История, которую мисс Ле Фэй Морган рассказала мне, была действительно до неправдоподобия сенсационной.
Родом она была из семьи гугенотов, переселившихся в Англию из Бретани в период аннулирования Нантского эдикта. Сперва они связывали себя семейными узами с другими французскими беженцами, а позже начали вступать в перекрестные браки с англичанами; и вся их жизнь текла тихо и мирно, пока последний из их рода, ее отец, не женился на уроженке Уэльса, так что две породы кельтов — бретонская и уэльская — взаимно усилили друг друга, породив на свет ее. — Я обречена не только своим именем — я обречена самим рождением, — сказала она [Игра слов — фамилия Fay созвучна шотландскому диалектизму «fey» — обреченный, приговоренный].
Впоследствии отец ее умер и ей пришлось пережить в жизни немало, чтобы прокормить себя: первой ее ступенью наверх стала сцена в провинциальном театре пантомимы.
— Наибольшим моим актерским успехом, — сказала она, — была роль Королевы Демонов в спектакле «Джек и бобовый стебель».
Я поверил ей. Из нее получился бы великолепный Мефистофель женского пола.
Так или иначе, приходилось влачить жалкое существование и поэтому, узнав о возможности получить работу у мисс Морган, она, с помощью их общей кузины, отличавшейся изрядной добросердечностью, устроилась на это место. То были времена, когда общение с духами считалось модным; старая мисс Морган весьма интересовалась этим и однажды, принимая у себя соседей-единомышленников во время устроенного ею сеанса спиритизма, она заставила свою новую компаньонку протянуть руку над столом и стол, доселе лишь едва покачивавшийся, вдруг поднялся на дыбы и станцевал джигу.
Старая мисс Морган перепугалась до глубины души; те же чувства испытала и мисс Ле Фэй, и обе… немедленно принялись повторять опыт вновь и вновь. Затем, найдя стол неубедительным доказательством собственной магической силы, они раздобыли Планшетку и именно Планшетка впервые поведала им о морской пещере поблизости от Белл Ноул.
— Отыскав ее, — возвестила Планшетка, — вы найдете ключ ко всему.
Естественно, мисс Морган Вторая была изрядно шокирована, узнав о том, каким образом я узнал о существовании этой пещеры.
Я рассказал ей все, что знал об этом из археологии. В действительности Белл Ноул когда-то назывался Белл, или Баэл Ноул. Это был холм, на вершине которого в седую старину поклонялись Богу Солнца; на этом холме солнцепоклонники жгли посвященные своему божеству костры в ночь Белтана, накануне мая. А относительно недавно одна милая и душевная леди возродила невинный обычай и даже уговорила местного викария освятить действо. Если бы он знал, что он благословил!
Планшетка совершенно верно рассказала о том, что морская пещера смотрела в сторону реки и наполнялась водой во время подъема воды в реке во время прилива; но мисс Ле Фэй Морган, проискав пещеру весь вчерашний день, и не догадывалась, что в тринадцатом веке река поменяла направление своего русла и сейчас проходила по другую, отличную от изначальной, сторону холма Белл Ноул. При этом река совершенно случайно вынудила навечно погрузиться в пучину один весьма процветавший монастырь. Древняя история гласила, что тамошние монахи были по существу толпой гуляк, и однажды, во время очередного их пиршества, река вышла из своих берегов, изменила русло и поглотила греховодников. Когда мисс Морган услышала об этом, ее глаза вновь засверкали, ибо один из вызванных Планшеткой духов рассказал, что он — монах-утопленник. Пребывая в сильном возбуждении, я предложил ей сходить туда во время отлива, когда луна находится в последней четверти: тогда я мог бы свозить ее на лодке к тому самому месту. Мисс Морган тотчас же согласилась, Эго заставило меня задуматься о том, каким образом мне придется все это объяснять Скотти и семье.
Очевидно, обе женщины задавали Планшетке бесчисленное количество вопросов, включая сведения о реке Нара-дек. Один из вызванных духов, назвавшийся Лунным Жрецом, рассказал, что колонисты из Атлантиды, обосновавшись в здешних местах, назвали ее в честь настоящей реки Нарадек, протекавшей на их ныне несуществующем родном континенте. Он даже написал для них слова древнего гимна Богу Солнца. Гимн оканчивался словами: «Пронеси душу мою вниз по реке Нарадек, вынеси ее к жизни, и свету, и любви».
