1

Но тридцать восьмой – это также и год катастрофы.

Последние упованья Шарлотты рассыпались в прах.

Ее ожидало страшное унижение.

Каждый год по весне Академия объявляла конкурс

Студенческих картин на заданный сюжет.

Это был самый торжественный миг в году,

Когда присуждались премии, воздавались почести

лучшим из лучших.

Бартнинг больше, чем прежде, восхищался талантом Шарлотты.

Он рад, что не зря добивался ее поступления в Школу.

За последний семестр она сделала потрясающие успехи,

И дело не в улучшении техники,

Хотя ее графика стала более тонкой и точной.

Профессора поражала дерзкая смелость его протеже:

Шарлотта с помощью техники пыталась найти свой стиль,

Оригинальный, причудливый, страстный и поэтичный.

Картины Шарлотты рассказывали и о самой художнице,

Однако ее душевная сила разгадывалась не сразу:

Своеобразие личности было скрыто за буйством красок.

Людвиг как зачарованный смотрел на эти картины.

Таких он давно не видал.

Кроме него, никому не ведомо,

Что в их Академии учится гений.

Этот конкурс был анонимным:

Сперва выбирали картину, лишь потом открывая имя художника.

Члены комиссии, собравшиеся за столом,

Единодушно сошлись на одной из картин.

Сегодня, как никогда, этот выбор был сделан мгновенно.

И вот наступил волнующий миг —

Попытка угадать имя создателя.

Уже прозвучало несколько предположений,

На самом же деле никто и ни в чем не был уверен —

Победитель искусно запутал следы.

Такую манеру нельзя приписать никому из студентов.

Но пора наконец им узнать, кто же автор.

К картине приложен конверт с фамилией.

Преподаватель, открывший его, потрясенно молчит.

Коллеги уставились на него: ну кто же?

Он молча обвел их взглядом, словно желая усилить эффект,

И наконец произнес еле слышно:

Первая премия присуждена Шарлотте Саломон.

Атмосфера гнетущей тревоги.

Присудить победу еврейке? Но это немыслимо!

За конкурсом слишком пристрастно следят,

И тут же пойдут разговоры о еврейском засилье в Школе.

Да и сама победительница окажется на виду

И тотчас же станет мишенью властей,

Рискуя попасть в заключение.

Людвиг Бартнинг проникся серьезностью ситуации.

Кто-то несмело шепнул: может, проголосуем вторично?

Нет, это было бы слишком несправедливо.

Можно лишить ее премии, но не победы,

Так сказал ее смелый защитник Бартнинг.

Он стоял за нее до последнего,

Даже зная, что помощь Шарлотте может стать для него роковой.

Все ведь нынче известно, и от них ничего не скроешь.

Тем не менее мужество Бартнинга все-таки победило,

Он своего добился: Шарлотте присудят премию.

Часом позже он поджидал Шарлотту в просторном вестибюле

И, увидев ее, подозвал к себе.

Шарлотта к нему подошла, как обычно, несмело.

Профессор молчал, не зная, с чего начать.

Казалось бы, для нее есть такая прекрасная новость,

А вид у него убитый.

Наконец он объявил Шарлотте о присуждении премии,

Но не дал ей времени выразить свой восторг,

Омрачив эту новость решением членов комиссии:

Ей не позволят самой получить эту премию.

Шарлотту охватывает двойственное чувство —

Счастье, смешанное со жгучей обидой.

Она давно уже поняла: быть на виду ей нельзя,

Вот уж два года, как она стала призраком, тенью,

Но сегодня… о, как это несправедливо!

Бартнинг сказал, что картина получит награду,

Но премию лучше вручить кому-то другому.

Кому же? – спросила Шарлотта.

Не знаю, ответил профессор.

Ладно, пусть это будет Барбара.

Вот имя, предложенное Шарлоттой, —

Барбара.

Барбара? Ты уверена? – удивился профессор. – Почему же она?

