— Ты недоволен?

— Недоволен? Я польщен безмерно! Небеса благословили меня! — воскликнул я.

— Ее лунный гороскоп идеально подходит герцогу, — улыбнулся Витторе.

— Хочу, чтобы сегодня они сидела за столом рядом со мной, — заявил Федерико.

— Да, ваша светлость.

— И присмотри за ней, чтобы она хорошо отдохнула, — добавил Витторе.

Я пошел к себе. Голова у меня кружилась так, словно я наглотался лугового шафрана и белены одновременно. Миранда, моя дочь, Миранда, мое дитя, будет сидеть за герцогским столом!.. Я знал, почему Витторе так поступил. Он обещал найти Федерико невесту в течение двух месяцев, а время уже почти прошло. Раз ему самому не удалось заполучить Миранду, он решил отдать ее Федерико. Неужели герцог действительно сделает мою драгоценную Миранду своей любовницей? «Нет, ни за что! Она слишком молода!» — сказал я себе. Но разве для Федерико это имеет какое-то значение? Она уже не девственница, хотя герцог не в курсе — и ему наверняка наплевать. Интересно, как это воспримет Миранда? А вдруг она разочарует его, или нагрубит, или вскрикнет, или засмеется не вовремя? Слуга, который рассмеялся, услышав мою шутку по дороге в Милан, все еще сидел в темнице. Шлюху, стукнувшуюся головой о потолок кареты герцога, насколько мне известно, утопили во рву. Крестьянину, распевавшему глумливые стишки на карнавале, отрубили голову. И что, интересно, станется со мной? Неужели меня вынудят пробовать блюда, приготовленные для Федерико, в то время как моя дочь будет сидеть рядом с ним? Нет, герцог этого не допустит!

Миранда уснула таким глубоким сном, что я не стал ее будить, а послонялся по дворцу, прислушиваясь к рассказам и сплетням о магии и колдовстве. Двое конюших и старая прачка погибли во время пожара. Еще одно тело обгорело так сильно, что невозможно было разобрать, мужчина это или женщина. Я прошел мимо кухни, где Томмазо резал хлеб. Ему тоже удалось спастись. Увидев меня, он открыл было рот, но тут же осекся, поскольку кругом были слуги. Догнав меня в коридоре, Томмазо шепнул:

— Уго! Мне надо поговорить с тобой.

Я не остановился и не стал его слушать. Меня не интересовало то, что он мог мне сказать.

Позже тем же днем Витторе посоветовал герцогу не пытать больше Пьеро.

— Он просто не знает, как лечить подагру герцога и другие его болячки, — прокомментировал это неожиданное событие Чекки.

Говорят, Пьеро, с окровавленными пальцами и выдранными на правой руке ногтями, что-то бормоча, как юродивый, бухнулся перед Витторе на колени, поцеловал край его одежды и поклялся хранить ему верность.

Мне хотелось немедленно, раз и навсегда, убедить Миранду, что Витторе — подлец и негодяй, но, как выяснилось, она забыла все, что происходило той ночью! Она ничего не помнила. Niente. Моя дочь глядела на меня круглыми расширенными зрачками так, словно видела впервые. Потом куснула нижнюю губку и пожаловалась на металлический привкус во рту. Я налил в таз воды и помыл ей лицо.

— Чем это так воняет? — спросила она. Боже, до чего она все-таки юна и невинна!

— Ничем. Не бери в голову.

— Что это за запах? — раздраженно спросила она еще раз и, оттолкнув мою руку, подошла к окну.

— В конюшне был пожар. Несколько лошадей…

Миранда застыла на месте как вкопанная. Очевидно, в ней пробудились воспоминания. Она бросила на меня злобный взгляд.

— Витторе? Я должна…

— Миранда!

Она отпрянула от меня.

— Он жив? Я должна его видеть!

Я догнал ее у двери.

— Забудь о нем!

Миранда резко повернулась.

— Он мертв?

Боже праведный! Ну в точности как мой папаша! Миранда набросилась на меня с кулаками.

