Воображение вселенной

Я где-то читал однажды, будто наш мир – разумное существо, нечто вроде гигантской головы, крутящейся в космосе. Океаны – его кровь, земная твердь – плоть, ветер – дыхание, леса – волосы, а все живые твари, что ползают, летают и плавают по белому свету, – суть всевидящие глаза вселенной и выразители ее воли. Если это так, то Запределье, с его бескрайними лесами, простершимися от границ страны на тысячи миль к северу, до самого Морозного полюса, а на восток и запад – в такие дали, что и представить нельзя, Запределье, с его опасностями и чудесами, тайнами и отсутствием логики – не что иное, как фантазия вселенной.

Кому как не мне это знать? Ведь я, Мисрикс, на четверть горделивое чудовище, а большей частью слабый человек, оттуда родом. Не очутись я против воли в мире людей, не попадись в сети человеческого языка и логики, я бы и по сей день оставался демоном и, как и прежде, с непостижимой грацией срывался бы с дерева, чтобы вспороть брюхо какому-нибудь оленю… Но все изменил гений Драктона Белоу. Крылья, когти, рога, шерсть и змеиные зрачки – все это по-прежнему при мне, но теперь я потягиваю чай из фарфоровой чашечки, питаюсь исключительно растительной пищей и рыдаю над страницами с чернильными закорючками, когда они повествуют о гибели любви или поверженном в бою рыцаре.

Много лет назад Белоу произвел надо мной эксперимент в попытке создать себе наследника. Что ж, я был послушным сыном. И даже носил очки, лишь бы соответствовать тому образу высокоинтеллектуального отпрыска, о котором мечтал Белоу. (Теперь, кстати, я уже применяю этот оптический прибор по назначению – от неумеренного пристрастия к чтению глаза стали слабеть.) Но, порожденная эгоизмом, любовь Создателя вскоре иссякла, а мое преображение так и осталось незавершенным. Я словно застрял в узкой середине песочных часов, завис где-то между адом и раем… И вот я единственный житель города, которым некогда правил отец.

Несколько лет назад, после кончины Белоу, я решил вернуться в Запределье, чтобы избавиться от своей человечности. Ночами мне снились сны о привольной жизни в этих дебрях, где нет места совести, где за естественную радость охоты и убийства не нужно платить состраданием и сгибаться под грузом вины. В этих ночных видениях я жил не размышляя. Я не носил очков, но глаза, не замутненные тенями прошлого и будущего, видели все кристально ясно. И вот однажды утром вместе с двумя спутниками, черным псом Вудом и человеком по имени Клэй, я отправился в Запределье. Почти месяц ушел на то, чтобы добраться до границы заповедных лесов. Там, где кончается мир, подвластный людям, мы наткнулись на обгоревшие развалины шахтерского городка. Клэй сказал, что это место когда-то звалось Анамасобией, и признался, что гибель селения и его жителей лежит на его совести. Обследовав руины, нам удалось обнаружить немало ценного. Клэй, например, обзавелся ружьем: оно могло пригодиться и для защиты от неведомых опасностей, и, что гораздо важнее, для охоты.

Наконец настал день, когда мы окунулись в дебри Запределья. Над нашими головами склонялись громадные деревья древнее самой древней истории Государства, под ногами шелестели желто-рыжие осенние листья. Мы с Клэем по-братски подбадривали друг друга и старались не поддаваться разлитому в воздухе ощущению ужаса. Нам обоим пришлось заново учиться охоте: моим оружием были лапы, когти и крылья, Клэй же пользовался ружьем с пепелища Анамасобии. Впрочем, период ученичества в этой школе выживания закончился быстро и жестоко.

На третий день мы устроили привал у ручья – там и напали на нас четверо моих собратьев-демонов. Очков они, разумеется, не носили и явились явно не для философского диспута. Схватка была жестокой, и если бы не отчаянная отвага Вуда, нам пришлось бы туго. Когда все было кончено, я облегченно вздохнул, радуясь, что остался в живых. Мы принялись осматривать трупы поверженных демонов, и тут меня словно ударило. Они ведь так и не признали во мне своего! Для них я был человеком… И еще: было что-то волнующее в запахе их тел. Мы давно покинули место стычки и углубились в лес, но этот дух продолжал преследовать меня, время от времени вырывая из груди непроизвольный звериный рык. С этой минуты я начал меняться.