У нее есть все, отвечала Шарлотта, значит пусть получит еще и это.

Три дня спустя Барбара поднялась на сцену.

Три дня подряд Шарлотта плакала безутешно.

Белокурая «победительница», сияя улыбкой,

Приняла незаслуженную награду,

Ничуть не смутившись.

Похоже, Барбара искренне верила, что одержала победу,

Благодарила друзей и родителей.

Ей следовало бы благодарить еще и свою страну —

Так думала униженная Шарлотта, глядя на эту комедию.

В разгар торжества она выбежала из зала.

Людвиг Бартнинг глядел ей вслед.

Он хотел бы ее удержать, хотел бы утешить,

Но она мгновенно исчезла.

Лишь успела расслышать гром аплодисментов,

Покидая Школу изящных искусств.

Шарлотта бежала до самого дома.

Войдя в свою комнату, рухнула на кровать

И поднялась лишь затем, чтобы скомкать свои рисунки,

А некоторые просто порвать на клочки.

Услышав шум, к ней вошла Паула:

Что ты делаешь? Что случилось?

Я никогда не вернусь в Академию, холодно бросила ей Шарлотта.

 

2

Целыми днями Шарлотта сидела одна.

Все ее мысли витали вокруг Альфреда,

Это стало ее наваждением.

Позже она начнет его рисовать, рисовать одержимо

Лицо своего возлюбленного – десятки, сотни эскизов, —

Вспоминая его слова, каждое его слово.

А настоящее время медленно уходило в безвременье.

После первой их ночи он снова бесследно исчез,

Не подавал о себе никаких вестей,

Не занимался больше с Паулой.

Шарлотте пришлось смириться с его молчанием.

Ведь он ей сказал: никогда ничего от меня не жди.

Но как же ей было трудно!

Терпение кончилось, нет больше сил.

Шарлотта оделась и вышла из дому,

Предупредив Паулу, что идет повидаться с подругой.

Выходить вечерами из дому все так же опасно,

Есть вероятность встретить патруль,

Хотя риск был не так уж велик:

Иногда и улыбка вполне могла заменить документы,

Особенно если иметь арийскую внешность.

А судьба наделила Шарлотту

Светло-русыми волосами и светлыми глазами.

Если б не эта злосчастная кровь, она бы жила свободно.

И Шарлотта вышла из дому в ночь.

Вот наконец-то и дом Альфреда.

Шарлотта с бьющимся сердцем затаилась в сторонке, во тьме.

Она не войдет, просто хочет взглянуть на него.

Ведь он никогда не простит ей навязчивость,

И она обещала ему не навязываться,

Уважать его право на независимость.

Но почему он исчез и молчит?

Может, он лгал, признаваясь в любви?

Может, их ночь его разочаровала

И он не осмелился это сказать?

Да, наверное, так.

Наверняка это так.

Быть может, он даже забыл ее имя,

Которое так любил повторять: Шарлотта… Шарлотта…

И вдруг она различила в окне Альфреда.

При виде его силуэта она чуть не лишилась чувств.

В комнате тускло горела свеча.

Он то появлялся, то исчезал, попадая из света во тьму,

И это преображало реальность в подобие зыбкого сна.

Но тут в эту сцену вторгся чей-то другой силуэт —

Женский. Тоже блуждавший по комнате,

Словно женщина что-то упорно искала.

Внезапно она приникла к Альфреду.

Шарлотта стояла, едва дыша

И мысленно повторяя: Альфред совершенно свободен.

Он никогда не клялся принадлежать мне вечно.

Я знаю: мы вовсе не пара.

Мы с ним – из другого мира.

И в этот момент хлынул дождь.

Так всегда: стоит им оказаться рядом, как начинается дождь.

Небо хмурится при их встречах.

Шарлотта не в силах сдвинуться с места, спрятаться от дождя.

Альфред, как ей кажется, страшно разгневан,

Сердито хватает женщину за руку

И тащит ее к дверям.