— Ненавижу тебя! — кричала она. — Ненавижу!

— Витторе на тебя наплевать! — крикнул я в ответ.

— Значит, он жив? — Увидев мое лицо, она рассмеялась. — Он жив!

— Он тебя продал! — сказал я, схватив ее за руки. Она не поняла. — Он сказал, что ты будешь превосходной женой для Федерико!

Кто поймет сердце женщины? В книге Кастильоне «Придворный», которую Септивий порой читал герцогу, идеальная дама изящна, образованна, благоразумна, благородна, добродетельна, красива, талантлива и не склонна к сплетням. Potta! О ком они пишут? Неужели о женщинах из плоти и крови? Работали ли эти женщины на поле, как вкалывала Элизабетта до самых родов? Видел ли кто-нибудь из придворных такое потрясающее зрелище, когда нагая женщина весело делает колесо, как Агнес? Обладала ли хоть одна из их женщин такой храбростью, как Елена, или такой силой воли, как Миранда? Нет, они жили в другом мире.

Весь день напролет Миранда изучала в зеркале свои волосы. Они всегда были ее гордостью, но из-за пожара кончики стали неровными, а там, где в голову попали угольки, просвечивали маленькие проплешины. Что-то надо было делать, однако я боялся давать ей советы, чтобы она не взъярилась еще больше. В конце концов, не выдержав, я сказал:

— Может, тебе надеть парик? Или шарф, как носила Бьянка…

Словно желая заставить меня замолчать, Миранда взяла нож и, как одержимая, начала резать волосы. Я бросился к ней, и после короткой борьбы она отдала мне нож.

— Ты с ума сошла? — крикнул я. — Ты же должна сегодня вечером сидеть рядом с Федерико!

Миранду это, казалось, совсем не волновало. Улыбнувшись мне, как неразумному дитяти, она попросила:

— Сходи к Лавинии и Беатриче и быстренько попроси их ко мне прийти.

Это были самые закадычные ее подружки, и, узнав, что происходит, они тут же прибежали к Миранде. Увидев ее голову, девушки пришли в ужас, однако Миранда весело заявила, что пыталась постричься сама, но у нее не вышло и ей нужна их помощь. Подружки с удовольствием, прыская со смеху, остригли ей волосы, оставив лишь один длинный завиток, который свисал ей на глаза. Потом напудрили ей лицо и накрасили губы. Миранда осторожно попыталась выведать, знают ли они, что она принимала участие в шабаше. Оказалось, девушки понятия об этом не имели. Беатриче одолжила ей шикарное голубое платье с вышитыми на рукавах разноцветными птичками. У Изабеллы Миранда позаимствовала ожерелье, и, когда она застегнула его, я подумал, что во всей Италии не найдется мужчины, который не хотел бы положить свою голову на эту грудь.

В самый разгар приготовлений в дверях появился Томмазо.

— Ты постриглась! — воскликнул он, не в силах скрыть изумления.

Миранда обернулась к нему.

— Тебе не нравится?

— Нет. То есть, да… Просто непривычно, — запинаясь, промямлил он.

— А как тебе мое платье?

Миранда встала и повернулась кругом. Томмазо, залившись краской, сказал, что никогда не видел ничего прекраснее. Но Миранда не унималась.

— А мои туфельки?

И под смешки подруг она протянула к нему ступню, открыв взору изящную щиколотку. Испугавшись, как бы бедный парень не хлопнулся в обморок, я спросил его, зачем он пришел.

— Луиджи просил узнать, не желает ли Миранда отведать сегодня вечером какие-то особые блюда.

— Mangiabianco , — без запинки выпалила Миранда.

— Слишком мало времени, — ответил Томмазо.

— Да? — Она нахмурилась. — Ну, тогда… телятину…

Он кивнул.

— С солью и фенхелем?

— Да, — отозвалась Миранда.

— А также с майораном, петрушкой и травами! — рассмеялась Лавиния.

— Точно! — с восторгом подхватила Миранда, захлопав в ладоши.

