1
Шарлотта сообщила родным о бабушкиной кончине.
Паулу очень встревожил душевный настрой ее падчерицы:
Каждое слово в письме было пронизано жгучей тоской,
Даже от запятых веяло тяжкой печалью.
Паула с трудом подбирала сочувственные слова для ответа.
Но могли ли слова заменить живое присутствие?
Нужно просто быть рядом, обнять и утешить.
Шарлотте было физически больно от разлуки с отцом и Паулой,
Она уповала на то, что это совсем ненадолго,
Но прошло уже больше года,
А надежды на встречу по-прежнему нет.
Ответ, пришедший к Шарлотте, станет последним письмом,
Больше она никогда не получит вестей от отца и Паулы.
На границах страны неспокойно; наконец они вовсе закрылись.
Живущим во Франции немцам велели пройти регистрацию.
Властям и без этого ясно, что все они только беженцы,
Однако теперь их причислили к вражеской нации,
И французское государство намерено их депортировать.
В июне сорокового года Шарлотту и деда сажают в поезд,
Идущий в район Пиренеев, а именно в лагерь Гюрс,
Этот лагерь когда-то построили для испанских беженцев.
А как же поступят с ними?
Шарлотта помнила лицо отца после лагеря Заксенхаузен.
Теперь вокруг нее лица растерянных немцев.
Переезд занял много часов,
И это усугубило панический страх неизвестности.
Неужели ее ждет смерть?
В их семье ни одна из женщин не спаслась от жестокой судьбы.
Тринадцать лет отделяют смерть мамы от смерти ее сестры,
И столько же лет пролегло между гибелью мамы и бабушки.
Да, ровно такой временной интервал
И почти одинаковый способ, что выбрали эти трое, —
Падение в пустоту.
Смерть женщин в трех возрастах —
Девушка, мать семейства, старуха…
Неужто же первый, второй или третий не стоил того, чтобы жить?!
Сидя в поезде, везущем их в лагерь, Шарлотта пустилась в расчеты:
1940 + 13 = 1953.
Вот он – год ее самоубийства, 1953-й…
Если она не погибнет раньше.
2
По прибытии поезда в Гюрс семьи разъединили.
Деда отправили в группу немцев-мужчин.
Он выглядел самым старым из них,
Патриархом всех этих призраков.
Шарлотта умоляла жандарма оставить деда при ней:
Старик слишком слаб, чтобы жить без нее, и к тому же он болен.
Не положено. Вас отправят в барак для женщин, это приказ.
И Шарлотте пришлось подчиниться.
У парня дубинка в руке, а рядом сторожевая овчарка.
Шарлотте понятно, что лагерь – не место для рассуждений.
Она оставила деда и встала в шеренгу женщин.
Среди них находилась и Ханна Арендт.
В Гюрсе ее поразило отсутствие всякой растительности,
Как будто ее специально начисто уничтожили,
Чтобы зеленый пейзаж сменился безжизненно-лунным.
Тщетно она изучала местность, ища хоть какие-то краски.
Что-то мучило девушку вплоть до физической боли.
Ее отношение к миру стало полностью эстетическим:
Она без конца рисовала – не на бумаге, а мысленно,
И творческий пыл, вопреки всему, в ней не угасал.
Уродство лагерной жизни отравляло собой все вокруг.
В их бараке вместо кроватей только груда гнилых тюфяков.
Все бытовые условия – полная катастрофа.
Каждую ночь узницы слышали крысиный писк и возню.
Крысы шныряли повсюду, даже по головам,
Но самое страшное все же было не это.
Страшнее всего охранник, ходивший вокруг барака.
Он мерно вышагивал взад-вперед, водя своим фонарем,
И пленницы изнутри различали полоску света,
Невыносимый знак его ночного присутствия.
Это могло продолжаться и час, и гораздо больше.
Каждая женщина знала: в конце концов он войдет.
Да, вот он уже и вошел,
Распахнул настежь дверь и бродит между матрасами,
Ослепляя лежащих женщин своим фонарем.
