ПАРОЛЬ: «СВОБОДА»
В перерыве на второй завтрак я мыл у кузницы машину мистера Вайли. За это он давал мне шиллинг в конце недели. И мастер Дик к тому времени повысил мне плату до трех шиллингов, так что каждую субботу я приходил домой с четырьмя серебряными монетами в кармане. Половину я вносил за стол, двенадцать пенсов оставлял себе на карманные расходы, и еще один шиллинг тетушка Матти откладывала для меня про черный день. Случалось, она брала взаймы из моих сбережений, но прежде непременно спрашивала разрешение и всегда возвращала долг в мою скромную казну, бережно хранившуюся у нее в матраце.
Однажды, когда я вымыл машину, мистер Вайли сказал:
— Там у меня на столе бутерброды, возьми.
Он отъехал, и я пошел в контору. Девушка в очках с толстыми линзами жевала в углу завтрак, уткнувшись в книгу. Она подняла глаза, когда я вошел.
— Мистер Вайли разрешил мне взять это. — Я показал на бутерброды.
— Ну что ж, бери.
Я взял пакет с бутербродами и повернулся к двери.
Она окликнула меня.
Я остановился и обернулся.
— Миссис?..
— Мисс, а не миссис! «Миссис» говорят только замужней женщине.
Ее улыбка придала мне смелости.
— Мы говорим так всем белым женщинам, миссис.
— Значит, вы говорите неправильно. Говори мне «мисс».
— Да, мисс.
— Ну вот, так лучше… Сколько тебе лет?
— Одиннадцатый, мисс.
— Почему ты не ходишь в школу?
— Не знаю, мисс.
— Ты умеешь читать и писать?
— Нет, мисс.
— Ну что ты заладил — «мисс» да «мисс». Перестань.
— Хорошо, мисс.
Она засмеялась.
— Сядь. Если хочешь, ешь свои бутерброды здесь.
Я присел на краешек стула у двери.
— И тебе никогда не хотелось научиться?
— Не знаю, мисс.
— Хочешь, я тебе почитаю?
— Да, мисс.
Она перевернула страничку в книге, которая лежала у нее на коленях, посмотрела на меня и принялась читать вслух. Это был Шекспир в изложении Чарльза и Мэри Лэмб, издания 1807 года.
История Отелло мне понравилась, а по мере того как белая мисс читала, захватила меня. Я перенесся на землю, где храбрый африканец жил и любил и где разрушил свою любовь.
Женщина закрыла книгу.
— Нравится?
— О да!
— Вот видишь. В этой книге много таких историй. Если б ты ходил в школу, ты смог бы прочесть их сам.
— А я смогу потом найти такую книгу?
— Конечно, книг много.
— Таких, с такими же историями?
— И таких. Книг тысячи тысяч.
— Тогда я иду в школу!
— Когда? — У нее в глазах бегали искры.
— В понедельник.
— Начало положено! — Она рассмеялась. — А почему ты до сих пор не учился?
— Не знаю.
— Ты же видел, что другие дети ходят в школу?
— Никто не рассказывал мне про такие истории.
— Ах вот оно что! Истории…
— Когда я научусь читать и писать, я стану сам сочинять такие же…
Она улыбнулась, а потом вдруг выпрямилась, взяла со стола ручку и открыла книгу.
— Как твоя фамилия?
— Абрахамс, мисс. Питер — так мое полное имя, Питер Абрахамс.
Она что-то надписала на книге.
— Смотри, я поставила здесь твое имя.
Я посмотрел.
— Мое, мисс?
— Да. Я написала: «Из книг Питера Абрахамса». Это тебе.
— А где мое имя?
— Вот эти два слова. — Она показала. — Ну, бери же!
Я взял книгу. Я держал ее со всей осторожностью.
Я шагнул к двери, оглянулся. Она покачала головой и засмеялась. И вдруг прервала смех.
— О боже, — произнесла она и снова покачала головой.
— Спасибо, мисс. Спасибо!
У нее странно блестели глаза за толстыми стеклами очков.
— Иди! — сказала она. — Ступай… В добрый час…
Я растерянно топтался у двери. Она плачет? Но почему?
— Еще раз спасибо, мисс. Спасибо!
— Но вы же видите, сэр, он пропустил половину занятий. Уже середина семестра, и у меня переполнен класс. И потом, такой верзила! Он и по возрасту перерос четвертый… Где ты был, когда начинался учебный год?
— Я работал, мисс.
— ?!
— Ну конечно, конечно. Ведь у нас образование обязательно только для белых, и никому нет дела до того, ходит этот мальчишка в школу или нет. Почему я должен вам все это говорить?!.. Неужели мне нужно приводить вам цифры неграмотности среди вашего же народа? Вы — цветная, и я еще должен рассказывать вам о положении вещей, которые вы знаете лучше меня!