И вот они оба вышли на улицу, остановились рядом с Шарлоттой.

Женщина умоляла его непонятно о чем.

Наверняка говорила, что не может уйти под дождем.

Но Альфред оттолкнул ее – резко, бешено жестикулируя.

Наконец она подчинилась и понуро ушла.

Альфред стоял неподвижно, видно чувствуя облегчение.

Минуту спустя, обернувшись,

Он заметил Шарлотту.

Махнул ей, веля подойти.

Она перешла безлюдную улицу медленным шагом.

Что ты здесь делаешь? – холодно осведомился Альфред,

Заранее зная ответ.

Я хотела тебя увидеть… ты куда-то пропал.

Собиралась тебе написать… Наверно, я зря пришла…

Альфред колебался. Наконец предложил ей войти.

Сердце Шарлотты бешено заколотилось в груди:

Неужели она вернется в свое волшебное царство

В этой убогой каморке,

Где он, может быть, снова обнимет ее?!

А пока она села на краешек стула

И замерла в боязливом смущении.

Извинилась за то, что нарушила уговор,

Явственно ощущая, как он раздражен.

Ах, зачем она только пришла!

Вот теперь все и кончится, а виновата она.

Видно, так уж ей суждено – самой погубить свое счастье.

И все же она не сдалась и спросила Альфреда:

Эта женщина… кто она?

Не задавай мне вопросов, Шарлотта!

Ты слышишь: не делай так никогда,

Никогда!

Но сейчас я тебе отвечу:

Это моя невеста,

Она пришла за своими вещами, вот и все.

Мне кажется, тихо сказала Шарлотта, что ей было очень больно.

А если и так?

Я не обязан вникать в чужие страдания.

И, помолчав, добавил: но ты больше так не делай.

Что ты хочешь этим сказать?

Не приходи тайком, как сегодня.

Если будешь слишком настойчивой, ты меня потеряешь.

Ну прости же, прости! – повторила она

И тут же, расхрабрившись, спросила: а ты ее любишь?

Кого?

Ну… эту женщину…

Не спрашивай ни о чем.

Наша жизнь до того коротка, что времени жаль на подобные сцены.

Впрочем, раз уж ты хочешь знать, мы с ней давно разошлись.

Она явилась ко мне, чтобы взять забытую книгу.

Но даже если бы я с ней жил, все кончилось бы точно так же.

Шарлотта не очень-то поняла, что он имел в виду,

Но это теперь не важно.

Главное, ей хорошо в этой комнате, рядом с Альфредом.

Сколько раз в жизни людям даруется счастье?

Единожды? Дважды? А может, и никогда?

Шарлотту трясло от холода

Так, что стучали зубы.

И он наконец подошел, чтобы ее согреть.

 

3

Но почему он молчит,

Тогда как, похоже, был рад ее снова увидеть?

Шли минуты, он все так же молча любовался ею,

Как будто сам пожелал этой встречи,

Как будто все сделал, чтобы ее разыскать.

Все-таки непонятно…

Шарлотта терялась в бесплодных раздумьях:

Они все равно ни к чему не приводят,

Она хочет отдаться ему, вот и все.

На сей раз он ведет себя более грубо, чем прежде:

Хватает ее за волосы с яростной силой страсти.

Раскрытые губы Шарлотты жадно блуждают

По телу ее возлюбленного.

Она всеми силами хочет доставить ему наслаждение,

Неистовствует, теряет голову,

Задыхается от сумасшедшей надежды.

Теперь она, кажется, знает, чтό любит Альфред.

Наконец, пресытившись счастьем, Шарлотта заснула,

А он все глядел на лицо этой юной дикарки,

истомленной любовью.

Ну разве не стоило выжить ради таких мгновений?

И Альфред спрятал лицо в волосах Шарлотты.

Ему вспомнился образ с картины Эдварда Мунка:

«Голова мужчины в волосах женщины».

