Оба рано проснулись - не успело еще солнце одолеть утренний туман, а они уже спустились вниз позавтракать. Задувал легкий ветерок, ранний бриз, который не любят упускать моряки, и когда юная чета вышла из дому, целая флотилия бороздила воды Шпрее.
Лена была еще в утреннем туалете. Она взяла Бото под руку и медленно пошла вдоль по берегу, до высоких зарослей тростника. Он с нежностью взглянул на нее:
- Лена, Лена, я никогда еще не видел тебя такой. Даже не знаю, как это выразить. У тебя счастливый вид, иначе не скажешь.
Так оно и было. Она была счастлива, вполне счастлива, и все представлялось ей в розовом свете. Она вела под руку самого хорошего, самого любимого человека и наслаждалась прелестью мгновения. Разве этого не довольно? И если даже это мгновение окажется последним, значит, так тому и быть. Разве мало получить в подарок от судьбы целый день счастья? Пусть даже один, один-единственный день?
Бесследно развеялись мысли о тревогах и заботах, которые обычно, против воли, теснили ее грудь. Не осталось иных чувств, кроме гордости, признательности, счастья. Но Лена не хотела говорить об этом. Она была суеверна, она боялась спугнуть счастье, и лишь по легкому трепету ее руки Бото мог понять, как глубоко-глубоко в Ленино сердце проникли его слова: «Я думаю, ты счастлива».
Пришел хозяин и учтиво, хотя и не без легкого замешательства, осведомился, хорошо ли они почивали.
- Превосходно,- отвечал Бото,- мятный чай, о котором позаботилась ваша милая супруга, сотворил чудо. И серп луны заглядывал к нам в окно, и соловьи щелкали потихоньку, едва слышно,- кто бы не заснул в таком раю?
Будем надеяться, что вы не ожидаете сегодня после обеда пароход из Берлина и двести сорок господ на нем. Тогда произойдет самое настоящее изгнание из рая. Вы улыбаетесь, словно хотите ответить: «Как знать?» Может, я и впрямь уже накликал беду своими словами. По меньшей мере сейчас здесь никого нет, я не вижу ни парохода, ни пароходного дыма, река чиста, и даже если весь Берлин намерен сегодня побывать здесь, мы еще успеем спокойно позавтракать. Не так ли? Вопрос только где.
- Где прикажете….
- Я думаю, под вязом. В помещении очень хорошо, но лишь тогда, когда на дворе припекает солнце. А солнце покамест не припекает, дай ему бог совладать с лесным туманом.
Хозяин ушел распорядиться завтраком, а молодая пара продолжала свою прогулку до песчаной косы, с которой видны были красные крыши соседней деревушки и правее - островерхая колокольня Кенигсвустерхаузена. У края косы лежал прибитый волнами ивовый ствол. Они присели на него и стали наблюдать за рыбаками - мужчиной и женщиной. Те резали камыш, делали из него вязанки и складывали их в плоскодонку. Отрадно было наблюдать за их работой, а когда немного спустя Бото и Лена вернулись домой, им подали завтрак скорее на английский, чем на немецкий лад: кофе и чай, яйца, мясо и даже ломтики поджаренного белого хлеба в серебряной вазочке.
- Лена, ты только посмотри. Вот где надо завтракать. Как по-твоему? Бесподобно. А гляди-ка, на верфи они снова взялись за работу, да как ритмично. Знаешь, этот рабочий ритм - лучшая музыка на свете.
Лена кивнула, но слушала его только в пол-уха, ибо и сегодня все ее внимание было отдано мосткам, только теперь ее занимали не лодки, пробудившие в ней вчера столь бурный интерес, а миловидная девушка, которая стояла на коленях среди кастрюль и прочей кухонной утвари. С радостной охотой, угадываемой в каждом движении рук, она начищала чайники, сковороды, кастрюли и, вычистив очередную посудину, споласкивала в проточной воде. Потом она поднимала ее высоко в воздух, чтобы та как следует блеснула на солнце, и складывала в приготовленную корзину.
Лена сидела словно завороженная.
- Смотри-ка.- И она указала на хорошенькую служанку, которая, казалось, никак не может досыта наработаться.- Ты знаешь, она неспроста стоит на коленях, она подает мне знак, предостережение.
- Лена, Лена, что с тобой? Ты вдруг так изменилась, так побледнела.
- Ничего.
