Неизбежное, конечно, случилось, и я свалился с лихорадочным жаром, за которым последовал приступ астмы.

Мисс Ле Фэй Морган позвонила к. нам в контору, чтобы назначить следующую встречу, так как она не закончила переговоры со мной. Скотти сказал ей, что я болен и взамен предложил себя. Она отказалась от его услуг и потребовала сообщить ей симптомы моего заболевания, но Скотти не сделал этого, категорически не доверяя ей. В конце концов одному из них надоело пререкаться, хотя я был не в состоянии определить, кому именно.

Скотти пошел к Хедли и представил все дело в самых мрачных тонах, но Хедли приказал ему заткнуться и подумать о чем-нибудь другом, так как доказательств у него не было, и лучше было бы их не искать. Не имея трупа (а трупа, насколько нам известно, не было), невозможно представить обвинение; и даже если труп существовал, то он скорее всего служил телесной оболочкой для мисс Ле Фэй Морган. У меня сложилось подозрение, что Скотти также просветил Хедли относительно возможного влияния мисс Морган на мои моральные принципы и что Хедли счел это весьма полезным для меня. Так или иначе, Скотти разозлился на обоих и вернулся домой мрачнее тучи. Он пытался заговорить со мной об этом, но я хрипел на него и делал вид, что я нахожусь в полубессознательном состоянии. В конце концов, в астме есть кое-что полезное.

В любом случае, единственное, что я понял из весьма накаленного и одностороннего разговора — это то, что мне совершенно не обязательно прослеживать земной путь мисс Ле Фэй Морган в интересах абстрактной справедливости, тем более что подобные занятия никогда не вызывали у меня особого энтузиазма.

Скотти вернулся обратно в контору, ничуть не улучшив свое настроение в результате нашего разговора и, боюсь, заставил подручного мальчика неоднократно пожалеть о своем появлении на свет. В любом случае, подручный вернул Скотти все его высказывания в весьма неожиданной манере, что возымело далеко идущие последствия для моего бизнеса. Основной работой подручного является обслуживание телефонного коммутатора и проблема заключается в том, что, если мальчик достаточно умен, чтобы справиться с коммутатором, он, как правило, достаточно умен, чтобы интересоваться телефонными разговорами; в нашем случае, наш подручный очевидно подслушал скандал по телефону между Скотти и мисс Морган и сделал свои собственные выводы относительно истинного положения вещей. Так или иначе, когда следующим утром прекрасная дама вошла в нашу контору и потребовала сообщить ей о моем состоянии, подручный, вместо того чтобы отослать ее к Скотти во внутренний кабинет, решил действовать по собственной инициативе и поведал ей все, что знал и чего не знал. Я не удивился бы, если бы оказалось, что наградой за это были полкроны. По крайней мере, этим вечером мальчишка прогулял свои занятия в церковном хоре, отправившись в кино. Я знаю это, поскольку викарий через мою сестру обратился ко мне с просьбой поговорить с мальчиком, от чего я отказался, ибо это не входило в мои обязанности и определенно было бы неверным по отношению к ребенку. Ни моя сестра, ни викарий, ни тем более Скотти не слышали даже дыхания мисс Ле Фэй Морган. А у этого парня был настоящий спортивный характер.

Не знаю (и никогда не узнаю, наверное) — было ли это полкроны или просто чистое рыцарство — в любом случае, это не тот вопрос, который я намеревался задать, а даже если бы и задал, то, во всяком случае, не надеялся получить правдивый ответ; но мальчик-подручный провел прекрасную леди через подвал, внутренний дворик, сквозь обсаженную кустарником аллею к моему пристанищу. Просунув голову в кухонное окно, он кликнул Салли (как делал это всегда, когда приносил почту) и та открыла дверь, предоставив ему самостоятельно спускаться с окна и входить в дом (как делала это всегда с подручным или Скотти, хорошо зная их обоих). И вот юность проникла в дом, поднялась вверх по лестнице и провела мисс Ле Фэй Морган в мою комнату, нимало не заботясь о том, подходящий ли у меня вид для приема гостей.