Альфред замер на миг, потом встал,

Подошел к столу и начал писать —

То ли поэмы, то ли бессвязные фразы,

Страницы, навеянные красотой.

Шарлотта вдруг открыла глаза,

Словно бурные мысли Альфреда ее разбудили,

И подошла к этим запечатленным мыслям.

Альфред ей сказал: это все для тебя.

Нужно, чтобы ты их читала, мысленно слушая Шуберта.

Да, да, да, отвечала она, уже думая об «Impromptus».

Она начала читать, и слова устремились к Шарлотте:

Не всегда читатель стремится к словам, бывает и наоборот.

Особенно если это слова Альфреда, мощные, неукротимые.

Шарлотта мысленно отмечала самые важные фразы.

В них он говорил о ней, говорил о себе,

И это была история целого мира,

Шуберт, экспромт соль-бемоль мажор.

Они оба – бемоли отверженности. И мажор непреложных истин.

Ей хотелось оставить себе эту рукопись, но Альфред ее отобрал

И, схватив исписанные страницы,

Швырнул всю пачку в огонь.

Шарлотта горестно вскрикнула.

Почему так нежданно,

В одну секунду?!

Ведь он писал их часами!

Она плачет,

Она неутешна.

Никто еще не писал ей подобных слов,

И вот их уже больше нет.

Альфред обнял ее со словами:

Они есть и пребудут вечно,

Но не в грубой материальной форме,

А только в твоей памяти.

Они будут звучать и в музыке Шуберта,

В музыке, которая не слышна, но всегда будет петь в тебе.

И долго еще он ей объяснял красоту своего поступка:

Главное, что это было написано,

Остальное совсем не важно.

Нам больше нельзя оставлять следы для полицейских собак.

Наши книги, наши воспоминанья нужно хранить в себе.

 

4

В те же минуты во Франции один человек поднялся с постели

И взглянул на себя в зеркало.

Он давно уже не узнавал собственное лицо

И с трудом выговаривал свое имя: Гершель Гриншпан.

Семнадцатилетний польский еврей, покинувший родину,

жил в Париже.

Он только что получил от сестры отчаянное письмо:

Вся их семья внезапно, без предупреждений,

Была изгнана из страны.

Их увезли в лагерь для перемещенных лиц.

Жизнь Гриншпана давно уже стала сплошным унижением.

Так живут только крысы, говорил он себе.

И вот тем утром, 7 ноября тридцать восьмого года, он написал:

Я должен протестовать, чтобы весь мир услышал мой крик.

Взяв пистолет, он проник в посольство Германии

И, под предлогом назначенной встречи, прошел

в кабинет советника.

Позже начнут говорить, что мальчик сводил с ним счеты,

Что это интимная и сексуальная связь, которая скверно окончилась.

Но так ли все это важно?

В тот момент им владела лишь ненависть.

Эрнст фон Рат, третий советник посольства, бледнеет от страха:

Намеренья юноши не оставляют сомнений.

Однако, решившись убить, он дрожит,

Его руки взмокли от пота.

Эта сцена, кажется, будет длиться вечно,

Однако это не так.

Он наконец стреляет —

Стреляет в немца в упор,

Всадив в него несколько пуль.

Советник падает головой на стол,

Ударившись виском.

Кровь капает на паркет,

Стекается в лужу у ног стрелявшего.

В кабинет ворвались офицеры.

Убийца даже не думал бежать.

Новость в момент облетела Берлин.

Фюрер впал в безумную ярость:

Месть должна следовать безотлагательно!

Как он посмел?!

Немедленно раздавить эту гадину!

Впрочем, не так,

Не его одного, —

Их всех,

Всю эту мерзкую нацию.

Они проникают повсюду.

Фон Рата убил не один – все евреи.

К ярости фюрера примешано ликование,

Он предвкушает сладость грядущих репрессий.

