Глава 10

Люцерн, Швейцария. В старинном швейцарском городе стояла морозная ночь. Лишь редкие прохожие шагали в темной тишине по заснеженным, пустынным улочкам. Сидевший в своей квартире на верхнем этаже старого дома Рудольф Ресслер снял наушники и, глядя в блокнот, принялся заучивать наизусть шифрованное донесение, которое он только что получил из Германии. Он сидел, по пояс спрятавшись в кухонный шкаф, где под опущенной доской хранился мощный радиопередатчик.

Это был человек средних лет; повстречавшись с ним на улице даже в сотый раз, вы бы его все равно не узнали. Ресслер внимательно глядел сквозь толстые стекла очков на шифровку, которую ему вскоре предстояло передать в Москву. Несмотря на то, что донесение было зашифровано, он понимал, о чем там говорится, ведь швейцарские шифровальщики давным-давно раскрыли код. Перед Ресслером лежал план действий немецкой армии на Восточном фронте.

Однако для него по-прежнему оставалось тайной — и разгадать ее Ресслеру так никогда и не удалось, — кто же такой Дятел, пробравшийся в фашистскую верхушку и регулярно сообщавший советскому руководству о военных планах Германии. Ресслер день и ночь ломал голову, размышляя на эту тему.

В самом Ресслере тоже было немало таинственного. И прежде всего интриговало его немецкое происхождение. До 1933 года он издавал в Берлине книги о театре и антинацистскую газету. В те навсегда минувшие времена, когда жизнь в столице Германии била ключом, когда туда стекались люди со всей Европы, Ресслер завязал кое-какие знакомства, благодаря которым впоследствии сумел образовать агентурную сеть, действовавшую в течение второй мировой войны, пожалуй, удачнее всех остальных подобных организаций. Ее называли «Сеть Люси»…

— Анна, я бы хотел выпить горячего кофейку перед тем, как выйду на связь с Москвой…

Сидевший на вращающемся табурете Рудольф повернулся к жене.

Она улыбнулась и, кивнув, достала банку с кофе. Привлекательная, темноволосая женщина лет сорока, Анна была худенькой, проворной и очень помогала своему мужу.

Склоняясь над плитой, Анна проговорила:

— По-моему, ты слишком много работаешь. Ты все время в таком страшном нервном напряжении!..

— Анна, но вполне вероятно, что мы с тобой творим историю! Может быть, нам даже удастся изменить ход войны… Если только в Москве к нам прислушаются!

— Это уже зависит Не от нас, — откликнулась Анна. — Единственное, что ты можешь, — это добросовестно выполнять свое задание. Ладно, иди сюда и пей свой кофе за столом, — ворчливо добавила она. — Жизнь и без того сложна.

Жизнь была действительно сложной. В 1933 году, после прихода Гитлера к власти, Ресслер скрылся в Швейцарии, чудом избежав ареста. Когда стало ясно, что вот-вот разразится война, он заключил соглашение с Нахрихтен-Дьенст, швейцарской Военно-информационной службой. В обмен на разрешение пользоваться радиопередатчиком Ресслер пообещал передавать швейцарской разведке сведения, которые он будет получать от своих старых берлинских друзей и знакомых.

Незадолго до отъезда Ресслера из Германии он встретился с одним из таких людей. Ресслеру так и не удалось выяснить, кто этот человек, однако он не сомневался, что разговаривает с коммунистом.

— Будет война, — сказал новый знакомый. — Когда она начнется, вы будете получать по рации сигналы от Дятла. Он сидит в таких верхах, вы даже не поверите. Через швейцарскую границу специально для вас провезут контрабандой, мощный радиопередатчик. Я прослежу за тем, чтобы вам сообщили все шифры и технические данные. Ну и конечно, имя швейцарца, который научит вас, как работать с радиопередатчиком.

В 1943 году мягкий, интеллигентный Ресслер, десять лет назад считавший, что так и кончит свои дни, издавая книги по театральному искусству, стал руководить крупнейшей шпионской сетью во всем мире.

— Вам нужна конспиративная кличка, чтобы никто не знал, кто вы на самом деле. Мы решили назвать вас Люси…

Стоя у своего письменного стола в Кремле, Сталин держал в руке расшифрованное послание. Напротив него стояли еще двое. Они хранили почтительное молчание.

Одним из этих людей был Лаврентий Берия, с ледяным лицом, в пенсне. Он руководил НКВД, Министерством госбезопасности, которое впоследствии преобразовалось в КГБ. Другим посетителем был генерал Жуков, широкоплечий, крупный, мускулистый. Сталин показал донесение Берии, а сам, сев за стол, откинулся на спинку стула и закурил трубку с изогнутым мундштуком. Его желтоватые глазки наблюдали из-под кустистых бровей за Берией. Сталин проговорил с грузинским акцентом:

— Это последнее, свежее донесение от Люси.

— А кто такая Люси? — довольно нетерпеливо спросил Жуков.

— Это вас не касается. Люси передает донесения от Дятла, он очень важный агент в гитлеровской Германии. Я надеюсь, генерал… — Сталин выдержал паузу, давая понять, что генеральское звание вполне может оказаться временным, — я надеюсь, генерал Жуков, что вы регулярно посылаете ваших людей в разведку?

Жуков напрягся. Подобный вопрос был чуть ли не оскорблением. Однако он постарался скрыть возмущение и ответить как ни в чем ни бывало:

— Товарищ Сталин, я готов лично поручиться, что наши люди ходят в разведку и днем, и ночью. И без «языка» им приказано не возвращаться.

— Тогда скажите, — вкрадчиво спросил Сталин, — как, по-вашему, можно ли верить сообщениям, что немцы готовятся к наступлению?

Сталин и Берия ждали. Тонкогубый Берия, привыкший никогда не заговаривать первым, а всегда дожидаться от Сталина прямого вопроса, протянул донесение Жукову. В робости и скованности шефа НКВД было что-то зловещее.

Жуков сказал, глядя на Сталина:

— Судя по последним сведениям, которыми я располагаю, это донесение правдиво… во всяком случае, что касается положения на передовой…

— Но ведь немцы могли подтянуть туда несколько частей просто для маскировки, — возразил Сталин.

Жуков вздохнул. Он ненавидел хитроумные интриги на военных советах, ненавидел, когда его вызывали в Кремль. Впрочем, он постарался, чтобы Сталин не заметил его вздоха. Да, это вполне в духе Сталина — никому, абсолютно никому не доверять!

«Неужели в ставке Гитлера — где бы она ни находилась — царят такие же интриги?» — подумал генерал.

Однако он не желал признать себя полностью побежденным.

— Конечно, — сказал Жуков, — но предыдущие донесения Дятла оказались на удивление верными, словно их посылал кто-то из ближайшего окружения Гитлера. У вас, как у солдата, наверняка есть нюх на подобные вещи…

— Надо еще немного подождать… пусть поступит еще несколько сигналов, и тогда решим, можно на их основании действовать или нет.

Сталин опустил глаза и вытряхнул пепел из трубки в большую пепельницу, стоявшую на столе. В полутемной комнате красновато мерцали искорки. В Москве по-прежнему экономили электроэнергию. Генерал Жуков понял, что его больше не задерживают.

Оставшись наедине с начальником секретной службы, Сталин немедленно достал второе донесение и протянул его Берии. Затем, не глядя на него, прокомментировал:

— Вот, пришло из Лондона. Английский офицер ВВС Линдсей полетел из Северной Африки на встречу с Гитлером. Боюсь, что Черчилль опять взялся за свое.

— Вы хотите сказать, они намереваются заключить с немцами сепаратный мир? — осторожно предположил Берия, прочитав текст донесения.

— А разве я это сказал? Подождем, как будут развиваться события.

Это была излюбленная фраза Сталина, он всегда занимал выжидательную позицию, пока не понимал, какой поворот принимает дело. То же самое он сказал и в июне 1941 года, когда в Кремль со всех сторон стекались сообщения о неминуемом нападении Германии на Советский Союз.

— А если это все же подтвердится? — отважился спросить Берия.

— Тогда мы примем суровые меры. Или ты со мной не согласен?

А в Люцерне за два часа до описанных событий Рудольф Ресслер, закончив передавать донесение в Москву, приставил назад откидывающуюся доску, которой был замаскирован радиопередатчик, и закрыл дверцу шкафа, где находился смысл всей его жизни.

Даже после того, как была установлена дальнодействующая антенна, он соблюдал меры осторожности. Швейцарский инженер, не военный, а штатский, протянул провода по периметру комнаты, поверх рамы картины.

Ресслер давно приготовил убедительное объяснение.

— Я хочу слушать «Би-би-си», ловить их передачи, — сказал он. Жена Анна ждала Ресслера в дверях. Наконец раздался знакомый звук — захлопнулась дверца кухонного шкафа.

— Давай лучше я дождусь курьера от Массона, — предложила Анна. — А ты ложись в постель и постарайся уснуть. Я сняла копию с донесения. Она в конверте. Пока ты выходил на связь, я позвонила на виллу Шульца.

— Что бы я без тебя делал? — вздохнул Ресслер.

— Умер бы с голоду.

— Из-за этой проклятой войны все полетело кувырком, — продолжал Ресслер. — Я немец, а получаю шифровки из антинацистского подполья. И передаю их потом в Москву! Я обеспечиваю швейцарской разведке копии с них — мы именно так договаривались, за это они и разрешили мне работать в их стране. С ума сойти можно, да?

— Пожалуй…

— Я получаю донесения от какой-то очень важной персоны. Наверняка мы с ним никогда в жизни не встречались. Он безумно рискует. Потом я передаю информацию от неизвестного Дятла такому же неизвестному Казаку. Прислушивается ли кто-нибудь там, в Москве, к нашим сообщениям? Русские до сих пор не могут победить…

— Мы узнаем, когда они к нам прислушиваются, — сказала Анна.

— Как, позволь поинтересоваться, как?

— Когда Красная Армия пойдет по Европе… Если это, конечно, случится. Ладно, Рудольф Ресслер, в последний раз тебе говорю: ложись спать!

 

Глава 11

Хайнц Куби, двойник фюрера, немного отдохнул и вызвал к себе Мартина Бормана. Для этой встречи Куби нарядился в форму Гитлера, которую тот носил во время войны: в темные галифе и военный китель.

Войдя и прикрыв за собой дверь, Борман увидел, что Куби расхаживает взад и вперед по комнате, заложив руки за спину.

Борман внимательно осмотрел, что называется, творение своих рук и остался доволен. У него возникло ощущение, будто он находится в присутствии настоящего фюрера. Актеришка начал разговор с фразы, весьма характерной для Гитлера.

«Даже, пожалуй, чересчур типичной», — подумал Борман, которому не терпелось проинструктировать Куби.

— Первый военный совет прошел хорошо, Борман. Вы, конечно, поняли мою тактику? Сам я говорил очень мало, а все остальные докладывали мне обстановку на Восточном фронте. Зато на следующем совете я сразу начну отдавать приказания…

Это чертовски опасно! — запротестовал Борман. Он нервно оглядел простую, без затей обставленную комнату. — Я надеюсь, мы тут одни?

— Конечно! Неужели вы думаете, я не принял мер предосторожности, вызывая вас сюда?

«ВЫЗЫВАЯ»… Бормана покоробило. Он-то считал, что Куби во всем от него зависит, по каждому поводу будет спрашивать его совета! А вместо этого актеришка, игравший роль Адольфа Гитлера, обращается с ним как начальник с подчиненным!

А Гитлер продолжал:

— Мне прежде всего нужно детально уяснить обстановку. Тогда я смогу все контролировать.

— Контролировать? — Борман был ошеломлен. — Но вы же не обладаете нужными знаниями, чтобы руководить операциями, в которых участвуют миллионы человек!..

— Если вы перебьете меня еще раз, то я вас выгоню, — пригрозил Гитлер. — Торча в Бергхофе, я постоянно готовился, я ждал, когда наступит мой звездный час!

Он начал размахивать руками, как бы подтверждая свои слова яростной жестикуляцией.

— Я изучал Клаузевица, фон Мольтке, всю военную литературу, которую только смог обнаружить в библиотеке… Все книги, которые читал мой предшественник, вызубрил от корки до корки. Так что если нужно, прочту их вам наизусть задом наперед! Вы забываете, Борман, что у меня великолепная память на факты…

— А если я вас не поддержу?

— Говорите «мой фюрер»! — прошипел двойник. — Вот как вы должны ко мне обращаться! И наедине, и на людях! Неужели вы думаете, что можете меня выдать? Разве не вы привезли меня в Волчье Логово? Как, по-вашему, сколько вы тогда сможете продержаться? Ну, отвечайте!

— А вы полагаете, никто не распознает в вас самозванца? — хмыкнул Борман. — Даже Кейтель с Йодлем? Вы успешно выдержали первый раунд, потому что я испортил генератор, и присутствующие в зале заседаний не смогли толком разглядеть вас. Кроме того, нас здесь посещают и другие люди: Геббельс, Геринг…

— Борман, вы круглый дурак!

Гитлер сел в кресло, вцепился руками в подлокотник. Челка упала ему на лоб. Он впился глазами в собеседника.

— Генералы, не согласные с МОЕЙ политикой, ждут не дождутся возможности сместить меня и тех, кто меня поддерживает… в том числе Кейтеля и Йодля. Их положение, а может, и жизни зависят от моего существования. О вас и говорить не приходится! В равной степени это относится и к тем, кто, как вы изволите выразиться, «нас здесь посещает». Так что если даже кто-нибудь что-нибудь и заподозрит, он будет предусмотрительно держать язык за зубами!

— Да, вы, конечно, правы, — кивнул Борман и добавил: — Мой фюрер…

— Нет, вы все-таки дурак, — задумчиво продолжал Гитлер, и Борман вдруг почувствовал, что не в состоянии отвести взгляд от его глаз навыкате. — Весь наш успех основан на пропаганде, а она, в свою очередь, на теории Большой Лжи! Я неоднократно говорил об этом и доказывал на практике. Когда люди слышат маленькую ложь, они могут поставить ее под сомнение. Но огромная ложь так их потрясает, что они начинают в нее верить. А механизм обратного действия вам понятен?

— Может, вы мне объясните?

Борман по-прежнему стоял. Фюрер так и не предложил ему сесть. Мысли Бормана путались, он словно впал в гипнотический транс. А фюрер продолжал:

— Большая Ложь… кому придет в голову, что человек, как две капли воды похожий на фюрера, действующий, как фюрер, говорящий, как фюрер, НА САМОМ ДЕЛЕ НЕ ФЮРЕР?

Гитлер резко вскочил: у него бывали такие приступы бешеной энергии, — и начал расхаживать взад и вперед по комнате. Его тон смягчился, Гитлер прямо-таки излучал дружелюбие.

— Борман, мне нужна ваша помощь. Я хочу, чтобы вы всегда были рядом. Я ведь могу на вас рассчитывать, правда?

— Конечно, мой фюрер! Всегда!

Маленький, приземистый Борман весь обратился в слух. Он отдал фюреру нацистский салют. Гитлер остановился и ласково схватил его за руку, снова улыбнулся, и его слегка выпученные глаза увлажнились слезами.

— А разрешите поинтересоваться, как быть с собакой? — спросил Борман.

— Да с ней не будет никаких сложностей! Я подружился с Блонди еще в Бергхофе. Собака мне доверяет, я умею с ними ладить.

— Однако есть еще одна трудность… — нерешительно начал Борман. — И может быть, непреодолимая… если вы, конечно, поедете еще раз в Бергхоф… Я имею в виду Еву Браун…

— Ну, о даме вы не беспокойтесь, — уверенно сказал Гитлер, и в глазах его вспыхнули лукавые искорки. — В Бергхоф я, разумеется, буду ездить. Я провел, там в заточении столько лет, что чувствую себя в Бергхофе как дома… — Фюрер помолчал и добавил: — Я рад, что вы затронули эту тему, Борман. Пока люди ко мне не привыкнут, имеет смысл сменить обстановку, чтобы сбить их с толку. Поэтому мы ВСЕ, не откладывая, поедем в Бергхоф. Мне нужно отдохнуть после стольких месяцев напряженной работы в Волчьем Логове. Ладно, я думаю, на сегодня у нас все.

Борман в смятении возвращался к себе. Он медленно брел по снегу. В последний день у него была уйма хлопот, как никогда в жизни! Приходилось принимать решение за решением и столько думать о настоящем, что для будущего просто не оставалось места.

Борман предполагал, что Хайнц Куби будет послушным воском в его руках, принимая любую угодную ему форму. Но теперь созданный им «робот» ожил и начал действовать По своему усмотрению, и Борман ничего не мог с этим поделать.

С самого начала второй мировой войны Адольф Гитлер проявил себя как военный гений, вполне сравнимый с Цезарем, Фридрихом Великим и Веллингтоном. Уже разразилось полдюжины кризисов, и всякий раз фюрер демонстрировал свое невероятное чутье.

Апрель 1940 года. Гитлер с восторгом приветствовал и поддерживал дерзкое вторжение в Данию и Норвегию. Пока генералы заламывали руки и предсказывали катастрофу, Гитлер приказал претворять в жизнь план адмирала Редера.

Норвегия! Тысяча миль открытого моря и побережья от самой южной точки, мыса Норд-Кейп, а возле Скапа-Флоу — база английского флота. Это чистое безумие! Но Гитлер презрительно отмел все возражения. Вперед! Захватывайте вражеские территории, генерал Фалькенхорст!.. И план удался.

Франция! Именно Гитлер поддержал, казалось бы, безумный план — фантастическое танковое наступление Гудериана по непроходимым дорогам Арденн, выход на оперативный простор и прорыв через Меузу к Седану. Вперед, вперед к Ла-Маншу! А у генералов тем временем тряслись поджилки, и они предсказывали неминуемое поражение!

Так продолжалось, пока англичан не отбросили через пролив на их остров, служащий им неприступной крепостью, а Франция не пала всего через несколько недель. Видя эти блестящие успехи, генералы прикусили язык, и Гитлер смог назначить на командные должности своих верных людей — Кейтеля и Йодля.

Все это пронеслось в голове у Бормана, когда он уныло брел домой тем роковым мартовским днем в сорок третьем году, а над ним нависали свинцовые тучи. Что готовит грядущее? Этот вопрос преследовал Мартина Бормана как наваждение.

На столе генерал-полковника Йодля лежали планы расположения войск союзников в Северной Африке. По просьбе Йодля их Передал ему два часа назад Ян Линдсей. Теперь англичанин сидел и ждал решения генерал-полковника, стараясь не подать виду, что он находится в страшном напряжении.

У Йодля было время связаться с высшим немецким командованием в Тунисе, с человеком, который стоял во главе войск, сражавшихся с армией генерала Александера. Каков будет его приговор? Англичанин уже заметил, что в лице и повадках Альфреда Йодля сквозит лисья хитрость. И действительно, нужно было обладать большой изворотливостью, чтобы уцелеть в «домашней войне», которая постоянно велась в Волчьем Логове.

— Я передал содержание этих планов в Тунис. И уже получил ответ.

Йодль помолчал, постукивая карандашом по столу. Лампочка без абажура отбрасывала резкий свет на документы, лежавшие на столе. Вечер только начался, но уже было темно: плотная завеса тумана закрыла замаскированные фонари. Йодль играл с ним, как кошка с мышью… Линдсей это чувствовал и старался побороть огромное искушение сказать хоть что-нибудь, лишь бы нарушить гнетущее молчание.

— В каком-то смысле эти документы — доказательство вашей доброй воли, не так ли? — небрежно спросил Йодль.

Линдсей пожал плечами с совершенно равнодушным видом:

— Это пусть другие решают. Я просто жду, когда мне можно будет поговорить с фюрером…

— Вы можете прождать очень долго! — резко сказал немец.

У Линдсея внутри что-то оборвалось. Господи, наверное, вышла накладка с этими проклятыми документами! Ему захотелось вынуть из кармана пачку сигарет. Но он опять поборол соблазн, ведь Йодль наверняка следит за ним и заметит малейший признак нервозности.

Карандаш по-прежнему барабанил по крышке стола. Линдсей готов был вырвать его из рук Йодля и разломить пополам. Но вместо этого он откинулся на спинку и обхватил руками свое колено.

— Да, вы можете прождать очень долго, — повторил Йодль. — Видите ли, мне доложили, что у фюрера такой длинный список лиц, с которыми ему предстоит встретиться… такой длинный… ну, прямо как ваша рука.

Линдсей кивнул, никак не выразив своих чувств, но в глубине души ощутил огромное облегчение. Все предыдущее поведение Йодля, даже его лексика, убедили Линдсея, что его вот-вот арестуют и начнут допрашивать.

— Из Туниса, — неожиданно сказал Йодль, все еще буравя Линдсея взглядом, — мне сообщили, что нынешняя диспозиция войск союзников на Африканском фронте совпадает с данными, которые вы нам представили…

И опять англичанин заставил себя подавить вздох облегчения. Да, этот тип совсем не прост… Линдсей был уверен, что Йодль его испытывает. Он спокойно ждал, пока немец аккуратно соберет документы, положит их обратно в большой пакет и пододвинет к нему.

— Это ваш пропуск в Волчье Логово. Берегите его, как зеницу ока.

Йодль сказал это с каким-то ироническим выражением, и даже выйдя из его кабинета, Линдсей не мог решить, удалось ли ему завоевать доверие Йодля или тот относится к нему нейтрально. Да, загадочная личность этот генерал-подполковник Альфред Йодль!..

Линдсей прикрыл за собой дверь и остановился. Во дворе клубился густой туман, льдистые иголочки прокалывали шинель, и мороз пробирал до костей. Линдсея беспокоила свинцовая тишина, полное отсутствие всяческих звуков. Но затем он понял, что тишина тут ни при чем. Наоборот, где-то рядом раздался скрип ботинок или сапог. Окутанный туманом, словно серым одеялом, Линдсей замер, вдруг осознав, что он не один. И тут кто-то схватил его за руку…

— Тсс, тише! — раздался мягкий, как бы полусонный голос Кристы Лундт…

Впрочем, Линдсей уже догадался, Кто это, увидев, какая маленькая рука у гостьи.

— Я хочу поговорить с вами, — продолжала девушка, — но так, чтобы никто не видел. Вы знаете, что за вами следят? Не будем вдаваться в подробности, просто постарайтесь не производить шума. Ну, пойдемте ко мне.

Все еще держа его за руку, Криста повела Линдсея через двор. Линдсея насторожило, что она идет сквозь туман абсолютно бесшумно, словно не человек, а призрак. Так мог двигаться только профессионал. Кто же такая Криста Лундт?

— Вот мы и пришли. Погодите, я открою дверь.

Он внимательно прислушался, наблюдая за ней. Она без единого шороха вставила ключ в замочную скважину, повернула его и вынула. Должно быть, совсем недавно Криста смазала замок, чтобы дверь открывалась беззвучно. Легонько втолкнув англичанина в темное помещение, она шепнула ему, чтобы он стоял тихо.

Затем так же ловко прикрыла дверь, заперла ее и зажгла свет. Они стояли в узком коридорчике. Дощатый пол был голым, никаких ковров. Криста провела Линдсея в комнату, зажгла еще одну лампу и тут же подошла к окну, чтобы проверить, плотно ли задвинуты шторы.

— Хотите кофе?

— Может, попозже, спасибо. — Линдсей сел в кресло, на которое она ему указала изящным движением руки. — Вы говорите, за мной следят?

— Да, Мартин Борман. Этого и следовало ожидать. Он велел одному парню из СС ходить за вами по пятам и докладывать о каждом вашем шаге. Я встретила этого парня, он вас потерял из виду.

Криста лукаво усмехнулась, села почти вплотную к Линдсею, положила ногу на ногу, — они у нее были, надо признать, очаровательные, — и обеими руками слегка растрепала свои блестящие волосы.

— Малыш был в панике, — продолжала она. — Я сказала ему, что вы наверняка отправились к Кейтелю. Так что теперь он, должно быть, мерзнет у домика многоуважаемого фельдмаршала. Если ему повезет, то он может проторчать там всю ночь…

— А почему, по-вашему, Борман установил за мной слежку? Вы ведь сказали, что этого следовало ожидать…

— Потому что он ко всем относится с подозрением, — усмехнулась Криста. — Порой мне даже кажется, что он и в себе сомневается. Он считает вас английским шпионом и очень злится, что фюрер согласился с вами встретиться.

Криста зашла на кухню. На плите кипятилась вода для кофе. Разговаривая с Линдсеем, Криста то и дело вскидывала на него глаза, словно проверяя его реакцию. Чтобы избежать дальнейших разговоров о себе, он переменил тему.

— Вы тут, как я вижу, страдаете шпиономанией, — заметил он. — По-моему, вы говорили, что в Волчье Логово пробрался советский агент.

— Я сказала, что так считает фюрер: он уверен, что советскому агенту удалось проникнуть в Волчье Логово, несмотря на систему безопасности, — поправила его Криста. — Ему кажется, это кто-то из высших чинов…

— Во время войны такое бывает.

Англичанин нарочно произнес эти слова с оттенком недоверия и ждал, какая последует реакция. Криста ответила, процеживая кофе:

— У фюрера есть основания так думать. Всякий раз, как вермахт начинает наступление, русские подтягивают в нужное место свои войска. Интересно, что сами они в атаку не идут. Если им действительно удается узнать наши планы, то они вообще-то могли бы захватить нас врасплох. Вот и готово… это настоящий кофе, а не желудевое пойло, которым нас потчуют в столовой…

— А кому известна диспозиция войск?

Криста примостилась на подлокотнике кресла и молча пила кофе маленькими глоточками, словно не расслышав вопроса. Может, он зашел слишком далеко? Девушка ставила его своим поведением в тупик, Линдсей все больше раздражался, оттого что у него не получалось разгадать эту загадку. Скорее всего, ей приказано втереться к нему в доверие и сообщить добытые сведения… Но кому? Борману? Или самому фюреру?

Ответ Кристы в очередной раз удивил Линдсея.

— Мало кто знает ежедневную диспозицию. Во-первых, конечно, фюрер: он же планирует все важнейшие операции сам! Во-вторых, фельдмаршал Кейтель. Затем Мартин Борман, он всегда присутствует на военных советах. Ну, и еще генерал-полковник Йодль… — Его Криста, похоже, припомнила в последний момент. — Вот и все.

— Значит, в списке подозреваемых трое: Борман, Кейтель и Йодль. — Линдсей откинул голову на спинку кресла и с виду полностью расслабился, вытянув и скрестив ноги. — Кофе превосходен.

— А ваша троица — смех, да и только! Все они так высоко сидят, что должны быть вне подозрений.

— Самым ловким шпионам всегда удавалось пробраться так высоко, что они получали доступ к действительно важной информации и были, как вы говорите, вне подозрений. В бывшей Австро-Венгрии начальник контрразведки полковник Редль, оказывается, передавал секретные донесения с товарным поездом.

— Зачем вы прилетели в Германию, Ян?

— Я люблю путешествовать. Мне стало тесно в Англии…

— О, вы полетели из Англии в Африку, а оттуда — в Бергхоф?

Он не ответил. Линдсей вдруг начал менять свое мнение о Кристе, которую сперва счел просто пешкой, подосланной, чтобы выудить у него побольше информации и передать ее потом Борману или кому-то еще. Линдсей почувствовал, что Криста очень напряжена, нервничает и панически боится за свою жизнь.

Криста Лундт бывала на всех военных советах. Она помнила все распоряжения, которые отдавал фюрер: Криста сама призналась ему в этом, когда они обедали в столовой. А коли так, то лучшего человека для ответа на второй вопрос, ради которого он прилетел в Германию, ему не найти! Линдсей решил рискнуть.

— Меня просто распирает любопытство: так хочется узнать одну вещь, — осторожно начал он. — Фюрер действительно такой великий военный стратег, каким он себя выставляет? Или же армией руководит какой-то блестящий генерал? Может, Кейтель? Или Йодль?

— Вы, наверное, шутите?! — с презрением сказала Криста. — А я-то думала, вы сразу поняли, что эти двое — послушные исполнители Гитлера. Фюрер здесь единственный командир. С самого начала войны он принимает все важнейшие решения, которые принесли нам столько побед. Он сам себе голова…

— Вы им восхищаетесь? — спросил Линдсей.

— Мы все им восхищены. И не только его гениальностью: Он держится со всеми очень уважительно, особенно с женщинами. Фюрер может быть ласковым, он так все понимает! А до чего ж интересно смотреть, как он манипулирует своими генералами! Причем все они люди образованные, а он поднялся из низов…

По-прежнему развалившись в кресле, Линдсей огорошил Кристу неожиданным вопросом:

— А из-за чего вы так нервничаете? Не отпирайтесь, вы крались сюда от домика Йодля, будто привидение. Вы лгали, уверяя меня, что это ради моей безопасности… Нет, вы тряслись за свою жизнь! Вы боялись, что обнаружат не меня, а вас. Почему?

Девушка встала и начала медленно расхаживать по комнате, сплетая и расплетая пальцы. Так ведут себя женщины, принимающие какое-то важное решение. Наконец Криста остановилась возле кресла и, опустив глаза, поглядела на сидевшего Линдсея.

— Борман хочет сделать меня козлом отпущения. Я знаю!

Фюрер постоянно твердит о том, что в Волчьем Логове притаился предатель… А Борман всегда приносит фюреру на блюдечке все, что бы тот ни пожелал… Именно благодаря этому ему удалось забраться так высоко. Он собирается объявить меня советской шпионкой. Вот только вопрос: когда?.. Мне нужно отсюда бежать.

— Знаете что? — Линдсей перенял ее тактику и стал говорить очень медленно. — Вы просто великолепны… да, ей-богу, великолепны! Этого у вас не отнимешь…

— На что вы, черт побери, намекаете?

Лицо Кристы побелело от ярости, она хрустнула пальцами, и Линдсей почувствовал, что еще чуть-чуть — и девушка кинется на него с кулаками. Он молчал, сохраняя спокойствие. Наконец Криста не выдержала:

— Я спрашиваю, на что вы, черт побери, намекаете?

— А на то, что все эти разговоры про Бормана и про козла отпущения — чушь собачья. Ему понадобятся доказательства. И вы это понимаете. Но вот вторая часть ваших разглагольствований показалась мне любопытной… ну, о том, что вам нужно бежать. И якобы очень скоро. Но почему вы хотите бежать?

Криста Лундт была сломлена. Она рухнула на диван, и ее затрясло в ознобе. Это было душераздирающее зрелище. Криста сидела, выпрямившись и глядя перед собой, словно загипнотизированная. Она мелко-мелко дрожала, как больной с высокой температурой. Руки она держала на коленях, причем стиснула их с такой силой, что костяшки пальцев побелели: от них отхлынула кровь. Целую минуту Криста не могла произнести ни звука.

Линдсей сидел на другом конце дивана, лицо его было бесстрастно. Он пристально наблюдал за девушкой. В его ушах звучало предупреждение полковника Брауна с далекой Райдер-стрит:

«Все может пойти наперекосяк. И вы не доберетесь до фюрера, Тогда вам будут подстраивать ловушки, немцы на это мастера. Пытки, конечно, тоже не исключены. Но они могут действовать и более тонко. Например, использовать женщину, чтобы заставить вас потерять бдительность…»

По-прежнему глядя прямо перед собой, девушка сжала свои изящные ручки, словно пытаясь усилием воли вернуть — самообладание. В уголке правого глаза блеснула слезинка… блеснула, выкатилась и потекла по щеке. Линдсей ждал, что Криста достанет носовой платок. Но она лишь разомкнула дрожащие губы, потом опять сомкнула их и произнесла, стиснув зубы так же яростно, как и руки:

— Борман, Йодль и Кейтель — они, конечно, знают, что могут попасть под подозрение. Но я… я записываю за фюрером все его приказы, черт бы их побрал! А значит, мне и быть козлом отпущения. О Господи, мне необходимо отсюда бежать!

— Но почему вы советуетесь со мной?

Криста говорила тихо, почти шептала. Линдсею даже пришлось положить руку на спинку дивана и наклониться поближе, чтобы расслышать ее слова:

— Я уверена, что вы Хотите тут что-то разведать. И когда это удастся, уедете. О да, да! Вы совершите побег! Это в вашем духе, я чувствую…

Впервые после своего срыва Криста посмотрела на Линдсея. Последнюю фразу она произнесла спокойно. Нервная дрожь, вызванная страхом — или еще чем-нибудь? — улеглась столь же внезапно, сколь и появилась. Криста достала платок — Линдсей не отрывал глаз от ее лица и не заметил, откуда она его достала, — и утерла слезы. И тут в дверь тихонько постучали.

— Я майор Густав Гартман из абвера. Впустите меня! На улице сегодня довольно мерзко…

Линдсей похолодел. Все это явно подстроено! Сперва Криста Лундт поджидает его у домика Йодля и затаскивает к себе. Потом пытается заманить в ловушку, разыгрывая бурную сцену, чтобы он потерял самообладание. Однако он на это не реагирует, и тогда появляется абверовец…

Линдсей не сомневался, что кто-то отчаянно пытается его дискредитировать и не допустить их встречи с фюрером. Теперь только нужно понять, кто режиссирует спектакль. Борман, Кейтель или Йодль?

Гартман оказался здоровяком. Рост примерно шесть футов, хорошая фигура. Шинель с широкими лацканами. Возраст — к сорока, красивая форма головы, маленькие усики щеткой, резкие черты лица, проницательные глаза… Стоя в дверях, он снял фуражку. Абверовец принес с собой запах тумана и влажной хвои.

— Вы ко мне, майор? — требовательно спросила Криста.

— Мне нужно выполнить обычную формальность: побеседовать с вашим гостем.

— У вас есть соответствующие документы? И как вы узнали, что он здесь?

Криста явно демонстрировала, что раньше не встречалась с Гартманом. Абверовец достал удостоверение и показал его девушке, продолжая внимательно разглядывать англичанина. Криста изучила документы и вернула их Гартману.

— Входите в дом, не стойте на пороге. Я надеюсь, вы понимаете, что здесь, в Волчьем Логове, с безопасностью все в порядке?

— Я обнаружил это сразу, как только приехал сюда из Берлина. — В голосе немца звучала ирония. — Мне сообщили, что с англичанином беседовал генерал-полковник Йодль.

— Значит, вы пошли за нами и караулили у дверей? — резко сказала девушка.

— Я считал, что войти сразу же вслед за вами невежливо, — мягко ответил Гартман. — Поэтому я сходил в столовую и вернулся.

Гартман принялся было расстегивать шинель, но тут Линдсей решил, что с него достаточно. К дьяволу все эти игры, к дьяволу Гартмана и Кристу Лундт… ишь, притворяется, будто бы она офицера абвера и в глаза не видела!

Линдсей встал.

— Не трудитесь снимать шинель, Гартман. Я ни с кем не буду разговаривать, пока не повидаюсь с фюрером. Кто, черт возьми, уполномочил вас задавать мне вопросы?

— Я не имею права назвать имя моего начальника, — холодно произнес немец, но шинель расстегивать перестал.

— В таком случае я тоже не имею права вам ничего рассказывать. А если вы будете настаивать, пожалуюсь наверх!..

Линдсей говорил резко, почти дерзко. Он стоял, выпрямив спину, с самоуверенным видом, но на самом деле напряженно ждал, удастся ли его блеф. Если в низших эшелонах власти его возьмут в оборот, то не исключено, что он вообще никогда не доберется до фюрера.

— Что ж, беседа — дело добровольное, — спокойно откликнулся Гартман, по-прежнему не отрывая внимательных карих глаз от англичанина. — Так что…

Он медленно застегнул шинель. Криста прикрыла входную дверь, Гартман взял фуражку и, подойдя к ним поближе, доверительно прошептал:

— Никому не говорите, что я у вас был. Это в интересах подполковника Линдсея, в интересах его безопасности.

Гартман поклонился Кристе, надел фуражку и добавил:

— Повторяю, мой визит должен оставаться втайне. Если кто-нибудь будет спрашивать, советую все отрицать…

— Я вас не понимаю… — растерянно пролепетала Криста.

— А я именно к этому и стремлюсь. Спокойной ночи!

Линдсей подождал, пока Криста снова закроет дверь и они останутся вдвоем. Девушка прислонилась к двери и нахмурилась.

— Он из третьего отдела абвера — из контрразведки. Мерзкий субъект!

— А я думал, вы с ним раньше не встречались! — прищурился Линдсей. — Откуда же вам известно, из какого он отдела?

— Я же видела его документы, идиот! — Криста скрестила руки на груди и медленно подошла к столу, на котором стоял кофейник. — Они нас обложили кругом, подполковник… и подбираются все ближе и ближе…

 

Глава 12

— Кто вы, черт побери?

— Майор Гартман. Абвер.

Тон вопроса был высокомерный, повелительный. Гартман ответил резко и отрывисто. Выйдя из квартиры фройлен Лундт, он пошел по двору, окутанному туманом, и возле фонаря его окликнули.

Фельдмаршал Кейтель еще крепче стиснул свой жезл и подозвал охранника. Стоявший неподалеку солдат в армейской форме подбежал, держа на изготовку автомат. Яркий свет фонаря тонул в клубах серого тумана, так что Кейтель, Гартман и охранник не очень отчетливо видели лица друг друга; солдат во все глаза смотрел на фельдмаршала, ожидая дальнейших распоряжений.

— У вас есть оружие? — командирским тоном спросил Кейтель.

— Только девятимиллиметровый «люгер», — ответил Гартман. — И я заранее предупреждаю, что он заряжен. Пистолет без патронов — штука довольно бессмысленная, не правда ли?

Кейтель онемел от ярости. Сам по себе он был лишь рупором фюрера, массивным деревянным болваном, «устами которого вещает оракул», как выразился израненный в боях генерал, посетивший Растенбург. Поэтому Кейтель вымещал злость на тех, кто был ниже его по званию и не так влиятелен.

— Разоружить его! — приказал Кейтель.

При ярком дневном свете Гартман был бы похож на ловкого фокусника, ну, а во мраке ночи, который не мог рассеять фонарь, его ловкость рук показалась и вовсе чудом. Не успел солдат и глазом моргнуть, как Гартман выхватил «люгер» и приставил его к груди охранника.

— Брось оружие!

В беззвучной тишине раздалось бряцанье: руки солдата вяло разжались, и автомат упал на землю. В голосе Гартмана звучала такая мрачная настойчивость, что солдат машинально повиновался. Потрясенный Кейтель не сразу обрел дар речи.

— Вы понимаете, с кем вы имеете дело?

— Нет. — Гартман выдержал паузу. — В этом тумане ни зги не видно! Я с трудом узнаю даже себя. Так что будьте любезны, представьтесь, пожалуйста, и тогда я опущу пистоле! Вы ведь можете и блефовать, это старый, избитый трюк — говорить властным тоном. А я, между прочим, явился сюда именно потому, что здесь затаилась измена…

— Фельдмаршал Кейтель! Я — фельдмаршал Кейтель!

— Вы все тут на одно лицо, в этой поганой ночи. Если вы считаете, что нам следует поговорить, то отпустите солдата, тем более что он не очень-то хорошо владеет оружием. С безопасностью у вас тут не блеск…

— Можешь идти! — рявкнул Кейтель, обращаясь К солдату. — И не забудь оружие… хотя тебе от него все равно мало проку. — Кейтель повернулся к абверовцу. — Пожалуйста, пройдемте ко мне. Я хочу с вами побеседовать:..

Медленно шагая вслед за Кейтелем, Гартман улыбался в усы; он не спеша убрал «люгер» в кобуру и достал трубку. Раскуривать ее абверовец не стал, а просто сунул в рот изгрызенный мундштук.

— Здесь не курят!

Кейтель изрек это, когда они зашли к нему в кабинет и он, повернувшись, увидел трубку Гартмана. Однако офицер абвера не стушевался и ответил, снимая фуражку:

— Я ее даже не зажег и не надымлю тут, не бойтесь. Трубка просто помогает мне сосредоточиться. А против этого, я уверен, вы не будете возражать.

Это прозвучало не как вопрос, а как констатация факта. Офицер абвера с первого взгляда узнал во дворе Кейтеля, но ведь он потратил полжизни на то, чтобы, используя знание психологии, заставлять людей пусть неохотно, но все же признавать его права. Кейтель был из породы забияк-школьников, которые раболепствуют перед учителями и портят кровь всем остальным ученикам. О боже, Гартман столько раз встречал их на своем веку — не сосчитать! Самое главное — сразу же выбить такого из колеи.

— Кто вам позволил входить в зону безопасности? — пролаял Кейтель.

Сняв фуражку и шинель, он уселся за большой письменный стол. Стул был очень внушительных размеров — чтобы поместилась его объемистая задница. Кейтель сидел, гордо выпрямившись. Гартману он сесть не предложил, решив, что нечего с ним церемониться. Офицер абвера выдержал паузу, желая, чтобы его заявление произвело как можно большее впечатление.

— Мне позволил фюрер. — Гартман вынул трубку изо рта, осмотрел ее, снова закусил мундштук и продолжал: — Ходят слухи… причем серьезные, их нельзя игнорировать… будто бы в Волчьем Логове орудует шпион. Я должен его обнаружить.

Гартман достал из бумажника сложенный листок и продемонстрировал его Кейтелю.

— Здесь говорится о моих полномочиях.

Абверовец снова выдержал таинственную паузу.

— Я уполномочен допрашивать любого из вас, независимо от ранга…

Когда Кейтель изучил бумагу, его лицо изменилось, стало вдруг замкнутым. Гартман был заинтригован. Действительно ли Кейтель так упрям и бездушен, как о нем говорят? Или за этим скрывается что-то совсем другое, более страшное?

— Вы позволите, я присяду? Вы очень добры. Благодарю…

Гартман повесил шинель и фуражку, на вешалку рядом с шинелью Кейтеля и уселся на стул, внимательно глядя на фельдмаршала, от которого его отделял широкий письменный стол. Кейтель ничего не ответил. Он медленно сложил бумагу и, вернув ее Гартману, посмотрел ему в глаза. Атмосфера незаметно изменилась. Гартман почувствовал, что Кейтель напрягся, что ему не по себе.

— Эта бумага дает вам неограниченные полномочия, — медленно произнес Кейтель.

— Верно! — радостно откликнулся Гартман. Он положил ногу на ногу и небрежно развалился на стуле. — Я могу допрашивать, могу арестовывать. Считайте меня агентом фюрера…

Абвер… Их не любили, потому что боялись. Никто не знал, каковы границы их полномочий.

«Это в духе адмирала Канариса, их шефа, — думал Кейтель. — Такой подход дает старой лисе большую свободу маневра».

Он решил испытать Гартмана и напустил на себя грубовато-добродушный вид.

— Но, разумеется, ваши полномочия не распространяются на высшие эшелоны власти? Например, на генерал-полковника Йодля?..

— Или на вас, — подыграл Кейтелю Гартман.

— Ну, естественно…

— Пожалуй, вам не мешало бы перечесть мою бумагу… — весело предложил Гартман. — Разве там не говорится «независимо от ранга»?.. Не сомневаюсь, что эта формулировка включена по настоянию фюрера, он ведь собственноручно подписал этот документ.

Кейтель поджал губы. Он с трудом сдерживался, вот-вот взорвется, заметил майор абвера. Фельдмаршал бросил взгляд на документ, по-прежнему лежавший на столе, но перечитывать его не стал, а предпочел переменить тему разговора.

— Вам обязательно держать эту чертову трубку во рту, когда вы разговариваете со мной?

— Я же объяснял, она помогает мне сосредоточиться. Всем нам требуется что-нибудь в этом духе. Я замечаю, наш разговор вас нервирует! Вы постоянно теребите в руках жезл…

Кейтель все же смог удержаться и не посмотрел на свои руки, однако его пальцы невольно стиснули жезл, который он вертел над столом. Гартман, усмехаясь, ждал. Кейтель не знал, как поступить. Если отпихнуть жезл от себя, проклятый абверовец сочтет это уступкой… Может, лучше держать его в руках как ни в чем не бывало? Гартман, в совершенстве владевший техникой допроса, ежедневно прибегал к подобным уловкам.

— Ну, вы и нахал! — в конце концов выдохнул Кейтель.

— Мне это часто говорят. Наверное, из-за того, что у меня такие манеры… или в силу особенностей моей работы…

Гартман вынул блокнот и карандаш. Он положил блокнот так, чтобы Кейтель не мог подглядеть. Лицо абверовца вдруг приняло почтительное и деловитое выражение. Гартман всем своим видом показывал, что не сомневается в помощи Кейтеля. Он выпаливал один вопрос за другим и не давал понять, что ему известно, а что нет — так всегда себя ведут следователи, когда хотят сбить свидетелей с толку.

— На военных советах, которые проводятся дважды в день, фюрер принимает все решения самостоятельно. А вы следите за их выполнением, да?

— Конечно. То же самое делает и генерал-полковник Альфред Йодль…

— А кто еще знает о решениях фюрера?

— Да как вам сказать… — Кейтель умолк и оперся подбородком о маршальский жезл.

Гартман ждал, чувствуя, что вот-вот произойдет что-то важное. Все-таки Кейтель не деревянный истукан, он способен на словесную дуэль. Гартману это показалось интересным.

— Вы же знаете, что на советах присутствует и другой человек? Причем постоянно! Мартин Борман… — вкрадчиво произнес Кейтель.

— Но он столько лет служит секретарем фюрера! — возразил Гартман, делая вид, что не видит в замечании Кейтеля ничего особенного.

При этом офицер абвера что-то записывал — вероятно, показания Кейтеля. Однако фельдмаршал очень удивился, если б ему удалось заглянуть в блокнот: он увидел бы там лишь карикатурное изображение своей собственной физиономии. Гартман обладал счастливым даром: умел дословно запоминать все разговоры, в которых ему доводилось участвовать.