Что и говорить, вид был совсем неподходящий: я был в пижаме и длинной ночной сорочке, зато, слава Богу, хоть побрился.

— Поскольку в вашей болезни повинна я, то почла за лучшее явиться и лично выразить свое сожаление, — произнесла мисс Ле Фэй Морган.

Я был настолько поражен, что лишь молча смотрел на нее. Мне только что сделали укол наркотика, а эта штука отнюдь не ускоряет мыслительные процессы, хотя и развязывает язык в некоторых обстоятельствах. Мне еще предстояло найти подходящие слова.

Я начал приподыматься с дивана, пытаясь вежливо поздороваться, но она толкнула меня обратно и, почти по-матерински, укрыла меня. Затем она села рядом со мной на большой пуф, приспособленный под столик для лекарств.

— Почему вы не в постели? — спросила она.

— Потому что я ненавижу лежать в постели, — ответил я. — Так я выздоровею гораздо быстрее.

Теоретически мне абсолютно чужды условности, но так как мне никогда не приходилось иметь дела с женщинами, которым чужды условности, я был совершенно выбит из колеи наших с ней отношений, ведя себя так чопорно, будто я был священником. Моя голова изрядно кружилась от наркотических лекарств, и я не знаю, что бы я начал говорить или делать, если бы позволил себе действовать по обстоятельствам. Будучи совершенно один в обществе женщины, принадлежавшей, насколько я знаю, к богемному типу, я чувствовал себя трезвенником, попавшим на вечеринку со спиртным.

Мисс Ле Фэй Морган начала улыбаться.

— Это что — против профессионального этикета — водить дружбу с клиентами? — спросила она.

— Отчего же, — ответил я. — Это не против профессионального этикета, но я считаю, что человек, допускающий это, заслуживает, чтобы его назвали дураком.

Казалось, мои слова произвели на нее впечатление пощечины, и я пожалел о сказанном, еще не закончив говорить; я почувствовал, что погубил замечательный шанс, какой мне никогда более не представится. Ведь это было главной причиной моего желания поехать в Лондон; и вот я оказался не в состоянии выбраться из своей раковины, когда этот шанс сам проделал половину пути навстречу мне. Полагаю, этой предательской неприятностью я обязан наркотику. Я корил себя за неспособность вести себя более тактично; в нормальном состоянии я так себя не вел.

Мисс Морган пронзила меня взглядом, и мне показалось, что она заметила, что я не совсем в порядке. Во всяком случае, она не обратила внимания на мою грубость и вернулась к разговору.

— А у вас здесь очень мило, — произнесла она. Я с благодарностью согласился.

— Меня всегда интересовало, — сказала она, — какого типа дома выбирают себе люди, которые знают о домах все.

Мне подумалось, что, посети она пристанище Скотти или наше основное здание, ее иллюзии на эту тему быстро бы развеялись.

Она встала и принялась прохаживаться по комнате, рассматривая мои книги. Это заставило меня поежиться: не люблю людей, рассматривающих мои книги, ведь книги слишком откровенно говорят о своем хозяине. Особенно мне было неприятно, что их рассматривает мисс Морган: я был уверен, что она — последнее слово совершенства в культуре, каковым я не являлся. Книги мри представляли собой весьма разношерстную коллекцию. Мне показалось, что от нее не ускользнула моя реакция — она была удивительно чувствительной личностью, — так как она оставила это занятие, подошла к окну и посмотрела в него. За пейзаж я никакой ответственности не несу, так что возражений у меня это не вызвало.

И тут она услышала шум воды у плотины.

— Там что, внизу река? — спросила она. Я подтвердил ее догадку.

— Это та, которая течет в Дикмаут? Я подтвердил и это.

— Она называется Нэрроу Дик, — сказал я. — Правда, мне так и не удалось обнаружить, где находится Броуд Дик. Он нигде не обозначен на карте [Нэрроу (narrow, англ.) — узкий; броуд (broad, англ.) — широкий].

