На следующий день я одолжил у Третоуэна бритву и не без труда побрился, так как. это была доисторическая бритва, пригодная разве что для самоубийства. Спустившись вниз, я вышел во внутренний дворик и присоединился к мисс Морган. У меня было удивительное ощущение легкости — как будто земля поднималась и опускалась у меня под ногами, подобно кораблю, — совсем непохожее на привычное после приступа астмы чувство свинцовой тяжести. Но я совершенно четко ощущал, что кажущаяся легкость была каким-то неполноценным чувством.

Мисс Морган была как всегда очень внимательна ко мне; она позволила мне немного побродить вокруг, поразмяться, а затем усадила меня в шезлонг — это было не то отвратительное, оббитое дешевым холстом творение, которое хватает вас под коленками — это был настоящий высший класс. Отказываясь присесть, я почувствовал, что начинаю уставать. Она не спорила со мной, подобно сестре, но решительно взяла меня под руку и усадила в шезлонг, не спрашивая моих желаний. Для меня было полезно подчиняться ее приказам в этом состоянии, так как, обычно после приступа я склонен делать обратное необходимому, настаивая на том, что мне хочется делать именно те вещи, которые вредны для меня, — так обычно прикусываешь больной зуб, чтобы он поскорее выпал.

После еды я стал более пригоден для общения. Это не значило, что я до этого пытался ворчать на мисс Морган, хотя, возможно, я сделал бы это, если бы на ее месте была другая женщина; ибо как я ни старался сдерживаться, у меня оставалась раздражительность, проявлявшаяся в таких ситуациях гораздо сильнее, чем у любого другого. Тем не менее, проспав почти до полудня, я полностью пришел в норму к пятичасовому чаю. Не могу сказать, что я совсем не ощущал телесной слабости, но голова была уже совсем ясной.

Мы вновь улеглись в наши шезлонги, и над спокойной поверхностью воды к нам поплыл звук колоколов маленькой старой церкви в Старбере. Воздух был неподвижен, но море у Белл Хед никогда не бывало спокойным, и легкие пологие волны с запада накатывались на скалы, омывая их с мягким шипеньем. Неожиданно подул холодный ветер; нам пришлось уйти в дом. Мисс Морган поднесла спичку к камину, где между двумя моими дельфинами лежала горка плавника. Я растянулся на громадном диване, а она присела на пуф, уперев локти в колени, и мы с ней наблюдали за язычками пламени, облизывавшими пропитанное солью дерево, — голубыми, муаровыми, золотистыми… Пламя морского костра всегда очень красиво и чем-то напоминает опалы.

И тут мисс Морган высказала мне свою мысль: — Ну, и что же мы будем делать с этими стенами? Я осмотрел громадную комнату, которая ранее предназначалась для того, чтобы солдаты могли здесь передохнуть, — потому что их жизнь на этой скале была сплошным напряжением сил. Южная стена комнаты была полностью декорирована громадным зеркалом; монотонность стеклянной поверхности разделяли лишь балюстрады, поддерживавшие крытую галерею. Однообразная кирпичная кладка задней стены комнаты, выходившей в сторону материка, оживлялась окнами, проемы которых были оформлены в готическом стиле. Новый паркетный пол все еще пах свежей древесиной — этот запах очень нравился мне, — но отделочный гипс выглядел мрачно и голо, ибо нанимаясь комнатой, я не представлял себе, как бы она хотела оформить ее.

— На вашем месте я бы закрыл это место панелями, — сказал я. — Да, именно панелями или портьерами. Обои здесь ни к чему.

— Как насчет настенной росписи? — спросила она.

— Что вы имеете в виду? — поинтересовался я.

— Я говорю о сценках из жизни морских обитателей.

Идея была неплохой, и я признался ей в этом; но мне оставалось непонятным, каким образом она собиралась крепить холсты на стене при такой влажности здешнего морского воздуха.