Откинувшись назад, она пропела мне это своим низким, глубоким, приглушенным голосом — нечто среднее между псалмом и задушевной песнью — и это меня сразило окончательно. После этого она могла делать со мной все, что угодно. Теперь ей не было нужды говорить мне: «Хотите верьте, хотите — нет», ибо у меня появилось странное чувство внутренней убежденности в том, что все сказанное ею, каким бы незавершенным и невероятным оно ни казалось, было сущей правдой.
Такова была история, рассказанная о себе Вивьен Ле Фэй, когда-то, в девяностых годах, бывшей в компаньонках у мисс Морган Первой.
Они продолжали общаться с Планшеткой и завели в Иных Измерениях много друзей. Позже мисс Ле Фэй показала мне свои дневники; должен заметить, что они были наиболее убедительны, ибо кто, находясь в здравом уме, стал бы заниматься столь кропотливым самообманом, да и с какой целью? Ведь записи в дневниках появлялись и тогда, когда мисс Морган Первая уже умерла, и мисс Ле Фэй вступила в полное владение своей собственностью. Позже мисс Ле Фэй сменила Планшетку на Кристалл; с той поры, естественно, обыденные записи из дневников исчезли, уступив место элементам предсказаний.
Оказалось, что монах-утопленник, страстно желавший, чтобы его поняли, был первым из духов, кто воспользовался линией связи, установленной с помощью Планшетки. Очевидно, он хотел оправдать творимые в их монастыре деяния, заставившие морскую толщу опуститься на их головы; ему хотелось объяснить, что монахи не были разгульною толпой, как уверяла молва, что они экспериментировали, и что именно неудачный эксперимент, а не обыкновенный дебош, привел к катастрофе.
Он поведал, что эти места в свое время были центром древней цивилизации и что один из братьев (которого сейчас назвали бы просто душевнобольным) часто видел очень странные сны, используя силу которых монахи смогли проникнуть назад, в бездну времени, куда не удавалось попасть ни одному христианину. Они изрядно поразились увиденному и обнаружили там нечто, что можно назвать зельем, и что старый аббат был жутким охотником до него. Пробившийся к ним Оттуда монах ничего особенного из себя не представлял — он был лишь одним из многих и к тому же невероятно боялся самой процедуры общения. На самом деле он не собирался рассказывать более положенного; все, чего он жаждал, — было доброе слово за упокой его души, чтобы он мог успокоиться и немного отдохнуть. Тогда мисс Морган Первая устроила так, что его имя упомянули в церковной мессе; при этом она нашла местного священника необыкновенно симпатичным человеком. Конечно, за мессы нужно платить. Но мисс Ле Фэй сказала, что дело было не только в этом: казалось, что священник понял гораздо больше, чем ему было рассказано.
Им не было слишком жалко видеть маленького монаха в последний раз — он продолжал бормотать о своих грехах и не собирался говорить о том, что их действительно интересовало (по-моему, это тоже было его грехом, хотя не в том смысле, в каком это понимал он). Итак, они очистили линию связи и попытались поискать кого-нибудь другого; на этот раз к ним в сети попалась настолько крупная рыба, что она едва не проглотила их самих. Так или иначе, они пригласили духа, который сказал, что был одним из тех, кто общался со старым аббатом благодаря своему дару медиума. Незнакомец называл себя Лунным Жрецом и, поверьте мне, был настоящим тяжеловесом среди духов. Я впоследствии встречался с ним, так что хорошо знаю, о чем говорю. Очевидно, он ничего не имел против греха и страстно желал возвратить к жизни древнее верование и вновь обращаться к пастве.
Две добрые женщины решились протянуть ему руку. Никто не знает — зачем они это сделали, воочию наблюдая пример опустившегося под воду монастыря; но такие штуки обыкновенно имеют необъяснимую притягательность, подобную, как я говорил ранее, тяге к алкоголю; ведь и я, находясь здесь, творил то же самое, и такой же кошмарный пример смотрел пристально в мои глаза.