— Итак, — продолжал абверовец, — три человека: вы, Йодль и Борман всегда в курсе событий и осведомлены о ближайшем будущем… Я имею в виду расстановку сил вермахта…

— Вы забыли еще одного секретаря, — глухо сказал Кейтель.

И опять у Гартмана возникла четкая ассоциация с задвигающимися шторами, скрывающими истинные намерения Кейтеля. Такого поворота беседы он не ожидал. Гартман прекрасно понимал, на кого намекает Кейтель.

— Еще одного секретаря? — удивленно переспросил он.

— Ну, я не совсем то хотел сказать… Я имел в виду Кристу Лундт, которая записывает все приказы фюрера…

— А сколько лет фройлен Лундт? — поинтересовался Гартман.

— Двадцать с небольшим. — Кейтель был удивлен и раздосадован. — А при чем тут ее возраст?

— Она слишком молода!

Офицер абвера сделал резкое движение, словно вычеркивая имя из списка, и закрыл блокнот. На самом же деле он зачеркнул шарж, изображавший Кейтеля с моноклем. Убрав блокнот, Гартман снова достал трубку.

— Не понимаю вашей логики! — возмутился Кейтель. — Какое отношение имеет возраст к поимке предполагаемого советского шпиона?

— Предполагаемого? — резко вскинулся Гартман.

— У вас нет доказательств его… или ее существования.

— Вы осмеливаетесь оспаривать утверждения фюрера? Я цитирую: «Советский шпион передает Красной Армии сведения о расположении наших частей».

Это был гениальный ход: сделать вид, что он хочет встать и направиться к двери. Гартман выбрал самый верный способ сломить сопротивление Кейтеля: допустить мысль о том, что Кейтель подвергает сомнению суждения фюрера. Гартман держал в руках незажженную трубку и, поглаживая ее, наблюдал за своей жертвой.

— Я не говорил ничего такого, что позволило бы вам сделать столь вопиющие выводы! — запротестовал Кейтель.

— Слова обладают странными свойствами, фельдмаршал, особенно если их передавать, что называется, «по испорченному телефону». Уж поверьте мне, ведь вести допросы — моя профессия. Кажется, Ришелье сказал: «Представьте мне любые шесть строк, написанные кем угодно, и я вздерну этого человека на виселицу»?

— Вы сами указали на фройлен Лундт! — рявкнул Кейтель.

— Нет… при всем моем уважении к вам я не могу с вами согласиться… Первым упомянули про эту девушку вы!.. Теперь, что касается ее возраста… видите ли, моя организация уверена, что шпион, пробравшийся в столь высокие сферы, должен быть гораздо старше. Его, очевидно, заслали много лет назад в надежде на то, что когда-нибудь он достигнет головокружительных вершин. Вы не боитесь высоты, фельдмаршал?

— Разумеется, нет! И этот наш разговор…

— Еще не окончен, — быстро вставил Гартман.

Он поднялся со стула и снял с вешалки шинель и фуражку.

— В должное время я, конечно же, извещу фюрера о нашей беседе, — продолжил он, одеваясь. — Разрешите откланяться.

Гартман завершил разговор на весьма подходящей ноте и, выйдя на холод, прикрыл за собой дверь. Его загадочная фраза, брошенная на прощанье, непременно должна врезаться в память Кейтеля. Такие фразы обычно бросаются, чтобы нарушить покой людей с нечистой совестью.

— Мой фюрер, — сказал Борман, — ваш предшественник распорядился прислать сюда абверовского офицера, чтобы проверить здешнюю систему безопасности. Офицер прибыл, это майор Гартман. Он уже осматривает военный городок…

— А система безопасности действительно нуждается в проверке? — уточнил Гитлер.

— Я считаю, что мы должны немедленно отправить этого Гартмана обратно в Берлин, — заявил Борман. — Он может представлять для вас опасность. Гартман — самый толковый агент абвера.

Был час ночи. Гитлер какое-то время молча расхаживал по комнате, прибегая к своей излюбленной тактике: ждал, когда его посетитель выговорится полностью. Затем фюрер обычно излагал свою точку зрения, причем теперь уже он говорил, не закрывая рта.

— Ходят слухи, будто бы в Волчье Логово проник советский шпион, — продолжал Борман. — Ваш предшественник интуитивно чувствовал что-то неладное…

— Ага! И однако же, вы предлагаете немедленно отправить Гартмана обратно? А англичанина Линдсея передать в руки гестапо, да? Выходит, я, едва успев приземлиться на аэродроме, должен отменить два важнейших решения фюрера и создать тем самым благоприятную почву для всяческих сплетен? А ведь мы вроде бы стараемся, чтобы все выглядело нормально?

Борман был поражен и напуган. Напуган своей собственной недальновидностью. А поражен реакцией Хайнца Куби, который мыслил точь-в-точь как фюрер, недавно погибший при взрыве самолета по пути из Смоленска. Произнося свой монолог, Куби по-прежнему расхаживал по комнате, словно маятник.

— Нет, мы сделаем прямо противоположное тому, что предлагаете вы! Линдсей останется здесь, и пусть ему оказывают почести, пока я не подготовлюсь к беседе с ним. А до этого я хочу повидаться с Гартманом… может, я встречусь с ним завтра, когда отдохну после обеда. Он же, пока суд да дело, пускай продолжает расследование…

— Фюрер снабдил его бумагой, которая дает ему неограниченные полномочия. Он может допрашивать любого. Даже таких людей, как Йодль!

— Так это же прекрасно! Пусть допрашивает всех, и как можно пристрастней! Неужели вы не понимаете, Борман: такой поворот событий отвлечет внимание людей, а тем временем они будут потихоньку ко мне привыкать. Все, разговор окончен! Я высказал свое мнение. Таков приказ фюрера.

— Я немедленно приступаю к его выполнению.

— Но если Гартману даны неограниченные полномочия, Борман, — на лице Гитлера заиграла лукавая усмешка; он взглянул на толстенького, маленького человечка, и тот с изумлением узнал усмешку, характерную для фюрера, когда он бывал в лукавом настроении и любой мог стать жертвой его остроумия, — если так, то абверовец может допросить и вас? Если сочтет нужным…

— Чему я вынужден буду противодействовать, ведь я — кладезь ваших тайн.

— А в бумаге, выданной Гартману, оговаривается, что вас нельзя допрашивать?

— Н-нет…

— Тогда будем надеяться, что он вас все-таки не арестует!..

Борман сник, потрясенный тем, как самозванец использует буквально все возможности, лишь бы выдать себя за настоящего фюрера.

 

Глава 13

«Выясните местоположение ставки фюрера…» «Определите, кто управляет немецкой военной машиной…»

Такой сценарий разработал для Линдсея полковник разведывательной службы Браун, когда Линдсей покидал Райдер-стрит в Лондоне. Линдсей употребил слово «сценарий», поскольку атмосфера в Волчьем Логове была несколько театральной. Казалось, все основные персонажи играют строго заданные роли.

Спустя две недели после своего приезда он уже мог ответить на оба вопроса, которые так интересовали Лондон. Волчье Логово притаилось в ужасных сосновых чащах Восточной Пруссии, где туман, похоже, вообще никогда не рассеивается, и день из-за этого кажется ночью.

Из разговоров с Гюнше, адъютантом фюрера, и таинственной Кристой Лундт, из некоторых фраз, оброненных Мартином Борманом, а также из подобострастного поведения Кейтеля и Йодля явствовало, что Гитлер принимает важнейшие решения самостоятельно.

— Когда вы раздобудете эту информацию, — ласково посоветовал ему перед отъездом Браун, — доберитесь до Мюнхена и свяжитесь с нашим агентом. В любой понедельник ровно в одиннадцать утра вы должны подойти к собору Божьей Матери. Прикурите сигарету и сунете ее в рот ЛЕВОЙ рукой. Сделаете несколько затяжек, выбросите окурок и загасите его ЛЕВОЙ ногой. Агент даст понять, что это он — или она, — назвав свое имя — Пако. Вы ответите: «Когда я был в Риме…» Пако будет руководить вашими действиями и переведет вас через швейцарскую границу…

— А если меня схватит гестапо? — спросил Линдсей.

Браун ответил не сразу, он довольно долго молчал и бесцельно теребил предметы, лежавшие на столе. Полковник, конечно, не сбрасывал со счетов и такой возможности, однако предпочитал говорить о неприятных вещах как можно туманнее. Он ни разу в жизни не был на поле боя.

— Мы учли и такой поворот событий, — наконец сказал он, не глядя на Линдсея.

Браун понимал, что, сколько бы ни продлилась война, его все равно не забросят в тыл врага и он не окончит свои дни в медленных муках где-нибудь в застенках гестапо. А перед человеком, который сидел напротив него за столом, маячила именно эта перспектива.

Браун откашлялся и продолжал:

— Если дойдет до этого и вы сообщите им о существовании нашего агента по имени Пако, они, скорее всего, приведут нас на встречу к собору Божьей Матери. Тогда вы, закуривая, поднесете спичку к сигарете не левой рукой, а ПРАВОЙ. Вы же, если уж на то пошло, правша! А когда сделаете Несколько затяжек, то растопчете окурок ПРАВОЙ, а не левой ногой. Это насторожит Пако, и он не станет объявляться…

— Очень умно. — Линдсей машинально достал сигарету и сунул ее в рот правой рукой. Потом вдруг сообразил, что делает, замер и поднял глаза на Брауна. Полковник смотрел на сигарету, словно загипнотизированный. — Пако, — продолжал Линдсей, закурив сигарету, — это мужчина или женщина?

— Этой информации вам лучше не иметь, — лаконично ответил Браун.

Лежа на кровати в комнате, которую ему отвели в Волчьем Логове, Линдсей отчетливо припомнил, как окаменело лицо Брауна, когда произошел инцидент с сигаретой.

О Боже, в уютном кабинете на Райдер-стрит все казалось таким простым и ясным! Линдсей полетит — как он и сделал — в район Бергхофа и спрыгнет с парашютом. Немного сноровки и, разумеется, везенья — и он добудет информацию, интересующую высшее руководство — боссов с Даунинг-стрит, полагал Линдсей, а добыв ее, убежит в Мюнхен.

Перед отъездом он часами изучал железнодорожные карты и план города. Железная дорога, которая вела из Зальцбурга в Мюнхен, проходила рядом с Берхтесгаденом, и обычно поездка до Мюнхена занимала около часа. Линдсей выучил наизусть план всего города. Добравшись до Мюнхена, он намеревался как можно скорее встретиться с Пако. А затем подпольщики переправят его в Швейцарию…

Теперь он находился в шестистах милях к северо-востоку от Мюнхена, в унылых дебрях Восточной Пруссии. И как добраться до Мюнхена, до Пако и до Швейцарии — не имел ни малейшего понятия. Через несколько часов после двухнедельного ожидания, истрепавшего ему все нервы, он должен был встретиться с фюрером. Линдсей все еще вспоминал Райдер-стрит, когда дверь тихо притворилась, и в комнату проскользнула Криста Лундт. Ее красивая грудь бурно вздымалась.

— Ну, а на этот раз что стряслось?

Линдсей вскочил с кровати и, пристально глядя на Кристу, приблизился к ней. В ее лице не было ни кровинки, но когда она заговорила, голос звучал тихо и спокойно:

— Почему вы говорите «на этот раз», словно я какая-то нервная дамочка?

— Ближе к делу!

— Будто мало у вас… у нас… было неприятностей с этим абверовцем Гартманом, который все тут вынюхивает и лезет с бесконечными расспросами! Он торчит тут уже две недели… вы знаете…

— Ближе к делу! — повторил Линдсей.

— Приехали гестаповцы. Они спрашивали о вас…

Мысли о Райдер-стрит вмиг куда-то улетучились.

В военное время серьезнейшие события подчас зависят от пустяков. В тот же вечер полковник Браун чуть не распрощался с жизнью.

Было самое начало марта. В девять часов вечера Браун возвращался в свой кабинет на Райдер-стрит. Для этого требовалось пройти по большому открытому пространству Пикадилли. Браун с большим трудом брел по Доувер-стрит. С реки поднимался густой туман… не видно было ни зги.

Браун, конечно, мог разглядеть свою руку, поднеся ее прямо к лицу… но и то с трудом. Капли влаги оседали на лице, холод из-за повышенной влажности ощущался особенно сильно. Площадь, похоже, была пустынна. Стояла гробовая тишина: густой серый туман поглощал все звуки. Браун на ощупь продвигался вперед. В такую погоду запросто можно сойти с тротуара и незаметно очутиться на мостовой.

Уличные фонари не горели. Тьма была хоть глаз выколи. Даже если откуда-нибудь из окна, сквозь неплотно задернутую штору просачивался свет, он все равно пропадал в тумане. Браун услышал хлюпанье своих ботинок, звук был тихий и противный. Затем вдруг до него дошло, что его ботинки совершенно не намокли. Звук издавала чья-то чужая обувь….

За его спиной!.. Только без паники! Браун инстинктивно прикоснулся к нагрудному карману под плащом. Зря он вынес на улицу после собрания эти бумаги! Но ему хотелось спокойно изучить их в своем кабинете.

Браун пожалел, что не попросил Тима Уэлби, своего помощника из Превуда, пропустить с ним за Компанию по рюмочке. Уэлби проявил себя как очень ценный сотрудник. Спокойный и внимательный, он мог перелопатить гору материала! Оказавшись на Райдер-стрит, Уэлби частенько часами торчал в офисе и задерживался допоздна, когда все уже расходились по домам…

Браун резко остановился и прислушался. Слабый звук шагов позади тоже прекратился. Да это просто его фантазии! Нервишки пошаливают! Он стареет и становится чересчур осторожным. Браун приосанился и двинулся дальше. Но где же, черт подери, Пикадилли?

Шаги — в такт его решительной поступи — возобновились. Теперь он в этом не сомневался. Как бы Брауну хотелось иметь при себе револьвер тридцать восьмого калибра, лежавший в запертом ящике письменного стола! Как назло, именно в тот момент, когда оно так нужно, оружие осталось в проклятом ящике!..

Внезапно в тумане замаячила огромная тень… словно левиафан… И Браун слишком поздно услышал неторопливое пыхтенье мотора. Он наткнулся на проезжавший мимо двухэтажный автобус и ударился головой. В глазах помутилось. Браун упал навзничь, зацепился ногой за какой-то выступ, но все же приподнялся и, подавшись вперед, принялся ощупывать свое тело.

Лоб был окровавлен… да, явно окровавлен. Но откуда текла кровь — неизвестно. У Брауна вдруг промелькнула мысль, что, наверно, у него сотрясение мозга, и он тут же почувствовал головокружение. О Господи! Оказывается, он, сам того не подозревая, шел по проезжей части Пикадилли! Вдруг, откуда ни возьмись, появилась рука и цепко схватила его.

— С вами все в порядке? Вы налетели прямо на автобус…

В голосе звучала искренняя тревога. В голосе Тима Уэлби.

— Как вы думаете, может, мне не стоит пить? — громко спросил полковник Браун.

— Рюмка бренди вам не повредит, — ласково откликнулся Уэлби.

Они сидели в углу «Рыжего льва», бара, расположенного в самом конце Джермин-стрит. Дело в том, что Уэлби проводил своего шефа на Райдер-стрит, куда полковник отправился, невзирая на свое состояние: он считал, что должен положить бумаги в сейф. А затем Уэлби предложил ему немножко прогуляться и зазвал в бар.

Браун потягивал бренди и оглядывал посетителей. Бар был в старинном стиле, с массивной, полированной стойкой. Бармен стоял на дальнем конце, протирал бокалы и, конечно же, ничего не слышал. Рядом стоял американский солдат: он увлеченно беседовал с девушкой, которая выглядела как дорогая проститутка.

Приятный напиток согрел Брауна и успокоил его расшатанные нервы. Голова болела, а на месте ушиба выскочила шишка. Браун никак не мог решить очень серьезный вопрос. Сидевший рядом с ним Уэлби это почувствовал и не вступал в разговор, молча попивая виски.

«Тим действует на людей успокаивающе», — подумалось Брауну.

Да, они правильно подобрали человека для работы в Превуде! Уэлби отвечал за контрразведку в Испании и Португалии. Он, правда, довольно много пил, но и остальные сотрудники, работавшие в предместье Сент-Олбанс, не были поборниками трезвости.

— Между прочим, я мог погибнуть, — заметил Браун. Язык у него слегка заплетался. — И то, что я храню в памяти… что нигде не записано… погибло бы вместе со мной.

— Это больше не повторится, — утешил его Уэлби. Он не проявил никакого интереса к упоминанию о секретах, которые Браун хранил в памяти. — Я, пожалуй, выпью еще. А вам не советую, с вас достаточно.

Хотя голова у Брауна раскалывалась, он сохранил ясность мыслей. Своей последней фразой Уэлби рассеял подозрение, что он будто бы хочет напоить шефа. И тот проникся еще большим доверием к своему подчиненному.

— Будьте здоровы! — Уэлби вернулся с двойной порцией виски. — Когда захотите домой, дайте мне знать.

— А мне здесь нравится! Тут можно спокойно думать, не боясь, что позвонят с Даунинг-стрит.

Браун снова отхлебнул бренди и почувствовал еще большее расположение к Уэлби. Это крепкий парень, он сумеет сохранить тайну и не разболтает ее в каком-нибудь клубе всему Лондону. С болтунами Браун уже не раз сталкивался. «БОЛТУН — НАХОДКА ДЛЯ ШПИОНА!» Браун повернулся и посмотрел на Уэлби, который застенчиво улыбнулся в ответ на молчаливое одобрение в глазах начальника.

— Хорошо бы, вы немного задержались и подольше побыли с нами! — задумчиво протянул Браун.

— Это зависит от того, как я управлюсь с работой.

— Это зависит от меня!.. Значит, вы изрядно пощипали немцев за спиной у Франко? Насколько я понимаю, вы бывали в Испании до войны, да?

— Да, но давно, — откликнулся Уэлби и не поддержал этот разговор.

Браун допил бренди и распрямил плечи. Он принял решение. Он совершит очень серьезную ошибку, если не поделится с кем-нибудь сведениями об операции «Орлиное Гнездо». Браун начал медленно вертеть в руках пустой бокал.

— Мы послали одного парня, Линдсея, на встречу с фюрером. Линдсей познакомился с ним еще до войны. — Браун помолчал. Незачем посвящать Уэлби в подробности, докладывать, каким образом Линдсей проник в третий рейх. — Дело в том, что мы разработали план побега после того, как он выполнит задание. Он должен добраться до Мюнхена. Место условной встречи — такой безобразный, огромный собор с двумя одинаковыми куполами, похожими на луковицы…

— Собор Божьей Матери, — пробормотал Уэлби, уставившись в другой конец зала.

Американский солдат выходил из бара вместе с девушкой.

— Вы были в Германии? — поинтересовался Браун.

— Недолго, — ответил Уэлби и снова умолк, не глядя на собеседника.

— Да, это собор Божьей Матери. А когда вы были в Германии?

Браун насторожился: впервые после своего столкновения с автобусом, чуть не закончившегося для него фатально, он испытал серьезные опасения. У него мелькнула мысль, что Уэлби надо как следует прощупать. Тот почуял, что желание пооткровенничать покидает Брауна, и понял, что нужно действовать.

— Я был членом Англо-Немецкого клуба, — объяснил он. — Следил за нацистами. В моем деле это указано…

— Да-да, верно. — Браун подумал, что все равно переступил грань дозволенного. Лучше уж сбросить с плеч тяжелую ношу и продемонстрировать Уэлби, что он считает его за своего. — У нас есть агент Пако, — продолжил Браун. — Довольно глупая кличка, да? Он будет ждать Линдсея по понедельникам, в одиннадцать утра. Пако переправит его через границу в Швейцарию. Надо, чтобы не только я, а и еще кто-нибудь знал об этом. А то вдруг я снова повстречаюсь с автобусом!

Больше Браун ничего не сказал, свел все к шутке, заставившей Уэлби улыбнуться. Вскоре после этого они вышли из бара. Браун споткнулся на ступеньках, но отказался опереться на предложенную ему руку. Морально он чувствовал себя лучше. Ведь теперь у Линдсея была дополнительная поддержка! Однако физическое самочувствие Брауна оставалось ужасным. Голова разламывалась от боли. Он мечтал только о том, как бы добраться до дома и завалиться в постель.

Через четыре дня в Кремле Сталин опять вызвал к себе Берию. Генералиссимус протянул начальнику НКВД расшифрованное донесение из советского посольства в Лондоне, адресованное Казаку; усы у Сталина обвисли, нос заострился, глаза беспокойно бегали.

— Как я и говорил, англичане закидывают удочки, пытаясь заключить с Гитлером сепаратный мир. Этот подполковник авиации Линдсей — эмиссар Черчилля.

— Мы можем его убить, — немедленно предложил Берия. Для него это было привычным решением любого вопроса: если кто-то мешает, его нужно ликвидировать. Такая тактика прекрасно помогала в щекотливых ситуациях. Однако Сталин покачал головой и коварно улыбнулся.

— Погоди! Неужели я единственный человек в Советском Союзе, кто умеет просчитывать на один ход вперед? Если будет нужно, я дам понять Черчиллю, что знаю о задании Линдсея, и смогу его этим шантажировать. А пока что у нас есть и другие возможности. Ты же видишь, тут говорится о том, что Линдсей, возможно, попытается бежать, используя в качестве перевалочного пункта Мюнхен…

— Ну и что? — подзадорил своего хозяина Берия.

— А то, что в случае необходимости мы натравим на него немцев! Не мы, а они убьют Линдсея!

 

Глава 14

Карл Грубер из гестапо был низеньким, толстым и бледным — как человек, который редко бывает на свежем воздухе и проводит большую часть жизни взаперти, сидя в конторе. Направляясь к Борману, он надел форменный кожаный плащ с ремнем, а на мясистый лоб надвинул мягкую шляпу. Притаившись за занавеской, Борман поджидал его безо всякого энтузиазма. Все люди, связанные с Гиммлером, были его врагами. А этого незваного гостя он сразу возненавидел из-за его внешности. Засунув руки в карманы, Грубер шарил маленькими, как у ящерки, глазками по двору, высматривал все, о чем можно будет сообщить в докладной записке.

Он знал расположение домов в военном городке: перед тем, как уехать с Принц Альбрехтштрассе в Берлин, Грубер внимательно изучил и запомнил карту местности. Подойдя к порогу, он был ошарашен: дверь неожиданно распахнулась, и показался Мартин Борман.

— Что вам надо? — рявкнул Борман.

— Я из гестапо. Разрешите отрекомендоваться: Карл Грубер…

— Входите! И поплотнее закройте за собой дверь.

Борман прошел в кабинет, сел за стол и указал посетителю на деревянный стул без обивки — самое неудобное сиденье во всей комнате. Грубер осторожно сел, словно опасаясь, что стул не выдержит его веса. Он шарил глазками по комнате, изучая обстановку. При этом руки его как бы сами по себе достали папку, куда был вложен листочек бумаги. Грубер отличался повышенной аккуратностью. Он тщательно соблюдал все формальности.

— Вот мое удостоверение, рейхслейтер, — хрипло проговорил он. — А вот отдельный документ, которым я уполномочен досконально проверить систему безопасности в Волчьем Логове…

— Спасибо, я умею читать, — оборвал его Борман. — Однако советую вам не становиться поперек дороги…

Борман нарочно умолк, не досказав фразы, что моментально привело гестаповца в смятение… Грубер, конечно же, угодил в эту ловушку.

— Я буду действовать очень осторожно, — заверил он Бормана. — Разумеется, я прибыл сюда по приказу фюрера…

— Господи, ну, мне ли не знать? Я же сам отправлял в Берлин приказ, но которому вы сюда явились. — Борман пристально поглядел на Грубера, который, в свою очередь, быстренько осмотрел комнату.

Это, естественно, не укрылось от взора хозяина кабинета. Борман бросил бумаги на стол и обрушил на гестаповца неожиданное известие, которое оказалось для него подобно взрыву бомбы.

— Вас опередил абвер! Майор Гартман уже довольно долго занимается тут тем же, чем и вы намерены заняться: системой безопасности…

— АБВЕР?!

— Да, я именно так сказал. У вас что, неважно со слухом?

Борман с удовлетворением наблюдал, как на жирном свином рыле появляются изумление и ужас… Однако он не смог в полной мере насладиться приятным зрелищем, потому что на душе у него кошки скребли. Когда самолет фюрера по пути из Смоленска разбился, Мартин Борман попал в кошмарное положение. Правда, до сих пор ему удавалось выкручиваться… Но началась эта неприятная история еще до того, как фюрер полетел на самолете в Россию.

Гитлер интуитивно чувствовал, что в Волчьем Логове есть предатель. Но он не знал, кто именно.

— Борман, — сказал он как-то в час ночи, когда закончился военный совет, — за моей спиной орудует советский шпион. Я знаю, он здесь! Мы должны немедленно провести доскональную проверку.

— Наверное, следует усилить внешнюю охрану? — предложил Борман.

Дальше этого он продвинуться в своих догадках не посмел.

— Да этот предатель торчит тут все время! — прорычал Гитлер. — Он здесь, среди нас… Грязная свинья, он передает Красной Армии все последние сведения о наших войсках! Поймите же, Борман! Нужно найти этого мерзавца и повесить! Никто не должен уклоняться от дознания! Ни один человек!

— Понятно, — кивнул Борман, хотя на самом деле ничего не понимал.

Однако фюрер его быстро просветил.

— Отыщите самого толкового абверовца во всем Третьем рейхе. Чтобы у него был самый лучший послужной список! Составьте бумагу, которая даст ему неограниченные полномочия для выявления предателя! Я сам подпишу! Никто — повторяю, никто! — не должен избежать допросов! Если офицер абвера захочет допросить Кейтеля — пусть допрашивает! — Гитлер стукнул кулаком по столу. Потом повернулся к своему помощнику и, неожиданно расслабившись, улыбнулся.

Борман поспешил его заверить:

— Все будет исполнено, мой фюрер!

— И вы, мой дорогой Борман, тоже должны позволить, чтобы вас в случае необходимости допросили. Здесь не может быть никаких любимчиков, иначе вас все возненавидят…

— Понятно!

— Я еще не закончил! — Настроение Гитлера опять переменилось. — Кроме того, вы отправите в Берлин запрос, чтобы нам прислали лучшего офицера гестапо. Пусть проводит свое, независимое расследование. Мы наделим его теми же полномочиями.

Абвер и гестапо были заклятыми врагами. Борман понимал, что представители этих организаций будут яростно сражаться за первенство: кто первым обнаружит советско го шпиона. Это было излюбленным приемом Гитлера: использовать соперничающие организации и отдельных людей, чтобы добиться наилучшего результата в каком-либо деле.

Ожидая, как отреагирует Грубер на его оскорбительный вопрос, Борман вспомнил свои собственные сомнения в тот момент, когда самолет, прилетевший из Смоленска, взорвался, и судьба нацистского режима вдруг оказалась в его руках. Тогда он, помимо всего прочего, размышлял еще и над тем, стоит ли послать в Берлин приказ, отменяющий оба расследования.

Однако в конце концов Борман решил ничего не предпринимать. Ему меньше всего хотелось, чтобы в столице зародились какие-то подозрения и поползли сплетни, будто бы в Волчьем Логове что-то не так. Прирожденный заговорщик, Борман понял, что в сложившихся обстоятельствах очень выгодно повергнуть в смятение всю ставку. Офицеры, проводящие расследование, привлекут всеобщее внимание, и никто не станет приглядываться к двойнику фюрера. У человека, который трясется за свою шкуру, нет времени на посторонние мысли.

— Я бы предпочел, — вкрадчиво произнес Карл Грубер, — узнать об абверовце до моего приезда сюда.

— Вы полагаете, фюреру есть дело до ваших предпочтений? — презрительно фыркнул Борман. — Когда вы закончите дознание, сообщите о результатах не в Берлин, а мне! Можете идти!

Грубер повиновался со вздохом облегчения. В комнате было жарко натоплено, и он обливался потом. Зайдя в домик к Борману, Грубер почтительно снял шляпу, однако темный кожаный плащ снимать не захотел. Пояс врезался в его толстое брюхо; вдобавок он чувствовал, что его носки ужасно воняют потом.

Вскочив, Грубер отдал нацистский салют, схватил шляпу и выметнулся во двор, где было сыро, холодно и промозгло.

— Герр Грубер, я не могу вам позволить войти в пункт связи! У меня инструкция!..

Офицер СС, загораживавший Груберу проход в здание, говорил вежливо, но твердо. Он был гораздо выше Грубера и очень снисходительно поглядывал сверху вниз на маленького, кругленького гестаповца. Бледное лицо Грубера покраснело, он впал в холодное бешенство.

— Вот мое разрешение! Отойдите, или я вас арестую.

— Мне сообщили о том, что вам даны огромные полномочия, — надменно ответил эсэсовец. — Однако они не предполагают доступа в пункт связи. Что же касается вашей угрозы арестовать меня, то, боюсь, существует и другая возможность. Если вы сделаете еще хоть один шаг, я буду вынужден посадить под арест ВАС!

Офицер СС посмотрел куда-то вдаль, Грубер повернулся и проследил за его взглядом. Дверь домика, того самого, из которого он только что вышел, была открыта. На пороге стоял плотно сбитый Мартин Борман. Может быть, Груберу показалось, а может, и действительно на лице рейхслейтера промелькнула слабая усмешка.

Клокоча от ярости, Грубер отошел от эсэсовца.

«Вы сообщите о результатах расследования прямо мне, а не в Берлин, — сказал Борман. И он же позаботился о том, чтобы Грубер оказался в Волчьем Логове в полной изоляции! Кто-то должен заплатить за эти унижения!..»

Грубер мысленно пробежал список имен, который он составил перед отъездом из Берлина. Список сотрудников, работающих в этом вечно сумеречном болоте. Криста Лундт, секретарша фюрера… Да, он, пожалуй, начнет с нее. Он ей задаст жару!..

— А, Карл Грубер! Добро пожаловать к престолу Всемогущего.

Гестаповец резко обернулся, еще больше помрачнев. Хотя землю запорошил хрустящий снежок, тот, кто его окликнул, приблизился совершенно бесшумно, и это не понравилось Груберу. Когда же он увидел, кто именно к нему обращается, его настроение и вовсе стало преотвратным.

— Гартман?! Интересно знать, долго ли вы тут околачиваетесь?

— Достаточно для того, чтобы обогнать вас, Карл. — Абверовец пристально поглядел на Грубера и закурил трубку. — У вас расстроенный вид. Они, что, не пустили вас в пункт связи?

— Тут что-то нечисто, неужели вы не чувствуете? — сказал Грубер, меняя тактику и стараясь вызвать противника на откровенность.

— Да нет, просто туман окутывает лес, — дружелюбно ответил Гартман. — Он навевает уныние, и вам кажется, что конец света не за горами…

— Вы думаете, мы проиграем войну? — пустился на очередную хитрость Грубер.

Скажи Гартман всего одну фразу, всего несколько слов, в которых отразились бы его пораженческие настроения, — и он окажется в руках у гестапо!

— Это вы сказали, а не я…

— Ей-богу, нам надо сотрудничать, объединить наши усилия и разделить успех, когда мы выполним задание.

Грубер опять юлил, надеясь выудить у Гартмана сведения, которые тот уже успел получить, поскольку приехал раньше. Ведь Гартман — настоящий ас! Грубер был вовсе не дурак и прекрасно знал цену этому спокойному-сероглазому человеку.

— Я так понял, что нам велено работать независимо друг от друга. — В голосе Гартмана звучало сожаление. — Да, не везет нам с этими связистами…

Он повернулся и пошел прочь. Последнее замечание абверовца повергло Грубера в ярость… на что Гартман и рассчитывал. Разъяренный человек совершает тактические ошибки. Подойдя к столовой и взявшись за ручку двери, Гартман мельком посмотрел через плечо. Офицер гестапо входил в домик фройлен Лундт.

— Что вы, черт возьми, вытворяете!.. О Боже! Мне больно! Прекратите!

Криста Лундт в одной ночной сорочке — да и та была расстегнута на груди — потрясенно глядела на Грубера, который злобно выкручивал ей руку.

Войдя без стука в ее домик, он швырнул Кристу на диван. Она как раз собиралась принять душ и прикрикнула на него, когда он вошел.

— А ну-ка повежливее с начальством! — рявкнул на нее Грубер и заломил ей руку за спину. — Ты телка, которая бывает на всех военных советах фюрера? Да или нет? Отвечай!

— Да! — выдохнула Криста.

Всего секунду назад у нее была нормальная жизнь, а теперь этот жирный боров с пронзительными, похотливыми глазками пялился в распахнутый вырез ее рубашки. Она почувствовала себя униженной. Грудь Кристы колыхалась, когда девушка корчилась от боли, и маленькие глазки смотрели на это с огромным интересом.

— А раз так, — продолжал Грубер, не давая ей вырваться, — отвечай: что ты делаешь со своим блокнотом, когда запишешь приказания фюрера и передашь их шифровальщикам и связистам?

— Блокнот лежит в запертом ящике…

— В каком-таком ящике? Где хранится ключ? Кто-нибудь еще умеет тут стенографировать? Сможет разобрать твои каракули?

— Я не знаю…

— По-моему, у вас неправильный подход к девушке, — раздался голос за спиной Грубера.

Гестаповец обернулся, отпустил Кристу и потянулся короткой жирной рукой к пистолету, висевшему под мышкой. Но рука замерла в воздухе. Перед Грубером стоял Гартман: в зубах трубка, шинель расстегнута…

— Так-то лучше, — кротко заметил абверовец. — А то бы я пустил в вас пулю, вы бы даже не успели выхватить пистолет…

— Вы угрожаете офицеру гестапо?

— Нет, я думал, это вы угрожаете мне, — возразил Гартман по-прежнему спокойным тоном. — И у меня есть свидетель…

Гартман повернулся к Кристе Лундт, которая скрестила руки, прикрывая полуобнаженную грудь, и растирала предплечье, на котором виднелись огромные синяки.

— У нас, как вы помните, фройлен, назначена встреча… — Гартман выразительно посмотрел на Кристу. — Для начала вы, пожалуйста, оденьтесь.

Он подождал, пока девушка выйдет из комнаты и прикроет за собой дверь в спальню. После этого вся его кротость вмиг улетучилась.

Гартман подошел вплотную к гестаповцу и мрачно прошипел:

— Ах ты, глупая жаба!..

— Как вы сюда попали? Что это за чепуха насчет какой-то там встречи? — проквакал Грубер.

Входная дверь, ведущая во двор, была закрыта. Гартман бесшумно отворил ее, проник в домик и столь же беззвучно прикрыл. Грубер бесновался из-за того, что ему помешали, и в то же время был потрясен способностью Гартмана передвигаться совершенно беззвучно, словно призрак.

— Отвечаю на первый вопрос, — усмехнулся Гартман. — Я вошел таким же способом, как вы. Отвечаю на второй вопрос: мы с фройлен Лундт договорились встретиться, чтобы я мог ее допросить. У вас совершенно идиотские методы: вы испугали ее, и теперь она, вполне вероятно, будет говорить сбивчиво и путано. Вы, наверное, только и умеете, что бить людей резиновой дубинкой. Но здесь это не сработает…

— Я пожалуюсь рейхслейтеру, что вы вмешиваетесь в мои дела!..

— А что, если я обвиню вас в попытке изнасилования?

— И я, конечно же, подтвержу это обвинение! — откликнулась появившаяся на пороге спальни Криста. Она уже надела блузку с юбкой и заканчивала расчесывать длинные черные волосы. — Вы же застигли его на месте преступления, правда, майор Гартман? Фюрер, между прочим, очень ценит своих сотрудников, так что какие последуют выводы? А?

Гартман был великолепным психологом. Он точно знал, когда надо говорить, а когда нет, потому что именно молчание будет действовать человеку на нервы. На лице Грубера отразилось множество разных эмоций. Он глядел то на абверовца, то на девушку, которая склонила голову набок и презрительно щурилась, то опять на Гартмана…

— Вы оба знаете, что это просто смешно, — прорычал он. — Я лишь хотел вложить ей ума…

— И при этом она была полуголой? В одной ночной сорочке? Буквально минуту тому назад она выключила воду в ванной. Очевидно, собиралась принять душ, когда вы на нее набросились… Я видел, как девушка лежала, распластавшись, на диване, а вы наклонились над ней… — Гартман передернул плечами. — Я сейчас же составлю рапорт, описав все это, а фройлен Лундт подпишет его в качестве свидетельницы. Документ останется в деле. Я ясно выразился?

Грубер схватил шляпу со стола — он бросил ее туда, когда ворвался в дом. Гартман отметил, что руки у него влажные, а на лбу выступили капли пота. Он без лишних слов выбежал из домика и тихо прикрыл за собой дверь. Криста подошла к Гартману.

— Я перед вами в огромном долгу, майор. У меня нет слов, чтобы выразить вам мою благодарность. Грубер — похотливое животное…

— Не надо, не благодарите меня. — Гартман махнул рукой в перчатке.

Когда Грубер ушел, Гартман, как воспитанный человек, вынул изо рта трубку и держал ее в руке.

— Однако я действительно хотел бы задать вам пару вопросов, — продолжал он. — Вы в состоянии сейчас на них ответить? Может, для вас послужит некоторым утешением, что я побеседую прежде всего с вами, а затем обращусь к остальным, в том числе к Борману, Кейтелю и Йодлю…

— Я отвечу вам на любые интересующие вас вопросы. И сейчас вполне подходящее время. Только, может, вы сначала выпьете кофе?

— О, это было бы чудесно!

Гартман снял шинель и фуражку. Девушка пошла готовить кофе, оттуда, где он сидел, ему не было ее видно. Менее умный человек отказался бы от кофе и тут же приступил к допросу, пока Лундт не оправилась от потрясения. Но Гартман всегда стремился к тому, чтобы люди чувствовали себя непринужденно. И в данном случае результат оправдал все его ожидания. «Я перед вами в огромном долгу…»

Когда незадолго до описанных событий Гартман подошел во дворе к Груберу, он нарочно вывел его из себя, чтобы тот проявил свой печально известный, бешеный нрав. Абверовец увидел, что Криста Лундт зашла к себе и, перехватив взгляд Грубера, догадался, кто, очевидно, окажется первой жертвой гестаповца.

Такие люди, как Грубер, имеют привычку запугивать подчиненных, особенно женщин. Как и надеялся абверовец, гестаповский офицер, взбешенный его последним замечанием, отправился прямиком к фройлен Лундт. Дело зашло еще дальше, чем предполагал Гартман: благодаря чистой случайности, Криста собралась принять душ. И теперь абверовец Гартман держал гестаповца Грубера в своих руках.

Но что еще важнее: Криста прониклась к нему симпатией и была готова к сотрудничеству. С этой точки зрения все складывалось удачнее некуда.

— Ну как? Нравится кофе? — спросила через несколько минут Криста.

— Кофе просто великолепный! Я, пожалуй, буду ходатайствовать, чтобы вас перевели ко мне в Берлин. Будете варить мне кофе!

Желая выказать доверие, Криста села рядом с Гартманом на диван. Он достал блокнот и карандаш. Это были и ее «орудия труда», так что Криста восприняла процедуру спокойна.

— Вы такой деловитый, майор, — лукаво прищурилась она.

— Итак, вы готовы ответить на первый вопрос? — Гартман выдержал паузу, улыбнулся и, спросив у нее разрешения, закурил.

Его ласковые глаза внимательно наблюдали за девушкой: как она отреагирует на первый удар.

— Какое впечатление сложилось у вас о подполковнике авиации Линдсее, который утверждает, что прилетел в Бергхоф исключительно ради встречи с фюрером?

В данном случае Гартмана заинтересовал не ответ Кристы Лундт, а настороженность, вдруг появившаяся в ее дружелюбном, открытом взоре.

— Йодль, с тех пор как фюрер вернулся из Смоленска, положение здесь стало невыносимым. Просто невыносимым! Вы меня слышите?

Фельдмаршал Кейтель, не в силах усидеть на месте, метался по кабинету своего коллеги. Йодль, напоминавший хитрой, остренькой мордочкой лиса, понял, что дело худо, едва лишь Кейтель, не постучав, ворвался к нему в домик.

Во-первых, фельдмаршал Кейтель был пунцовый от негодования. Во-вторых, он нервно вертел в руках маршальский жезл, а фуражку со всей силы шмякнул о стол.

Йодль, не такой горячий, как его гость, пристально наблюдал за ним и говорил, взвешивая каждое слово. Он не забывал, что если Кейтелю будет выгодно, он передаст любой разговор фюреру.

— А в чем, собственно говоря, дело? — поинтересовался Йодль.

— Разве непонятно?! Два поганых чужака суют нос во все наши дела…

— Вы имеете в виду Гартмана из абвера и Грубера из гестапо?

«Всегда задавай вопросы. Ничего не утверждай сам. Не выражай своего мнения» — этот урок Йодль усвоил давным-давно, много лет назад.

— А кого же еще?! — вспыхнул Кейтель. — Взять хотя бы этого ублюдка Гартмана, он только что устроил мне допрос! МНЕ! Начальнику Генерального Штаба!

Йодль подавил смешок. Он уже понял, что Гартман гораздо умнее Грубера. И куда опасней! Судя по всему, Гартман нащупал уязвимое место Кейтеля, понял, что тот безумно тщеславен и кичится своим положением.

— Вы протестовали? — все еще осторожно поинтересовался Йодль. От Кейтеля всего можно было ожидать. Йодлю порой казалось, что фельдмаршал нарочно притворяется таким чванливым и ограниченным.

— Да как я мог протестовать? — вскипел Кейтель. — Его уполномочил сам фюрер. А теперь за нас, видно, возьмется Грубер. Жирная свинья!

— Этим типам нечасто удается взять в оборот старших по званию. — Йодль глядел в корень. — Ладно, они сделают свое дело, составят рапорты и уедут отсюда. И мы о них больше никогда не услышим.

— И что за бредовая идея? Будто бы в Волчьем Логове есть шпион…

— Фюрер несет тяжкое бремя…

— Я про фюрера ничего не говорил!

Кейтель взял со стола фуражку, еще крепче сжал в руках жезл, метнул на Йодля сердитый взгляд и вышел, хлопнув дверью. Когда он упомянул про советского шпиона, лицо Йодля осталось по-прежнему бесстрастным. Но теперь он медленно сел и начал барабанить пальцами правой рукой по столу, словно выстукивая «морзянку»…

Кейтель сказал правду. Обстановка в замкнутом мирке Волчьего Логова накалилась. Здешний климат вредно действовал на здоровье: в густых сосновых чащах попадались не только озера, но и болота. Мало этого! Жуткий, коварный, стелющийся туман окутывал деревья и нагонял тоску. А теперь еще все в Волчьем Логове заразились шпиономанией…

Йодль заметил, что после появления Гартмана и Грубера взаимоотношения людей резко переменились. В воздухе, подобно серому туману, витало недоверие. Разговоры стали натянутыми и осторожными. Йодль был уверен, что это Гартман, который явно умнее Грубера, создает такую атмосферу. Видимо, надеется, что шпион не выдержит, что такая обстановка окажется для него невыносимой…

НЕВЫНОСИМОЙ? Странно, что именно это слово пришло ему в голову. Именно его употребил Кейтель, возмущаясь поведением Гартмана. Йодль посмотрел на часы. Скоро полдень. Пора на военный совет.

Он встал, надел фуражку, одернул мундир и погляделся в зеркало, висевшее на стене. Фуражка, как обычно, сидела набекрень. Йодль старался, чтобы его внешний вид всегда оставался неизменным. Фюрер не любил перемен в облике и повадках окружающих. Сегодня им предстоял важный день: Йодль подозревал, что Гитлер ознакомит их с новой диспозицией войск на Восточном фронте.

Это случилось в тот же день, когда Кейтель посетил Йодля, только вечером. В глухой чаще, в клубах тумана, над тайником склонилась загадочная фигура.

Поваленные деревья, прикрывавшие вход в тайник, уже были убраны, и стал виден мощный радиопередатчик. При свете маскировочного фонаря — ночь была безлунной — пальцы опытного радиста отстукивали последние буквы донесения, которое начиналось со слова «Вагнер». Это означало, что речь пойдет о расположении войсковых частей. Если бы донесение касалось передвижения Люфтваффе, то в начале шло бы слово «Ольга».

Склонившись над тайником, фигура, похожая на призрак в туманной ночи, поглядела на освещенный циферблат своих наручных часов и выжидательно замерла. Маловероятно, что из Швейцарии в Восточную Пруссию поступит ответный сигнал. Но если это все же произойдет, то в течение двух минут, не позже. Прошло сто двадцать секунд, которые показались таинственному радисту целой вечностью. Рука незнакомца потянулась к кнопке выключателя. И тут рация вдруг заработала.

РАФС… Позывные Люси! Незнакомец дождался-таки ответа! Зажав фонарь под мышкой, он держал наготове блокнот и карандаш, собираясь записать точки и тире зашифрованного послания. Оно оказалось очень коротким.

Радист выключил радиопередатчик, положил на место поваленные деревья, встал, схватил ветку и запорошил свежим снежком следы.

Пройдя чуть-чуть по тропинке — тонкий лед трещал под его каблуками, — радист снова остановился, на сей раз у большого дерева, сунул руку в дупло и вытащил шифровальную книгу в водонепроницаемой обертке. Присев на корточки, радист зажег фонарь и расшифровал послание, потом положил книгу обратно в дупло и исчез в тумане. В руках он держал смертный приговор.

«Ликвидируйте англичанина», — передали ему из Швейцарии.

В далеком Люцерне Рудольф Ресслер учащенно заморгал, сидя возле кухонного шкафа, где он обычно прятал радиопередатчик. Ему казалось, что сегодня очень влажно. Рудольф закрыл крышку, выключил передатчик и обернулся, заслышав шаги.

— Ах, это ты, Анна.