— Никаких холстов, — ответила она. — Рисунок будет писаться прямо на гипсе.

— Вам придется смириться с присутствием здесь человека, который бы занялся этим, — произнес я. — Надеюсь, это не покажется слишком неудобным?

— Ни в коем случае, — возразила она. — Я буду рада, если вы займетесь этим. Вы когда-нибудь работали с темперой?

— Никогда в жизни, — ответил я.

— Ничего, — сказала она. — В жизни чему только не научишься.

Теперь я понял, к чему она клонит. (Черт возьми, — подумал я. — Почему бы ей не привести в порядок пещеру для жертвоприношений, что под холмом Белл Ноул и не ограничиться этим?)

— Вам что — не нравится моя идея? — спросила она.

— Ну что вы, конечно нравится, — поспешил заверить я. Когда мисс Морган пожелала мне доброй ночи, похлопав меня на прощанье по руке, я даже глазом tie моргнул. Я почувствовал, как сильно изменился с того момента, как в прошлую пятницу утром покинул Дикфорд.

Убедить мою семью в том, что мне необходимо будет часто наезжать в форт, оказалось на удивление просто. Моей сестре было очень приятно видеть мои работы на местной художественной выставке — она почувствовала, что это признание позволило семье подняться ступенькой выше в глазах общественности, ибо теперь я был уже фигурой более значительной, чем простой бизнесмен из Дикфорда.

Во всяком случае, отчим Скотти не мог похвастаться тем, что какая-нибудь из его поделок была представлена на выставке. Вообразив, что мисс Морган, очевидно, отпишет мне в завещании все свое состояние, сестра несказанно обрадовалась и даже купила мне по этому случаю новый галстук и несколько пар носков. Лично я был уверен, что мисс Морган скорее завещала бы мне свое имущество, видя меня в моем старом галстуке и прежней одежде.

По обыкновению, сестра зорко следила за всеми моими появлениями и дома, и вне его, однако провидение и мои друзья благоприятствовали тому, что мои следы заносило прахом неведения. В тех же редких случаях, когда сестра все-таки нападала на верный след, скудость познания человеческой природы не позволяла ей этим воспользоваться. По моим понятиям, некоторыми преимуществами в подобных поисках она обладала бы, если бы сама была матерью юноши, но неспособность к анализу и уверенность в своей непогрешимости обычно сводит на нет и вышеупомянутые преимущества.

Так или иначе, я практически убедился, что в настоящий момент могу совершенно безнаказанно плыть сколь угодно круто к ветру; чем опаснее будет сознательно предпринимаемая мною авантюра — тем меньше подозрений это вызовет у моей сестры.

Что же касалось старого Скотти, то, не вложив в бизнес ни гроша, он никогда особенно не пытался переусердствовать, что, безусловно, делало ему честь! Обычно я с уважением относился к его желаниям; однако в данном случае, боюсь, я был намерен воспользоваться тем преимуществом, которое мне давало положение старшего партнера. Ничего не сказав, он так прикусил свою вытянутую верхнюю губу, что я невольно вспомнил киплинговскую сказку о том, как у слоненка вырос длинный хобот.

Мы условились, что я буду приезжать в форт каждую субботу, проводя уикэнд за работой, а к утру понедельника буду возвращаться, чтобы приступить к разборке деловой корреспонденции в офисе. Городок равнодушно отнесся к этому, твердо веря, что мисс Морган скоро стукнет девяносто; единственным исключением был, разумеется, Хедли, которому Скотти успел обо всем доложить. Увидев меня укладывающим чемоданы в багажник машины одним субботним утром, Хедли лишь ухмыльнулся.