Разгул этой мести был неописуем:

«Хрустальная» – вот как назвали ту ночь

С девятого на десятое ноября тридцать восьмого года,

Когда разоряли еврейские кладбища,

Уничтожали имущество,

Громили тысячи магазинов,

Разворовывали товары,

Заставляли евреев петь перед горящими синагогами,

А потом поджигали им бороды.

Других забивали до смерти на театральных сценах,

И трупы валялись грудами, словно отбросы.

Тысячами людей загоняли в концлагеря,

Тысячами…

Среди них оказался отец Шарлотты.

 

5

Семья Саломон сидела за обедом. Ели молча.

Внезапно в их дверь постучали.

Шарлотта глядит на отца.

Теперь каждый звук – угроза,

Иначе и быть не может.

Все продолжали сидеть

Не двигаясь, оцепенев от страха.

В дверь громко забарабанили,

Теперь уже бесцеремонно.

Наверное, нужно открыть,

Иначе они выбьют дверь.

Альберт наконец отворил.

На пороге двое в темных костюмах:

Альберт Саломон?

Да, это я.

Пожалуйста, следуйте за нами.

Куда вы меня повезете?

Не задавайте вопросов.

Могу ли я взять с собой хоть какие-то вещи?

В этом нет нужды, собирайтесь быстрее.

Паула решила вмешаться,

Но Альберт знаком велел ей молчать:

Лучше не прекословить.

При малейшем сопротивлении они будут стрелять.

Они забирают только его, и это уже хорошо.

Наверняка хотят допросить.

Это продлится недолго.

Они установят, что он ветеран и герой минувшей войны.

Что он пролил кровь за Германию.

Альберт надел пальто и шляпу,

Подошел к дочери и жене, чтобы поцеловать на прощанье.

Кончайте тянуть!

Он быстро поцеловал их обеих

И, не оглянувшись, покинул квартиру.

Шарлотта с Паулой стояли обнявшись.

Почему и куда его увели?

И надолго ли это?

Откуда им знать.

Все это описано Кафкой в «Процессе».

Герой романа, Йозеф К., арестован без всякой причины.

И, подобно Альберту, решает не сопротивляться.

Единственный разумный выход – примириться с порядком вещей.

Вот как это зовется:

«Порядок вещей».

Против «порядка вещей» не попрешь.

Но куда он ведет, сей «порядок вещей»?

Процесс выглядит необратимым.

В романе все это уже описано.

Йозефа К. убьют как собаку:

Стыд должен был пережить человека.

 

6

Без объясненья причин Альберта бросили в концлагерь

Заксенхаузен – к северу от Берлина.

Его заперли в грязном бараке вместе с другими людьми.

Некоторых из них он знал.

Они перекинулись парой слов, чтоб успокоить друг друга,

Изображая – довольно неубедительно – этакий оптимизм.

Но на благополучный исход никто не надеялся —

Слишком уж далеко зашло это дело.

Их оставили подыхать без воды и без пищи.

Почему к ним никто не приходит?

Как могут их же сограждане так обращаться с ними?

Много часов спустя двери барака открылись,

И к ним вошли офицеры.

Кое-кто начал протестовать,

И «крикунов» тут же схватили.

Их увели куда-то в дальний конец концлагеря.

Больше никто их не видел.

Арестованным объявили, что предстоит допрос,

И приказали встать в очередь.

Люди прождали, стоя много часов на холоде.

Те, кто был слишком стар или болен, чтобы выдержать эту пытку,

Падали с ног, и их уносили.

Этих тоже больше никто не увидел.

Нацисты пока еще не казнили в открытую —

Убивали строптивых или больных где-нибудь на задворках.

Альберт относился к тем, кто еще сохранял достоинство.

Именно так: это были достойные люди,

Не желавшие умножать своей болью все остальные несчастья.

Стремление устоять – только это и мог человек сохранить,

Когда ничего другого уже не осталось.

Подошел и его черед.

Он стоит перед молодым человеком, который годится ему

в сыновья.

Так ты у нас врач? – говорит тот с ухмылкой.

Да, врач.

Не удивляюсь, работка типично еврейская.