Итак, мисс Морган была к тому времени весьма преклонного возраста; да и мисс Ле Фэй, по ее же собственному признанию, уже не была ребенком. Старая леди окончательно слегла и нуждалась в постоянном уходе, так что времени на поиски духов уже не оставалось. Но старая мисс Морган, заставив мисс Ле Фэй пообещать, что та приступит к. сему занятию при первой же возможности, оставила ей свои деньги, хотя, конечно, в завещании об этом уговоре не было сказано ни слова. Вскоре, благодаря моему неудачнику-папочке, от денег не осталось ничего достойного быть завещанным, так что все планы оказались под угрозой срыва. Теперь же, когда дела шли на лад, мисс Ле Фэй возжелала вернуть все на круги своя и попросила моей помощи в этом. Она говорила об этом так, словно это было деловое соглашение: ей хотелось выкупить недвижимость и привести ее в порядок; но я был почти уверен, что в своем рукаве она держала пару джокеров, которые до поры до времени выкладывать на стол не собиралась.
В итоге мисс Морган Вторая забрала свои скудные сбережения и, подобно множеству других одиноких женщин в годах, оказавшихся в затруднительном финансовом положении, поехала в Европу, где жизнь гораздо дешевле, чем в Англии. Но она захватила с собой Планшетку, а в скорости приобрела и Кристалл; да и Лунный Жрец, очевидно, последовал за ней. В любом случае, дело сдвинулось с мертвой точки, по крайней мере, если не практически, то теоретически.
Затем начали происходить странные вещи. Мисс Ле Фэй, или мисс Ле Фэй Морган — по моим предположениям, ее имя уже должно было звучать именно так, — чувствуя приближение старости, завела привычку путешествовать в одиночестве по странам Латинской Америки, да так, что не каждая юная девушка решилась бы на такое; однако оказалось, что это не дает никаких результатов. Местные щеголи начали изрядно досаждать ей, в особенности после того, как она провела вечер в обществе Планшетки и Лунного Жреца; когда же она взялась за Кристалл, положение дел стало совершенно невыносимым, так что ей приходилось остерегаться на каждом шагу, будто она была юной ветреницей.
Ей понадобилось немало времени, чтобы осознать происходившее, — ведь до тех пор она носила вещи из гардероба старой мисс Морган. Но однажды портной дамского платья, обратив внимание на ее точеную фигурку, предложил ей работу манекенщицы. Она согласилась тряхнуть стариной, а затем вновь вернулась на сцену. По ее же собственным словам, ей никогда не удавалось понять, нравятся ли жителям англо-саксонских стран хрупкие женщины, но на юге Европы — там, где привыкли ценить что-либо просто за то, что оно есть — она была Королевой на празднике Мая. Она была в Аргентине как раз тогда, когда этот праздник начинался; была она в эти замечательные дни и в Мексике, где познакомилась с Диасом; и так понемногу, то здесь, то там (я не расспрашивал ее о подробностях), ей удалось собрать некоторую сумму, которой вместе с доходом от недвижимости вполне хватало, чтобы избавиться от необходимости работать. Перебравшись в Лондон, она поселилась в квартирке, устроенной на месте сеновала (где ее впоследствии обнаружил Скотти), и с жаром продолжила свою деятельность. Нечего и удивляться тому, что Скотти, потомок гэльских горцев, испугался, увидев ее сеновал, — ведь именно там она проделывала свои трюки.
Так обстояли дела; потом деньги полились рекой, и она увидела, что наступил подходящий момент для воплощения в реальность ее идеи. Однако она обнаружила, что Скотти находился под жутким влиянием своего кальвинистского сознания, так что ему было практически невозможно объяснить то, что она объяснила мне, а ей обязательно нужно было объясниться с кем-нибудь из нас. Зная моего старика, она подумала, что я должен быть слеплен из другого теста, чем Скотти, и решила попробовать, надеясь на успех. Она рассматривала земельную собственность с позиции своих грядущих планов, а я, сам того не зная, оказался на ее пути.
— А сейчас вы мне верите? — спросила она после всего.
— Да, — ответил я, — верю, потому что если бы вы лгали, то придумали бы что-нибудь получше, чем это.
Потом Салли принесла мой чай; увидев, что я не один, она остановилась, как громом пораженная. Она секунду-другую в замешательстве покрутилась по комнате, не зная за что взяться; с ней было нелегко, ибо, как я уже говорил ранее, даже годы не могут убить в женщине женское начало. Как бы там ни было, она решила, что обходительная леди поднимет мое настроение, и любезно принесла еще одну чашку чая и несколько бутербродов. Я был ей искренне признателен за это, потому что если бы Салли была менее сообразительной, у нас бы не было возможности такого совместного чаепития.