Дни шли за днями, мои прыжки с ветки на ветку становились все стремительнее, мощнее и цепче. Бывали минуты, когда я с восторгом ловил себя на том, что в голове не шевелится ни единой мысли. Клэй тоже менялся. Его всегдашняя словоохотливость исчезла, а выстрелы стали точнее. Язвительная ирония отошла на второй план, уступив место мрачной решимости выжить. Мы шли сквозь лес практически в полном молчании, обмениваясь лишь взглядами и жестами.

Однажды ночью мне снова снилась охота. Я проснулся, переполненный жаждой крови – крови моего спутника. Я чуял ее сладость, ее пульсацию под тонким слоем кожи. Все вокруг искушало меня: и деревья, и ветер, и луна, сияющая сквозь голые ветви… Клэй крепко спал неподалеку, и я осторожно подкрался к нему, используя все недавно приобретенные охотничьи уловки. Но стоило мне склониться над ним, как черный пес вскочил на ноги и залаял. Молниеносным движением Клэй выхватил из башмака каменный нож, схватил меня за бороду и приставил нож к горлу. Это отрезвило меня, и, ужаснувшись тому, что чуть было не совершил, я разразился слезами.

– Думаю, пришло время расстаться, – с сухим смешком сказал Клэй, опуская оружие.

Я кивнул в ответ и пробормотал, всхлипывая:

– Я должен снова стать частью Запределья…

Клэй дружески потрепал меня по левому рогу.

– Завтра, – сказал он. – А пока ты с нами, потерпи, не ешь меня.

На следующий день мы разошлись в разные стороны. На поляне, окруженной стеною гигантских дубов, я обхватил его лапами и прижал к груди. А он сказал только:

Удачи тебе.

Если нам суждено встретиться снова, тебе придется убить меня, – сказал я.

Он кивнул так легко, словно разговор шел о погоде.

Пес не подбежал на мой зов, а ощетинился и грозно зарычал в ответ. Я счел это добрым знаком: значит, я был уже близок к тому, чтобы стать полноценным демоном. Взмахнув крыльями, я поднялся в воздух и улетел.

Прошли недели. Порой знание человеческого языка совсем покидало меня. Впервые за много лет я снова видел вещи как они есть, без словесных ярлыков. Я часами не слышал той надоедливой болтовни, что обычно зудит где-то на краю нашего сознания. В охоте я был стремителен и жесток. Я упивался вкусом горячей крови и чувствовал, как энергия жертвы перетекает из ее плоти в мою… Однако встреча со стаей демонов показала мне, как жестоко я ошибался.

Их было шестеро. Сгрудившись у подножия шемеля, они обгладывали тушу лесного вепря. Мне, преисполненному демонической силы и отваги, страстно захотелось присоединиться к ним. Подлетая, я еще издали пролаял традиционное приветствие, и готов поклясться, оно прозвучало совершенно аутентично. Несколько демонов, не отрываясь от сочных ребер кабана, залаяли в ответ. Воодушевленный, я подлетел ближе. Но когда до сородичей оставалась каких-то пара футов и сердце мое уже трепетало от восторга, я увидел, что их носы начали беспокойно подергиваться, а морды скривились, будто от тошнотворного смрада. Я застыл в воздухе, а они оторвались от трапезы и начали медленно меня окружать.

Да простит меня читатель, но вспоминать то, что случилось потом, я не хочу и не буду. Достаточно сказать, что я едва остался цел. Мои братья смотрели на меня, как на вонючий кусок дерьма, и это было куда больнее, чем раны от их когтей. От меня за версту несло человеком, и, похоже, это навсегда. Что ж, я твердо усвоил: демоны не прочь полакомиться человеческой плотью, но их тошнит от смрада культуры и разума.