Пересекая подвесной мост над Диком, я чувствовал себя ребенком, участвовавшим в спектакле-пантомиме: ведь с того момента, как. въезжаешь на болота, все вокруг меняется, и ты чувствуешь, что попадаешь под власть Старых Богов. Ферм на болотах не найдешь; все фермеры, занимающиеся скотоводством, с утра выгоняют скотину пастись на болота, загоняя ее обратно к вечеру. Не увидеть здесь и ни одной стены, ни одного строения из камня, ибо наводнения на этих равнинах столь часты, что никакое здание не устоит. Лишь дорога тянется над болотами по высокому гребню дамбы; мне случалось ехать по ней во время наводнений, когда туман с мора затягивал все вокруг и единственным, что оставалось в поле зрения, была лишь змейка дороги, тускло блестевшая в окружении бескрайней воды, — крайне жуткое ощущение. Однако сейчас на этих заливных лугах стояла настоящая страда — фермеры заготовляли сено, ибо обильные и сочные травы были единственным положительным следствием этих наводнений.

Я снял пальто, даже закатал рукава моей рубашки, и мчался по дороге совершенно счастливый, надеясь привести себя в порядок на подъезде к форту. Вдруг, как раз неподалеку от фермы, я неожиданно увидел саму мисс Морган, очевидно, вышедшую на прогулку. Она сказала, что собралась к Третоуэнах — посмотреть, как они собираются высаживать виноград на террасах, где раньше были виноградники, — и что она очень рада встретить меня, так как я спасу ее от утомительного возвращения обратно по жаре, если подвезу ее, ибо здесь, на холме, гораздо жарче, чем на равнинах внизу или на утесе.

Она уговорила меня подняться на террасы. Я поначалу не представлял, хватит ли у меня сил взобраться туда, — но неожиданно для себя я буквально влетел наверх вслед за ней, и мы довольно быстро добрались до цели. Мы нашли Третоуэна подозрительно разглядывающим некие побеги, напоминавшие довольно чахлые ростки виноградной лозы. Мисс Морган заявила, что это особый сорт винограда — «Конкорд», — который ей специально прислали из Америки, и что, пережив суровые зимы Новой Англии, уж наши-то холода эти побеги переживут тем более. У меня эти чахлые ростки оптимизма не вызвали; я также заметил, что сам Третоуэн разделял мою точку зрения. Сад ароматических трав, раскинувшийся на наивысшей террасе, был весьма красив и приятен глазу. Мы взобрались туда, причем мисс Морган галантно делала вид, будто не замечает моих передышек, за что я, безусловно, был ей очень благодарен: терпеть не могу, когда люди обращают внимание на мою слабость.

Белл Хед представляет собой возвышение в форме банана, вогнутой частью обращенное к югу. Вся южная сторона сложена голыми скалами, на которых гнездятся стаи галок; думаю, что на такой жаре они превращаются в галок-гриль прямо там, в своих скальных гнездах. Северный склон порос травой и находится в безраздельной власти тамошних кроликов; расселины, как правило, покрыты зарослями папоротника-орляка. У подножья горы раскинулась громадная каменная осыпь. Та часть Белл Хед, что выходит на юго-юго-восток, примыкает непосредственно к равнинам; именно там и расположены террасы. К счастью для нас, наклон скалы давал некоторое убежище от полуденного солнца и мы присели в тени на скамью, сделанную из камня.

За нами массивным темным силуэтом вставшего на дыбы зверя высилась гора, густо заросшая плющом. Она возвышалась над окрестными холмами на добрую сотню футов.

Несколько ниже вершины зияла черная пасть пещеры; перед входом в нее был небольшой скальный козырек. Мисс Морган рассказала мне, что рассматривая пещеру через бинокль от подножья, она безошибочно разглядела выдолбленные в теле скалы ступеньки, а также выступы, позволявшие сильному, энергичному, не боявшемуся головокружения человеку спуститься ко входу в пещеру с вершины Белл Хед.

— Более того, — сказала она, — если провести линию вдоль хребта рифа через близлежащие холмы согласно направлению горных пород, то она пройдет как раз над пещерой и упрется в Белл Ноул. Я совершенно уверена, ¦— воодушевленно продолжала она, — что в период летнего солнцестояния любой находящийся в пещере увидит, как солнце подымается над пирамидами на вершине Белл Ноул.