— Причем в виде рулета на шампуре! — добавила Беатриче.

Томмазо стоял посреди комнаты, глядя в пол.

— А на десерт? — спросил он.

Миранда подняла голову, выгнув длинную белую шею.

— Пирог с сыром. И тонко нарезанную копченую ветчину с фигами.

— А ветчину запечь в пирог?

— Нет, — презрительно фыркнула Миранда. — Ветчину подать до пирога!

Томмазо снова кивнул и пошел было к двери, но тут Миранда добавила:

— С дыней.

Томмазо остановился.

— С дыней?

— Да, — подтвердила она со скучающим видом, словно это знает каждый дурак. — С дыней.

А потом отвернулась к зеркалу, и ее подружки опять прыснули со смеху.

Миранда оделась вовремя, но на ужин пришла с небольшим опозданием — так, чтобы все заметили ее появление. Извинившись перед Федерико, однако не приводя никаких оправданий, она села напротив него и поправила лиф платья, привлекая внимание к своей груди точно так, как это делала Бьянка. А потом улыбнулась герцогу. Я видел, как она репетировала эту улыбку перед зеркалом: губы чуть приоткрыты, бровки нахмурены, а на щеках — две маленькие, как жемчужинки, ямочки.

— Моя маленькая принцесса! — просиял Федерико.

Ужин шел своим чередом. Федерико был поглощен едой.

Время от времени он молча поглядывал на Миранду. Придворные беседовали друг с другом. Поскольку герцог не обращался к Миранде, никто не пытался с ней заговорить. Если раньше я боялся, как бы она не ляпнула что-нибудь невпопад, то теперь меня беспокоило, что она может разрыдаться от обиды. Но, как бы ни чувствовала себя Миранда, лицо ее было невозмутимо, словно она привыкла ужинать в таком обществе с малых лет. И тут Томмазо подал ветчину с дыней.

— Великолепное сочетание, — заметил Чекки.

— Да, — согласился Федерико, облизывая пальцы. — Луиджи готовит гораздо лучше, чем Кристофоро.

Он поманил повара пальцем, подзывая его подойти к столу.

На лице у Миранды не отразилось никаких эмоций. Луиджи, по-видимому, решил, что не сумел угодить хозяину (иначе разве тот стал бы звать его к себе?) и, подбежав к столу, торопливо заявил:

— Ваша светлость! Если вам не нравится ветчина с дыней, я запросто могу ее заменить. Это не мое изобретение, и я…

— А чье? Неужели Томмазо?

— Нет, досточтимый герцог. Простите, мне не хотелось бы выдавать ту, чья красота несравнимо выше ее познаний…

— Так это была твоя идея? — спросил Федерико у Миранды.

Она скромно склонила голову.

— Да, ваша светлость.

— Простите ее невежество! — угодливо хихикнул Луиджи. — Я приготовлю…

— Ничего ты не приготовишь! — рявкнул Федерико. — Десерт был превосходен. Принеси еще!

После этого Миранду приняли в общую беседу и спрашивали ее мнение по всем вопросам. Чаще всего она отвечала, что не разбирается в таких вещах, однако один раз процитировала Данте, а затем — Полициана. Септивий и впрямь хорошо ее натаскал! Потом она заметила, что народная поэзия ей нравится больше придворной.

— Не соблаговолишь ли ты привести нам пример такой поэзии? — осведомился Федерико.

— Если это доставит вашей светлости удовольствие…

— Да! — заявил Федерико. — Доставит!

Аккуратно положив ложку рядом с подносом, Миранда закрыла глаза и сложила ладони вместе.

— Вот мое самое любимое стихотворение.

Она тихонько откашлялась и прочла:

В зале воцарилась тишина.

— И это все? — рассмеялся Бернардо.

— Чтобы завоевать сердце любимого, не нужно тратить много слов, — мягко ответила Миранда. — Надо лишь найти единственно верные.

— Браво! — Федерико захлопал в ладоши и, ткнув в Септивия пальцем, заявил: — Это правильно во всех отношениях!

