Кеннет Грант. Магия хаоса. (отрывок)
— Если ты будешь держать ее против света, — предложило оно, — то появится совершенно другая картина.
Я в изумление перевел взгляд со стола на зеркало. Вместо него в овальной раме чернело нечто паукообразное. В комнату пробиралась существо, с гигантской головой на карликовом теле. На фоне лучистого света виднелись щупальца, цеплявшиеся за стены в поисках опоры. Я осторожно прикоснулся к скатерти, расстеленной на столе. Она имела любопытный узор из волнистых линий и иероглифов, которые мне пока не удалось расшифровать. Последовав совету существа, я приложил ткань к оконному стеклу. Когда сквозь нее просеялись лучи предзакатного солнца, рисунок пришел в движение, и среди множества цветных полос я заметил четко прорисованный портрет девушки. Ее волосы струились, словно волны света. Глаза сияли, будто озаренные огнем. Я узнал Аврид даже раньше, чем она приоткрыла губы, обнажая длинные и острые зубы. За ее головой бился смутный и туманный силуэт — такой же неопределенный, как все формы, прорывающиеся в незнакомые измерения. В затемненную комнату проникла тонкая полоска света. Она запульсировала, ощупывая пространство между окном и овальной рамой на стене. Луч вибрировал, как живое существо. Время от времени он задерживался на скатерти, которую я вернул на место. Слева от пустого зеркала образовалась турбулентность. Световые волны напрягались и вытягивались, материализуя лицо, на которое я смотрел. Мне довелось стать свидетелем того, как после четырех столетий дух возвращался в свой сигил.
Предложение паукообразной твари все еще звучало в моем уме, когда передо мной возникло лицо дяди Фина. Неописуемо злая улыбка натянула кожу на его морщинистых щеках.
— Против света! — эхом повторил он, и слой жира, свободно болтавшийся под его нижней челюстью, задрожал от смеха.
Расплавленная плоть начала моросить дождем из сокровищ Дали, превращаясь в рыхлый снег.
— Ты должен войти в твое собственное сияние, мой мальчик.
Он мурлыкал, как кот, балансируя в тени своего непомерно раздувшегося трупа.
— Но прежде чем ты сделаешь это, позволь мне познакомить тебя с предметом твоих исследований.
Я подбодрил себя, готовясь предстать перед тем, что ожидало меня впереди. Выпустив ткань из рук, я слишком поздно осознал свою ошибку. Взгляд кошачьих глаз, почти закрытых нависавшей плотью, упал на сигилы и пожрал их с неуемной жадностью.
5.
Я не мог интерпретировать иероглифы, но мне было известно, что дядя Фин нашел к ним ключ. Он лишь ждал нужного мгновения, чтобы повернуть его в замке — настолько древнем, что даже Аврид казалась в сравнении с ним новорожденным ребенком. Но я был готов последовать за ним. Я всегда был готов.
Потоки времени слились. В моем нынешнем окружении оказались кузина Кэтлин, дядя Генри, наша прародительница Аврид и мой великий дядя Финьяс. Жуткая семейка! Несколько нитей так переплелись в наших жизнях, что их вряд ли распутал бы медиум. Сойдясь в одной комнате, мы насытили ее атмосферу своей энергией. На стене вместо зеркала зияла пустота. В створе временного тоннеля завывал свирепый ветер.
Затем появились пузыри! Миниатюрные шарики выстреливались из пустоты — или, точнее, из жерла вихря. Рожденные в космических бурях, они следовали за кругами света и проникали сквозь трещину в стене, которую скрывало зеркало.
Никто не мог измерить количество прошлого или, столкнувшись с ним, остаться на ногах. Я увидел огромную раздувшуюся сферу, которая искажала гниющую роскошь тления. За ней появлялись новые шары, подброшенные вверх жонглером и шутом Алеф. Они искрились радугой смерти и роняли дождь гротескной дружбы, словно маски, нарисованные Энсором и Дали. Ветер времени нес их из ядерной эры в более новые и адские пространства, созданные длительным воздействием магического Делания Кроули. Я видел, как Маг слился с Финьясом Блэком, жонглируя крылатыми и рогатыми дисками, поднимавшимися из Ямы.
— Чтобы радостно танцевать с кошмарами, необходимо возвысить все сны, — сказал мой дядя.
Это идиотское выражение повторялось до тех пор, пока я не увидел в нем смысл, пылавший ярко–зеленым огнем за тонкой занавеской. Я настолько увлекся зрелищем, что не заметил игру дяди Фина. Шары, упав на пол, образовывали фигуру каббалистического Древа жизни — но древа изогнутого и намекавшего на наклонную перспективу. Его круглые плоды пылали традиционными цветами радуги. Одиннадцатая дополнительная сфера была розовато–лиловой. Оказавшись на полу, шары превратились в плоские диски. Продолжая круговые движения, они распределились по парам, разрастаясь стеблями, с цветами из света. Цветы тяжеловато покачивались, словно тропические орхидеи — пустые и лучащиеся стяги, заполнявшие бездну между двух обсидиановых башен. В самой верхней точке мандалы находилась Башня Даат, с ее змеевидными лучами темноты, переплетенными со светом Кетер. Все это походило на беспокойные щупальца чудовищного осьминога.