— Реки под названием Броуд Дик не существует, — сказала она. — Настоящее название этой реки — Нарадек. Нерроу Дик — лишь искажение его.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

— Я читала об этом, поскольку интересуюсь подобными вещами, — сказала она.

— А где вы это разыскали? — спросил я; я весьма интересовался археологией этих мест и полагал, что знаю ее достаточно основательно, но я никогда не сталкивался ни с чем подобным.

По ее губам скользнула странная улыбка.

— Если я скажу вам, вы мне ни за что не поверите, так же, как не поверили тому, что мое имя Вивьен Ле Фэй Морган.

В ее имени было нечто удивительно знакомое, и это на мгновение отвлекло мое внимание. Я не мог вспомнить, где же я слышал его раньше или что с ним было связано, и все же почувствовал, что оно является чем-то жизненно важным, если мне только удастся вспомнить, почему.

Мисс Ле Фэй Морган улыбнулась вновь.

— Я думаю, что вы не заметили этого, — сказала она, — но, хотя вы узнали мое имя там, в Дикмауте, сейчас вы называете меня мисс Морган Ле Фэй.

И тут я вспомнил. Морган Ле Фэй звали сестру короля Артура — ведьму, которую Мерлин обучил всей своей секретной премудрости.

И снова она улыбнулась.

— Я — наполовину бретонка, наполовину — уроженка Уэльса, — пояснила она. — Отец назвал меня Вивьен в честь Вивьен Ле Фэй — злой молодой ведьмы, которая помогала Мерлину коротать последние его годы в лесу под Броуслай-энд. Возможно, он был прав, не знаю. Но мисс Морган никогда меня так не звала — она ненавидела это имя; поэтому, оставляя мне свои деньги, она настояла, чтобы я приняла ее фамилию. Хотелось бы мне знать, что бы она сказала, если бы услышала, как его произносите вы!

Полагая, что она лжет, я почувствовал, будто меня гладят против шерсти; я не собирался соглашаться с этим, но также не мог сказать ей в лицо, что не верю ей, поэтому я предпочел воздержаться от комментариев и сменил тему.

— Вы все еще не убедили меня в собственной правоте относительно того утверждения, что название нашей реки когда-то звучало как Нарадек.

— Вы хорошо знаете археологию?

— Местную археологию — да, конечно.

— Тогда, очевидно, вы можете рассказать мне о местонахождении пещеры у Белл Ноул, где подымается и опускается прилив.

Мгновение я колебался — отвечать ли ей, — ведь я точно знал, где находится эта пещера. Видение этого места прочно запечатлелось в моем сознании — это была необычная складка местности на склоне холма у старого речного русла, обыкновенно сухого, если не считать редких ручейков, журчавших по земле после дождя. И вдруг меня молнией пронзила мысль: ведь все, что я знал об этой пещере, привило ко мне во время моего странного сновидения, когда мне снилось прибытие Жрицы Моря. Еще меня поразило то, что сидящая напротив меня женщина была удивительно похожа на таинственную незнакомку из моего сна.

Приподнявшись на плече, я пристально взглянул на нее. Я был изумлен настолько, что не мог произнести ни слова.

Она окинула меня каким-то странным взглядом, и я подумал, что она была поражена не меньше моего. Такой реакции она не ожидала.

— Здесь есть какая-нибудь пещера наподобие описанной мною? — спросила она. — Или, может, местная молва упоминает о похожей пещере?

Я покачал головой:

— Мне об этом ничего не известно.

— В таком случае, отчего вы так бурно отреагировали на мой вопрос о морской пещере? Вы что-нибудь знаете о ней?

Я признал свое поражение. Все что я мог — это вновь откинуться на подушки и уставиться в окно. Она продолжала молчать, ожидая моего ответа. Она прекрасно понимала — рано или поздно мне придется ответить ей.