— А кто ж еще?! — ободряюще улыбнулась высокая, энергичная женщина. — Вот, выпей кофейку. Я смотрю, у тебя очки запотели. Дай-ка их сюда.

Ресслер встал, захлопнул дверцу шкафа и, держа в руках листок бумаги, прошел вслед за женой в комнату. Все еще в каком-то одурении он сел за стол, накрытый скатертью, и принялся пить кофе маленькими глоточками. Анна энергично протирала его очки.

— Меня не перестают поражать донесения Дятла. Кто бы это мог быть? — задумчиво протянул Рудольф.

— Лучше нам ничего о нем не знать. И к счастью, мы никогда не узнаем. Держи свои очки. Слушай, а почему ты вспотел? Сегодня такая холодная ночь.

— Из Москвы прислали шифровку для Дятла. Я передал ее сразу же, после того как получил его последнее сообщение о передвижении немецкой армии, и переправил его дальше, Казаку. Мне незнаком шифр, который использовал Казак для связи с Дятлом, так что я понятия не имею, о чем говорится в его послании.

Анна нахмурилась. Неожиданный поворот событий встревожил ее, но она постаралась не подать виду.

— Мы впервые получаем сигнал из Москвы. Нам казалось, что связь будет односторонней, что только Дятел будет передавать сообщения в Москву…

— Нет, нас предупреждали, что и такое может случиться, — напомнил ей Ресслер. — Мы договорились о позывных и о прочих необходимых вещах. Но то, что произошло, нарушает наше соглашение со швейцарской разведслужбой. Мы уверяли их, что связь будет односторонней, и теперь я не понимаю, как поступить с этим последним сообщением. Швейцарцам это может не понравиться…

— Ты хочешь сказать, что нам не стоит отдавать им послание Казака?

— А как бы ты поступила на моем месте? — спросил Рудольф, став вдруг похожим на боязливого спаниеля.

— Забудь об этом сигнале! — решительно заявила Анна. — И ничего не говори швейцарцам.

— Что бы я без тебя делал, Анна?!

— Волновался бы с утра до ночи!

— А куда ты сейчас собралась?

— Да никуда, просто хочу позвонить в разведслужбу, чтобы они прислали курьера за посланием Дятла. — Анна махнула рукой, прогоняя мужа из комнаты, и сняла телефонную трубку. — Ты лучше иди, чтобы курьер тебя не увидел. Ложись, милый, отдохни!

Кремлевскую стену запорошило снежком. В два часа ночи в древней крепости царила тишина. Лаврентий Берия деловито протирал пенсне, ожидая, когда откроется дверь в дальнем конце мрачной комнаты. Сзади раздраженно переминался с ноги на ногу генерал Жуков в великолепном мундире.

— Добрый вечер, товарищи! Или, лучше сказать, доброе утро? Ведь уже за полночь, и впереди новый день, полный важных событий. Так что давайте не будем терять времени.

Говорящий вышел из полутьмы. Это был Сталин. Генералиссимус любит, заметил про себя Берия, наскакивать на людей неожиданно.

Невысокий грузин с высохшей левой рукой и хитрыми глазами держал в здоровой правой руке один из проклятых листков.

— Донесение Дятла, — догадался Берия. Он ненавидел агентов, которых не мог контролировать.

— Выскажите ваше мнение, генерал! — потребовал Сталин. — Это новые сведения о дислокации немецких частей…

Берия моргал, нацепив пенсне, лицо его было бесстрастно. Начальника НКВД вполне устраивало, что мишенью оказался Жуков. Сталин был сегодня в очень опасном расположении духа. Мягкий голос, кошачьи повадки… Словно кошка, играющая с мышкой…

Жуков прочел донесение и, как всегда, сказал то, что думал:

— Этот агент знает свое дело. Сведения о дислокаций немецкой армии полностью совпадают с моими представлениями о расстановке сил противника. Информация о резервах немцев, очевидно, тоже точна. А раз так, то я предлагаю атаковать фашистов, не дожидаясь оттепели. Мы захватим их врасплох…

— Вы можете гарантировать великую победу? — спросил Сталин и пощипал усы, искоса глядя на советского генерала.

— В войне не бывает гарантий…

— Тогда лучше еще немного подождать… пока мы не будем уверены в Дятле, в том, что он не марионетка…

— Много бы я отдал, чтобы узнать, кто такой Дятел! — не выдержал Жуков. — И сколько лет мы еще будем выяснять, марионетка он или нет?!

Берия затаил дыхание. Он боялся посмотреть и на того, и на другого. Сейчас, сейчас Сталин отдаст приказ арестовать Жукова! Наступила зловещая тишина, которую нарушало только мерное тиканье напольных часов, стоявших у стены: этим часам было уже лет двести.

— Идите-ка к себе в штаб, — спокойно велел Сталин. — И воздержитесь пока что от нападения. Будем применять, как и договорились, оборонительную тактику.

Он подождал, пока Жуков выйдет из комнаты, и подозвал начальника НКВД. Усевшись, Сталин достал трубку, закурил с решительным видом и изучающе взглянул на Берию, который незаметно вытер о колени вспотевшие ладони.

— Когда-нибудь, Берия, мы окоротим этих зарвавшихся генералов. Но сейчас они нам нужны, чтобы выиграть войну. Усиль наблюдение за Жуковым.

В Лондоне на Райдер-стрит полковник Браун притворялся, что думает вслух. На самом деле ему хотелось понаблюдать за реакцией своего подчиненного. Уэлби убирал в сейф какие-то досье, собираясь уходить.

— Некоторые люди интересуются, нельзя ли нам как-нибудь договориться с немцами… — Браун помолчал. — Кстати, когда вы недавно были в Мадриде, та сторона ни на что подобное не намекала?

— Нет, что вы! — торопливо солгал Уэлби.

— Да я просто подумал… — Браун успокоился и кивком попрощался с Уэлби, который незамедлительно покинул кабинет.

Дело в том, что у Уэлби была назначена на тот вечер встреча с Савицким. Агенты любят, когда им есть о чем доложить начальству. Поэтому Уэлби преподнес Савицкому случайное замечание Брауна в качестве нового направления английской политики.

— Оказывается, Линдсей — эмиссар Черчилля, он поехал с предложением о мире, — сказал Уэлби во время короткого разговора с Савицким. — Меньше двух часов назад Браун пытался выяснить у меня, что я думаю по этому поводу.

Вернувшись в советское посольство на Кенсингтон-Палас-Гарденз, Савицкий опять составил шифровку, предназначавшуюся лично Казаку, и отнес ее в подвал, в комнату шифровальщиков. Через три часа Сталин прочитал донесение и второй раз за ночь «посоветовался» с Берией.

— Положение в ставке Гитлера усложняется, — сказал Сталин, когда его подручный прочитал донесение.

— Усложняется? — переспросил Берия.

— Да, усложняется, — многозначительно произнес Сталин. — Ведь у нас там Дятел, а он, вполне вероятно, сейчас один из самых ценных наших агентов. И надо же — туда заявился этот англичанин! Наверно, он тоже ловкий шпион. Я думаю, он за фашистов. Представляешь, если он обнаружит Дятла? Мы должны помешать этому любой ценой.

— Разумеется! — подобострастно кивнул Берия. — И решение «как» напрашивается само собой.

— Мы пошлем Дятлу приказ…

Таким образом и появилась на свет шифровка, которую передал Дятлу Рудольф Ресслер по кличке «Люси».

«Ликвидируйте англичанина. По понедельникам его будет ждать у собора Божьей Матери в Мюнхене агент союзников…»

 

Глава 15

— Это безумие! Я же хотел, чтобы за фюрером… на почтительном расстоянии, конечно, но все равно следовали телохранители! Но он не разрешил и отправился в лес вдвоем с англичанином, без охраны!

Мартин Борман не мог усидеть на месте и расхаживал взад и вперед до домику Кристы Лундт. Она неподвижно сидела на стуле возле входной двери. Криста рассчитывала, что если Борман начнет к ней приставать, та ей удастся спастись бегством.

Борман продолжил свою тираду:

— Единственный, кто может сейчас защитить фюрера, это его собака Блонди…

Борман — он аж взмок от волнения — помолчал и устало махнул рукой.

— Как вы думаете, что там сейчас происходит?

— Думаю, фюрер произносит монолог. А подполковник авиации слушает. Я уверена, что все нормально.

Пятнадцать минут назад Криста присутствовала при необычайном событии. Сидя с Линдсеем на диване, они говорили о том, что, с тех пор как Гартман и Грубер начали каждый свое расследование, обстановка в Волчьем Логове накалилась.

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге Молча вырос фюрер, державший на поводке собаку. Гитлер был в шинели и фуражке. Он пристально посмотрел на Линдсея и Кристу, которые поспешно вскочили с дивана.

Затем Гитлер отрывисто бросил:

— Наденьте пальто, подполковник. Нам надо поговорить. Мы пройдемся по лесу и побеседуем. Там нас никто не сможет подслушать…

Ошеломленный Линдсей надел пальто и меховую шапку-ушанку, которую ему раздобыл Гюнше, судя по всему, взявший англичанина под свое покровительство. Линдсей прошел вслед за фюрером по двору и миновал первый контрольно-пропускной пункт.

Теперь они уже прошли через третий пункт и шагали рядом по широкой дороге, уводившей их вдоль минных полей в занесенный снегом сосновый бор. Было сыро, и холод пронизывал до костей. Путников окутывала густая тишина, вызывавшая чувство страшного, нечеловеческого одиночества.

Наконец фюрер заговорил:

— По-вашему, в Лондоне есть люди, ратующие за мир, но они пока не в состоянии скинуть Черчилля. В Лондоне, что, все с ума посходили? Они не понимают, что случится, если моя великая миссия на Востоке потерпит крах? Орды коммунистов заполонят Европу. Великобритания и Америка столкнутся с безжалостным врагом, который будет стремиться только к тому, чтобы их уничтожить. Они никогда уже не будут жить в мире. Даже если удастся на некоторое время заставить Советы признать раздел Европы, вас все равно будет терзать страх… страх, что рано или поздно эти варвары, азиаты-коммунисты, окрепнут и победят вас! И тогда Европа опять погрузится во мрак. Америка окажется в изоляции. Проникновение коммунистической заразы в Китай и Японию будет лишь делом времени. Я один, один стою между Западом и варварами…

— В высших сферах Лондона и Вашингтона есть люди, которые это понимают, — ответил Линдсей, внимательно следя за выражением лица собеседника и стараясь уловить малейшее изменение интонации в бурном потоке речи.

— О Господи, но почему тогда они бездействуют?

— Пока что у них нет власти, — твердо произнес Линдсей. — Великая победа Германии на Востоке поможет…

— Она не за горами! Говорю вам, она не за горами! — воскликнул Гитлер, и его голос не смог заглушить даже туман. — Подождите до лета! Лето сорок третьего года будет поворотным моментом истории!

Голос и манеры фюрера резко изменились. Он вдруг спокойно, дружелюбно произнес:

— Ваш дядя, герцог Дункейт, прислал вас как эмиссара этой мирной коалиции, да? Я сразу это почувствовал, интуитивно, едва лишь узнал о вашем появлении.

Гитлер сам ответил на свой вопрос. Линдсей быстро научился уму-разуму. Он понял, что высовываться надо как можно меньше. Немецкий лидер был сам себе голова и ждал от окружающих только подтверждения своих мыслей. Линдсей видел, что Гитлер прекрасно обо всем осведомлен. Натягивая поводок, чтобы удержать собаку, фюрер продолжал:

— У меня есть несколько мирных предложений, которые я передам вам для Черчилля и других ваших друзей. Если мы прекратим враждовать, я отведу войска из Франции, Бельгии и Голландии… короче, из всей Западной Европы. А вы за это позволите мне разделаться со Сталиным и его мерзкой идеологией. Американцы ничего не смогут поделать без поддержки Великобритании и без использования вашего острова как военной базы…

— Черчилль, вполне вероятно, заинтересуется подобным предложением, — сказал англичанин. — Его самого уже беспокоит тo, что Красная Армия может далеко продвинуться в Европу…

— Мы должны детально разработать все эти предложения. Я поручу это Риббентропу. Пусть хоть чем-то оправдает свое содержание, — язвительно заметил фюрер. — Как жаль, что лорд Галифакс назначен послом в Вашингтоне. Он был один из лидеров вашей мирной партии. Разве не так?

— Подумать только, — осторожно заметил Линдсей, — что, когда Чемберлену пришлось подать в отставку, он предложил пост премьер-министра тому же Галифаксу. Если бы вам пришлось иметь с ним дело после Дюнкерка…

— Англия и Германия должны объединить свои усилия и двинуться крестовым походом на большевиков. И тогда Москвы уже не существовало бы! Я атаковал Францию только ради того, чтобы обеспечить себе тылы перед массированным наступлением на Сталина. Но, похоже, никто не понимает, почему я так действовал.

Гитлер умолк, предаваясь тяжким раздумьям. Несколько минут они шли молча. Местами дорога заросла мхом и была топкой, как будто они шли краем болота. В нос ударял густой запах сосновой хвои.

Они собрались повернуть обратно. Гитлер заговорил снова, но тут вдруг раздался выстрел. Линдсей увидел, что пуля угодила в ствол справа от тропинки. На землю упали хлопья снега. Гитлер стоял слева от Линдсея.

Англичанин торопливо произнес:

— Фюрер, пожалуйста, возвращайтесь поскорее в Волчье Логово! А я попытаюсь найти убийцу.

— Трусливая свинья! Даже стрелять как следует не умеет…

Не прибавляя шагу, подняв плечи и сразу став похожим на марионетку, Гитлер пошел по направлению к дому. После того как фюрер скрылся вдалеке, Линдсей простоял еще минут пять неподвижно: он прислушивался. Гитлер решил, что покушение было на него. Но Линдсей правильно угадал, что убийца целился не в фюрера, а в него. Пуля пролетела слишком далеко от немецкого вождя.

На первом же контрольно-пропускном пункте Линдсея арестовали.

«За соучастие в покушении на фюрера…»

Криста Лундт подошла к домику, в котором держали арестованного Линдсея. В руках у нее был поднос с накрытыми судками. Эсэсовец с автоматом загородил ей проход.

— Сюда нельзя. Герр Грубер…

Криста с холодным презрением поглядела на эсэсовца. Ее голос звучал резко и отрывисто.

— Я принесла ему обед. Таков приказ фюрера! Или вы хотите оказаться на Восточном фронте? Если через пять минут вы не уберетесь с моего пути, то…

Охранник заколебался. На его лице была написана нерешительность. Криста медленно повернулась к двери. Эсэсовец моментально отпрыгнул в сторону. Его так напугало упоминание о России, что он даже забыл осмотреть судки, стоявшие на подносе. Криста велела ему отворить дверь.

— Какие у вас свинские манеры! — прошипела она. — А ну-ка закройте за мной эту проклятую дверь!

Линдсей лежал на диване и читал газету. Увидев Кристу, он вскочил и расчистил на столе место для подноса. Криста села на диван и тихо сказала:

— Ешьте, пока не остыло. Что за чепуху болтают? Якобы вы покушались на жизнь фюрера…

— Да это все ублюдок-гестаповец. — Линдсей снял с судков крышки. Телятина с картошкой! Он умирал от голода. Линдсей принялся есть, в промежутках объясняя: — Грубер заявил, что, пока я был в лесу, он обыскал мою комнату. Теперь он демонстрирует несколько копий последних военных директив и заявляет, что нашел их у меня под матрацем в спальне. Лучшего тайника, конечно, не сыскать!

— Последние директивы? Но я могу доказать, что это ложь. Вы должны были бы иметь доступ к копировальному устройству…

— Это еще не все. Кстати, телятина очень вкусная. — Линдсей положил в рот еще кусок.

В руководстве, которое он изучал на Райдер-стрит, инструкция номер один гласила: «Не пренебрегайте возможностью поесть…»

— Грубер утверждает, что я заманил фюрера в ловушку, где на него было совершено покушение, — добавил Линдсей.

— А фюрер в этом сомневается! — перебила его Криста. — Грубер хотел немедленно отправить вас в Берлин. Но фюрер сказал: «Нет». Максимум, что он позволил Груберу, — это держать вас взаперти, пока не кончится расследование.

— Есть и еще кое-что. — Линдсей утер рот салфеткой, которую принесла Криста, и посмотрел ей в глаза. — Вам лучше это знать. Грубер пытается выдать нас за сообщников. Он послал в Берлин запрос с требованием прислать ваше полное досье.

— О Боже!

Кровь отлила от лица Кристы. Она схватила себя за запястье, защелкивая невидимые наручники. Наливая себе кофе из железного кофейника, Линдсей глядел на нее по-прежнему настороженно. Потом небрежно спросил:

— А что, в вашем досье есть какой-нибудь компромат?

— М-м… Грубер может кое-что истолковать не в мою пользу. — Криста быстро взяла себя в руки. — Там есть сведения о людях, которых я когда-то знала… потом они попали под подозрение… уже после того, как я прошла последнюю проверку. Особенно это касается моего бывшего жениха Курта. Его отправили на Восточный фронт. Никто не знал, что он мой жених… Все считали нас просто хорошими друзьями.

— Людей, о которых вы говорите, подозревали в связях с подпольщиками? И Курта тоже?

Криста кивнула. Она была абсолютно спокойна: так ведут себя люди, впадая в полное отчаяние.

— Теперь вы знаете, почему мне надо бежать. Я ведь проходила последнюю проверку давным-давно…

— Что ж, ситуация в Волчьем Логове непростая, — заметил Линдсей. — А сложные ситуации можно использовать в своих целях. Что вам известно о Густаве Гартмане? В этом абверовце есть что-то странное. Если склонить его на нашу сторону, он может нейтрализовать Грубера: гестапо ненавидит абвер, и это чувство взаимно. К тому же Гартман гораздо умнее Грубера…

— Не понимаю, как можно заставить Гартмана помогать нам? — От ощущения собственного бессилия Криста начала раздражаться.

«Либо она — величайшая в мире актриса, — подумал Линдсей, — либо говорит правду».

— Как бы там ни было, — озабоченно добавила Криста, — у вас тоже положение… незавидное…

— В подобной ситуации фюрер бы сказал: «Пора бы фортуне нам подфартить», — заметил англичанин.

Меньше чем через час Криста вернулась, осторожно закрыла за собой дверь, оглянулась по сторонам и, сделав Линдсею знак молчать, осмотрела другие, плотно закрытые двери.

— Мы тут одни, — сказал Линдсей.

— Тогда слушайте! У меня потрясающие новости!.. — Позабыв про осторожность, Криста подбежала к Линдсею и села рядом с ним на диван.

Схватив его за руки, она прошептала ему на ухо:

— Фюрер только что принял неожиданное решение! Все, в том числе Борман, были потрясены. Он иногда так поступает, чтобы сбить с толку своих приближенных… ну, и в целях безопасности. Ян, мы срочно уезжаем в Оберзальцберг! Гитлер решил временно перебазировать свой штаб в Бергхоф!

— Что значит «срочно»? — уточнил Линдсей.

— Через два часа. Тут ведь рядом железная дорога.

— Я видел…

— Поезд уже пришел. О, Ян, это так потрясающе! Вы тоже поедете с нами. Фюрер рассматривает вас как возможного посредника между собой и миролюбивой партией Европы… Помните, вы сказали, что фортуна должна нам подфартить?

Сидя рядышком на диване, они ощущали какую-то необычайную близость. Узнав о том, что возникла возможность покинуть Волчье Логово, оба испытали огромное облегчение и неожиданно утратили контроль над собой. Однако Линдсей все же сделал последнюю попытку сосредоточиться на практических вопросах.

— А когда из Берлина пришлют ваше досье?

— Самое раннее — завтра. В том отделе работает моя подружка. Она постарается протянуть как можно дольше…

— Ну, и когда досье доберется до Бергхофа?

— Через пять дней после нашего отъезда отсюда. Грубер, кстати, отправляется вместе с нами. — Голос Кристы потускнел.

«Да, это лишь временная отсрочка», — подумал Линдсей. Теперь он был почти уверен, что Криста говорит искренне. А ведь она может связать его с антинацистски настроенными немцами…

— Не надо так тревожиться. — Ничего больше Линдсей сказать не отважился.

Криста до сих пор держала его за обе руки. Она медленно наклонилась к нему, и ее губы коснулись его губ… Сперва чуть-чуть… потом все более страстно… наконец, Крйста — обвила Линдсея руками за шею и впилась в его губы жадным поцелуем, тесно прижимаясь к нему своей красивой грудью. Девушка отклонилась назад, легла на диван и притянула Линдсея к себе; у нее оказались на удивление сильные руки. Объятия становились жарче… Линдсей нашарил левой рукой на боку Кристы застежку юбки и быстро расстегнул пуговицы.

— Да, да, да! — горячо прошептала она.

Криста так отчаянно прижималась к нему, словно он был ее единственным спасением. Линдсей поспешил положить этому конец.

— Сюда в любой момент могут зайти…

После ухода Кристы Линдсей распечатал пачку сигарет, которую она оставила ему на прощание. Прикуривая, он думал одновременно об уйме вещей. Но все же постарался навести хоть какой-то порядок в своих мыслях.

«В Бергхоф… поездом». Очевидно, пункт назначения — Зальцбург, а затем автоколонной по горам в Бергхоф… Зальцбург! Это ведь по той же ветке, что и Мюнхен…

Мюнхен! Там ждет его встреча с таинственным Пако, которому поручено переправить его через границу с Швейцарией. Единственное, что нужно, это сыграть на вражде гестапо и абвера, чтобы они строили друг другу козни. Так это же детские шалости! Надо только постараться. Мысли Линдсея перескакивали с одного на другое, когда он упаковывал чемодан, который принесла ему Криста.

Правда, ему все же удалось найти ответ На два вопроса, которые поставили перед ним на Райдер-стрит. Однако недавняя прогулка по сосновому бору потрясла Линдсея. У него возникло полное впечатление, что фюрер играл роль… Роль фюрера!

С одной стороны, это вроде бы настоящий Гитлер, человек, с которым Линдсей долго беседовал в Берлине до войны. Но его жесты, походка, выражение лица — все было слегка утрированным. Как у актера, который переигрывает. Линдсей никак не мог оправиться от потрясения. Он был убежден, что видел двойника…

По-прежнему пребывая в некоторой прострации, Линдсей щелкнул замками чемодана. И тут кто-то легонько постучал в дверь. От неожиданности англичанин чуть не потерял равновесие.

— Кто это? — спросил он.

— Гартман.

— Входите.

Линдсей держался и говорил уверенно, даже вызывающе; он совсем не походил на человека, которого обвиняют во всех смертных грехах. Сероглазый немец вошел в комнату, закрыл за собой дверь и посмотрел на чемодан.

— Я вижу, вы приготовились к долгому путешествию…

— Сколько оно займет времени? И ради бога, объясните мне, куда мы отправляемся? Из болот Восточной Пруссии в Баварские Альпы, да?

— Это секретная информация. Знаете, мне очень хочется выяснить, зачем все-таки вы предприняли рискованное путешествие в Бергхоф. Я уверен, что это никому толком неизвестно. И тем не менее…

— Но здесь нет никакого секрета! — пожал плечами Линдсей, подождав, пока абверовец усядется поудобней на диване. — Я приехал только для того, чтобы способствовать установлению связей между фюрером и некоторыми влиятельными людьми в Великобритании, которые видят в России реальную угрозу…

Немец положил ногу на ногу, вынул трубку, раскурил ее и примял табак указательным пальцем. Он медлил с ответом и не сводил с англичанина глаз. Линдсей почувствовал, что с ним беседует самый опытный следователь Третьего рейха.

— Кстати, кто эти влиятельные люди, о которых вы упомянули? — как бы мимоходом поинтересовался Гартман.

— А вот это уже секретная информация. Спросите у фюрера…

Отвечать следует кратко. Не распространяться ни о чем, а главное, не вступать с Гартманом в непринужденную беседу. Нельзя позволить ему заманить себя в ловушку! С виду немец — человек доброжелательный, он больше похож на умного служащего, а не на члена одной из самых зловещих организаций гитлеровской Германии.

— Какая чепуха, что вы якобы замешаны в покушении на фюрера!

Гартман выдержал паузу, давая англичанину возможность отреагировать. Но Линдсей молча закурил еще одну сигарету из пачки, подаренной ему Кристой.

— Вы, по-моему, в хороших отношениях с Кристой Лундт, — заметил Гартман, неожиданно переменив тему.

— Наверное, ей интересно общаться со мной, потому что я — англичанин…

— Она очень привязалась к вам. Мне стало известно, что до вашего приезда она жила очень замкнуто.

— Не знаю, может быть…

Гартман встал и, улыбнувшись, произнес:

— Мы с вами ходим вокруг да около… У меня сложилось впечатление, что вы прекрасно подкованы и умеете уклоняться от любых вопросов.

— А вы разве не осторожничали бы, если б вокруг рыскали люди, подобные Груберу? — вспыхнул Линдсей. — Нет, я, конечно, не равняю вас с гестаповцами…

Теперь настала очередь англичанина следить за реакцией собеседника. Гартман умолк, выбивая трубку, и поглядел на Линдсея из-под кустистых бровей. Казалось, между ними происходит какой-то немой диалог.

— Ладно, мы еще побеседуем в Бергхофе. — Гартман выпрямился и поправил ремень, которым была подпоясана его шинель. — Вы, значит, общались с фюрером до войны?

— Да, мы встречались в Берлине…

— Как постороннему человеку вам не кажется, что в Волчьем Логове какая-то странная атмосфера?

— Да, она стала странной. После вашего приезда… и после появления Грубера…

— Здесь царит недоверие, люди косо поглядывают на тех, кого знали многие годы… Похоже, измена затаилась в самых верхах?

— Вам должно быть об этом известно больше, чем мне.

— Неужели?

Гартман — он уже подошел к порогу — обернулся, держась за ручку двери. Лицо его вдруг посуровело, он пристально поглядел на англичанина и, расправив плечи, быстро проговорил:

— Неужели? Подполковник, вы же не дурак! Я только что приехал сюда, а вы тут торчите уже целых две недели! Фюрер, как говорится, чувствует все кончиками пальцев… у него удивительный нюх на опасность, когда еще никто ни о чем не подозревает. Правда, без ложной скромности, должен признаться, что и я обладаю этим даром… в какой-то мере. Только вот вопрос: действительно ли здесь затаился советский шпион или…

Абверовец сделал несколько шагов навстречу Линдсею и раздельно произнес:

— Или я чувствую нечто другое, но не понимаю, что именно? Вы прилетели сначала в Бергхоф и только потом оказались в Волчьем Логове. Что вам тут бросилось в глаза? Помогите мне, подполковник! Я могу вам пригодиться в качестве союзника…

— Но я понятия не имею, о чем вы говорите! — без тени колебания ответил Линдсей.

— Ладно. Но предупреждаю: мы еще поговорим.

Поезд фюрера, забавно названный «Америка», несся вперед на большой скорости. В конце коридора из открытого окна — или двери — пахнуло холодом, и Линдсей увидел смутный силуэт стройной девушки. Он сорвался с места и побежал туда. Ему показалось, что это Криста.

Они ехали по горам… От Растенбурга, расположенного в Восточной Пруссии, их уже отделяло много часов пути. Время близилось к полуночи. В поезде соблюдалось затемнение, и коридор слабо освещался голубыми лампочками, которые отбрасывали призрачный, неяркий свет. Во всех купе занавески задернуты. Пассажиры спали.

Однако Линдсею не спалось, поэтому-то он и смог заметить в окошке, выходившем в коридор, знакомую девичью фигурку, которая проскользнула мимо его купе. Тихонько приоткрыв дверь, Линдсей тут же снова затворил ее. Девушка шла, крадучись, и это возбудило его любопытство. Но теперь он не на шутку встревожился.

Мороз пощипывал лицо. В холодном воздухе кружились снежинки. Линдсей подозревал, что они едут по Чехословакии, вероятно, где-то в Татрах. В коридоре не было ни души… если не считать призрачного силуэта. А в самом конце коридора виднелась РАСПАХНУТАЯ ДВЕРЬ!

Криста Лундт застыла в дверном проеме; одной рукой она вцепилась в поручень, а другой придерживала дверь. Криста так пристально вглядывалась в темноту, что не заметила Линдсея. Ее замершая фигура напугала англичанина, и он понял, что она вот-вот вывалится из вагона…

Он подбежал к девушке. Криста наконец увидела Линдсея и шагнула в пустоту… Он схватил ее за руку, рванул на себя и отшвырнул к противоположной стенке. Затем дотянулся до тяжелой двери и рывком захлопнул ее. Зажатая в углу между туалетом и тамбуром Криста пыталась открыть другую дверь. Линдсей грубо схватил ее обеими руками.

— Криста! Что за дура! Ты что, пыталась покончить с собой?

— Ян! — Криста облегченно вздохнула, ее трясло. — Я думала, это Гартман. Мне нужно бежать, пока Грубер не получил мое досье из Берлина. Но на каждой станции полно охранников. Я могу выпрыгнуть на ходу…

— Давай зайдем сюда. — Линдсей открыл дверь в туалет. — А то по коридору периодически ходят часовые. Тут тесновато, но что поделаешь?

Линдсей запер дверь изнутри. Внизу, под ними, раздавался мерный, убаюкивающий стук тяжелых колес. Линдсей посадил Кристу на опущенную крышку унитаза и при слабом мерцании голубой лампы обмахнул с её пальто и шапки снег.

На Кристе были кожаные сапоги до колен, шуба и меховая шапка-ушанка. Тепло, исходившее от радиатора в соседнем купе, попадало в туалет, и упавший на пол снег тут же начал таять.

— Признавайся, — потребовал Линдсей, — что ты собиралась делать? Я было подумал, что ты хочешь покончить с собой… поезд ехал так быстро…

— Когда я добралась до двери и открыла ее, он еле полз, — с горечью в голосе произнесла Криста. — Но потом резко рванулся вперед. Когда ты подошел, мне показалось, что это Гартман, и я решила рискнуть… Все равно скоро пропадать.

Линдсей пытливо вглядывался в ее лицо с тонкими чертами и вызывающе вздернутым подбородком. С этой девушкой он не так давно занимался любовью… И между прочим, все, что она говорила, подтверждалось фактами. Линдсей теперь вспомнил, как было дело.

Поезд действительно еле полз, когда Криста проходила мимо окошка, они тогда взбирались на гору. Потом он встал, приоткрыл дверь купе, и вдруг поезд резко набрал скорость. Они поднялись на вершину, и дорога пошла вниз.

Казалось, Криста — она тоже внимательно наблюдала за Линдсеем — прочитала его мысли.

— Я как раз распахнула дверь, и тут проклятый поезд ринулся вперед. Но если б я выпрыгнула сразу, все было бы хорошо, я очень тренированная.

— Да, я только что смог в этом убедиться, — вставил Линдсей.

— Нет, я серьезно! — оборвала его Криста. — Но ты же знаешь, как бывает в таких ситуациях? Человек замирает в нерешительности, начинает колебаться. По крайней мере, я заколебалась. А поезд к тому времени уже мчался на всех парах. Я надеялась, что он опять притормозит. Мы недалеко от австрийской границы, а раз мой родной язык — немецкий…

— Ты сошла с ума, понятно? На улице мороз! Лучше подожди, когда мы доедем до Бергхофа. Значит, через сколько дней, по-твоему, досье окажется в жирных лапах Грубера?

— Минимум через три дня… это если его срочно передадут.

— Тогда мы должны бежать, не дожидаясь, пока эти три дня пройдут…

Линдсей молился, чтобы не ошибиться. Он глядел на Кристу, словно ученый в микроскоп. Последними словами он себя выдал. Если она работает на Грубера — хотя, конечно, тут один шанс из ста, — то у него остается единственный выход: задушить ее и сбросить труп с поезда, который понесется дальше, по забытой Богом глуши.

Линдсей почувствовал, что у него вспотели ладони. Они будут скользить, когда он попытается стиснуть эту стройную, очаровательную шейку. Придется стукнуть девушку головой о вертикальную трубу, возле которой она сидит. О Господи…

— Значит, я не ошиблась насчет тебя? И ты можешь мне помочь?..

Что таится за ее слезами? Облегчение, изумление, неимоверная усталость? Линдсей не знал, но в глазах Кристы действительно стояли слезы. Потом она, скрипнув зубами, сунула руку под пальто, достала платок и утерла их. И все же даже это может оказаться притворством.

— Зачем тебе бежать? — сурово спросил Линдсей. — Говори правду, хватит играть словами! Мне нужна только правда, как на духу!

— Они могут узнать про мою связь с антинацистским подпольем. Курта подозревали. Поэтому и послали в Россию. Но про меня никто не знал. — Криста говорила отрывисто, очевидно, не оправившись от потрясения. И при этом не сводила с него глаз.

Удивительно, — подумал Линдсей, — даже когда женщина находится во власти бурных эмоций, она способна посмотреть на себя со стороны и оценить, какое впечатление это производит на мужчину.

Вновь засомневавшись в ее искренности, Линдсей попробовал копнуть глубже.

— Значит, говоришь, ты была связана с антинацистским подпольем?..

— Я пришла к ним после смерти Курта. Не то чтобы я успела серьезно поработать…

— И все-таки что ты успела сделать? Какое это подполье? Коммунистическое?

Криста перепугалась.

— О Боже, конечно, нет! Я говорю о людях генерала Бека… о военных. Беку подчас удается прислать в Волчье Логово своих людей. Они всегда подробно интересуются системой охраны…

— Ты вполне можешь оказаться советской шпионкой, — сурово заявил Линдсей.

— Господи, да ты нацист! Ты меня выдашь…

— Помолчи минутку и дай мне подумать. Никто тебя никому не выдаст.

Линдсею предстояло принять самое трудное решение в своей жизни. Он мог доверять Кристе. Она будет неоценимой помощницей, когда они попытаются бежать из Германии. Но бежать вдвоем — это даже не двойной риск, а гораздо страшнее. Связавшись с Кристой, он будет ощущать свою ответственность за нее. И пути к отступлению не будет.

Вдобавок Линдсей привык действовать в одиночку. Он инстинктивно старался не попадать в сложные ситуации вместе с другими людьми. Неизвестно, как они поведут себя в трудную минуту… А если они с Кристой совершат побег, им наверняка придется несладко, может быть, даже нужно будет пойти на убийство, — мрачно напомнил себе Линдсей.

— Ты знаешь, куда идут поезда из Зальцбурга? — Линдсей задал вопрос очень осторожно, все еще опасаясь говорить искренне.

Криста кивнула.

— Да, они идут в Вену. Я прекрасно знаю маршрут, — сказала она. — А еще можно поехать назад, в Мюнхен. Я жила там до войны. Если мы доберемся до Бергхофа, — нам оттуда уже не ускользнуть…

— Можно угнать машину, — предложил Линдсей.

— Нет, это не получится. Там слишком много постов. Как только объявят тревогу, в Бергхофе сообразят, по какой дороге мы поехали, и перекроют ее. Один звонок на пост, мимо которого мы еще не проезжали, и…

— Значит, нужно бежать из Зальцбурга?

— Выходит, что так. Это наш последний шанс…

 

Глава 16

Короткая, пухлая рука расчистила на замерзшем стекле маленький кружочек. В нем показались австрийские горы, мимо которых проезжал поезд. Беспокойно ерзая в кресле вагона-ресторана, Мартин Борман, путешествовавший вместе с фюрером, глядел невидящим взором на пейзаж за окном. Колеса стучали все медленней: поезд приближался к Зальцбургу.

— Я хочу, чтобы вы лично выполнили этот приказ, — произнес Борман, обращаясь к человеку, который сидел напротив него за столом.

— Ваше желание для меня закон, — ответил Грубер.

Борман обожал грубую лесть. Как бы почтительно с ним ни обращались, ему все равно было мало. Грубер заметил, что никто так не гордился своим положением, как рейхслейтер. Сейчас они были одни в этом роскошно обставленном вагоне.

Вертящиеся кресла с подголовниками были обиты кожей. Рейхслейтер в таком кресле тонул и казался совсем карликом. Его круглая голова даже не доставала до подголовника. Сзади кресло, в котором он сидел, казалось пустым.

Мысли Бормана рассеянно блуждали…

Скоро они приедут в Бергхоф, там обстановка гораздо интимнее, чем в вечно сумеречном Волчьем Логове. Борман, у которого была жена и девять детей, уже несколько недель не спал ни с кем, кроме супруги. Ему очень хотелось переспать с надменной Кристой Лундт, которая всегда держалась с ним отчужденно. Борману никак не удавалось выбросить из головы мысли об этой девушке. В Бергхофе…

— Меня тревожит проклятый англичанин… этот подполковник авиации, — сказал Борман гестаповцу. — А фюрер до сих пор уверен, что в его окружении есть советский шпион, который, словно гниль, разъедает наши жизненно важные органы…

— Но я ведь продолжаю расследование, — запротестовал Грубер.

Борман нетерпеливо взмахнул рукой, приказывая ему умолкнуть.

— Я назначаю вас ответственным за безопасность в Зальцбурге, когда мы выйдем из поезда и отправимся мотоколонной в Берхтесгаден. Вы примете на себя командование всеми подразделениями, в том числе отрядом эсэсовцев. — Борман подался вперед и внимательно поглядел на Грубера при свете маленькой лампы с розовым абажуром, которая стояла на столе, накрытом к завтраку. — Следите, не попытается ли кто-нибудь удрать, сойдя с поезда…

— Если в моем распоряжении будет целый отряд эсэсовцев, то, уверяю вас, рейхслейтер, удрать никому не удастся…

— Дослушайте до конца! Я еще не все сказал! — рявкнул Борман. — Я хочу, чтобы эсэсовцы сошли с поезда сразу же, как только он остановится. Причем сошли незаметно! Их никто не должен видеть на вокзале. Тогда нам удастся заманить в ловушку того, кто попробует ускользнуть. Понятно?

— Конечно. — Грубер нерешительно встал. — С вашего позволения, я сейчас же начну готовиться к операции.

— Командир эсэсовцев уже проинструктирован.

Борман легким кивком отпустил Грубера и опять уставился в окно. Он устал, обычно в это время он уже лежал в постели. Фюрер сегодня долго не отпускал его из своего купе, все разглагольствовал и разглагольствовал, но Борман уже привык к этому.

Через некоторое время в вагоне появился майор Гартман, в руках у него был маленький саквояж.

— Отряд СС готовится к какой-то операции. Было бы неплохо, если бы меня посвятили в то, что происходит, — добродушно заметил Гартман, очищая от скорлупы яйцо, сваренное вкрутую.

Вагон-ресторан постепенно заполнялся; пассажиры торопились позавтракать. Проходя мимо их столика, Йодль перебросился с абверовским офицером парой шутливых замечаний. За ним шествовал Кейтель: он шел, высокомерно задрав голову и не глядя по сторонам.

— Пожалуйста, говорите потише, — раздраженно буркнул Борман и устроился в кресле поудобнее. Столик за ними был пуст, столы напротив — тоже. Окружающие явно сторонились Бормана, старались, по возможности, не подходить к нему близко.

— Да никто нас не подслушает! — возразил рейхслейтеру Гартман. — Не надо делать из меня дурака, да и потом, Грубер так откровенно готовится к своей секретной операции, что… К счастью, никто, кроме меня, не видел, что он вытворяет…

— Он ВЫТВОРЯЕТ, — саркастически произнес Борман, — то, что ему велел я! Вокзал в Зальцбурге оцеплен.

Поезд уже остановился. Гартман протер окно салфеткой. Платформа была пуста. Абверовец ничего не сказал, но, судя по всему, подумал, что вокзал, где нет ни души, даже железнодорожников, производит какое-то неестественное впечатление.

— Таков приказ фюрера? — торжественно поинтересовался Гартман.

— Таков МОЙ приказ! Фюрер еще спит. А мы завтракаем, чтобы не терять времени. Фюреру все равно придется встать спозаранку, но пускай хотя бы немножко поспит. Я же лишен и такой малости.

— Вы завтракайте, завтракайте! Это успокоит ваши нервы.

Произнося последнюю фразу, Гартман опустил глаза и, очевидно, не заметил, что лицо Бормана перекосилось от бешенства.

«Странный тип этот абверовец, чересчур уж независимый, — думал Борман. — Какая жалость, что у него в кармане бумажка, подписанная Гитлером, и что она дает ему такие же неограниченные полномочия, как и офицеру гестапо!»

Борман налил левой рукой кофе из кофейника и мельком взглянул на часы. Через час все сойдут с поезда. И в западню может угодить дичь.

Линдсей, ехавший в одном купе с Гартманом, предусмотрительно закрыл глаза, когда немец собирался на завтрак. Хотя поезд остановился, в голове англичанина по-прежнему раздавался стук колес. Он догадался, что они приехали в Зальцбург. Окна запотели, и ничего не было видно.

Линдсей не пожелал составить компанию Гартману, потому что за завтраком ему хотелось побыть одному и не отвлекаться на посторонние разговоры. Живот свело… да что там живот! Линдсей вообще в страшном напряжении. Скоро, совсем скоро они с Кристой попытаются бежать…

Линдсей был бы рад протереть окно рукавом, но боялся привлечь внимание охранника, который наверняка стоял сейчас на платформе. Он понимал, что, когда поезд фюрера доедет до места назначения, охрана будет усилена, и солдаты будут докладывать начальству о любом, самом незначительном происшествии.

Англичанин достал с полки маленький чемоданчик, вышел в коридор и направился вслед за Гартманом. В коридоре было на удивление пусто и спокойно. Казалось, весь вокзал тоже вымер. Купе, мимо которых он проходил, уже опустели.

Линдсей прошел мимо нескольких купе, и у него возникло ощущение, будто он бредет по поезду-призраку. Когда он добрался до нового вагона, ноздри защекотал запах свежеподжаренных гренок. Это оказалась кухня. Впереди, в дверном проеме, появился человек в белом халате с подносом, заставленным тарелками, и торопливо понес их куда-то.

Линдсей остановился у двери и заглянул внутрь. В кухне никого не было. В открытом ящике аккуратно лежали острые ножи. Англичанин выбрал нож с плоским крепким лезвием, задрал штанину и сунул нож в шерстяной носок.

Идя дальше по коридору, он услышал смутный гул голосов. Смысл слов еще было не разобрать. Линдсей толкнул обитую войлоком дверь и оказался в таком роскошном вагоне-ресторане, что сразу вспомнил фотографии довоенного Восточного экспресса. Криста Лундт сидела одна за дальним столиком.

Она надела очки и обложилась со всех сторон бумагами. Когда Линдсей вошел, Криста резко вскинула голову и, поднеся кусок ко рту, продолжала что-то писать. Предупреждение было совершенно ясным. «Ко мне — не подходи…»

— А, подполковник, вам придется поторопиться. Фюрер скоро покинет поезд. А следом за ним и нам придется выходить…

Линдсей, даже не глядя, определил, кто к нему обращается: слишком знаком ему был этот ироничный тон. Гартман… Немец указал ему на свободное место рядом с собой. Англичанин быстро принял решение. В критический момент спорить нельзя. Плохо только то, что он будет сидеть довольно далеко от Кристы. Линдсей уселся за столик.

— А сиденье-то теплое. Вам кто-то уже успел составить компанию, — заметил англичанин.

— Для летчика, не имеющего опыта разведчика, вы удивительно наблюдательны, — добродушно сказал Гартман, продолжая аккуратно очищать яйцо от скорлупы. Затем поднял на Линдсея прищуренные серые глаза. — Считайте, что вам оказана великая честь: совсем недавно моим сотрапезником был рейхслейтер Борман.

И опять Линдсей напомнил себе, что немец очень умен. Первой фразой он прощупал почву. А второй выразил свое слегка ироническое отношение ко всему нацистскому режиму. Черт побери, но за кого же тогда майор Густав Гартман?

— Вы, должно быть, наслаждались его обществом, — сказал Линдсей.

— О, Борман — такая популярная личность! Я подозреваю, во многом благодаря своему обаянию. А, вот и ваш завтрак! Ешьте, у вас не так уж много времени в запасе.

Линдсей жадно набросился на еду; лицо его было безразличным, мысли же лихорадочно скакали. Линдсей втайне проклинал абверовца за приглашение присоединиться к нему. Немец уже доел свой завтрак и сидел, развалясь в Кресле. Он закурил трубку и спокойно попыхивал ей, оглядывая вагон-ресторан.

Линдсей не знал, как избавиться от абверовца. В довершение всех бед ему пришлось сидеть, отвернувшись от Кристы, и он не видел, чем она сейчас занимается. Решительный момент приближался, и Линдсей страшно нервничал. Однако когда он поднес к губам кофейную чашку, рука его была тверда и не дрожала.

Йодль взял туго набитый портфель и пошел по центральному проходу, Линдсей как бы невзначай глянул на него через плечо. Криста все еще сидела за столом в дальнем конце вагона. Но бумаги исчезли. Большую их часть она уже спрятала в портфель и теперь изучала только одно досье.

В тот момент, когда Линдсей обернулся, Криста подняла глаза, подперла рукой подбородок и приложила к губам указательный палец. На миг их взгляды встретились. Потом Криста опять уткнулась в папку. Она была готова уйти.

— Фюрер, очевидно, уже сел в «мерседес», — заметил Гартман. — Поэтому Борман и ушел так поспешно. Ей-богу, он, верно, боится отойти от фюрера хоть на минуту, а то вдруг кто-нибудь другой сможет оказывать на него влияние?

— Мне нужно сказать пару слов Кристе Лундт. Когда я приехал в Волчье Логово, она была ко мне очень внимательна…

— Конечно-конечно!

Гартман привстал, отвесил Линдсею поклон и сел на место. У Линдсея гора с плеч свалилась. Однако он понимал, что отговорка его прозвучала крайне неубедительно. Беда в том, что в разговоре с опытным следователем трудно сохранять внешнее спокойствие, на это уходит практически вся энергия. В вагоне оставалась одна лишь Криста. Она положила папку в портфель, щелкнула замочком и тепло улыбнулась англичанину.