- Как же ничего? А глаза блестят, словно ты готова залиться слезами. Неужели ты кастрюль никогда не видела? Или кухарку, которая их чистит? Можно подумать, будто ты ей завидуешь, что вот, мол, она стоит на коленях и работает за троих.
Появление хозяина прервало их разговор, а там к Лене мало-помалу вернулось ее спокойствие и живость. Немного спустя она ушла наверх переодеться.
Вернувшись, она узнала, что Бото в ее отсутствие безоговорочно одобрил программу, намеченную хозяином: парусник доставляет их в соседнюю деревню, Нидерлеме - живописнейший уголок на берегу Вендской Шпрее, оттуда они пешком отправляются до Кенигсвустерхаузена, осматривают парк и дворец и тем же путем возвращаются назад. Вся прогулка рассчитана на полдня, а что делать после обеда, они решат потом.
Лене план тоже понравился, вот уже подготовили лодку, снесли туда одеяла, но вдруг из сада послышались голоса и заливчатый смех, что свидетельствовало о прибытии гостей и грозило нарушить их одиночество.
- А, яхтсмены явились,-сказал Бото.-Слава богу, мы уезжаем. Поторапливайся, Лена.
И оба поспешили, чтоб как можно скорее забраться в лодку. Но, не успели они дойти до мостков, их перехватили и окружили со всех сторон. Гости оказались из числа друзей, и вдобавок самых близких: Питт, Серж, Балафре. Все трое со своими дамами.
- Ah, les beaux esprits se rencontrent! Великие умы встречаются! - воскликнул Балафре, полный неописуемого задора, который, однако ж, сменился сдержанностью, едва он заметил, что за ними наблюдают с порога хозяин и хозяйка.- Какая счастливая и какая неожиданная встреча! Позвольте мне, Гастон, представить вам наших дам: королева Изабо, мадемуазель Жанна и мадемуазель Марго.
Бото сразу понял, какой пароль принят на сегодня, и, быстро включаясь в игру, со своей стороны легким движением руки представил:
- Мадемуазель Агнес Сорель.
Все трое мужчин поклонились учтиво, даже почтительно с виду, тогда как обе дочери Тибо д'Арка ограничились едва заметным книксеном, предоставив королеве Изабо, бывшей годами пятнадцатью старше остальных дам, приветствовать незнакомую и не очень нужную в данной ситуации особу более дружески.
Разумеется, появление этой компании было помехой, возможно даже не случайной, а подстроенной, но чем реальнее казалось такое предположение, тем скорее надлежало сделать хорошую мину при плохой игре. И Бото бесподобно справился со своей задачей. Он без устали сыпал вопросами и таким образом узнал, что общество самым ранним пароходом прибыло в Шмёквиц, а оттуда на паруснике доехало до Цейтена и уже дальше шло пешком, минут двадцать от силы: восхитительная прогулка, старые деревья, луга и красные деревенские крыши.
Покуда новое пополнение, и в первую голову дородная королева Изабо, которая еще более, нежели округлостью форм, выделялась своими разговорными талантами, выкладывало все эти сведения, компания, непринужденно беседуя, подошла к веранде и заняла место за длинным столом.
- Прелестно,- сказал Серж.- Просторно, чисто, на воздухе и к тому же тихо. А луг - луг просто создан для прогулок при луне.
- Да,- подхватил Балафре.- Прогулки при луне. Лучше не придумаешь. Но сейчас десять часов утра, следовательно, до прогулок при луне осталось не менее двенадцати часов, которые необходимо как-то занять. Вношу предложение - прокатиться по реке.
- Нет,- отвечала Изабо.- Никаких рек, я по горло сыта водой. Сперва пароход, потом лодка, а теперь, извольте радоваться,- опять лодка. Лично я против. И вообще, не понимаю, кому нужно это вечное шлепанье веслами. Не хватало только, чтоб мы засели с удочками или принялись рукой ловить уклеек и визжать от радости, когда поймаем какую-нибудь махонькую козявку. Нет - на сегодня никакой воды. Прошу вас самым убедительным образом.
Мужчины, которым все это адресовалось, с видимым удовольствием внимали повелительному тону матери-королевы и попутно выдвигали новые предложения, но их постигла та же участь. Изабо все отвергла и под конец, когда присутствующие начали полушутя-полусерьезно осуждать ее поведение, потребовала тишины.
- Господа,-сказала она.-Терпение. Дайте мне хоть одно слово сказать.