Пес обнюхивает узниц, лижет добычу хозяина,
Виляет хвостом, радуясь их общей власти над ними,
Чувствуя, как никогда, что он лучший друг человека.
Охранник являлся в женский барак каждый вечер.
Это был излюбленный ритуал,
Он искал, какую из них изнасиловать,
А строптивую мог застрелить.
Узницы ждали, скорчившись и содрогаясь от ужаса.
Наметив одну из них,
Он водил лучом фонаря по лицу и по телу женщины,
Поколебавшись, переходил к другой.
Их ужас его распалял еще больше.
Сегодня он выбрал рыжеволосую девушку:
Эй, ты, вставай и иди за мной!
Несчастная подчинилась
И покорно ушла с ним в соседний барак.
3
Так прошло много недель
Между страхом и оцепенением.
Все говорили лишь об одном – о наступлении немцев,
О мгновенном разгроме французской армии.
Как же такое могло случиться?!
Шарлотта потрясена этой новостью.
Неужели нацисты вторглись в страну, где она обрела приют,
В ту страну, где она теперь в заключении?
Значит, бедам ее не видно конца?
К счастью, южная часть страны не затронута оккупацией,
Ее называли «свободная зона»,
Но свободная для кого?
Уж явно не для Шарлотты.
Слава богу, ей разрешили хотя бы увидеться с дедом.
Старик почти целый день лежал на своем тюфяке,
Чудовищно исхудавший, совсем лишившийся сил.
При кашле у него изо рта сочилась струйками кровь.
Иногда он даже не узнавал Шарлотту.
В испуге и полной растерянности
Она взмолилась о помощи к персоналу.
Горе девушки пробудило жалость одной из медсестер,
Она обещала узнать, что для них можно сделать,
И не обманула Шарлотту: как это ни странно.
Лагерное начальство решило их отпустить.
Значит, теперь им можно надеяться на спасение!
Она сообщила деду, что этот кошмар окончен:
Они вновь заживут в «Эрмитаже», дедушка там отдохнет.
Она гладит его по руке, и он наконец улыбается.
С завтрашнего дня они могут покинуть лагерь.
Однако французские поезда больше уже не ходили,
И у Шарлотты остался один-единственный выход:
Нужно пешком одолеть несколько сот километров,
Пройти через Пиренеи с упрямым больным стариком.
И они пустились в дорогу, чуть не плавясь от адской жары.
Двумя месяцами позже, по другую сторону горной цепи,
Покончит с собой философ Вальтер Беньямин.
Он узнал, что лиц без гражданства не пропустят через границу,
И внушил себе, что его арестуют.
Беньямин годами скитался, как загнанный зверь, и безумно устал.
Принял морфий и умер.
Вспоминаю его слова, в которых звучит прощание:
«Счастье для нас представимо
Лишь в воздухе, коим мы дышим,
Или среди людей, живших бок о бок с нами».
Вот так немецких гениев разбросало по горам на чужбине.
Ханне Арендт, к счастью, все-таки удалось покинуть Европу.
Шарлотта очень любила Вальтера Беньямина.
Она прочла его книги, обожала слушать его по радио.
Одно из его изречений может выразить суть ее творчества:
«Настоящая мера жизни – это воспоминание».
4
В дороге они пытались остановиться на отдых,
Но их, как правило, никуда не впускали.
Никто не желал давать приют «этим немцам».
Наконец им предложил помочь один молодой человек,
Беженец и, как они, уроженец Берлина,
Уверявший, что знает место, где можно найти ночлег.
Но в дороге, дождавшись ночи, он потащил Шарлотту в канаву.
Дед в это время присел отдохнуть и ничего не видел.
Шарлотта сопротивлялась, собрав последние силы,
Вцепилась ногтями в лицо своего обидчика,
И тот наконец удрал, осыпав ее ругательствами:
Идиотка! Сама не знаешь, чего тебе надо!