— Доброе утро, подполковник! Вот возьму и не прощу вас за то, что вы не сели ко мне за столик.

Криста говорила достаточно громко, Гартман наверняка ее слышал. И кокетничала она так откровенно тоже в расчете на абверовца.

«Да, Криста играет свою роль куда лучше меня», — уныло подумал Линдсей.

Он помог девушке надеть шубу. Ушанку Криста надевать не стала, чтобы не терять времени. Еще раз улыбнувшись Линдсею, она вышла из вагона-ресторана.

— Когда мы очутимся на платформе, иди за мной, — сказала Криста, шагая по опустевшему коридору. — Главное — не колебаться! Уверенность — это залог успеха.

Линдсей был поражен. Совсем недавно ночью девушка чуть не вывалилась из поезда, а потом дрожала от ужаса, ища утешения в его объятиях. Теперь же, когда им вот-вот предстояло пуститься в такую рискованную авантюру, она держалась так, будто собиралась с парнем на вечеринку! Она его ободряла!

Они прошли мимо дверей, которые вели на пустую платформу, однако Криста в них даже не выглянула. На платформе не было ни души. В мозгу Линдсея шевельнулась какая-то мысль, какая-то очень тревожная мысль…

Криста шла впереди. Линдсей отметил про себя, что у нее идеально прямые стрелки на чулках. До чего ж нелепо замечать подобные пустяки, когда творится ТАКОЕ! Но что же, черт побери, его тревожит? Чего-то вроде бы не хватает… Но чего? Это всегда труднее всего определить… Они продолжали свой путь по вагонам.

Нет ничего тоскливее поезда дальнего следования, который прибыл на конечную станцию; он похож на дом, откуда вынесли всю мебель. В опустевших купе валялись брошенные газеты и журналы. В пепельницах было полно окурков. В тишине раздавался только мерный стук каблуков Кристы.

Они добрались до конца очередного вагона. Криста бросила быстрый взгляд на открытую дверь и остановилась. Затем повернулась к Линдсею, который оглядывал вымершую платформу. Криста схватила англичанина за руку и крепко стиснула его ладонь. Голос девушки звучал спокойно.

— Вот! Видишь открытую дверь? Она ведет из вокзала на улицу. Пошли. Главное — не нервничать. Ты готов?

— Готов, — кивнул Линдсей.

После стольких часов, проведенных в тесном поезде, платформа показалась им необъятной. Линдсей полной грудью вдохнул свежий воздух, ласковый ветерок долетал со снежных вершин. После задымленной атмосферы вагона у Линдсея даже закружилась голова. Он вдруг ощутил неизъяснимый восторг. Впереди зазывно виднелась открытая дверь.

Криста приостановилась и быстро поглядела налево. Линдсей посмотрел в том же направлении и увидел распахнутые ворота, а за ними — крыши припаркованных автомобилей. Главный выход. И вроде бы НИКАКОЙ ОХРАНЫ! У него захватило дух. Криста сделала два шага вперед…

— Позвольте мне проводить вас до машины.

Неизвестно откуда взявшаяся рука схватила Кристу за локоть и повернула к центральному выходу. Линдсей замер. Он держал чемодан в левой руке, а правая была свободна, чтобы вовремя достать нож, спрятанный под штаниной. Неизвестно откуда появившийся провожатый оказался Гартманом. По-кошачьи грациозный, он словно материализовался из пустоты.

Гартман улыбнулся англичанину и поглядел на него с какой-то мольбой. Линдсей кивнул, и все трое пошли по платформе к главному выходу. Нигде, казалось бы, нигде не было охраны! Вот чего, значит, не хватало, и Линдсей интуитивно почувствовал, что тут кроется подвох. Действуй он в одиночку, он гораздо бы раньше догадался об опасности.

Приходится расплачиваться, с горечью подумал англичанин, за то, что перекладываешь часть забот на чужие плечи.

Стоявший возле центрального выхода шофер в военной форме открыл заднюю дверь серого «мерседеса». Гартман жестом пригласил Линдсея сесть вместе с Кристой, дверь захлопнулась, а сам абверовец сел на пассажирское место рядом с водителем. Криста смотрела прямо перед собой и крепко сжимала свой портфель, положив его на колени. Костяшки ее пальцев побелели от напряжения.

Подождав, пока шофер заведет мотор и машина тронется с места, Линдсей быстро оглянулся. С внешней стороны все здание вокзала было оцеплено эсэсовцами, они стояли спиной к стене и каждый держал в руках автомат. Двое солдат замерли по обе стороны от зазывно открытой двери, к которой совсем уж было устремилась Криста, когда появился Гартман.

 

Глава 17

Фюрер и его автомобильный эскорт покинули Зальцбургский вокзал и устремились в Бергхоф в понедельник. Воздух был живительным и бодрящим, снегопад прекратился.

В тот же понедельник в Мюнхене шел снег; он покрыл два огромных, одинаковых купола собора Божьей Матери пушистым белым одеялом. Ровно в одиннадцать часов утра к церкви приковылял, приволакивая ногу, дворник; он толкал перед собой тележку, на которой стоял мусорный бак.

Бак качался, потому что резиновые шины давно сносились, а теперь в Третьем рейхе было не достать даже искусственного каучука. Поэтому тележка кое-как ездила по неровной булыжной мостовой на изношенных металлических ободьях колес.

Часы пробили одиннадцать, старый дворник остановился передохнуть, а снег все падал и падал, мягкие хлопья сыпались на землю… Притаившись на чердаке, агент по имени Пако просматривал в бинокль площадь перед собором Божьей Матери.

На несколько секунд его взор остановился на дворнике, и тайный соглядатай с удовольствием отметил, что дворник — с виду явно калека — стоит там, где надо. Затем агент пошарил биноклем по площади, методично разглядывая прохожих, которые торопливо прошмыгивали мимо церкви, опустив головы.

Пако настороженно всматривался, нет ли чего-нибудь подозрительного… может, среди прохожих затесались гестаповцы? Но все мужчины и женщины, шагавшие по площади, были пожилыми. В Германии теперь остались одни юнцы да старики. Цвет нации либо сражался на Восточном фронте и в Африке, либо был сосредоточен на Западе, куда Гитлер стянул часть войск.

Пако ждал человека, который поднесет спичку к сигарете левой рукой, сделает несколько затяжек и растопчет окурок левой ногой. В десять минут двенадцатого ему стало ясно, что сегодня ничего не случится. Пако вышел с чердака и оглядел площадь. Дворник поковылял, приволакивая ногу, в переулок.

Бак, который он толкал перед собой, был до половины наполнен мусором. А под ветошью и хламом лежали дымовые шашки и гранаты.

В тот же понедельник в Лондоне Тим Уэлби сидел за столом в вестибюле отеля «Риджент Палас» рядом с Пикадилли. Он сидел, загородившись раскрытой посередине газетой «Дейли Мейл».

Со своего места он видел вертящуюся входную дверь; это был идеальный наблюдательный пункт, позволявший не пропустить ни одного посетителя. В девять часов вечера у стойки администратора толпилось довольно много людей. Мужчины в основном носили военную форму: это были солдаты союзных войск, в том числе вездесущие американцы. Многие приходили в отель со своими английскими подружками.

Уэлби, одетый в старую спортивную куртку, сидел, развалясь, но внутренне был очень напряжен. Его связной Савицкий опаздывал. Тим посмотрел на часы. Через три минуты нужно будет встать и уйти. По телефону русский говорил взволнованно, словно стряслась какая-то беда… Это было совсем не в его стиле.

Уэлби нарочно положил на свободное кресло у соседнего журнального столика свой мятый плащ, чтобы туда никто не сел. Как обычно, рандеву должно было состояться в новом месте. Они никогда не встречались в одном и том же месте дважды. И время встреч тоже всегда менялось.

«Риджент Палас» идеально подходил для свиданий, потому что в этот час там было полно посетителей. А если вдруг появится какой-нибудь знакомый и заметит Тима, у него найдется прекрасное объяснение: дескать, высвободилось лишних полчаса, и он решил провести их в тепле. Тим, не отрываясь, глядел на входную дверь; внезапно чья-то рука дотронулась до его плаща и послышался извиняющийся голос.

— Этот столик занят? — спросил Савицкий.

— Нет. Прошу…

Уэлби раздосадованно нахмурился, перевешивая плащ на спинку своего кресла. И снова углубился в чтение. Савицкий примостился рядом и развернул «Ивнинг Стэндарт». По примеру англичанина он раскрыл газету посередине.

«Откуда, черт подери, материализовался русский?» — изумлялся Уэлби.

Хотелось надеяться, что Савицкий не прятался в туалете. Полиция и гостиничный персонал приглядывали за такими местами, чтобы избежать неприятностей… Савицкий, похоже, угадал его мысли.

— Извините за опоздание. Я был в ресторане. Мне никак не приносили счет…

Уэлби что-то пробормотал, не поворачивая головы. Савицкий был далеко не глуп. Он говорил по-английски с акцентом, но в отеле жило много поляков, французов и даже несколько голландцев. Так что неправильная речь русского не должна была привлечь к себе внимание.

— Мои люди обеспокоены из-за вашего англичанина, подполковника авиации. У вас есть какие-нибудь новости?

— Пока нет, — прошептал, почти не разжимая губ, Уэлби.

— Мы получили сигнал из верхов… нас проинформировали, что Линдсей провел последние две недели с фюрером. Он только что прибыл в Берхтесгаден.

Уэлби пролистал газету, взял свой стакан пива и осушил его. Известие Савицкого его потрясло. Откуда, черти полосатые, они знают, что Линдсей в Бергхофе? Уэлби утер губы платком и сказал, не отнимая платок ото рта:

— А какое отношение это имеет ко мне?

— Нас очень интересует его маршрут. Ближайшая дружественно настроенная к Англии страна — это Швейцария. Мы считаем, что он попытается бежать в Швейцарию, а оттуда — в Испанию. Вы отвечаете за Иберийский полуостров.

— И что, по-вашему, я должен сделать?

— Нельзя, чтобы он добрался до Англии живым…

Савицкий взглянул на часы, торопливо вскочил, словно спохватившись, что опаздывает, надел пальто и быстро удалился. Уэлби посмотрел ему вслед и перевел взгляд на циферблат своих наручных часов. Надо выждать три минуты, пусть русский скроется из виду… тогда можно выйти на улицу…

По гладкому лицу и ленивым глазам Уэлби никто бы не догадался, что слова Савицкого оглушили его, будто удар молота. Он так с ними не договаривался!..

«НЕЛЬЗЯ, ЧТОБЫ ОН ДОБРАЛСЯ ДО АНГЛИИ ЖИВЫМ…»

Современные средства связи — и возможность перехватывать сообщения — изменили течение больших войн. И даже определяли их исход. Успех дешифровальщиков в центре «Ультра», находившемся в английском загородном поместье в Блетчли, позволял союзникам узнавать содержание важнейших сообщений, передаваемых нацистами.

В первую мировую войну именно дешифровальщики, сумевшие разгадать закодированную телеграмму Циммермана, побудили президента Уилсона объявить о вступлении Америки в войну против Германии. Эта телеграмма, посланная с Вильгельмштрассе, из министерства иностранных дел, немецкому послу в Мехико, подтверждала, что Германия намерена использовать Мехико как свою базу в борьбе против великого северного соседа.

Самым неожиданным фактором, позволившим союзникам одержать победу во второй мировой войне, была сеть Люси. Ночью, накануне выезда «Америки» — так назывался поезд фюрера — из Волчьего Логова в Баварию, Дятел вновь пробрался к спрятанному радиопередатчику и послал в Люцерн донесение.

Шифр, как и в прошлый раз, был незнакомый, и это встревожило Ресслера. Снова перед ним был какой-то непонятный набор точек и тире.

— Еще один сигнал для Казака — и снова этот странный код! — сказал он Анне. — Но теперь мы непременно передадим его швейцарской разведке. Я не ошибся? Пахнет тушеным мясом? Вообще-то я не очень проголодался.

— Пожалуйста, сядь и поешь. Я готовила, возилась… Дай тебе волю — ты будешь сидеть на одном кофе, чтобы никогда не спать!

— Я передал сигнал Казаку…

— Ну и что? Кому говорю, садись! Ешь!

Неприятности начались на следующий же день: начальник швейцарской разведки лично явился к Ресслерам. Даже Анна слегка растерялась, услышав, как кто-то настойчиво трезвонит в дверь. Наконец она открыла и увидела на пороге Массона.

— Пожалуйста, входите, господин Массон, — произнесла Анна, словно Массон был обычным гостем в их доме. — Вам передали последнее донесение?

— Да, мадам. И дела обстоят очень плохо.

— Что там у нас, Анна? Кто пришел?

Ресслер, ссутулившийся от бесконечного сидения за радиопередатчиком, вошел в гостиную, нацепил на нос очки и удивленно заморгал.

— Господин Массон?..

Начальник швейцарской разведки был высокий мужчина лет сорока. Вместо обычной военной формы и фуражки он был одет в штатское. Гладко выбритый, с серьезным, даже суровым лицом, он пристально поглядел на Ресслера и сел в потертое кресло, на которое ему указала Анна.

— Вы получили последний сигнал? Мы отдали его вашему курьеру, — поспешил заверить его Ресслер.

— Ваш немецкий друг снова изменил шифр, — сообщил Массон. — Наши ребята не могут расшифровать его послание…

— Вы мне уже говорили, — беспомощно развел руками Ресслер. — Но я тоже не имею понятия, о чем эти послания…

— Я должен знать, кто ваш связной в высших эшелонах нацистского руководства. Ну, признавайтесь!

Массон, всегда такой учтивый, теперь разговаривал и держался холодно и отстраненно. У Анны, которая внимательно следила за ним, сложилось впечатление, что он страшно напряжен. Она вмешалась в разговор и резко сказала:

— Значит, после всего, что мы для вас сделали, вы нас еще и запугиваете? Или говорите прямо, что вас волнует, или оставьте нас в покое!..

Массон передернул плечами и потянулся за шляпой.

— Нас волнует личность вашего немецкого друга, — повторил он; — Мы чувствуем опасность…

— Какая опасность?! — взорвалась Анна. — Рудольф знает только, что связного зовут Дятел, Der Specht! Я еще раз вас спрашиваю: что особенного в этом последнем донесении, почему вы так разволновались?

— Наши дешифровщики все-таки кое-чего добились, — сказал Массон, уже собираясь уходить. — В донесении упоминается Швейцария…

…В начале апреля 1943 года весь мир, казалось, замер в ожидании… Он ждал невольно, неосознанно… Исход войны, в которую были вовлечены миллионы людей, до сих пор не был предрешен. Третий рейх пока еще мог одержать победу. Одного массированного удара по Красной Армии хватило бы для уничтожения коммунизма. Но будет ли нанесен этот удар?..

В Лондоне Тим Уэлби, еще не до конца погрязший в измене, страшно волновался и не знал, что предпринять. Приказ Савицкого впервые принуждал его лично совершить акт насилия. А говоря попросту — убийство. Тим Уэлби ждал, что русские еще раз выйдут с ним на связь.

В Бергхофе ждал Мартин Борман, ждал с тревогой и нетерпением, удастся ли его протеже стать величайшим в мире самозванцем. Если все пройдет гладко, нацисты останутся у власти. Если же нет, то военные по главе с генералом Беком совершат переворот.

И еще один человек ждал в Бергхофе… он ждал возможности совершить побег. Его отношения с Кристой Лундт осложняли дело, Ян пока никак не мог разработать план побега вдвоем из крепости, которую стерегли, как ни одно другое место в фашистской Германии.

А в старинном городе Мюнхене ждал Пако, агент полковника Брауна… он ждал следующего понедельника. Успеет ли англичанин вовремя добраться до столицы Баварии, явится ли он на встречу? С каждой неделей оставаться в Мюнхене было все опасней. Однако Пако терпеливо ждал…

В Москве сын грузинского сапожника тоже ждал… Он все еще решал для себя вопрос: заслуживают ли доверия донесения Дятла и стоит ли, основываясь на информации, которая потоком текла из Германии через Люцерн в Москву, спланировать военную операцию?

— Меня ужасно беспокоит, что англичанин приехал вместе с Гитлером в Бергхоф, — доверительно сказал Сталин Берии, когда они остались вдвоем в кремлевском кабинете. — Как жаль, что первое покушение сорвалось…

— Насколько я понял из донесений Дятла, этот Линдсей не является официальным представителем Черчилля, — осторожно произнес Берия.

Сталин смерил шефа секретной службы презрительным взглядом, попыхтел трубкой и положил ее в пепельницу. Затем откинулся на спинку кресла и сцепил руки на животе.

— Если Гитлер перебросит на наш фронт сорок дивизий, нацеленных сейчас на Западную Европу, нам конец. Ты понимаешь, Лаврентий? Конец! — с горечью повторил он. — И надо же, вдруг выясняется, что этот англичанин жив-здоров и приехал в Бергхоф вместе с Гитлером! Совершенно ясно, что ему удалось втереться в доверие… Может, как раз сейчас он ведет с Гитлером переговоры о сепаратном мире! Мы во что бы то ни стало должны убить Линдсея, не допустить его возвращения в Англию. УБИТЬ! Я возлагаю ответственность за его судьбу на тебя, Лаврентий.

Сталин тоже ЖДАЛ…

 

Глава 18

С момента приезда фюрера в Бергхоф прошло пять дней.

«Сегодня суббота, мрачно думал Линдсей, — завтра воскресенье, а за ним понедельник».

А он до сих пор не выработал план побега в Мюнхен, где его ждет Пако. А ведь это жизненно важно! Он должен как можно скорее добраться до Лондона. Если ему удастся уцелеть, Черчилль получит в руки могучее оружие: он сможет объявить всему миру, что Германией теперь правит самозванец, лже-Гитлер…

— Вот, располагайтесь, — резким тоном заявил Борман, когда они доехали до Бергхофа. — Фюрер дал согласие на то, чтобы вас подвергли интенсивным допросам…

На сей вдохновляющей ноте рейхслейтер покинул англичанина, оставив его в одиночестве.

Апартаменты, которые отвели Линдсею, явились для него первым сюрпризом. Среди всего прочего там была и большая комната у лестницы, где англичанин когда-то стал свидетелем кошмарной, фантасмагорической сцены.

Подсмотрев в полуоткрытую дверь, он увидел тогда в зеркалах фюрера, репетировавшего речь. Фюрер стоял в кольце зеркал, истошно вопил и жестикулировал, а сам при этом внимательно наблюдал: какое он производит впечатление… Сейчас все зеркала куда-то подевались.

Оставшись один, Линдсей тщательно осмотрел до блеска отполированный пол. Стекла в зеркалах были высокими и тяжелыми. Ножки, на которых стояли зеркала, непременно должны были повредить паркетный пол!.. Однако ничего обнаружить не удалось. Кто-то постарался замести все следы.

В комнате слабо благоухало свежим лаком. Паркет блестел. Линдсей заподозрил, что пол недавно отциклевали. Он выдвинул ящик в самом низу массивного гардероба. Там лежали книги Клаузевица, фон Мольтке и Шлиффена, признанных классиков военного искусства. Линдсей обратил внимание на множество пометок и страниц с загнутыми углами. Еще в ящике оказался неиспользованный ежедневник за 1943 год. Повинуясь мгновенному порыву, Линдсей положил его в карман.

Как только Линдсей распаковал свои скудные пожитки, его навестила Криста Лундт. Она вошла, не постучав, прикрыла за собой дверь и, приложив палец к губам, дала понять, что надо воздержаться от приветствий. Потом она долго осматривала комнаты.

— Вроде бы микрофонов нет, — наконец сказала Криста. — Значит, можно поговорить.

— Ты, конечно, бывала в Бергхофе? Я так и думал. А здесь, внизу, ты была?

— Никогда. Эту часть дома зорко стерегли, она была отделена от остальных помещений. Посетители допускались сюда только под надзором предыдущего коменданта… того, что покончил жизнь самоубийством…

— Покончил жизнь самоубийством? А как давно это случилось, Криста?

— Да недели две назад. По-моему, это случилось после твоего отъезда в Волчье Логово. Ну… я имею в виду коменданта Мюллера…

— Мюллер! — Линдсей, нахмурившись, зашагал по комнате. — В свой первый приезд я видел Мюллера… этот человек был неспособен на самоубийство! Что же тут произошло, черт побери?!

Он остановился и поглядел на Кристу.

— А каким образом он покончил с собой?

— М-м… — Криста замялась. Англичанин молча ждал. — Вначале сказали, что это был несчастный случай. Мюллер упал с террасы Келштейна, там высота футов четыреста. Это место называют Орлиным Гнездом, фюрер приказал построить Орлиное Гнездо на вершине скалы. Туда надо подниматься на лифте, шахта вырублена прямо в скале…

— Так-так, продолжай! — нетерпеливо воскликнул Линдсей, видя, что Криста умолкла.

— Комендант Мюллер вроде бы поскользнулся на льду и упал, перевалившись через стену, когда был в Орлином Гнезде…

— Но зачем его туда понесло? Тем более в это время года…

— Я никогда не слышала, чтобы он туда ездил. Но затем до нас дошли сплетни, будто бы на самом деле он покончил жизнь самоубийством, а слухи о несчастном случае распускаются, чтобы скрыть этот факт…

— А кого назначили на его место? И кто, кстати, его назначил?

— На место Мюллера назначили полковника Ягера, в его ведении находится здешний отряд СС. — Лицо Кристы помягчело. — Полковник — грубый вояка, профессиональный солдат. Но в глубине души он — человек порядочный. Ну, а кто его назначил… тут всем заправляет Мартин Борман…

— Откуда ты знаешь?

— Я, что, выступаю свидетельницей на суде? А ты меня допрашиваешь? — огрызнулась Криста.

Она села на стул с жесткой спинкой, положила ногу на ногу и принялась разглядывать свои ногти. Линдсей пододвинул к себе такой же стул, поставил его спинкой вперед, сел на него верхом, положил руки на спинку и посмотрел на Кристу в упор. Она вздернула подбородок, демонстративно глядя куда угодно, только не на него.

— Я пытаюсь разобраться в очень запутанной интриге… может быть, даже было совершено убийство, — спокойно объяснил Линдсей. — Поэтому спрашиваю еще раз. ОТКУДА ТЫ ЗНАЕШЬ?

— Потому что я передавала распоряжение Бормана в Бергхоф, в нем подтверждалось временное назначение Ягера комендантом, — вспыхнула Криста.

— А это распоряжение точно исходило от Бормана? Может, так приказал фюрер?

— Нет, — процедила сквозь зубы Криста. — Он сам добавил слова «таков приказ фюрера». В то время Гитлер еще не вернулся с русского фронта. Он запаздывал, а затем приземлился на другом аэродроме. Что вас еще интересует, господин подполковник?

— Сомневаюсь, что ты располагаешь еще какими-нибудь ценными сведениями, — пренебрежительно заметил Линдсей; он сделал это нарочно, чтобы раззадорить Кристу.

— А ты знаешь, что фюрер стал очень странным с тех пор, как вернулся из России? Ты, конечно, будешь смеяться, если я признаюсь, что мне подсказывает чисто женская интуиция, но…

Линдсей достал пачку сигарет и закурил, пристально глядя на Кристу. Медля с ответом, он сделал несколько глубоких затяжек. Ее лицо пылало гневом.

— Нет, — Наконец сказал Линдсей, — я не буду над тобой смеяться. Ты работаешь его личной секретаршей… ты умная девушка… да-да, я не льщу тебе, а просто констатирую факт. Поэтому я отношусь к твоим подозрениям очень серьезно. Тем более что они совпадают с моими ощущениями, которые никак не увязываются с…

Линдсей старался как можно осторожней подбирать слова.

— Я иногда думаю, — продолжал он, — что если мы стали свидетелями величайшего розыгрыша, который только знала история…

Криста предупредила его взглядом. Она сидела лицом к двери, а он спиной и не видел, что происходит. Линдсей сделал еще пару затяжек. Он не слышал, как дверь открылась, но зато прекрасно слышал, как она закрывалась.

— Как ни приду — вы всегда вместе! В военное время это особенно мило! Я хочу сказать: мило, когда немецкая девушка завязывает дружбу с англичанином…

Знакомый голос принадлежал майору Густаву Гартману, абверовцу.

— «Величайший розыгрыш, который только знала история…» Так вы, по-моему, изволили выразиться? — спросил Гартман. — Будьте любезны, поясните мне, что вы имели в виду, обронив столь интригующую фразу?

Криста уже ушла, и Линдсей остался вдвоем с Гартманом, который сел, раскурил трубку и теперь наблюдал за англичанином, выпуская облачка дыма, который образовал между ними голубую завесу.

— Это официальный допрос? — поинтересовался Линдсей.

— Нет, просто дружеский разговор двух людей, которых свели на короткое время вместе превратности войны.

— Я имел в виду советского шпиона, за которым вы охотитесь, — ответил англичанин и умолк, вынуждая немца дать ему еще несколько секунд на размышление.

— Я вас не вполне понимаю… Не вижу связи между двумя этими вещами.

— Если советский шпион действительно проник в ближайшее окружение фюрера, то это можно назвать величайшим розыгрышем, который только знала история, — ответил Линдсей.

Гартман приминал табак в трубке, неотрывно глядя на англичанина. На мгновение Линдсею показалось, что приоткрылась какая-то завеса, и за внешним дружелюбием следователя мелькнуло нечто совсем другое — безжалостный преследователь, который не привык признавать себя побежденным. Впоследствии Линдсей еще припомнит это свое впечатление.

— Вам что-то известно, — задумчиво произнес немец. — Вы гораздо умнее, чем мы предполагали. Может, только фюрер догадывался. У него прямо-таки женская интуиция в этих вопросах. Он прекрасно разбирается в людях. ЗАЧЕМ вы приехали в Германию, господин подполковник?

— Вы же знаете: чтобы установить контакты между Великобританией и Третьим рейхом. Главную, реальную опасность представляет Россия…

— И опять по кругу, — вздохнул Гартман. — По-моему, не стоит больше отнимать время… ни у вас, ни у меня…

Он встал, его помрачневшее лицо выражало решимость. Ни слова ни говоря, Гартман вышел из комнаты и бесшумно затворил за собой дверь.

Этот абверовец подкрадывался, словно кошка. Линдсей вспомнил его неожиданное появление на вокзале в Зальцбурге… Гартман спас тогда их с Кристой от опасности, подстерегавшей у дверей, которые охраняли эсэсовцы. Или так вышло случайно? Когда имеешь дело с Гартманом, ничего нельзя сказать наверняка.

Раздосадованный тем, что ему никак не удавалось понять, что к чему, Линдсей тоже вышел из комнаты. Эсэсовец, которого Ягер к нему приставил, глядел, как англичанин идет по коридору, доходит до окна в самом конце… Англичанин знал, что пока он будет оставаться в поле зрения охранника, тот его не потревожит.

Из окна был виден парадный подъезд Бергхофа. Линдсей чувствовал на спине взгляд охранника. Он закурил. Кто-то очистил большой кусок заиндевевшего стекла. Здание, казалось, вымерло.

Линдсей поглядел вниз, на заснеженную землю, и вдруг застыл, не донеся сигарету до рта. Он наконец понял, как им убежать из Бергхофа!

— Я знаю, как проверить англичанина: надо заманить его в ловушку, — сказал Груберу полковник Ягер.

— А вы облечены для этого соответствующими полномочиями? — поинтересовался гестаповец.

Они стояли вдвоем на смотровой площадке в Келштейне. Хотя толстый гестаповец был в кожаном пальто с поднятым воротником, он чуть не превратился в сосульку из-за ледяного ветра, дувшего с соседних гор и продувавшего насквозь всю долину.

Ягеру — он был в полной униформе с надвинутой на высокий лоб фуражкой — мороз, казалось, был нипочем. Его орлиный нос, торчавший из-под головного убора, и крепко сжатые губы выражали решимость. Привыкший командовать, он держался уверенно и говорил быстро и отрывисто.

— Мартин Борман дал неофициальное согласие на мой план…

— Неофициальное?

Гестаповец явно зондировал почву. Ягер сделал нетерпеливый жест. Он откровенничал с этим подхалимом только для того, чтобы мерзавец не путался под ногами и в самый ответственный момент не испортил все дело.

— Борман дал устное согласие. Поскольку оно исходит от рейхслейтера, то для меня этого достаточно. Вы, что, считаете, я привык получать только письменные распоряжения?

«От Бормана я бы предпочел получать их в письменной форме», — подумал Грубер, но от комментариев воздержался. Ему удалось вскарабкаться по служебной лестнице и достичь высокого положения именно благодаря тому, что он ничего не делал, не заручившись предварительной поддержкой своего начальника, причем желательно в присутствии свидетелей.

Грубер решил, что Ягера надо подбодрить, в этом он видел двоякую выгоду. Если план коменданта удастся, то это можно будет представить как их совместные действия. Если же все пойдет прахом, то он, Грубер, сумеет отмежеваться от Ягера и переложить на него ответственность за «безрассудную акцию» (он ее тогда так назовет)…

— А когда вы думаете привести в исполнение свой план? — осведомился гестаповец.

— Завтра. В воскресенье! — быстро ответил Ягер.

— Расскажите-ка поподробнее.

Грубер бы все сейчас отдал, чтобы продолжить разговор в роскошно обставленных комнатах Келштейна. Но зато здесь, на этой площадке, их никто не мог подслушать. Засунув руки в перчатках в карманы пальто, Грубер старался стоять спокойно и не дрожать. Ведь Ягер презирал слабаков.

Комендант увлеченно заговорил:

— Мы уберем охрану от дверей подполковника. В воскресенье это не вызовет особых подозрений. Линдсей решит, что мы дали маху. Я слышал, он частенько прогуливается по коридору…

— Да-да! Полковник, нельзя ли покороче? У меня есть неотложные дела…

Грубер совсем окоченел. Он начал подозревать, что Ягер нарочно его тут маринует. И в этом он был прав. А Ягер неторопливо продолжал объяснять:

— Лестница ведет к главному вестибюлю и к входной двери. Мы оставим пустую машину, она будет видна из окна в дальнем конце коридора. И уберем часовых из этой части Бергхофа…

— Так-так, продолжайте…

— Боже правый! Да разве непонятно? Если он ждет возможности улизнуть, то сядет в машину и уедет. Подозреваю, что в компании фройлен Лундт. Вы разве не замечали, что они проводят много времени вместе? Моим ребятам даны четкие приказания…

— Значит, по-вашему, они уедут в машине. И как далеко им удастся убежать?

— Мы снимем охрану с первого КПП по дороге в Зальцбург.

— А если им действительно удастся ускользнуть? Хотя нет. Там ведь еще два контрольно-пропускных пункта.

— Мы уберем солдат и со второго, и с третьего. Дорога на Зальцбург будет открыта!

— Господи Боже мой! Вы с ума сошли! — ахнул Грубер.

Ягер усмехнулся, глядя сверху вниз на коротышку-собеседника. Лицо Грубера посинело от холода. Полковник забавлялся от души.

— Однако в действительности охрана всех этих пунктов будет усилена, только незаметно, — продолжал Ягер.

Он указал на низкий парапет, отделявший их от четырехсотфутовой пропасти.

— Комендант Мюллер здесь… говорят, покончил жизнь самоубийством, да? — небрежно заметил Ягер.

— Это был несчастный случай, — пролепетал Грубер, изумленный столь неожиданным поворотом разговора.

— Римляне имели обыкновение сбрасывать врагов с Тарпейской скалы.

— Что это значит? — просипел Грубер.

— Да нет, просто так. Пойдемте к лифту…

И, не дожидаясь ответа, Ягер пошел прочь.

Резко оборвав разговор, он оставил Грубера в полной растерянности. В чем-то его техника ведения беседы напоминала технику Гартмана: он тоже выбивал противника из колеи.

В воскресенье утром казалось, что вот-вот начнется снегопад. Небо было свинцовым, горы скрылись в тумане, и пейзаж, видневшийся из окна в коридоре на том этаже, где обитал Линдсей, казался драматичным и даже зловещим.

Поднявшись спозаранку и торопливо побрившись, англичанин перво-наперво обратил внимание на то, что эсэсовец, обычно дежуривший у дверей, куда-то исчез. Обычно охрана сменялась каждые восемь часов. Неужели в воскресенье в Бергхофе меньше часовых? Линдсей тихо спустился по лестнице и подошел к главному входу.

Та же неестественная тишина и спокойствие… И ни одного охранника! Линдсей подошел к огромным двойным дверям и внимательно осмотрел их, ища скрытую сигнализацию. В памяти всплыла очередная инструкция, которую он получил на Райдер-стрит. Простецкий электрик, говоривший на кокни, напутствовал Линдсея:

«Ты, парень, главное, ищи скрытую проводку! Если проводки нет, то и сигнализации тоже нет, это точно. Эсэсовцы всегда полагаются на грубую силу, у них ни на что, кроме пальбы, мозгов не хватает. Абвер — это совсем особая статья. Абверовцы, они хитрющие. У них есть традиции… ну, я хочу сказать, что они народ терпеливый. Ну, и наши старые друзья гестаповцы, они все используют, в том числе и систему сигнализации».

Но гестапо не осуществляет постоянный контроль за системой безопасности в Бергхофе!.. Линдсей взялся за массивную дверную ручку на правой половине двери и нажал на нее. Дверь медленно и бесшумно — петли оказались смазаны — распахнулась. Линдсей ждал, что в любой момент ему в лицо уткнется дуло автомата.

Но ничего подобного не случилось…

Линдсей выглянул на улицу и почувствовал, как лицо обдает холодом. Нигде не было видно ни души. Наверно, немцы рассчитывают на свои КПП по дороге в Зальцбург… Он закрыл дверь и вдруг услышал за своей спиной слабый шорох. Какой же он дурак! Возомнил, что главный вход оставлен без охраны!

Линдсей повернулся, благодаря Бога, что не вышел на улицу, и судорожно выдумывая оправдания своего присутствия внизу. На пороге стояла Криста Лундт и удивленно смотрела на него. На Кристе были лыжные брюки и теплая замшевая куртка. Палец, поднесенный к губам, предупреждал о том, что надо хранить молчание. Криста жестом велела Линдсею следовать за ней.

Закрыв за собой дверь, она прислонилась к ней спиной и перевела дух, а Линдсей прошелся по просторной передней и осмотрел комнату, в которой до этого ни разу не был. Он не увидел других дверей или камина, где можно было бы спрятать микрофон. Повернувшись к Кристе, он заметил, что она по-прежнему стоит у дверей. Ее взгляд вызвал беспокойство у Линдсея.

Я думаю, мы должны попробовать бежать сегодня, — сказала она. — На улице стоит машина. Ты, наверно, видел ее из окна в коридоре?

— Нет, не видел. А ведь я всего пару минут назад спускался вниз…

Озадаченный Линдсей подошел к окну и выглянул на улицу. Из одной половинки окна был виден большой зеленый «мерседес», на подножках которого лежал снег. Машина была пуста, ветровое стекло замерзло.

Пока Линдсей стоял, глядя на автомобиль, к нему подошла Криста. Она обхватила его руками и тесно прижалась к нему, Линдсей вспомнил, с какой нежностью она глядела на него, стоя у двери, и почувствовал еще большее беспокойство. Не слишком ли Криста им увлеклась?

Линдсей ругал себя за то, что тогда, в Волчьем Логове, поддался порыву страсти. Для него это был лишь мимолетный эпизод, реакция на страшное перенапряжение, которое он там испытывал. А для Кристы, значит, это нечто большее?..

— Как здорово, что мы оба встали так рано, — прошептала Криста и тут же добавила: — Кстати, машину даже заводить не обязательно, так что нас и не услышат, как мы поедем… Что, не понимаешь, о чем я говорю?

Криста нетерпеливо дернула его за рукав и начала объяснять:

— Машина стоит прямо возле спуска под горку. Мы снимем ее с «ручника», подтолкнем вперед и запрыгнем на ходу. Можно будет проехать целый километр, не заводя мотора!..

— Я не видел «мерседеса» из окна в коридоре наверху просто потому, что он оттуда не виден. А если б он стоял правее — так, чтобы я его смог разглядеть, им пришлось бы его поставить не на горке, а чуть поодаль…

— Господи, о чем ты рассуждаешь? Я понимаю… мы страшно рискуем, но…

— Интересно, когда ее там поставили, — задумчиво произнес Линдсей.

— О, я прекрасно знаю, когда! Минут десять назад, не больше. Два офицера СС выкатили ее из гаража и ушли… наверно, в казарму.

Линдсей посмотрел на Кристу в упор.

— Я хочу точно знать, что произошло. Ты говоришь, охранники толкали «мерседес» перед собой? Но зачем так надрываться? Не проще ли выехать из гаража и подъехать сюда?

— Но тогда они разбудили бы фюрера, глупыш! Тебе же известно, что он ложится черт-те во сколько, в три часа ночи, и до одиннадцати никогда не встает! А его спальня выходит как раз на ту сторону, где припаркована машина, так что эсэсовцам пришлось бы тарахтеть прямо у него над ухом…

— Что-то я никаких эсэсовцев вокруг не вижу. Ни одного охранника! Это что, обычная картина для Бергхофа?

— Откуда мне знать? Я почти никогда не встаю в такую рань. И потом я в основном бываю в другой части Бергхофа… если не считать приезда и отъезда.

Линдсей был в растерянности. Криста прижималась к нему сбоку, он почувствовал тепло ее тела. Она ему нравилась, но не больше того, и ее поведение его расстраивало. Объяснение, почему охранники не выехали на машине, а выкатили ее на руках, звучало вполне вразумительно. Все приближенные фюрера были прекрасно вышколены и старались не причинять ему ни малейшего беспокойства или неудобства.

— Все прямо один к одному, — пробормотал Линдсей. — Машина словно ждет нас: садись и поезжай…

— Я захватила с собой маленький чемоданчик. И ты тоже быстренько собирайся, чтобы нам никто не помешал.

Криста становилась все беспокойней: очевидно, это объяснялось тем, что ее нервы были взвинчены. Она хотела действовать! Что ж, Криста хотя бы не из тех женщин, что в решающий момент начинают терзаться сомнениями.

— Интересно, много ли в баке бензина, — пробормотал Линдсей, раздумывая, права девушка или нет.

— О Господи! Пойди и выясни!

— Ты оставайся здесь, — велел Линдсей. — Ни в коем случае не выходи из комнаты, пока я не вернусь. Где твой чемоданчик? За шкафом? Ты его не трогай. Если меня поймают, а потом придут сюда и увидят тебя, скажешь, что тебе не спалось и ты решила прогуляться…

В отделанном мраморном вестибюле по-прежнему не было ни души и царила мрачная тишина, когда Линдсей шел к выходу. Он замер у массивной двери и прислушался, склонив голову набок. Линдсей выждал ровно три минуты, следя за секундной стрелкой своих наручных часов. Если за дверью кто-то притаился, он наверняка шевельнется…

Тайный соглядатай непременно должен был себя выдать: либо он вздохнет, либо переступит с ноги на ногу — в общем хоть какой-то шорох все равно раздастся. Наконец Линдсей убедился, что за дверью никого нет. Он открыл ее и вышел на заснеженный двор. Утрамбованный снег хрустел под ногами, когда Линдсей шел размашистым шагом по направлению к «мерседесу». Кого поджидала машина? Линдсей протянул руку к передней дверце и замер. Резко вскинув голову, он взглянул на дом, внимательно всматриваясь, не всколыхнется ли занавеска, не метнется ли от окна чья-либо тень…

Нет, все нормально.

Прямо не верится… Неужели им неожиданно повезло? Такое порой случается, особенно в военное время. И тогда нельзя терять ни секунды! Надо действовать! Так что, может быть, Криста права… Линдсей нажал на ручку, и дверца открылась. Значит, машина не заперта? Да, с системой охраны в этой лесной глуши дела обстоят неважно.

Линдсей заглянул в салон и посмотрел на приборный щиток. Бензобак полнехонек… На заднем сиденье лежал полностью заряженный «шмайсер». Линдсей не стал к нему прикасаться и осторожно закрыл дверь.

Перед тем, как вернуться в здание, он аккуратно замел свои одинокие следы, а нечеткий след от сапог двух эсэсовцев, которые вытолкнули машину из гаража, оставил. Криста была права: «мерседес» только сними с «ручника», чуть подтолкни, поставь на «нейтралку» — и он покатится вниз по дороге, которая вилась по горам и исчезала вдали.

Когда Линдсей возвращался в вестибюль, руки у него окоченели от холода. Прислонившись к двери, чтобы обмахнуть носовым платком снег с ботинок, он вдруг услышал звук. Еле слышный, монотонный гул, напоминавший урчание медленно ползущего танка.

Взявшись за дверную ручку, Линдсей посмотрел через плечо на улицу. Далеко внизу в долине вздымалась белая пыль: там прошла снежная лавина. Весна на подходе. Линдсей вошел в здание. Криста, наверное, ждет его и готова кинуться в омут головой.

Полковник Ягер стоял в казарме у открытого окна, поднеся к глазам бинокль. Его взор был устремлен туда, где дорога, спускавшаяся из Бергхофа, делала крутой поворот и исчезала за отвесной скалой.

Рядом с Ягером стоял его помощник Альфред Шмидт, высокий, худощавый мужчина интеллигентной наружности в очках с тонкой металлической оправой. Шмидт все время ерзал и притоптывал каблуком. Ягер раздраженно отнял от лица бинокль, и он повис на шнурке, надетом на его шею.

— Что с вами, Шмидт? — сурово спросил полковник.

— Я боюсь, что англичанин даже не увидит машину. Надо было подкатить ее еще на несколько метров, чтобы он сразу ее заметил, если выглянет из окна в коридоре…

— Нет, это было бы нарочито, — хмыкнул Ягер.

— Если он только и думает, как улизнуть, то ухватится за любую возможность…

— Вы с ним не разговаривали, а я разговаривал! — отрезал Ягер. — Если делать все слишком явно, англичанин почувствует подвох. Это большая ошибка — недооценивать противника…

— Ладно, если он все-таки клюнет на нашу удочку, то далеко ему не уйти, — заметил Шмидт.

Он выглянул из окна и посмотрел вниз, где стояло два мотоцикла с колясками, в которых сидели вооруженные эсэсовцы. Они держали наготове автоматы.

— Если?! — взорвался Ягер. — Да что вы переполошились, как старая старуха?..

— И все же, хорошо бы нам понаблюдать за главным входом, — упрямо повторил Шмидт. — Можно было оставить человека в комнате наверху, он следил бы за входной дверью.

— Сейчас главное не спугнуть англичанина, он должен быть уверен, что за ним не следят. Когда машина доедет до поворота, мы пустимся в погоню. А теперь, ради бога, прошу: дайте мне сосредоточиться!

 

Глава 19

— Мы поедем на этой машине! Через десять минут!..

Линдсей и Криста яростно спорили, стоя в просторной прихожей. Англичанин промолчал в ответ на ее отчаянную попытку заставить его принять решение. Криста то умоляла его, то начинала ругать. Сейчас она схватила его за лацканы пиджака, встала на цыпочки и, оказавшись вровень с Линдсеем, яростно воскликнула:

— Послушай! Ты кого-нибудь видел на улице?

— Нет…

— А ты пытался выяснить, следят за машиной или нет?

— Пытался, но…

— Ради Бога, никаких «но»! Мое досье, которое Грубер выписал из Берлина, прибудет сюда со дня на день. Неужели ты хочешь, чтобы я погибла в концлагере?

Линдсей мягко взял девушку за запястья и отвел ее руки. Потом, все еще не отпуская Кристу, подтолкнул ее к стулу и заставил сесть.

— Слишком уж все легко и удачно складывается, — пробурчал он. — Во дворе никого, в доме никого…

— Но сегодня воскресенье!

«Черт подери, соблазн, конечно, велик, — подумал Линдсей. — Сейчас самое время совершить побег. Завтра понедельник, день встречи с Пако. Если повезет, то с помощью Кристы, которая хорошо знает здешние места, можно будет перебраться из Зальцбурга в Мюнхен».

Линдсей принялся рассуждать вслух:

— Я общался с Ягером и представляю, на что он способен. Если бы он хотел устроить нам западню, он бы поступил именно так…

— Да он тогда хотя бы поставил машину так, чтобы ты увидел ее из окна второго этажа! Ты же сам говорил, что она оттуда не видна.

— Да, не видна.

— Ну, так что?

— На месте Ягера, — не сдавался Линдсей, — я бы не делал этого так нарочито. И не стал бы устраивать слежку, а то вдруг заметит? Я бы притаился и ждал…

— Ну да! Ждать! Ждать! Ждать! Ты только об этом и думаешь!

— Я вспоминаю нашу встречу с Гитлером до войны. Мы с ним тогда очень долго беседовали. Он признался, что в любой трудной ситуации он всегда ждет, как будут разворачиваться события, ждет, стараясь понять, что же нужно делать. Я в чем-то похож на него…

— Только тебе недостает его решимости, — с горечью произнесла Криста.

— Я заметил, что сюда каждый день приезжает большой грузовик из прачечной: он увозит грязное белье и привозит чистое. Охрана привыкла к его появлению. Из окна в коридоре я видел, как солдаты реагируют на этот грузовик. Только вот непонятно: приезжает ли он по воскресеньям…

— Откуда мне знать? — уныло откликнулась Криста. — Мой кабинет выходит на другую сторону. Но зачем тратить время на какой-то грузовик?