Было очевидно, что, несмотря на все усилия волн изменить береговую линию, скала, являющаяся продолжением уходившего в море горного хребта, простиралась точно с востока на запад. Фактически, Белл Хед, Белл Ноул и горный отрог над Дикфордом представляли собой единый гребень одного и того же длинного выхода скальных пород. Когда Ривер Дик изменила свое русло, она проскочила через единственную расселину в этом громадном хребте, образовавшуюся вследствие разлома, который разорвал горы в глубокой древности по одному Богу известным причинам. Изменив направление, река превратила в болота песчаные дюны к северу от Дикмаута, предоставив топям к югу от Старбера высыхать, превращаясь в те же самые песчаные дюны. Для натуралиста этот уголок страны представлял безусловный интерес. Но наш интерес к нему был далек от натуралистического. Стоя под скальным навесом, я воспользовался открывающимся видом, чтобы пояснить мисс Морган особенности местного ландшафта и значение отдельных его деталей. Я показал ей холмистую цепочку, обозначавшую когда-то существовавшую линию древних причальных стенок у Старбера, — теперь они находились в полумиле от моря, доказывая, что земные породы поднялись. Я обратил ее внимание на русло древнего Дика, на старый бурлацкий путь и на легкое пятнышко дыма, обозначавшее Дикфорд, — там когда-то жестянщики выходили встречать корабли морского народа. Я показал ей также острый скальный выступ на крутом склоне Белл Ноула, который, по моему убеждению, скрывал вход в морскую пещеру, теперь уже заполненную вековыми отложениями.

Направив туда свой бинокль, она внимательно исследовала местность.

— А вам не кажется, — произнесла она, — что берега Дика в его нижнем течении слишком уж прямые и четкие? Я думаю, что высокая трава скрывает каменную кладку. Наверное, мой корабль причаливал именно туда, когда я приплыла к пещере.

Затем она передала мне бинокль и попросила проследить линию берега в направлении Старбера. С этой высоты древнее устье было как на ладони, и в самом конце эстуария виднелась некая скала — несомненно, это был именно тот островок, на котором мне следовало разжечь путеводный огонь, служивший маяком для Жрицы Моря. Мои руки так задрожали, что было невероятно трудно сфокусировать бинокль. Я готов был поклясться, что никогда и не предполагал истинное местонахождение этого острова!

Мисс Морган никак не отреагировала на мое возбуждение, хотя, думаю, оно не ускользнуло от ее внимания. Вообще должен сказать, что лишь немногое оставалось незамеченным этой женщиной. Какое-то время мы сидели молча, пока до нас не донесся звук начинавшегося прилива, шумевшего на галечных пляжах внизу. Сама древняя жизнь этой пустынной земли вновь разворачивалась перед моими глазами. Я видел, как Нарадек катил свои тяжелые серебристые волны среди тростников — сейчас там было лишь луговое разнотравье и заросли утесника. Мне виделась лишь темная линия причалов, тянувшаяся у подножья пещеры, да мощеная дорога к ним. На склонах Белл Ноул до сих пор можно было разглядеть дорогу для ритуальных процессий, спиралью поднимавшуюся к пирамидам на вершине; с той лишь разницей, что сейчас перед моим взором была не развалившаяся кучка камня, павшая под ударами ветра и непогоды, но крепкий и гордый, выложенный из камня круг с пилонами, подобный миниатюрному Стоунхенджу. И я был уверен, что пирамидальная тень вершины коснется того места, где сидели мы, в момент восхода солнца, в день летнего солнцестояния; и тогда первый луч зари пройдет сквозь высокий пилон храма Солнца и осветит вход в пещеру над нашими головами.