Миранда покраснела.

— Простите меня, высокочтимый герцог, если я слишком много говорю о вещах, о которых женщина не имеет права…

— Нет, нет, нет! — воскликнул Федерико. — Отныне ты будешь украшением нашего ужина каждый вечер!

И громко рыгнул, подкрепив таким образом свое заявление.

Миранда поблагодарила всех присутствующих — и в особенности герцога Федерико, — погладила по голове Нерона и вышла из-за стола. На Витторе она так ни разу и не посмотрела.

Федерико провожал ее взглядом, пока она не скрылась за дверью.

— Я ездил искать принцессу в Милан, а она все время была рядом!

Когда я пришел в спальню, Миранда подбежала ко мне с вопросом:

— Что сказал герцог Федерико, babbo?

Я заверил ее, что он высоко отозвался о ней и что она вела себя прекрасно. Миранда пришла в восторг и защебетала с подружками. Она рассказала им, что именно говорила за ужином и что отвечал ей герцог. Потом они принялись обсуждать, какое платье ей надеть на следующий день, о чем говорить за столом, и так далее, и тому подобное. Обсуждение заняло в три раза больше времени, чем само событие. После их ухода Миранда заявила:

— Когда я стану богатой придворной дамой, babbo, я позабочусь о тебе.

Я обнял ее, гадая про себя, какую судьбу ей уготовил Федерико. Так много случилось за один день (шабаш и пожар уже превратились в отдаленные воспоминания), что мысли у меня метались, как листья на ветру.

Позже в тот же вечер, когда я стоял во дворе, устремив взор на звезды, ко мне подошел Томмазо. Мы склонились над парапетом, глядя вниз на сгрудившиеся кучкой дома Корсоли, омытые лунным светом.

— Клянусь, я не уговаривал Миранду пойти на шабаш, — сказал Томмазо.

Меня позабавила его наивность. Неужели он до сих пор считает, что может уговорить Миранду?

— Верю. Ты не в состоянии на нее повлиять.

Он молча грыз ногти, потом спросил:

— Зачем ты отдал ее Федерико?

— При чем тут я? Это Витторе ее отдал.

— И что ты намерен делать?

— Ничего. А зачем?

Глаза у него округлились, как две луны.

— Но Миранда не может быть с Федерико!

— Почему?

Он закрыл глаза и с силой вцепился в парапет.

— Может, ты и не подбивал ее идти на шабаш, — заметил я. — Но ты ее не отговорил.

— Это она меня заставила пойти туда, — склонив голову, признался Томмазо.

* * *

Той ночью мне снились кошмары. Не знаю, может, виной всему были крупинки мышьяка, которые я принимал, но мне приснилось, что Корсоли тонет в крови. Я много раз просыпался и снова проваливался в тот же сон. Кровь хлестала отовсюду. Из каждого рта, из каждого сосуда, из пор моей кожи и стен палаццо.

— Надо уносить отсюда ноги, — сказал я наутро Миранде. — Я могу найти работу во Флоренции или в Болонье. А то давай поедем в Рим!

Она посмотрела на меня как на сумасшедшего.

— Почему, babbo?

— Случится что-то ужасное. Я нутром чую.

— Тебе снова снились кошмары, babbo.

— Да, причем они мне снились утром, когда душа говорит чистую правду, поскольку находится дальше всего от тела.

— В таком случае, молись, чтобы у тебя не было кошмаров.

— Нет, мы должны уехать.

— Как я могу уехать? — воскликнула Миранда. — Герцог Федерико приказал портному сшить мне новые платья! — Она вскочила и пустилась по комнате в пляс. — Я буду принцессой!

— Ты делаешь это для того, чтобы заставить Витторе ревновать.

— Витторе? — нахмурилась она. — Кто такой Витторе?