— Нет, сэр… Но…
— Я знаю. В вашем классе в три раза больше учащихся, чем должно быть; у вас не хватает грифельных дощечек и карандашей; некоторым верзилам пора самим иметь детей и отпускать бороду; у вас не хватает парт; вы не в силах уследить за всей этой оравой. Я все знаю. Но вы только задумайтесь: мальчишка на работе слышит, как кто-то читает книгу, и желание прочесть ее самому приводит его сюда! Он говорит: «Примите меня, я хочу учиться». А мы покажем ему на дверь только потому, что он не отвечает каким-то требованиям? У нас в стране столько талантов, что мы можем позволить себе бросаться ими?.. Слушайте! У меня есть идея! Мы примем его в школу и заставим проходить три дня за один… Мальчик! Питер!
— Сэр?
— Не боишься тяжелого труда?
— Нет, сэр.
— Я задам тебе работы! Ты у меня узнаешь, почем фунт лиха, но я обещаю — к концу года ты будешь читать и писать. Условия жесткие. Если ты будешь замечен в расхлябанности, лени — я велю учительнице послать тебя ко мне и высеку розгой! Крепко высеку! Согласен?
— Да, сэр.
— Ну вот, мальчик и я, — мы оба торопимся. Помогите нам. У нас нет лишнего времени… Берите его!
— Слушаю, сэр.
— Хелло! Еще один?
— Да. Они с директором торопятся. Директор изобрел новую систему: переростки проходят трехгодичный курс обучения за год.
— Бог ты мой!
— С ума сойти, да и только.
— Одного у старика не отнимешь: он болеет за образование цветных. Виссер — единственный директор, о котором я могу это сказать за все годы, что здесь работаю. А он — бур! Ты знаешь, на него хотели надеть смирительную рубаху…
— Да. Бурский поэт, мечтатель, безумец. Ему легко сидеть за своим столом и сочинять прекрасные программы. Всю черную работу приходится делать нам.
— Не унывай, деточка. Не такой уж он плохой. Пойду утихомирю свою ораву. Пока.
— Заходи.
— Садитесь. Вот наш новый ученик Питер Абрахамс. Дайте ему место в углу на последней парте. Подвинься, Адамс.
— С вашего позволения, мисс…
— Да?
— Здесь нет места. Мы так стиснулись, что почти нельзя писать, руку не высвободишь.
— Питеру нужно место. Потеснитесь как можете.
— Слушаю, мисс.
— Так, а теперь поднимите руку, у кого целые грифельные дощечки. Так, значит, ни у кого нет?
— Они все потрескались, мисс.
— Неважно, если они потрескались. Один… Два. Только у троих?
— У меня моя собственная, мисс.
— Ты хочешь сказать, Маргарет, что ты сама себе купила дощечку, а не получила ее в классе?
— Да, мисс.
— Так и говори. Ну хорошо, можешь опустить руку, Маргарет.
— С вашего позволения, мисс…
— Да, Томас?
— У меня дощечка треснула посередине. Я могу дать половинку этому…
— Питеру. Очень мило с твоей стороны, Томас. Благодарю тебя. А ты, я вижу, перебрался на парту Джонса? Но он придет завтра и попросит тебя пересесть.
— Он больше не придет, мисс. У него отца в тюрьму посадили, и Джонсу теперь придется работать, чтобы помогать матери… Такое несчастье! Вы так любили Джонса, не правда ли, мисс?
— Довольно, Адамс. Благодарю, Томас. А у тебя есть отец, Питер?
— Нет, мисс.
— Тебе тоже нелегко приходится?
— Не очень, мисс.
— Вот возьми этот талон. На большой перемене дети выстроятся в очередь в буфете, встань вместе с ними, покажешь талон и получишь бесплатный завтрак. Все. Можешь идти на свое место.
— Спасибо, мисс. Простите, я причинил вам лишнее беспокойство.
— Вернись, Питер… Я хочу, чтобы у тебя и мысли не было, будто ты причиняешь здесь кому-нибудь беспокойство — мне или кому бы то ни было! Ты понял?
— Да, мисс.
— Мы здесь для того, чтобы учить вас и помогать вам. Очень сожалею, если ты что-нибудь не так понял из моих слов. Тебе ведь тоже случается говорить не то, что ты думаешь, не так ли?
— Да, мисс.
— Ну так вот, забудь об этом. И никому не рассказывай, что я и та, другая учительница, говорили о директоре.
— Слушаю, мисс.
…эй, би, си, ди, и, эф, джи, эйч, ай, джей, кей…
………………
а за «игрек» — «зет» стоит, — вот и весь наш алфавит…
Дважды один два-а-а…
Дважды два четы-ы-ре — моют пол в квартире.
Дважды три шесть — негде в комнате присесть.
Дважды четыре восемь — не опаздывать в школу просим!