Перед моими глазами шли процессии одетых в белое жрецов, бритоголовых и сверкавших своими золотыми поясами, поднимавшихся по торжественному пути вверх; а на тропинках, пересекавших болота, я видел простой люд, одетый в грубую серую дерюгу согласно обычаям земли, которой они истово служили. Я видел также яркие одежды моряков и стражников; мои глаза различали высверки света на оружии. Предвечерняя дымка стелилась над Иштар Бер, и вдоль причальных стенок там гордо высились странные большие корабли, пришвартованные то носом, то кормой; их пурпурные, голубые и розовые паруса, свернутые на миделе, дамокловыми мечами нависали над закованными в цепи гребцами. Темный зев морской пещеры на Белл Ноул теперь был виден мне настолько отчетливо, что, казалось, я различаю ту, что находится внутри, и даже знаю: сейчас она свершает жертвоприношение. Неожиданно я пришел в себя и заметил, что мисс Морган пристально наблюдает за мной; я подумал — сколько же она смогла узнать о том, что мне привиделось, по выражению моего лица.

Она встала и первой начала спускаться. Выветренная земля склона, кое-где покрытая ютившимися за камнями редкими пучками травы, была настолько горячей, что обжигала руку, и бурые ароматные травы, так любившие эту насквозь пропитанную солнцем землю, щедро отдавали свои острые и пряные запахи. И я вспомнил тот запах, который однажды пронзил меня в пустом доме в момент, когда мисс Морган распахнула свою шубу, открыв мне нежную шею юной девушки.

Я не жалел о том, что нам пришлось вернуться к машине, ибо спускаться по этим узким, редко разбросанным ступенькам было так же тяжело, как и подниматься. Как только мы достигли ведущей к форту дороги, мисс Морган предложила вновь покинуть автомобиль и взобраться на вершину, чтобы рассмотреть поближе пирамиды; но на этот раз мне пришлось сказать «нет». Изложив причины, я почувствовал себя жалким и несчастным, а мисс Морган огорчилась, поскольку чувствовала, что ей обязательно следует побывать там. Нет, я положительно был не лучшим вариантом для совместной жизни. Стоит ли удивляться, что я порядком надоел своей семье? Когда подобное настроение посещало меня дома, я выпускал пар, провоцируя ссору с сестрой (что было совсем не трудно). Не думаю, что то же самое мне удалось бы проделать и с мисс Морган, хотя я убедился в том, насколько я изменился с момента начала астмы, — ведь теперь мой набор привычных настроений стал совсем иным. Это буквально добило меня; и когда, выбравшись из машины, я в дурацкой тишине провожал ее в большую гостиную, я не мог выговорить ни слова.

Внезапно она обернулась и внимательно посмотрела на меня: я стоял перед ней, как провинившийся ребенок. Она взяла меня за плечи и крепко встряхнула.

— Уилфрид, не будь букой, — произнесла она, довольно увесисто хлопнув меня по щеке.

Я был бы менее удивлен, окати она меня сейчас холодной водой. Много раз (и вполне заслуженно) мне случалось получать пощечины от моей сестры, и один раз я даже хорошенько двинул ее в челюсть в ответ — но это было совсем другое, так что я чувствовал себя почти на седьмом небе, хотя совсем не ожидал от себя такой реакции. Заметив это, мисс Морган улыбнулась. Затем она удалилась снимать свою шляпу, предоставив меня самому себе, а я уселся в одно из ее кресел с отпиленными ножками, пытаясь собрать воедино остатки собственных мыслей.