От света и тени рябило в глазах. Мне потребовалось время, чтобы уловить какое–то смятение, связанное с дисками. Сначала они парили в воздухе посреди комнаты. Затем погрузились в глубины, окутанные тьмой. Из них еще раз возникли две башни, возвышавшиеся над сетью тоннелей за Древом. Дядя Фин указал пальцем на голову рептилии, поднимавшуюся над туманной пропастью между серой и черной башнями. Мандала походила на решетку, украшенную лианами. В ней угадывался явный аспект джунглей, в котором единство Древо множилось до бесконечности. В ветвях визжали и раскачивались священные обезьяны, прыгали гибкие кошки и мелькали летучие мыши. В прудах, в которых отражались уходящие вниз Тоннели Сета, плавали астральные рыбы.
Дядя Фин приблизился к боку башни, по которому периодически поднималась и опускалась металлическая клетка. Он дернул за набалдашник, прикрепленный к выступавшему протуберанцу. Когда лифт подъехал к нам, мы вошли в него, и Блэк закрыл дверь. Клетка задрожала под нашим весом — в основном, моим, поскольку дядя Фин, несмотря на его объемы, был лишь приведением. Мы начали быстро спускаться, и я почувствовал внезапную панику. Мне захотелось выйти на свежий воздух — в ту сапфирную пустоту, которую я видел сверху; в джунгли, со сводом ветвей, на которые садились птицы перед тем, как воспарить в небесную лазурь. Но скорость лифта увеличилась. Давление глубин породило тупую боль, расползавшуюся на всю мою голову. Внезапно клетка резко дернулась и остановилась. Дядя Фин повел меня по длинной галерее, которую скрывал густой зеленоватый туман. Место было смутно знакомым, однако я узнал его только тогда, когда мы прошли мимо нескольких статуй, напоминавших будд. Даже их безмятежность не могла скрыть дефектов структуры. И тогда я понял. Это были оригиналы тех статуй, которые стояли на полках в магазине Огюста Буше. Лифт погрузил нас на нижний этаж — или на несколько этажей — под демонстрационным залом, и теперь мы находились в присутствии тех Других, внешность которых мосье Буше скрывал от публичного показа.
Дядя Фин потянул меня за руку. Неискренняя улыбка покоробила щербатую скалу его лица, сорвав мох, который препятствовал нашему общению. Намерения Блэка стали ясны, когда мы остановились перед гротескной статуей крокодила.
— Какая великолепная работа! — воскликнул он, погладив дрожащими пальцами чешую земноводной твари.
Дядя повернулся ко мне. Его взгляд лучился от восторга. Фигура действительно была безупречной, но меня удивил материал, с которым работал художник. Какое–то время вещество выглядело полупрозрачным. Затем оно начало мутнеть, напоминая стеатит, с пятнами зеленого оттенка и со следами ленточных водорослей. Когда материал потускнел, в его глубине появились тени, отражавшие в себе искаженные контуры циклопических храмов. Неужели мы смотрели в другой временной поток, где обитали безмятежные будды, которых я видел на Ченсери–лейн в один из знойных вечеров моего прошлого?
Дядя Фин подтолкнул меня вперед и указал куда–то вверх — на луч пурпурного света. Он пульсировал над нами с равной частотой. Дядя сказал, что это был маяк Девятой арки. Я заметил проход в осветительную камеру. Маяк увеличился в размерах, и мне стало видно, что камера имела несколько колец, которые периодически излучали пучки искрящихся лучей. Они падали вокруг нас. Один из них оплел паукообразную тварь, которая инициировала наше путешествие через тоннели. Существо задергалось и забилось, стараясь вырваться на свободу. Луч еще плотнее обивал «паука“ и постепенно превратился в кокон, навеки поглотив свою жертву.
Я был встревожен и почти не слушал дядю Фина. А он объяснял, что данный тоннель вел к дальней части лабиринта, которую освещала одна единственная звезда. Передо мной змеились полосы света, похожие на вьющиеся кольца дыма. Их движения отличались хаотичностью, и каждая полоска издавала слабое металлическое жужжание, которое постепенно усиливалось до невыносимого крещендо. Внезапно я оказался на солнечном тротуаре Ченсери–лейн. Войдя в «Магазин“, я спустился по лестнице в демонстрационный зал, с выставленными статуями будд и богами из Долины Нила. На этот раз меня никто не останавливал. Я пришел сюда «тайно“. И мне было известно о комнатах внизу.
В темном проходе за экспонатами передо мной возникла дверь, которую, возможно, не открывали уже несколько десятилетий. Она выглядела, как черный прямоугольник. Ручки не было. Я толкнул ее, но она не поддалась. Рядом кто–то хмыкнул. Повернувшись, я увидел владельца магазина. Он с вежливой улыбкой выслушал мои смущенные объяснения по поводу столь неуместного поведения, и вдруг вся паутина впечатлений, связанных с этим таинственным местом, растворилась в яркой вспышке света. Позже я мог вспомнить лишь фрагменты беседы с мосье Буше, поспешный выход из магазина и расслабляющее чувство облегчения. Мои воспоминания полностью соответствовали тому раннему периоду жизни, когда на одной из оживленных лондонских улиц я нашел оазис, наполненный образами экзотических культур.
6.
Если бы не моя колдовская линия крови, я не заметил бы человека, стоявшего у витрины углового здания на Ченсери–лейн. Возможно, что и он не увидел бы меня. В тот момент я одновременно переживал два временных потока — оба дискретных и идентичных. Соединив их в одну петлю и расположив ткань напротив света, я увидел, как лучи солнца, проникнув сквозь материю, озарили мрачную сторону «Магазина“ Буше.