Приведя в порядок одежду,
Шарлотта вернулась к деду, не промолвив ни слова.
Она давно научилась скрывать от других обиды,
Даже самые свежие, самые жгучие.
Давно научилась лучше, чем кто-либо, маскировать свою боль.
Что толку от жалоб, если несчастья идут сплошной чередой.
Но вот наконец постоялый двор, куда их впустили на ночь,
Однако в комнате для ночлега есть только одна кровать.
Шарлотта решила спать на полу,
Но старик уперся: внучка и дед вполне могут спать вдвоем.
Он объявил, что это вполне нормально.
Поняла ли она?
Да, ей ясно, чего он хочет.
Дед велел ей раздеться, лечь и прижаться к нему.
Мир обрушился вокруг Шарлотты.
Куда ей теперь деваться?
Она вышла, сказав ему: я хочу подышать воздухом.
Дождалась, когда он уснет, и тогда лишь вернулась в комнату.
Села на пол в углу и, уткнувшись лицом в колени,
Предалась воспоминаниям, чтобы скорее заснуть, —
В них единственное прибежище, где еще сохранилась нежность.
Вспоминала голос Паулы, жар поцелуев Альфреда
И, зажмурившись, уходила мечтами в царство красоты.
Пред ее мысленным взором всплыла картина Шагала,
Она ее восстановила – усердно, во всех подробностях, —
И долго-долго блуждала среди его теплых красок,
Пока наконец не соскользнула в сон.
Шарлотте уже было ясно, что так продолжаться не может:
Дед пожирал глазами тело внучки, ее движения.
К счастью, ей указали автобус, идущий вдоль побережья,
И через двое суток они оказались в Ницце.
К всеобщему утешению, приехали в «Эрмитаж»,
Где их ждал радушный прием, —
Ведь о них так давно ничего не слыхали.
Обессиленная Шарлотта ушла в комнату, чтобы поспать.
Через какое-то время к ней заглянула Оттилия,
Легонько погладила лоб Шарлотты,
Та открыла глаза,
И из них брызнули слезы.
Шарлотта давно отвыкла от проявлений сочувствия.
Оттилия понимала, что девушке нужно помочь:
Теперь ей была известна история этой семьи.
А Шарлотта плакала безутешно, не в силах остановиться,
Ведь она месяцами крепилась, удерживаясь от слез.
Наконец она снова заснула,
Но даже во сне то и дело судорожно всхлипывала.
Оттилия видела, как по ее лицу пробегают мрачные тени —
Тени пережитого.
Она знала, как потрясли Шарлотту недавние испытания —
Самоубийство бабушки, рассказ о такой же гибели матери,
Потом пребывание в лагере и трудный обратный путь.
Оттилию удручала эта скорбная сага изломанной жизни.
Она всей душой стремилась хоть как-то помочь Шарлотте.
Нужно спасти ее, исцелить, думала американка,
Если еще не поздно.
5
По ее же совету Шарлотта пришла к доктору Мориди.
Его кабинет находился в центре Вильфранш-сюр-Мер.
Он принимал больных прямо в своей квартире.
Кика, дочь Мориди, родилась в сорок первом году.
Она проживает в этой квартире,
Поселившись там после смерти родителей.
Договариваясь о встрече, я даже представить не мог,
Что она сохранила нетронутым все в кабинете отца.
Благодаря ей я воочию увидал интерьер 1940 года
И смог описать его в этом романе.
На двери кабинета еще сохранилась табличка:
ДОКТОР Ж. МОРИДИ
Прием с 13.30 до 16.00
Я долго рассматривал каждую вещь в кабинете.
Кика и ее муж были очень любезны.
Дочь Мориди не могла, разумеется, помнить Шарлотту,
Однако ее отец часто о ней вспоминал.
Что же он говорил?
Она уверенно отвечает: говорил, что она безумна.
Меня удивляет не сам диагноз,
А то, что он прозвучал прежде всего остального,
Но Кика тотчас же добавляет: безумна, как и все гении.