Ну ничего, здесь тебе не придется бездельничать, мерзкий лентяй!

Его, Альберта, считают лентяем?

Да он ведь всю жизнь работал как каторжный,

Чтобы продвинуть вперед медицину!

И если больные не мрут от язвы, то в этом его заслуга.

Альберт опускает глаза, это невыносимо.

Смотреть на меня! – орет молодой нацист.

Смотреть на меня, когда я с тобой говорю, слышишь, падаль?

Альберт поднимает голову, словно марионетка,

Берет протянутый ему листок.

На листке указан номер барака и его личный номер —

Он уже не имеет права на имя.

Первые дни проходили ужасно:

Альберт не привык к ручному труду,

Он был истощен, но знал, что обязан держаться:

Упасть – это значит погибнуть,

Отправиться на задворки, откуда никто не вернулся.

Истощение притупило умственные способности,

Временами мозг его отключался,

И он начисто забывал, кто он и где находится.

Такое бывает с людьми после кошмарного сна —

Им нужна хоть пара секунд, чтобы включиться в реальность,

Альберт же часами не выходил из мутного забытья,

Где сознание затуманено.

А Шарлотта с Паулой, убитые тем, что творилось вокруг,

И отсутствием новостей от Альберта,

Ходили в комиссариаты, как и сотни других женщин,

Которые обивали пороги, протестуя и добиваясь ответа:

Где наши мужья?

Где наши отцы?

Сообщите о них хоть что-нибудь! – умоляли они,

Скажите хотя бы, они еще живы?

Шарлотта каким-то чудом попала в один кабинет.

Она принесла с собой теплое одеяло.

Я хотела бы передать его моему отцу, униженно просит она.

Слушая это, нацисты едва сдерживали смех.

Как его имя? – спросил наконец один.

Альберт Саломон.

Прекрасно, ты можешь идти, мы этим займемся.

Но я бы хотела сама передать одеяло… прошу вас!

Нет, это запрещено.

В настоящее время свидания отменены.

Шарлотте понятно: настаивать бесполезно.

Лучше смолчать, лишь бы отец получил одеяло.

И она покорно ушла.

А нацисты расхохотались, едва она скрылась.

Ах, до чего же трогательно!

Евреечка хочет согреть своего дорогого папашу.

Ха-ха-ха! – гоготали они,

Вытирая заляпанные сапоги об одеяло Шарлотты.

 

7

Так тянулись дни и недели.

О судьбе заключенных ходили самые мрачные слухи,

Говорили о сотнях умерших.

У Шарлотты с Паулой по-прежнему нет никаких известий.

Жив ли еще Альберт?

Певица пошла на все, чтобы вызволить мужа из лагеря.

В нацистской верхушке у нее еще было несколько почитателей.

Они обещали подумать, как ей помочь,

Хотя это трудно, – из лагеря пока что никто не вышел.

Я вас прошу, умоляю! —

Заклинала Паула.

В эти дни гнетущего ожидания Альфред их не покидал.

Старался как мог отвлекать их от черных мыслей.

Стоило выйти Пауле, как он обнимал Шарлотту,

Но и его самого терзала тревога.

Аресты коснулись прежде всего элиты —

Врачей и артистов, преподавателей, интеллектуалов,

Но, если возьмутся и за обычных людей,

Он окажется в первых рядах обреченных.

Все думали лишь об одном – о бегстве.

Но куда им бежать?

И как?

Границы давно закрыты.

Однако Шарлотта могла бы уехать.

Для тех, кому нет двадцати двух лет, это еще возможно:

При выезде из Германии от них не потребуют паспорта.

Ей оставалось всего лишь несколько месяцев.

Дед с бабкой слышали о последних событиях.

В письмах они заклинали Шарлотту приехать:

У них здесь, на юге Франции, истинный рай.

Она не должна оставаться в Германии,

Это становится слишком опасным.

Паула была согласна со стариками.

Но разве Шарлотта могла уехать,

Не повидав отца?