Миранда ужинала с Федерико каждый вечер в течение недели. На третий день герцог заставил Нерона примоститься у ее ног так, чтобы Миранда могла сесть рядом с ним самим. Вскоре она начала имитировать птичек и зверей и даже некоторых придворных. Через неделю Миранда стала душой застолий. Могли я желать чего-то еще? Тем не менее, когда слуга постучался в мою дверь (Миранда была в это время на занятиях) и крикнул: «К тебе идет Федерико!» — меня это застало врасплох.

Времени на расспросы не было. Я лихорадочно придвинул к столу большой сундук и одним махом скинул туда все зелья, травы, противоядия и рукописи. Едва я успел зажечь пару благовонных свечей и взбить подушки, как в спальню вошел Федерико.

— Это большая честь для меня, ваша светлость, — поклонился я.

Федерико закашлялся и помахал шляпой, отгоняя струйки дыма. Я задул свечи и открыл окно. Он сел на сундук. В спешке я не закрыл его как следует, и кончик рукописи торчал из щели.

— Что нравится Миранде? — спросил Федерико. — Витторе сказал, ты должен знать.

Ясное дело, за этим неожиданным визитом снова стоял мой сволочной братец!

— Ей нравится петь и играть на лире.

— Это я знаю.

— Когда она была поменьше, то часто стояла на закате у окна и пела.

— А еще?

Мне ничего не приходило в голову, поскольку я безумно боялся, что он заметит краешек моих записей, торчащий из сундука. Я сказал, что в деревне она разговаривала с животными, как с друзьями, и любила кататься на мне верхом.

— Меня не волнует, что она любила в три года! Я хочу знать, что ей нравится сейчас! Какие драгоценности? Какие духи? Какие платья?

— Ей нравятся все драгоценности и духи.

— Но она не любит розовую воду.

— Все, кроме розовой воды, — согласился я.

— Ты знаешь ее всю жизнь, а я — всего лишь несколько дней, и тем не менее мне известно о ней больше, чем тебе.

Он встал, подозрительно принюхался, надел шляпу и ушел. Я открыл сундук, вытащил склянки с травами, однако работать с ними не мог. Слова герцога задели меня. Разве он знает Миранду лучше меня? Чушь собачья! Я прекрасно разбирался в настроениях Миранды. Я знал, как она прыгала, когда была счастлива. Как она пела, когда чувствовала себя одинокой. Как в раздражении кусала нижнюю губку. Чего же еще? Какой отец знает о своей дочери больше моего? Неужели Чекки больше знает о Джулии? Или Федерико — о своих сыновьях? Миранде понравятся любые духи, потому что у нее никогда их не было. И драгоценностей тоже, и платья она вечно носила чужие. Она будет рада любому подарку!

На следующий день Федерико подарил Миранде золотой браслет и павлинье перо. Через день — статуэтку и диадему. Еще через день — ручное зеркальце, отделанное бриллиантами. К концу недели вся наша комната была завалена подарками до потолка. Федерико выгнал из соседнего помещения троих писцов и отдал его Миранде. Между нашими комнатами пробили дверь. Федерико сказал Миранде, что она может обставить свою спальню, как пожелает. Она велела расписать потолок звездами, покрыть пол коврами и приказала Граццари написать напротив кровати Мадонну с младенцем.

— Попроси ее заказать мне что-нибудь другое! — взмолился Граццари. — Я писал младенца Иисуса сидящим на коленях у Мадонны, лежащим у нес на руках, я писал его белокурым, темноволосым, курчавым и вообще без волос. Я изображал его бодрствующим и спящим, улыбающимся небесам, показывающим на книгу и благословляющим льва. И Мадонну мне тоже надоело писать. Я хочу чего-то нового!

Но Миранда настояла, чтобы он написал Мадонну с младенцем, и Граццари подчинился.

Вставала она поздно и часами расставляла свою новую мебель, игнорируя уроки.

— Ей больше не нужно заниматься, — сказал Федерико. — она и так умнее всех моих придворных вместе взятых.

Я надеялся, что он не изменит своего мнения, поскольку, хоть я и любил Миранду больше жизни, порой меня поражало, какую чушь она несет, а когда она волновалась, го-юс у нее становился визгливым. Федерико этого не замечал.