Да, ее отец уверял, что Шарлотта – истинный гений.
Вслед за Оттилией Мориди тоже проникся любовью к Шарлотте.
Восхищался ею, лечил, наблюдал. Его роль в ее жизни бесценна.
Наведываясь в «Эрмитаж», всякий раз беседовал с ней,
А приезжал он довольно часто,
Ибо дети-сироты нередко болели.
Но Шарлотта, с ее творческим, тонким чутьем, его поражала.
На Рождество она рисовала поздравительные открытки,
На них ребятишки спускались с небес
Или, напротив, пытались взлететь на луну.
Что же затронуло доктора в этих рисунках?
Скорее всего, сочетание силы и детской наивности,
То есть попросту благодать, – так он тогда подумал.
Мориди осмотрел Шарлотту, пощупал ее пульс,
Расспросил о жизни в лагере Гюрс.
Она отвечала невнятными междометиями.
Врач был встревожен ее состоянием, но сумел это скрыть,
Прибег к такой отговорке: ты нуждаешься в витаминах.
Шарлотта стояла понурившись, не говоря ни слова.
Поколебавшись, Мориди продолжал:
Тебе нужно писать картины.
Шарлотта вскинула голову.
Тебе нужно писать картины! – повторил Мориди.
Врач сказал ей, что верит в нее и в ее талант.
Он не просто ее утешал, а хотел, чтоб она встряхнулась:
Шарлотта, ты не должна безвольно плыть по течению.
Если чувствуешь боль, выражай ее на холсте, на бумаге!
И эти слова глубоко ее потрясли.
Мориди продолжал ее ободрять,
Приводя убедительные аргументы,
Перечислял рисунки, которые больше всего ему полюбились.
В тебе слишком много такой красоты, которой не грех
поделиться с другими!
Шарлотта жадно слушала Мориди.
Все, что он говорил, было созвучно ее ощущениям.
И вдруг перед нею возникло лицо Альфреда,
Живое, как никогда,
И вспомнились те слова, что он ей сказал на вокзале.
Как могла она их забыть?!
Да, ей нужно жить ради творчества,
Нужно писать картины, чтобы не впасть в безумие.
6
На обратном пути ей дышалось легко и свободно.
В этот день родилась ее книга «Жизнь? Или Театр?».
На ходу она собирала образы своего прошлого.
Чтобы выжить, ей нужно изобразить собственную историю.
Это единственный выход.
И Шарлотта твердила себе раз за разом:
Я должна вернуть к жизни умерших.
Но на этой фразе она осеклась:
Вернуть к жизни умерших…
Для этого мне придется еще глубже уйти в одиночество.
Значит, нужно дойти до последней черты, чтоб понять:
Искусство – единственный способ существования.
То, что сказал Мориди, она ощущала и прежде,
Но где-то в себе, глубоко, не понимая сути,
Словно бы плотское опережало рассудок.
Прозрение есть осознание смутно известных истин,
Это дорога, которая ждет любого художника,
Путь в темноте, измеримый часами, а то и годами,
Ведущий к моменту, когда наконец-то ты сможешь
сказать себе: начинай!
Она готовилась умереть, а начала улыбаться.
Теперь ничто ее не пугало,
Ничто не было страшно!
Как редки произведения, созданные в таких условиях,
В такой глухой изоляции от внешнего мира,
Когда все предельно прозрачно и ясно!
Она уже точно знала, что и как будет делать,
И теперь ни кисти, ни карандаш не дрогнут в ее руке.
Запечатлеть воспоминания в романической форме,
В длинных текстах, с картинами-иллюстрациями,
Чтобы эту историю можно было читать и смотреть.
То есть нужно будет писать и картины, и тексты.
Их единство – вот идеальный способ выразить все целиком
Или, вернее, полностью.
Только такое единство способно объять весь мир.
Это созвучно с определеньем Кандинского:
«Создать произведение – значит создать некий мир».
Он и сам тяготел к синестезии,
К интуитивному сочетанию смыслов.