У меня их оказалось как раз достаточно, чтобы задуматься о том, как я буду себя чувствовать, когда мисс Морган закончит свои дела со мной, соберется и уедет обратно в Лондон. Неожиданно что-то взбунтовалось у меня внутри, и я сказал самому себе: «после нас — хоть потоп!», вновь удобно откинулся на этом кресле с отпиленными ножками и с наслаждением вытянул свои, и закурил сигарету, и поклялся самому себе, что в следующий раз, когда мисс Морган вздумается взять меня за плечи и встряхнуть, я ее поцелую. В любом случае, ко времени, когда она вернулась, я был готов во всеоружии вступить в любую игру, которую она предложила бы, — и даже начал разрабатывать пару своих вариантов. Но стоило мне ее увидеть, как я почувствовал, что не могу играть в игры с мисс Морган: она явно была женщиной не того сорта.

Это, естественно, вновь совершенно сбило меня с толку, хотя несколько в другом направлении; и она конечно увидела это, и похлопала меня по плечу, и я поймал ее руку, и поцеловал ее, и оказалось, что это направило ход вещей в настолько правильное русло, что даже трудно описать. В любом случае, после этого я почувствовал, что удивительно счастлив с ней! Между Морган Ле Фэй и мною существовало что-то, делавшее формальности невозможными. Я совсем не желал этого, ибо это грозило испортить все. Признаю: случалось, что я закипал, будучи как-никак мужчиной; но в то же время я действительно не хотел этого. Именно с этого момента я стал называть ее Морган Ле Фэй. Я больше никогда не называл ее мисс Морган; но с другой стороны, я так никогда и не назвал ее Вивьен, даже за глаза.

Мы прошли в столовую ужинать, и впервые я отведал замечательного жаркого, которое она часто готовила мне впоследствии. Это было восхитительно: наблюдать, как она готовит. В столовой был длинный массивный обеденный стол, один конец которого занимала вся ее кухонная утварь; миссис Трет обычно приводила все это в порядок и моментально исчезала, оставляя форт и прилегающую к нему местность в полном нашем распоряжении. Среди прочего там была большая медная жаровня, стоявшая на спиртовке; сбоку от жаровни лежал стеганый колпак-ленивец, позволявший долгое время сохранять пищу в горячем состоянии, а также целый набор самых разных специй и добавок: там был сладкий базилик, перец и сухое белое вино вместо уксуса. С помощью вышеозначенного Морган Ле Фей готовила абсолютно все: был ли это крем, бульон, или пища, которую обычно готовят на масле. Кроме того, она пекла различные виды хлебцев, рецепты которых она собирала в разных странах мира; это было разительным контрастом с единственным видом хлеба, распространенным у нас в Англии. Потом она заставила Третоуэна посадить всякую зелень и научила меня есть крамбе приморскую и козлобородник в сыром виде, и вкус их был невыразимо приятен мне. Она знала практически любую кухню, начиная с китайской и заканчивая перуанской, так что я научился есть хрустящие поджаренные макароны так, чтобы продукт не оставался у меня в волосах, и начал понимать толк в матэ (парагвайском чае из особого набора трав), в то же время, стоя у дальнего конца обеденного стола в своих средневековых нарядах с серебряным секачом в руке, она выглядела скорее жрицей у алтаря, чем домохозяйкой, а медная жаровня, тускло поблескивающая в голубом пламени спиртовки, больше напоминала ведьмин котел. Стол освещали очень красивые свечи — высокие, конусообразные — в общем, изумительная вещь; а снаружи до нас доносился немолчный рокот моря. В ожидании ужина я любил сидеть и смотреть на нее; к счастью, меня хватало на то, чтобы понять, что лишь глупец мог надеяться превратить эту женщину в домохозяйку, — это было так же неразумно, как посадить ласточку в клетку, — ведь красота ласточки заключена в ее полете.

Возможно, она была права, когда говорила, что очень стара и сохраняет юный вид лишь благодаря неведомым чудесным искусствам; с другой стороны, могло оказаться, что она была необычайно умной женщиной, игравшей какую-то странную игру по собственным правилам, — не знаю, я давно уже бросил задумываться об этом. Я знал точно одно: это была Морган Ле Фэй, и никто не мог сравниться с нею.