По правде сказать, это лишь отговорка.

Она давно для себя решила,

Что никогда не уедет отсюда.

Причина проста: она ни за что не покинет Альфреда.

Паула в конечном счете добилась освобождения мужа.

Через четыре месяца Альберта освободили.

Он вернулся домой, но совсем другим человеком —

Чудовищно исхудавшим, потерянным. Сразу упал на кровать.

Паула задернула шторы: пусть он отоспится.

Шарлотта потрясена до глубины души.

Часами сидела она у постели отца,

Борясь с охватившим ее отчаянием.

Шарлотту тревожили хрипы в груди отца.

Она ухаживала за ним с какими-то странными чувствами:

Ей казалось, будто она защищает его от смерти.

Постепенно Альберт приходил в себя,

Только все больше молчал

И спал чуть не круглые сутки.

А ведь прежде он так любил работать ночами.

Как-то утром, открыв глаза, подозвал он к себе жену.

Паула тотчас к нему подошла:

Что, мой дорогой?

Он открыл было рот, но голос ему изменил,

Не было сил сказать ей то, что хотел.

Наконец он с трудом произнес одно слово: Шарлотта…

Что – Шарлотта?

Шарлотта… должна… уехать…

Паула знала, как больно ему говорить такое, —

Сейчас отец, как никогда, нуждался в близости дочери.

Но теперь понимал: им не на что больше надеяться.

Он уже побывал в самом пекле нацистского ада,

И, пока еще это возможно, Шарлотте нужно бежать.

 

8

Но Шарлотта, конечно, не согласилась.

Она не хочет, не может уехать!

Родные ее убеждали: нельзя терять драгоценное время.

Нет, я не хочу вас бросать, твердила она.

Мы добудем фальшивые паспорта и приедем к тебе, уверяли они.

Нет, не хочу уезжать, не хочу!

Альберт и Паула не понимали причины отказа.

Один лишь Альфред знал всю правду,

Но считал ее поведение глупым, нелепым.

Никакая любовь не стоит смертельного риска, думал он,

Ведь нам всем угрожает здесь смерть.

Шарлотта его не слушала,

Она слушала лишь себя, то есть голос своего сердца,

И все упорней твердила: я не могу тебя бросить.

Нет ничего страшнее, пойми: я тебя так люблю!

Он брал ее руки в свои:

Да, конечно, он может ее понять.

Он любит ее, романтичную, пылкую,

За красоту ее страстной любви, заглушающей страх.

Но сейчас не об этом речь.

Наконец, исчерпав все доводы, Альфред пригрозил Шарлотте:

Если ты не уедешь, то больше меня не увидишь!

Увы, Шарлотта хорошо изучила Альфреда:

Он не станет бросать слов на ветер.

Если она не уедет, он исчезнет из ее жизни —

Вот единственный вид шантажа, который ее убедил.

Вдобавок Альфред обещал, что приедет к ней во Францию.

Но разве ты сможешь?

В ответ он заверил Шарлотту:

У меня есть свои контакты.

Только можно ли ему верить?

Шарлотта была в отчаянии.

Как ей расстаться с жизнью в Берлине?

Она ведь здесь родилась,

И теперь еще это страдание.

Лучше ей умереть, чем уехать.

И она всерьез помышляет о смерти.

Отец подозвал Шарлотту к себе,

Взял ее руку и, слабо сжимая,

Стал повторять: я прошу тебя, уезжай!

И на его глазах выступили слезы.

Шарлотта впервые увидела плачущего отца

С искаженным от горя лицом.

Она достала платок, чтоб осушить его слезы,

И внезапно Альберт вспомнил Франциску:

Эта сцена так походила на их давнишнюю встречу,

Когда она вынула свой платок и вытерла ему нос.

Он тогда оперировал раненого, рядом с передовой.

Обе сцены слились в одну.

В этом жесте Франциска соединилась с Шарлоттой,

И Альберт вдруг понял: он достиг своего.