Насмешливые аплодисменты были ей ответом, ибо до сих пор она еще не дала никому и рта раскрыть. Не смущаясь насмешкой, Изабо продолжала:
- Господа, убедительнейше прошу вас, растолкуйте мне: что означает загородная прогулка? На мой взгляд, загородная прогулка означает позавтракать, во-первых, и перекинуться в картишки - во-вторых. Права я или нет?
- Изабо всегда права,- рассмеялся Балафре и хлопнул ее по плечу.- Картишки так картишки. Место редкостное, уж здесь всякому повезет. Дамы тем временем пойдут прогуляться или вздремнут перед обедом, это всего полезнее, а нам полутора часов за глаза довольно. В двенадцать мы воссоединяемся. Выбор блюд передоверим нашей королеве. «Жизнь прекрасна, не правда ли, ваше величество?» Это, конечно, из «Дон Карлоса», но ведь можно раз в жизни обойтись и без «Девы», не так ли?
Острота возымела надлежащее действие, и обе девицы захихикали, хотя и не поняли ничего, кроме последнего слова. Изабо же, можно сказать, выросшая в атмосфере намеков и двусмысленностей, сохранила невозмутимое достоинство и, обращаясь ко всем трем, сказала:
- Медам, если позволите, нам предоставлен двухчасовой отдых. Совсем не дурно, как вы считаете?
Затем они встали из-за стола и проследовали на кухню, где королева, поздоровавшись приветливо, хотя и надменно, попросила хозяина. Хозяина на месте не оказалось, и молоденькая служанка вызвалась привести его с огорода. Но Изабо пожелала сама к нему пойти и, действительно, в сопровождении свиты из трех остальных дам (наседка с цыплятами, как выразился Балафре), направилась в огород, где и застала хозяина, закладывавшего новую грядку под спаржу.
Рядом была ветхая и низкая тепличка, со скошенными рамами; Лена и обе дочери Тибо д'Арка присели на ее искрошившуюся стену, покуда Изабо вела переговоры.
- Господин хозяин, мы пришли условиться насчет обеда. Что вы можете нам предложить?
- Все, что господа пожелают.
- Все? Ну, этого много, даже слишком много. Коли так, приготовьте нам угря. Но не такого, а вот такого.-
И с этими словами она указала сперва на свое кольцо; а потом на широкий, плотно обхватывающий руку браслет.
- Очень жаль, почтенные дамы, но угря я вам предложить не могу. И вообще никакой рыбы: чего нет, того нет. Правда, вчера у нас был линь под укропным соусом, но его привозили из Берлина. Если мне нужна рыба, мне приходится покупать ее на Кёльнском рыбном базаре.
- Жаль. Мы могли прихватить угря с собой. Но если не угорь, то что же?
- Седло косули.
- Гм, звучит неплохо. Но сперва каких-нибудь овощей. Для спаржи уже слишком поздно, точнее сказать - поздновато. Впрочем, я вижу тут зеленые бобы. Да и в парничке, глядишь, что-нибудь да сыщется - огурчик или немного салатцу. Потом сладкое. Но чтобы со взбитыми сливками. Лично я за этим не гонюсь, но вот мужчины, которые вечно делают вид, что им сладкое ни к чему, сами жить без него не могут. Итого три-четыре перемены. Да, еще бутерброды с сыром.
- А когда прикажете подать?
- Поскорее или, другими словами: как управитесь, так и подавайте. Верно я говорю? Мы все проголодались, а если седло косули полчаса продержать на огне, с него и довольно. Скажем, ровно в полдень. Да, с вашего разрешения, еще крюшону: бутылку рейнского, три мозельского и три шампанского. Только чтоб хорошей марки. Не думайте, что в смеси это незаметно. Я знаю толк в шампанском и сразу распробую, чего вы налили - мумм или моэ. Впрочем, вы все сделаете как надо; скажу вам откровенно, вы внушаете мне доверие. Кстати, из вашего огорода можно выйти прямо в лес? Для меня каждый лишний шаг - пытка. А в лесу, может, и шампиньоны сыщутся. Вот бы славно. Шампиньоны - отличная приправа к седлу косули, да и к любому блюду.
