1. Взгляд сверху

Мы в воздухе. Курс — Златоуст.

Лес можно увидеть только сверху.

В кабине «АН-2» — командир самолета С. А. Цирулин и второй пилот С. Г. Васильченко, на борту руководители лесного ведомства В. А. Шубин и Ю. Н. Волков, директор Верхнеуфалейского мехлесхоза М. Ш. Тажетдинов и летчик-наблюдатель Н. П. Богословец. Проще, летнаб. Все мы — попутчики летнаба. Это его «везет» самолет осмотреть лес: нет ли где пожара?

За Челябинском — идеальная лесостепь. Березовые лоскуты пышностью и округлыми краями напоминают зеленые кучевые облака. На полянах веснушками рыжеют аккуратные копны сена. Белоствольные рощи почти касаются друг друга. Они осторожно «обходят» поля, разлинованные валками скошенного хлеба. Часто валки окутывают колок, похожий на островок, на котором сбились в кучу березки.

— Обратите внимание вот на те участки, они будто причесаны, — показывает в иллюминатор В. А. Шубин. — Это лесные культуры. Молодые посадки сосны, искусственный лес…

Серебряной лентой затейливо извивается меж пологих холмов Миасс. Натянув бетонную тетиву плотины, солидно блестит под лучами осеннего солнца громадное Аргазинское водохранилище. За ним лес темнее, к зелени примешивается легкая синева — береза уступает место сосне.

Под крылом самолета уже не рощи, а сплошной лесной массив. Это Ильменский заповедник. Чистая вода заповедных озер, длинная складка Ильменского хребта.

У Миасса лес расступается, оставляя место городским постройкам, потом опять смыкается, чтобы вскоре дать место Златоусту. Тут наш пилот резко берет вправо, на север, к Верхнему Уфалею.

Лес — это целый мир. Чтобы убедиться в этом, достаточно в летний солнечный день пройти открытую поляну и шагнуть под лесной полог.

Наверное, есть смысл коротко сказать о лесе вообще. Увидеть его глазами специалиста-лесовода, например, Валерия Александровича Шубина, который подключался к экспедиции на отдельных этапах, или Николая Георгиевича Арапова, который сопровождал нас в поездке.

Что такое лес? Это древостой — совокупность взрослых деревьев. Это подрост — молодое поколение. Чтобы уничтожить лес, не надо рубить деревья. Достаточно погубить подрост. Лес без подроста обречен. Трава, мхи, лишайники — это покров. В каждом лесу свой покров. Подстилка — опад хвои, листьев, ветвей. Наконец, почва как бы фундамент леса.

Лес бывает простой (одноярусный) и сложный (в два-три яруса). Чистый (из одной породы — сосновый бор, например) и смешанный, которому лесоводы отдают предпочтение. Густой и редкий. Одновозрастный и разновозрастный. Различают молодняки, жердняки, средневозрастные, приспевающие, спелые и перестойные деревья.

Лес оценивается пятью классами (не считая подклассов) бонитета. Чем ниже возраст и больше высота насаждений, тем выше бонитет.

Тип леса определяется по характеру покрова. Лесоводы, например, знают бор-брусничник, бор-черничник или бор-кисличник.

Леса делятся на три группы. Первая группа — леса вокруг озер, рек, водохранилищ, городов и других населенных пунктов, на склонах гор, заповедники, парки. Ко второй группе отнесены леса, также имеющие защитное и охранное значение, но с менее строгим режимом пользования. Рубки разрешены, главным образом, в лесах третьей группы.

Напомнив, что леса бывают хвойные и лиственные, заметим, что наибольшим спросом пользуется древесина хвойных пород. Однако в последние годы уровень лесопользования определяется тем, насколько полно утилизируется древесина лиственных пород.

И еще одно напоминание: искусственные насаждения лесоводы называют лесными культурами.

Это — коротко о лесе вообще. А каков наш, южноуральский лес?

Сразу надо сказать, что лесом наша область бедна. Гораздо беднее, чем соседи — Свердловская, Пермская области, Башкирия. 60 процентов (из двух миллионов гектаров) наших лесов отнесены к первой группе. Лесов третьей группы нет совсем. Ограниченные рубки, допускающиеся в области, не удовлетворяют даже собственные нужды. Значительное количество древесины завозится из Сибири.

Лес растет очень медленно. Тем не менее можно задать и такой вопрос: каков прирост леса в одну минуту? Специалисты управления лесного хозяйства ответили на него так: 9 кубометров. Значит, 540 кубометров за час. 13 тысяч кубометров за день. Так растет наш лес.

А как он рубится?

Известно, что каждые десять лет определяется расчетная лесосека, то есть количество древесины, которое можно изъять без всякого ущерба для леса. Сейчас расчетная лесосека составляет 2262 тысячи кубометров в год. Чтобы взять эту древесину, надо вырубить лес на площади в 12,5 тысячи гектаров. При этом каждый год производится посадка лесных культур на площади 14,5 тысячи гектаров. В результате за последние годы площадь, покрытая лесом, увеличилась на 19 тысяч гектаров.

Значит, все в порядке?

Не совсем. Лесов не стало меньше, а рубить нечего. Спелый лес остался только в окрестностях Катав-Ивановска, на крутых склонах гор, где его не могут взять заготовители. На остальной территории растут молодняки, жердняки, средневозрастные и приспевающие леса.

Специалисты говорят о перерыве в лесопользовании. Объясняется он так.

Вплоть до 1977 года заготовители, нарушая расчетную лесосеку, брали сколько могли. Да и расчетная лесосека была в два раза больше. Последствия переруба в те годы сказались теперь. Лес есть, но он молод.

Еще один минус. Лес возобновляется по своим законам. Вырубленную лесосеку, как правило, сразу занимают береза и осина. Под их пологом способна подняться только ель, сносно переносящая тень. И только при благоприятном стечении обстоятельств на этом месте может возобновиться сосновый лес. Если это и случится, пройдут десятилетия.

Правда, лесные культуры состоят из сосны и ели. Но они заняли отнюдь не все бывшие лесосеки. Вдали от населенных пунктов, в таежных краях, лес возобновляется самостоятельно. Тут-то и отмечается смена хвойных лесов лиственными, что в общем-то нежелательно.

Ожидается, что расчетная лесосека будет уменьшена.

Итак, мы повернули на север. Картина внизу полностью соответствует традиционным представлениям о лесах горного Урала: ломаные борозды хребтов сплошь затянуты хвойным покрывалом. Только скалы Круглицы и Откликного гребня не покрыты растительностью, да на Таганае светлеют гранитные плешины.

Дальше, казалось, будет по правилу: меньше людей — больше леса. Однако правило не подтверждается: по мере удаления от городов лес убывает. Заметно меняется его окраска. Во-первых, сказывается то, что опять появились береза, осина. Вот светло-зеленые прямоугольники зарастающих молодой порослью лесосек. С ними соседствуют подросткового возраста посадки, зелень которых чуть погуще. Реже встречаются темные полосы нетронутого леса. Порой мелькают желтые пятна полян и недавних вырубок, покрытых только травой.

Сверху этот лес напоминает пестрое лоскутное одеяло. Вот тебе и тайга…

Поворачиваем к Нязепетровску. Лес здесь еще более пестрый, чаще встречаются заплаты недавних вырубок. Узким шрамом рассекает его нитка водовода, по которому идет в Свердловск питьевая вода. Лес простирается во все стороны до горизонта, но такого ощущения его мощи, как в районе Миасса и Златоуста, нет.

Вокруг Нязепетровска — плотное кольцо темной зелени. Такой большой еловый массив встречаем впервые. Устремленные к небу ели в ярком солнечном свете выглядят красиво. Зеленое кольцо вокруг старого города неповторимо.

Летим вниз, к Кусе. Вокруг во все стороны лес, но больших однородных массивов нет. Много полян, окруженных большими березовыми островами. Кое-где видны на земле серебряные гребешки — уложенные для вывозки березовые хлысты.

От Кусы до Челябинска наш «АН-2» летел по «старой колее».

В аэропорту подводим итоги полета.

— Я думаю, потомков мы не оставим без леса, — сказал Валерий Александрович Шубин. — Но последствия переруба в прошлые годы сверху видны наглядно.

— Да, — согласился Юрий Николаевич Волков, — мы видели главным образом молодой лес. А для заготовок нужен спелый.

Три часа провели мы в воздухе. Впереди две недели, которые ждут нас на лесных дорогах области.

2. На лесосеке

Свое наземное путешествие по области мы начали с Нязепетровского лесного хозяйства. Сопровождал нас в нем директор лесхоза Александр Федорович Ожигов.

На юрком «газике» мы долго петляем по лежневкам — старым лесовозным дорогам, выстланным бревнами. Поднимаемся все выше по крутосклону, удаляемся все дальше от опушки и наконец «ныряем» в ус.

Ус — тоже дорога, но особого рода. Мощным бульдозером надо пробить в лесу просеку, сдвинуть к обочинам деревья, кусты, травы, подстилку, почву, обнажить более или менее прочный грунт, чтобы проехать лесовозам. Когда колеса размесят верхний слой, бульдозер вновь сдвинет его к обочинам. И так несколько раз. Ус превращается в глубокую траншею, вид которой никак не назовешь привлекательным и на которой неизвестно когда что-то вырастет.

В такую траншею и «нырнул» наш «газик». И тут, как назло, над нами закипели серые тучи, разыгралась легкая гроза, ус тотчас размок, заблестел лужами. Благо, он короток и через несколько минут привел нас к верхнему складу.

Место это только потому и называется складом, что сюда стягиваются и складываются пачки хлыстов, здесь их грузят на лесовозы.

С верхнего склада и открывается панорама лесосеки.