И я бежал из Запределья. Бежал, словно стыдился того, что случилось. Ко всем моим бедам добавилось еще и чувство вины – испытав его однажды, я уже не мог от него избавиться, и оно лишь сильнее толкало меня к очеловечиванию.

Что мне оставалось? Только вернуться обратно, в руины Отличного Города. Здесь я с тех пор и обитаю. Дни мои текут медленно и покойно, в избранном обществе фолиантов из обширной, чудом сохранившейся библиотеки. Одно время по развалинам рыскали волки-оборотни – плоды извращенной науки отца, но с помощью капканов и взрывчатки мне удалось мало-помалу уничтожить их всех.

Иногда в город наведываются люди из Латробии и Вено. Они роются в развалинах, делая вид, что нисколько меня не боятся, но когда я собираюсь с сипами, чтобы оторваться от чтения и немного размять крылья, они поспешно убираются восвояси. Мое существование для них не секрет, ведь время от времени я пролетаю над их домами, чтобы взглянуть, как идут дела. В последние годы я летаю медленно и низко – может, от лени, а может, в надежде, что кто-нибудь наберется храбрости и удачным выстрелом окончит мое жалкое существование.

Особенно неравнодушен я к селению Вено, ведь там раньше жил Клэй. Я даже нашел способ помогать по мере сил тамошним жителям – в память о моем друге. Городок в последнее время сильно разросся, повсюду строятся новые дома, так что я иногда поднимаю на верхние этажи всякие тяжести, которые в одиночку людям не осилить. Но это, разумеется, только ночью, когда никто не видит… Ах да, еще я однажды вечером вытащил из реки тонувшую девочку. До сих пор не могу удержаться от смеха, когда представлю, как она взахлеб рассказывает родителям: «Откуда ни возьмись явилось чудище и спасло меня!» Я наказал ей говорить, что ее спас Клэй.

А теперь перехожу к самому главному. Пару месяцев назад я сидел в кабинете и как раз собирался перевернуть страницу учебника по основам астрономии, когда в голове у меня словно лопнул мыльный пузырь. Мне вдруг ужасно захотелось узнать, что с Клэем. В глубине души я все эти годы надеялся на его возвращение. Он был единственным, кто относился к моей двойственной природе как к уникальному феномену, вместо того чтобы считать меня либо чудовищным человеком, либо недоделанным чудовищем.

Мысли о Клэе стали неотступно преследовать меня. Я все гадал: что сталось с ним там, в глуши Запределья? Прошло столько лет… Он говорил, что хочет отыскать Земной Рай, но я-то знал, что в путь его толкнуло не любопытство исследователя, а больная совесть. Он надеялся найти женщину, которую когда-то смертельно обидел, и попросить прощения. Дело в том, что в юные годы Клэй был человеком слабым: гордыня, жестокость, вредные привычки – все это было ему не чуждо. После он раскаялся, но грехи молодости долго еще не давали ему покоя.

Случилось так, что занимая должность Физиогномиста первого класса в Отличном Городе, развалины которого стали мне домом, Клэй однажды по службе приехал в Анамасобию – шахтерский городок на подступах к дебрям. Там он повстречал девушку по имени Арла Битон и полюбил ее. Она же, чувствуя внутреннее уродство Клэя, не могла ответить ему взаимностью. Тогда у Клэя появилась «гениальная» идея – исправить характер упрямицы с помощью своей науки. Исходя из убеждения, что лицо человека – зеркало его души, он решил изменить личность девушки, а заодно и ее чувства, с помощью скальпеля. Результат оказался чудовищным: Клэй так обезобразил Арлу, что ей пришлось носить вуаль, дабы уберечь окружающих от жуткого зрелища.

Осознав всю мерзость содеянного, Клэй посвятил жизнь искуплению своей вины перед Арлой. После падения Отличного города они поселились по соседству, в деревеньке Вено. Со временем, благодаря рождению дочери, шрамы Арлы чудесным образом исчезли. Клэй подружился и с ее мужем, загадочным выходцем из дебрей, и с ее детьми, но сама она по-прежнему его сторонилась. Когда все семейство Арлы покинуло Вено, чтобы вернуться в Запределье, на родину ее супруга, та оставила Клэю свою вуаль. С той поры клочок зеленой материи не давал ему покоя, заставляя гадать, что это было – напоминание о вине или же знак прощения? От ответа на этот вопрос для Клэя зависело спасение души.