Хозяин не только ответил утвердительно на вопрос о кратчайшем пути, но и самолично подвел дам к калитке, откуда до леса было рукой подать. Забор и опушку разделяла только проезжая дорога, и, едва пересекши ее, дамы очутились в лесной тени. Здесь Изабо, томимая усиливающейся жарой, выразила свое полное удовлетворение по поводу того, что им не пришлось идти более длинной дорогой, да еще по солнцепеку. Она закрыла свою элегантную, хотя и с жирным пятном, парасольку, прицепила ее к поясу и, взяв Лену под руку, прошла вперед, а две другие дамы шли следом. Изабо, судя по всему, находилась в отменном расположении духа и, обратившись к Марго и Жанне, сказала:
- Надо выбрать себе цель. Все лес да лес - так и с ума можно сойти. Как по-вашему, Жанна?
Жанна, более рослая из дочерей Тибо, была очень не дурна собой, слегка бледновата и одета с изысканной простотой. Серж придавал этому большое значение. Перчатки на ней сидели безупречно, и ее вполне можно было принять за даму из общества, ежели бы она не вздумала, покуда Изабо беседовала,с хозяином, застегнуть зубами расстегнувшуюся перчатку.
- Жанна, я спрашиваю, как по-вашему? - повторила королева свой вопрос.
- Я предлагаю вернуться в деревню, из которой мы пришли. Цейтен, так, кажется? У нее был очень меланхолический и романтический вид, и дорога сюда была красивая. Стало быть, и в ту сторону она не хуже, а может, еще и лучше. А по правую руку - значит, если идти отсюда, то по левую - было кладбище, все в крестах. Один такой большой, мраморный…
- Да, милая Жанна, все это прекрасно, но нам ни к чему. Дорогу мы уже один раз видели. Не на кладбище же вы собрались?
- Разумеется, на кладбище. Моих чувств у меня никто не отнимет, особенно в такой день, как сегодня. И вообще невредно время от времени вспоминать, что от смерти никуда не уйдешь. Да если вдобавок еще цветет сирень…
- Сирень уже давно не цветет, разве что золотой дождь, да и на том-то стручки. Господи Исусе, если уж вы такая охотница до кладбищ, можете каждый день ходить любоваться на Ораниенштрассе. Впрочем, я знаю, с вами не сговоришься. Цейтен да кладбище, кладбище да Цейтен. Тогда мы лучше здесь останемся и вообще ничего не увидим. А ну, малютка, дайте мне вашу руку.
Слова эти относились к Лене, которая отнюдь не была малюткой, и та послушно подставила свою руку. А королева, идя вперед, продолжала доверительным тоном:
- Ох уж эта Жанна, с ней просто нельзя ни о чем говорить! О ней идет худая слава, и вообще она дура дурой. Ах, детка моя, с кем только нынче не приходится иметь дело! Не спорю, фигура у ней хорошая и за перчатками своими она очень следит. Только лучше бы она за чем другим следила. И заметьте, все особы такого сорта любят толковать про смерть да про кладбища. Вы лучше потом на нее поглядите. Покамест вроде все ничего. Но когда подадут пунш и выпьют по первому разу, а потом и по второму, тут она себя покажет. Начнет верещать и хихикать. Никакого понятия о приличиях. Впрочем, откуда им взяться? Она все время жила среди всякой мелкой сошки, на дороге в Тегель, там же за целый день человека не увидишь, только артиллерия мимо проезжает… А уж артиллерия… Да, вы себе и не представляете, как это все по-разному бывает. А теперь Серж подобрал ее и хочет сделать из нее что-то путное. Господи Исусе, разве из нее можно сделать что-нибудь путное, а если и можно, то не вдруг, для всего хорошего потребно время. Гляньте-ка, земляника, вот это здорово. Пошли, малютка, наберем ягод (ох, если бы еще и гнуться не надо), а уж коли нам попадется ягодка покрупней, мы ее с собой прихватим. Я тогда положу ее прямо ему в рот, то-то он обрадуется. Чтоб вы знали, он совсем как ребенок и вообще лучше всех прочих.
Лена поняла, что Изабо говорит про Балафре, и задала ей несколько вопросов, в том числе: почему у всех мужчин такие странные прозвища? Она уже об этом спрашивала, но вразумительного ответа так и не получила.
- Исусе,- сказала королева,- обычное дело, чтоб никто ни о чем не проведал, а вообще-то пустая блажь и боле ничего. Потому как, во-первых, всем на это наплевать, а если кому не наплевать, так и черт с ним. Почему черт с ним? Да потому, что это никому не мешает, никто никого не может укорить, все на одну стать, и один не лучше другого.
Лена глядела прямо перед собой и молчала.