Его выбором красок руководила музыка.
«Жизнь? Или Театр?» – перекличка соощущений:
Живопись, слово, а к ним еще музыка.
Вот он – союз тех искусств, что врачуют погибшую жизнь,
Выбор, необходимый для возрождения прошлого.
В этом вихре сливаются сила и творческая интуиция.
Что происходит при встрече с произведением искусства?
Рождение всеобъемлющего эстетического восторга.
И я теперь постоянно думаю о Шарлотте,
Ее жизнь превратилась в мое наваждение.
Я изучил ее краски, все места, где она бывала в реальности
и в мечтах,
И проникся любовью ко всем Шарлоттам на свете,
Хотя больше всего люблю «Жизнь? Или Театр?».
Это жизнь, пропущенная через фильтр творчества,
Чтобы создать иную, образную действительность.
Свидетели ее жизни стали ее персонажами
И, как в театре, представлены зрителю в самом начале действа:
Альфред Вольфзон выступает под маской Амадеуса Даберлона,
Семья Саломон получает фамилию Канн,
О себе Шарлотта рассказывает только в третьем лице.
Подобная отстраненность выглядит необходимой,
Так можно добиться реальной свободы повествования
И позволить фантазии развернуться в полную силу.
Таким образом, форма романа проникнута полной свободой.
К рисункам и текстам приложены музыкальные дополнения —
Звуковая версия этого повествования.
В качестве иллюстраций к нему – Бах, Малер и Шуберт,
Или же попросту народные песни Германии.
Она окрестила свое творение немецким словом Singespiel,
Что означает «пьеса с музыкальными номерами».
Значит, театр и музыка, но есть еще и кино,
И «раскадровка» текста сделана в духе Мурнау и Ланга.
Книга вобрала в себя все виды и жанры искусства,
Но все они растворяются в блеске ее самобытности
И образуют единый и самобытный сплав.
Однако пора начинать.
Шарлотта нам предлагает «способ употребления» книги,
Можно сказать, мизансцену этого нового замысла.
Создание данных картин нужно представить так:
Вот женщина, она сидит на морском берегу
И занимается живописью,
Как вдруг ей на ум приходит мелодия.
Она начинает ее насвистывать
И тут понимает, что музыка эта созвучна
Тому, что она пытается выразить на бумаге.
У нее в голове возникает и текст,
И она распевает мелодию на собственные слова,
Еще и еще,
Поет во весь голос, пока не кончает картину.
Под конец она объясняет настрой своей героини:
Ей нужно было хоть ненадолго исчезнуть из мира людей,
А для этого добровольно пойти на любые жертвы,
Чтобы создать из своей души собственную вселенную.
Исчезнуть из мира людей.
7
В первые дни работы ей трудно было сосредоточиться:
В «Эрмитаже» повсюду бегали дети, бесились, как дикари.
Оттилия их журила: Шарлотту нельзя беспокоить!
Старалась ей помогать, раздобыла бумагу получше,
Хотя и бумага, и краски стали редким товаром.
Они с Мориди заключили тайный союз, оберегающий гения,
Союз, который, увы, не одобрял дед Шарлотты.
Напротив, старик всячески изводил внучку.
Стоило ему появиться, как она убегала, сложив свой мольберт,
А он гнался за нею, крича: ты должна заниматься мною!
Я тебя вызвал сюда не ради твоей мазни!
Его безумие усугублялось день ото дня:
Например, он таскал у Оттилии фрукты, обвиняя в краже детей.
Шарлотте нужно было уехать, другого выхода она не видела, —
Уехать, где-то укрыться, чтобы продолжить работу.
Недавно она познакомилась с Мартой Пеше,
Управляющей «Бель Орор» – отелем в Сен-Жан-Кап-Феррá.
И Марта решила приютить Шарлотту,
пусть живет в отеле бесплатно.
Неужели она, как Оттилия, поверила в гениальность девушки?
Это вполне вероятно.