Вы видели лесосеку? Может быть, и хорошо, что не видели. Картина вызывает чувство недоумения, неприязни или даже недовольства. Это, надо сказать, странно. На лесосеке собирают урожай. Так же, как на хлебном поле. Дерево — не соломина. Убирать лес — работа тяжелая, одна из самых тяжелых. Откуда же неприязнь? Ведь и слово-то какое — «лесосека». Не лесорубка, не лесопилка, а именно лесосека, что довольно точно — здесь лес, действительно, секут.

Споры о лесе, начавшиеся много лет назад, не утихают до сих пор. Еще в 1899 году М. А. Энгельгардт писал так:

«Местами охрана лесов нанесла тяжелый удар народному хозяйству. Она превратилась в охрану некультурной площади от культуры. Леса, изволите видеть, оказывают благотворное влияние на климат, питают реки, ослабляют засуху. Читатель, незнакомый с вопросом, быть может, удивится, если я скажу, что эта теория целиком высосана из пальца, вымотана из головы, сочинена в кабинете и лишена сколько-нибудь солидного, объективного обоснования».

В то же время, если вспомнить, доктор Астров в «Дяде Ване» сетовал:

«Лесов все меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днем земля становится беднее и безобразнее».

Пусть не так категорично, но споры о лесе и в наши дни остаются между этими двумя полюсами. Споры среди ученых продолжаются, несмотря на то, что все согласны в одном: лес надо беречь.

Однако и урожай собирать надо: лес-то растет, стареет, падает, сгнивает. Разумно ли оставить его нетронутым, тем более, что наша цивилизация не может обходиться без древесины? Подсчитано, что каждый из нас за свою жизнь расходует ее в среднем 100 кубометров, из нее изготовляют более 20 тысяч различных изделий. Нет, без древесины нельзя. Все споры сводятся к одному вопросу: как убирать древесный урожай?

Что касается общественного мнения, то все мы, кто к специалистам себя не причисляет, исходя из своих наблюдений, жизненного опыта, а может быть, в значительной степени по интуиции, — все мы, конечно же, покровительствуем лесу. Нам его просто жаль. Нам больно видеть срубленные деревья. Не потому ли лесосека вызывает у нас неприязнь?

Тем не менее вернемся к ней. Делянка занимает 12,6 гектара. На большей части почва содрана до бесплодного минерального слоя, очень долго еще здесь будет рукотворная пустошь. Скользя на мокрых бревнах, на крошеве веток, на желтой глине, под дождем пробираемся к лесорубам.

Издали — близко подходить нельзя, опасная зона — наблюдаем, как рубят лес. Трещит, будто мотоцикл, бензопила. Помощник вальщика Валерий Бурлаков подпер ствол валочной вилкой (длинный шест с вилкой на конце), сам вальщик, он же бригадир Гильмитдин Исламов, с той стороны, куда дерево должно упасть, подпилил клин на треть диаметра и вонзил пилу в ствол с обратной стороны. Вскоре ель с треском рухнула. Рядом трелевочный трактор подтягивал на тросе хлысты, взваливал их комлями «на спину» и увозил по волоку на верхний склад.

Мы выбрали ель потолще и засекли время, когда бригадир подошел к ней с пилой. Через три минуты ель упала, обнажив свежий срез. С начала века росла она, и вот три минуты — и сброшена с корня.

— Норма какая?

— Пятьдесят кубов за смену.

— Это сколько деревьев?

— Штук сто пятьдесят.

— А лесовозов?

— Лесовоз берет 18 кубов. Значит, около трех.

— Можно ли больше вырубить?

— Напластать-то можно хоть сто кубов, не в том дело.

Да, техника ныне такая, что напластать можно. Напластали уже.

Накануне была у нас беседа с секретарем Нязепетровского райкома партии Василием Георгиевичем Субботиным. Мы записали его взволнованный монолог:

— Судите сами. Пятнадцать лет, вплоть до 1980 года, у нас расчетную лесосеку ни во что не ставили. Лесу взяли на 1600 тысяч кубов больше, чем можно было. Допускается почти двойной переруб хвойного леса. В результате выпало несколько циклов, и теперь рубить нечего. Леспромхоз в убытках. Рабочих в нем в два раза меньше, но и тех занять проблема. Пустеют поселки заготовителей, люди разъезжаются. Сказ еще держится, а в Ураиме осталось десятка два жителей. Вот к чему пришли.

В тот же день мы встретили директора леспромхоза Василия Павловича Рожкова.

— Настроение? — переспросил он. — Очень плохое. Сегодня две бригады ставить некуда — рубить негде.

У бригады Исламова работа была. Но и то сказать, что лес на их делянке мог бы еще расти и расти, набирать кубометры.

А нельзя ли без лесосек? Можно. В идеале. О том, каков идеал, нам рассказал Анатолий Григорьевич Афанасенко, заведующий межрайонной лесной семеноводческой станцией. Мы стояли на опушке смешанного леса. То тут, то там высились огромные разлапистые сосны. Такие деревья у лесоводов принято называть несколько неожиданно — «волк». Свое оно уже простояло, может быть, даже перестояло, места в лесу занимает много, а под ним, в его тени, не подняться молодым сосенкам. Ждут они, ждут своего часа, вряд ли дождутся. Стоит срубить дерево-волк, и на его месте сразу же пойдут в рост сосенки.

Теперь проследим за мыслью Анатолия Григорьевича:

— У нас в лесхозе 230 тысяч гектаров леса. Считается, что дерево с диаметром ствола в 32 сантиметра дает кубометр древесины. Так вот, если срубить на одном гектаре одно такое дерево, хотя бы и дерево-волк, то перекроем расчетную лесосеку. Повторяю, одно дерево с гектара. Но как его срубить? А главное, как вывезти? Разве что вертолетом.

Может быть, когда-нибудь дело дойдет и до вертолета. Во всяком случае, не следует сразу безоговорочно относить этот способ к ненаучной фантастике. Но до него еще далеко, а пока что без лесосек не обойтись.

По технологии, которая ныне считается оптимальной, на лесосеке вырубают все деревья, а ветки, сучья, тонкомер, сухостой собирают в кучи и сжигают. На делянке необходимо оставить только подрост. В первый год «ошеломленный» обилием солнца подрост, «придя в себя», пускается в буйный рост.

Но в том-то и беда, что техника, которой пользуются заготовители, так громоздка и неуклюжа, что подросту нет спасения от гусениц. И мы видели перемолотые гусеницами ветки, стволы, молодые деревца, папоротники, подстилку, мох, черемшу, костянику…

Тем не менее лесосека дает начало новому поколению леса. Можно оставить все, как есть: лес возобновится. Вопрос: какой и когда? Можно проложить борозды и посадить в них сеянцы или саженцы, то есть создать лесные культуры.

Человек все больше берет на себя заботу о будущем леса. Александр Федорович Ожигов и Анатолий Григорьевич Афанасенко показали нам так называемые плюсовые деревья.

Если коротко — это лучшие деревья в лесу. Что значит «лучшие»? Мы стоим перед сосной-красавицей. Высота ее метров тридцать. Крона — над лесом, а ствол, ровный, гладкий, очищен от веток. Кроме того, он не «сбегает» к вершине, а почти на всем протяжении сохраняет свою толщину. Впрочем, признаков отбора много.

Каждое плюсовое дерево регистрируется, нумеруется, на него заводится паспорт. Известно, например, что в Нязепетровском районе 145 плюсовых сосен, 49 — елей, 23 — лиственницы. Словом, это селекционный запас лесного хозяйства.

Проблема — снять шишки с плюсового дерева. Взобраться на него способен разве что альпинист. Альпинистов-то обычно и нанимают для сбора шишек, оплачивая их работу из расчета по 15 рублей за дерево. Анатолий Григорьевич придумал свой способ, более доступный, но тоже достаточно экзотичный. Он показал нам, как это делается.

Из деталей подводного ружья, безынерционной катушки для спиннинга и тонкой рессоры Афанасенко смастерил что-то вроде старинного арбалета с гарпуном. Натянув трос на рессоре, он прицелился и выстрелил. Гарпун пролетел над веткой в высокой кроне сосны и доставил с собой леску. Наматывая леску на катушку, протянул связанный с ней трос, на котором с помощью лебедки к кроне сосны поднимается рабочий. Предусмотрены для безопасности страховочный пояс и манометр, а для удобства — стремена. Конструкция надежная. При всем при том подняться на вершину сосны способен только человек с крепкими нервами. Высота все-таки приличная.

Всего два-три килограмма шишек дает одно плюсовое дерево. Впрочем, если учесть, что тысяча семян сосны весит пять граммов, то урожай одного года, пожалуй, способен обернуться целым бором. Долго ждать его однако. Сначала в питомнике из семян вырастут сеянцы. А их высадят на семенной плантации…

Одну из таких плантаций мы видели. Сосны здесь (им уже за двадцать лет) посажены реже, чем в лесных культурах, чтобы они не тянулись ввысь. С этой же целью им обрубают вершины. С низкого дерева легче собирать шишки. Можно пользоваться лестницей. А еще удобнее сборник шишек, который сконструировал Анатолий Григорьевич. Это несколько легких труб, насаживаемых одна на другую. На верхнем конце воронка с зубьями, с помощью которой срываются шишки, внизу мешок, куда они соскальзывают по трубе. Пользуясь сборником, можно снимать шишки с шестиметровой высоты.

Наш рассказ, разумеется, упрощает технологию лесного дела. У нас нет возможности и, наверное, необходимости вникать во все тонкости. И того, что сказано, достаточно, чтобы представить, как кропотлив труд лесоводов, как долог путь от «сева» до урожая: только через сто лет крылатое семя сосны обернется стройным деревом.

Однажды Александр Федорович Ожигов остановил машину на лесной дороге. Он вышел из кабины, неторопливо направился к молодым соснам, растущим вдоль тракта. Сосны были выше него, они касались ветвями друг друга, смыкались, образуя невысокий, тенистый полог.

— Это уже лес, — сказал Александр Федорович и добавил: — Эти сосны посажены мной.