— У нее лебединая шея, — заявил он за столом. — А волосы — как темная река. Глаза же ее горят, как светлячки.

Он спросил у меня, не пахнет ли ее моча бергамотом.

— Моча? Я не знаю.

— Ты же ее отец! Как ты можешь не знать, чем пахнет ее моча?

«А ты знаешь, — хотелось мне спросить у него, — чем пахнут какашки твоих сыновей?» Но я промолчал. Что бы я или кто-то другой ни говорил, это было не важно. Completamentc in adorzione!  Герцог боготворил Миранду. Он прятался за колонны, глядя, как она проходит, а слуги пробегали мимо, делая вид, что не замечают его. Он велел своим куаферам причесывать его сухие, как пакля, волосы, на разный манер, дабы угодить своей любимой. Пьеро смешивал ему ароматные лосьоны для кожи, а двое портных день и ночь шили ему новые наряды и мастерили шляпы.

— Федерико влюбился, — шептались во дворце. Насколько сильно он влюблен, я увидел, когда Миранда рассказывала, как в детстве пела козам серенады. Федерико как раз поднес ко рту полную ложку с мелко нарезанным языком, сдобренным специями и уксусом, и тут Миранда придержала его руку и запела.

«Oi me! — подумал я. — Она помешала ему есть!» Я чуть было не упал на колени с мольбой простить мою неразумную дочь. Но Федерико не промолвил ни слова. Он сидел, держа ложку с едой у разинутой пасти, пока Миранда не пропела три куплета своей песенки. Потом она отпустила его руку.

— Чудесно!

Федерико захлопал в ладоши.

— Она поет не как птичка, а как ангел! — проворковал Септивий.

— Причем не просто ангел, — подхватил Бернардо, — а ангел, близкий к Богу!

— Все ангелы близки к Богу, — возразил Витторе. — На то они и ангелы.

На нем был красивый зеленый бархатный камзол и лосины в тон, однако на глаза по-прежнему падали нестриженые лохмы, а на груди висели талисманы и амулеты.

— Ты прав, Витторе! — заявил Федерико. — Она действительно ангел.

Целую неделю Федерико ел суп из клевера, лавровых листьев, сельдерея и артишоков, за которым следовали слоеный пирог с ветчиной и паштет из печени ягненка, вымоченной в вине. В это блюдо было добавлено кое-что еще…

— Мелко нарезанные козлиные яйца, — сказал Томмазо, когда мы стояли во дворе, глядя на закат. — С солью, корицей и перцем.

И это все, что он успел сказать, поскольку внезапно к нам подбежал Федерико и, показывая на пламенеющий закат, озаривший вершины гор, воскликнул:

— Вы видите? Солнце!

Мы застыли в молчании. Федерико судорожно вздохнул и закрыл глаза. Томмазо стоял рядом со мной, Федерико — прямо перед нами. Рука Томмазо потянулась к кинжалу.

— Мое сердце как солнце, — повторил герцог.

Томмазо наполовину вытащил кинжал из ножен.

— Потому что, когда ты уходишь, оно…

Я схватил Томмазо за руку, не давая ему вытащить кинжал целиком.

— Сонет! — взревел Федерико. — Я хочу написать сонет!

Он развернулся к нам. Я отдернул руку, Томмазо сунул кинжал в ножны.

— Мне кажется, это будет чудесным выражением любви, ваша светлость.

— Мне тоже. Я должен найти Септивия.

Он поспешил прочь.

Лицо Томмазо побелело от ярости.

— Я мог бы…

Я кивнул в сторону троих стражников, стоявших в дверях.

— Нас обоих убили бы. Я не хочу погибать из-за твоей глупости!

— А я не позволю Миранде погибнуть из-за твоего эгоизма!

И впервые в жизни я поверил ему.