— Он приезжает каждый день в одно и то же время, в одиннадцать утра, шофер пунктуален, как и все немцы. — Линдсей медленно расхаживал перед Кристой, которая нетерпеливо ерзала на стуле. — В грузовике обычно лишь один человек, он ездит без охраны. Это толстенький коротышка в спецовке, он выгружает большие тюки с грязным бельем, забрасывает их в кузов, запирает двери и уезжает. На боку грузовика написано название какой-то зальцбургской фирмы. А ведь нам нужно попасть именно туда, в Зальцбург!..

— А оттуда куда? — спросила Криста.

— Потом скажу. — Линдсей решил до последнего не говорить, куда они направляются. — Этот грузовик и поможет нам выбраться на свободу. Из окна я увижу, когда шофер откроет дверь. Мы спрячемся под тюками, загруженными ранее. Я думаю, часовые так привыкли к грузовику, что не будут его обыскивать, если, конечно, в Бергхофе не объявят тревогу. Где ты должна быть в одиннадцать утра? И еще, пока я не забыл… скажи, за сколько времени грузовик доберется до Зальцбурга? Будем считать, что по дороге он никуда не заезжает…

— Вообще-то я видела, как он отсюда уезжал, — задумчиво протянула Криста. — Водитель гонит, точно полоумный. Наверно, ему не терпится поскорее освободиться. Мне кажется, он должен быть в Зальцбурге примерно через час после отъезда отсюда. Ну, а что касается моих сегодняшних занятий, то у меня выходной. Стенограмму дневного военного совета поручили вести Траудлю…

— А что ты обычно делаешь в выходные?

— Читаю, отдыхаю, могу устроить постирушку, погладить какие-нибудь вещи. Ко мне никто не наведывается. — Криста подняла на него глаза, лицо ее слегка разгладилось. — Тебя, пожалуй, скорее хватятся.

— Да нет, нам с тобой сегодня чертовски везет! Грубер только вчера одолевал меня своими расспросами и ушел очень недовольный. Думаю, на сегодня он меня оставит в покое. Так-так… у нас воскресенье. В восемь мне принесли завтрак, через полчаса убрали поднос. Обед подадут не раньше половины второго…

— Значит… — Криста принялась вникать во все подробности. — Грузовик будет в дороге час, то есть мы доберемся до Зальцбурга в полдень. Я посмотрела расписание поездов, идущих до Вены и до Мюнхена… ты ведь не желаешь мне сообщить, куда мы направляемся. Надеюсь, когда-нибудь в один прекрасный день ты поймешь, что мне можно доверять…

Криста сказала это не с обидой, а с тоской, и у Линдсея снова промелькнула тревожная мысль, что девушка слишком увлеклась им.

— Я отвечаю не только за себя, — коротко ответил он.

— Понимаю… Итак, мы доберемся до Зальцбурга в полдень. Куда бы мы ни поехали дальше, нам придется поторопиться. На Вену экспресс отправляется в двенадцать пятнадцать, а на Мюнхен — в двенадцать тридцать. Если мы собираемся в Мюнхен, то нам обязательно надо уехать этим поездом, пока нас тут не хватились. Он прибывает в половине второго, как раз тогда, когда тебе приносят обед. А до Вены из Зальцбурга добрых три часа.

— Мы должны попытать счастья, — спокойно сказал Линдсей. — Конечно, всегда возникает множество непредвиденных обстоятельств. Например, грузовик даже не будет проезжать мимо вокзала.

— Или вообще не появится в воскресенье, — напомнила ему Криста. — Ну, мы с тобой здесь встречаемся?

— Да, примерно без четверти одиннадцать.

— Но мне все-таки кажется, что лучше поехать на «мерседесе». — Криста встала и подошла к окну. — Вот он: бери и поезжай!

Линдсей подошел к ней сзади и ободряюще взял за руки.

— Мы поедем на грузовике. Я так решил.

— Ладно. — Криста повернулась к нему и достала из кармана куртки девятимиллиметровый «люгер». — Этого пистолета не скоро хватятся. У меня есть запасные патроны. Я тебе их дам прямо перед нашим уходом.

Криста нерешительно умолкла.

— Что такое, Криста?

— Ян, пожалуйста, обещай мне… Если станет ясно, что нас вот-вот поймают, то… я хочу, чтобы ты меня застрелил. А уж потом, если захочешь, — себя… — Криста отвернулась, голос ее задрожал. — Если нам суждено погибнуть, то хотя бы погибнем вместе…

Линдсей чувствовал себя отвратительно. Он не знал, что сказать, как поступить. Он вдруг стал совершенно беспомощным. Сперва он хотел дотронуться до девушки, которая стояла к нему спиной, но потом передумал и отпустил руку. Чувства Кристы оказались гораздо глубже, чем он подозревал. А он не мог ответить ей взаимностью.

— Давай сперва убедимся, что грузовик приезжает сюда по воскресеньям, — грубо сказал он и вышел из комнаты.

— Загоните проклятую машину обратно в гараж! — рявкнул полковник Ягер.

Было десять часов утра, падал густой снег, и все вокруг: окрестные горы и долина — были затянуты белой пеленой. Ягер, у которого от долгого стояния на одном месте затекли ноги (он стоял неподвижно и внимательно вглядывался в сторону, где дорога круто поворачивала), был в ярости от ощущения собственного бессилия.

— Можем еще немножко подождать… — начал было Шмидт.

Зря он только высунулся!

Ягер немедленно на него обрушился.

— У вас что, не все дома? — завопил он. — Два часа назад вы критиковали меня за то, что я не поставил дурацкий «мерседес» прямо у парадного подъезда! Теперь предлагаете держать его на улице до скончания века! Люди из мотобатальона уже бог знает сколько времени торчат на морозе, они совсем окоченели. Делайте, как вам приказано, черт побери!

Шмидт выметнулся из казармы и отправился к солдатам, которые сидели на мотоциклах и хлопали в ладоши, пытаясь хоть немного восстановить кровообращение в замерзших руках. Отпустив солдат, Шмидт с опаской вернулся к полковнику, который расхаживал по комнате, периодически останавливаясь, чтобы погреть руки, перед старинной печкой, которая топилась дровами.

— Машину сейчас уберут, — еле переводя дух, пролепетал Шмидт.

— Борман придет в восторг, узнав о провале нашей затеи, — злобно прошипел Ягер.

— Но ведь это была ЕГО затея?! — изумился Шмидт, протирая шелковым платочком очки. За то недолгое время, что он пробыл на улице, очки успели запотеть. Мороз крепчал.

— Да, но теперь, когда план не сработал, он скажет, что это моя затея… Я Бормана знаю как облупленного!.. Он всегда выражается уклончиво, отдавая приказания. Тем более что на сей раз он даже не ссылался на фюрера…

Ягер осекся, заслышав звук мотора: «мерседес» отгоняли обратно в гараж. Машина завелась с пол-оборота, хотя и простояла столько времени на холоде: это означало, что он в прекрасном состоянии.

— Но ведь ее нужно было ЗАТОЛКНУТЬ обратно в гараж! — возмущенно вскричал Ягер.

— Я сделаю сержанту выговор.

— Да ладно, не суетись! Какая разница? Вся наша операция — сплошной фарс. Пойду-ка я лучше перекусить.

— Господин полковник, — тактично сказал Шмидт, — солдаты на пропускных пунктах все еще находятся в состоянии полной боевой готовности. Может, я позвоню по телефону и дам отбой?

Ягер, уже стоявший на пороге столовой, замер в нерешительности. Хлопья снега прилипали к окну, затуманивая стекла. Погода портилась…

— Это хорошая идея, — кивнул Ягер. — Если солдат без толку держать в напряжении, они теряют форму. Пусть расслабятся. Скомандуйте отбой, а потом приходите завтракать. Мне хочется с кем-нибудь поговорить… поспорить… — Ягер вздохнул и добавил: — Воскресенье!.. Я всегда ненавидел воскресенья… даже когда был маленьким мальчиком.

Линдсей услышал тихий шум внезапно заработавшего мотора. Он услышал его потому, что после ухода приставленного к нему солдата, который забрал поднос и грязную посуду, англичанин оставил дверь слегка приоткрытой.

Он сделал это, чтобы посмотреть, приставят ли к двери часового. Однако часовой все еще не появлялся. Линдсей не подозревал, что Ягер велел убрать охрану от его дверей, однако выслал большое подкрепление на три контрольно-пропускных пункта и оставил группу захвата неподалеку от Зальцбурга.

Линдсей еще раз взглянул на свои часы. Ровно десять. До встречи с Кристой остается сорок пять минут. Он открыл дверь пошире и высунулся в пустой коридор. Быстро и бесшумно англичанин подошел к окну и посмотрел вниз. «Мерседес» подъехал поближе к подъезду и теперь был прекрасно виден.

Машина стояла: водитель прогревал мотор. Два эсэсовца чистили обледеневшее лобовое стекло и прижимали к нему руки в перчатках, стараясь хоть немного его согреть. Водитель (Линдсей его сверху не видел) включил «дворники»; они сперва резко задергались, но потом заработали в нормальном ритме.

Спрятавшись за занавеской, Линдсей наблюдал, как двое эсэсовцев забираются на заднее сиденье. Машина описала широкий полукруг, поехала по направлению к казармам и скрылась из виду. Линдсей еще подождал, но больше ничего не случилось.

В половине одиннадцатого Линдсей внимательно осмотрел коридор, лестницу и вестибюль. Убедившись, что везде пусто, он взял саквояж, спустился по лестнице и зашел к Кристе. Девушка безостановочно ходила взад и вперед, стараясь побороть панический ужас, который с каждой минутой охватывал ее все больше и больше.

Пряча саквояж за большим комодом, стоявшим у стены, Линдсей пристально поглядел на Кристу. Да, одному совершить побег гораздо проще… однако бросить девушку он уже не мог. Совет, который дал ему на Райдер-стрит полковник Браун, остался втуне.

«В случае побега, — сказал тогда полковник, — смотрите не связывайтесь ни с кем! Это вдесятеро увеличивает риск. Как показывает статистика…»

А ну ее, эту статистику! Он должен перевести Кристу через швейцарскую границу. А там он ее с чистой совестью оставит: пусть отсиживается в Швейцарии до конца войны. Немецкий для нее родной язык, так что Криста вполне сможет затеряться среди местного населения.

— Машина уехала. Ее забрали! — воскликнула Криста, и по ее тону стало понятно, что она взвинчена до предела. — Ты, наверно, скажешь, что твои опасения подтверждаются: нас хотели заманить в ловушку!

— Я, право, не знаю. Может, кто-то хотел куда-то поехать, а потом передумал… из-за погоды…

— Ты так говоришь, чтобы меня успокоить…

Линдсей в три прыжка перемахнул комнату и схватил Кристу за плечи. Его тихий голос звучал сурово, взгляд стал вдруг жестким.

— Послушай! Не пройдет и получаса, как мы выйдем отсюда через эту дверь… если, конечно, грузовик сегодня появится. Мы должны перехитрить водителя и спрятаться в кузове. И с этой минуты дороги назад не будет, понимаешь?

Линдсей закатал правой рукой штанину и показал Кристе нож, который он стащил из кухни в поезде фюрера.

— Может быть, мне придется убить водителя, — продолжал он. — Но даже если нет, все равно рано или поздно придется убивать. Так что, дорогая, если ты сейчас же не успокоишься, ты мне будешь обузой.

— В Зальцбурге, когда мы выходили из поезда, я вела себя нормально, — тихо сказала Криста. — Нам просто не повезло, что Гартман нас остановил. И сейчас ты за меня не беспокойся! Как только мы начнем действовать, все придет в норму. Я тебя не подведу, Ян. Меня просто доконало ожидание…

— Тогда действуем вместе!

Линдсей отпустил Кристу и моментально пожалел о своей несдержанности. Она, конечно, была права. Судя по тому, как она вела себя в прошлый раз, на нее можно положиться. Надо всегда доверять не словам, а делам.

— Ты останешься здесь со мной? — спросила Криста.

— Да.

— Это необязательно. Я могу и одна подождать. Вдруг они сунутся к тебе в комнату? Лучше побудь пока у себя. А если им вздумается меня обыскать, то у меня есть «люгер».

— Мы с тобой все равно рискуем, — деловито сообщил Линдсей, словно Криста была для него чем-то третьестепенным, о чем думают в самую последнюю очередь. — Я пробрался сюда незаметно. Дверь в мою комнату заперта. Если им взбредет в голову приставить к ней часового, то они не будут заглядывать в комнату, решив, что я сижу внутри. Они всегда так поступали. А вот если я вернусь, то придется идти мимо часового, когда нужно будет снова спускаться сюда. В подобных случаях не существует идеального варианта. — Линдсей улыбнулся. — Так что можешь ходить по комнате, словно маятник, я не возражаю.

В 10.45 Линдсей попросил Кристу дать ему «люгер» вместе с запасными патронами. Он засунул пистолет за пояс и запахнул куртку. Они ждали и, похоже, не могли сейчас выдумать темы для разговора.

Неизвестно кто из них чаще поглядывал на часы. Минуты еле ползли. 10.50… На улице по-прежнему шел снег, правда, не такой густой. Линдсей молил Бога, чтобы снегопад не кончался. В плохую погоду, да еще в воскресенье, никому не захочется высовываться на улицу. Они посмотрели на часы одновременно. Их глаза встретились. 10.59…

«Время относительно», — сказал кто-то когда-то. И неважно, кто это сказал и по какому поводу, главное то, что шестьдесят секунд никогда еще не тянулись так томительно долго. Криста и Линдсей замерли, боясь пошевелиться. Оба стояли далеко от окна, выходившего на парадный подъезд. ОДИННАДЦАТЬ ЧАСОВ…

Линдсей склонил голову набок и прислушался: не раздастся ли шум мотора? Гробовая тишина… Снег за окном падал все чаще, тяжелые хлопья сыпались, как перья из подушки, и, медленно кружа, падали на землю. Одна минута двенадцатого…

— Наверное, не приедет… — начала было Криста.

Линдсей замотал головой, приказывая ей замолчать, и опять чутко прислушался. Криста не могла стоять спокойно. Она сжимала и разжимала руки. Англичанин же застыл, будто статуя и, решительно сжав губы, вслушивался в тишину. Ожидание страшно изматывает. Это сущий ад. Дикая нервотрепка.

Он поднял руку, призывая Кристу стоять спокойно, но рука застыла в воздухе. Вдалеке раздался шум приближающейся машины.

— Он гонит, как сумасшедший, — кажется, так выразилась накануне Криста. В общем, она сказала что-то в этом роде.

Линдсей приложил палец к губам и, подойдя к окну, выглянул из-за шторы.

В снежном вихре показалась темная тень, она прорвалась сквозь белую пелену и, резко затормозив, развернулась на 180 градусов. Капот грузовика теперь смотрел в сторону Зальцбурга. А Линдсей смотрел прямо на закрытый кузов с отодвигающейся дверью. Грузовик все-таки приезжал в Бергхоф по воскресеньям!

Сквозь узенькую — не больше дюйма — дверную щелку Линдсей выглянул в вестибюль. Водитель открыл половинку двери и зашел внутрь, таща на плече мешок. А затем исчез с ним в дальнем конце вестибюля.

— Дверь кузова открыта! — воскликнула Криста, смотря из окна на улицу.

— Тогда пошли!

Оба держали в руках саквояжи. Линдсей распахнул дверь и пропустил Кристу вперед. Затем аккуратно затворил дверь и тоже вышел из комнаты. Криста уже скрылась из виду. Они понятия не имели, когда появится водитель. Линдсей бесшумно пробежал по мраморному полу, на котором водитель здорово наследил, и присоединился к Кристе.

На улице оказалось не так холодно, как он ожидал. Снегопад понемногу стихал, хлопья становились меньше и падали реже. Криста в точности выполнила все его инструкции; Линдсей заметил кое-где на снегу небольшие отпечатки: Криста шла на цыпочках. Линдсей же, наоборот, пошел на пятках, причем старался идти как можно размашистей. Водитель не должен понять, что на снегу остались чьи-то следы!

Линдсей влез в кузов и услышал тихий шепот Кристы:

— Ползи сюда…

Она залезла на мешки с бельем, лежавшие в глубине кузова, прямо возле кабины водителя. Линдсей не смог разглядеть ее в темноте, и это его окрылило. Может, им повезет, и шофер их не заметит? Если, конечно, ему вдруг не приспичит достать мешок, лежащий у самой кабины…

Линдсей зарылся в груду белья. Криста прижалась к нему. Саквояж впивался в бок, но сейчас лучше было не шевелиться. Линдсей распахнул куртку и достал пистолет. Криста прошептала ему на ухо:

— Зачем тебе пистолет? Ты что, собираешься его убить?!..

— Только если он нас обнаружит. Тогда я сяду за руль, и мы помчимся…

— Будем надеяться, что до этого не дойдет.

Криста мгновенно сникла. «Будем надеяться…» О боже! Застрелить сейчас водителя — хуже не придумаешь! Потом Линдсей убил бы его без раздумий, но пока они не покинули Бергхоф, это было чересчур рискованно.

Кто-то может услышать выстрел. Придется куда-то прятать труп. Как им удастся проехать через три КПП, если он, Линдсей, будет сидеть за рулем? Он почувствовал, что Криста напряглась. Водитель возвращался за новым мешком. Они услышали, как он потопал ногами, отряхивая с сапог снег. Притаившись под грудой белья, беглецы слышали, как водитель ходит по кузову, и им казалось, что он совсем рядом. Линдсей надеялся, что — если до этого дойдет — он сумеет уложить водителя ударом рукоятки пистолета, и можно будет обойтись без стрельбы.

Шофер тяжело спрыгнул на землю, волоча очередной мешок. Снег скрипел под его ногами. Это хорошо: он затопчет их следы на снегу… Однако Линдсей был сейчас, как натянутая струна. Казалось, ожидание затягивается на веки вечные. А ведь с каждой секундой увеличивалась опасность, что его кто-нибудь хватится!

Водитель еще трижды относил мешки в Бергхоф. И всякий раз возвращался с грязным бельем, которое небрежно бросал в глубь кузова. На третий раз Линдсей увидел нечто такое, от чего у него похолодело внутри.

Шофер как раз подходил к грузовику, когда Линдсей заметил, что из-за мешков высовывается левый ботинок Кристы. Мешок, закрывавший ее ногу, сполз вниз. Не увидеть ботинок мог только слепой. Все пропало! Линдсей крепко сжал рукоятку пистолета.

— О Господи! Ну и погодка!

Водитель, разговаривая сам с собой, забрался в кузов. Он был педантом и хотел убедиться, что все грязное белье сложено в глубине. Выпрямившись, водитель перевел дух и поглядел вперед, держа очередной мешок с грязным бельем.

— Ну что, ты закончил, Ганс? Нравится тебе ездить в такую погоду? Тебе, сукин сын, давно пора запретить выезжать на приличную дорогу.

Появился эсэсовский солдат: это он беззлобно подшучивал над водителем, который по-прежнему стоял с мешком в руках. Водитель оглянулся через плечо и крикнул:

— Эй, Гюнтер! Спорим, что я к полудню уже буду в Зальцбурге? Хочешь, поехали со мной?

— В такую погоду?! Да ты совсем рехнулся, старина? Ничего, на КПП тебя притормозят… если ты, конечно, раньше не перевернешься…

Линдсей затаил дыхание. Ботинок Кристы по-прежнему торчал между мешками. Но он боялся ей об этом сказать. Если водитель заметит Кристу, то позовет охранника…

Мешок с грязным бельем пролетел по воздуху и приземлился прямо на ногу девушки, заслонив ее. Плюх! Водитель спрыгнул на снег. Послышался скрежещущий грохот. Стало темно. Водитель закрыл дверь кузова.

Ганс залез в кабину, завел мотор и включил противотуманные фары. Снял машину с ручного тормоза, нажал газ… Пора ехать. Грузовик сорвался с места и понесся под горку.

Лежавшая под грудой мешков Криста схватила Линдсея за руку и не выпускала ее, пока грузовик не перестал мотаться из стороны в сторону. Он ехал все быстрее. Мешки, конечно, смягчали тряску, однако, лежа в кузове, беглецы чувствовали, что колеса скользили по обледенелой дороге. Линдсей догадывался, что машина приближалась к крутому повороту. И ждал, что Ганс сбавит скорость.

Но Ганс, наоборот, прибавил газу. Он слегка протер запотевшее стекло и смотрел в узенькую щелку. Мрачножелтые противотуманные фары высвечивали опасный поворот, который был уже совсем близко. Однако водитель по-прежнему жал на газ.

Линдсей крепко обнял Кристу. Задние колеса прокручивались, потеряв сцепление с дорогой. Машина пошла юзом. Но Ганс не тормозил! Он вцепился в руль и ехал, не нажимая на тормоз, пока машина сама не сбавила скорость, а затем опять начал потихоньку разгоняться. Опасный поворот остался позади! Ганс надавил ногой на педаль газа и помчался к первому контрольно-пропускному пункту.

За спиной шофера, в кузове, Криста крепко прижималась к Линдсею. На лбу англичанина выступили капли пота.

Девушка глубоко вздохнула, переводя дух.

— Он нас угробит, — прошептала она.

— Машину занесло, — коротко бросил Линдсей. — Но он прекрасно справился с заносом. Теперь я могу тебе сказать, куда мы едем из Зальцбурга. В Мюнхен!

— Тогда нам нужен второй экспресс — тот, что отходит в половине первого. Если мы на него успеем, то приедем в Мюнхен в половине второго, как раз тогда, когда тебе в Бергхофе подавали обед. Значит, они забьют тревогу примерно к моменту нашего появления в Мюнхене. Борман отреагирует молниеносно, он поднимет на ноги всю Баварию.

— Давай сперва доберемся до Зальцбурга, — предложил Линдсей. — А в Мюнхене нам придется проторчать сутки, пока я не встречусь со связным. Куда нам деваться — ума не приложу…

— Ничего, зато я знаю! У Курта был небольшой тайник на чердаке… будем надеяться, что им можно воспользоваться.

— А где, в каком районе Мюнхена? — как бы между прочим поинтересовался Линдсей. — Возле Фельгерргалле или недалеко от собора Божьей Матери?

— Совсем рядом с собором. В маленьком переулке. Апартаменты не больно роскошные, но зато тетя Курта ненавидит нацистов. Они отправили ее мужа в концлагерь. Еще и поэтому Курт решил устроить тайник именно в ее доме… — Криста осеклась. — Мы тормозим?! О Господи!.. Мы уже у первого поста.

Сидевший в кабине Ганс выругался, увидев при подъезде к пропускному пункту, что шлагбаум, похожий на приграничный, опущен. Проклятые дураки! Делать им, что ли, нечего в такую погоду?! И почему-то охранников больше, чем всегда…

Водитель затормозил, но мотор глушить не стал, недвусмысленно намекая, что задерживать его не следует. Он опустил боковое стекло и облегченно вздохнул, узнав эсэсовского офицера, подходившего к грузовику. Ганс никогда не вылезал из кабины. Вот еще, станет он утруждать себя ради каких-то солдафонов!

— Ты хочешь побить рекорд, Ганс? — спросил тощий эсэсовец. — Мы видели, как ты спускался с горы. Ты когда-нибудь сломаешь себе шею.

— Я опаздываю на обед. Чего это вы тут переполошились? Что за дела?

— Да вот, обыскиваем все машины… Для тренировки. Такой приказ поступил вчера из Бергхофа.

— Ладно, осматривайте, что вам нужно, и поднимайте скорее этот проклятый шлагбаум!

— До чего ж ты у нас вежливый, Гансик!

В кузове было слышно каждое слово. Линдсей опять стиснул рукоятку «люгера». Если грузовик будут обыскивать, их с Кристой наверняка обнаружат. Сможет ли он хладнокровно приставить дуло пистолета к Кристиному виску и нажать на курок? Он еще ни разу не убивал женщин…

Раздался скрежет и грохот: кто-то открывал дверцу кузова. Стало еще холоднее: в кузов ворвался морозный воздух. Криста осторожно взяла Линдсея за руку, в которой был зажат пистолет, и поднесла ее к своему виску. Останется только спустить курок… Интересно, они будут прокалывать груду мешков штыками?..

Раздалось шуршанье. Кто-то, пыхтя, карабкался в кузов. Линдсей почувствовал, что ладонь, в которой он сжимал пистолет, вспотела. Криста лежала совсем неподвижно. Можно себе представить, о чем она сейчас думает. Линдсей никогда еще не ощущал себя таким беззащитным, а он это чувство люто ненавидел.

Сапоги ступали все ближе. Снаружи слышались голоса. Криста сжалась в комок. Бедняжка, она окаменела от ужаса!.. Звуки сменялись с головокружительной быстротой. Урча, подъехал бронированный вездеход. Затем раздался уже знакомый скрежет закрывающейся дверцы кузова.

— Ладно, отваливай, Ганс… Отправляйся обедать.

Мотор заработал. Водитель снял машину с ручного тормоза. Грузовик рванулся вперед.

— Ганс! — прокричал офицер вслед грузовику. — Можешь проезжать остальные КПП без остановки!

И они поехали дальше.

 

Глава 20

Фюрер поднялся, как всегда, поздно, в одиннадцать часов. Буквально за несколько минут до побега Линдсея и Кристы. Накануне Гитлер лег в обычное время: в три часа ночи.

Его спальня, соединявшаяся через гардеробную со спальней Евы Браун, была обставлена в спартанском духе. Стены украшал лишь портрет матери Гитлера, написанный маслом и представлявший собой копию старой фотографии.

Один из самых могущественных людей в мире брился и одевался сам, не прибегая к услугам своего камердинера Краузе. Одежда фюрера была очень скромной, поздний завтрак — без каких-либо деликатесов. Гитлер надел коричневую рубашку с красной свастикой на рукаве и брюки-галифе.

Завтрак фюрера всегда состоял из двух чашек молока и десятка черных сухарей. Кроме того, фюрер, как правило, съедал несколько кусочков не очень сладкого шоколада: он верил, что шоколад придает энергию.

Гитлер завтракал в одиночестве. Он сидел, проглядывая последние сводки Немецкого Агентства Новостей. Через пять минут с завтраком было покончено, и фюрер почувствовал, что готов к трудовому дню. Он начал полуденный военный совет, на котором присутствовали Борман, Кейтель, Йодль и прочее высшее офицерство, неожиданной фразой:

— У меня такое ощущение, что у нас неприятности.

— Но какие, мой фюрер? — промурлыкал Борман.

— Если б я знал!.. Ладно, давайте начинать.

Слушая доклад Йодля о положении на Восточном фронте, Гитлер встал в излюбленную позу: сложил руки на животе. Он ничего не говорил и лишь периодически кивал, как бы выражая свое согласие. Из-за того, что фюрер молчал, в комнате создалась напряженная обстановка.

В какой-то момент Гитлер неожиданно отошел от стола, где лежала крупномасштабная карта Советской России. Приблизившись к окну, он долго вглядывался вдаль, затем вернулся к столу. Фюрер смотрел в сторону Зальцбурга.

Когда Борману донесли о случившемся, он впал в неистовство. Военный совет резко оборвался, потому что Гитлер вдруг сердито зыркнул на своих генералов и, ни слова не говоря, выметнулся из зала заседаний. Была ровно половина второго. По случаю воскресенья повар приготовил Линдсею обед чуть пораньше. Ему не терпелось поскорее освободиться и на несколько часов уйти из кухни. Повар отнес поднос в комнату англичанина в двадцать пять минут второго. И убедился, что комната пуста.

— Господи Боже, Ягер! — злобно орал Борман. — Ну что у вас за охранники? Сперва вы пытались подстроить Линдсею ловушку, это сорвалось, и буквально через пару часов он удрал…

— Я без солдат как без рук, — оправдывался полковник. — Мой отряд разбросан по огромной территории… Мы же хотели заманить англичанина в западню… Которую, кстати, предложили вы…

Борман — он был Ягеру по грудь — взглядом заставил полковника умолкнуть. Он понял, что угодил в трясину, только когда его нога уже завязла. Если фюрер начнет расследование, эта эсэсовская гиена разделит позор поражения с ним, с самим Мартином Борманом!

— Как ему удалось убежать? — рявкнул Борман.

— Разрешите доложить? — подал голос Шмидт, стоявший в двух шагах от них, за спиной своего начальника.

Борман пристально поглядел на худощавого офицера в очках без оправы. Он не любил такие очки: они напоминали ему о Гиммлере, его заклятом враге. Но у Шмидта был аналитический ум. Эта парочка вообще представляла собой немалую опасность: Шмидт выполнял роль мозгового центpa, а Ягер действовал. Борман кивнул, разрешая Шмидту говорить.

— Я весьма сожалею, но есть еще более неприятная новость, — сообщил рейхслейтеру Шмидт. — Как известно, фройлен Лундт нередко видели в обществе англичанина. Похоже, она тоже исчезла…

— Значит, они бежали вдвоем?!

— Я думаю, — продолжал Шмидт, — что у них был только один способ совершить побег. Каждое утро в одиннадцать сюда приезжает грузовик из прачечной. Это очень удачное время.

— А посты? — взревел Борман.

— После того, как наш план с «мерседесом» не сработал, мы дали отбой, — вмешался Ягер.

Борман обратил внимание на слово «наш» и моментально сник. Воспользовавшись этим, Шмидт внес свое предложение. Ягер будет ему очень признателен, — подумал Шмидт, — если он отведет от бедняги гнев Бормана.

— Может, нам сообщит что-нибудь водитель грузовика? Разрешите, я позвоню ему по телефону?

Через несколько минут Шмидт уже звонил водителю домой. Он передал трубку рейхслейтеру, который говорил осторожно, чтобы не переполошить Ганса.

— Что-что? Значит, пропала форма офицера СС… Ваш склад недалеко от железной дороги?.. Так… на вокзал направлялись двое: эсэсовский офицер и девушка… так… значит, Мюнхенский экспресс… Подождите у телефона! — Рейхслейтер посмотрел на Шмидта и приказал: — Дайте мне железнодорожное расписание. Быстро! Поезд на Мюнхен отходит примерно в половине первого…

Борман еще о чем-то поговорил с водителем и повесил трубку.

Скрупулезный Шмидт уже достал расписание и листал его. Найдя нужную страницу, он протянул расписание Борману, который отдавал приказания Ягеру.

— Свяжите меня с начальником Мюнхенского СС, — сказал Борман. — Я поговорю с ним. Из грузовика пропала эсэсовская форма, отданная в стирку… Да, Шмидт?

— Если им удалось сесть в поезд — а Лундт наверняка это устроила, — то они выехали из Зальцбурга в двенадцать тридцать и приедут в Мюнхен в тринадцать тридцать…

Борман посмотрел на настенные часы. 13.39…

— Будем надеяться, что поезд опоздает, — вздохнул он. — Сейчас поезда почти никогда не ходят точно по расписанию.

Ягер прикрыл ладонью телефонную трубку и прошептал:

— Начальник Мюнхенского отряда СС на линии. Его зовут Майр…

— Говорит Борман. Вы Майр? Из Бергхофа сбежали двое: англичанин и немка, молодая женщина… да, вам сообщат их приметы. Мы подозреваем, что они сели в экспресс, который в половине первого выехал из Зальцбурга и буквально сейчас прибывает в Мюнхен. На мужчине может быть эсэсовская форма… Оцепите вокзал…

— Поезд опаздывает, — сказала Криста. — Все из-за этой дурацкой остановки в Розенгейме…

Линдсей взял у нее зеркальце и внимательно оглядел себя. Он был в форме офицера СС; она торчала из мешка с грязным бельем, и Криста ее заметила. На левом рукаве темнело пятно, а все остальное было в полном порядке. Линдсей боялся, что форма не подойдет ему по размеру, но она пришлась почти впору. Только воротничок оказался туговат. Линдсей нахлобучил фуражку так, что она закрывала верхнюю часть лица, и осмотрел почтовый вагон, в котором они ехали всю дорогу от Зальцбурга. Потом перевел взгляд на часы. Без двадцати два. Уже на десять минут позже…

Поезд — он сейчас еле полз — загрохотал на стрелках. Линдсей посмотрел на Кристу, которая стояла в дверях с саквояжем. Они договорились, что выйдут из вагона, как только поезд остановится. В пути Линдсей долго пытался отогнуть ножом засов, закрывавший вагонную дверь. Он уже совсем было отчаялся, как вдруг засов приподнялся и с лязганьем вылетел.

— Мы подъезжаем, — спокойно сказала Криста. — Мне знакомо это место, тут несколько железнодорожных стрелок…

— Отойди в дальний конец вагона, — приказал Линдсей.

— Но ведь я прекрасно знаю Мюнхенский вокзал! — запротестовала Криста. — Он огромный.

— Делай, как тебе велят, черт побери!

Криста сердито посмотрела на него, но послушалась. Линдсей встал возле отодвигающейся двери, держа в правой руке нож, а в левой саквояж. В Зальцбурге они без особого труда проникли в почтовый вагон. Однако в Мюнхене могло оказаться гораздо опасней.

Майор Гуго Брюкнер из частей СС стоял на платформе, поджидая Зальцбургский поезд. Этот дородный мужчина среднего роста очень серьезно относился к своим обязанностям. Особенно он презирал дезертиров: вероятно, потому что долго пробыл на русском фронте. Дезертиры обычно ездили на поездах. Их излюбленным местом был почтовый вагон, который как раз сейчас приближался к платформе.

Пассажирские вагоны быстро мелькали перед глазами майора. Двери были уже открыты, военные и штатские готовились спрыгнуть на платформу, и нырнуть в толпу, и в сутолоке помчаться к выходу. Зоркие глаза майора заметили сорванный засов на почтовом вагоне. Брюкнер напрягся. Похоже, сейчас он раздобудет пушечное мясо для Восточного фронта… Таков был неизбежный удел пойманных дезертиров.

Поезд остановился. Брюкнер, стоявший в глубине платформы, обратил внимание на то, что дверь чуть приоткрыта: очевидно, чтобы тот, кто там притаился, мог подглядывать в щелку… В вагоне было темно, и Брюкнер не видел, что там творится, но он не боялся поганых дезертиров. Гуго отодвинул дверь пошире и вошел в почтовый вагон.

Вагон оказался пуст. Брюкнер поглядел направо… и вдруг заметил Линдсея, всего в трех футах от себя! Линдсей был в эсэсовской форме. Брюкнер окаменел. Меньше всего он ожидал увидеть тут офицера СС…

Линдсей взмахнул рукой и со всей силы нанес майору роковой удар. Лезвие ножа ткнулось майору в грудь, скользнуло по ребрам и по самую рукоятку ушло в тело. Линдсей выпустил нож, Брюкнер зашатался и, пораженно ахнув, попятился…

Закрыв рот ладонью, Криста во все глаза смотрела на майора: он лежал на спине, а из груди его, точно украшение, торчал нож. Эсэсовская форма намокла от крови, на полу образовалась лужица. Линдсей схватил майора за шею и, стараясь не испачкаться, заволок поглубже в вагон, и бросил в том самом месте, где они с Кристой прятались по дороге.

В яростной спешке Линдсей бросил на труп эсэсовца несколько мешков с письмами, чтобы замаскировать его. Криста выглянула из вагона и спрыгнула на платформу. Линдсей схватил свой саквояж и кинулся за ней. Догнав девушку, он увидел, что она бледна, как полотно.

— Меня, наверно, сейчас будет тошнить…

— Переживать будешь потом. Возьми себя в руки. Ты говорила, что знаешь этот вокзал. Так что давай, действуй: выводи нас отсюда!..

Его словесная атака возымела действие. Криста пришла в себя и ускорила шаг.

— Вон, посмотри: к нам подъезжают тележки. Они едут за почтой…

Линдсей убил немца, повинуясь мгновенному порыву; он знал, что рано или поздно дело все равно дойдет до убийства. Однако он не предвидел, что по платформе к ним будет приближаться целая вереница тележек. Значит, уйти с вокзала прежде, чем труп будет обнаружен, не удастся?

Криста теперь почти бежала, они уже достигли конца платформы. Контролеров у барьера не было: в Германии билеты проверяли по дороге. Линдсей оглянулся. Вереница тележек, которую везли двое мужчин, один сидел в голове, другой — в хвосте, уже почти доехала до почтового вагона. Англичанин и девушка зашли за барьер.

И тут же их подхватила бурлящая толпа, люди сновали взад и вперед. Криста взяла Линдсея под руку и повлекла его к выходу. Заметив эсэсовскую форму, все расступались. Это позволяло Линдсею и Кристе быстрее пробираться к выходу, однако они оказывались в центре внимания.

— Квартира твоего жениха далеко отсюда?

— Нет. Пять минут на трамвае…

— Если в Бергхофе забили тревогу, то здесь будут искать двоих: мужчину и женщину. Нам надо идти порознь…

— Хорошо.

Криста без лишних слов раскрыла на ходу свою сумочку и проинструктировала Линдсея:

— Мы сядем в один и тот же трамвай. Я зайду первой: ты должен видеть, что я буду делать. Вот деньги, заплатишь за проезд. Ты входи спереди, а выходить будешь сзади. И пожалуйста, сядь за моей спиной.

Ее поведение в который раз удивило Линдсея. В самые напряженные моменты Криста проявляла необычайное хладнокровие и продумывала каждую мелочь. Только когда он убил эсэсовца, Криста на мгновение потеряла над собой контроль. Но тут кому угодно стало бы дурно, это было жуткое зрелище: немец отступает назад, а из его груди торчит нож…

— Я пойду вперед, — предупредила Криста и вдруг ахнула: — О Господи! Смотри, сколько эсэсовцев! Главное, ты не отставай от меня, умоляю!

Эсэсовцы действительно все прибывали и прибывали. Начальник СС Майр, мгновенно среагировав на звонок Бормана, подтягивал к вокзалу войска.

— Займите вокзал! — распорядился Майр. — Оцепите весь район! Проверяйте документы у всех без исключения! Особенное внимание надо обратить на мужчину в эсэсовской форме. Вы должны найти офицера и девушку. Мне сказал сам рейхслейтер, что их нужно арестовать.

Из первого грузовика, остановившегося у главного входа, солдаты начали выпрыгивать как раз в тот момент, когда Криста и следовавший за ней на некотором расстоянии Линдсей вышли через боковую дверь.

Криста направилась прямо к трамваю, в который садились последние пассажиры. Она взяла билет и протиснулась в середину вагона. Свободных мест не было, так что ей пришлось стоять.

Линдсей сел в трамвай последним. Купив билет, он пробрался поближе к Кристе и встал у нее за спиной. Одноногий инвалид на деревяшке, которая торчала, перегораживая проход, испуганно посмотрел на него и медленно встал, уступая место.

Англичанин чуть было не попросил его сесть, но вспомнил, что одет в эсэсовскую форму. Он молча опустился на сиденье и поглядел вперед. Криста, смотревшая на него через плечо, облегченно вздохнула. Двери закрылись, раздался предупредительный звонок, и трамвай тронулся.

Когда он сворачивал от вокзала на центральную улицу, Криста увидела в заднем окне эсэсовца: он стоял на рельсах перед следующим трамваем и махал руками, приказывая водителю остановиться. Еще несколько грузовиков с солдатами проехали мимо их трамвая, шоферы нажимали на клаксоны, вынуждая все остальные машины потесниться к тротуару.

Три мотоцикла с коляской, в которые набилось еще Бог знает сколько эсэсовцев, рыча, примчались на вокзал.

— Может быть, лучше сойти на следующей остановке, пока командир отряда не послал мотоциклы в погоню за трамваем? — подумала Криста.

Она никогда не видела, чтобы трамвай тащился так медленно. Девушка постаралась придать лицу равнодушное выражение, заметив, что на нее пристально смотрит мужчина в военной форме. Он встал.

— Садитесь, фройлен. У вас усталый вид. Вы, наверно, приехали издалека?

— Спасибо. — Криста слабо улыбнулась. — Но я выхожу на следующей остановке.

Как некстати сейчас эта мимолетная встреча. Она может оказаться даже опасной. Немецкий сержант, которому приглянулась Криста — она поняла это по его глазам, — вспомнит ее, если его будут допрашивать. И что еще хуже, он скажет, на какой остановке она вышла!

Трамвай остановился. Криста взяла саквояж и прошла мимо сержанта, даже не взглянув в его сторону. Линдсей подождал, пока она спустится с подножки, а потом вскочил и кинулся за ней. Очутившись позади Кристы на тротуаре, в толпе прохожих, он обернулся. Трамвай, в котором они только что ехали, окружили мотоциклисты. В вагон вошел офицер СС с явным намерением допросить всех пассажиров.

Настроение фюрера всегда было непредсказуемым. Он воспринял известие о том, что беглецам удалось ускользнуть с вокзала в Мюнхене, удивительно спокойно. Сняв очки — он никогда не фотографировался в очках, но вообще-то носил их, — Гитлер отложил в сторону бумаги, которые просматривал, и внимательно выслушал сбивчивые объяснения Бормана.

— Майр не проявил должной расторопности. Об этом свидетельствует его звонок с Мюнхенского вокзала. Беглецы ехали в почтовом вагоне. Негодяи убили эсэсовского офицера Брюкнера — его труп был обнаружен под мешками с письмами, — убили и скрылись…

— Но в почтовых вагонах часто ездят дезертиры, — возразил Гитлер.

— Да, но Майр еще доложил, что его мотоциклисты задержали трамвай, который только что отошел от вокзала. Свидетели очень точно описали пассажиров, сошедших на первой же остановке: мужчину в эсэсовской форме и девушку, которая как две капли воды похожа на Кристу Лундт…

— Ах, но какой теперь смысл об этом говорить?

Сидевший на диване Гитлер посмотрел на Ягера и Шмидта, вертя в руках очки. Кейтель и Йодль, вернувшийся, чтобы уточнить кое-какие детали после дневного военного совета, тоже находились в зале. Они тактично помалкивали.

— А вы что думаете о случившемся, Кейтель? — внезапно спросил фюрер.

— Думаю, что далеко им уйти не удастся…

— Майр велел прочесать весь город, — выпалил Борман. — Я совершенно согласен с фельдмаршалом.

— Вы просто не знаете, что говорите, — мрачно заявил Ягер. — Это колоссальная работа.

— Однако, — молвил фюрер, — из любой ситуации можно найти выход.

Эта фраза как нельзя лучше отражала его отношение к жизни, в ней таился секрет восхождения Гитлера к власти…

Через час Майр вернулся в казарму. Неожиданно раздался телефонный звонок. Майр поднял трубку и представился. Звонили опять из Бергхофа.

— Говорит Борман! Ко мне поступили сведения, что у Линдсея назначена встреча с агентом союзников возле собора Божьей Матери…

Голос звучал как-то удивительно глухо. Майр подумал, что он не очень похож на голос рейхслейтера. Однако уточнить побоялся: с Борманом шутки плохи. А невидимый собеседник продолжал:

— Связной ждет его по понедельникам в одиннадцать часов утра. Отдайте соответствующие распоряжения и ни в коем случае не распространяйтесь об этом звонке. Таков приказ фюрера!..

По-прежнему заинтригованный, Майр положил трубку. Завтра понедельник… Значит, он будет ждать агента союзников возле собора Божьей Матери…

 

Глава 21

— Вовремя мы успели, — сказала Криста. — Из трамвая выскочили и в переулок свернули.

— Но они прочешут весь район, — предупредил ее Линдсей. — Трамвай — это только начало.

Они стояли в узеньком проулке между старинными зданиями, и на то, что дело происходило днем, намекала лишь узкая полоска светлого неба над их головами. Пахло кошками. Булыжная мостовая обледенела, и было скользко. Дома казались нежилыми. Криста достала из сумочки ключ, вставила его в скважину крепкой, новой деревянной двери, усеянной в качестве украшения обойными гвоздями, но открыла не сразу, а сперва повернулась к Линдсею и прошептала:

— Курт приезжал сюда в отпуск, а потом, когда дезертировал, тоже скрывался тут. Это квартира его тети Хельги. Как я тебе говорила, ее мужа отправили в концлагерь. Тетя Хельга ненавидит нацистов. Твоя форма ее напугает. Так что ты лучше постой на площадке третьего этажа, пока я с ней переговорю…

На лестнице было так темно, что, когда Криста затворила дверь, Линдсей не смог разглядеть даже своей руки. Он принялся на ощупь карабкаться наверх, держась за засаленные перила. Сосчитав лестничные площадки, Линдсей остановился на третьем этаже, а Криста пошла дальше, на четвертый. Линдсей поморщился: на лестнице стоял затхлый, какой-то нежилой запах.

— Неужели тетя Хельга — единственная обитательница этого дома? — подумал англичанин.

Он услышал, что дверь наверху открылась, и увидел луч света.

Затем раздался шепот, очень соответствовавший общей атмосфере этого дома. Из открытой двери на той площадке, где стоял Линдсей, резко пахло мочой. Линдсей заглянул внутрь и увидел сквозь мутное окошко грязный туалет, который давно не прочищали.

— Ян! Иди сюда…

Голос Кристы… Линдсей с готовностью схватился за перила, устремившись на четвертый этаж, и почувствовал, что перила здесь недавно протирали. На площадке рядом с Кристой стояла пожилая женщина с волевым лицом. Она не обратила внимания на эсэсовскую форму, в которую был одет Линдсей, а, нахмурившись, пристально вгляделась в его лицо.

— У него есть какие-нибудь документы? — спросила тетя Хельга.

— У тебя есть документы? — в свою очередь осведомилась Криста. — Это тетя Хельга. Она очень осторожная женщина.

— В наши дни приходится соблюдать осторожность, — мрачно пробурчала женщина. — Говорят, существует подпольная организация, которая тайно переправляет в Швейцарию тех, кто помогает союзным войскам. А гестаповцы выдают себя за англичан или американцев и пытаются втереться в доверие к подпольщикам…

— У меня есть удостоверение летчика Королевской авиации, — сказал Линдсей.