Я находился в таком состоянии, что мне все было безразлично. Наркотики всегда делают свое дело. Приняв прежнюю позу, я взглянул на нее.

— Что ж, если вам угодно, — однажды, после укола морфия, мне привиделось нечто необыкновенное. Мне виделась эта страна в доисторическое время; тогда-то здесь и была морская пещера — сейчас ее нет, — но море отступило, река изменила свое русло и пещера исчезла, заполнившись илом. Я отыскал место, где должна была находиться пещера; возможно, она и сейчас там, хотя ее и не видно. Не знаю, что подтолкнуло меня искать следы существования пещеры в расселинах скалы; может быть, кто-нибудь назовет это памятью подсознания. Но мне еще более странно, что об этой пещере заговорили вы, ибо я ни одной живой душе не говорил о ней. Вам она тоже снилась? Или эта пещера — исторический факт?

— Нет, она не привиделась мне во сне — я увидела ее в Кристалле.

— Боже правый, — воскликнул я. — К чему мы идем?

— Это я и хотела бы знать, — ответила она.

— Смотрите, — сказал я, — мой организм просто перегружен наркотическими препаратами. Думаю, мне было бы лучше промолчать, чтобы не молоть всякую чушь.

— Вовсе нет, — возразила она. — Вы говорите весьма разумные вещи, хотя я посоветовала бы вам быть поосторожнее с выбором собеседника.

Я засмеялся. Меня не покидало ощущение легкого головокружения от лекарств.

— Вы бы не стали думать, что я говорю разумно, — сказал я, — если бы я рассказал вам весь этот сон — ведь в нем я увидел вас. Если вы поверите этому, то я поверю, что вы — мисс Ле Фэй Морган, или Морган Ле Фэй, или как вам будет угодно.

Она посмотрела на меня, и глаза ее внезапно сверкнули — в точности так, как тогда — когда она заметила, какое впечатление она произвела на меня в первый день своего приезда, сбросив с плеч шубу.

— Я знаю, вы говорите мне правду, — медленно произнесла она, — ибо я заметила, что вы тотчас же узнали меня, едва я открыла свое лицо.

— Да уж, как было вас не узнать, — рассмеялся я.

— Не смейтесь так, — сказала она. — Ваш смех меня раздражает.

— Прошу прощения, — сказал я. — Господи, мы живем в сумасшедшем мире.

— Нет, — возразила она, — не в сумасшедшем, а в мире слабоумных. Просто мы с вами рассуждаем чуть более здраво, чем другие, и нам повезло встретить друг друга. Давайте играть в открытую. Я расскажу вам все, что знаю, а вы расскажете то, что знаете сами.

Это не было тем предложением, которое следовало бы делать агенту по недвижимости, в особенности такому, который учился жизни у Скотти; но я был в полумертвом состоянии и настолько накачан наркотиками, что моя болезнь надоела мне до чертиков, и мне в тот момент было совершенно безразлично: сгорю ли я в сей же момент ясным пламенем, попадет моя душа в узилище ада, или же мне суждена вечная слава. Таковым было мое оправдание, если оно вообще требовалось.

Итак, я рассказал ей обо всем. Было очень трудно рассказывать об этом спокойно; конечно же, я начал не с того конца, но она с помощью терпеливых расспросов смогла сложить целостную картину из пестрых лоскутов моего рассказа.

— Вы пришли к Жрице Моря через общение с Луной, — сказала она, — ибо Луна правит морем. Обе они не есть два разных опыта — напротив, это две составляющих одного целого. А теперь вы заполучили еще и меня. И вы знаете, что я являюсь третьей частью этого опыта, дополняющей предыдущие.

Я осторожно дотронулся до крошечного пятнышка на руке, куда наш лекарь Бирдмор втыкал иглу своего шприца.

— Знаете, я принял очень много наркотиков, — проговорил я. — И мне кажется, что вы — моя галлюцинация.

В ответ она рассмеялась.

— Сейчас я поведаю вам свою часть истории, а судить о ней придется вам.