруднительной. Более того, миф о неизбежном вочеловечивании бога, составляющий основу христианского учения, теперь может быть истолкован как творческая борьба противоположностей в человеке, их синтез в самости, индивидуальной целостности. В сознании личности присутствует уже не прежняя оппозиция «бог» — «человек» — она преодолена, противоречия заключены в самом богообразе. И это станет смыслом «богослужения» — свет, возникающий из тьмы, Творец, осознающий своё творение, и человек, осознающий самого себя.

Поэтому абсолютное зло также представляет божественную тайну, также некую форму опыта нуминозного, даже проблески которого оставляют нас безмолвными. Когда однажды студенты Юнга спросили его, можно ли избежать третьей (и, вероятно, наиболее устрашающей) мировой войны, он ответил, что это зависит от того, как много людей смогут примирить противоположности внутри себя.

В анализе мы часто сталкивается со снами о глобальной катастрофе (подобно тому, что описана выше); поэтому нам не следует сходу отвергать возможность того, что бессознательное, т.е., сама природа, стремится к уничтожению человечества. Юнг принимал в расчёт такую возможность, но его оптимизм давал ему надежду, что мы можем быть способны всего лишь с трудом выжить в критический момент и избегнуть полного уничтожения земли.

В письме он зашёл настолько далеко, что сказал: «Отказ от божественного, как кажется, универсально понимается как наибольший и самый основной грех». Однако он указывает в другом месте в том же письме, что нет ничего, что не могло бы быть в то или иное время названо злом, и поэтому добро и зло — это только относительные человеческие оценочные суждения. Критический момент всегда в том, является или нет человек сознательным в отношении своего конфликта и проживает ли его сознательно; но человеку не следует впадать в иллюзию, что даже таким образом зло устраняется. Юнг указывает, что

мы не знаем, есть ли больше добра, чем зла, или является ли добро сильнее. Мы можем только надеяться, что добро будет господствовать. Если добро идентифицируется с конструктивностью, с тенденцией к сознанию, тогда есть некоторая вероятность, что жизнь будет продолжаться в более или менее приемлемой форме; но если бы превалировало деструктивное, мир несомненно довёл бы себя до смерти уже очень давно. <…> Отсюда и оптимистичное предположение психотерапии, что сознательная реализация подчёркивает добро более чем уводит в тень зло. Становление сознательным объединяет противоположности и таким образом создаёт высшее третье.

Так как зло — это, по большей части, отступление от божественного, это также означает, что повторные отступления такого рода неизбежны, и конфликт между поворотом спиной к божественному и поворотом лицом к нему является долгосрочным, если даже не продолжительностью во всю жизнь. Образ распятия является поэтому вечной правдой, и поэтому также аналитик не обещает пациенту счастья, но может только освободить его от невротической стагнации в его жизни, но не от его подлинного страдания.

Я сама больше ничего не могу сказать об этой проблеме, кроме того, что мог сказать Юнг, за исключением того, что в моей работе я видела, что как минимум в индивидуальных случаях проблема зла может быть иногда (не всегда!) разрешена с Божьей помощью (то есть это Бог, противостоящий Богу!). Когда такой успех случается, это чудо, и один из наиболее глубоко затрагивающих опытов нуминозного. В религиозном образе божества, другими словами, Самости, оппозиции сосуществуют вместе; однако они не объединяются сознательно. Такое может произойти только с сознательными людьми, у которых обе стороны Самости, добро и зло, вместе работают в направлении воплощения. В воплощённой форме обе стороны ослабляются и смягчаются и, таким образом, при посредничестве человеческого сознания, способны установить контакт. Самоосознание или развитие сознания является, таким образом, ключевым фактором.

Четвёртая тема, которая постоянно возникает в снах современных людей, это coniunctio. Как это ясно из всего нашего обсуждения до этого, она неразрывно связана с уже упомянутыми тремя мотивами. Она возникает в снах американцев о необходимости порождения королевского coniunctio, в Declaratio Папы (Дева Мария входит в брачный чертог для свадьбы с Ангцем) и как ответ на проблему зла. Поверхность рябит, что выражается в виде постоянной дискуссии о сексуальности и отношениях между мужчиной и женщиной и указывает на штормовые волны в бессознательном. Однако продукты бессознательного связаны с чем-то, что лежит значительно глубже, с unio mystica с Самостью, которое переживается как объединение космических противоположностей. Оно [unio mystica] связано с отношением между мужчиной и женщиной постольку, поскольку все серьёзные любовные отношения более глубокого сорта в конечном счёте служат взаимной индивидуации, процессу, при помощи которого каждый партнёр становится цельным. Оно также очевидно является смыслом брака, воспринятого как таинство. Но это нечто, что констеллируется не только в браке, но также и в любых любовных отношениях, которые принимаются как обязательство. Этот опыт невозможно передать в сухих словах. Юнг в своих воспоминаниях описывал видение этого, которое он имел, когда приближался к смерти. Но его можно найти у Мейстера Экхарта и в работах других мистиков, часто на языке Песней Соломона. Это тот опыт, которые освобождает человека в космическое пространство. В символизме алхимии это центральный мотив coniunctio solis et lunae и всех других противоположностей. Юнг посвятил свою великую работу поздних лет этому символу, устно указывая, что он всё ещё обладает настолько большим значением, что он не может его выразить. Всего несколько человек в наши дни испытали такой уровень индивидуации, но coniunctio также движущий мотив, лежащий глубже как кратковременного поверхностного развития сознания, так и любого более глубокого анализа, в котором оно впервые проявится как проблема переноса и контрпереноса.