И был у нас миг, чтобы запечатлеть в памяти образ человека, создающего на земле леса.

3. Нижний склад

Нельзя не удивиться жизненной силе, заложенной в росток, за лето пробившийся из земли едва ли на сантиметр: эти мягкие зеленые хвоинки когда-то превратятся в могучие ели.

Мы осматриваем питомник Уфалейского лесхоза вместе с директором Маратом Шакирьяновичем Тажетдиновым и главным лесничим Александром Даниловичем Собакиным.

Питомник — несколько гектаров хорошей, огороженной жердями земли. Ровные строчки еловых всходов. Пушистые ряды сосновых сеянцев. Начало начал. Десант в двадцать первый век. Подарок потомкам. Как хотите назовите питомник, но, право же, здесь легко настроиться и на лирический лад, и на философские раздумья. Если отвлечься от текущих забот.

Лесоводам отвлекаться недосуг. Лес, поражающий нас мощью, в своем младенчестве почти беспомощен и очень уязвим. В естественных условиях редкому семени, выпавшему из шишки, выпадает счастливый случай прорасти: скорее всего, оно так и останется на лесной подстилке. Укоренятся единицы. Допустим, лось прошел и копытом разрыл подстилку. Сюда-то и упало семя, чтобы дать росток, перетерпеть морозы, выдержать снеговалы, вынести засуху, пробиться к солнцу и торжествующе набирать высоту. Поэтому в иных случаях лесоводам на вырубках достаточно просто проложить борозды, оголить почву — лес тут возобновится сам, самосевом.

На плантации у семян участь другая. Почти все они взойдут. Человеческие руки спасут их от болезней, от прытких сорняков, от суши и других напастей. Два-три года люди будут ухаживать за сеянцами в «колыбели», взяв на себя еще одну заботу: растить лес.

Посадка леса — дело новое. Приобщение к нему довольно долго сопровождалось скептицизмом, и только теперь, кажется, мы отходим от него. Цифры, которые называют Тажетдинов и Собакин, не сразу укладываются в уме.

— На гектар надо высадить пять тысяч сеянцев.

— А гектаров сколько?

— Восемьсот.

— Значит, к весне надо иметь…

— Около пяти миллионов сеянцев.

— И подготовить площадь к посадке?

— Да, проложить борозды.

— И когда посадить?

— Как можно раньше. У нас так говорят: лист березы в копеечную монету — опоздал.

— Как же успеть?

— На посадку вывозим человек шестьсот. Конечно, непросто организовать их работу в лесу, на разных участках, иногда за много верст от жилья, в условиях весеннего бездорожья.

— А механизация какая?

— Есть у лесоводов орудие труда — меч Колесова называется. Ему, говорят, сто лет, но мы им пользуемся до сих пор. Пользуются им так. Меч надо вонзить в грунт, раскачать, чтобы образовать щель. В нее посадить сеянец и притоптать. К весне мы должны приготовить несколько сот мечей.

— И вся механизация?

— Нет. Вручную посадим гектаров шестьсот. А еще двести гектаров с помощью лесопосадочных машин. Одна из них — автомат. Но беда в том, что таких механизмов у нас мало.

Чтобы срубить ель, надо три минуты, чтобы ее посадить — три года. Но и после того ей необходимо покровительство человека.

Уже сказано, что на гектар высаживается пять тысяч сеянцев. Добавим: из них должно остаться только четыреста — уже взрослых деревьев. Почему? Вновь обратимся за консультацией к Н. Г. Арапову. В молодом возрасте — это видел каждый — лесные культуры загущены. Сосны и ели должны расти в тесноте. Соперничая друг с другом, они тянутся ввысь, формируя прямой, стройный ствол. По мере необходимости посадки разреживаются (рубки ухода), пока останутся лучшие экземпляры. Обычно достаточно четырехсот деревьев на гектаре. Впрочем, некоторые специалисты утверждают, что рубки ухода не обязательны: отбор может произойти и без участия человека, как в естественных условиях.

Ученые высказывают мнение: в следующем столетии значительная часть мировых потребностей в древесине будет удовлетворяться за счет искусственных насаждений. Что касается естественных лесов, то они станут выполнять главным образом экологические, защитные, рекреационные и эстетические функции.

Лесоводы работают на 21-й век. Будем надеяться, что наши потомки не останутся без деревьев и древесины. Но что рубить сегодня? Вопрос отнюдь не риторический.

Главный инженер Уфалейского леспромхоза Борис Владимирович Попов со вздохом признался, что хозяйство «живет сложно». Что так?

— Мощности простаивают. Лимит обеспечивает лишь 60 процентов годового плана. В этом году свой лимит мы освоили за первый квартал. Собственно, только в первом квартале и работаем в полную силу. А потом ищем работу. Беремся пробивать любые просеки и трассы. Подсобным хозяйством занимаемся. Шефам помогаем. Летом распускаем людей в отпуска.

Леспромхоз считается одним из лучших в области. База создается не враз. И лес исчезает не в одночасье. Тем не менее база есть, а леса нет.

Территория, отведенная леспромхозу для заготовок, расположена по преимуществу в бассейне реки Уфы, точнее, ее истоков. На самолете мы пролетали как раз над ней. Здесь мало населенных пунктов. На первый взгляд, сплошная тайга. Но, приглядевшись, замечаешь широкие полосы бывших лесосек. Они зелены, но бледноваты. У хвойного леса зелень темнее. Вместо сосен и елей здесь зеленеют молодые березы и осины. И лесные культуры попадаются редко.

Когда созреет этот лес, хотя бы и лиственный, а не хвойный?

В Иткуле мастер Борис Алексеевич Елисеев показывал нам свое хозяйство — нижний склад, лучший в области. Не то мы видели, например, в Арасланово. Там лесопильный цех сами хозяева называют сараем. Иначе, признаться, и не назовешь. То вчерашний день. А здесь современное производство.

Идем по технологической линии. Кран снимает хлысты с лесовоза. И тут же два гидроманипулятора (полуавтоматика) подают их на транспортер. Из окна своей кабины оператор видит, как хлыст продвигается по транспортеру и упирается в шторку. Рабочий поворачивает рычаг, и дисковая пила (полтора метра в диаметре) опускается, легко перепиливая бревно. Вершина (дровяная часть) сбрасывается вниз, а кряж (деловая часть) уносится дальше.

Вдоль длинной галереи с транспортером расположены «карманы», отсеки для кряжей. Тарный, фанерный кряжи, пиловочник, стройлес, техсырье, дрова — все рассортировано по «карманам». Тут горы леса, и над ними снует мостовой кран. Что-то сразу грузится в вагоны, что-то подается на переработку в лесопильно-тарный цех, торцом примыкающий к галерее.

Цех построен несколько лет назад. Его белый корпус выглядит внушительно. На двух этажах гудят механизмы. Тут бревна проходят сквозь пилораму, распадаясь на доски. Там доски распиливают на тарные дощечки. Механизмов много. Монтируются новые. Но две особенности в технологии нас интересуют прежде всего. Первая: опил из-под всех механизмов падает на транспортер, который уносит его в бункер, стоящий за стеной корпуса над вагоном. И вторая: обрезь, отходы, куски досок на специальной установке перемалываются в щепу, которая тоже грузится в вагоны и отправляется в Саратов, на химпереработку. Такого нигде более у нас в области нет.

Привычная картина: рядом с лесопильным цехом горы опилок. Здесь, в Иткуле, чисто, никаких отходов. Цех дает 140 тысяч кубометров заготовок. Он способен перерабатывать всю древесину, поступающую сюда. Пока его мощности загружены на 80 процентов.

Теперь время и место сказать о проблеме так называемой глубокой переработки древесины, об использовании всей фитомассы древесной растительности. Для наглядности проследим «судьбу» одного дерева после того, как его срубили. На лесосеке останутся его листья или хвоя, ветки. На нижнем складе выбросят вершину ствола. После пилорамы в отходы уйдет «горбыль». Наконец, доски распилят на тарные дощечки, из которых сколотят ящик. Ящик прослужит недолго, вскоре он сгорит в костре. Может быть, чуть больше половины древесной массы пригодится. Да и дело ли это — использовать лес в качестве упаковки и обертки? Мы рубим лес под Юрюзанью, чтобы вывезти отсюда холодильник «Юрюзань». Если в начале века считалось, что из древесины можно изготовить две тысячи видов продукции, то теперь говорят о двадцати тысячах. У нас в области обработка древесины, собственно, остановилась «на пиле». Пока мы умеем только рубить, пилить, строгать, крошить, гноить лес, то есть только его «разбирать». Между тем можно его и «собирать». Уже создан великий спаситель и хранитель леса. Это — клей. С его помощью можно из «отходов» изготавливать плиты такой ширины и длины, какие не выпилить из самого толстого кряжа. Мебель в наших домах из таких плит.

Однако ДСП (древесно-стружечные плиты, о них речь) у нас в области почти не производят. Создан всего один цех, который принадлежит Главюжуралстрою. Он дает две тысячи кубометров плит. Правда, мощность его в десять раз больше, но и того, разумеется, мало. Как ни странно, для мебельной промышленности мы завозим плиты из других мест.

Уже не один год ведутся несмелые разговоры о строительстве цеха по производству ДСП в одном из городов области.

Глубокая переработка древесины, то есть создание безотходного производства в лесном хозяйстве, — наш главный резерв. Он позволил бы увеличить производство товарной продукции при сокращении рубок.

Однако резерв этот по достоинству не оценен. Все еще растут «отвалы» опилок и древесных «отходов». Даже и те цехи, которые построены, используются плохо. Можно ли мириться с тем, например, что паркетный цех в Нязепетровске работает лишь на пятую часть своей мощности?

Нет сомнения, что капиталовложения в производство древесно-стружечных плит, фанеры, паркета, других видов продукции целесообразны во всех отношениях. Они экономичны и экологичны.