Итак, это был мой первый ужин с ней в такой обстановке, так что, сев на своем краю стола, я поставил локти на стол, и уперся руками в подбородок, и все смотрел на нее, и с радостью продолжал бы созерцать ее часами. Она знала, как умело использовать спиртное — так, чтобы душа запела, — и я, почти не зная его вкуса до этого, в полной мере оценил ее искусство. В отеле «Король Георг» был старый метрдотель, всегда неизменно восхищавший меня своей способностью напоить адвокатов до бесчувствия; он мог заставить вас напиться или, наоборот, весь вечер продержать в трезвом состоянии — при этом он руководствовался только своими желаниями — и горе тому, кто обращался с ним не так, как в его представлении должен был обращаться джентльмен! Можно лишь представить, с какой головой проснется несчастный на следующее утро! Все заключалось не столько в напитках, сколько в том, как метрдотель их комбинировал. Обычно я покупал вина для «Короля Георга» на аукционах; мне приходилось не однажды консультироваться со старым мошенником и, заметив, что я оценил его искусство, он обучил меня многому. Это очень познавательно — поговорить со специалистом в своей области.

Морган Ле Фэй, немало поездившая по миру, обычно получала самые диковинные напитки, которые присылали ей из различных таинственных замков, шато или таверн, производивших удивительные по качеству продукты, но в таких количествах, что последние расходились среди местных покупателей, ибо этого было явно недостаточно для выхода на рынок. Где бы ни доводилось ей пробовать что-либо понравившееся — а обычно это происходило в маленьких постоялых дворах, которые ее особенно привлекали, — она неизменно допытывалась, откуда это привозилось, прослеживала путь до самого истока и неизменно заводила дружбу с производителем. Для таких домоседов, как. я, всегда поразительно смотреть на снимок винокурни, попивая сделанное там вино. Конечно, не все вина доходили нормально, — тогда мы выливали их в море, разбивая затем пустые бочонки; но, как правило, такие случаи бывали редкими, а Морган Ле Фэй была замечательным знатоком в виноделии, так что некоторые из вин оказывались просто восхитительными.

Приготовленное ею разительно отличалось от того, что готовила старая Салли, хотя кухня последней была тоже в котором роде неплохой. Салли имела обыкновение колдовать над продуктом, добиваясь, чтобы он как можно полнее раскрыл свои качества, но Морган Ле Фэй относилась к продуктам лишь как к сырью для готовки. Что до кулинарных принципов моей сестры — то они заключались в том, чтобы сказать кухарке, что мы будем есть сегодня, а мяснику — что ему надлежит прислать на кухню; при этом обе стороны должны были действовать, исходя из принципа, что если данные указания в настоящий момент не нужны, то они всегда пригодятся в дальнейшем. Вместе с тем сестра никогда не знала, с какой стороны подойти к плите, так что, думаю, неожиданный уход кухарки поставил бы ее в крайне затруднительное положение. Она знала о кулинарии не более того, что я знал об аэронавтике, — большего она и не хотела, хотя считала себя замечательной домохозяйкой, способной следить за тем, чтобы ступеньки были надлежащим образом выкрашены, а шелковые шторы — чистыми, что, безусловно, оставляло меня абсолютно равнодушным.

После ужина мы прошлись к краю рифа, чтобы посмотреть на лунную дорожку на воде. Подумав: а не поднимется ли волна из неведомых глубин, чтобы слизать меня с камня, я прошел на самую оконечность, ступив на поросшую водорослями скалу; но тут Морган Ле Фэй разволновалась и позвала меня. Однако все было тихо, лишь слышалось серебристое шипение воды у камней и едва заметно покачивались длинные плети морской травы, ибо прилив находился в наивысшей точке. Через мгновение мы наблюдали, как ленты водорослей заструились в противоположном направлении — это было начало отлива. А затем мы вернулись в дом и сели у камина, и мои дельфины улыбались нам, и я был совершенно счастлив.