- По правде сказать - да вы и сами увидите,- все это одна скукота. Поначалу-то вроде как в охотку, грех пожаловаться, а потом ох как все осточертеет. Годков с пятнадцати - до конфирмации, стало быть,- самая пора. И чем раньше из этого дела вылезешь, тем лучше. Денежки свои я получу, куплю себе тогда погребок, а какой - я уже знаю, и выйду я за одного вдовца - а за кого, я тоже знаю. Он согласен. Скажу вам прямо, я всегда уважала порядок и приличия, и детей я воспитаю как следует, своих ли, его ли - все едино… А вы как об этом понимаете?
Лена молчала.
- Доченька, да ты вся побледнела, неужто же ты из-за этого с ним связалась (она указала на сердце) и делаешь все из чистой любви? Ну, тогда худо, тогда пиши пропало.
Жанна шла вместе с Марго. Они нарочно пропустили первую пару вперед. Теперь они ломали березовые ветки, словно хотели сплести венок.
- Как она тебе понравилась? - спросила вдруг Марго.- Гастонова дама?
- Понравилась? Ни капельки она мне не понравилась. Только этого не хватало, чтобы такие вошли в моду! Ты погляди, как на ней сидят перчатки! И шляпка подгуляла! Как он позволяет ей ходить в таком виде? Да и дурища, должно быть, ходит и молчит.
- Нет,- сказала Марго,- она совсем не глупая, просто еще не освоилась. Смотри, как она сразу прилипла к нашей доброй толстухе, это ведь тоже не от глупости.
- Толстуха, толстуха! Про нее можешь мне не рассказывать. Она из себя бог весть что корчит, а сама никуда не годится. Не хочу ее хаять, только она вся фальшивая, фальшивая насквозь.
- Нет, Жанна, что другое, а фальшивой ее не назовешь. Кстати сказать, она тебя не раз из ямы вытаскивала. Ты знаешь, про что я.
- Ну да, вытаскивала. А почему? Потому, что сама в этой яме сидела, и еще потому, что любит изображать из себя невесть кого. Такие толстухи, они всегда злющие.
- Жанна, да ты совсем зарапортовалась. Толстые, наоборот, всегда добрые.
- Ну и пускай добрые. Но не станешь же ты спорить, что на нее и посмотреть-то - смех берет. Ну погляди, погляди, как она трюхает, ни дать ни взять утка. И застегнута доверху на все пуговицы. Думаешь - почему? Потому, что ей перед приличными людьми и показаться нельзя. Скажу прямо,- а я себя зря нахваливать не стану,- стройная фигура по нынешним временам всего важней. Мы не турки какие, прости господи. И еще одно: думаешь, почему она не захотела идти на кладбище? Скажешь, покойников боится? Как бы не так, чихать ей на покойников, просто она застегнулась на все пуговицы и подыхает от жары. А жары-то, по правде сказать, и нет никакой.
Такие разговоры велись обеими парами порознь, затем они соединились и присели на поросший мхом край канавы.
Изабо то и дело поглядывала на часы, но стрелки словно застыли.
Когда наконец часы показали половину двенадцатого, она сказала:
- Итак, мои дамы, нам пора. На мой взгляд, мы вдоволь насладились природой и можем с полным правом перейти к какому-нибудь другому занятию. С самого утра, с семи часов, у меня маковой росинки во рту не было. Эта несчастная тартинка с ветчиной в Грюнау - она в счет не идет… Еще слава богу, что воздержание, как говорит Балафре, несет свою награду в себе самом, а голод - лучший повар. Давайте прибавим шагу, сейчас седло косули важнее всех прочих благ. Как вы думаете, Жанна?
Жанна пожатием плеч дала понять, сколь нелепо само предположение, будто такие предметы, как седло косули и крюшон, могут иметь для нее хоть какую-то ценность.
Изабо расхохоталась.
- Посмотрим, посмотрим. Конечно, на кладбище в Цейтене куда веселее, но надо уметь довольствоваться тем, что есть.
После этих слов все встали, чтобы через лес вернуться к огороду, а из огорода, где как раз порхали лимонные зяблики, войти в палисад перед домом, поскольку именно там они собирались обедать.
Проходя мимо ресторана, Изабо увидела, как хозяин опрокинул бутылку мозеля.
- Какая жалость! - воскликнула она.- Это ж надо такое увидеть! Господь мог бы подарить мне более приятное зрелище. И почему именно мозель?