— А почему его не отобрали? — требовательным тоном спросила изможденная женщина, беря у Линдсея удостоверение и подозрительно вглядываясь в лицо англичанина, а потом сравнивая его с лицом на фотографии. — Криста сказала, что вас держали там взаперти…

— О да… — Линдсей поймал предупреждающий взгляд Кристы и понял, что нужно как можно меньше трепать языком. — Гестаповец два дня не отдавал мне удостоверение: наверняка для того, чтобы перефотографировать его и завести на меня дело…

— Он отдал удостоверение, только когда на него нажали сверху, — поспешно проговорила Криста. — Линдсей — подполковник авиации. Я думаю, они надеялись получить какую-нибудь ценную информацию…

— Ладно, возьмите. — Хельга вытерла удостоверение цветастым фартуком, чтобы стереть отпечатки пальцев, и протянула документы англичанину. — Входите в дом. Однако я настоятельно прошу вас отдать мне эту форму, чтобы я могла ее сжечь.

— Ну, и вонища будет! — попытался пошутить Линдсей, но Хельга не поддержала его, глядя по-прежнему сурово.

— Мы сейчас жжем что угодно, лишь бы было тепло. Так что неприятные запахи для нас не новость. — Хельга затворила дверь, заперла ее и, подойдя к печурке, взяла кочергу. Открыв заслонку, она поворошила тлеющие угли.

Линдсею показалось, что Хельга взяла кочергу на всякий случай, в качестве оружия. Ее следующий вопрос подтвердил его опасения.

— Где вы раздобыли эсэсовскую форму?

— Тетя Хельга! — запротестовала Криста. — Это я достала ему форму… неважно как… Вы должны ему доверять. Я была в Англии, когда мы познакомились, испытала его. Покажите ему тайник.

— Тот, что Курт приготовил для себя, но так и не сумел использовать? — с горечью произнесла тетя. — Ладно, но пусть отдаст мне форму, я ее разрежу и сожгу по частям…

Похоже, сжечь эсэсовскую форму было ее навязчивой идеей. Линдсей заподозрил, что тетя на самом деле моложе, чем выглядит. Одному Богу ведомо, что ей пришлось пережить…

— Теперь они не застанут нас врасплох, — сказала Хельга. — Мой хороший друг — он живет в деревне — сделал мне отличную входного дверь, в нее из пушки пали — и то не пробьешь! Так что нацистам придется позвонить в звонок и ждать, пока я соизволю открыть. Когда они пришли за Куртом, то просто высадили дверь и…

В тайник вел хитроумно замаскированный люк, прорубленный в потолке возле поперечной балки. Хельга принесла из кухни стремянку, поставила ее в нужное место и взобралась по ступенькам, держа в руке нож с тонким лезвием.

— Нужно слегка воткнуть нож вот сюда, прямо возле балки, — объяснила она. — А потом всадить лезвие поглубже… ну, примерно как делает мужчина, лежа с женщиной в кровати…

Линдсей посмотрел на Кристу, она покраснела и отвела взгляд.

— Кончик ножа ткнется в стальной брусок, который Курт прикрепил к люку. А затем нужно вытолкнуть люк наверх. Вот так…

В гладком и с виду целом потолке вдруг открылась квадратная дверца и показалось темное отверстие. Хельга опустила люк на место и сошла вниз. Она провела Линдсея и Кристу в кухню и лишь там предложила:

— Если вы проголодались, я могу угостить вас бесцветным, безвкусным варевом, которое мы называем супом. Но эта бурда хотя бы горячая…

— Она тебя приняла! — прошептала Криста.

Ровно в три часа дня, через час после их появления в чисто прибранной квартире Хельги, начальник полицейского управления приказал прочесать весь район.

Дверной колокольчик оглушительно трезвонил… даже, скорее, не трезвонил, а тарахтел, как автомат. Криста проглотила остатки жидкого, водянистого кофе и вскочила из-за стола.

— Черт! Что такое?

— Внизу звонят в дверь, — лаконично ответила Хельга.

Она распахнула окно и высунулась по пояс из мансарды, глядя в переулок. Затем помахала рукой и крикнула что-то… что именно, Линдсей, который тоже встал из-за стола, разобрать не сумел. Тетя Хельга отошла от окна и, зайдя в кухню, снова вынесла стремянку.

— Похоже, у нас под окном собралась вся мюнхенская полиция. Вы сидите на чердаке, пока я не постучу по люку три раза палкой. Не забудьте свои сигареты, герр Линдсей…

Линдсей взял нож, который ему протянула тетя Хельга, и полез по лестнице. Ему удалось с первого раза открыть примитивный засов, и он, спустившись, взял чемодан, который держала в руках Криста. Хельга убрала со стола посуду, оставив только свою чашку и блюдце.

Дверной колокольчик опять зазвонил. Линдсей отнес на чердак свой саквояж и саквояж Кристы, а девушка тем временем собрала сигаретные окурки, завернула их в газету и сунула в карман пальто.

— Не забудь мою фуражку! — крикнул Линдсей.

Криста надела ее на голову, поднялась по стремянке, ухватилась за протянутую руку англичанина, и он втащил ее на чердак. Вернувшись из кухни, Хельга достала откуда-то палку с шишковатой ручкой. Неожиданно прихрамывая, она направилась к двери и уже на пороге подняла глаза на два лица, маячившие в отверстии на потолке.

— Ревматизм, — сухо сказала она. — Из-за него я спускаюсь по лестнице целую вечность…

За все время их знакомства Хельга впервые проявила чувство юмора. Линдсей закрыл люк и нащупал болт. Вставил его в паз, принялся ждать. Крышка люка была сделана из сучковатого дерева, как и весь потолок. Бедный Курт порядком потрудился, чтобы скрыть свой тайник. Криста зажгла маленький фонарик, который прихватила с собой из кухни.

Чердак был похож на декорации в стиле Диснея: вместо стен — скаты крыши. Пол был настлан поверх балок. Два крошечных слуховых окошка закрыты плотными занавесками, которые не пропускали дневного света. На чердаке нашлось даже два спальных мешка, и Криста тут же уселась на один.

— Садись на другой мешок, — велела она. — А то пол скрипит…

— Ты хорошо тут ориентируешься?

— Да, — кивнула Криста, и в ее глазах мелькнула тоска.

Линдсей подумал, что, должно быть, она часто уединялась с Куртом в этом крошечном мирке, спрятанном от посторонних глаз. Не успел он усесться на спальный мешок рядом с люком, как снизу донеслись голоса, причем так отчетливо, просто поразительно! В квартиру вошла полиция.

Хельга ворчала на сержанта полиции Берга, пятидесятивосьмилетнего мужчину с толстым животом и большими, свисавшими вниз усами. Он явился вместе с двумя подчиненными, которым велел начинать обыск.

— Мало того, что я живу впроголодь, так еще нельзя спокойно поесть, без посторонних! — ворчала Хельга, опираясь на палку. — Нужно принять закон, который бы запрещал это!

— Закон — это мы, — дружелюбно напомнил ей Берг.

— Тогда нужно законодательно запретить такой закон!

— Мы ищем мужчину и женщину, — примирительным тоном объяснил Берг. — Мужчина носит эсэсовскую форму.

— Я бы не пустила в свой дом эсэсовца! Пусти козла в огород… Какого черта я буду…

— Ну, ладно тебе, Хельга, я же просто выполняю свой долг…

— Тогда скажи им: пусть будут поосторожней у меня на кухне. А то они перебьют мне всю посуду.

И вдруг из деревянной крышки люка вывалился сучок! Линдсей приник ухом к полу и в ужасе замер. Он отчетливо услышал, как сучок шлепнулся на пол, причем — вот беда! — именно в тот момент, когда в разговоре наступила пауза.

— Что это? — встрепенулся Берг.

Англичанин заметил, что пальцы Кристы свело судорогой, и девушка не сразу смогла выключить фонарь. Не дотрагиваясь до деревянного пола, он поглядел одним глазом в дырку, которая образовалась от выпавшего сучка. В нее была видна вся комната.

Когда сучок шлепнулся на пол, Берг стоял у окна и смотрел на улицу, повернувшись спиной к Хельге. Тетя Хельга вздохнула и, передвинув палку на четыре дюйма, поставила ее прямо на сучок. Берг насторожился и подозрительно посмотрел на нее. Теперь на его лице не было и тени улыбки. Он превратился в строгого полицейского.

— Да это же печка! — скрипучим голосом произнесла Хельга. — Знаешь, иногда мне удается раздобыть настоящее деревянное полено, которое хорошо горит. — В голосе Хельги зазвучали издевательские нотки. — Это что, тоже запрещено законом?

Линдсей поглядел в «глазок», и у него перехватило дыхание. Сучок был больше, чем палка тети Хельги. Бергу стоило только сперва опустить глаза, а потом поднять их на потолок… Очки полицейский не носит, значит, зрение у него отличное…

Сердито поджав губы, Хельга выдержала пристальный взгляд Берга и опять заговорила:

— Ты еще не заглянул в этот большой шкаф! Может, я спрятала вашего эсэсовца за теми жалкими платьишками, что у меня остались? В шкафу полным-полно места, дубина ты стоеросовая!

Берг так разозлился, что действительно подошел к шкафу и открыл обе половинки дверей. Хельга быстро наклонилась, подняла сучок и подковыляла к печке. Она открыла кочергой заслонку и бросила сучок в огонь. Берг захлопнул дверцу шкафа и обернулся.

— Хельга, мне это нравится не больше, чем тебе. Но мужчина в эсэсовской форме — англичанин.

— Ага! И у него крючковатый нос и шрам на правой щеке…

— Так ты его видела?!

— Берг, ты совсем спятил, старый дурак! — хихикнула Хельга и шутливо замахнулась на него палкой. — Пора тебя отправить на покой.

Она пристально поглядела на двух полицейских, которые вышли один из спальни, другой из комнаты. Оба покачали головой. Хельга указала палкой на дверь и сердито проворчала:

— Вы помните, где здесь выход? Надеюсь, не заблудитесь в моих роскошных апартаментах?

Берг сделал им знак, веля выйти вон, закрыл за ними дверь и вернулся в комнату. Ему нужно было задрать голову… Линдсей сжался в комок. Неужели он знает о существовании чердака?

Берг сунул руку в карман и, выудив оттуда жестяную банку, протянул ее Хельге.

— Мой брат вернулся неделю назад из Туниса. Они там захватили английский грузовик, который заплутал на горных дорогах. В грузовике везли английский кофе. Фирма «Лайонс». Это тебе за то, что мы тебя побеспокоили…

— Взятка? Да еще товар с черного рынка? — Хельга скрючила пальцы и хищно цапнула банку. — Ах ты, плутишка, Берг. Ты знаешь, что ты плутишка? Первую чашку я выпью за твое здоровье…

— Ладно, я пойду… И чтобы тебя больше не беспокоили, оставлю тебе вот эту бумагу, В ней подтверждается, что здание только что обыскали.

Берг достал лист бумаги, положил его на стол, разгладил, поставил дату, подпись и протянул Хельге.

— Если явятся эсэсовцы, помашешь бумажкой у них перед носом. Здесь и моя подпись, и подпись начальника городской полиции.

— Я провожу тебя до выхода. Нет, пожалуйста, не спорь! Я сама хочу запереть дверь ключом и задвинуть засов. Ты не представляешь, какие люди шляются впотьмах по нашему переулку…

— Представляю! — горячо возразил ей Берг.

Дверь закрылась, и в квартире вдруг воцарилась тишина. Криста облегченно вздохнула и потянулась, выпрямляя затекшие ноги и руки. Все это время она сидела, не шевелясь.

— Когда выпал сучок, я чуть не вскрикнула, — сказала она.

— А ты-то как это поняла?

Криста схватила его за руку и указала наверх. Линдсей увидел на покатом потолке косой лучик света, проникавший снизу, из комнаты. Он рассказал Кристе о том, что там происходило.

— Твоя Хельга — отчаянная тетка, — усмехнулся он. — Теперь она хочет убедиться, что они уберутся восвояси. Пока ее нет, давай я тебе кое-что расскажу. Мало что со мной может случиться до завтрашней встречи?! Ровно в одиннадцать утра напротив собора Божьей Матери…

Линдсей подробно объяснил Кристе, как связаться с агентом Пако. Девушка сидела в темноте, тесно прижавшись к нему, и внимательно слушала.

Покончив с объяснениями, Линдсей сказал:

— Если ты с помощью Пако проберешься в Швейцарию…

— Или мы оба переберемся, или останемся здесь, — категорически возразила Криста.

— Сейчас война. Ради Бога, послушай меня! Союзному командованию нужно узнать, где расположена секретная ставка фюрера. Ты объяснишь это лучше, чем я. Еще они хотели выяснить, кто управляет немецкой военной машиной. Скажешь, что фюрер… — Линдсей запнулся, не зная, стоит ли продолжать.

— Есть ведь и еще кое-что? — тихо спросила Криста. — Ну, я имею в виду фюрера…

— Так… продолжай…

— С тех пор, как он вернулся из поездки на Восточный фронт, он стал другим. Я не думаю, что остальные это заметили, они ведь ужасно боятся его, даже Кейтель и Йодль. После своего возвращения он или слушает и ничего не говорит, или на них кричит. Да и ходит как-то не так… И потом есть много других деталей, очень мелких, которые только женщина может заметить. Это что-то сверхъестественное… мне казалось, что я общаюсь не с ним, а с его бра-том-близнецом… Но у фюрера не было брата-близнеца!

— Ты сказала «не было»… Сказала в прошедшем времени. Значит, ты уверена, что дело серьезное. Я, кстати, обратил внимание, что ты назвала Кейтеля и Йодля, но не упомянула про Бормана…

— Борман тоже вел себя странно после возвращения фюрера. На военных советах всякий раз, когда я глядела на фюрера, стараясь сообразить, что же все-таки изменилось, Борман следил за мной, словно кошка за мышью. Будто бы хотел понять…

— Понять что-то про фюрера?

— Нет! Про меня! Понять, заметила ли я перемену… или подмену.

— Вот именно, ПОДМЕНУ! Криста, ты совершенно права! Они подыскали двойника… Я уверен, что это сделал Борман. Когда я в первый раз очутился в Бергхофе, я видел там фантасмагорическое зрелище…

Линдсей рассказал Кристе о мужчине, который жестикулировал и истошно вопил в кольце зеркал. Криста крепко сжимала его руку. В начале рассказа она вдруг погладила его по щеке, но потом перестала и слушала, затаив дыхание.

— А когда это было? — наконец спросила она. — Помнишь, я тебе говорила: в эту часть Бергхофа комендант Мюллер никогда никого не пускал…

— Когда я увидел двойника Адольфа Гитлера, который вертелся в зеркальной комнате, фюрер был в Смоленске, за тысячи миль от Бергхофа.

— Выходит, их двое? Но как это возможно, Ян?

— Не знаю. Я только знаю, что это так. И твои наблюдения подтверждают, что Гитлер, севший в самолет под Смоленском, и Гитлер, высадившийся из него, — это два разных человека…

— Значит, это заговор? — вслух подумала Криста.

— Людям всегда грезятся интриги и заговоры… Но в действительности все часто оказывается гораздо проще. На ком держится все здание нацистского режима? Из-за кого генералы не могут произвести переворот?

— Из-за фюрера…

— А раз так, то что бы ни случилось, фюрер должен оставаться на месте! Борман, Геббельс, Геринг, Риббентроп и все остальные, не говоря уж о Кейтеле и Йодле и обо всех руководящих эсэсовцах и гестаповцах, — они зависят от фюрера. Само их существование зависит от фюрера!

— Ты хочешь сказать…

— Дай мне договорить. Если кто-нибудь из них, наверху, и заподозрил подмену, разве он решится о ней заикнуться? Нет, все они будут поддерживать обман…

— А как насчет генералов, которые не согласны с Гитлером? Например, генерал Гудериан…

— Скажи, такие люди часто приезжают теперь к фюреру, когда он сидит взаперти в своем Волчьем Логове и лишь изредка наведывается в Бергхоф?

— Нет, очень редко. И они заранее готовы к тому, что увидят ФЮРЕРА, — медленно произнесла Криста.

— Следовательно, им и в голову не придет, что произошла подмена… особенно если сходство столь убедительное. А насколько я смог удостовериться, впервые попав в Бергхоф, у незнакомца, похожего на фюрера, было полно времени, чтобы хорошенько подготовиться к представлению.

— Но ведь есть еще Ева Браун, — напомнила Линдсею Криста. — Она-то наверняка поняла, что это двойник!

— А насколько крепко ее положение без поддержки фюрера? Кстати, что она собой представляет?

— Хорошенькая пустоголовая куколка. Целыми днями прихорашивается и думает только о тряпках. Она тщеславна и часто жалуется, что фюрер не уделяет ей внимания…

— Значит, двойник фюрера, скорее всего, развлекал ее во время долгих отлучек Гитлера. Они могли даже завести, роман, — предположил Линдсей и повторил: — И все же, что с ней случится, лишись она поддержки фюрера?

— Она скатится вниз, на дно общества, — недвусмысленно заявила Криста. — Жены других нацистов: Риббентропа, Геббельса и прочих — ее ненавидят. О Боже, я начинаю думать, что ты прав! Кроме того, это объясняет, почему комендант Мюллер никого не пускал в ту часть Бергхофа…

— И почему с комендантом Мюллером приключился «несчастный случай» как раз тогда, когда Борман подменил фюрера двойником. Я уверен, что Мюллера убили. Он был не из тех, кто кончает жизнь самоубийством или падает с парапета на террасе Келштейна. Ты ведь говорила, что примерно в тот момент, когда самолет фюрера должен был прилететь из Смоленска и приземлиться на аэродроме, раздался очень громкий взрыв?

— Да, было такое впечатление, что взорвалась бомба…

— Очевидно, взорвался его самолет, — решил Линдсей. — А кто пошел встречать фюрера на аэродроме?

— Мартин Борман.

— Коричневая тень… Он всегда рядом с хозяином и приобрел неограниченную власть «по приказу фюрера». Только человек, обладающий подобной властью, мог провернуть такой фокус.

— Значит, по-твоему, самолет потерпел аварию? — спросила Криста.

— А какая была в тот день погода?

— Жуткая. Сплошной туман, даже верхушек деревьев не было видно. Но нам сказали, что самолет приземлился на другом аэродроме.

— Я сам летчик, и я видел туман в Волчьем Логове. Приземлиться в такую погодку равносильно самоубийству…

— Фюреру всегда не терпелось как можно скорее добраться до места. Наверно, он принялся руководить пилотом.

— Ты понимаешь, что это означает, если мы с тобой правы? Борман пошлет за нами целое войско, лишь бы стереть нас с лица земли! Мы с тобой слишком много знаем, чтобы остаться в живых.

 

Глава 22

Наступил решающий день: понедельник. День встречи с Пако. Ночь Криста и Линдсей провели на чердаке, чтобы, если вдруг нагрянут эсэсовцы, у Хельги не было неприятностей.

— Какое серое утро! Ты только посмотри в окно! — воскликнула Криста.

Она отодвинула занавеску, закрывавшую маленькое слуховое окошко под самой крышей. Линдсей подошел и тоже выглянул на улицу. Совсем рядом, над крышей, высились два гигантских купола: когда-то золотистые, а теперь позеленевшие, покрытые ярь-медянкой. Криста указала на них рукой.

— Это и есть собор Божьей Матери.

— Довольно близко. Насколько я помню, на карте, которую я изучал в Лондоне, перед собором изображалась большая площадь. Как, по-твоему, в одиннадцать утра на ней бывает много народу?

— Да нет, в основном это домохозяйки, которые ходят по магазинам в поисках продуктов. Если в какой-нибудь магазин что-нибудь завезут, площадь моментально опустеет. На этот раз мы пойдем вместе, да? Ты ведь будешь в штатском…

— Хорошо.

Зря они так договорились: вполне вероятно, на площади окажутся патрули, которые будут искать мужчину и девушку… Однако Линдсей понимал, что Кристе необходимо чувствовать его поддержку. Вдобавок он не имел ни малейшего понятия о том, как Пако собирается увести их с площади. Если придется уезжать на машине, надо будет моментально в нее запрыгнуть, нельзя терять ни секунды!

К половине одиннадцатого они съели скудный завтрак, который им подала Хельга (однако постарались восполнить это двумя чашками кофе, который подарил тете Хельге сержант Берг).

— Я смотрю, вы без дела не сидите, — заметил Линдсей.

Он сказал это потому, что, пока они спали, Хельга расстелила на столе эсэсовскую форму и разрезала ее портновскими ножницами на мелкие кусочки, чтобы сжечь в печке. Металлические пуговицы она аккуратно срезала и положила в маленький мешочек.

— Я спущу их в канализационный люк в трех километрах отсюда, — пояснила тетя.

Возле печки стоял старый деревянный стул, на котором лежал большой топор. Хельга указала Линдсею на этот стул.

— Вот, хочу разрубить его на дрова: вместе с деревом тряпки будут лучше гореть. А когда пепел остынет, я положу его в другой мешочек и брошу в мусорный бак, тоже как можно дальше отсюда.

Хельга дала Линдсею на выбор несколько поношенных пиджаков, брюк и пальто. Он быстро примерил всю эту одежду. Брюки оказались впору, а пиджаки были тесноваты, да и рукава коротки.

— Ладно, ничего, — успокоила его Хельга. — Мы тут, в Германии, сейчас носим что придется. Главное — вас может выдать ваше лицо.

— Лицо?

— Да, вы слишком молоды, а значит, вас вполне могут принять за дезертира. — Хельга протянула Линдсею палку, на которую она опиралась, изображая перед Бергом хромую старуху. — Возьмите палку и ходите, прихрамывая, словно вас тяжело ранило на войне и вы уже неспособны сражаться, и вас списали из армии. Наверно, в Англии сейчас та же картина: улицы кишат калеками…

Линдсей не стал ее разочаровывать. В отличие от солдат вермахта британцы не попадали в жестокую советскую мясорубку, они не сражались с казаками, которые отсекали шашками запястья немцам, когда те поднимали руки, сдаваясь в плен.

Линдсей заглянул в зеркало и был поражен произошедшей с ним переменой. То, что он был блондином, существенно облегчало дело: благодаря светлым волосам он вполне мог сойти за арийца. Линдсей засунул за пояс пистолет; на всякий случай он не стал застегивать пиджак, а пальто застегнул только на одну пуговицу.

— Это вещи Курта? — тихо спросил он.

— Да. Берг знал про Курта, но закрыл на это глаза, сказал, что во время войны все вокруг посходили с ума. Неужели если простой англичанин вдруг повстречает простого немца, он будет его ненавидеть? Или немец англичанина? — Хельга выпрямилась. — Вот вы англичанин. Разве вы меня ненавидите?

— Бог мой, да как же это возможно?! После всего, что вы для меня сделали…

— Ладно, вам пора идти, а то вы опоздаете на свою встречу, — сурово сказала Хельга, прервав англичанина на полуслове.

Криста обняла Хельгу и, подхватив саквояж, выбежала из квартиры; глаза ее наполнились слезами. Линдсей тоже взял свои вещи и посмотрел на Хельгу, которая стиснула рукоятку топора и помахала им, веля англичанину уходить. Спускаясь на ощупь по загаженной лестнице, Линдсей услышал, как тетя Курта запирает дверь…

…ВЫ ОПОЗДАЕТЕ НА СВОЮ ВСТРЕЧУ…

Старуха была умна. Догадываясь, в каком напряжении они сейчас пребывают, она простилась с ними так, словно они шли не на опасное, рискованное свидание, а на обычную деловую встречу.

Стоя на чердаке, с которого был виден собор Божьей Матери, агент по имени Пако поднес к глазам полевой бинокль: сперва он медленно осмотрел улицу Нойхаузер-Кауфигерштрассе, потом его взор остановился на площади перед большим собором. Возле входа в церковь стоял дворник, в руках он держал метлу, от которой в скором времени должна была остаться одна лишь палка. Рядом стояла невинная с виду тележка с мусором. Подметая тротуар, дворник слегка приволакивал левую ногу.

Агент по имени Пако поглядел на часы. 10.55. Если англичанин появится, то это произойдет через пять минут. Пока что на площади не наблюдалось ничего подозрительного. Несколько домохозяек устало брели каждая по своим делам.

Агент по имени Пако спустился по винтовой лестнице, которая вела в его наблюдательный пункт, и торопливо пошел к выходу. В каракулевой шубе и русской шапке-ушанке, нахлобученной на глаза, он казался крепким парнем, у которого явно водятся деньжата.

Из потайного отделения шкафа, стоявшего на первом этаже, агент достал футляр от скрипки. Внутри лежал автомат «шмайсер» с полной обоймой патронов.

Криста вела Линдсея по запутанному лабиринту улочек, мощенных булыжником. Задрав голову, Линдсей неожиданно увидел два одинаковых зеленых купола и понял, что они почти у цели. Но как, черт побери, Пако удастся помочь им отсюда выбраться? Этот вопрос не давал ему покоя.

— Стой! Быстро к дверям!

Они шли по узкому-преузкому переулку, похожему на кишку, и вдруг, шепотом предупредив его, Криста юркнула в какой-то подъезд. Линдсей кинулся за ней, держа саквояж левой рукой. Правой же он полез под пиджак и нащупал пистолет. Чуть высунувшись из подъезда, Линдсей поглядел в дальний конец переулка.

По перпендикулярной улице очень медленно ехал военный грузовик. Линдсей даже увидел, что из кузова торчат винтовки, которые, очевидно, сжимали в руках солдаты, сидевшие внутри. Англичанин посмотрел на часы. Без двух минут одиннадцать! Господи, они опоздают! Вдруг Пако не станет их ждать, а сразу уйдет?

— Уже все нормально, — сказала Криста и пошла дальше.

— Откуда ты знаешь! — поинтересовался Линдсей, нагнав ее.

— Постепенно начинаешь распознавать звук военных грузовиков… Я только надеюсь, что они не встанут прямо у входа в собор.

— В это время по улицам постоянно снуют военные, — уверенно сказал Линдсей. — Сколько нам еще идти?

— Пройдем перекресток, потом вон по тому переулку — и все.

— Тогда я пойду вперед. Если возникнет заварушка и лишь один из нас сможет уйти с Пако, я хочу, чтобы это была ты…

— Нет, я не оставлю тебя!..

— Не будь дурой, не устраивай сцен!

Линдсей быстро обогнал Кристу, однако успел увидеть ее опрокинутое лицо. Он никогда еще с ней так не разговаривал. Выглянув из переулка, Линдсей осмотрелся. У магазина стояла длинная очередь, похожая на крокодила. Прохожие спешили к ней присоединиться. Ни полиции, ни солдат — никого… Он пересек улицу и вошел в другой переулок. Сзади послышался стук Кристиных каблучков: она пыталась поспеть за ним. Линдсей остановился и повернулся к ней. Не выпуская из рук саквояж, он крепко обнял девушку и тут же отстранился.

— Извини, — торопливо проговорил Линдсей, — но кто-то должен добраться до Лондона и сообщить все эти сведения. Это жизненно важно.

— Я понимаю, Ян.

На лице девушки было написано облегчение. Криста мужественно улыбнулась. Линдсей поцеловал ее. Криста закусила губу, чтобы не расплакаться.

— Я не буду тебе обузой. Обещаю.

— Обузой?! Господи, да я бы даже досюда не добрался без тебя! Ладно, надо торопиться. Что это колокол вдруг зазвонил?

— Потому что уже одиннадцать часов. Собор в конце переулка.

В душе Линдсея поднялся вихрь эмоций. От леденящего ужаса нервы его были как натянутая струна.

«Все равно иначе поступить было нельзя, — подумал Линдсей, быстро шагая по мрачному переулку и чувствуя, что Криста чуть не наступает ему на пятки. — Жаль только, что девушка в него влюбилась…»

Они вышли на открытое пространство. И это было для них шоком. Когда долго бежишь, словно кролик, по тесным улочкам, напоминающим клетки, большое открытое пространство ужасает. Кажется, что ты у всех на виду… Линдсей, а вслед за ним и Криста остановились и огляделись.

С правой стороны высилось массивное здание собора. Мимо медленно проезжал «фольксваген» с уродливым новым приспособлением на боку, дополнительным баком для синтетического топлива. Мотор тарахтел. В отдалении шофер в ливрее открыл заднюю дверцу зеленого «мерседеса», куда забрался человек в сапогах, каракулевой шубе и меховой шапке.

Прямо возле церкви, у бровки тротуара, стоял большой продуктовый фургон; водитель чинил мотор.

— Сейчас никакая техника долго не работает, — подумал Линдсей. — Всех опытных механиков забрали на фронт. По соседству с фургоном дворник, прихрамывая, подметал мостовую. Линдсей встал напротив входа в собор, достал левой рукой из кармана Длинный сигаретный «бычок», сунул его в рот, закурил, сделал несколько затяжек и растоптал окурок левой ногой.

Небо над Мюнхеном было затянуто свинцовыми тучами. Они действовали Линдсею на нервы. Через секунду зарядил мелкий холодный дождь, и над городом нависла туманная мгла. Линдсей гадал, сколько еще ему предстоит проторчать на холоде; он понимал, что его неподвижно застывшая фигура бросается всем в глаза.

Зеленый «мерседес» тронулся с места и быстро поехал по направлению к нему. Линдсей смотрел на него… нет, вряд ли…

— Документы! Предъявите ваши документы!

— Обернись, Ян! — отчаянно вскрикнула Криста. — Они сзади!

Мерзавцы притаились в церкви. Два эсэсовца. Высокий тип властно протягивал руку, требуя предъявить документы. Второй, низенький и толстый, держал автомат.

Линдсей резко повернулся, мельком взглянул на эсэсовца, но тут же его внимание привлекла неожиданная суматоха неподалеку от собора. Водитель, ковырявшийся в моторе, поднял голову, и из кузова начали выскакивать люди в серых шинелях с винтовками в руках.

Куда бежать?

Внезапно заскрипели шины и взвизгнули тормоза. Зеленый «мерседес» подлетел к кромке тротуара и остановился прямо возле Линдсея и Кристы, Человек, сидевший сзади, распахнул заднюю Дверцу.

Дворник перестал хромать, бросил метлу и теперь торопливо шарил в мусорном баке, стоявшем на тележке. Затем выпрямился, зажав в каждой руке по какому-то предмету. Линдсей понял, что это гранаты. Пролетев по воздуху, они упали к ногам солдат в серых шинелях, выскочивших из фургона. И с глухим шумом разорвались.

Солдаты начали выделывать какие-то фантастические кульбиты: подпрыгивали, словно марионетки на ниточках, бросали ружья и падали навзничь. Дворник кинул третий снаряд. Он упал примерно там же, где и предыдущие, из него вырвалось облако темного дыма, и ошалевшие от потрясения солдаты моментально скрылись из виду вместе с фургоном. Дымовая бомба…

Из «мерседеса» высунулась рука, она схватила Линдсея за запястье. Послышался голос. Линдсею приказывали по-английски:

— Полезай в машину, болван! Ты хочешь, чтобы нас тут всех поубивали?

— Сначала посадите девушку…

Линдсей повернулся, чтобы схватить Кристу и, если понадобится, запихнуть ее головой вперед в машину.

Однако до Кристы было далеко… Его взору открылось жуткое зрелище… Линдсей взревел, как обезумевший зверь.

Он бросил саквояж. Человек в каракулевой шубе, отдававший лаконичные приказания, по-прежнему держал его за левую руку железной хваткой. Тогда Линдсей достал правой рукой «люгер» и прицелился. Он был вне себя от ужаса.

Эсэсовец — низкорослый, толстопузый боров — наставил оружие на Линдсея, собираясь скосить его автоматной очередью. Но Криста загородила собой англичанина: она нарочно встала на линии огня!

— О Боже! Боже! Господи Боже ты мой! — ахнул Линдсей.

Эсэсовец нажал на курок и разрядил в девушку пол-обоймы. Она качнулась вперед и схватилась руками за живот. Кровь хлынула на тротуар. Над обмякшим телом Кристы показался ее убийца. Он поднял дуло автомата. Линдсей дважды выстрелил ему в лицо; англичанин бил без промаха, рука его была тверда, как кремень…

Линдсей выпустил в эсэсовца и третью пулю, но человек, вцепившийся ему в запястье, резко притянул Линдсея к себе, и пуля пролетела мимо. Однако это уже не имело значения. Эсэсовец упал рядом со своей жертвой.

— Если ты не сядешь в машину, я тебя застрелю! — крикнул по-английски незнакомец. — Ты что, не видишь? Ее убили!

Линдсей прыгнул в машину, захлопнул дверь и только тут осознал, что творится вокруг. Дворник схватил свой чемоданчик, нырнул в «мерседес», уселся на переднем сиденье возле водителя и тоже закрыл дверь. «Мерседес» сорвался с места.

Линдсей обернулся и посмотрел назад. Ему удалось взглянуть на Кристу в последний раз лишь мельком. Ее изрешеченное пулями тело, скрючившись, лежало на мостовой. Ноги были неестественно раскинуты.

— Она спасла мне жизнь, — сказал Линдсей.

Однако его слова, похоже, никого не заинтересовали. Мощный мотор «мерседеса» урчал, мча их на бешеной скорости по улицам Мюнхена. Человек в каракулевой шубе, сидевший сбоку от Линдсея, держал на коленях автомат; открытый футляр от скрипки валялся под сиденьем: очевидно, оружие прятали в футляре.

Линдсею было уже безразлично, удастся им удрать или нет. Все его мысли были только о Кристе. Она заслонила его собой, как живым щитом, спасая ему жизнь. А он буквально за пару минут до этого обозвал ее дурой! Машина притормозила, въезжая на безлюдную улочку, а затем повернула налево в тупик.

Незнакомец накрыл ладонью его руку. Линдсей опустил глаза и понял, что до сих пор сжимает пистолет. Он напрочь позабыл про проклятую штуковину — про «люгер», который раздобыла для него Криста!

Новый товарищ строго произнес:

— Ты его не поставил на предохранитель…

— Да-да, конечно…

Линдсей щелкнул предохранителем и опять посмотрел вперед. Они проехали тупик почти до конца. Он заметил открытый гараж. Машина заехала внутрь и остановилась. Шофер выпрыгнул из «мерседеса» и запер гаражную дверь. Все молча ждали, пока он зажжет фонарь. Резко запахло бензином. Человек в каракулевой шубе и меховой шапке обошел вокруг машины и пристально поглядел на Линдсея. Он был одного роста с англичанином. Незнакомец резко спросил:

— Нам велели забрать только тебя. Что это была за девушка?

— Секретарша Гитлера. Без нее я бы сюда не добрался.

— Cʼest la guerre.

Незнакомец снял шапку, и внезапно показались густые светлые волосы, красивый нос и подбородок и зеленые глаза. Перед Линдсеем стояла девушка! На вид он дал бы лет двадцать семь, она была очень стройной и удивительно хороша собой.

— Я — Пако, — сказала девушка. — Теперь тебя нужно будет переправить к союзникам. Как, по-твоему, это просто? Да или нет?

 

Глава 23

— Создаем оперативный штаб! Исключительно для поимки беглецов! Я лично буду командовать операцией…

Раскрасневшийся Борман, одетый, как обычно: брюки, заправленные в высокие сапоги, — осекся на полуслове, заметив, что фюрер махнул рукой, явно не соглашаясь с ним.

— Да полно вам, Борман! — умиротворяюще сказал Гитлер, и стало ясно, что он даже несколько позабавлен. — Мы же не с Жуковым и его армией сражаемся! Ну, я имею в виду — в данном случае. Речь ведь идет всего о двух людях!

В Бергхофе царила суматоха, и устроил ее Борман. На военном совете он принялся обсуждать побег Линдсея и пригласил для этой цели совсем не тех людей, что обычно присутствовали в зале заседаний. В просторной гостиной Бергхофа, откуда открывался живописный вид на окрестности, сидели восемь человек.

Кейтель и Йодль расположились рядышком на диване и даже не пытались скрыть раздражение. Четверо остальных были: полковник Ягер со своим помощником Шмидтом, гестаповец Грубер и офицер абвера Густав Гартман.

— Я понимаю, мой фюрер, — торопливо согласился Борман.

Он откинулся на спинку кресла, скрестил короткие ноги, и вдруг раздался резкий телефонный звонок. Борман набросился на телефон, словно ястреб, и прижал трубку к уху.

— Да, Майр, это Борман. Ну что, вы их поймали?

Последовала пауза. Борман слушал; Гартман, внимательно наблюдавший за выражением его лица, и без слов понял, что произошло. Ему ужасно хотелось закурить, но в присутствии Гитлера об этом нечего было и мечтать. «Да, ну и вид сейчас у Бормана!» — подумал Гартман.

— Майр, но такого просто быть не может! — запротестовал Борман. — Я не звонил вам и не сообщал ни о какой встрече Линдсея с агентом союзников. Что там у вас творится? Почему вы не перезвонили мне? Погодите минуту…

Борман прикрыл трубку пухлой ладонью и поглядел на сидевших в зале.

— Кто-то из обитателей Бергхофа позвонил Майру и заявил, что это я. — Взгляд рейхслейтера остановился на Кейтеле и Йодле.

Кейтель — он сидел, положив подбородок на верхушку жезла, — смотрел в сторону, словно Бормана вообще не существовало. Йодль скрестил руки на груди и мрачно воззрился на Бормана. Атмосфера создалась крайне напряженная. Борман продолжил телефонный разговор.

— Послушайте, Майр! — негодующе завопил он. — Вы, значит, утверждаете, что кто-то выдал себя за меня и рассказал вам об этой встрече? И что Линдсей действительно оказался в назначенный час на площади? Но надеюсь, в таком случае вы его поймали?.. Хорошо, я вас слушаю…

Остальные по-прежнему хранили молчание. Фюрер со скучающим видом рассматривал свои ногти. Гартман сделал непроницаемое лицо, но в душе веселился.

— Что-что? Сегодня утром?.. — Борман, похоже, не верил своим ушам. — Погодите-ка… — повторил он и поглядел на присутствующих. — У входа в собор Божьей Матери была настоящая бойня, убито много солдат.

— Дайте мне трубку! — рявкнул Гитлер.

Его апатия вдруг — как всегда, непредсказуемо — сменилась страшным возбуждением. Он выпрямился и поднес трубку к уху.

— Говорит фюрер. Вы слишком долго объясняете. Расскажите мне в двух словах, что произошло.

Гитлер напряженно слушал, иногда вставляя в рассказ собеседника короткие «да» или «нет».

«Вот вам, пожалуйста, очередной миф о фюрере», — подумал Гартман, доставая трубку и засовывая ее в рот (закурить он, правда, поостерегся). — «Миф о том, что Гитлер якобы не умеет слушать. Если ему интересно, он слушает как никто другой!»

— Делайте все, что в ваших силах, — наконец произнес фюрер. — Прочешите весь район. Англичанин не должен покинуть Германию. И лучше его взять живым. Регулярно докладывайте Борману о том, как продвигаются поиски. Приложите все усилия к тому, чтобы поймать его, Майр.

Гитлер повесил трубку и взволнованно, размашисто зашагал по комнате, заложив руки за спину. Лишь через несколько минут он смог вымолвить первое слово.

— Какое ужасное несчастье… Кристу Лундт, мою бесценную секретаршу, убили…

— Ее убил англичанин Линдсей, да? — торопливо вставил Борман.

— Да нет же! — Гитлер бросил на него презрительный взгляд. — Я буду вам очень признателен, если вы помолчите, пока я не закончу. Вам, наверно, будет небезынтересно узнать, что Кристу застрелил эсэсовец…

Гартман посмотрел на полковника Ягера и увидел, что от его лица отхлынула кровь. Фюрер явно старался лишить своих собеседников присутствия духа. Он остановился возле Грубера, который торопливо приподнялся со своего места.

— Сидеть! — рявкнул Гитлер. — Сегодня утром, явно на основе полученной информации, была устроена засада. А гестаповцы отличились тем, что их на площади не оказалось. Похоже, они понятия не имеют о том, что творится даже в Мюнхене…

Фюрер повернулся к Гартману. Офицер абвера спокойно выдержал его взгляд, сжимая в зубах нераскуренную трубку. Настроение Гитлера опять резко переменилось, и он сдержанно поинтересовался у Гартмана:

— А ваши люди знали о том, что намечается? Они знали, о встрече, которая должна была произойти в центре Мюнхена?

— Нет, им ничего не было известно, мой фюрер. Иначе вы бы первый об этом услышали…

Это был далеко не факт, но Гартман не мог упустить столь прекрасной возможности обскакать гестапо и СС. Фюрер кивнул, словно подтверждая, что он ничего другого от Гартмана и не ожидал. И тут же помахал рукой, давая понять, что пора расходиться.

— Поступайте, как считаете нужным, Борман. Я оставляю это на ваше усмотрение. Проследите, чтобы родственникам Кристы послали цветы и передали мои соболезнования. Я пойду к себе, отдохну…

После того, как Кейтель и Йодль выметнулись вслед за Гитлером из зала заседаний, между двумя организациями, оспаривавшими пальму первенства в поимке англичанина, разыгралась целая битва. Гестапо и СС — Грубер и Ягер — злобно пререкались, а Гартман сидел и молча слушал.

Борман частенько прибегал к тактике, которую перенял у фюрера: он натравливал одну сильную группировку на другую. Но сейчас Борман нарушил свое обыкновение и сам позвонил Майру, чтобы отдать новое распоряжение:

— Майр, этот англичанин — подполковник авиации Линдсей — шпион, и его нужно убрать как можно скорее! Понятно? Таков приказ фюрера!

Борман швырнул трубку, и Гартман ничуть не удивился бы, если бы в следующий миг рейхслейтер вскинул руку в нацистском салюте. Гартман редко вмешивался в чужие дела, но тут не выдержал:

— Рейхслейтер, это неправильно! Гитлер сказал Майру: «Лучше взять его живым».

— Это было раньше, — рявкнул Борман. — А потом, когда он окончательно понял, что произошло, он разрешил мне поступить так, как я сочту нужным. Вас это, кстати, тоже касается. Вы допрашивали Линдсея, вы его знаете. Теперь вы должны постоянно, все время, когда не спите, выслеживать его. Вы поедете за ним куда угодно, если понадобится, то и на край света!

— Но мне нужны будут деньги, много денег, — поспешно сказал Гартман.

— Вам предоставят неограниченные средства. Грубер, а что вы намерены делать?

— Мы прочешем весь Мюнхен. Перекроем все входы и выходы.

— Этого недостаточно! — перебил его Ягер. Расстелив на столе карту Баварии, он ткнул в нее пальцем. — Как, по-вашему, куда направляется Линдсей? Это ключевой вопрос всей операции, и, мне кажется, я знаю ответ.

— Да? И каков же он? — требовательно спросил Борман.

— Линдсей собирается проникнуть в Швейцарию! Мы должны буквально наводнить войсками всю местность от Мюнхена до швейцарской границы. В поездах должны ездить специальные патрули в штатском. Это потребует значительной концентрации наших сил. На всех — дорогах, ведущих в Швейцарию, нужно поставить заградотряды. Аэродромы необходимо тайно охранять. ТАЙНО! Мы должны устроить засады.

— Но причем тут аэродромы? — не понял Грубер.

Ягер смерил его презрительным взглядом.

— По-Моему, вы забыли, что Линдсей — подполковник авиации. И что он прилетел из Бергхофа в Волчье Логово на «Юнкерсе-52»… Очень возможно, что он внимательно изучил устройство самолета.

— Да, я вас понимаю, — сникнув, пробормотал Грубер.

Гартман, который тихо сидел, попыхивая трубкой, мог сполна оценить энергию и организаторские способности полковника СС. Однако Гартман, в мирное время адвокат по уголовным делам, придавал очень большое значение ВЕЩЕСТВЕННЫМ доказательствам. Поэтому он задал вопрос:

— У вас все строится на предположении, что Линдсей направляется в Швейцарию, да?

— А разве это нелогично? — агрессивно набросился на него Ягер. — Я просто представил себе, что бы я делал на месте Линдсея. Я всегда так поступал на фронте: пытался влезть в шкуру врага. А вы что, не согласны?

— Мне хотелось поподробнее узнать про ваш план, — уклончиво ответил Гартман.

— Как бы там ни было, — встрял в разговор Борман, — вы будете действовать в одиночку. Мы рассчитываем, что вы свяжетесь через Берлин с абверовскими агентами в Швейцарии. Вся информация, которую вам удастся раздобыть, должна быть передана полковнику Ягеру.

— Герр Борман, а вы не могли бы поточнее сказать, что именно случилось сегодня утром в Мюнхене? Вы употребили слово «бойня»…

— Майр запорол всю операцию. А случилось вот что…

Борман подробно пересказал содержание разговора.

Гартман внимательно слушал. Полковник Ягер уже связался по телефону с Майром и отдавал ему распоряжения. Когда Борман закончил рассказ, Гартман насупил брови. Рейхслейтеру это не понравилось.

— А теперь в чем дело, Гартман?

— Меня это тревожит. Спасение англичанина было превосходно спланировано, прямо-таки настоящая военная операция. Дворник, который швырял гранаты и дымовые бомбы в наших солдат, — это же мастерский штрих!

— Что вы такое говорите? — возмутился Борман. — Они убили столько наших людей!

— Кроме того, — продолжал Гартман, — мы не располагаем описанием троицы, которая увела Линдсея буквально у нас из-под носа. Похоже, что заправлял операцией мужчина в каракулевой шубе и шапке. Но больше мы ничего про него не знаем. Еще там были дворник и шофер, сидевший за рулем «мерседеса». Но опять-таки их приметы нам неизвестны. Интересно, как им удалось раздобыть «мерседес»?

— Как-как… наверно, украли его — и все тут! — вмешался Грубер, чувствуя, что он вдруг остался в стороне.

— Вполне возможно, — добродушно согласился Гартман. — И вот теперь гестапо потратит кучу денег и задействует бог знает сколько людей. Скажите, что вам известно, о подпольной организации, действующей в Мюнхене и его окрестностях?