Она предложила ей номер на неограниченный срок,
Это комната номер один.
И вот здесь-то почти два года Шарлотта будет творить.
Правда, это первый этаж, но отель стоит на горе,
И достаточно выйти за дверь, чтобы увидеть море.
Эта комната представлялась мне райским укромным приютом.
В действительности она больше похожа на камеру,
И стены из голого кирпича усугубляют сходство.
Марта слышала, как ее гостья работает, напевая.
Да, именно так она выразилась.
Шарлотта пела, садясь за мольберт.
Мелодии ей служили аккомпанементом к рисункам.
По словам хозяйки отеля, Шарлотта редко куда-то ходила,
Целые дни напролет посвящала работе.
Захваченная ураганом своих навязчивых мыслей,
Вспоминала слова Альфреда, каждое слово,
В точности повторяя его пылкие монологи.
Изводила сотни листов, рисуя его лицо
По памяти, без модели – сквозь долгие годы разлуки,
В непреходящем экстазе. Это творческое наважденье
Связывало Шарлотту с незабываемым прошлым.
Я хожу по комнате номер один под удивленным взглядом портье.
Тиссем – так зовут молодую особу – пытается мне помочь,
Хотя, скорее всего, считает меня странным типом.
Еще бы: стою, благоговейно взирая на эти облезлые стены,
И вдобавок хочу разузнать, сохранил ли отель архивы.
От нынешнего хозяина я не добился ответа.
Его величают Марен.
Разве нужно морское имя, чтобы стать владельцем отеля?
Но главное: будет ли памятная табличка на двери этого номера?
Даже не знаю, с чего я зациклился на табличках,
Когда для начала невредно бы отремонтировать комнату.
Я мог бы заняться этим,
Сделать все, чтобы здесь почитали стены, помнящие Шарлотту,
И не только ее, но бесплотные тени современников гения.
8
Временами Шарлотта заставляла себя ездить в Ниццу.
Дед жил там совсем один,
Целыми днями сидел на стуле, перебирая воспоминания.
Как-то летом сорок второго года она увидела объявление на стене:
Новый закон предписал евреям регистрироваться в префектуре.
Вернувшись к себе в «Бель Орор», она обратилась к Марте:
Как ей поступить?
По правде сказать, Шарлотта уже приняла решение —
Она пройдет регистрацию.
Марта спросила: зачем? Ведь это полный абсурд!
Но Шарлотта не согласилась: закон есть закон.
В назначенный день она отправилась в Ниццу.
К дверям префектуры тянулась длинная очередь.
Это ее утешило: значит, все соблюдают правила.
Люди были прилично одеты, влюбленные держались за руки.
Солнце нещадно палило, ожидание затянулось.
Внезапно на площадь въехала колонна автобусов.
Все испуганно переглянулись,
Но тут же начали успокаивать друг друга:
Мол, что тут такого страшного?
А Шарлотте пришел на память ад лагеря Гюрс.
Что, если эта «невинная» перепись им угрожает арестом?
Нет ничего ужасней, чем снова туда угодить.
Говорили, что на евреев была облава в Париже,
Но разве известно, что именно там происходит,
Что творится в Германии или в Польше?
Никто ничего не знал.
Шарлотта давно не имела вестей от отца и Паулы,
Очень давно,
Ничего не знала о них.
Господи, хоть бы они были живы!
Она вспоминала о них каждый день.
И об Альфреде, ее Амадеусе, —
Ведь он не от мира сего, ему невозможно спастись.
Нет, только не это!
Ей страшно даже подумать о смерти Альфреда,
Такого не может быть!
Откуда-то вдруг появились жандармы,
В один миг они оцепили площадь,
Теперь никому не удастся сбежать.
Шарлотте все ясно: это ловушка.
Как могла она быть настолько наивной,
И она, и все остальные?!
Ведь на них ополчился весь мир,
Так с чего же сегодня должно быть иначе?!
Прозвучал приказ: садитесь в автобусы!