В мире неуклонно растут цены и спрос на лес. Создание различных синтетических заменителей не отвергает древесного сырья. Наоборот, достижения химии позволяют полнее и лучше использовать древесину, создавать новые виды изделий. Дефицит лесных ресурсов требует от нас настойчивее осваивать новые, интенсивные технологии переработки древесного сырья.

4. Сосны на память

Вишневогорск. Горы вокруг него действительно заросли дикой вишней.

Широкая долина до краев заполнена густыми волнами леса. На широко раскинувшемся зеленом поле отчетливо выделяются геометрически правильные лоскуты искусственного леса — сомкнувшиеся кроны сосновых посадок. Пейзаж оставляет ощущение покоя и благополучия.

Хозяева подтверждают наши впечатления. Здесь велика доля лесов первой группы. Поэтому в Каслях никогда не было леспромхоза. Основную древесину дают санитарные рубки.

Первая остановка — в сосновом лесу, который сопровождающие нас специалисты определили как бор-брусничник. Сосны здесь, как на подбор, — высокие, стройные, без сучков. По рекомендации ученых из Уральского научного центра Академии наук СССР этот массив площадью около 400 гектаров выделен в генетический резерват. В случае нужды сюда приедут лесоводы за семенами, гарантирующими добрый урожай. Поэтому бор растет в свое удовольствие.

Лесоводы любят показывать лесные культуры. Вполне понятное стремление: это результат их нелегкого труда, реальный вклад в копилку природы, из которой люди чаще только берут. Но смотреть лесные культуры не очень интересно — ровные ряды одинаковых деревьев, взгляд не на чем остановить. Другое дело — естественный лес с его разнообразием пород, изменчивыми картинами.

В Каслях, однако, есть лесные культуры, мимо которых равнодушно пройти невозможно.

Даже в неплохо сохранившихся каслинских лесах один массив резко выделяется мощью, какой-то особой статью. У границы — табличка: «Памятник природы «100-летние культуры». Надпись устарела, сто лет этим соснам исполнилось еще в 1975 году. В нашей области это, наверное, самый старый культурный лес. Во всяком случае, более ранних сведений о других посадках нет.

В этот лес входишь, как в музей.

Садили саженцы, взятые из леса, судя по всему, под лопату, заняв для этой цели пашню. Площадь массива 20 гектаров. Много крапивы, которая обычно редко встречается под пологом леса. Это верный показатель высокого плодородия почвы, на бедных землях крапива не селится. Тут же купена, вейник, майник, копытень, кипрей. Есть осока, любящая влагу. В подлеске рябина, черемуха, малина. А вот бузина, обвешенная красными кистями. Это еще один признак щедрости здешней земли.

В этих благоприятных условиях посаженные людьми сосны поднялись намного выше «коренного населения» каслинских лесов. Средняя высота их — 36 метров, средний диаметр — 44 сантиметра. Подсчитано, что запас древесины здесь 736 кубометров на гектаре (для сравнения: в естественном сосновом лесу нормальным считается запас в 200 кубометров). Наши спутники, много повидавшие за десятилетия лесной службы, ничего такого на Южном Урале не встречали. Они резонно считают каслинские столетние культуры эталонными насаждениями.

9 мая руководители Каслинского лесокомбината привезли сюда лесников-участников Великой Отечественной войны. Сейчас они признают, что не ожидали такого эффекта от поездки: в глазах фронтовиков стояли слезы. Их чувства понятны. Лесоводу обычно не хватает жизни для того, чтобы увидеть результаты своего труда во всей красе, но если знаешь, что они будут такими, как этот лес, можно с полным основанием считать, что жил и трудился не зря.

Нам такого испытать не дано, однако тоже уходим из векового бора с каким-то новым чувством. Сразу и не скажешь, чем оно вызвано. Скорее всего, явственным ощущением неразрывной связи с теми, кто жил здесь до нас. Кто больше сотни лет назад посадил эти деревья. Кто сохранил их, несмотря на войны, смерчи и пожары.

В Каслях есть интересный промысел. Там в одном из цехов лесокомбината делают из дерева сувениры — расписные ложки, чашки, половники, кружки. Есть продукция и практического назначения: деревянные хлебницы, например, выполненные так же искусно, как самые красивые сувениры. Нашлись в городе художники по металлу и деревянных дел мастера, произведения которых пользуются большим спросом. Чтобы лучше выразить уральскую, каслинскую тему, они думают о том, как органично сочетать дерево и чугунное литье, разрабатывают новые образцы.

Начальник цеха Василий Иванович Кропачев подробно объясняет и показывает, как березовые чурбаки превращаются в красивые сувениры, знакомит с работой лучшего токаря по дереву Владимира Григорьевича Лопухина, самой искусной художницы Надежды Прокопьевны Блиновских, других мастеров. Процесс непростой, требует времени, много ручной работы, зато сувениры получаются красивые. Покупая их, мы вводим в дом березу.

Как уже говорилось, обычно молодые посадки — гордость лесоводов. Об этих каслинцы говорят с горечью: культуры гибнут. Они расположены рядом с городской окраиной, но страдают не от людей и машин, а от… зверей. Молодые сосенки объедают лоси. Их не останавливает даже близость города. Они ходят сюда, как в столовую. Поскольку на аппетит лоси не жалуются, от 20-гектарной плантации почти ничего не осталось. Только у самой городской черты сохранился небольшой островок полутораметровых сосенок. На остальных площадях торчат обглоданные сухие палки. Лесом они уже не станут.

— Каждый год садим сосну на площади около 700 гектаров, — говорит М. В. Пугачев, — и почти треть теряем. А всего лоси погубили уже более тысячи гектаров лесных культур. Видимо, чересчур много развелось их в заказнике, надо разумно регулировать численность. К сожалению, в охотничьей инспекции нашей тревоги по этому поводу не разделяют…

Лес или лоси? Этот вопрос нам задавали практически во всех лесхозах. Со многими лесными «жителями» — лосями, косулями, лисами, рябчиками, тетеревами в ходе экспедиции пришлось встречаться, и каждая такая встреча запомнилась. Может быть, свидание в глухом лесу с медведем или волком не сулит радости, но знать, что они в нашем лесу есть, приятно. И вдруг — лишние лоси… Даже странно слышать.

5. На грани

Покинув Касли, мы простились с уральской тайгой и пересекли границу северной лесостепи. Лесники говорят не «граница», а «грань». Так вот, грань между двумя природно-климатическими зонами видна отчетливо, хотя и помечена только на специальных картах. Сначала из смешанного леса стала исчезать сосна. Потом лес рассыпался на колки.

Директор совхоза «Куяшский» А. В. Гульчак «зеленым другом» доволен:

— Лес занимает пятую часть совхозных угодий и очень многое нам дает. Главное — накапливает снег и вообще как бы притягивает влагу. Даже в самые засушливые годы, когда на юге области берут с гектара только по два-три центнера зерна, у нас меньше восьми не бывает. Благодаря лесу на наших полях нет ветровой эрозии. Оттуда пиломатериал для совхозных строек, дрова для населения. Скот там пасем, грибы-ягоды собирают люди.

Просим директора подробнее рассказать о пастьбе скота в лесных угодьях. Он говорит, что она ведется только в тех кварталах, что выделены совхозу решением Кунашакского райисполкома. В каких именно, он не помнит. Вызвал главного зоотехника, тот тоже не помнит. Поручил ему найти решение райисполкома. Ушел зоотехник и не вернулся. Видно, не нашел. И без него ясно: руководители его не знают, что же говорить о пастухах.

Пересекаем Сосновский район.

Визитная карточка Увельского района — Кичигинский бор. Это первый из знаменитых ленточных боров на нашем пути, если не считать те, что окружают Челябинск. Их семнадцать на территории области, все объявлены памятниками природы.

Почему не совладела с ними степь? Какое будущее у ленточных боров? Много загадок таят они.

После приветливых и светлых березовых лесов Кичигинский бор встал на пути темной стеной. Может быть, потому, что давно не видели их, сосны здесь кажутся особенно красивыми. У бора хорошее будущее — повсюду виден подрост.

В Увельском районе есть еще один бор — Хомутининский. Там случилось увидеть печальное природное явление — ветроповал. Точнее, мы видели его последствия: беспорядочно, как высыпанные из коробка спички, поваленные сосны на площади около пяти гектаров. По словам здешнего лесника, тут похозяйничал смерч. Далеко был слышен страшной силы треск ломающихся вековых сосен.

Как ни странно, при высоте 22—25 метров сосны имеют очень мелкую корневую систему. Почва здесь чистый песок. На песке-то и держится бор.

Лесники ведут расчистку ветроповала: распиливают сосны на бревна. За бор они спокойны: подрост от стихии не пострадал. Теперь он быстро потянется вверх, пустится догонять более рослых соседей. Так что пустоши в бору не будет. Правда, уйдет на это не один десяток лет.

6. Был у Анненки бор…

В Карталинском районе лесные службы расположились на окраине Джабык-Карагайского бора в селе Анненском. В кабинете директора Анненского лесхоза Павла Николаевича Абрамова собрались специалисты-лесоводы.

Мы слушали их взволнованный рассказ о пожаре, который случился много лет назад.

— Лето выдалось жаркое. Идешь по лесу, под ногами хруст, глаза ест от скипидара. Загораний было много, но мы с ними справлялись. Надо было запретить всякие работы в лесу.

Тот пожар начался у Запасного и за четыре с половиной часа дошел до Великопетровки. Огонь гудел, как турбины самолета. Двухметровые головешки взлетали над пламенем. Никакие просеки не могли остановить огненную стихию.

В бору расположено несколько пионерских лагерей. Надо было прежде всего спасать детей. Вывозили их на чем могли. Даже в кузовах самосвалов, на матрацах. Всех вывезли. Жители многих сел были готовы в случае опасности покинуть свои дома.