Я не могу сказать наверняка, что дядя Фин пытался раскрыть мне тайны гримуара. Скорее всего, он тоже увяз в трясине сомнений. С точки зрения земного существа, он не принадлежал нашему миру — как не принадлежал и тем тоннелям, в которые, по мнению «паука“, я низвергся. Ситуация была более значительной — причем, во многих отношениях. Она подтверждала мои подозрения, что Финьясу Блэку частично удалось расшифровать гримуар, и что с моей помощью он хотел продолжить его исследования.
Он взял меня за руку, и мы, невидимые для остальных людей, зашагали по залитому солнцем тротуару. Как только дядя коснулся меня, я понял, что это он побудил Маргарет Лизинг возобновить исследования. Поскольку его цели совпадали с моими намерениями, я не стал сопротивляться.
Когда мы покинули Лейн, я увидел странный и гигантский силуэт. Он возвышался под косым углом над потоком транспорта, который курсировал по Хай—Холборн. Дядя Фин направился к нему, но не успели мы пройти и трех шагов, как перед нами разверзлась черная бездна. Войдя в металлическую клетку, мы помчались вниз, а затем, когда нас выбросило на каком–то уровне, спустились еще ниже по лестнице, украшенной флагами. Массивные ступени были скользкими от слизи. Далекий звук прибоя принес с собой запахи моря. Пройдя под скалистой аркой, мы оказались на берегу широкой бухты. Волны шлифовали сгнивший причал, рядом с которым покачивалось несколько лодок. Нижние части их корпусов сияли фосфоресцирующим светом, и виной тому были крохотные студенистые существа, налипшие к доскам, как слой желатина. Мы сели в один из яликов. Дядя Фин вставил весла в уключины. Подошвы его ботинок попали в пятно солнечного света между нашими скамейками. Взглянув на них, я увидел гротескные мерцающие образы.
Лодка заскользила по волнам, и вскоре пристань, с ее фосфоресцирующими опорами, осталась далеко позади. Дядя начал тихо напевать, не сводя с меня пристального взгляда. Я почувствовал беспокойство и едва не потерял раппорт, который сохранял до этого момента. Его глаза мерцали, как звезды в черной бездне неба.
Наш ялик яростно покачнулся. Он накренился под острым углом, и мы упали за борт. Внезапный шок заставил меня вспомнить, что это мгновение было частью полузабытого сна. Я знал, что погружение в воду повторяло прошлое событие. Рядом с нами покачивалась перевернутая лодка. Чайки опустились на ее темный корпус. Безоблачное небо лучилось безмятежной лазурью. А затем появилась дверь. Ее покосившийся проем чернел в гранитной скале, покрытой слизью и губчатыми наростами. Какие–то крохотные моллюски образовали на ней колонию. Я боялся, что под их массой дверь может открыться в любой момент. И это случилось, когда мы достигли порога. Я не ожидал увидеть дядю Генри. Он стоял в дверном проеме и с улыбкой смотрел на нас. Линзы очков увеличивали его глаза до невероятных размеров. За его спиной я увидел стены комнаты, облепленные рыбьей чешуей и старыми морскими картами. У высокого столика, похожего на кафедру, замерла девушка, с нитями водорослей в длинных волосах. Она держала в руке большую раковину. Дядя Фин соскоблил с подошв радужные бусинки, и те, вдруг превратившись в пузыри, помчались к отверстию раковины. Когда мы оказались в одном из них, девушка отвела взгляд от огромной книги и приподняла голову. Пролетая мимо, я заметил, что она имела лицо Кэтлин Ваярд — то самое, которое прижималось к оконному стеклу в холле «Брундиша“.
Когда меня втянуло в комнату, я понял, что доктор Блэк исчез. Мне даже стало немного одиноко. Дядя Генри сидел в своем кресле; рядом дремала тетя Сьюзен — самая мирная сцена, которую я помню. Она потускнела и уступила место новому сюжету. Я увидел мальчика, который спал на диване под эркером. Было утро, и луч солнечного света косой полосой проникал сквозь щель между шторами. Он освещал мириады пылинок, выдохнутых новой мебелью — их яркие искорки предвещали бесподобный летний день. Мальчик проснулся, но его тело осталось неподвижным, сохраняя торжество идеального покоя. Глядя на луч света, он осознавал только себя. Затем пришли чувства и мысли. Он вскочил с дивана и поднырнул под солнечным лучом, который казался квинтэссенцией Света. В то мимолетное, но вечное мгновение мальчик знал, что это Реальность. Он восторженно вдохнул аромат плодов в хрустальной чаше, с улыбкой отметил запахи новых тканей и в одном прыжке оказался у двери.
Поскольку ум не может оперировать одновременно несколькими линиями мыслей, все события жизни переживаются в том пространственно–временном континууме, который называется прошлым. Позже из подобных событий мы создаем истории и убеждаем себя, что они происходили с нами. По этой причине любая осознанная мера движения кажется нам событием прошлого, которое, фактически, переживается сейчас. Другими словами, мальчик знал, что никакого прошлого не существует, ибо не было «того“, кто имел бы его. Он еще не понимал, что не было и настоящего.