* * *

Позже в тот вечер я проходил мимо комнаты Септивия. Сидя с растрепанными волосами, он работал при свече и бормотал про себя вновь и вновь:

С тех пор как Федерико влюбился, Септивий не спал. И никто не спал. Любовь так преобразила герцога, что даже те, кто знал его как свои пять пальцев, растерялись, не понимая, чего от него ожидать. Он дергал Чекки за бороду и издевался над вечно хихикающим Пьеро. Сказал, что мир создан не в форме треугольника, а в виде сердца. А потом изумил нас всех, заявив:

— Да, Цицерон был прав, когда говорил, что добротой можно добиться чего угодно. Смею ли я сказать: и любви тоже?

Мы зааплодировали. Федерико цитирует Цицерона! Герцог не изнасиловал Миранду и вообще не приставал к ней. Он хотел, чтобы она его полюбила. Любовь расцвела в нем, и хотя крепостные стены злобы и жестокости не пали под ее напором, там и сям появились маленькие бреши. Миранда, почуяв это, старалась расширить их, как могла.

— Я хочу съездить в Венецию, покататься на верблюде и увидеть папу римского, — промолвила она во время игры в триктрак.

Глаза у Федерико вспыхнули от восторга и тут же скрылись между жирными складками.

— В следующем году я отвезу тебя в Венецию и куплю верблюда.

— А как же папа римский? — спросила Миранда, захлопав в ладоши.

— Папа исключается, — ответил Федерико.

— Почему? — надулась Миранда.

— Потому что я так сказал! — рявкнул герцог с исказившимся от злобы лицом.

Миранда продолжала играть, словно ничего не слышала. Потом глянула на него и невинно улыбнулась.

— Тот Федерико, о котором мне рассказывали в детстве, плевал на папу римского с высокой колокольни. Смотри! — воскликнула она, переставив фишку на доске. — Я снова выиграла. А теперь мы поедем в Рим?

Федерико уставился на нее с таким видом, словно хотел улыбнуться, но не мог из-за кипящей в нем ярости.

— Посмотрим, — буркнул он.

Он размышлял над каждым словом Миранды и порой находил в нем такой смысл, которого она и не вкладывала. Как-то она мельком обмолвилась, что девчонки подсмеивались над ней, когда она впервые попала во дворец. Федерико вызвал их в зал — некоторые уже были замужние дамы с детьми — и пригрозил, что отрежет им язык, если они когда-нибудь посмеют обидеть Миранду.

Я умолял ее быть осторожнее. Однажды Федерико подарил одной из своих шлюх драгоценные украшения только для того, чтобы на следующий день обвинить ее в краже.

— Ты сравниваешь меня со шлюхой?

— Нет, конечно! Я просто молю тебя: будь осторожна.

Она закатила к потолку глаза.

— Ты слишком волнуешься.

Поскольку Федерико влюбился в мою дочь, женщины наперебой старались меня соблазнить. Я пытался вызвать в памяти образ Елены, но — potta! — мне так давно не доводилось держать в объятиях женщину! Порой я уступал своей слабости. Нет! Да простит меня Господь, я очень часто ей уступал. Что поделаешь? Я даже не знал, увижу ли когда-нибудь Елену вновь.

Как-то ночью, пробираясь к служаночке, с которой мы забавлялись, я заметил под деревом в саду Эмилии две фигуры — Федерико и Витторе. Мой брат поднял руки к луне и прочел молитву, затем открыл крышку чаши, и герцог, запустив туда руку, помазал себе мошонку.

Я поспешил к своей кухарочке и рассказал ей о том, что видел.

— А что Федерико обычно ест? — спросила она меня.

Я ответил, что суп из клевера, слоеный пирог с ветчиной и мелко нарезанные козлиные яички.

— Афродизиак! — хихикнула она.

Однако, похоже, эти средства не действовали. Теперь я понял, почему Федерико не пытался взять Миранду силой. У него просто не стоял!.. Я помолился Богу о том, чтобы это не охладило его чувства и не испортило ему настроение.