Там, где я постыдно ретировался, Клэй бесстрашно продолжил свой путь. Я должен был выяснить, что с ним стало! Ради этого я совершил еще один пятидневный полет к Запределью. Там, на самом краю леса, я собрал все необходимые сведения. Возможно, если бы для этого потребовалось углубиться в недра, я бросил бы эту затею. Еще одного столкновения с демонами я бы не пережил. Но в этом не было необходимости: все, что мне требовалось – это завладеть частицами Запределья и вернуться обратно.

Теперь у меня было все необходимое: горсть земли, пучок травы и две закупоренные склянки – одна с водой, другая с воздухом. Решив начать с флоры, я откусил верхушки зеленых побегов и медленно разжевал, вычленяя во вкусе крупицы истории Клэя. Ведь в дебрях леса ничто не проходит бесследно. Что бы ни случилось, Запределье тут же узнает об этом и не забудет уже никогда. Обостренное чутье демона и толика терпения – вот и все, что нужно, чтобы потом из разрозненных клочков собрать воедино историю любого живого существа.

Вместе со вкусом травы я ощутил и несколько крупиц нужной мне информации. Я продолжил начатое: растер между пальцами комочки земли, окунул ноздри в воздух Запределья и глотнул воды, что когда-то текла в его ручейках и реках. Медленно, по крохам собирал я информацию. Когда ее набралось достаточно, я несколько дней сидел и курил – то старые безвкусные сигареты, найденные среди развалин, то свежие, украденные в деревнях, – и мысленно сшивал обрывки воедино. Этот метод отнимает много времени и сил, но я ни на миг не умерил своего усердия, как будто от этого зависело мое собственное спасение.

Теперь вся эта история здесь, у меня в голове, и я намерен записать ее для тебя, читатель, кем бы ты ни был. Быть может, ты – солдат, который пришел меня пристрелить и обнаружил эту рукопись во время обыска. А может, путник, наткнувшийся на развалины в поисках собственного рая… Что обретешь ты в моих словах? Силы для продолжения странствия или понимание его тщетности? Возможно, эти страницы, так никем и не найденные, истлеют среди руин, и тогда само Время осмыслит написанное мною.

Хочу предупредить заранее: в этих записках не будет гладкого изложения событий, ибо добытое мною знание представляет собой нечто наподобие дохлого зверя: на черепе местами еще виднеется шкура, и на месте все зубы, но одного глаза не хватает, другой превратился в гнездо для мух, от сердца осталась лишь половина, печенка съедена, а ребра сломаны и валяются вокруг… Силой чистой красоты и именем Запределья я заставлю этот скелет подняться и побежать, но не обессудьте, если мое повествование будет зиять дырами – вратами, сквозь которые закручиваются спирали лет и дышат расстояния.

Возможно, за то время, что прошло со дня моего «исследования», Клэй уже умер, но это не суть важно. Люди и демоны рождаются и умирают. Собственно, все дело в отрезке пути между двумя этими непреложными фактами. Пройдет ли он среди опасностей, чудес и невообразимых глубин, или нам суждено всю жизнь брести в пустоте и одиночестве, без всякого смысла, до самой смерти? Не знаю, что из вышесказанного вернее описывает путь Клэя. Единственное, на что я способен – составить отрывочную летопись событий, такую, какой видится она мне. Ведь я – существо половинчатое, и судить не вправе. Только ты, человек, на это способен.

 

Зимняя пещера

О, чистая красота, лиловый эликсир, источник наваждений!

Подумать только… А ведь однажды я сам вырвал Клэя из когтей наркотика. Как высокомерно я тогда крушил ампулы, высмеивая его желание провести остаток жизни в коконе иллюзий… Забавно, но то, что в ту пору было для Клэя ядом, теперь стало жизненным соком, который понесет его судьбу от корней, лежащих в моем сознании, через руку, сквозь ладонь, вдоль пальцев – к кончику пера и дальше, к свету девственно-белой страницы.