Мальчик «вспомнил“, что дверь открывалась с трудом — ее следовало сильно толкнуть. И она обязательно издала бы громкий чмокающий звук, который мог разбудить других обитателей дома. Конечно, в такое чудесное утро они охотно поднялись бы пораньше, но мальчик не хотел делиться с ними свежестью нового дня. Для него это был момент совершенства; момент, воспетый Дали в «Рассвете“ — картине, которой он так страстно восхищался; или в безупречной строке Мэлларми: «Le vierge, le vivace et bel aujourd«hui.“
Переступив порог, он «вспомнил“, что нужно идти очень тихо — особенно, по лестнице, где следовало соизмерять давление тела на каждую ступень. Витражное стекло двухстворчатой двери отбрасывало на полированный паркет узор желто–зеленой листвы и рубиновых соцветий. Их стилизованный рисунок перекрывал орнамент на ковре, составленный из граненых алмазов. Они, словно камни на речном перекате, выступали на полу между мальчиком и дверью в туалет. За высоким окном этой комнаты, наполненной запахом хлорки, утренний свет казался прохладным и белым. Зеркало над раковиной отражало юное лицо и старую тень, которая смотрела на мальчика, еще не совсем проснувшегося, не способного осознать полученное впечатление и отвергнуть его, как нечто невозможное. По бокам зеркала стояли два подсвечника, украшенные головами сатиров. Гонимые ветром облака затуманили на миг белизну туалета, и в летящей тени он увидел другое лицо, под ним, за ним, вокруг него…
Быстрая и точная цепь переживаний. Регулярно посещая «Брундиш“, он имитировал действия мальчика. Эти упражнения помогали ему входить в Пустоту, удивляя ложь Времени истинным знанием того, что пространство, в котором развивались события, было неразрывно связано с сознанием, наделявшим его аспектами чувств.
Туалетная комната, несимметричной и, скорее, треугольной формы, имела черно–белый клетчатый пол, намекавший на зал масонской ложи, заряженный положительными и отрицательными потоками энергии. Путеводная нить, приведшая канатоходца к зеркалу над раковиной, была тонко связана со спальной, в которой он пережил ясный свет сознания. Это фундаментальное переживание превратило «Брундиш“ в его место силы — в священный храм, который он часто посещал в последующие годы. Сдвиг времени, ночь и утро, стали его священным циклом, символизировавшим вечное поклонение и завершенный магический Круг. Через вихрь летящего обода он мельком увидел гримуар, который некогда побывал в руках Финьяса Блэка. Доктору не удалось понять его. Ему пришлось скрываться в тени церковного крыльца близ Мертайр Мор той лунной ночью, когда Маргарет Лизинг и ее спутник отправились в Кандлстон. Затем Блэк появился на Лейн, чтобы открыть юноше, в образе мужчины, тайную сферу Глубоких. После этого Генри Ли показал им свой портал в другие пространства. Тонкие подсвечники с головами сатиров создавали врата, ведущие в склеп Кандлсона. Воспользовавшись ими, мальчик, в образе мужчины, прошел через девятую арку времени.
Я увидел женщину, склонившую над кипящим котлом. Блики огня танцевали в копне ее спутанных волос. Где–то рядом звучали шаги на тротуаре Лейн, и им вторило звонкое эхо. Дядя Фин подвел меня к креслу. Два места — Меллоус и склеп Кандлстона — не были случайным совпадением. Их связь, и не только пространственная, позволила мне понять намерение Маргарет Лизинг и конечную цель ее колдовского ремесла.
7.
Я инстинктивно посмотрел на низкий потолок, который явно не годился для безмерной темноты, с ее кровоточащими лунами. Меня, наконец, осенило, каким образом тоннели змеились у одиннадцати башен и Девятой арки. Среди закутанных в саван фигур, находившихся в склепе, я узнал некоторых обитателей Огмора и Мертайр—Мор. Заснув и сбившись с пути, они не сумели пробудиться на дневной стороне. «Другие“ отличались от мертвых спокойным скольжением. Мертвые, спящие и «другие“ — каждый из них был пойман петлями света, которые потрескивали в основании гигантских электродов. Я не смел приближаться к огненным кольцам, хотя дядя Фин проходил по ним совершенно безнаказанно. Однако он был мертвым, а я — живым. Или я тоже уже умер? Такое предположение ошеломило меня. Ответ пришел быстро, как вспышка: «Если я откликнулся на данную мысль, то, значит, еще живой.“ Это простое утверждение принесло мне неописуемое чувство облегчения.
Маргарет Лизинг погрузила ковш в котел и вытащила из кипящего варева человеческую голову, которую лизали языки огня. Мне показалось, что голова была моей. Она отвернулась от меня, и я сел в кресло, предложенное дядей Фином. Он указал на портрет Черного орла. Его фигура задрожала, и комнату наполнил неприятный запах. Виной тому могло быть испарение болот или смрад волос Маргарет, опаленных огнем от котла.
— Теперь уже не долго, — сказал дядя Фин.
Он вытащил из толстой папки лист, покрытый сигилами.
— Я скопировал их с книги, — сказал он и передал лист мне.
Мое внимание заметалось. Я видел то клочья плоти, свисавшие с черепа в ковше ведьмы, то какие–то сигилы из гримуара. Они были идентичны тем, которые я скопировал с книги, а затем потерял. Они рассказывали о нашествии Других и о манере их входа в человеческую полосу жизни. Они пришли, как приходили прежде, обойдя врата ниже Малькута, которые обозначали планету Земля. Они могли просочиться в каждую щель и трещинку, проникнуть через каждый промежуток.