Зрелище было ужасное. По вечерам над бором стояло зловещее зарево. Гарь, дым, поезда и днем шли с включенными фарами.

Первый пожар с большим трудом удалось остановить. Но через некоторое время огонь вновь захватил огромную площадь. Только осенью, наконец, стихия отступила.

В борьбе с огнем погиб тракторист Михаил Васильевич Афанасьев. Он, как требуется в таких случаях, опахивал полосу вокруг пожара, но не успел уйти из-под огненного вала. Трактор загорелся, от сильных ожогов Афанасьев скончался. Михаил Васильевич посмертно награжден орденом Красного Знамени.

Тот пожар уничтожил 17 тысяч гектаров леса, можно сказать, самый центр Джабык-Карагайского бора. А вся площадь, охваченная пожаром, достигала 30 тысяч гектаров.

Больно было смотреть на то, что осталось от бора после пожара. Все выгорело. Только кое-где торчали черные стволы. Выгорела трава, подстилка, даже тонкий слой почвы, питавший лес. Золу сдуло ветром, обнажились камни, скальные выступы, плиты, впадины, о которых не подозревали даже местные жители.

В первый год земля стояла черная, ничего на ней не росло. На второй год кое-где зазеленело. А на третий выросли такие травы, которых тут никогда не видали. Буйно поднялся кипрей (он, говорят, первым появляется на пожарищах). Но затем площадь захватили степные травы — злаки всякие, ковыль. Они, собственно, господствуют тут и по сей день.

Много лет прошло. Надо ли вспоминать о пожаре, который отполыхал много лет назад? Надо. Нельзя не вспоминать.

Нашу беседу прервал звонок. Павел Николаевич, положив телефонную трубку, коротко сказал:

— Пожар.

Мы вышли во двор. Из ворот пожарно-химической станции уже выводили красную машину.

— Где загорелось?

— В десяти километрах от Парижа.

Вслед за пожарной выехали и мы.

— Как заступил я директором, — повернулся к нам с переднего сиденья Павел Николаевич, — в первое время жил, можно сказать, в страхе. Главное, что ни пожар, не могу усидеть в кабинете, тянет туда, где горит. А нельзя всем выезжать: кто-то должен оставаться на месте — вдруг еще где загорится. Потом вижу, наладились тушить. Поступил сигнал — люди сразу же принимают меры, каждый знает, что делать. Теперь не так нервничаю. Но все равно в сухое время спокойной жизни нет. Редкий день пройдет, чтобы без загораний. Просто беда.

Мы едем через бывший бор. Трудно поверить, что здесь смыкались кроны вековых сосен. Вокруг степь. Только тут и там белые частоколы обрубленных, без крон, берез. Скелеты сухих сосен. Пни. Кучи сгнивающих ветвей…

Нигде так часто, как здесь, не встречались нам звери. То и дело на глаза попадались парочки косуль. Лось стоит у дороги. Чуть дальше лосиха с двумя лосятами. Может быть, звери здесь на виду, потому что леса нет, негде им укрыться, притаиться. А может быть, их тут действительно много…

Ищем пожар. Вроде бы появился запах гари, еле слышен шум моторов. Едем на запах.

Еще через несколько минут останавливаемся у лога. От дороги к нему трава выгорела, но ни огня, ни дыма, только запах гари, сбивший нас с толку. Догадываемся: это вчерашний пожар.

Едем дальше и наконец находим в березняке пожарную машину, тракторы, людей из окрестных сел. Кое-где пламя еще полыхает, горит копешка, но в основном огонь сбит, только дым застилает лес. Пожар низовой, к кронам не поднялся. Трава выгорела, обнажив норы, кротовьи кучи, камни. Копоть на стволах.

Лесок опахан. Пожарная машина пробирается между деревьями, пожарники обливают водой дымящуюся траву. Подъехал на помощь трактор с бочкой.

Огонь, собственно, укрощен. Но опасность остается. От любой искры пожар может вспыхнуть с новой силой. Поэтому на всю ночь здесь остаются сторожа.

Установлено, что пожар начался с дороги. Скорее всего, кто-то, проезжая мимо, бросил окурок. Этот «кто-то» поднял с места многих людей, заставил их ехать за десятки километров, оторваться от дел… На этот раз все обошлось. Хорошо, что день был тихий, без ветра.

Хоть остатки-то бора надо бы беречь.

Только здесь мы поняли, почему начальник областного управления лесного хозяйства В. А. Шубин беседу, состоявшуюся накануне экспедиции, начал именно с пожаров. К сожалению, после нашей беседы случился большой пожар в Брединском лесхозе, да и здесь, в Анненке, огонь не пощадил остатки бора. Несмотря на то, что пожаров с годами меньше, они остаются для лесоводов главной бедой. Обидно, когда за несколько часов из-за нашего бездумного и легкомысленного поведения в лесу огонь превращает в пепел древостой на десятках и сотнях гектаров. Предупреждение «Осторожно с огнем в лесу!» — это все-таки всерьез.

Через много лет после пожара Джабык-Карагайский бор по сути нисколько не восстановился. Лесоводы ежегодно высаживают по 1100 гектаров лесных культур, которые, казалось бы, должны занять уже 11 тысяч гектаров. Но их нет. За десять лет переведено в лесопокрытую площадь всего 400 гектаров. Все остальные культуры погибли.

Почему?

Джабык-Карагайский бор рос и много веков стоял на камнях, на плитняке, покрытом тонким слоем почвы. Этот слой, обожженный огнем, кое-где сдутый, теперь не в состоянии вскормить и поднять высаженный сеянец. Такова первая причина.

Вторая беда — засуха. В этих местах весна и начало лета всегда, почти без исключений, засушливы. Но в последние годы сухие периоды особенно продолжительны. Кроме того, в округе высохли мелкие речушки (крупных нет вообще), родники, влажные низины. Надо полагать, упал уровень грунтовых вод. Ни сверху, ни снизу молодому ростку не перепадает влаги. Не успев укорениться, он гибнет.

Следует признать и то, что сами лесоводы, после десяти лет неудач, так и не разработали технологию посадки лесных культур, которая в этих трудных условиях вывела бы их из тупика, вселив надежду на то, что бор все-таки поднимется вновь. Вполне возможно, они слишком увлекаются вспашкой земель под лесные культуры. Возможно, следовало бы испытать другие способы посадки. Замечено, что самосев приживается лучше. Пробовали рассевать семена, но опять-таки сушь не дает им прижиться… Все говорят о том, что необходим такой способ посадки или посева, который защитил бы ростки от засухи. В конце концов давно можно было пригласить ученых, посоветоваться с ними. Ситуация-то чрезвычайная.

Как ни странно, и местные органы власти нисколько не обеспокоены тем, что работа по восстановлению бора не сдвинулась с места. Местные совхозы никакой помощи лесоводам не оказывают. Мыслимо ли — за одну-две недели высадить восемь миллионов сеянцев! Стремясь взять количеством, лесоводы, разумеется, теряют в качестве. Отсюда низкая приживаемость сеянцев.

Вместо помощи — пастьба скота. Это еще одна причина того, что на месте бора теперь голая, каменистая степь. Когда бор был в силе, скот здесь не пасли, под пологом леса травы росли плохо. А ныне сюда выгоняют на лето 30 тысяч голов.

Может быть, окрестным совхозам выгоднее иметь вместо леса пастбище? Нет, это заблуждение. И чтобы внести ясность, нам достаточно сослаться на один авторитетный документ:

«Следует особо подчеркнуть, что наличие бора определяет многие стороны быта и хозяйства Карталинского района, явно недооцениваемые. Так, с исчезновением (или при значительной деградации) бора снизится уровень грунтовых вод, повысится доля паводкового стока рек и резко упадет их обводненность в период межени, еще более неустойчивым станет режим осадков. В результате упадут и станут еще менее устойчивыми урожаи сельскохозяйственных культур, а также трав на естественных пастбищах и сенокосах.

В связи с этим комиссия по охране природы Уральского научного центра АН СССР настаивает на срочном пересмотре практики использования земель Джабык-Карагайского бора и Анненского лесхоза в качестве пастбищных и сенокосных угодий. Необходимо резкое ограничение выпаса скота, вплоть до полного его прекращения».

Документ подписали председатель комиссии, доктор биологических наук С. А. Мамаев, а также другие ученые: В. В. Ипполитов, Л. Ф. Семериков, Е. М. Фильрозе.

Нельзя, чтобы ближайшая польза заслонила всестороннюю и многолетнюю выгоду, которой одаривает лес земледельцев, лесоводов, всех жителей района самим своим существованием. Дело нашей совести — восстановить Джабык-Карагайский бор, возродить его в том виде, в котором он простоял на радость людям много столетий.

…Мы возвращались на закате. Было такое ощущение, что пересекли холмистую степь, над которой раскинулось огромное, еще высвечиваемое лучами солнца небо, и вдруг у самого Анненского, где сохранилась полоска бора, нырнули в его темень и попали в другой мир — истинно лесной…

7. Колки в степи

Лес в степи надо принимать как подарок природы. Ценить и беречь этот хрупкий подарок. Вопрос: за что ценить и беречь?

В одной из газет лесовод И. Орлов приводит такой факт. На горе Уреньге росла сосенка. Высота ее полтора метра. Толщина ствола у корневой шейки — 4,5 сантиметра. Когда подсчитали годичные слои (только в микроскоп!), оказалось, что сосенка росла на горе, на ветру и на морозе 226 лет.

Главный лесничий Брединского лесхоза Николай Григорьевич Чирков между прочим заметил:

— Древесину из нашей сосны ценят, она плотная.

Да, сосна, растущая в экстремальных условиях, плотнее и крепче обыкновенной. В этом смысле можно сравнить условия на горе Уреньге и в брединской степи. С той разницей, что на горе стужа, а в степи сушь.