Все бросились к полицейским с вопросами:
Куда нас везут?
В чем мы провинились?
Спокойствие вмиг превратилось в панику.
Жандармы, стараясь ее погасить,
Держались невозмутимо:
Это просто обычный контроль.
Вам не о чем беспокоиться.
Вот так… заходите спокойно в автобус.
Как только рассядетесь, вам принесут питьевую воду.
Шарлотта села в автобус вместе с другими,
Думая лишь об одном – о своих рисунках.
А вдруг она не вернется?
Что с ними будет?
К счастью, она доверяла Марте,
Знала: Марта их сохранит.
Но все-таки… все-таки…
Они ведь еще не закончены,
Они далеко не закончены.
Можно ли было воображать, что впереди много времени?
Она же изгнанница, беженка,
Отверженная, зачумленная.
Если в этот раз обойдется, ей нужно закончить работу
Как можно скорее.
Это ужасно, если она не успеет ее завершить.
Один из жандармов поднялся в автобус.
Его взгляд упал на Шарлотту,
Он пристально посмотрел на девушку.
Почему?
Что во мне такого особенного? – спросила себя Шарлотта.
Ничего…
Я ничего плохого не сделала.
Тогда почему…
Почему он так смотрит?
В чем дело?
Сердце Шарлотты бешено заколотилось,
Того и гляди она потеряет сознание.
Что с вами, мадемуазель?
Она не в силах ответить.
Он коснулся ее плеча
И сказал, желая ее успокоить:
Не волнуйтесь, все обойдется.
Он обратился к ней лишь потому, что нашел хорошенькой.
Вставайте, идите за мной!
Шарлотта оцепенела от ужаса,
Не может пошевелиться.
Наверное, он развратник,
Как тот, в лагере Гюрс, что насиловал девушек каждую ночь.
Да, конечно, именно так.
Иначе зачем бы он выбрал ее?
В автобусе все остальные – мужчины.
Он хочет ее изнасиловать,
Да, это так,
Не иначе.
Однако же взгляд у него такой мягкий,
Он, похоже, не очень уверен в себе.
На висках у него заблестели мелкие капельки пота.
Он настойчиво повторил: выходите, мадемуазель!
И добавил еще: пожалуйста!
Шарлотта не знала, что ей и думать.
Молодость парня и вежливый тон слегка ее успокоили,
Но можно ли верить сейчас хоть кому-то из них?
Наконец она встала и покорно пошла за ним следом.
Сойдя с подножки, он тихо шепнул ей: идемте!
Еще несколько метров, они уже за углом,
И вдруг он сказал ей: теперь уходите,
Идите быстрей, не оглядываясь.
Шарлотта застыла на месте, и он повторил: быстрее!
И тут до нее дошло:
Он попросту хочет ее спасти.
Она не знала, что ей сказать в благодарность,
Да и некогда подбирать слова,
Нужно спешить.
И Шарлотта пошла —
Медленно, а потом ускоряя шаг.
На какой-то улочке Ниццы она наконец оглянулась.
Позади – уже никого.
9
Шарлотта вернулась в отель, и теперь все пошло по-другому:
Она жила в лихорадочной спешке,
Нужно было работать, не тратя времени даром.
Рука Шарлотты не знала усталости:
Десятки страниц одних только текстов.
Она должна написать историю всей семьи,
Пока еще не слишком поздно.
Последние иллюстрации сделаны явно наспех,
Как будто автор не рисовал, а в панике мчался куда-то.
Эта безумная гонка меня потрясает:
Вторая часть книги – творчество на краю бездны.
Загнанная, истощенная, Шарлотта не думала о себе.
Губила, сжигала себя. До конца.
Одно из писем Шарлотта завершила такими словами:
Я вжилась в роли всех персонажей пьесы.
Исходила все их дороги.
Так я стала самой собой.
Особенно поражает меня последний ее рисунок:
Шарлотта изобразила себя на морском берегу.
Она видна со спины,
На спине мы видим название: «Leben? Oder Theater?»