Дядя Фин задумчиво смотрел на ближайшее болото, часть которого была видна через открытую дверь. Яркий свет летнего солнца освещал его лицо. Или это был жар очага, который вываривал его плоть? Подобно моей, она капала с черепа, приподнятого над котлом. Через бульканье варева до меня доносилась песня Черного орла — та самая, которую однажды слышали Остин Спейр, Грегор Грант и Алистер Кроули. В песне говорилось, что когда врата откроются, неосторожные люди попадут в Тоннели Сета. Если им не будут ведомы Знаки защиты и искусство изгнания духов, они начнут блуждать в тоннелях — до тех пор, пока не услышат Слово эона. Это слово означало ужасное бедствие, ибо оно разменивало год на два тысячелетия. Если люди, попавшие в тоннели, не услышат его, то земная система рухнет в нижние и сточные слои под Малькутом. Путь эволюции, проложенный вдоль традиционных дорог, ведущих человечество к порогу Бездны, будет разрушен несвоевременным возвращением древних атавизмов, которые люди, в своей огромной массе, уже не смогут контролировать. Дядя Фин пояснил, что этот возврат атавизмов может быть вызван радиоактивным заражением, созданным Внешними при содействии человеческой глупости.
— Силам с Внешней стороны удалось просочиться в наш повседневный мир, — продолжил Блэк. — Люди видят их в пробужденном состоянии, как НЛО или чудовищных пришельцев с «луны“ и «звезд“. Ужасные кошмары, пережитые чувствительными особями, распространились по всем частям мира. Сметающий поток этих сил неизбежно вызовет опустошительные последствия, так как человечество не готово к контактам с обитателями тоннелей.
Вот, какой была суть песен Черного орла и Син—Син-Ва — китайского мистика, о котором я снова услышал. Дядя Фин напомнил мне о древних системах магии и волшебства, предоставлявших техники для контроля и изгнания духов. Он сказал, что Кроули подчеркивал необходимость крайней осторожности.
— С тех пор как к нам зачастили внеземные существа, предостережения Кроули стали еще более актуальными. Количество контактов с непрошеными визитерами уже не поддается вычислению. Подумай о том, что ты видел за последние три десятилетия.
Последняя фраза Блэка напомнила мне, что он умер в 1957 году — через десять лет поле того, как люди осознали присутствие пришельцев из других миров.
— И поэтому гримуар содержит Знак защиты и методы контроля тех… Других? — спросил я дядю Фина.
Он посмотрел на меня с притворной жалостью. Затем его ненависть к Магу вырвалась в яростном крике:
— Кроули посвятил свою жизнь их вызову в наш мир! Он объявил себя «избранным жрецом и апостолом безграничного пространства“. С помощью Алой женщины он хотел собрать Детей Изиды в одну паству и спустить «славу звезд“ на грешную землю. «Слава звезд“ — это одно из Их имен.
Дядя Фин ссылался на Изиду или Нут, о звездном влиянии которой говорилось в гримуаре.
— Кроули предвещал пришествие «нового“ эона, но источник этой информации неописуемо старый. Если верить звездам, то речь идет об эоне Темного цикла. Только Лавкрафт прочитал руны правильно. Уяснив ситуацию, он начал пророчествовать о грядущем возвращении Великих Древних. Аврид засвидетельствовала первую волну их наступления. Она сделала копию гримуара, оставленного на Земле во времена предыдущего нашествия Древних. Неизвестный волшебник рассказал в этой книге об их существовании.
Опасность вторжения неземных существ встревожила доктора Блэка не на шутку. Он заразил меня своим ужасом. Я потребовал объяснений, и дядя, оторвав взгляд от огненных колец и молний, неохотно повернулся ко мне. На его лице появилось выражение отчаяния и подозрения.
— Многие чувствительные люди переживают в эти дни сильнейшие конвульсии энергий. Они отмечают в себе пробуждение древних атавизмов. Их всасывает в бездну за Древо жизни почти из любой точки, расположенной на нем.
Я не понял его и попросил уточнить последние слова.
— Каждый человек идет по тому или иному Пути. Если тебе удастся визуализировать огромный регион, протянувшийся на «темной стороне“ Древа за сферами и их соединительными линиями, то ты сам все увидишь. Врата имеются на каждом пути. Это порталы, которые ведут к тоннелям под ними. Когда врата открыты, неосторожные люди низвергаются в сеть тоннелей. Если они не обладают Знаком защиты — или не знают, как использовать его — им суждено блуждать в тоннелях до тех пор, пока их не сметет на нижние уровни ада.
Мне стало ясно, что в нескольких фразах дядя Фин описал загадку бытия, которая ускользала даже от самых посвященных мистиков. Его слова осветили таинство египетской Аменты и сеть тоннелей, в которых блуждали мертвые души — души, обреченные на муки и скитания до тех пор, пока луч знания не пронзит мрак их существования и не укажет путь к свободе. Слова Финьяса Блэка объясняли мне заклинания и сложные ритуалы, которые составляли основную часть «Книги мертвых“.
Уловив мои мысли, он подтвердил, что гримуар содержал фрагменты забытой мудрости, дошедшие до нас из далеких античных времен. Это древнее лемурийское знание считалось почти полностью потерянным. Только его крохи избежали гибели после затопления атлантов. Наши предки основывали свое волшебство на уцелевших частичках Гнозиса, которые сохранились в Древнем Египте. Они имели вес в эпоху Темных династий, когда крокодил, обезьяна, кабан и осьминог считались проводниками внеземных энергий и эмблемами Древних. Некоторые из этих существ изображались монументальными статуями в пантеонах Долины Нила. Их преобладание закончилось в Египте на семнадцатой династии, но Тайная мудрость перепрыгнула через века и оставила свой след в двадцать шестой династии. Кроме того, она сохранилась в тантрических культах Индии, Китая, Монголии и Бутана.