В Брединском районе леса занимают 23 тысячи гектаров. Больше половины всех насаждений — сосновые. Конечно, по сравнению с северными районами лесов здесь мало, но те, что есть, — великое благо.

Николай Григорьевич разворачивает карту, на которой зеленеют пятна, рассеченные просеками на кварталы. Это — боры, причем настоящие, без всяких скидок. Их тут, кстати, называют колками. Николай Григорьевич перечисляет: Минеев колок — семь кварталов, гектаров под тысячу, памятник природы, Куванышкин колок, Караганочный колок, Бибиткин колок, Бредихин колок, Теплый колок, Корпусной колок и, наконец, Козицина роща.

Так какая все-таки от них польза?

Лес — украшение степного пейзажа. Приятная неожиданность — из ковыльной и полынной степи ступить в прохладную тень соснового бора, вдохнуть его сухой, пахнущий диким медом воздух.

В лесах северо-западнее Бредов берет начало река Сынтасты — так сказать, главная водная артерия района. Ее благополучие во многом зависит от леса.

Лес — это древесина, как уже замечено, высокого качества. Правда, количество ее ничтожно, всего пять с лишним тысяч кубометров по рубкам главного пользования да чуть меньше — по рубкам ухода. И того, специалисты утверждают, многовато. Но не древесиной ценен степной лес.

Чем же? Главное — он земледелию помощник, что не раз уже засвидетельствовано в том же Брединском районе. Помогает он отвести от хлебных полей беду степного края — засуху. Можно считать доказанным, что на севере и западе района, где как раз расположены лесные массивы, летом суховеи не так сильны, влаги побольше и ветровая эрозия не так страшна, как на восточной окраине, примыкающей к Казахстану. Потому в таких совхозах, как «Боровой», «Рымникский», и условия для зерновых культур лучше, чем, например, в «Брединском» или «Комсомольском».

Извести лес в степи проще простого, а вырастить очень трудно. Ежегодно лесхоз занимает под лесные культуры в среднем 500 гектаров, но сохранить посадки на всей площади не удается.

— В 1985 году, — уточняет Николай Григорьевич, — из 560 гектаров 178 пропало — засуха. Нынче высадили сосны на берегах водохранилища. Не все принялись, придется подсаживать.

Он же приводит такие данные. За последние два десятилетия посажено около 20 тысяч гектаров лесных культур. Из них половина пропала в засушливом 1975 году. Из тех, что выжили, только четыре тысячи гектаров насаждений в хорошем состоянии.

Лесоводы пробуют новые способы посадки. Отказались от сплошной пахоты под культуры, сеянцы высаживают в борозды и полосы. Вроде, сохранность лучше. Но как назло в последние годы зачастили засухи, не дают деревцам прижиться. Хорошо бы сосну высаживать с березой, но пока не приспособились выращивать сеянцы березы.

Весь день провели на лесных дорогах. Прежде всего осмотрели посадки Кортубайского лесничества. Соснам здесь тридцать лет. Внизу кора шершавая, а повыше — гладкая, медью отливает. Довольно много шишек на ветках. Кажется, за этот лес можно уже не беспокоиться, он выживет.

В другом месте молодые сосны растут вперемежку с лиственницами. Под их пологом тенисто, трава ниже, под ногами чувствуется мягкий слой подстилки, встречаются даже грибы. Однако степные травы еще не ушли из-под полога. Тут можно увидеть весьма редкое сочетание: ковыль под сосной. Значит, степь окончательно не отступила.

Но видели мы и участки, на которых вновь торжествует степь. Только отдельные сосны — уже выше человеческого роста — напоминают о том, что здесь были лесные культуры. Их погубил скот. То тут, то там попадаются на глаза летние лагеря и стада коров.

Пастьбу скота в лесу, тем более молодом, объяснить можно, но нельзя оправдать. Вы знаете, дорогой читатель, главную обиду лесоводов, которую они высказывали нам, будто сговорившись, в разных лесхозах?

— В райисполкомах, — говорили они одно и то же, — нас никогда не спрашивают, где, сколько, когда и как посадили лесных культур. Это никого не интересует. Если нас и вызывают в кабинеты, то по одному вопросу: сколько кварталов отдашь под пастьбу?

Разумеется, повышать надои надо. Но почему за счет леса? Не потому ли в совхозах и колхозах распахивают и засевают собственные пастбищные угодия, не беспокоятся о кормлении скота в летние месяцы, что знают — можно поставить соответствующие органы перед фактом: пасти негде, выделяйте кварталы. И им выделяют, только бы не испортить завтрашнюю сводку. Известно, однако, что скот надо содержать на своей, а не на чужой земле. Никто ведь не требует отдать пастбища соседнего совхоза. А пастьба в лесу давно уже стала не исключением, а правилом. На основании какой логики и каких законов?

Это тем более непонятно, что лес — уже сказано — помощник земледелию.

А скот действительно вредит лесу. И не только вытаптывает, он заражает его вредителями.

В северных районах мы о вредителях леса не слышали ни слова. Нет там такой беды. А на юге…

— На основе наших материалов уже пять диссертаций защитили на вредителях леса. И отбою нет от новых исследователей. Потому что вредителей у нас — каких угодно, — сказал нам Чирков. И показал шелкопряда в спичечном коробке. И кивнул на стену, где выставлены напоказ пришпиленные к ватману насекомые…

Степной лес живет на пределе своих возможностей. Ему трудно противостоять нашествию жуков и гусениц. Однако его спасители обнаружились именно среди насекомых. Это — муравьи.

Мы, разумеется, не могли миновать Белый колок, где недавно открыта колония рыжих муравьев, объявленная заказником. В березовом лесу на площади 65 гектаров специалисты насчитали 2925 муравейников. Такого скопления, по крайней мере до сих пор, нигде в области не известно. Едва ли не под каждой березой — темная коническая куча. Иные из них высотой в человеческий рост. На стволах деревьев хорошо заметны тропы муравьев. Кажется, природа взялась спасать сама себя, давая человеку пример для подражания. Лес здесь чист, никаких вредителей, березы под охраной муравьев чувствуют себя превосходно. Остается пока загадкой, почему именно здесь защитники леса расплодились в таком количестве. Наблюдения покажут, как насекомые поведут себя дальше — расширят ли они границы обитания, поселясь в окрестных лесах, или останутся только в Белом колке.

К сожалению, колонии муравейников тоже вытаптывает скот. В наше время, когда все большее предпочтение отдается биологическим методам защиты леса, наш долг — сохранить Белый колок нетронутым. Пастьбу скота здесь следует расценивать не иначе, как злостное браконьерство.

В лесах Брединского района нет сплошных рубок, нет таких лесосек, какие мы видели на севере области. До ближайшего леспромхоза отсюда сотни километров. Наверное, поэтому именно здесь (а не на севере) мы находили настоящие боры, возраст которых перевалил за сотню лет, а отдельные деревья и того старше. Находясь в таком бору, трудно поверить, что вокруг него равнинные степи, продуваемые сухими ветрами.

Один из редких объектов на нашем пути — лесной кордон с избой лесника. Еще до начала экспедиции было решено побывать на кордоне, да все не удавалось: мало их осталось. Большинство лесников живет теперь в селах, и это не просто смена места жительства. На кордоне лесник круглосуточно на службе у леса, а теперь он, как и все мы, проводит там только рабочую смену. Все остальное время лес как бы уже без хозяина.

Лесника Гаврилы Гавриловича Плотникова на месте не оказалось — сгребает сено на лесном покосе. Пока не подъехал, его жена Лидия Ефимовна приглашает осмотреть избу.

Давно, видно, ее ставили. Потемнели беленые стены, скрипят половицы, покосилась печка. В горнице потрескался потолок. На стенах — выцветший коврик и репродукции картин на лесные темы: «Три охотника», «Аленушка», «Иван-царевич и серый волк».

Лидия Ефимовна показывает в окно: подъехал на конных граблях хозяин. Гавриле Гавриловичу пятьдесят пять, он худощав, лицо загорелое. Не спеша показывает свое немудреное хозяйство.

Рядом с избой — рубленный из сосновых бревен сарай с синей дверью. Он обшит жердями. Зимой между ними и стеной набивают солому. Без нее тепло уже не удержится. В нем лошадь, три коровы, теленок и козел. Была еще коза, да на днях задрали волки, а козленка утащили. От них лесник ночью ставит на окно зажженную керосиновую лампу, только не всегда помогает. Есть у него ружье, но нет добрых пыжей, а бумажными стрелять боится — пожар можно сделать.

В сарае держат они еще кур, уток, гусей. Около него крохотная банька. Она бездействует, надо восстанавливать. К телеге привязана собака Найда. Это для нее наказание: стала таскать цыплят. Лесник ее за это чуточку побил, и теперь она его не слушает, подчиняется только жене. Пришлось привязать. Удивляется лесник: как ее волки пощадили?

В ста шагах от дома, под соснами — колодец. До воды метров пять, а потом еще до дна, судя по намокшей веревке, метра два. Лошадь эту воду не пьет — несвежая. Надо бы почистить колодец, да боится лесник, что сруб не выдержит, слишком уж ветхий.

Вот и весь кордон. До ближайшей деревни отсюда больше десяти километров. Зимой дороги полностью переметает. Питаются загодя припасенными продуктами, хлеб пекут сами. Связь с миром только по рации. Ежедневно кордон вызывают из лесхоза: как дела, какая обстановка в лесу? Только после закрытия связи лесник может отлучиться с кордона.

— Скучно, наверное, здесь?

— Не хватает времени скучать, — без улыбки отвечает Гаврила Гаврилович и загибает пальцы, перечисляя свои заботы: — За лесом следить — раз, в посадке участвовать — два, шишку собирать (до трех тонн за зиму набираем) — три, черенки для метел и лопат, оглобли делать — четыре, рубки ухода вести — пять, сено косить — шесть… Да разве все перечислишь! Ни минуты себе. Спишь и то слушаешь: не случилось ли чего?