Грубер, неожиданно оказавшись в центре внимания, смущенно заерзал на стуле. Борман, не мигая, уставился на него. Ягер закончил свой разговор с Майром и тоже посмотрел на Грубера.

— Ходит много слухов… мы должны их проверить… Время сейчас военное… — пролепетал гестаповец.

— Грубер! — Голос Бормана источал сарказм. — Я сам могу вам сказать, что время сейчас военное. И у всех нас связаны руки, однако мы-то делаем дело!

— Грубер, я имел в виду вполне определенную организацию, — мягко, но настойчиво проговорил Гартман. — Если они занимались саботажем, вы должны были бы обнаружить взрывчатку. Если шпионажем — ваши радисты засекли бы незарегистрированный радиопередатчик. В случае же подрывной работы вы столкнулись бы с антинацистской пропагандой. Ну, что вы мне скажете?

Даже Борман, насупившись, признал, что абверовец мастерски припер Грубера к стенке. Грубер запыхтел и ответил, сжимая потные кулаки:

— О такой организации нам ничего не известно. Очевидно, эти убийцы приехали издалека, помогли англичанину бежать и снова удрали…

— ОЧЕВИДНО?!. - взревел Ягер. — А откуда им было знать, что Линдсей совершил побег? Англичанин довольно долго торчал в Германии, причем почти все время — в Волчьем Логове! Значит, эти люди уже какое-то время поджидали его в Мюнхене, а гестапо даже не подозревало об их существовании! Это преступная некомпетентность!

— Я сообщу рейхсфюреру Гиммлеру, что вы возводите на меня поклеп! — вспыхнул Грубер. — Вы намекаете на измену…

— Пожалуйста, сообщайте! — презрительно пожал плечами Ягер. — Но пока вы будете наслаждаться болтовней с Гиммлером, я приложу все силы к тому, чтобы не только выследить англичанина, но и заманить в наши сети эту троицу, этих шпионов и саботажников, которые проворачивают свои грязные делишки у вас под носом!

Только Гартман заметил, что на лице Бормана промелькнула довольная усмешка. «Стравливай сильных соперников, и они будут тебе неопасны!» — вот его девиз… Гартман сидел, не шевелясь, и глядел на Грубера и Ягера, которые с ненавистью испепеляли друг друга взглядом. Борман поспешил вмешаться, теперь его голос звучал спокойно и умиротворяюще:

— По-моему, полковник Ягер совершенно прав, собравшись перекрыть швейцарскую границу. С другой стороны, я уверен, что гестапо тоже использует все имеющиеся в его распоряжении средства и внесет существенный вклад в осуществление операции. Совещание окончено.

Грубер, Ягер и Борман вышли из зала, оставив Гартмана в одиночестве. Он встал и склонился над крупномасштабной картой, которую Ягер разложил на столе. Гартман, как часто случается с одинокими людьми, привык разговаривать сам с собой: это помогало ему думать.

— Никому, конечно, и в голову не приходит, что Линдсей и его избавители могут поехать в Зальцбург… Ведь Линдсей только что оттуда… Да, все зависит от того, хватит ли у них мозгов…

Гартман прочертил мундштуком линию от Мюнхена до Зальцбурга, а потом продолжил ее… Следующим пунктом назначения оказалась Вена.

— Ну что ж, подполковник авиации Линдсей, мы тебя спасли. Кстати, ты вполне соответствуешь описанию, которое нам передали твои друзья, — сказала Пако.

Они с Линдсеем обменялись забавным паролем, который сообщил Линдсею в Лондоне полковник Браун.

— А если бы я не соответствовал? — поинтересовался Линдсей.

— Я бы тебя задушил. Это делается бесшумно, да и пули не нужно тратить.

Столь ободряющий ответ дал мужчина, игравший роль шофера. Однако Пако, которая, судя по всему, была тут командиром, его осадила:

— Ты не должен так разговаривать с нашим гостем. Он очень важная персона. Это племянник английского герцога…

С тех пор, как Линдсей сел в машину и «мерседес» помчался по улицам Мюнхена и в конце концов оказался в гараже, прошло от силы полчаса. Через потайную дверь, устроенную в шкафу, который стоял у дальней стены гаража, беглецы проникли на лестницу, ведущую в подвал, и, спустившись по ней, очутились в большом помещении. Возле противоположных стен стояли две двухъярусные кровати.

Едва потайная дверь закрылась — она была сделана из стальных листов и облицована толстым деревом, так что из гаража сюда не доносилось ни звука, — Пако представила Линдсею своих товарищей.

— Это, — сказала она, указав на сурового «шофера», — Бора. Он хорошо говорит по-английски. Пожми англичанину руку, Бора.

Мужчина лет тридцати, которого Пако называла Бора, был одного роста с Линдсеем. Он смотрел враждебно и сразу не понравился англичанину. К счастью, Линдсей догадался напрячься, ведь рукопожатие Боры оказалось железным, как у борца, он изо всех сил сжал руку англичанина.

— Веди себя прилично, Бора, — мягко попросила Пако. — Я ведь все вижу…

— «Бора» — это название резкого, сухого ветра, дующего на Адриатике, — заметил Линдсей.

— Наверно, теперь тебе понятно, почему мы дали ему такую кличку? — усмехнулась Пако и повернулась ко второму своему товарищу, мужчине лет сорока с обветренным лицом и проницательными, смеющимися глазами. — А это Милич. Он тоже говорит по-английски, правда, ему еще далеко до совершенства.

— Милич рад встречать англичанина… девушка, которую убили нацисты, твой близкий друг?

— Он хочет спросить, — как обычно, без обиняков заявила Пако, — был ли ты в нее влюблен. Да или нет?

— Нет, — напряженно сказал Линдсей.

— Но мне кажется, она была в тебя влюблена, — продолжала Пако.

У нее был мягкий, какой-то трогательный голос, странно контрастировавший с ее гордой, прямой осанкой и резкими манерами. Усталые, смотревшие с осторожностью глаза девушки пристально наблюдали за англичанином.

— Это была настоящая трагедия, — вздохнул Линдсей.

— Любовь сплошь и рядом бывает союзом любящего и любимого. Ваш писатель Сомерсет Моэм сказал что-то в этом роде… — бросила Пако и круто переменила тему. — Я хочу рассказать кое-что о себе…

Пако — такую она носила подпольную кличку — было двадцать семь лет. Она родилась от англичанки и серба, который преподавал языки в Белградском университете. Пако училась в Годольфине, в английском интернате, потом продолжила образование в Швейцарии и вернулась в Югославию. Она свободно говорила на английском, немецком и сербохорватском языках.

— Когда Гитлер бомбил Белград, мои родители погибли.

Я в одночасье стала круглой сиротой. Не нужно соболезнований, подполковник… в Англии такое сейчас тоже не редкость. Я ушла к партизанам. В Югославии вооруженных женщин можно встретить почти так же часто, как и мужчин. Знание немецкого мне пригодилось: благодаря ему я могу действовать в Третьем рейхе.

— Вы, должно быть, поддерживаете связь с Лондоном? — предположил Линдсей.

— Есть вещи, которые тебе знать не следует, — резко ответила Пако. — Однако выяснить чуть побольше о людях, от которых теперь зависит твоя жизнь и которые, в свою очередь, тоже могут зависеть от тебя в критический момент, тебе не помешает. Это поможет нам сплотиться в одну команду. Знаешь, подполковник, я вынуждена заметить, что ты новичок в этой опасной игре…

— Но я, между прочим, бежал из Бергхофа! — возмутился Линдсей.

— Да, правда. — Ее зеленые глаза изучающе посмотрели на него. — Я считаю это добрым предзнаменованием.

Пако опять посуровела.

— Так вот, начнем с Боры. Он убил много немцев и никому не доверяет. Его жена погибла во время бомбежки в ту же самую ночь, что и мои родители. Впрочем, мне кажется, что Бора обрел свое настоящее призвание, он по натуре боец. Ты не поверишь: до войны он был краснодеревщиком, делал изящные резные стулья…

— Тебя это забавляет, Пако? — Бора (он чистил автомат) подался вперед, в его голосе звучала угроза.

— Нет, мне это кажется странным. Такой мастер, а изготавливаешь сейчас взрывные устройства. Когда-то ты созидал, а теперь разрушаешь…

— Идет война.

Девушку совершенно не смутило поведение Боры. Она закурила сигарету, и Линдсей поразился, отметив про себя, что она всегда, при любых обстоятельствах, сохраняет спокойствие. Пако провела рукой по своим светлым волосам и поглядела на третьего подпольщика.

— Ну вот, теперь немножко о Миличе… — В ее голосе появились более ласковые интонации. — Он был каменотесом и работал в каменоломнях. Милич не знает, где сейчас его жена и двое детей. Они поехали отдохнуть в Загреб, и тут началась война. Милич очень сильный и сдержанный. Ты меня понимаешь?

— Думаю, да, — ответил Линдсей, старясь не глядеть на Бору.

— Теперь, — продолжала Пако, — мы должны действовать как можно быстрее. Надо вывезти тебя из Германии, пока нацисты — а они работают всегда очень слаженно — не успели сориентироваться. Мы уедем самое позднее сегодня вечером.

— Слишком скоро, — возразил Линдсей.

— Лишь бы не опоздать! Ты пока оставайся здесь. Мы с Миличем пойдем на разведку, а потом переправим тебя в безопасное место…

— А можно поинтересоваться, где это безопасное место?

— В Швейцарии.

Полковник Ягер, подбоченившись, обозревал Мюнхенский вокзал. Холодный ветер гонял вдоль рельсов бумажки, замораживая все вокруг. Ягер радовался, что на нем шинель, подбитая мехом. Его помощник Шмидт — он только что подошел — прихлопывал руками в перчатках, чтобы не замерзнуть.

— На всех подступах к швейцарской границе мы поставили наших солдат, — сообщил начальнику Шмидт. — Как всегда, нам отчаянно не хватает людей, но все равно на машине мерзавцам удрать не удастся!

— Поездом тоже, — откликнулся Ягер. — В каждом поезде, который идет в Швейцарию, есть теперь специальный отряд. Им дано описание англичанина и приказано проверять документы у всех пассажиров, даже у тех, кто не похож. Может, в наши сети заодно попадется еще какая-нибудь рыбка?

Ягер умолк. Шмидт проследил за его взглядом. К одному из патрулей, расставленных Ягером на вокзале, приблизилась девушка — высокая блондинка лет двадцати шести — двадцати семи. На ней было дорогое кожаное пальто, а на макушке — премиленькая черная меховая шапочка. Девушка поглядела в их сторону и встретилась глазами с Ягером. И тут же возобновила переговоры с двумя солдатами.

— Какая красотка! — одобрительно причмокнул губами Ягер. — Наверно, ей нужна помощь?

С этими словами он отошел от Шмидта, который проводил его циничной усмешкой. Полковник был известный волокита. Завидев приближение Ягера, солдаты встрепенулись и отдали честь.

— Что у нас за трудности? — любезно поинтересовался Ягер.

— Да вот… эти люди надо мной издеваются!.. — Пако посмотрела на Ягера долгим взглядом. — Я — баронесса Вертер, племянница генерала Шпейделя…

— Пожалуйста, предоставьте это мне, — коротко взмахнув рукой, Ягер отпустил солдат; он отдавал им нацистский салют, а сам не сводил глаз с Пако. — Они ищут английского шпиона и иногда проявляют излишнее усердие.

— Неужели я похожа на шпионку, полковник? — спросила Пако.

— Разумеется, нет, баронесса, — поклонился Ягер.

Девушка с первого взгляда произвела на него приятное впечатление, а Ягер считал, что знает толк в женщинах. Безусловно, вся эта арийская пропаганда — страшная дешевка, рассчитанная на дураков, однако тут же скептически настроенному полковнику вдруг показалось, что, вероятно, в ней все же есть какое-то рациональное зерно…

— Раз среди ваших родственников есть военные, то, может, вы не откажетесь со мной пообедать? — предложил он. — Чтобы дать мне возможность принести вам свои извинения за причиненные неудобства? Для меня постоянно зарезервирован столик в ресторане «Времена года»…

Полковник сам удивлялся своему неожиданному порыву, но еще больше удивился, осознав, что ждет ее ответа, чуть ли не затаив дыхание. Девушка поглядела на полковника, нe спеша обдумала его предложение… Ягер был уверен, что она откажет.

— Вы действительно поэтому предлагаете мне пообедать, полковник? Просто чтобы принести свои извинения?

Она держала его на длинном поводке. Смешно, конечно, но ему ужасно хотелось познакомиться с ней поближе… она взволновала его.

— Я почту за честь, — чистосердечно признался он, — войти с вами во «Времена года». Мы лишь пообедаем, ничего больше… слово офицера!

— И благородного человека? — Пако шаловливо улыбнулась. — Да, я с удовольствием с вами… — она выдержала паузу и спокойно прибавила, — ПООБЕДАЮ…

— Альфред, — обратился Ягер к Шмидту, — это баронесса Вертер, племянница генерала Шпейделя. Вы возьмете на себя командование операцией, пока мы пообедаем во «Временах года». Счастливой охоты!

Пако слегка наклонила голову в ответ на поклон Шмидта, на мгновение ее глаза встретились с глазами тощего помощника Ягера, смотревшего на нее из-за очков без оправы. Этот человек ее почему-то насторожил.

Полковник был бонвиваном, у него была горячая кровь, он наслаждался жизнью и прямо-таки излучал тепло. Такой мужчина вполне понятен женщине, хотя порой и доставляет ней немало неприятностей. «А вот Альфред, — почувствовала Пако, — полная противоположность своему начальнику».

— Кому вы меня представили? — спросила она Ягера, когда он подводил ее к своей машине.

— Моему помощнику Шмидту, — нетерпеливо отмахнулся полковник. — Он хороший человек, но вряд ли в вашем вкусе. До войны он служил в полиции! Ну а теперь, всего через несколько минут, мы сможем поближе узнать друг друга, уютно расположившись в ресторане «Времена года»…

Однако маленький тревожный звоночек по-прежнему звучал в мозгу Пако…

И действительно, в мирное время Альфред Шмидт служил в полиции. Природа наделила его шестым чувством, которое мог бы по достоинству оценить сам фюрер, и острым умом. Поэтому Альфред Шмидт дослужился до поста начальника полиции города Дюссельдорфа.

Когда первого сентября 1939 года разразилась война, его, разумеется, направили на работу в гестапо. Шмидт, хорошо знавший полицейские организации и службы безопасности в других странах, понимал, что охранять государство должно особое ведомство. Ему было известно о существовании в Англии специальной службы, о создании в Америке ФБР и так далее.

Однако за гестапо уже тянулась слава определенного свойства… Если говорить напрямик, то Шмидту не хотелось связываться с гестапо. Поэтому, чтобы избежать службы в гестапо, он попросился в СС. И даже через несколько лет войны он не утратил нюха.

Во-первых, у «баронессы» никто не попросил ее документов. Шмидт заметил, что она ничего не показала солдатам, с которыми разговаривала, пока не подошел Ягер. От Шмидта не укрылось, что девушка бросала долгие взгляды в сторону полковника. И вот теперь полковник, которого Шмидт глубоко уважал и любил, обедает с девушкой, а кто она — совершенно неясно…

Шмидт был в растерянности. Если он хотел проверить спутницу Ягера, то для этого нужно позвонить по надежному телефону, а такой телефон находится в эсэсовском штабе! Но ведь полковник оставил его на вокзале за старшего…

Вполне возможно, Шмидт тревожился понапрасну, но, как и девушке, шестое чувство подсказывало ему, что дело нечисто. Он прикинул, что с такой очаровательной спутницей Ягер просидит в ресторане по меньшей мере часа два. И принял решение.

— Клаус! — позвал Шмидт. — Пока что вы будете командовать операцией. Я вернусь чуть позже…

Он быстро домчался на машине до штаба, выскочил на улицу и побежал по лестнице в свой кабинет. Линия оказалась занята, так что Шмидт целых двадцать минут дозванивался в берлинское управление гестапо. Дозвонившись, он попросил связать его с начальником гестапо Генрихом Мюллером.

— У нас сейчас обед, — сообщил скучающий голос. — Мюллер вышел. Что ему передать?

— Говорит помощник полковника СС Ягера, я звоню из Мюнхена. С кем я разговариваю? У меня срочное дело…

— Это Брандт. Меня сюда временно назначили. Нет, все остальные тоже ушли. Говорю вам: у нас сейчас обед…

— Тогда займитесь этим сами. Вы имеете доступ в архив? Отлично! Мне нужно узнать, существует ли баронесса Вертер, племянница генерала Шпейделя. Сколько это займет у вас времени? Вы не знаете? О Господи…

Шмидт договорился, что Брандт позвонит его секретарше и доложит о результатах, швырнул трубку и велел девушке:

— Напечатайте ответ, который даст вам этот полудурок Брандт. Держите при себе курьера. Положите бумажку в конверт, заклейте его и скажите курьеру, чтобы он опрометью мчался на вокзал и передал мне депешу.

Вернувшись, Шмидт с облегчением вздохнул, услышав от Клауса, что в его отсутствие никаких ЧП не было. Теперь оставалось только подождать ответа. Если что-то действительно не в порядке, он позвонит Ягеру прямо во «Времена года»…

 

Глава 24

В четыре часа дня курьер из казармы СС подрулил к главному входу в Мюнхенский вокзал и передал капитану Альфреду Шмидту запечатанный конверт. Поскольку Ягер еще не вернулся, его помощник не сомневался, что полковник вовсю наслаждается обществом баронессы.

— Вот болван! — выругался Шмидт, глядя, как мотоциклист затормозил на полном ходу, и его мотоцикл занесло к самой бровке тротуара, так что лихач чуть не перекувырнулся через голову и не отправился к праотцам. А все потому, что на него смотрело несколько эсэсовцев! Бессмысленная, глупая бравада!

— Если я еще раз это увижу, я вас разжалую, сержант!

— Прошу прощения, герр лейтенант…

Курьер протянул Шмидту конверт. Он хотел было соврать, что у него барахлят тормоза, но взглянул на Шмидта и осекся. Шмидт взял депешу и вдруг заметил что-то за спиной сержанта, напрягся и торопливо проговорил:

— Вы свободны, сержант! Немедленно возвращайтесь в казарму!

Подъехал «мерседес», из которого вылез Ягер. Он явно пребывал в отличном расположении духа, потому что остановился возле стайки эсэсовцев и чем-то их здорово рассмешил. Ягер был всеобщим любимцем. Шмидт понимал, что нельзя афишировать полученное донесение… Если в нем, конечно, окажется что-нибудь настораживающее — тогда другое дело! Поэтому он торопливо вскрыл конверт и вынул сложенный листок.

Шмидт серьезно рисковал. Ни один офицер, который старше его по званию, даже такой «свой в доску», как Ягер, не любит, когда подчиненные лезут в его личную жизнь. Шмидт снова услышал хохот — на сей раз хохотал Ягер — и быстро пробежал глазами сообщение, которое напечатала секретарша, поговорив по телефону с Брандтом.

Новости были тревожными, причем их принесли оба разведчика. Первым в подвале появился Милич. Он был в халате уборщика и старой кепке. Глаза его глядели сурово. Он снял кепку, кивнул англичанину и почесал свою густую седую шевелюру.

— Ну? — нетерпеливо воскликнул Бора.

— Швейцария — ловушка, — сказал Милич, тщательно подбирая английские слова, чтобы Линдсей его понял. — Мы едем туда и видим тюрьма гестапо…

— Почему? — перебил его Бора. — Говори вразумительней!

— Я ехал три дороги на юг… везде заставы. Много солдат. Они смотрят документы и звонят по телефону…

— Можно поехать поездом! — заявил Бора. — Мы переправим англичанина поездом!

— Нет, поездом тоже нет, — покачал головой Милич. — На вокзале я смотрел поезда в Швейцарию. Там едут люди в штатском. Они тоже смотрят документы…

Он осекся, увидев входящую Пако: девушка как раз закрывала за собой потайную дверь. Сняв меховую шапочку, она бросила ее на какой-то ящик. Затем поглядела на Линдсея и пригладила обеими руками растрепанные волосы. Линдсей ничего не смог понять по выражению ее лица.

— У нас затруднения, — спокойно сказала Пако. — Путь в Швейцарию закрыт. Они перекрыли все подходы к границе. Любая попытка провести тебя кончится плачевно.

Пако сделала паузу.

— Я прекрасно сейчас пообедала с эсэсовским полковником Ягером, — добавила она.

— Что? Что ты сказала?

Бора спрыгнул с ящика, на котором сидел, и уставился на нее, как на сумасшедшую. Его глаза бегали по комнате: он глядел то на дверь, то на девушку…

— За тобой могли проследить! Надо сейчас же сматываться отсюда… если не поздно!

— Бора! — Пако положила руки сербу на плечи и посмотрела на него в упор. — Ты что, считаешь меня дилетантом? Конечно же, за мной не было «хвоста»! Я приняла все меры предосторожности, хотя они и Не понадобились. А сейчас садись и слушай.

Пако повернулась к Линдсею и сунула ему под нос большой конверт. Он взял его, вынул бумаги и внимательно изучил их, На каждом сверху красовался немецкий орел, держащий в когтях свастику. А внизу стояла подпись «Эгон Ягер, полковник СС».

— Господи, да это же разрешение на проезд до Вены! Но почему Вена?

— А теперь ТЫ слушай! Я получила это разрешение для себя и моей обслуги… Мне его дал полковник Ягер.

— Но как тебе удалось? — потрясенно спросил Линдсей.

— Не бойся, я с ним не спала… ты ведь об этом подумал, да? А тебе что, это было бы неприятно?

Линдсей не сразу нашелся, что ответить, но заметил, что в зеленых глазах, наблюдавших за ним, появилось лукавство. Англичанин закусил губу и предпочел переменить тему разговора.

— Здесь говорится о поезде…

— Ну, как ты не понимаешь?! — Пако хлопнула его по плечу, словно раздосадованная тем, что он такой тугодум. — Ты же только что приехал на поезде из Зальцбурга в Мюнхен. Путь на Вену лежит через Мюнхен и Зальцбург. На вокзале я видела, что нацисты не обращают внимание на Венский экспресс. Им и в голову не придет, что ты отважишься вернуться по собственным следам…

— Одна из бумаг выдана на имя Франца Вебера, шофера…

— Вебером будешь ты. Пожалуйста, примерь ливрею, в которую был одет Бора, когда мы тебя выкрали у них из-под носа возле собора Божьей Матери. Она тебе наверняка впору, ведь ты с ним одного роста и фигура у вас похожая. Ты прекрасно говоришь по-немецки, — властно продолжала Пако. — Скажи, ты умеешь водить машину? Тебе придется привезти нас на вокзал.

— Да, водить я умею, а на чем мы поедем? — спросил Линдсей.

— На «мерседесе», конечно! На чем еще может ездить баронесса? В Мюнхене полно зеленых «мерседесов», я уверена, что в панике, которая тогда возникла, никто не записал наш номер…

— А что будут делать Бора и Милич?

— Поедут на заднем сиденье. Бора будет моим камердинером. А Милича мы высадим где-нибудь на тихой улочке возле вокзала. Он сам доберется…

— А ты кого будешь изображать?

— Баронессу Вертер, разумеется! Я сяду рядом с тобой, чтобы показывать тебе дорогу…

— А если они вдруг решат проверить эту несуществующую баронессу?

— Но она существует! Я училась с ней в швейцарском пансионе до войны. Еще вопросы есть?

— А вдруг им взбредет в голову сличить ваши приметы?

— Это будет очень плохо. Послушай, Линдсей, мы предъявим документы и побыстрее смоемся. И никто не узнает, куда мы поехали…

— А куда мы направимся после Вены?

— Давай будем узнавать все постепенно.

Пако во второй раз осторожничала, сообщая Линдсею интересующие его сведения. На сей раз он взбунтовался:

— Мне это не нравится. Я должен срочно передать моим людям очень важную информацию!

— Ах, ТЕБЕ не нравится?! — вскинулся Бора, и его лицо безобразно исказилось. — Ты для нас опасная обуза! У тебя нет опыта подпольной работы, а мы рискуем жизнью, нянчась с тобой…

— Заткнись! — прикрикнула на него Пако.

Она схватила Линдсея за руку, отвела в угол подвала, села на ящик и усадила его рядом.

Потом сказала, понизив голос:

— Люди, которых я представляю, договорились с англичанами: те поставляют оружие и боеприпасы, а мы, в свою очередь, помогаем английским агентам выбраться из Германии. Пожалуйста, не отказывайся с нами сотрудничать. Бора прав, но он абсолютно не предсказуем. Прорываться в Швейцарию равносильно самоубийству. Нужно ехать в Вену, а оттуда… дальше.

— Ладно. Но когда мы отправляемся? Это тоже секретные сведения?

— Линдсей… — Пако положила ему руку на плечо. — Не сердись на меня. Мы выедем из Мюнхена восемь вечера и в одиннадцать будем в Вене. Это же экспресс…

— Слава Богу! Хорошо, давайте поторапливаться. Я тут просидел, точно в темнице, всего несколько часов, но эти стены на меня страшно давят…

— Теперь ты рассуждаешь совсем как Бора… И это неплохо. — Пако на секунду умолкла. — Если случится что-то непредвиденное и нам придется разделиться, иди с Мили-чем. Он тебя никогда не бросит. Ты ему нравишься…

— А Бора что, может бросить?

— Давай не будем думать о неприятных вещах…

Поведение Пако означало, понял Линдсей, что она, не говоря этого вслух, признала существование самой главной опасности: того, что кто-нибудь успеет поинтересоваться внешностью баронессы до их выезда за пределы Третьего рейха.

Было четыре часа, когда Пако вернулась в подвал и завела разговор с Линдсеем.

В то же самое время курьер передал Шмидту на Мюнхенском вокзале депешу. Шмидт прочитал бумагу, сложил ее и спрятал в карман, видя, что Ягер отошел от солдат, с которыми шутил, и направляется к нему.

«Баронесса Вертер, племянница генерала Шпейделя, является наследницей крупного стального магната. Ее отец — близкий друг рейхсмаршала Геринга. Брандт».

Прочитав сообщение, Шмидт облегченно вздохнул, но его не покидало ощущение, что он упустил какую-то деталь. Однако он отбросил тревожные мысли и приветствовал Ягера, который шествовал с видом прекрасно пообедавшего человека. Ягер похлопал Шмидта по плечу.

— Все в порядке, Шмидт? Хорошо. Я смотрю, вы стараетесь заработать повышение. Знаете, высшее офицерство такую деньгу зашибает, просто невероятно…

Ягер прищурился и добродушно огляделся. Шмидт деликатно поинтересовался:

— Надеюсь, ваша спутница оказалась… интересной собеседницей?

— ИНТЕРЕСНОЙ?! — Ягер понизил голос. — Друг мой, в этой женщине есть что-то такое, от чего кровь так и закипает. Я на седьмом небе от счастья…

— Вы встретитесь еще раз?

— Ну, разумеется! Через неделю и на природе! В первый раз они всегда корчат из себя недотрог… но такой, как она, стоит добиваться!

— Она живет в Мюнхене?

— Честно говоря, не знаю… — Ягер заметил, что двое его солдат грубо разговаривают со старой женщиной. — Эй вы! Пойдите сюда! Да она вам в матери… в бабушки годится! Потерпите, пока она найдет свои документы. Смотрите у меня: в трудовые батальоны требуются новобранцы…

Ягер повернулся к Шмидту:

— О чем мы говорили?

— Я спросил, где живет баронесса…

— Ну, до этого у нас как-то не дошел разговор. — Голубые глаза полковника озорно заблестели. — У нас были другие темы. Она обещала в течение недели позвонить мне в казарму. Я ей дал мой личный номер телефона…

Ягер подбоченился, напевая себе под нос «Лили Марлен».

— До чего ж фальшиво! — подумал Шмидт. Он редко видел своего шефа в такой эйфории. Девушка, должно быть, его совершенно обворожила.

— Шмидт, — внезапно спросил полковник, — а вы сами-то обедали? Так я и думал! Идите. Я тут за всем пригляжу…

Помощник Ягера вышел из здания вокзала и сел за руль машины. Он ехал в казармы очень медленно, мысли его блуждали. Полковник тоже стоял в задумчивости, грезя наяву. Лиза, баронесса, сообщила ему, что поедет в Вену навестить своего дядюшку, но пробудет там всего два-три дня.

— Надо отдать долг вежливости, — сказала она. — Как только мне станет скучно, я вернусь… А заскучаю я там очень скоро.

Ягер вспомнил, с каким выражением она посмотрела на него поверх бокала с вином. Он был счастлив снабдить ее пропуском, чтобы к бедняжке не лезли со всякими там расспросами. А когда он увидел, как два олуха досаждают несчастной старушке, то еще больше обрадовался, что снабдил красавицу необходимыми документами.

Шмидт, машинально крутивший руль и переключавший скорости, дословно припомнил сообщение, переданное ему с берлинской Принц Альбрехтштрассе, улицы, где находился штаб гестапо. В сообщении подтверждалось существование баронессы. Подтверждалось и то, что она доводится племянницей генералу Шпейделю… И тут Шмидт вдруг вспомнил, о чем НЕ ГОВОРИЛОСЬ в донесении… Не говорилось потому, что он забыл запросить эту информацию!

Вбежав в свой кабинет, Шмидт велел секретарше снова связаться по телефону с Брандтом. Сидя в ожидании за столом, он неожиданно осознал, что нервно постукивает карандашом по крышке стола, а секретарша за ним наблюдает. Шмидт притворился, что читает какой-то рапорт. На сей раз его соединили удивительно быстро.

— Это снова Шмидт из Мюнхена. Я получил ваше сообщение, Брандт, большое вам спасибо. Вы меня извините, но я забыл уточнить еще одну маленькую подробность. Пожалуйста, раздобудьте точное описание внешности баронессы. Это тоже срочный запрос! Ответ мне нужен самое позднее в семь сегодня…

 

Глава 25

Начальник СС Майр, дежуривший на Мюнхенском вокзале, заметил пассажиров, направлявшихся в Вену. Когда они появились, он как раз стоял возле барьера. Майр обратил внимание на то, что девушка одета очень дорого, ее чемодан — тоже роскошный — нес шофер в ливрее, а рядом шел хромой камердинер… Наверняка беднягу ранили на войне. Майр было открыл рот, намереваясь заговорить, но Пако улыбнулась ему и достала из сумочки несколько бумаг.

— Я вижу, вы из СС, — сказала она. — А раз так, то вы наверняка знакомы с моим другом полковником Ягером.

Она произнесла слово «друг» с особой интонацией. Услышав имя Ягера, Майр мигом переменился. Этот добродушный Мужчина лет сорока отвесил Пако вежливый поклон, снял фуражку и зажал ее под мышкой.

— Ну, конечно, знаком! Однако мой долг — проверять документы у всех пассажиров, так что вы извините за беспокойство…

— Да вы взгляните на часы! — резко оборвала его Пако. — Это будет не просто беспокойство, если я по вашей милости пропущу Венский экспресс. У меня бумаги, выданные мне и моим слугам лично полковником Ягером! Так что поторопитесь…

Майр посмотрел на часы, потом увидел на документах подпись Ягера и торопливо махнул рукой, пропуская девушку на платформу.

— Счастливого пути! — пожелал он ей.

Линдсей быстро пронесся с чемоданами мимо Майра, стараясь не встречаться с ним глазами, и побежал за Борой и Пако, которые шли вдоль вагонов, пока не увидели свободное купе. Открыв дверь, Пако забралась в вагон, кивнула товарищам, призывая их последовать за ней, и осмотрела коридор. Он был пуст.

— Ты прекрасно справляешься со своей задачей, — сказал Линдсей, поставив чемодан на полку.

Экспресс тронулся. Линдсей искренне восхищался девушкой: она вела себя именно так, как надо: самоуверенно и кокетливо, но все в меру.

— Одно препятствие преодолено, — откликнулась Пако и, сняв меховую шапку, распушила свои золотистые волосы.

— А откуда ты взяла этот шикарный чемодан и роскошную ливрею, в которую нарядился Бора? — поинтересовался Линдсей.

— Не твое дело, — огрызнулся Бора.

— Не будь таким желчным, Бора, — добродушно упрекнула его Пако. — Это вполне разумный вопрос.

Она посмотрела на Линдсея и ответила:

— Мы пробрались на одну виллу в окрестностях Мюнхена и взяли все это там. Богатство производит на офицеров совершенно неотразимое впечатление: оно ассоциируется в их представлении с властью.

— А как нам быть с билетами? — внезапно спросил Линдсей. — В Германии кондукторы ходят по вагонам и проверяют билеты.

Пако открыла сумочку и, достав три билета на проезд в первом классе, протянула их Линдсею.

— Билеты всегда хранятся у шофера, тем более что ты говоришь по-немецки. А ты, я гляжу, все схватываешь налету… я хочу сказать, ты учишься продумывать каждую мелочь. Я купила билеты сегодня утром, когда увидела на вокзале, что все поезда в Швейцарию обыскиваются.

— Но билеты в оба конца: до Вены и обратно!..

— Да, — кивнула Пако, — это на случай, если Ягер вдруг вздумает проверить, собираюсь ли я возвращаться. Я ведь ему обещала… Жаль только, что не удалось избежать одного досадного момента… я о том, что мне пришлось назвать эсэсовцу имя Ягера. Они могут таким образом выяснить, каким поездом мы уехали.

— А разве это важно? — пренебрежительно пожал плечами Бора. — Мы через три часа уже будем в Вене.

Линдсей выглянул в коридор. Уборщик в спецовке и железнодорожной фуражке подметал платформу метлой и собирал мусор на совок. Это был Милич. Он подмигнул Линдсею и двинулся дальше.

— Да, это очень важно, что я назвала имя Ягера! — воскликнула Пако, глядя на Бору. — Помнишь, когда мы сидели в подвале, Линдсей задался вопросом: что будет, если кто-нибудь сличит мои приметы с приметами баронессы?

Экспресс набирал скорость, колеса убаюкивающе стучали. Линдсей ничего не сказал. До Вены оставалось три часа…

Шмидт заснул в своем кабинете прямо за столом, уронив голову на руки. На подносе стояли остатки еды. В большом здании было очень тихо. Потом резко зазвонил телефон, и Шмидт, вздрогнув, проснулся. Он поглядел на часы. О Боже! Без пятнадцати одиннадцать!

— Шмидт слуша… — сказал в трубку Шмидт и осекся.

Брандт заговорил, не дослушав его до конца. Голос Брандта звучал очень настороженно. Значит, ему удалось кое-что раздобыть…

— Я достал описание баронессы Вертер. Мне пришлось действовать крайне осторожно. Я сказал, что у нас ведется расследование по поводу ошибки в документах. Ваше имя не было упомянуто…

Шмидт переменил свое мнение о Брандте. Он не ожидал, что гестаповец проявит такое благоразумие. Слава Богу, значит, Ягер в этом расследовании фигурировать не будет… Шмидт взял блокнот и карандаш.

— Спасибо, я вам очень признателен. Пусть это так и останется между нами… Говорите…

— Рост — метр пятьдесят, брюнетка, склонна к полноте. Возраст — двадцать девять лет. Баронесса носит очки, она подслеповата, как летучая мышь… Ну что? Вам это пригодится?

Шмидт постарался говорить как можно беспечней:

— Да, очень даже. Я вам чрезвычайно признателен. Извините, что из-за меня вы задержались на работе.

— Ничего, зато у меня будет веская причина заявиться домой под утро. Мне еще нужно кое-куда заехать, — шутливым тоном сказал Брандт.

Шмидт положил трубку и чуть не упал в обморок. Другой подчиненный на его месте использовал бы полученную информацию, чтобы подсидеть начальника, но подобная мысль даже не пришла Шмидту в голову. Услышав, что дверь кабинета открылась, он обернулся. В кабинет заглянул Ягер, за его спиной стоял Майр.

— Тут есть кое-что насчет баронессы Вертер… — загадочно произнес Шмидт. — Мне бы очень хотелось переговорить с вами наедине…

Ягер что-то сказал Майру, вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Он был в приподнятом настроении. Сняв перчатки и фуражку, Ягер бросил их на стол, потом поставил венский стул спинкой вперед, уселся на него верхом и свесил руки.

— Я смотрю, вы озабочены, Шмидт? Никогда не надо беспокоиться. Неприятности обычно улаживаются сами собой. «Нечего зря суетиться!», как любит говорить фюрер.

— Вот описание внешности баронессы Вертер.

Ягер прочитал запись, сделанную Шмидтом на листке из блокнота. Большинство людей на его месте принялось бы приставать с расспросами, откуда Шмидт это узнал и с какой стати. Но Ягер промолчал и просто вернул листок подчиненному.

— Меня обвели вокруг пальца, Шмидт! Да еще как! Эта девица — не знаю, как ее теперь называть — прожженная мошенница. Я дал транзитные документы и ей и ее, так сказать, «прислуге»!

— А копии документов сохранились? — быстро спросил Шмидт. — Куда она поехала?

— Нет, никаких копий нет. А собиралась она в Вену.

Ягер осекся, потому что открылась дверь. В комнату зашел Майр. Вид у этого высокого, худощавого мужчины был сейчас растерянный.

— Прошу прощения, вот что я хотел вам сказать… Вы упоминали про баронессу Вертер, да?

— Да, — поспешно выпалил Ягер и выжидающе посмотрел на Майра.

— Я видел, как она со своими слугами садилась сегодня вечером в Венский экспресс. Она показала мне транзитный пропуск с вашей подписью. Да, эта блондинка — потрясающая красотка!

А что за слуги с ней были? — небрежно поинтересовался Ягер.

— Шофер в ливрее. Я не запомнил его лица, он надвинул фуражку на лоб и держал в руках гору чемоданов. Еще был второй мужчина… он похож на управляющего какой-нибудь деревенской усадьбой. Он хромал… наверно, получил ранение на войне… А что, это важно?

— Нет-нет, я просто из любопытства, — поспешил уверить его Ягер. — А третьего человека с ними не было?

— Нет, я совершенно уверен…

— Каким поездом они уехали? Во сколько он отошел? — спросил Шмидт.

— Ровно в восемь. Что-то не так?

— Нет, вы тут ни при чем, — успокоил его Ягер.

— Ну, тогда я пошел спать. Увидимся завтра утром.

Как только за Майром закрылась дверь, Шмидт кинулся к книжной полке и схватил расписание поездов. Быстро пролистав его, он принялся водить пальцем по столбцам, ища нужные цифры. Наконец палец остановился. Шмидт взглянул на часы. 22.51.

— Поезд еще в пути! — Шмидт с трудом подавил вздох облегчения. — Он приезжает через девять минут, в двадцать три ноль-ноль. Кто там у нас…

— В Вене? Антон Кар, начальник СС. Это мой старый приятель… Мы вместе воевали на русском фронте.

Шмидт просмотрел список телефонов, нашел нужный номер, велел телефонистке срочно связать его с Веной, и пока телефонистка дозванивалась, стоял, прижимая трубку к уху. Ягер — он сохранял ледяное спокойствие, словно перед битвой, — принялся размышлять вслух:

— Майр не будет болтать, если я ему прикажу, ведь это он разрешил им сесть в поезд. Странно только то, что там должен быть еще один человек: они же втроем похитили Линдсея у собора Божьей Матери…

— А вот и Кар, — внезапно сказал Шмидт, передал начальнику трубку и посмотрел на часы. Ягер говорил быстро, четко и ясно. Когда разговор закончился, на часах было только без шести минут одиннадцать.

— До прихода поезда еще шесть минут, — заметил Шмидт.

— Да, и когда он приедет, Кар со своими ребятами будет поджидать их на платформе. Нашу баронессу ждет маленький сюрприз…

 

Глава 26

Они вышли на платформу Западного вокзала Вены и смешались с толпой пассажиров. Пако показала Линдсею, где камера хранения, а сама встала туда, откуда ей было прекрасно видно, что там происходит. Когда экспресс подходил к конечному пункту, Бора опять, проявил строптивость.

— Линдсей, — сказала Пако, — ты оставишь чемодан в камере хранения. Подожди, пока тебе выпишут квитанцию. Вот деньги. Но за чемоданами мы не вернемся…

— А почему бы тогда не оставить их здесь? — раздраженно спросил Бора.

— Потому что их быстро обнаружат носильщики или уборщица. А в камере хранения они могут пылиться целую вечность. — Пако посмотрела на Линдсея. — Из Вены мы поедем в Грац, это столица Штирии, австрийской провинции. Потом двинемся на юг, доберемся до Шпилфилд-Штрассе и очутимся в Югославии. Там, у партизан, уже скрываются несколько агентов союзников…

Когда австрийский служащий взял у Линдсея чемоданы, англичанина так и подмывало уйти, но он подавил это желание и остался. Служащий выписывал квитанцию очень долго, тщательно; казалось, это будет длиться бесконечно… Но все же он отдал квитанцию Линдсею и получил деньги.

Англичанин вышел из камеры хранения на платформу, слабо освещенную островерхими фонарями, там уже было пусто. Линдсей чувствовал себя голым. Поравнявшись с Пако, он увидел, что она курит.

— А где остальные? — спросил он.

— Они уедут в другом такси. Так что если кому-нибудь вздумается нас проверить, ему скажут, что в одном такси ехали мужчины, а в другом — парочка: мужчина и женщина. То есть, не те, кого они ищут…

— Ты нервничаешь, да? — спросил Линдсей.

Они вышли из здания вокзала и очутились на большой площади, на которой почти не было транспорта, только несколько военных машин. Пако уводила его прочь от вокзала. Они шли довольно долго и лишь потом сели в такси.

— Поезд пришел на пятнадцать минут раньше, — сказала Пако. — В десять сорок пять…

Военный совет (так окрестил его Борман) состоялся в Бергхофе на следующий день, он начался в пятнадцать минут первого. Ему предшествовала жуткая гонка: из Мюнхена в Зальцбург прилетели Ягер, Шмидт и Майр. На совещании присутствовал и Гартман.

Машины, поджидавшие их на аэродроме, выехали из города и помчались по опасной, скользкой дороге в горы. Совещание проводилось в гостиной с огромным окном, откуда открывался живописный вид. Председательствовал сам фюрер. К облегчению и удивлению Ягера, Гитлер воспринял новости спокойно и говорил не горячась.

— Значит, англичанин выскользнул у вас из рук?! Я всегда заявлял, что англичане — опасный, упрямый народ. Как жаль, что нужно с ними дружить…

— Я один виноват в этом страшном недоразумении, — пролепетал Ягер, и Борман тут же на него набросился.

— Если так, то вы должны понести наказание!

— Борман! Пожалуйста! — Гитлер умиротворяюще поднял руку.

Из всех участников «военного совета» у него был самый свежий вид, а ведь он никогда не ложился спать раньше трех часов ночи!

— Нечего выяснять, кто виноват, — продолжал Гитлер, — это ничего не даст. Нам нужно действовать: решить, как выследить Линдсея и привезти его сюда.

Слово «недоразумение» прекрасно выражало смысл происшедшего. Из-за того, что поезд — чисто случайно — прибыл на пятнадцать минут раньше, начальник Венского отделения СС, придя на вокзал, обнаружил лишь пустую платформу. Его люди обшарили все, в том числе и камеру хранения.

— Есть одна любопытная деталь, — начал было Гартман, но Борман опять взревел, словно разъяренный бык.

— Это уже не касается абвера!

— Борман, пожалуйста! — повторил фюрер, демонстрируя завидное спокойствие. — Дайте послушать, что скажет майор Гартман.

— Судя по сообщению Майра, эти люди уезжали из Мюнхена с двумя дорогими чемоданами, — вновь заговорил Гартман. — Потом их обнаружили в камере хранения на Венском вокзале. Описание шофера в ливрее, сдававшего чемодан в камеру, совпадает с описанием человека, которого Майр видел на вокзале в Мюнхене. В чемодане лежали роскошные женские наряды…

— Вы думаете, они не вернутся за чемоданами? — спросил фюрер.

— Думаю, нет, — ответил Гартман. — Они их бросили. А это о чем-то говорит… Да, еще я уверен, что руководит группой девушка, которая так самонадеянно назвалась баронессой Вертер…

— Девушка?! Бог с вами!

Борман презрительно скривился. Его бесило, что Гартман оказался в центре внимания, а Гитлер его слушает, затаив дыхание. И опять рейхслейтер получил нагоняй.

— Успокойтесь, Борман! Мы знаем поразительные случаи, когда англичане посылали женщин для связи с французским подпольем. Эти женщины проявили незаурядную отвагу и находчивость. Пожалуйста, Гартман…

— Теперь главное определить, что они предпримут дальше, куда направятся…

— Вена — это лабиринт, — заметил Гитлер. — Уж я-то знаю: там прошла моя юность, полная невзгод и лишений. Если город им знаком, то они так спрячутся, что мы их в жизни не обнаружим!

— Если, конечно, они хотят этого, а не чего-то другого, — вставил Гартман. — Но сдается мне, что у них на уме другое.

Он так разгорячился, что, забывшись, достал трубку и начал размахивать ею, как бы подчеркивая свою мысль:

— Допустим, что девушка действительно их предводительница, у нее вполне хватит для этого выдержки. Я чувствую, что она всегда действует по плану, а не мчится, сломя голову, куда попало. Если судить по ее предыдущим поступкам — а людей всегда нужно судить по их поступкам, — она во всех деталях продумывает, как им добраться до следующего места назначения. Нам нужно только понять, куда они поедут, и оказаться там раньше них!

Гартман сел и чуть было не закурил. Однако вовремя спохватился и сунул трубку в карман.

— У вас все как-то слишком просто! — хмыкнул Борман.