Дядя Фин сел в кресло у открытой двери и с тоской посмотрел на туманную дымку, вцепившуюся в тростник. Она тянулась дальше, чем мог видеть глаз.
— Крокодил! — проворчал он, угадав ход моих размышлений. — Похоже, ты так и не узнал ничего нового о нашем друге Огюсте?
Я тут же визуализировал мосье Буше, торговавшего фигурками странных богов. Он стоял среди костей девственниц, нашедших смерть в водоеме крокодила и под клювами стервятников Клипота.
Дядя Фин увлек меня в пространство под Каиром. Оно показалось мне смутно знакомым, и когда доктор Блэк упомянул о Детях Изиды, я окончательно вспомнил это место. Перед нами возвышалась черная богиня, сверкавшая от жертвенной крови. Ее глаза были закрыты в трансе, и между ними сидел жук, лучившийся цветами радуги. Дядя провел меня мимо служителей культа — запуганных и припавших к мозаичном полу людей. Они раболепно склонялись перед богиней. Из трещин за нашими спинами в храм вползали змееподобные существа. Они несли на плоских головах ковчеги, нагруженные доверху белыми тенями дев, извивавшихся в танце смерти.
Процессия приблизилась к богине. Огромный жук заполз к ней в рот и, скатившись по полому позвоночнику, появился из открытого влагалища. Жвала насекомого мутировали в щупальца. Он стал походить на осьминога — точнее, на одного из Глубоких. Увидев подобную тварь в кошмарном сне, Буше создал ее жуткую репродукцию. Описание этого существа можно найти в «Некрономиконе“ и других гримуарах. Огюст наделил его улыбкой будды. Кричащее блаженство богохульно контрастировало с непристойно свернутыми щупальцами. Они обвились вокруг талий танцовщиц и потянули их к Изиде. Глаза богини с трепетом открылись. Зиявшее влагалище плодило выводок чешуйчатых созданий. Затем последовал ужасный пир, с тошнотворным пожиранием призрачной плоти.
Дядя Фин объяснял, что кости всегда остаются «по нашу сторону грилля“. Части пола раздвинулись в стороны. Черно–белые квадраты повернулись ребрами вверх, как блоки на портрете кубиста, который с довольной гримасой косился на меня из тени зала. Еще через миг пол свернулся, как морская волна, открыв под собой резервуар, в котором находился неподвижный крокодил.
Я хотел пересказать историю своего знакомого с Фарнивал–стрит, но дядя толкнул меня локтем. Я заглянул в резервуар. В древности верили, что когда солнце опускалось за горизонт, крокодил поглощал его свет. На наших глазах воспроизводилась иллюстрация этого суеверия. Богиня склонилась вперед. Ее ягодицы приподнялись вверх и выпустили витую ленту эктоплазмы из съеденного «подношения“. Темнота, как вуаль, опустилась на храм.
— Вот так неосторожные, непросветленные и девственные элементы выбрасываются из биосферы в нижний клипот под Малькутом.
Говоря языком оккультистов, он ссылался на опустошение сознания в нижних слоях ада — в подсознании, которое олицетворялось древними, как жизнь под землей.
— К такому результату приводит слишком быстрое открытие магического глаза, — продолжил доктор Блэк, — порожденное настойчивыми волевыми актами и жаждой новых ощущений и миров…
Меня осенила догадка, и я закончил его мысль:
— В то время как знающие люди понимают, что любые миры являются лишь экскрементами или конечным продуктами нашей непрерывной и описательной объективизации сознания.
— Совершенно верно, — согласился он.
— Но как люди могут помешать такому вырождению?
— Им следует научиться тому, как согласовывать свои действия с энергиями Изиды и использовать Знак защиты. Силы Внешней стороны уже просочились в бодрствующее состояние людей. Процесс неизбежно будет ускоряться, с разрушительными последствиями для цивилизации.
— Это будет повторением так называемого Падения Человека?
— Бесконечно хуже, — ответил дядя Фин. — Адам имел Еву, которая помогала ему выйти из трудного положения. Современные люди обзавелись инопланетной Евой — Черной Изидой, мстительной, кровавой и алчной.
Когда тьма опустилась на нас, я задумался над его словами. Древние магические системы предоставляли людям методы для опознания, контроля и изгнания злых духов и сил, враждебных человеку. Примерно такой же была главная цель гримуара. Я увидел Маргарет Лизинг в новом свете. Теперь, эта девушка, сжимавшая незакрепленные страницы книги, выглядела, как спасительная сила. Церковь ненавидела и казнила ведьм, страшась их знания, полученного при контактах с Детьми Изиды в Тоннелях Сета.
Я попросил дядю объяснить мне причины, по которым большая часть человечества стала обладать возросшим психическим осознанием. Он с подозрением посмотрел на меня, словно оценивал мои мотивы. Решив, что подобное любопытство вполне оправдано, дядя Фин сказал, что данный феномен вызван радиоактивным заражением эфирной раковины Земли. Бомбардировки из Внешних миров оставили в ней дыры, через которые просачиваются чужеродные энергии и НЛО. Эта перфорация земной атмосферы пробуждает в людях давно дремавшую способность к астро–эфирному видению. Таким образом, люди становятся более уязвимыми для «духов“ и одержимости, а также начинают соприкасаться с океаном символов и сигилов, созданным волшебством их предков — и Других.