8. Европейский вариант

Ашинский лес необычен для Урала. Это лес европейский.

Не зря Каменный Пояс считается границей двух частей света. Здесь проходит линия водораздела. По обе стороны хребта существенно различается климат. И лес на западе и на востоке от горных вершин неодинаков. Впрочем, лес как раз и отражает разницу в климате: западные склоны отгорожены от сурового дыхания Арктики.

Самую большую площадь в лесах нашей страны занимает лиственница. На втором месте — сосна, на третьем — береза.

То, что вокруг Аши мало лиственницы, это понятно: она растет главным образом в Сибири. Но здесь нет и сосны, что, пожалуй, несколько неожиданно для нас. Однако еще более странно, что в окрестностях Аши редка и береза — дерево, которое мы привыкли видеть повсюду.

Что же тут растет? Директор Ашинского лесхоза Евгений Михайлович Шинаев по нашей просьбе перечисляет: ель, пихта, дуб, клен, вяз, ильм, липа, осокорь. Далее — ива, черемуха, рябина. И, наконец, лещина.

Набор явно не типичный для Урала. Многие из названных деревьев мы привыкли видеть не в лесу, а на городских улицах. Ильм знаком далеко не всем. А лещина вообще редкий у нас гость. Большинство из этих деревьев не осмелилось взобраться на горы и перешагнуть через них. Они так и остались в Европе.

Им и в Предуралье непросто выжить. Дуб, например, сохнет. Что-то повредило ему. Что именно, точно не установлено.

— Мои соображения такие — предполагает Евгений Михайлович, — на талую землю выпал снег, а дуб еще не сбросил лист, и тут сразу мороз.

Из окна лесхоза видна Липовая гора. Вскоре мы поднимаемся на нее, но то, что увидели, нас отнюдь не умилило: деревья сохнут. Часть из них еще стоит, часть уже свалена ветром, серые, трухлявые стволы и сучья скелетами валяются в полыни.

Правда, с Липовой горы открывается живописная панорама Аши, панорама, в которой все-таки преобладает зеленый цвет. В годы войны и после нее лес вокруг города был вырублен. Лесоводы пытались восстановить его, идя «из города». Не совсем удачно.

— Теперь, — говорит Евгений Михайлович, — мы «выступаем» из леса на город.

И действительно склоны гор, особенно в складках лощин, покрыты курчавой зеленью молодых лесов.

Можно понять лесоводов, которые, помимо «ширпотреба», стремятся посадить что-то и для души. Обычно это кедр.

Кедр — собственно, тоже сосна, сибирская или пятихвойная. Если у обычной сосны хвоинки растут парами, то у кедра в пучке пять хвоинок. Кедр в наших краях редок. Вырастить его трудно. Он считается благороднее обыкновенной сосны. Наконец, его орешки редкое для уральцев лакомство. Наверное, этим можно объяснить страсть лесоводов к кедру.

Евгений Михайлович показал нам посадки кедра с лиственницей недалеко от Аши. Мы насчитали на стволах до пятнадцати мутовок. Так оно и есть — посадкам лет семнадцать. А ежегодный прирост, достигающий полуметра, свидетельствует о том, что кедр чувствует себя здесь хорошо. Через год-два появятся и шишки. Тем не менее лиственница намного обогнала кедровые деревья.

В окрестностях Аши мы побывали в дубовой роще. Запомнился огромный, в два обхвата, дуб. Кора его седая, покрытая мхом, кое-где отслаивается. От нижних веток остались только сучья-коряги, зато повыше, над молодой порослью мощные ветки веером тянутся кверху, образуя раскидистую крону. Дубу, пожалуй, три столетия. Он старше Челябинска. Жизнь одного дерева вместила в себя целую эпоху. Подумать только, он родился еще при феодализме! Живой свидетель. Реликвия. Достопримечательность.

Во время экспедиции мы искали деревья-долгожители. Их, к сожалению, мало. И нигде нам не показали старое дерево. Мы, разумеется, не уверены, что этот дуб, привлекший наше внимание своей мощью, старше всех. Вполне допустимо, что есть старцы и почтеннее. Разве не интересно учесть их в каждом лесхозе или лесничестве? Ведь они и в самом деле являются достопримечательностью наших лесов, нашего края.

Рядом с дубом-великаном, а точнее, под ним — дубовые посадки. Назвать их молодыми язык не поворачивается — им уже за тридцать лет. Но выглядят они вот именно порослью: стволы в диаметре не более десяти сантиметров. Долго им тут расти…

Под дубами желудей мы не нашли. Не было их.

Скуден и урожай орехов. Мы осмотрели несколько кустистых лещин. На глаза попалось меньше десятка. Но и эта малость нас удовлетворила. Все-таки нигде больше в нашей области орехов не найти.

Уже сказано, что у Аши береза редка, но зато тут нам попалась такая большая береза, какой не видели нигде. И рядом — огромные тополя. Тополя в лесу — тоже непривычно.

А лес на Кленовой горе? Такое впечатление, что это не Урал. Не зря сказано, что лес здесь широколиственный. Вот ильм: шершавый, ребристый, пильчатый лист размером в ладонь. Вот вяз: сердцевидный, с выемкой, желто-коричневый, будто опаленный огнем лист. Вот клен: полупрозрачный, с острыми лопастями, звездчатый лист. Была осень. Срывались и опускались на росистую траву огромные листья вяза, ильма, клена…

Кстати, тут нам попались рыжики и маслята. Неожиданно для всех, в том числе и для Шинаева. На всем пути мы почти нигде не встречали грибов. Не было их нынче осенью. Ашинский лес преподнес нам сюрприз, еще раз подтвердив свою необычность.

Конечно, в хозяйстве пригодится доска дубовая или кленовая, древесина липы или вяза, но и ашинские лесозаготовители ценят прежде всего хвойный лес. Много ли его?

Расчетная лесосека — 415 тысяч кубометров. Леспромхоз берет менее 300 тысяч. Считается, что лес тут есть: лесосека-то не выбирается. Но недоруб вынужденный. Заготовители не могут взять «хвою» на крутых склонах гор. Видит око… Выходит, лес есть только теоретически.

Ежегодно лесоводы занимают под лесные культуры свыше 700 гектаров. А Шинаев утверждает, что и того лишку.

— У нас прекрасное лесовозобновление, — объясняет он.

И это опять-таки свидетельство благоприятных условий, в которых находится ашинский лес.

В поселке Ук мы знакомились с лубяным промыслом. Мастер леса Укского лесничества З. Ш. Гаянова объяснила нам технологию производства. Технология древняя и, надо полагать, совершенствованию не подлежит. Но интерес как раз в том, что ремесло пришло с давних времен и сохранилось до наших дней. Немногие из наших читателей знакомы с ним.

— Надо срубить липу, — объясняет мастер леса. — Причем обязательно весной, до 5 июня. То есть в период усиленного сокодвижения, когда легко снять кору, а точнее луб. Сняли. Сразу же, буквально в тот же день, луб надо утопить в теплой, стоячей воде, где он мокнет все лето до сентября. Осенью крюками луб раздирают на слои, на волокна, развешивают сушить на неделю. После этого снимают, рубят на части, чешут и пучки перевязывают. Так получают мочальные кисти и мочалки. Это наша продукция. Ее мы поставляем по договорам в торговлю.

Раз уж речь зашла о старинных промыслах, стоит вспомнить и о подсечке, проще говоря, о том, как собирают живицу. Это мы видели в Уфалейском лесхозе.

Супруги Анатолий Иванович и Елена Имульевна Тимофеевы провели в лесу шестнадцать сезонов. В их рассказе много слов, требующих расшифровки. С этого и начнем.

Наверняка, многим в лесу попадались на глаза сосны, стволы которых испещрены стреловидными насечками. Это — карры. На делянке Тимофеевых таких сосен с каррами восемь тысяч.

Хак — это черенок с резцами на конце. Резцы остры, как бритва. Ими прорезываются на коре насечки, точнее подновки. К резцам по шлангу под давлением из баллона подается барда. Попадая на живую ткань сразу после подновки, она стимулирует выделение живицы.

С баллоном на спине, с хаком в руках надо за день обойти тысячи три деревьев. На каждом прорезать подновки, по которым живица белым натеком стекает вниз, в жестяную воронку-приемник. Время от времени живицу из воронок надо сливать в бидоны, а затем в бочки.

— Девять тонн живицы уже сдали, — сказали нам Тимофеевы.

— Сколько еще будет?

— Тонны четыре.

Живица — белесая густая масса, используется как сырье для получения скипидара и канифоли. После нескольких лет подсечки делянка вырубается.

Продукция… К ней лесоводы относятся сложно. По первому побуждению — отрицательно. Промышленная деятельность мешает главному делу — выращиванию леса, уходу за ним, его защите. Она отнимает все больше и больше времени, поскольку планы из года в год растут. Лесом заниматься некогда. Но, с другой стороны, промышленная деятельность — это деньги, в том числе и заработки, без которых теперь уже, пожалуй, не обойтись.

От Аши наша дорога — на восток. Обращаем внимание на то, как древесные породы сменяют друг друга. Какое-то время вдоль шоссе попадаются на глаза дубы, липы. Но с каждым километром их все меньше. Зато все чаще встречаются березы. Где-то за Симом появились сосны. Начинается тайга.

Остаются позади Усть-Катав (слева), Катав-Ивановск (справа).

На перевале лес сник, по обе стороны от дороги — густые заросли березняка и осинника с редкими пирамидами елей. И только на крутых склонах далеких гор темнеет нетронутая тайга…

9. Парк у города

— Лес и человек несовместимы.

Сказано в окрестностях Тургояка. Конечно, в сердцах. Максимализм вполне понятен: здешние леса много натерпелись от людей.