Этот жест означал одно: Шарлотта согласна уехать.

 

9

Для бегства было несколько разных способов.

По просьбе Паулы дед с бабкой прислали Шарлотте открытку,

В ней сказано: бабушка очень больна,

Находится при смерти, хочет увидеться с внучкой.

С этим фальшивым письмом Шарлотта явилась

в консульство Франции

И получила визу на несколько дней.

Итак, ее документы в порядке.

Она провела оставшиеся часы в каком-то тупом безразличии.

Подолгу сидела застыв перед своим чемоданом,

Совсем маленьким чемоданчиком – знáком короткой поездки.

Взять с собой можно очень немногое,

И нужно выбрать самое дорогое.

Какую же книгу?

Какой рисунок?

В результате Шарлотта взяла с собой только пластинку Паулы

С «Кармен», ее любимейшей записью.

Пластинка станет напоминанием о прошлой счастливой жизни.

Потом она съездила на кладбище, чтоб попрощаться с мамой.

В детстве она долго верила, что мать ее стала ангелом,

И представляла ее парящей в берлинском небе

На крыльях любви.

Теперь с этим покончено.

Шарлотта столкнулась с жестокой реальностью,

Где небеса безнадежно пусты,

А мамино тело разлагается в этой земле,

В могиле, скрывающей только скелет.

Да и может ли вспомнить Шарлотта тепло ее рук,

Когда мама ее обнимала.

Напевая какую-то песенку?

Нет, будто и не было ничего,

Кроме детского воспоминания о могильной плите ее тетки

И о том, как она научилась читать свое имя на этой плите —

Имя Шарлотты, первой Шарлотты, сестры ее матери.

Отныне здесь сестры покоятся рядом.

Шарлотта кладет по одной белой розе на ту и другую плиту

И уходит.

Вернувшись к отцу, она горько заплакала.

Он еще слишком слаб, чтоб ее проводить на вокзал,

И они утешают друг друга, твердя одно слово – «скоро».

Скоро они увидятся вновь.

Скоро все будет прекрасно.

Отец Шарлотты – сдержанный человек,

Всегда стыдившийся проявлений любви,

Но в тот день он так жадно смотрел на дочь,

Словно хотел запомнить каждую ее черточку

И подольше хранить в душе ее образ.

Шарлотта крепко поцеловала отца,

Оставив след на его щеке

Не от помады —

От судорожно приникших губ.

 

10

Вокзальный перрон, на каждом шагу полицейские.

Альфред и Паула рядом с Шарлоттой, пытавшейся скрыть

волнение.

Чрезмерная демонстрация чувств может привлечь внимание,

И тогда всех троих подвергнут допросу:

Почему эта девушка плачет?

Ведь она уезжает всего на неделю, не так ли?

Значит, нужно держаться, чтобы не провалить свой план,

Держаться невозмутимо, уверенно и достойно,

Скрывая улыбкой муку, терзающую сердце,

Крик, рвущийся из горла.

Этого быть не может!

Она оставляет здесь все —

Отца и Паулу, могилу матери,

Воспоминания детства и юности,

А самое главное, Его – Альфреда,

Свою вечную и единственную любовь,

Его, который стал для Шарлотты всем,

Ее возлюбленным, ее душою.

Альфред с трудом подавлял овладевшее им смятение.

Обычно словоохотливый, сейчас он упорно молчал.

Его чувства были слишком глубоки, чтобы выразить их словами.

Густой паровозный дым обволакивал толпы людей.

Вокзальный перрон, как никогда, походил на пристань —

Идеальная декорация для прощания навсегда.

Альфред собрался что-то тихо сказать Шарлотте.

Она подумала: он шепнет, что любит меня! —

Но нет.

Она услышала нечто другое, гораздо более важное —

Слова, с которыми будет жить до самого конца,

Которые станут девизом, опорой ее стоицизма:

Не забывай никогда: я верю в тебя, Шарлотта!