Тем не менее расслабляться не стоило. Федерико был по-прежнему опасен. За завтраком Миранда заметила, что розы — ее любимые цветы. Герцог приказал двадцати слугам собрать все розы в долине и преподнести их Миранде за ужином.

— Я хочу сделать ей сюрприз.

Однако розы уже отцвели. Разъяренный Федерико приказал бросить слуг в темницу, а старшего вздернуть на дыбу.

— Попроси герцога освободить их, — сказал я Миранде. — Они ни в чем не виноваты.

Она отказалась.

— Я не могу. Он сделал это для меня. Чтобы показать, как сильно он меня любит.

— Ты наживешь себе уйму врагов.

— Я? — Она поднесла к лицу зеркальце и принялась расчесывать волосы. — Но я никому ничего не сделала!

— Ты забыла о своем происхождении.

— А ты думаешь, я хочу о нем помнить?

— Не так я тебя воспитывал!

— Правда? — Миранда подняла зеркальце так, что я увидел свое лицо рядом с ее. — Думаешь, ты сильно отличаешься от меня? Я всему научилась у тебя. И теперь, когда жизнь впервые дает мне все, чего я хочу, ты мне завидуешь!

— Я пытаюсь защитить тебя.

— От кого?

— От тебя самой, — ответил я.

Она положила зеркальце.

— Я так и думала, что ты не скажешь, кого на самом деле имел в виду.

Я схватил ее за плечи. Она глянула на мои руки с таким видом, словно они были недостойны ее касаться. Я ударил ее, и Миранда, схватившись за щеку, упала на пол. Я помог ей подняться, умоляя о прощении. Она медленно встала. Глаза у нее были холодными, щека покраснела от оплеухи.

— Если ты посмеешь еще раз ударить меня, я скажу Федерико.

Я вышел из комнаты и закрыл дверь.

Мир с каждым днем понемногу менялся. Миранда превращалась в принцессу, Федерико вовсю ухлестывал за ней, а управление замком полностью отдал во власть Витторе. Мой братец заключал контракты по сбыту шерсти, запретил Бернардо составлять гороскопы и заставил Пьеро показать ему, как тот готовит свои снадобья. Кроме того, он не давал больше Септивию читать вслух и рассорился с Чекки. За ним повсюду ходили телохранители — сперва двое, потом четверо.

В ту ночь я услышал тихие шаги за дверью. Когда я открыл ее, ко мне вошли Чекки и Септивий.

— Свет привлекает внимание, — сказал Чекки и задул мою свечу.

Мы стояли в темноте, озаренные лишь сиянием луны. Чекки кашлянул, как обычно, когда собирался сказать что-либо важное.

— Нас беспокоит судьба Корсоли. Поскольку герцог очень увлечен, он не слушает наших советов.

— А чьи слушает?

— Витторе.

Чекки подергал себя за бороду.

— Он подружился с солдатами, — заметил Септивий.

Другими словами, его так хорошо охраняли, что просто убить Витторе было невозможно.

— Зачем вы мне все это говорите?

— Ты хорошо служил герцогу, — осторожно подбирая слова, сказал Чекки. — Он женится на твоей дочери. Вы с ним близки. Может, ты придумаешь, как спасти Корсоли?

В окно влетела летучая мышь и заметалась по комнате, лихорадочно хлопая крыльями.

— Предзнаменование! — проронил Септивий.

«Но что за предзнаменование?» — подумал я, когда мышь вылетела из окна.

— Если я сделаю что-нибудь, чтобы помочь Корсоли…

— Мы будем вечно у тебя в долгу, — сказал Чекки.

Мы пожали друг другу руки.

Когда они ушли, я сел у окна. Дождя не было, но звезды висели низко, казалось, до них можно дотронуться рукой, а горы, изрезавшие вершинами темное бархатное небо, выглядели как нарисованный пейзаж. Нет, правда! Все стало каким-то нереальным. До меня только теперь начало доходить, что, собственно, произошло. Со мной, Уго ди Фонте, дегустатором герцога Федерико Басильоне ди Винчелли, разговаривали как с придворным!