Из справки: летом в выходные дни на берегах Тургояка одновременно отдыхают до 19 тысяч человек. На первом месте, естественно, жители соседнего Миасса — 10,5 тысячи человек, на втором — челябинцы — шесть тысяч, на третьем — златоустовцы — свыше двух тысяч человек. Приезжают сюда и из других городов. К этому надо прибавить «население» восьми пионерских лагерей, восьми баз и двух домов отдыха.

…Лесничий Тургоякского лесничества Нина Николаевна Нестерова обратила наше внимание на то, что берег озера отступил от воды уже на пятьдесят метров, на этой полосе оголились корни деревьев. Это для них беда. Вершины многих сосен уже сохнут — верный признак приближающейся смерти.

Под деревьями не видно подроста, его смяли машинами или вырубили, чтобы выстлать «постель» в палатке. Значит, когда старые деревья засохнут, протянется вокруг озера широкая безлесная полоса. Да и дальше от берега лесу не намного легче, чуть позднее и его ждет такая же участь.

Чтобы этого не случилось, было принято решение создать здесь Тургоякский ландшафтный парк. Разработан проект, есть средства. Площадь парка — 13 112 гектаров. Она делится на три зоны — заповедную, массового отдыха и образцово-показательного горного лесоводства.

Сейчас нас интересует зона массового отдыха, протянувшаяся вдоль берегов Тургояка. Тут решено силами миасских предприятий оборудовать скамьи и столики, навесы от дождя, костровища, проложить тропы, построить противопожарную дорогу и кордоны. Это позволит упорядочить туристский поток, хоть как-то организовать его. Авторы проекта утверждают: благодаря этому «вместимость» тургоякских лесов повысится почти в четыре раза, в них смогут одновременно отдыхать почти 75 тысяч человек.

Пока жизнь не подтверждает расчеты. Парк начали создавать шесть лет назад. За это время зеленая оправа горного озера ничуть не стала лучше. Может быть, ошиблись проектировщики?

— Нет, проект правильный, — считает Н. Н. Нестерова, — а не срабатывает он потому, что еще далек от окончательного воплощения. На месте отдыха мало скамеек, навесов, костровищ. А сделано как? Трест «Златоустметаллургстрой», например, изготовил железные скамейки, столы, туалеты, хотя мы предупреждали, что лес не примет металла. Так и вышло. Подгулявшие туристы все это повыдергивали из земли и перевернули.

Более важный урок: оборудовать места отдыха — полдела, надо их поддерживать в порядке, регулировать туристский поток. Заниматься этим некому. У лесников нет никакого транспорта, они перегружены промышленной деятельностью. Не допустить бы пожара — вот главная забота, а управлять туристами им просто некогда. Для этого нужна специальная служба, только тогда здешний лес станет парком. Или, по крайней мере, штат местного лестничества следует увеличить с учетом высокой рекреационной нагрузки.

Дорога до Чебаркуля занимает немного времени. Здешний лесокомбинат называется опытно-показательным.

Рядом с конторой расположен небольшой дендропарк. Лесоводам не дают развернуться суровые уральские зимы, нет в этом парке южного разнообразия деревьев. Но и то, что есть, впечатляет. Вот два красивых куста ивы польской, рядом кизильник, маньчжурский орех. Много различных берез — карельская, черная, пушистая, бородавчатая. Всех деревьев не перечислить, надо их видеть.

На территории Маскайского лесничества остановились перед табличкой с надписью: «Географические культуры сосны обыкновенной». Деревья посажены рядами. Вот два ряда сосенок, выращенных из семян, которые получили из Тюменской области. Рядом саженцы из Свердловской области, Алтая, Чувашии, Башкирии, других республик и областей. Чебаркульские лесоводы должны выявить лучшие для наших условий деревья, чтобы выращивать их потом повсеместно. Это позволит ускорить возрождение южноуральских лесов.

Сосны на глаз не различаются, надо проводить специальные замеры. А у лиственниц на соседней плантации разница видна отчетливее: в одном ряду хвоя уже пожелтела и осыпается. Самые маленькие лиственницы — с Сахалина. Наши землячки из Нязепетровска намного их обогнали. В них прятался глухарь, которого мы нечаянно спугнули. Хвоя лиственницы — лучшее блюдо для него осенней порой.

Почти в каждом лесхозе мы видели кедры, но таких, как в Чебаркуле, встречать не доводилось. Они уже большие, здесь собрали первый урожай шишек. Очень красивы, будто в роскошную шубу одеты. Подстилка толстая и плотная, пружинит под ногой. О некоторые кедры терся боком лось, оставил следы — ободранные стволы, из которых сочится более светлая, чем у сосны, живица.

10. Березовая сторона

Едем из Челябинска на восточную окраину области, в Октябрьский район, в питомник Каратабызского лесничества, где выращивают березу. В этих местах она — полноправная хозяйка, занимает 18 тысяч гектаров. На долю сосны приходится пять тысяч гектаров, в основном это посадки. Сама по себе она здесь почти не растет. Две тысячи гектаров занимает осина, есть плантации тополей.

Одна из них как раз у дороги. Остановились, чтобы посмотреть этот диковинный лес. Сам по себе тополь, конечно, не диковинка, а вот лес тополиный еще не приходилось видеть.

Неважно он выглядит осенью: деревья будто в серые шинели оделись. Лес кажется неживым: ни зверь здесь не лежит, ни птица не садится. Не приняло, значит, лесное сообщество тополь в свои ряды. Поэтому больше его не садят.

Еще одна остановка: культуры березы. Этому искусственному лесочку 15 лет. Деревья уже высокие — до 15 метров, средний диаметр — 12 сантиметров. Эти березки намного лучше своих сверстниц в обычном лесу. Там деревья в основном порослевого происхождения, а здесь поднялись из семян. Потому они и стройнее, выше, нет среди них кривулин. Очень симпатичный лесок.

Неподалеку от него — посадки березы нынешнего года. Весной и летом, по словам наших спутников, они выглядели очень хорошо, а сейчас торчат из земли ряды коричневых палочек высотой 30—40 сантиметров. И все же это уже деревца, которые повзрослеют намного быстрее своих сверстников из других пород.

А вот и питомник. Немало их перевидано за время экспедиции. Питомниками лесоводы гордятся, поэтому в каждом лесхозе обязательно стараются показать. Однако такого не видели.

Здесь выращивают сеянцы березы. То ли сказалось пренебрежительное отношение к ней, то ли действительно дело это такое сложное, только почти не осталось у нас в области лесоводов, умеющих получать из березовых семян добрые сеянцы. Высшей ступенью лесоводческого мастерства, чуть ли не искусством считается эта работа. В Октябрьском лесхозе такие мастера не перевелись.

Лесничий Каратабызского лесничества Василий Николаевич Щербаков показывает ровные строчки березок «молочного» возраста, подробно рассказывает, как их выращивают:

— Сначала земля здесь паровала, набирала силу. Осенью нарезали плугом борозды и стали ждать снега. Когда землю сковало морозом, обновили борозды и вручную посеяли семена, подкормив их перегноем. Потом укрыли участок соломой и не трогали всю зиму.

В начале мая появляются всходы. Тут уже не зевай, иначе останешься с пустыми руками. Всходы у березы нежные, боятся прямых солнечных лучей. Поэтому их укрывают соломой. Тут важно не удариться в другую крайность: под толстым слоем соломы всходы могут сгнить. Вот и приходится все лето неотступно следить за ними, ворошить солому, создавая всходам почти такие же условия, как под пологом леса. И все это вручную, на интуиции. Вот посмотрите на рядки Александры Василенко и Кристины Шнайдер: заметно выше других. Слово, что ли, какое они знают? Ведь другие женщины не менее добросовестно работают, а все равно так не получается.

Через год всходам уже ничто не страшно, растут очень быстро. Только дважды проходим культиватором да пропалываем пару раз. На третий год сеянцы уже готовы, можно селить их в лес.

У березы есть еще одно место «прописки»: лесополосы. Хотели и их посмотреть, однако смотреть оказалось нечего, хотя план посадки — 30 гектаров — ежегодно выполняется. Куда же они деваются?

В совхозе «Каракульский», например, в прошлом году директор хозяйства И. А. Вильгаук приказал школьникам (!) выдернуть из земли сеянцы новой полосы, поскольку ему не понравилось место, где их посадили. Полосу могут «случайно» перепахать, протащить по ней волоком копну соломы или прогнать скот. Возможны и другие варианты, но основа у них одна — бесхозяйственность.

Примерно такая же картина и в других районах. Когда-то в хозяйствах области ежегодно высаживали до тысячи гектаров лесополос, сейчас скатились до 240, да и те большей частью не дорастают до зрелого возраста.

А происходит все это потому, что на селе с некоторых пор бытует мнение о бесполезности полезащитных насаждений. Кое-где даже о вреде поговаривают: земля, дескать, из-за лесополос весной неравномерно «созревает», рассадниками сорняков их называют. Живучесть этих взглядов может показаться странной, ведь польза лесных полос для повышения плодородия земли давно и неопровержимо доказана. Однако ничего удивительного тут нет. Они освобождают тех, кто им следует, от многих дополнительных забот. Кто же тут будет спорить?

Что касается березы, то у нее из-за этого уменьшилась «жилплощадь». Для леса в целом вроде невелика потеря, а все равно жаль — поубавилось в полях красоты.

Лесоводы степного Октябрьского района жалуются: негде высаживать новые леса.

— Самое трудное, — говорит директор лесхоза, — осенью искать площади для посадок.

Странно: в районе, где леса занимают всего шесть процентов площади, не найти места березовому полю. Но — приходится еще раз повторить — лес полю не конкурент, а помощник. Однако эта истина — для тех, кто живет не одним сегодняшним днем.

Это тем более странно, что лесоводы района умеют то, в чем сама природа не очень преуспела: вырастить березу не на старом корне, а дать жизнь новому семени на новом месте.