Так как у большинства современных людей до сих пор нет понимания такого опыта, Юнга в невыгодном свете представляли как мистика, пророка, основателя религии, и всё это со смущением «ненаучных» коннотаций. Если бы этих коннотаций не было, я бы даже частично согласилась с первыми двумя описаниями, потому что великая тайна христианской традиции (но также и даосизма и дзен-мастеров на востоке и святых в исламе) говорит, как и он, о первичном личном опыте нуминозного. И пророки (без негативных коннотаций) — это были люди, кто получил инсайты в архетипические предпосылки ситуации в их время в первичном опыте, который сделал их способными предвидеть будущие духовные развития и предупреждать против неверного понимания их времени. Третьим, основателем религии, Юнг никогда не был и никогда не хотел быть. Когда его студенты под давлением внешнего мира (преимущественно со стороны людей, регулирующих законы) организовали профессиональную ассоциацию, Юнг с большой неохотой согласился на это. Для него абсолютом было то, что разум должен быть свободен, чтобы следовать своим вдохновениям, которые не могут быть разлиты по бутылкам или законсервированы. Если мы ищем исторические параллели, то юнгианскую психологию наиболее точно можно сравнить с оригинальным даосизмом в Китае, мудростью, которая охватывает всю человеческую жизнь. Даосы также позднее собрались в организованные общества, но из-за этого они потеряли в значительной мере глубину понимания Пути (Дао), как указывал Лао-цзы или Чжуан-цзы. В сходстве даосов с алхимией мы находим другую параллель между двумя мирами.

Из-за их интереса к естественным наукам даосы не были отвергнуты маоистами, и здесь тоже есть некоторая параллель. Суть здесь в том, что это не вся правда, что юнгианская психология «не научна», как часто можно услышать. Многие её аспекты, вроде архетипов и их влияния, теории снов и понимания комплексов, определённо могут быть смело проверены «твёрдыми» методами естественных наук. И только исцеляющий опыт смысла, встреча с нуминозным из-за их развития и творческой уникальности, не могут быть схвачены статистическими методами. Они могут быть доказаны, только если ты напрямую им подвергнешься. И, более того, как указывал Юнг, даже тогда, хотя нечто может произойти, оно не обязательно произойдёт. В противном случае действие божественного принципа не было бы свободным; оно было бы связано законами природы. Но с точки зрения его сущностно творческой природы это не кажется основным. Юнг зашёл настолько далеко, что сказал, что творческое воображение является «единственным первичным явлением доступным нам, настоящее Основание психики, единственная непосредственная реальность». Это божественный принцип сам по себе. И этот символ творческой спонтанности бессознательного в конце концов стоит за созданием любой религии.

При образовании великих религий в первую очередь всегда есть коллективная дезориентация, которая констеллируется везде как подавляющий упорядочивающий принцип в бессознательном (коллективная жажда спасения). Пророк, за пределами критических нужд времени, опознаёт внутренним зрением спасительный паттерн в коллективном бессознательном и выражает его в символе. <…> Когда ситуация меняется, нужна новая «правда»; поэтому правда всегда относится к конкретной ситуации. <…> До тех пор пока символ является правдой и таким образом освобождающим ответом на ситуацию, связанную с ним, он является правдой и валидным, в действительности, «абсолютным». Если ситуация меняется, а символ остаётся неизменным, он становится не более чем идолом с обедняющим и опустошающим эффектом, так как он просто делает нас неосознанными без обеспечения любым прояснением или просвещением. <…> Символ — это учение, идол — это бред. <…>

Символу требуется человек для его эволюции, но он растёт вне его, поэтому он называется «Богом», потому что выражает психическое положение дел или фактор, который сильнее, чем эго.

Затем Самость перехватывает лидерство и таким образом освобождает эго от его чувства бессилия. Из факторов, только грубо описанных здесь, становится ясно, что для Юнга нуминозное, символический опыт, есть всё, это единственное значимое измерение аналитического процесса.