Дважды шесть двенадцать — вовсе не тринадцать.
Дважды девять восемнадцать.
Дважды десять двадцать…
К — буква алфавита, вот.
О — буква алфавита, вот.
Т — буква алфавита, вот.
Поставьте их рядом, и у вас будет «кот».
— Разрешите спросить, мисс…
— Да?
— Все на свете книги составлены из букв?
— Да, все на свете книги составлены из букв.
— Ии-сусе Христе!
— Что?!
— Ничего, мисс, благодарю вас.
— Эй, посмотрите-ка, нашей голодной команды прибыло. Он из нашего класса. Эй, Питер Абрахамс! Потянуло похлебать со скотиной кофейных помоев? А знаешь, они плюют в чашку, чтоб полнее было…
— Ха-ха-ха!
— Ш-ш-ш! Старина Виссер подслушивает.
— Поди-ка сюда! Да, да, именно ты! Никуда ты не убежишь, трусишка! Я тебя узнал. Иди сюда!
— Сэр?
— Я слышал, что ты сказал. А если я склонен теперь исключить тебя?..
— Я ничего дурного не имел в виду, сэр.
— Ну конечно же! В этом вся беда с вами, и с этой страной, и со всеми нами! Мы никогда ничего дурного не имеем в виду. Мы наносим обиды, унижаем людей, оскорбляем, лжем и никогда при этом не имеем в виду ничего дурного. На тебя ведь тоже смотрели свысока — тебя это ничему не научило? Тебе непременно хочется смотреть теперь свысока на кого-нибудь другого? Убирайся! Если я еще раз услышу что-нибудь в этом роде от тебя или кого-нибудь еще… Преподаватель!
— Да, сэр?
— Неужели мы не можем уберечь детей от всей этой вульгарщины хотя бы на время, пока они принимают пищу?
— Увы, сэр.
— Их третируют, потому что они бедней своих собратьев. Снобизм угнетенных!
— Не будем с ним играть. У него волосы курчавятся, как у кафра.
— Ну и пошел к черту! У тебя прямые, зато ты чернокожий!
— …Вот и вся история про Иосифа, который умел быть одинаковым ко всем людям.
— Это было на самом деле, сэр?
— Да.
— Почитайте пам, пожалуйста, еще, сэр.
— У меня целых три класса, вам известно?
— Да, сэр.
— Ну так ступайте, меня ждут другие дети, а у вас сейчас урок истории…
— А, Абрахамс. Нас хватило всего на полгода, постепенно начинаем сдавать?
— Нет, сэр.
— Ты хочешь сказать, что твой учитель лжет?
— Боже упаси, сэр.
— Прискучило упорно трудиться? Дальше первой ступени идти не хочешь?
— Почему же, сэр?
— Тогда выкладывай, в чем дело.
— Арифметика, сэр. Не дается она мне, сэр. Не могу с ней справиться, сэр.
— А ты пытался?
— Да, сэр.
— Запись в журнале говорит, что ты не проявляешь к арифметике должного интереса.
— Я пытался, сэр.
— Ты хочешь сказать, что здесь написана ложь?
— Нет, сэр. Я хочу сказать, я изо всех сил старался заинтересоваться.
— Но тщетно?
— Да, сэр.
— Ты, конечно, знаешь, что не я составляю школьные программы?
— Да, сэр.
— Ну так вот, пока ты не проявишь определенного уровня знаний по арифметике, никакие высокие оценки по остальным предметам тебе не помогут. Таков закон, и не я его придумал. Я стараюсь, сколько могу, помочь тебе пробиться, и ты должен посидеть над арифметикой. Захочешь — найдешь время за счет других предметов.
— Мне нравятся другие предметы, сэр.
— Знаю. Но чтобы попасть, куда ты нацелился, придется заняться и тем, что тебе не по душе… Куда ты собираешься поступить? Чем думаешь заняться дальше?
— Те истории, сэр…
— Истории?! Ты про книгу, которую тебе подарила та молодая дама?
— Да, сэр.
— Дама интересовалась, не начал ли ты забывать их?
— Я теперь пытаюсь их читать, сэр.
— Ну и что-нибудь понимаешь?
— Не очень много.
— Что ж, все в твоих руках. Между тобой и теми будущими знаниями, которые помогут тебе извлечь все до конца из этой книги, стоит арифметика. Как лев на пути! Тебе остается либо повернуть вспять, если ты не справишься с ним, либо сразить его и продолжать путь. Третьего не дано. Творцы наших законов об образовании не позаботились о поэтах. Желаю тебе сразить этого льва и продолжать путь. Арифметика — никчемное оружие в арсенале писателя, и все-таки тебе придется овладеть им… Я обещал тебя выпороть, если тебя когда-нибудь пришлют ко мне, и я должен сдержать свое обещание. Спусти штаны, обернись спиной, и да поможет тебе жгучая боль от розги сразить этого льва…
— Хэлло, Питер.
