Звонок напугал меня — мне не хотелось выходить из дома. Но дня два спустя Джим принес известие о новой стройке за участком Салливанов. Часть леса вырубалась, чтобы можно было начать строительство.

— Там сотни земляных холмов, а вокруг них целые рои летающих кузнечиков.

— Кто это тебе сказал?

— Тони Калфано. Я видел его у кондитерской.

— Он вернулся?

— Я у него спросил, что ему сделали за окна в школе, и он сказал, что побывал в суде, и там все спрашивали у него, почему он их разбил. А теперь он каждую неделю должен ходить к доктору по мозгам.

— Он псих?

Джим пожал плечами.

— А что насчет кузнечиков? Я хочу сходить на них посмотреть, — сказал он.

— Я, пожалуй, дома посижу.

— Сейчас ведь день.

— Когда мистер Уайт меня схватил, тоже был день.

Все-таки он меня убедил, сказав, что мы поедем на великах и быстро вернемся. По дороге мы пересекли школьное поле. Солнце палило нещадно. Мы помахали Крису Хаккету и его брату — они играли в мяч на другой стороне, подернутые дымкой загустевшего от жары воздуха.

Стоявшие рядами дома, мимо которых мы проезжали, были старыми и высокими, с деревянными крылечками и колоннами. Джим ехал впереди, вовсю нажимая на педали, и мы поворачивали столько раз, что я засомневался: знает ли он, куда мы едем. Наконец он остановился на углу и дождался меня. Дышал он куда тяжелее, чем я.

— Вообще-то мы уже должны были бы добраться, — заметил Джим.

— А что он тебе сказал?

— Я ехал так, как он говорил. Может, он наврал.

— Он же тебе говорил, что он псих.

Джим помолчал несколько секунд, потом покачал головой:

— Он никогда не врет. Нужно поискать еще немного. Ну что — ты возвращаешься?

Он знал, что я боюсь оставаться один.

— Ну давай, только немного, — согласился я.

Джим сел в седло, но теперь крутил педали медленнее, чем раньше. Я катил следом. Мы проехали три длинные улицы, которые петляли и переходили друг в друга, сделали по пути два левых поворота и один правый — и наконец за домом показался лес.

— Вон он, — сказал Джим, и я посмотрел в конец улицы, за последние дома.

Впечатление было такое, будто Господь Бог откусил часть леса. Впереди виднелся пустой участок твердой земли, весь в горках высотой от четырех до семи футов, покрытых какой-то роящейся тенью. Стрекот и мельтешение смешивались в одно гудящее облако, и гул то стихал, то набирал высоту.

Джим добрался до края этого пространства раньше меня. Когда я подъехал, он как раз откидывал подножку, чтобы поставить велосипед.

— Ты только посмотри сюда, — сказал он. Серый кузнечик длиной в три дюйма прыгнул на рукав его футболки. Джим рассмеялся и щелчком сбросил кузнечика. — Идем.

Он направился к ближайшей горке и исчез за ее вершиной. Я слез с велосипеда и откинул подножку. Прежде чем последовать за ним, я оглянулся на улицу — она была пуста.

Я бросился через горку, попав прямо в скопище насекомых. Я чувствовал, как они стукаются о меня, садятся на шею и руки, ударяются о голову, не причиняя мне никакого вреда. Я словно оказался посреди живой метели. Когда я добрался до следующей вершины, то сквозь облако увидел Джима — он стоял чуть поодаль, на горке повыше, и размахивал длинной плоской доской, отгоняя настырную тучу. Я бросился к нему и на бегу увидел секцию старого штакетника, всю обсаженную кузнечиками. Я выдернул одну штакетину и тут же получил занозу в основании большого пальца. Но я, несясь к Джиму, решил ее не замечать. Мне пришлось преодолеть еще три горки, а потом взбираться по крутому склону той, на которой стоял Джим. Увидев меня, он засмеялся.

— Предательство, — сказал он и два раза изо всей силы махнул доской.

Я кое-как вскарабкался наверх и присоединился к нему.

Мы держали оборону, стоя спиной к спине, как в фильме, где Ясон и его команда сражаются с живыми скелетами. Каждый взмах доски повергал наземь с десяток насекомых. Покалеченные, с переломанными крылышками и оторванными лапками, они продолжали трепыхаться и ползти. На третьем взмахе я наконец понял, насколько я устал от дальней езды и бега по жаре. Я попробовал снова занести доску, но не смог, уронил ее и согнулся пополам, хватая ртом воздух.

— Пойдем отсюда, — сказал Джим. Он тоже бросил свою биту и спрыгнул до середины склона, дожидаясь меня внизу. — Так жарко — дышать не могу.

У меня хватило сил только на кивок. Когда мы добрались до великов, насекомые стали совершенно невыносимы, и я боялся, что вот сейчас упаду — и они пожрут меня.

Мы сели в седла и, не оглядываясь, медленно (четыре нажатия на педали и потом накатом почти до полной остановки) направились к Ист-Лейку. Въехав в северные ворота, мы покатили вдоль сетчатой ограды. На заднем дворе стоял громадный клен, ветви которого нависали над сеткой, бросая тень на поле.

Мы даже не стали откидывать подножки, а просто уронили велосипеды на землю. Джим вошел в тень, повалился ничком, а потом перевернулся на спину. Что это было за облегчение — уйти с солнцепека! Теперь я понимал, как тяжело было обитателям Драного города, когда мы оставляли солнце включенным на всю ночь. Я лег в нескольких футах от Джима и поглядел вверх сквозь ветки дерева. Пятиконечные листики были красными, и сквозь их лабиринт я увидел вдалеке треугольник неба.

— Ну, так что насчет этих кузнечиков? — спросил Джим. — Глупее ничего в жизни не слышал.

— Так что там происходило?

Он рассмеялся.

— Ты был прав насчет Калфано, — сказал я.

— Я тебе говорил. Помнишь, ты сказал, что Калфано — псих?

— Ну.

— Я думаю, горки и кузнечики — это то, что происходит в голове у психа.

— У мистера Роджерса?

— У него в голове было столько кузнечиков, что они сожрали его мозг.

— А Крапп?

— Крапп срет кузнечиками.

— Среди наших знакомых много психов.

Джим перекатился на бок, и я повернул голову, чтобы посмотреть на него. Изо рта у Джима торчал клочок травы.

— Мама, когда напьется, тоже становится психом, — сказал он.

Я кивнул.

— Они все немного психованные, — добавил Джим.

— А как насчет нас? — спросил я.

Вместо ответа он сказал:

— Знаешь, что я думаю?

— Что?

— Я не думаю, что мистер Уайт охотится на Мэри. Скорее на маму.

— Почему?

— Потому что она слабая.

Я снова повернулся к голубому треугольнику неба и шевелящимся листьям.

Больше Джим не возвращался к своей теории. Через некоторое время он заявил:

— Я научу Джорджа танцевать.

— Как?

— Буду держать еду у него над головой — пусть он крутится на задних лапах. Я такое видел по телику. Сначала нужно много еды, потом все меньше и меньше, пока он не станет делать это без еды. Только свистни — он встанет на задние лапы и начнет танцевать.

— А я видел по телику десятилетнего мальчишку, которого какая-то болезнь состарила до девяноста. Он был похож на такого странного маленького эльфа.

— И что он — был волшебно восхитителен?

Мы сели на велосипеды и поехали домой. Я задремал на диване в послеполуденной тишине и наконец заснул так крепко, что напустил слюней.