— Представь, что произойдет, если океан символов станет вдруг доступным для человеческих чувств — если эта безмерность внезапно пробудится из векового сна и в одно мгновение достигнет своей первоначальной цели. Древние системы магии давали защиту, но их методы были утрачены.
Заметив мой разочарованный взгляд, он добавил:
— Они утрачены по вине человечества. Неосторожные действия нынешних магов пробили дыры в защитных полях, охранявших Землю от нашествия инопланетных сил. Некоторые из этих дыр могли возникнуть из–за колдовства Маргарет Ваярд.
Он произнес ее имя с особой интонацией, напоминая мне, что слово «Аврид“ было не только метатезой нашего семейства, но и фамилией древнего пророка Иезида Му—Аврида. Подвергнув себя укусам ядовитых скорпионов, Му—Аврид возлежал с ведьмой восьмидесяти лет, которая по такому случаю превратилась в двадцатипятилетнюю девушку. Доктор Блэк пояснил, что «скорпионы“ обозначали офидианское течение, примкнув к которому, Му—Аврид стал могущественным пророком Звездного Гнозиса.
Обдумав слова дяди Фина, я изумился гениальности Кроули, который сумел воспользоваться заклинаниями Аврид. Его хоронзоническая работа в пустыне Бусаада и последующий вызов Белиала были направлены на раскрытие Внешних врат. Возможно, моя деятельность в Ложе Новой Изиды и исследования, проводимые вместе с Маргарет Лизинг, приоткрыли их еще больше.
— Вспомни, кто был вовлечен в подобные взаимодействия, — продолжил доктор Блэк. — Это люди нордического типа, такие как Клэнда, и темноволосые азиаты наподобие Аврид. Их можно считать потомками атлантов и лемуриан, чьи атавизмы отразились в астральном окружении Земли в ее нынешней фазе психической эволюции.
Слушая его, я заметил, что мы подошли к структуре, похожей на замок. Она затмевала собой все шары и глобусы.
— В Ирем имеется одиннадцать башен, — цитируя строки гримуара, произнес дядя Фин.
Он объяснил, что Древо жизни, с его одиннадцатью сефиротами, образует в нисходящей проекции клипотическую копию Города пирамид. Эта копия находится за пределами Бездны. В данный момент мы оказались в Городе колонн, который почитатели Шайтана ассоциировали с Иезиди. Невежественные и не разбирающиеся в гностике христиане считали Шайтана злобной и ужасной силой.
— Шайтан переводится, как «скрытое солнце“, — прочитав мои мысли, напомнил доктор Блэк. — Так египтяне называли Сета. Христиане окрестили его Сатаной. Имя объединяет в себе камитские корни sut, означающий «черноту“, и an, указывающий на Анубиса пустыни — существо с головой шакала. Последний мифологизирован, как проводник в горящую страну мертвых или христианский «ад“. Скрытый бог является Солнцем за солнцем — то есть, Черным солнцем или Сириусом, которому тифонийцы поклонялись, как богу Сету.
— И его тотемом был крокодил! — воскликнул я.
— Одним из его тотемов и последним в вековом цикле мифов Древнего Египта, — поправил меня дядя. — Если хочешь, я могу показать тебе отражение его изначального тотема.
Я промолчал. Мне не очень хотелось видеть его. Предложение дяди напомнило мне Арджуну, который попросил владыку Кришну показать ему свою настоящую форму, и то, какое зрелище он, в конце концов, получил. Финьяс Блэк кивнул мне на круглое отверстие в полу за водоемом, в котором уже не было прожорливого обитателя. Едва мы сделали несколько шагов, наш путь был прегражден большой пластиной из полированного металла. Дядя Фин, как ни в чем ни бывало, продолжил свои рассуждения:
— Ты знаешь, как грубо христиане обошлись с библейскими текстами…
Я вновь оказался на прежнем месте. Доктор Блэк, сидя в кресле, лениво наблюдал за мной через табачный дым. Несмотря на открытые окна, это сизое облачко неподвижно висело в воздухе — чрезмерно апатичное, чтобы двигаться в одну из сторон.
— Однако, переписывая их для публичного пользования, они, сами того не желая, оставили нетронутыми два–три куска. Эти остатки первоначальной Библии четко отождествляют сатану с Петром — с камнем, на котором, как заявлено, было построена христианская церковь.
Отрывок из Матфея 16:23 всегда вызывал у меня вопросы. Никто так и не смог мне его объяснить — равно как и явные несоответствия в «Откровении“, связанные с местом распятия. В Евангелиях было много таких мест.
Металлическая пластина тянулась в бесконечность в каждом направлении. Я заметил легкую рябь на теле отчеканенного дракона. Раздался звук гонга, и через решетку над нашими головами проникли тонкие струи дыма. Доктор Блэк смотрел на фигуры, образованные этими завитками, пока они чинно поднимались из болота и, сворачиваясь в сигилы, медленно втягивались в его кабинет. Шар помутился, и дядя уснул. Его сны плыли на заднем фоне, как китайские фонарики. Впереди, над раскосой девушкой повисло опиумное облако. Она творила свои чары у уличного фонаря, который под косым углом выступал из сгнившей пристани. На нос дяди опустилась бабочка. Она прилетела из сна о причале, отшлифованного маслянистыми волнами. Я услышал песню, которую тихо напевал лежавший на кушетке Син—Син-Ва. Его трубка выскользнула из усталых пальцев. Нервозные мотыльки замелькали в свете фонарей. Воздух был сладким от запахов чанду, жасмина и мускуса.