— Хэлло, Эллен.
— Пошли на другой конец спортплощадки, там меньше народу…
— Не могу.
— Ну, пожалуйста… Может, ты просто не хочешь?
— Я хочу, но не могу.
— Почему?
— Зачем спрашивать, когда ты прекрасно знаешь, что я должен стоять в очереди.
— Не сердись!
— А ты не задавай ненужных вопросов.
— Я спросила только потому, что тебе не обязательно стоять в очереди.
— Я хочу есть.
— Я принесла лишние бутерброды.
— Для меня?
— Да.
— Почему?
— Ты мне нравишься. Ты лучший мальчик во всем классе.
— У других отметки лучше.
— Только по предметам, на которые тебе плевать. И кроме того, я слышала, как учитель говорил, что ты — самый умный. Я с ним согласна. Пошли? Я не хочу, чтобы все видели, что я принесла тебе завтрак.
— Я думал, ты беднее меня. Ты просто худее.
— Еды у нас хватает. Там, где мама работает, выбрасывают уйму пищи, и мама может приносить домой сколько угодно. Я взяла для тебя бутерброды с курицей. А я все равно не стану толще, как меня ни корми. Пожалуй, мне лучше сразу сказать тебе, что у меня слабые легкие…
— Почему?
— На, бери бутерброды. Тут никто не видит. Пошли вон под то дерево… Вкусно?
— Мммм.
— Я рада. Я буду приносить тебе все самое вкусное… А на потом я прихватила еще кое-что сладкое.
— А мне нечего тебе дать.
— А мне и не нужно ничего. Я просто хочу дружить с тобой, если я тебе нравлюсь. Вот почему я и сказала тебе сразу про легкие. Моя бабушка учит, что надо всегда говорить правду. Но даже если я тебе не нравлюсь, я все равно буду каждый день приносить тебе завтрак. «Каждый день» — это, конечно, до тех пор, пока мама будет жить с нами. Она может уйти, и тогда все это кончится… Я тебе нравлюсь? Ты не сказал.
— Да.
— Правда? Перекрестись!
— На, смотри!
— Мне и самой так казалось, но я не была уверена. Только я знала, ты никогда не признался бы, если б я не спросила. А ведь девочке нелегко признаваться мальчишке, что он ей нравится.
— Нам тоже.
— Почему, если кто-то нравится?.. Бери и мой бутерброд, пожалуйста. Я все равно не съем. А мужчина должен есть больше, чем женщина. Я всегда рассказываю о тебе бабушке. Она хочет, чтобы я пригласила тебя к нам. Но ты можешь не приходить, если не хочешь…
— Я хочу. Я сегодня понесу твои книги.
— Ладно. О, я так рада, что ты больше не будешь стоять в этой очереди. Я чуть не плачу, когда слышу, что они там говорят.
— У меня есть волчок и несколько настоящих мраморных шариков. Возьми.
— Нет, не надо. Просто будем дружить.
— Давай. Я считаю — ты самая красивая девочка во всей школе.
— Я темная и у меня курчавые волосы.
— Ну и что ж такого? Ты мне нравишься.
— Я хочу, чтобы ты стал первым учеником в классе. Ради меня.
— Нет. Первой будешь ты.
— Я постараюсь, если тебе этого действительно хочется.
— Ты будешь первой, я вторым, а старина Арендси — третьим. Я хочу, чтобы я мог гордиться своей девушкой.
— Хорошо. Я постараюсь… Звонок. Боже, нам придется нестись со всех ног. Мы опоздаем.
— Давай руку.
— Не так быстро, пожалуйста. А то я закашляюсь.
— Старый Виссер пыжится от гордости за своих подопечных. Почти вся дюжина сдала экзамены за два класса. А первая пятерка даже сделала бы честь второму классу нормальной школы. Он хочет дать всем почувствовать, что эта ужасная зубрежка стоила потраченного на нее времени.
— Все-таки он добрый человек… Чего тебе, Питер?
— Мистер Виссер сказал, что вам, может быть, захочется посмотреть на награду, которой он удостоил меня за мое сочинение.
— О… дай взглянуть. Я не знала, что была объявлена награда… За что же? О, Джон Китс, «Стихи». Прекрасная книга. Но ведь тебе, наверное, еще не прочесть ее.
— Мистер Виссер велел мне сказать вам, что когда-то я не смог прочесть Шекспира даже в переложении и что именно это привело меня сюда, в школу. Он просил вас прочесть мне что-нибудь.
— Изволь. «…Пойду с тобой, чтоб быть поводырем тебе, чтоб в нужный час быть о бок, рядом, чтобы помочь твоей беде…» Говорит это тебе о чем-нибудь?