— Нужно принять решение! — Гитлер вскочил на ноги и, почувствовав столь характерный для него, неожиданный прилив энергии, заходил по комнате, заложив руки за спину. — Грубер уже отправился в Вену вместе с офицером, который прилетел из Берлина. Вы, Ягер и Шмидт, тоже поедете и создадите второй отряд. И майор Гартман не должен оставаться в стороне…

— Вы бросите столько сил на поимку одного англичанина?

Борман был ошарашен. Он всегда знал, как должны развиваться события, но то, что сейчас происходило, пришлось ему не по вкусу. Однако фюрер даже не услышал его тихого замечания, ибо заговорил, все больше повышая голос:

— Таким образом им на «хвост» сядут три независимые организации: гестапо, СС и абвер. Если ни одной из них не удастся выследить подрывную группу, то можно спокойно закрывать лавочку! Борман, вы создадите им все условия и снабдите деньгами и оружием. Если придется, будете бодрствовать всю ночь!

Гитлер перестал расхаживать по комнате, скрестил руки на груди и пристально поглядел на молча слушавших его мужчин. Никто не осмеливался перебить фюрера.

— Я надеюсь, до рассвета вы все окажетесь в Вене… и будете целый день обшаривать город. И не забывайте, господа: гестапо уже там, оно вас опережает…

По-прежнему скрестив руки на груди, Гитлер сурово смотрел вслед подчиненным, которые торопливо покидали комнату. Но едва он остался наедине с Борманом, его настроение резко изменилось. Рухнув в кресло, Гитлер раскинул руки в стороны и затрясся от хохота.

— Борман, вы видели их физиономии? Это как гонки: кто первый поймает англичанина… Ничто так не распаляет людей, как состязание. А знаете, кто, по-моему, выследит голубчиков?

— Грубер!

— Ну, нет! — Гитлер опять расхохотался. — Нет, это будет Гартман, — сказал он, немного успокоившись. — Да… хитрый абверовец кое-что знает… он даже дал этим болванам ключ к разгадке, но они оказались слишком тупы, чтобы им воспользоваться.

Поведение Гитлера снова изменилось. Лицо застыло. Он выпрямил спину и отрывисто спросил:

— А что вы тут околачиваетесь? Вас заждались внизу, Борман! Вы задерживаете их отъезд, а ведь они торопятся…

Толстенький коротышка Борман — в высоких сапогах у него был весьма карикатурный вид — поспешно засеменил по натертому паркету, но на пороге остановился.

— Мой фюрер, вы сказали, что Гартман дал им ключ к разгадке?

— Ну, да!.. Чемоданы, которые они оставили в камере хранения!.. Чемоданы, набитые дорогими женскими тряпками! Ладно, бегите!..

Гитлер прислушался к дробному стуку каблуков Бормана, сбегавшего вниз по винтовой лестнице, а потом расслабленно развалился в кресле и расплылся в улыбке.

Он проговорил тихо-тихо (ему хотелось проверить ее слух):

— Ева!.. Ладно, можешь зайти, маленькая шалунья! Они все отсюда убрались! Ты ведь опять подслушивала, да?

Было два часа ночи, когда транспортный самолет «Кондор», на борту которого летели Ягер, Шмидт и Гартман, приземлился неподалеку от Вены. На аэродроме их поджидала машина, чтобы отвезти за город. Борман был своеобразным человеком, но даже его враги — а к таковым относились почти все, за исключением фюрера — признавали его выдающиеся организаторские способности.

Шмидт сидел на переднем сиденье рядом с водителем, а Ягер и офицер абвера расположились на заднем. Всю долгую дорогу Гартман был погружен в раздумья. Его молчание раздражало полковника СС, который был общительным человеком.

— Как вы собираетесь справиться с этим невыполнимым заданием? — спросил Ягер.

— А куда вы сперва направитесь? — ответил вопросом на вопрос Гартман.

— В штаб СС, чтобы проконсультироваться с Каром. Можете присоединиться ко мне.

— А будет очень бестактно, если я попрошу вас подбросить меня до Западного вокзала? — спросил Гартман. — Наверно, чемоданы, которые они там оставили, до сих лежат в камере хранения?

— Наверно. Но что это вам даст?

— Я не знаю… пока не увижу их своими глазами, не могу сказать, — ответил Гартман.

— Да, не очень-то вы разговорчивы, — дружелюбно ухмыльнулся Ягер.

— Однако, разрешите заметить, — повернувшись к ним, добавил Шмидт, — майор видит всех насквозь…

Шмидт чувствовал симпатию к бывшему адвокату. Тактика Гартмана во многом напоминала его собственную: подобные действия Шмидт предпринимал, служа начальником дюссельдорфской полиции. С тех пор прошла, казалось, вечность…

Когда шофер подъехал к вокзалу, Гартман вышел из машины. Было ровно полтретьего. Явившись в камеру хранения, он достал бумагу, которую ему некогда выдал Борман. Она позволяла Гартману допрашивать кого угодно, независимо от занимаемой должности. «Таков приказ фюрера»…

— Я только что сдал дежурство, — сердито буркнул служащий.

— Это не важно: вот мои полномочия, — жестко возразил Гартман. — Это вы приняли багаж, на который потом СС наложило арест?

Да, это был он. И он заявил, что может описать пассажира, сдававшего чемоданы в камеру хранения. Попыхивая трубкой, Гартман молча слушал, как служащий описывает внешность шофера. Описание оказалось не очень вразумительным, но Гартман не сомневался, что человек в ливрее — Линдсей. Абверовец попросил разрешения взглянуть на чемоданы.

Он довольно долго перебирал вещи и аккуратно клал их на место: Гартман был от природы большим аккуратистом. В обоих чемоданах хранились женские дорожные туалеты. Вещи были изысканными и очень дорогими. Когда проворные пальцы абверовца добрались до каракулевой шубы и меховой шапки, он замер.

Каракулевая шуба и шапка… В подробном отчете о печальных событиях, разыгравшихся перед собором Божьей Матери, упоминался МУЖЧИНА, одетый таким образом. Именно «мужчина», ехавший на заднем сиденье «мерседеса», и затащил Линдсея в салон автомобиля. Все верно, кроме того, что это был не мужчина, а… женщина!..

— Вы что-нибудь обнаружили, майор?

Гартман поглядел через плечо и увидел за своей спиной Шмидта. Эсэсовец улыбнулся и, дружелюбно кивнув Гартману, продолжал:

— Ягер послал меня выяснить, чем вы занимаетесь. Но я на него не в обиде: мне самому интересно узнать…

— Баронесса Вертер, вернее, самозванка, выдавшая себя за баронессу, присутствовала при трагедии, разыгравшейся у собора Божьей Матери. Вот ее шуба и шапка… шапку она наверняка нахлобучила на лоб, поэтому никто и не разобрался, что это женщина! Теперь она бросила свою бутафорию. О чем это свидетельствует, Шмидт?

— О том, что она ей больше не понадобится.

— А если логически завершить данную мысль? — продолжал допытываться Гартман.

— Я в недоумении…

— Мы найдем Линдсея, если не будем концентрировать свое внимание на нем, а постараемся предугадать действия баронессы, я по-прежнему буду ее так величать. Похоже, баронесса — достойный противник, Шмидт! Она мастерски меняет внешность, умеет изображать людей из разной социальной сферы. Пока что она путешествовала под видом аристократки. А раз так, то теперь она ударится в другую крайность: выдаст себя за крестьянку.

— Чтобы сбить нас со следа? Чтобы мы искали совсем не там, где нужно?..

— Отчасти — да, — согласился Гартман.

Его темные глаза блестели, а сам он напоминал Шмидту овчарку, взявшую след.

— Однако ее новый облик может подсказать нам, и каков ее дальнейший маршрут. Вероятно, ей ПРИДЕТСЯ прикинуться крестьянкой, потому что она попадет в крестьянскую среду. Понимаете мой намек?

— Боже! Нет, конечно!

— Прикажите своим людям, следящим за автовокзалами и капитанам кораблей, плавающих по Дунаю, внимательно наблюдать, не появится ли группа крестьян: трое мужчин и девушка. В Вене, по-моему, есть еще один железнодорожный вокзал…

— Да, Южный. Оттуда идут поезда на Грац и дальше, на Югославию…

— Установите наблюдение за этим вокзалом.

Шмидт посмотрел на массивные часы, свисавшие сверху. Они показывали без пятнадцати три.

Район возле Южного вокзала был страшно захудалым, каким-то беспризорным. В лучшем случае домишки выглядели убого — это если в них хоть кто-то жил. А вообще в сыром тумане, который был сущим бичом этих мест, не видно было ни зги. Призрачные остовы зданий вырастали в грязноватой дымке, словно громадные, изъеденные кариесом зубы. Линдсей подумал, что это как бы ничейная земля, давным-давно покинутая обеими воюющими сторонами.

Пако и Линдсей ехали в такси, которое постоянно кренилось набок: на этом боку «красовался» чудовищно безобразный бензобак, из-за чего машина казалась каким-то монстром. На середине пустыря Пако расплатилась с шофером и подождала, пока машина скроется в сером тумане.

— Дальше пойдем пешком, — отрывисто бросила она. — Если водителя задержат и будут допрашивать, он не сможет навести на наш след…

— А куда мы идем? — Линдсей поражался, как Пако удается ориентироваться в этой глуши. — Знаешь, я совсем иначе представлял себе Вену Штрауса…

— Это бедный район, — сказала Пако, идя вперед. — Вполне вероятно, что в юности его прекрасно знал Гитлер. Когда побываешь здесь, становится понятно, что человек на все может пойти, лишь бы выбиться в люди…

Они шли по булыжникам, и вдруг из тумана выплыло двое юнцов. В убогой одежонке, без шапок, они выглядели довольно мерзко. Один из парней держал длинную железную трубу. В следующее мгновение он занес ее над головой Линдсея, намереваясь нанести сокрушительный удар.

Англичанин остановил Пако левой рукой, поднял правую ногу и изо всех сил ударил негодяя в пах. Юнец взвизгнул, уронил трубу и скрючился, издавая истошные вопли. Его приятеля как ветром сдуло. Линдсей еще раз поднял ногу, поставил ее на плечо скорчившегося юнца и толкнул его. Парень упал на спину и растянулся на щебенке и осколках стекла. Он рассек голову, и из раны текла кровь.

— Пошли! — крикнул Линдсей. — И ради Бога, убери ты эту штуковину!

Он имел в виду нож с коротким лезвием, который Пако извлекла неизвестно откуда. Они поспешили прочь. Линдсей бросил на ходу:

— Если бы ты его зарезала, сюда бы примчалась целая толпа полицейских! Можно ведь обойтись и без…

— Я знаю. Нам сюда…

— И выброси нож…

— Да, но я не ожидала…

Пако осеклась.

«Что, проговорилась?», — подумал Линдсей.

Он знал, что Пако чуть было не сказала:

— Я не ожидала, что ты справишься с двумя этими мерзавцами…

— А ты быстро учишься, Линдсей. — Пако взяла его под руку. Она овладела собой и лукаво улыбнулась. — Может, тебе даже удастся остаться в живых. Только смотри, ты не должен запоминать дом, в котором мы проведем ночь.

— Еще чего?! — чуть не возразил ей Линдсей.

С тускло-коричневых стен трехэтажного дома, к которому они подходили, облупилась почти вся штукатурка. В клубах тумана Линдсей прочитал слово «гостиница», однако не смог разобрать названия.

Это была настоящая трущоба. Ободранные занавески с рваными краями криво висели на окнах. Неподалеку послышался приглушенный шум локомотива, отгоняющего товарняк на запасной путь. Неужели дом так близко от Южного вокзала?

Они с Пако оказались в мрачном подъезде, и Линдсей закрыл скособоченную дверь. Любопытная неожиданность: дверные петли были недавно смазаны, и дверь закрылась совершенно беззвучно.

Пако подошла к грубо сколоченной деревянной стойке, за которой их поджидал заскорузлый старик в потертом зеленом жилете. В помещении стоял затхлый запах плесени и мочи. Неужели придется долго торчать в этой жуткой дыре?

— Вы меня знаете. Я — Пако, — решительно заявила девушка. — Я жду еще двоих…

— Почему ты задержалась?

Словно по волшебству, на середине шаткой лестницы появился Бора. За ним, тепло улыбаясь, спускался Милич. Бора легко сбежал по ступенькам. Остановившись внизу, он в упор поглядел на Линдсея. Дерзкий серб осточертел англичанину, и Линдсей тоже уставился ему в глаза. Бора повернулся к Пако.

— Тут недавно были неприятности…

— Да перестань ты тарахтеть! — пробурчал старик из-за стойки. Судя по его поведению, он, как и Линдсей, недолюбливал Бору.

Игнорируя серба, старик повернулся к Пако.

— Полиция уже здесь побывала. Они посмотрели регистрационный журнал. Проверили — и ушли. И больше не вернутся. Они ищут убийцу.

— Убийцу? — мягко переспросила Пако.

— Да, двух юнцов в штатском, наверное, дезертиров. Они напали на двоих солдат и ограбили их. Стукнули по голове куском железной трубы. Одного убили, другой в больнице. Тот, что выжил, подробно описал преступников. Да, скажу я вам, это всех переполошило.

— Где чемоданы, которые я у тебя оставляла? — резко прервала его Пако.

— В семнадцатой комнате. Твои друзья уже один забрали. Я их поместил в двадцатую. Вы двое будете в одном?

Вопрос повис в воздухе. Старик поглядел через плечо Пако на Линдсея, но тот не издал в ответ ни звука. На лице старика не было скабрезного выражения: он просто, по-деловому поинтересовался…

— Да, мы вместе, — кивнула Пако.

— Деньги вперед…

— Знаю! Учти, в плату входит, чтобы ты нас вовремя предупредил, если опять нагрянет полиция. И потом… входная дверь все еще открыта…

— Уже нет!

Старик поднял откидную доску, подковылял к двери, вставил в замочную скважину длинный ключ, повернул его и начал задвигать засовы. Линдсей насчитал четыре штуки.

Старик подмигнул англичанину.

— Эту дверь даже пушкой не прошибешь! Тисовая…

Пако дала ему внушительную пачку банкнот. Потом взяла ключ и махнула рукой Линдсею, приказывая следовать за ней. Бора и Милич шли впереди. Пако подождала, пока все четверо добрались до конца длинного коридора, и, убедившись, что рядом никого больше нет, сказала:

— Бора, мы едем с Южного вокзала в Грац. Поезд отправляется в полпятого утра, так что постарайся хоть немножко поспать. Вы добрались сюда без приключений?

— Машина сломалась: мотор старый-престарый, вот и отказал. Пришлось идти пару миль пешком. Знаешь, этот убитый солдат меня тревожит. К утру здесь будет не продохнуть от гестаповцев…

— Поэтому мы и уезжаем первым же поездом. Ложись, Бора.

Линдсей вошел вслед за Пако в узенький, голый коридорчик, который вел в семнадцатую комнату. Она оказалась просторнее, чем он думал. Сквозь незанавешенное окно просачивался тусклый свет. Линдсей подошел к окну и посмотрел на улицу. Толком ничего не было видно: только глухая стена напротив и кусочек переулка внизу. Линдсей аккуратно задернул занавески, и Пако зажгла свет — сорокаваттную лампочку без абажура.

Девушка присела на край широкой кровати.

— Ты молодец, что не проговорился про этих двух головорезов, которых мы с тобой повстречали. Наверно, это они убили солдата. Если б старик узнал, то распереживался бы. А с Борой случился бы припадок, ей-богу!..

— Ты дала старику столько денег! Я даже удивился. Ему можно доверять?

— Такова цена молчания. Мы можем доверять своим денежкам. Забавно, да? За такую сумму мы могли бы остановиться в «Сашере»…

— А почему мы туда не пошли? Здесь такая дыра…

— Линдсей, ты опять стал двоечником! Если немцы все-таки догадались, что мы приехали в Вену, то они первым делом обыщут первоклассные отели, где могла бы остановиться баронесса Вертер. И потом, там же нужно отмечаться! Кроме того, здесь до Южного вокзала рукой подать. Я устала, как собака… Пожалуйста, достань из шкафа чемодан…

Мебель в комнате была простая, правильнее даже сказать, «примитивная». Большой шкаф с плохо закрывавшейся дверцей, разбитое зеркало. Большая кровать с облезшей лакированной спинкой. Треснутый умывальник, от которого, если подойти поближе, пахло очень специфически. Линдсей поставил чемодан на постель и сел, отгородившись им от Пако.

— Теперь мы будем крестьянами, — заявила она. — Перед сном нам надо переодеться. Тогда, в случае чего, мы удерем через черный ход. Он в конце коридора…

Линдсей — он падал с ног от усталости — переоделся. Пако сама выбрала ему одежду: теплую рубаху с обтрепанным воротом, латаные-перелатаные брюки из зеленого вельвета и ветхий пиджак из грубой ткани.

Пако управилась раньше Линдсея и, когда он переоделся, уже лежала в кровати под стеганым одеялом и спала глубоким сном. Линдсей осторожно, стараясь ее не разбудить, залез в постель с другого бока и лег. Он закрыл глаза и погрузился в блаженное забытье.

Было три часа утра. В штабе СС в Вене у всех мужчин, сидевших за круглым столом, слипались глаза. У всех, кроме одного. Густав Гартман, похоже, не знал, что такое усталость, и мог вообще обходиться без сна.

Речь держал Грубер. Рядом с ним расположился его новый коллега Майзель, узколицый человек лет тридцати, с густыми черными волосами. Он славился своей проницательностью.

— Теперь англичанин и эти бандиты убили возле Южного вокзала немецкого солдата! — Грубер распалялся все больше и больше. — Они уже во второй раз совершают убийство…

— Ах, ради Бога, оставьте! — перебил его полковник Ягер. — Не надо патетики. Особенно сейчас.

Шмидт, сидевший возле него, воздел очи к небу и уронил на стол карандаш. В наступившей на мгновение тишине это прозвучало подобно пистолетному выстрелу.

— Следы ведут в другую сторону, — осмелился возразить Вилли Майзель. — У нас есть подробное описание нападавших: это два юнца, наверно — так мне кажется — дезертировавшие из армии. Подполковник авиации Линдсей и его друзья тут ни при чем.

— Спасибо вам за поддержку, — злобно буркнул Грубер. — Но я хотя бы действую, а это больше, чем все, на что можете претендовать вы…

— Ах, вот как?! И что же вы делаете? — весело осведомился Гартман.

— В данный момент гестаповцы и наши платные информанты проверяют все первоклассные отели. Эта лже-баронесса любит пожить в свое удовольствие…

— Вы молодец, — с серьезным видом похвалил Гартман. — Я уверен, что ваши люди добьются больших успехов!

— Объявляю заседание закрытым. — Ягер встал и отпихнул стул к стене. — Я хочу спать. Утром начнем все сначала.

Шмидт подлетел к Гартману и оглянулся на стол, за которым сидели голова к голове Грубер с Майзелем. В комнате он ни о чем Гартмана спрашивать не стал, а когда они вышли в коридор, поинтересовался:

— Как, по-вашему, почему Грубер твердит о Южном вокзале? Это у него какая-то навязчивая идея…

— Голова там — Майзель, — загадочно ответил Гартман. — Он подает идеи, а Грубер обеспечивает грубую силу. Это прекрасно сбалансированная гестаповская команда. Они далеко пойдут!

— Значит, вы уклоняетесь от ответа?.. — беззлобно проворчал Шмидт, шагая рядом с Гартманом по коридору.

— Южный вокзал расположен в рабочем районе… Там живет настоящая беднота. Спокойной ночи!

Шмидт смотрел вслед абверовцу, исчезавшему в конце плохо освещенной лестницы. Он подозревал, что Гартман дал ему какую-то зацепку, но от усталости голова совершенно ничего не соображала.

— Линдсей, вставай! Ах ты, лежебока! Ты уже целую вечность спишь!

Голова Линдсея была словно набита ватой. Когда Пако снова потрясла его за плечо, он открыл глаза. Ему казалось, он заснул совсем недавно. Неужели эти гонки никогда не кончатся? Господи, как бы ему хотелось добраться до Швейцарии!

— Сколько времени? — спросил он, садясь в постели и усилием воли спуская ноги на пол.

— Четыре часа. Поезд отходит через тридцать минут. Ты немножко перекуси. Я принесла сюда завтрак.

«Завтрак» оказался куском черного хлеба, который имел вкус опилок, сдобренных угольной пылью. А в кружке с отбитым краем какое-то пойло. Линдсей так и не смог разобрать, какое именно. Сев за маленький столик, он поглядел на Пако.

Она повязала голову вылинявшим платком, спрятав свои белокурые локоны. Тяжелый короткий жакет и дешевая юбка, топорщившаяся в разные стороны, дополняли новый маскарадный наряд. Эта одежда ее полнила.

Линдсей расправился с хлебом и проглотил остатки пойла. На полу стоял потрепанный, старый чемодан. Линдсей указал на него рукой.

— Мы возьмем его с собой?

— Да, ты его понесешь. Когда доедем до Граца, переоденемся. Все переговоры на вокзале предоставь мне. Я уже купила билеты. Ты готов?

— Нет!.. А вот теперь пошли.

Линдсей взял фуражку — явно из гардероба какого-то работяги — и надвинул ее на лоб. В этой одежде он чувствовал себя неуютно. И не только потому, что пришлось спать одетым. Ткань была жесткой и даже плохо сгибалась. Подхватив чемодан, Линдсей неожиданно увидел свое отражение в разбитом зеркале, вделанном в дверцу шкафа.

— Я не побрился…

— Так ты и должен быть заросшим, ты же крестьянин! Ну, как такие простые вещи не приходят тебе в голову?

— О, ради Бога, перестань ворчать!

— Так-то лучше, — усмехнулась Пако. — Ты давай не спи. Мы выберемся по пожарной лестнице. Старик сказал, за домом следит полицейский…

Ржавая пожарная лестница была кое-как прикреплена к задней стене дома. Она вела в узкий переулок, который Линдсей видел из окна их комнаты.

— Не нравится мне эта лестница…

— Шагай-шагай! — прошипела Пако.

Одна железная ступенька прогнулась под весом англичанина, но все-таки выдержала. Бора и Милич ждали их в переулке. Линдсей заметил, что Бора тоже несет обшарпанный чемодан. Все были в крестьянской одежде. Пако шла за Борой и Миличем, а Линдсей шагал последним.

Дым… В этот предрассветный час район был как бы окутан дымом. Ночной туман еще не развеялся. Линдсей и его спутники миновали какие-то убогие домишки, и неожиданно показалось мрачное здание Южного вокзала. Оно больше напоминало тюрьму, нежели вокзал.

Ссутулившись, они словно призраки, побрели к этому зданию. Линдсей прошел вслед за Пако в кассу, где люди мерзли в очередях за билетами. Они вышли на платформу, поезд уже прибыл. На вагонах были таблички с надписью «Грац».

И тут Линдсей увидел Грубера, шефа бергховского гестапо…

— Делай, как я говорю, и не спорь…

Линдсей схватил Пако за руку и крепко сжал ее ладонь. Девушке пришлось остановиться. Линдсей понимал, что она вне себя от ярости, но ему было наплевать. ГРУБЕР! Все его чувства вмиг обострились. Гадкий привкус, оставшийся во рту после завтрака, позабылся. Линдсей посмотрел в оба конца платформы, запруженной людьми.

— Черт возьми, что с тобой? — прошептала Пако.

— Помолчи минутку!

Линдсей не выпускал ее руки, и Пако была вынуждена подчиниться. Двое юнцов, шедших им навстречу, остановились, как вкопанные. Это были те самые парни с железной трубой, что напали на Линдсея и Пако ночью. Линдсей смотрел на них, не отрываясь; Грубер стоял слева от него, почти вплотную.

Первым заметил Линдсея парень, который тогда, ночью, дал стрекача. Он что-то сказал своему приятелю, и второй юнец тоже уставился на Линдсея. Парни развернулись и бросились бежать. В панике они сбили с ног какую-то старушку. Начался переполох.

— Хальт! — резко выкрикнул Грубер. — Стойте! Стрелять буду!

Держа в правой руке «люгер», Грубер промчался перед носом у Линдсея. За ним бежало двое солдат, тоже вооруженных пистолетами. Пробежав немного, трое гестаповцев остановились и подняли оружие. Линдсей насчитал шесть выстрелов. Один из парней взмахнул руками, словно атлет, разрывающий финишную ленточку, и рухнул на платформу. Второй вскрикнул, остановился, схватился за левую ногу и упал на колени.

— Теперь пошли! Быстро!

Линдсей втолкнул Пако в поезд, оглянулся, увидел, что Милич и Бора рядом, и ткнул девушку в спину, подгоняя ее вперед. Она нашла свободное купе и села в углу возле коридора. Линдсей закрыл дверь. Бора и Милич устроились в другом купе.

— Это был Грубер из гестапо, — спокойно сказал Линдсей, ставя на полку чемодан. — Перед моим побегом из Бергхофа он меня допрашивал…

Линдсей подумал, что Пако незачем знать о существовании и местоположении Волчьего Логова.

— Эти два грабителя решили, что я их выдам, — продолжал он. — Они увидели меня, увидели Грубера… у него на роже написано, что он из гестапо. И, как я и надеялся, мальцы до смерти перепугались. Ну, а от нас это отвлекло внимание. Замечания будут?

Линдсей сел. Пако внимательно поглядела на него, склонив голову набок. Ее грудь бурно вздымалась, Пако никак не могла отдышаться.

Она улыбнулась.

— А ты и вправду быстро учишься, Линдсей!

Новость разлетелась по Вене мгновенно: все уже знали, что одного из парней, убивших немецкого солдата, гестаповцы застрелили, а другого арестовали. Грубер постарался растрезвонить о своем успехе. Еще бы, ведь получалось, что гестапо обскакало абвер! Грубер, однако, не предугадал, что не пройдет и суток, как в гестаповский штаб, где содержался уцелевший дезертир, которого вскоре должны были допрашивать, явится Гартман.

Абверовец без труда убедил дежурного офицера пропустить его к арестованному. Он просто сунул офицеру под нос бумажку, выписанную Борманом. Грубер в этот момент сидел в своем кабинете и пытался дозвониться в Бергхоф.

— Я — майор Гартман, — сказал абверовец дезертиру с перевязанной ногой, лежавшему на койке в камере. — Ты понимаешь, во что ты вляпался? Тебя будут судить и казнят на основании показаний солдата, которому удалось тогда остаться в живых…

— Но того парня убил Герд! — запротестовал юнец.

— Если ты хочешь, чтобы я тебе помог, — перебил его Гартман, — ты должен мне рассказать, что стряслось на вокзале. Я не могу понять, почему вы впали в панику. Вас ведь тогда, ночью, никто не видел…

— Нас выследили мужчина и девчонка…

Юнец осекся, словно сболтнул лишнего. Гартман подался вперед и предупреждающе поднял указательный палец.

— У меня мало времени. Я из абвера! Если я тебя брошу, ты останешься один… Наедине с гестапо! Говори! Какой мужчина? Какая девчонка?

— Мы остановили их накануне ночью возле вокзала. Самое забавное, что они были одеты совсем по-другому. Я бы их в жизни не узнал!.: Но мужчина смотрел так пристально…

Гартман за десять минут выудил из него все остальное. Юнец видел, как мужчина и девушка сели в поезд, отправившийся в Грац. Гартман встал, позвал охранника, вышел из камеры, а потом и из здания гестапо. Он долго думал, но все же решил, что, пожалуй, лучше доложить о результатах своих поисков Борману. А затем выехать в Грац.

 

Глава 27

«Бюро Н», отдел швейцарской разведки, сотрудничавший с Люси, располагался на вилле Штутц, в восьми с половиной километрах от предместья, где жили Ресслеры.

Это трехэтажное оштукатуренное здание находилось в отдалении от дороги, в уединенном месте: на безлюдной косе, вдававшейся в Люцернское озеро. С виду дом напоминал виллу богача. Никаких солдат в военной форме поблизости не было, двойные железные ворота охраняли люди в штатском.

Именно на виллу Штутц Роже Массон вызвал в полночь Ресслера. Он намеренно выбрал столь поздний час. Это давало Ресслеру возможность незаметно приехать в штаб «Бюро Н». В то время — как было известно Массону — Швейцария буквально кишела немецкими агентами, просочившимися через границу.

Массон восседал за столом неподвижно, как изваяние, когда в комнату вошел Ресслер. Уже одно это подействовало Ресслеру на нервы, ведь обычно Массон дружески, тепло его приветствовал. Едва Ресслер уселся напротив Массона, тот ринулся на него в атаку:

— Вы немец. Мы позволили вам пользоваться радиопередатчиком, четко договорившись, что вы будете передавать мне всю информацию, поступающую от Дятла!

— Но мне нечего было передавать вам…

— Неужели вы полагаете, что я вам поверю? Можно подумать, Дятел несколько недель не выходил в эфир?! Значит, цепочка порвалась? По-вашему, Дятла поймали гестаповцы? Все это крайне, крайне неубедительно. К вам подкатывался такой… Аллен Даллес, американец?

— Нет, я о нем даже не слышал! — отбивался Ресслер.

Массон откинулся на спинку стула. Похоже, Ресслер говорит правду… Однако американский агент, проникший в Швейцарию из оккупированной части Франции, уже успел всем осточертеть. Он открыто путешествовал по стране и даже не пытался маскироваться. Немцы уже прознали про то, что он в Швейцарии…

Все это пронеслось в голове Массона, когда он смотрел на своего гостя, беспокойно ерзавшего на стуле и испуганно озиравшегося. Длинные, до самого пола шторы закрывали окна, а туман, поднимавшийся с озера, поглощал даже те немногие звуки, которые иногда раздавались в густой тишине.

— Однако меня действительно поражает это внезапное исчезновение Дятла, — вдруг сказал Массон.

— А меня, думаете, не поражает? Тем более что приближается начало летнего наступления немецких войск, и Москва, вероятно, жаждет заполучить сведения о дислокации войск вермахта. Гитлер вполне способен разгромить русских, у него столько войск!..

— Я знаю. Ладно, поживем — увидим. Можете идти…

Массон еще целый час после ухода Ресслера сидел за столом и думал. Если Гитлер победит на Восточном фронте, то затем вторгнется в Швейцарию. Его безумно тревожило упоминание о Швейцарии, содержавшееся в донесении, которое они перехватили, но не сумели расшифровать. Деятельность Люси — если о ней станет известно — даст нацистам прекрасный повод для бесчинств. Вот Массон и ломал голову, разрешить ли Ресслеру продолжать свои дела или нет.

В конце апреля 1943 года Дятел вновь вышел на связь. Массон не мог знать, что это совпало с переездом фюрера и его ближайшего окружения обратно в Волчье Логово. Среди людей, ехавших вместе с ним на поезде, который носил название «Америка», был рейхслейтер Мартин Борман, упрямый Вильгельм Кейтель и любезный, но очень хитрый генерал Йодль.

«Америка» неуклонно приближалась к Волчьему Логову. Борман зашел в вагон-ресторан. Сидя за одним столиком с Кейтелем и Йодлем, Гитлер только начал свой скудный обед, состоявший из тарелки супа из сельдерея.

— Мой фюрер! — провозгласил Борман, усаживаясь на свободный стул. — У меня есть новости о нашем беглеце, англичанине Линдсее.

— Его поймали? Надеюсь, живым…

— М-м… нет… ПОКА нет. Но Гартман сообщил, что они направляются в Югославию. Он едет за ними.

— А, Гартман! — Гитлер явно потешался над Борманом. — Помнится, в Бергхофе вы намеревались возложить поимку Линдсея исключительно на гестапо и СС. А я настоял, чтобы включили и Гартмана. Разве нет?

— Да, это было ваше решение, мой фюрер. И оно опять подтвердило, что вы никогда не ошибаетесь, — подобострастно закивал Борман.

Йодль чуть не поперхнулся, откусив особенно большой кусок свинины, которую он смаковал за обедом. Самоуничижение рейхслейтера всегда его потрясало. Йодль был один из немногих, кто мог противостоять Гитлеру. Перед войной он как-то накричал на фюрера, открыто выразив ему свое несогласие.

— Не понимаю, как ваш желудок переваривает мясо… — сказал Гитлер. — То ли дело вегетарианская диета…

Он чуть было не принялся читать Йодлю длинную лекцию, но вовремя сдержался и вновь обратился к Борману:

— Значит, Линдсей и его сообщники не отправились в Швейцарию? А вы были так уверены, Борман… Хотя тот факт, что они бросили свои чемоданы на Западном вокзале, мог бы вас насторожить! Они явно намеревались сменить амплуа. А как Гартман считает, куда они теперь направляются?

— Мне стало известно об одном английском парашютисте, который пытается установить контакт с югославскими партизанами…

— А что это за человек? — спросил Йодль.

Кейтель хранил молчание, он был, очевидно, поглощен едой и созерцанием вида, открывавшегося из окна. Весенний день обещал быть погожим и теплым.

— Значит, Югославия… — задумчиво повторил Гитлер. — Интересно, они понимают, что их там ждет? Ведь они попадают в преддверие ада…

К половине третьего утра поезд «Америка» уже прибыл к маленькой железнодорожной станции Волчье Логово. Гитлер и его приближенные уютно расположились каждый в своих апартаментах, в секретной Зоне А. За исключением одного человека…

Темная одинокая фигура пробиралась по мрачному сосновому бору к лесному завалу. Проворные руки быстро раскидали ветки, под которыми скрывался радиоприемник. Зашифрованное послание состояло из двух частей. В первой сообщалось о расстановке немецких войск, определенной фюрером на полуночном совещании.

Во второй части, зашифрованной особым способом, докладывалось о донесении Гартмана, касавшегося вероятного местонахождения подполковника авиации Линдсея и его дальнейшего маршрута. Отстучав последние позывные, человек уложил все на место и зажег маленький, тусклый фонарик. Дятел возобновил свой контакт с Люси.

Въезжая в Кремль, вы оказываетесь в городе внутри города. Это похоже на расписные деревянные матрешки: каждая следующая представляет собой уменьшенную копию предыдущей. Проехав по большой площади, на которой красуются старинные дома и церкви, вы слышите, как за вами захлопываются тяжелые ворота, отрезающие вас от внешнего мира. Кажется, что вы совершили путешествие во времени и вернулись на несколько веков назад.

Первого мая в пять часов утра Лаврентий Берия, ехавший на заднем сиденье черной машины — советские потребители роскошных автомобилей признавали только такой цвет, — пребывал в ужасном расположении духа. Глядя невидящим взором на кремлевские палаты, он пытался угадать, что стряслось, почему Сталин вызвал его в столь неподходящий час? Берия в последнее время совсем не высыпался.

Генералиссимус, свежевыбритый, в полной военной форме, отличавшейся большой простотой, ждал начальника НКВД в своем кабинете, расположенном в современном здании. Сталин жестом велел Берии сесть, а сам оставался стоять. Так был незаметен его низкий рост, да и посетители чувствовали себя психологически неуютно.

— Ох, уж этот проклятый англичанин, подполковник авиации Линдсей! — Голос Сталина звучал резко, в жестах сквозила злоба.

Несколько минут он шагал взад и вперед по полутемной комнате. Ему редко доводилось видеть великого грузина в таком волнении.

— Он удирает в Югославию!

Сталин употребил слово «удирает», желая уязвить Линдсея.

— Неужели ты действительно считаешь, Берия, — продолжал он, — что человек может удрать из Берхтесгадена, не заручившись хотя бы молчаливым согласием фюрера?

— А вы установили наличие заговора? — осторожно предположил Берия и выжидательно умолк. Он привык служить эхом мыслей Сталина, особенно когда вождь был чем-то расстроен. Атмосфера в кабинете была накалена, в воздухе витали запахи, ассоциирующиеся в представлении людей Запада с Россией: запах пота, противного советского мыла и хлорки.

— Я получил еще одно донесение. В нем говорится не только о том, что англичанин направляется в Югославию, но и — слушай внимательно, товарищ! — что он попытается выйти на связь со шпионами, заброшенными в Югославию нашими так называемыми союзниками. Ты, конечно, понимаешь, чем это грозит?

— Может быть, вы меня просветите? — попросил Берия.

— Это все козни капиталистов! — Лицо Сталина вдруг побагровело. — Наверняка Линдсей — посланник Черчилля и послан с мирными предложениями. Он снюхался с Гитлером и везет ответ от него в Лондон! А Гитлер пытается это от меня скрыть, вот почему он послал Линдсея окольным путем! Гитлер скрывает свои истинные намерения даже от ближайших помощников. Представляешь, какие у них там интриги, какая атмосфера подозрительности? Все друг друга ненавидят…

Берия прекрасно это себе представлял, однако предусмотрительно промолчал. Точно в таких же выражениях можно было описать обстановку, сложившуюся в Кремле.

— Но, может, все не так уж неразрешимо? — отважился спросить Берия.

— Да, я уже предпринял кое-какие шаги, направленные против нашего дорогого подполковника, — сообщил ему Сталин.

Второго мая в Лондоне шел дождь, в чем, впрочем, не было ничего удивительного. Он упорно моросил, и человек, оказавшийся на улице, рисковал в пять минут промокнуть до нитки. Тим Уэлби как раз очутился в тот вечер на улице.

Одетый в обычный тускло-коричневый дождевик, он сидел на мрачной станции подземки Черинг-Кросс и читал газету. На улице было еще и холодно, так что Уэлби дрожал. Он взглянул на часы. Десять часов вечера. Ровно! Еще три минуты, и надо возвращаться домой.

— От Казака поступил срочный сигнал…

Слова были произнесены шепотом. Савицкий словно Возник из пустоты. Внезапно очутившись в полуметре от Уэлби, он стряхнул на англичанина дождевые капли со своего зонта. Затем повернулся к Уэлби и громко извинился.

— Ничего. Я все равно промок, — с издевкой ответил Уэлби. И добавил, понизив голос: — Идите, тут шныряет полицейский патруль…

— Наш подполковник направляется в Югославию. Насколько мы понимаем, он надеется связаться там с агентами союзников…

— Он действует в одиночку? — Уэлби не сумел скрыть удивления.

Он к этому времени уже составил довольно полное представление о Линдсее. Уэлби доподлинно знал, что англичанин бегло говорит по-немецки, однако о сербохорватском никто не упоминал! Нет, непохоже это на правду…

— А у вас точные сведения? — спросил он Савицкого.

— У меня всегда точные сведения, — с некоторым раздражением ответил русский. — И он действует не один. Линдсей связался с группой агентов, сотрудничающих с союзниками. Агенты помогли ему выбраться из Германии.

— А от меня что вам нужно?! — резко спросил Уэлби. — Я отвечаю за Иберийский полуостров. Если бы он ехал в Швейцарию, а потом в Испанию, я бы еще мог что-нибудь сделать…

— Он не должен добраться до полковника Брауна! Если понадобится, вы лично его перехватите. Так приказали НА САМОМ ВЕРХУ! Ладно, я пойду…

— Да, я бы на вашем месте тоже пошел, — с горечью ответил Уэлби.

Господи, они, что, считают его профессиональным убийцей?

Оказавшись не по своей воле на юге Австрии, подполковник авиации Линдсей даже не подозревал, сколько вражеских группировок охотятся за ним. Немецкую сторону представляли полковник Ягер и его помощник Шмидт, гестаповцы под предводительством Грубера и его более умного коллеги Вилли Майзеля, а также абвер в лице майора Гартмана.

Сталин тоже постоянно следил за передвижениями англичанина. И делал все возможное, чтобы поскорее ликвидировать подполковника авиации.

Ну, и, наконец, было вроде бы самое надежное место — Лондон, рай, куда отчаянно пытался прорваться Линдсей. Но в Лондоне его поджидал Тим Уэлби, которому было приказано проследить за тем, чтобы подполковник авиации не успел доложить начальству о своем визите к фюреру.

В тот момент, о котором идет речь, все главные действующие лица Великой Игры жили в состоянии хронической тревоги. Сталин страшно переживал, подозревая, что союзники заключают с немцами сепаратный мирный договор. Роже Массона мучили ночные кошмары, поскольку он не мог избавиться от страха, что, узнав о деятельности Люси, Гитлер вторгнется в Швейцарию. Ресслер беспокоился, подозревая, что он потерял доверие своих швейцарских покровителей.

А причиной всех этих тревог было то, что в мае 1943 года у немцев еще имелся вполне реальный шанс выиграть войну. Они располагали нужным количеством ресурсов, солдат — и генералов! — чтобы уничтожить Советскую Россию.

Окопавшийся в Лондоне Тим Уэлби прекрасно представлял себе ситуацию на фронтах. Недавняя встреча с Иосифом Савицким его глубоко потрясла. Тим, правда, несколько раз мельком видел когда-то Линдсея, но не обращал на него особого внимания. При этих встречах присутствовали другие люди, которые казались ему наиболее важными и интересными.

— Когда я в последний раз был в Мадриде, — как бы невзначай заметил он, беседуя с полковником Брауном вскоре после встречи на Черинг-Кросс, — до меня дошли слухи, будто бы мы изучаем возможность заключения сепаратного мира с Гитлером… если, конечно, нас устроят его условия…

— Вот как? — Браун, казалось, его почти не слушал, а сосредоточенно перебирал бумажки на столе. — А кто вам это сказал?

— Ну, один человек, которого я бы предпочел не называть. Я уверил его, что все это чепуха. Но все же любопытно, как зарождаются подобные сплетни?

— Наверно, как и все сплетни на свете…

— Тот же человек сказал мне, — сочинял на ходу Уэлби, — что Линдсея послали вести переговоры с Гитлером и что сейчас он обсуждает с фюрером условия мирного договора…

— Да что вы говорите? — В голосе полковника Брауна, потянувшегося за очередным листком, звучало искреннее недоверие.

Уэлби умолк. Затрагивать эту тему еще раз было опасно. Черт, он пока не завоевал доверия Брауна, и полковник не желает поведать ему, какую роль на самом деле играет Линдсей во всей этой истории!

Добравшись до Граца, старинного австрийского городка, Пако и Линдсей — ну, и, конечно, Бора с Миличем — не стали мешкать. Они приехали в сумерках. Смешавшись с толпой спешащих пассажиров, они беспрепятственно вышли с вокзала.

— Я смотрю, тут ни полицейских патрулей, ни службы безопасности, — заметил Линдсей.

— Это Богом забытое место, глубокий тыл, — ответила Пако, шагая пешком по городу со своими спутниками. — Такси тут тоже нет, а последний автобус ушел час назад. Ничего, ты вполне в состоянии пройти три километра пешком! Ты сегодня целый день сидел сиднем!

— Здесь совсем по-другому дышится.

Линдсей оглянулся: Бора с Миличем шли за ними в некотором отдалении. Луна ярко сияла, отражаясь от мостовой, столетиями полировавшейся подошвами прохожих.

— До чего же здесь тихо и мирно. Наверно, совсем как в Швейцарии, — вздохнул Линдсей.

— Не обольщайся, — предупредила его Пако и добавила: — Мы просидим здесь, затаившись, недели три: на случай, если они выслеживают нас на границе. А затем двинемся в Шпилфилд-Штрасс и переберемся в Югославию… И это будет совсем не увеселительная прогулка!

— Мы пойдем все вместе?

— Нет, мы с тобой пойдем вдвоем. Оденемся как сербы. А Бора с Миличем будут отвлекать пограничников, чтобы помочь нам перебраться в Югославию…

— Я тоже могу им помочь… — начал было Линдсей.

— Ты будешь делать, что тебе говорят, черт побери! Это моя вотчина. Ты — пакет, который мы должны передать представителю союзников…

— Может, мне еще извиниться за свое существование?

— Ладно, не дуйся! Я это могу и без…

Интересно, что Пако переругивалась с Линдсеем спокойным, мягким тоном, словно поддерживая обычную беседу. Она искоса поглядывала на англичанина, а он смотрел прямо перед собой.

— Ты нас тогда спас на Южном вокзале, когда впихнул меня в поезд. У нас с тобой получилась хорошая команда, Линдсей. — Пако взяла Линдсея за руку. — Мы все очень устали, и надо за собой внимательно следить. Вот, например, только что мимо нас прошли двое австрийцев в полицейской форме.

— Я их даже не заметил.

— Это потому, что мы спорили, как нормальная супружеская пара. Я видела, как один из них ухмыльнулся и что-то сказал своему товарищу.

— Ах, ты, лукавая бестия!

— Приятно, когда тебя ценят… — Пако сжала его руку еще крепче и ускорила шаг. Линдсей посмотрел на нее: значит, она нарочно затеяла ссору, чтобы провести его мимо полицейских?.. Его не переставали поражать сообразительность и ловкость Пако.

«Наверно, поэтому, — подумал он, — отряд Пако и продержался так долго».

— А что ты делала до войны? — спросил он. — Я очень мало о тебе знаю…

— Я работала в одном рекламном агентстве, в Белграде. Считалась ценным сотрудником. Чтобы удержаться на этой работе, надо уметь убедить кого угодно.

— А потом ты ушла в партизаны?

— Нет, я присоединилась к проклятым четникам. Они поддерживали монархию, которая меня вполне устраивала. Но затем мне стало известно, что они сотрудничают с немцами. Вот я и ушла к партизанам… они хотя бы сражаются с немцами! Видишь, как все просто…

Линдсей и Пако томились, не зная, как убить время, в маленьком домишке, который стоял в самом центре Граца на берегу реки Мур. В домишке обитали двое стариков: муж и жена. Пако велела Линдсею с ними не разговаривать. Он спал в крошечной комнатушке с видом на реку и на диковинную башню с часами, примостившуюся на склоне крутого холма на противоположном берегу.

Линдсей спал очень плохо: все время вертелся на чужой постели, а в открытое окно задувал холодный ветер. Линдсей распахнул окно, чтобы слышать все шорохи, долетавшие с улицы: вдруг нагрянет полиция? Когда они, наконец, покинули это убежище, он подумал: а может, бессонница была своего рода предупреждением? Ведь переход через границу в Шпилфилд-Штрассе был чертовски рискованной затеей.