Я смотрел на пальцы юноши в тумане этих — о, как давно забытых! — полей астрального мака. Девушка легла среди качавшейся травы. Она смотрела вверх. Ее голова склонилась набок, направляя на меня через раскосые глаза энергию сильного желания. Восточная мелодия цвела узорами. Я снова увидел лакированный поднос, с нарисованным бамбуковым островом, с матерью–жемчужиной и рыбаком, который плыл на маленьком суденышке по радужным водам. Его коническая шляпа прикрывала голову. Эта часть сцены повторилась в чайном подносе на кухне «Брундиша“. Она вошла в грезы мальчика, и тот сумел отследить ее истоки до астрального Чайного домика, где Сакс Ромер увидел во сне китайца Син—Син-Ва.
Я всегда удивлялся «восточным“ чертам тети Сьюзен, особенно заметных на фотографиях ее молодости. Несомненно, врожденные тенденции определяли характер ее желаний, но, будучи Ваярд, она не смела воплощать их в жизни. После смерти Маргарет только болотный туман мог пробудить в Финьясе Блэке эти древние воспоминания. Он узнал видение, которое однажды посещало Сью Ли, ставшую позже женой дяди Генри — валлийского сновидящего и ценителя классической музыки, который сам был сном дяди Фина.
Удар гонга пробудил в тумане смутную фигуру. Она плавно заскользила по кольцам металлической завесы. Я снова услышал слабую и далекую музыку — античную и ласкавшую меня пальцами летнего дня, пока мы сидели за столом на кухне «Брундиша“.
8.
Именно сила присутствия, сопровождавшая дядю Генри, убедила меня в том, что он, возможно, был адептом магики. Бодлер утверждал, что гений является «детством, вновь открытым с помощью волевого акта“. Я дожил до старости, прежде чем понял магический смысл этой истины. При намеренном слиянии с временным потоком, в котором обитал дядя Генри, я вновь переживал — не просто вспоминал, а действительно испытывал заново — всю обстановку и атмосферу тех давно минувших дней. Это требовало больших усилий, иначе, согласно Прусту, мне пришлось бы ждать момента, когда сочетание определенных звуков, запахов и сцен воспроизвели бы те ощущения, которые они вызывали у меня первоначально. Вероятно, я помогал дяде Фину в его оккультных вызовах, привнося в них визуализацию переживаний, имевших место в некие моменты жизни. Теперь я пытался понять, почему дядя Генри, будучи абсолютной противоположностью властного доктора Блэка, оказывал на меня такое огромное влияние. Генри Ли обладал особой силой присутствия, и она иногда воздействовала на меня с интенсивностью, которую я не ощущал в компании Финьяса Блэка или даже Алистера Кроули.
Мы с дядей Фином вошли в коридор у основания одиннадцатой башни. Объекты, окружавшие нас, формировали сюжет сна, в котором преобладала луна. Ее свет сиял на экране и ласкал лучами гибкую фигуру танцовщицы. Художник запечатлел ее в момент смены магических масок. Я повернулся к дяде Фину, но он исчез. Рядом, на выгравированном дверном проеме, покачивалась занавесь. Затем я увидел еще одно внезапное появление Маргарет Лизинг. Она отвлекла мое внимание, слившись с танцовщицей в спиральный образ, напоминавший даосский инь–ян. Образ завертелся, выбрасывая языки черного огня. Темнота, пробужденная пламенем, обвила основание колонны, и та начала медленно крошиться. Эти языки огня, как Об и Од, представляли собой кружащийся кадуций силы. Они воспроизводили двойную свастику, вращавшуюся вправо и влево. Сгустившаяся тьма стала почти осязаемой. Она висела слоями у свода, в то время как на плитах пола образовалось огненное кольцо. Чуть позже пряди пламени погрузились в щели, сформировав разорванный круг. Я видел такой же символ в ведьмином лесу Рендлшэма, когда мы с Маргарет наблюдали в шаре за инициацией Аврид в культ Глубоких.
Луч яркого света прорезал тьму, пробил брешь в круге огня и наполнил его ослепительным сиянием. Вихрь ветра заставил содрогнуться скалы. Внезапно из небольшого смерча появился дядя Фин. Подошвы его ботинок были испачканы оранжевой эмульсией, ассоциируемой с НЛО и сферой Ход (водами магики, в которых купается Янтарная Венера). Я увидел, что Башня Нетцах излучала энергию, в которой материализовался поток Нью Изиды. Именно в нем Маргарет Лизинг нашла след прошлого моей загадочной прабабки. Янтарные шарики рассыпались по плитам пола и стали мирами из снов Аврид — мирами, собранными ее трагической смертью.
Передо мной появилась хрупкая лестница — бесконечно ненадежная и эластичная, как паутина. Она перекрывала пропасть и поднималась к тени странного насекомого, упавшего с бровей Изиды — наполовину жука, наполовину летучей мыши.
Мы с дядей Фином начали подниматься к звездам.
перевод с английского Масяня.