Так, на самой себе, она завершила книгу, чьим сюжетом была
ее жизнь.
Этот образ имеет странное сходство с одной из ее фотографий:
Шарлотта пишет картину на самой вершине горы,
Которая возвышается над Средиземным морем.
Она с недовольным видом глядит в объектив,
Словно фотограф ворует частицу ее вдохновения,
Миг ее жизни, посвященный союзу с природой.
Шарлотта как будто сливается с травами и цветами
Под чарующе ясным небом,
Чье сияние напоминает последнюю фразу Гёте.
Поэт, в преддверии смерти, воскликнул: больше света!
Ибо, чтоб умереть, нужен сияющий свет.
10
Час за часом она сортировала рисунки,
Наводя порядок в своей истории,
Нумеруя созданные недавно картины,
Добавляя последние музыкальные иллюстрации.
Все это уместится в три пакета,
На которых Шарлотта напишет: Property of Mrs Moor,
Ибо ее работа должна отойти к Оттилии,
Если самой ей придется бежать, если ей суждено умереть.
А пока она делала все возможное, чтобы сберечь свой труд,
Спрятать его в надежное место.
Шарлотта сложила пакеты в большой чемодан,
Окинула скромный гостиничный номер прощальным взглядом.
Ее снедало особое чувство —
Радость, смешанная с печалью.
Работа готова, и вот передышка от каторжного труда.
Перед ней вдруг возник окружающий мир, почти позабытый.
О, как он прекрасен, когда ты глядишь вокруг,
Когда можно покончить с самокопанием!
Прощание затянулось надолго.
Шарлотта крепко обнимала Марту, горячо ее благодарила,
Но им пора расставаться.
И она пустилась в дорогу, пешком, с чемоданом в руке,
Направляясь в Вильфранш-сюр-Мер.
Повстречался ли кто-то Шарлотте в тот день,
Когда она несла в чемодане труд всей своей жизни?
Два года спустя после осмотра она снова пришла к Мориди.
Он – единственный человек, которому можно довериться.
Оттилия Мур уехала в Соединенные Штаты.
Перед лицом реальной опасности она покинула Францию,
Увозя в своем большом лимузине девятерых детей,
А также двух коз и свинью.
Направилась в Лиссабон, чтобы сесть там на пароход.
Как хотелось Шарлотте уплыть в США вместе с ними!
Прошу вас, возьмите меня! – умоляла она.
Но это никак невозможно:
В отличие от детей Шарлотте был нужен паспорт.
Смирившись, девушка подарила Оттилии
Свои рисунки – на память и на прощание.
Та не знала, как ее благодарить,
Сказав, что эти рисунки стоят дороже золота.
В жизни Шарлотты американка сыграла важнейшую роль,
Была ей и матерью, и меценаткой,
И Шарлотта, через Мориди, преподнесла ей свое творение,
Посвятив Оттилии Мур.
Шарлотта стоит перед домом врача.
Звонит в его дверь.
Мориди открывает ей сам.
А, это ты, Шарлотта, говорит он.
Она молчит.
Глядит на него.
Потом протягивает ему чемодан
Со словами: здесь вся моя жизнь.
Благодаря Мориди до нас дошла эта фраза —
ЗДЕСЬ ВСЯ МОЯ ЖИЗНЬ.
Что Шарлотта имела в виду?
Я отдаю вам произведение, где рассказана вся моя жизнь?
Или: я отдаю вам произведение, такое же важное, как моя жизнь?
Или еще: это вся моя жизнь, ибо жизнь моя кончена?
ВСЯ моя жизнь…
Эти слова не дают мне покоя,
И, наверное, все варианты верны.
Мориди не стал открывать чемодан.
Он нашел для него надежное место,
Можно даже сказать, что спрятал.
Его дочь показала мне место, где книга хранилась.
Я застыл перед этим реальным свидетельством прошлого.
На редкость сильное ощущение.
Здесь вся моя жизнь.