Вот она вскипает в моих венах, струится по извилинам мозга и наполняет жаром все пять отделов моего сердца. Вот прорастает первый чернильный побег: свиваясь и расплетаясь, он обволакивает пустоту, скручиваясь в спиральный стебель цветка, что растет со скоростью света. Он уже повсюду, вот он гнется под тяжестью белого плода, а вот под завывания ветра времен плод лопается, изрыгая стаи галдящих слепых птиц. Они летят вертикально вверх, полные решимости разбиться о купол неба, и исчезают в тысячах облаков, слившихся в единое целое. Льет живительный дождь, и зеленая лужайка ширится, в мгновение ока превращаясь в непроходимые дебри – столь бескрайние, что сама мысль о том, чтобы их пересечь, кажется кощунством.

Там, среди древних дубов, на поляне, словно вошь в голове великана, чье чело возвышается над горными грядами, можно разглядеть человека. А вон та еле видная черная точка рядом с ним – это пес с оторванным ухом.

Ближе, еще ближе… И вот я уже вижу широкополую черную шляпу, украшенную индюшачьим пером на память о первой удачной охоте. Под шляпой каштановые волосы – длинные, неумело заплетенные и перевязанные сухожилием демона. Густая борода спускается человеку на грудь. Где-то в глубине этой растительности прячутся нос и щеки, на левой – шрам от кончика заостренного хвоста. Он смотрит на север с убийственной решимостью – так, словно уже видит за тысячу миль отсюда цель своего похода.

На полях Латробии мне попадались пугала, одетые куда презентабельнее, чем этот охотник. Видавшая виды коричневая куртка, похожая на шкуру какого-то несчастного пожилого зверя, снята со скелета на развалинах Анамасобии. Фланелевая рубаха с золотыми звездами по синему полю обнаружена в уцелевшей после разгрома таверне Фрода Гибла, в ящике комода. Что еще? Простые рабочие брюки да башмаки, исконно принадлежащие Клэю. (В левом спрятан каменный нож, который, как он уверяет, по точности и изяществу разреза не уступает скальпелю физиогномиста.) Ружье, самая удачная находка, – для него словно спутница жизни: он спит с ним в обнимку, что-то ему нашептывает, холит его и лелеет. А когда приходит время убивать – убивает. Его выстрелы становятся все точнее, глаз – все наметанней, он уже сбивает демона влёт, со ста ярдов безошибочно попадая в жизненный центр между глаз. В его заплечном мешке – порядочный запас коробок с патронами, но ведь и дебри безграничны…

Пес, воплощенное безумие на четырех ногах, может быть спокоен, как утопленник, пока с ветвей не прыгает крылатый враг; и тогда его мирная, почти человеческая улыбка превращается в клацающий зубами автомат для разрывания плоти на куски. Коварная зверюга научилась вцепляться в самые незащищенные части тела моих собратьев – перепонки крыльев, мягкий живот, пах и хвост. Я своими глазами видел, как эта псина напрочь отгрызла детородный орган у напавшего на нее демона, потом проскользнула у него между лап и напоследок в клочки изодрала крылья. Вуд обладает каким-то сверхъестественным чувством уверенности в себе, словно танцовщик, исполняющий свой коронный пируэт. Он читает Клэя, будто книгу, он понимает его с полужеста, с полувзгляда. Стоит ли говорить, что за друга он готов отдать жизнь, однако сдается мне, пес последует за Клэем и после смерти – этакий жилистый, покрытый шрамами ангел-хранитель цвета безлунной ночи, неотвязный, как больная совесть.

Охотник свистнул, углубляясь в осенний лес, и собака потрусила за ним, держась немного позади и слева. Засевшая среди голых ветвей шайка ворон с молчаливым осуждением наблюдала, как какой-то пушистый комочек с птичьим клювом торопливо улепетывал по волнуемому ветром морю рыжих листьев. С юга донесся чей-то предсмертный крик, а эти двое все шагали по ненасытным просторам Запределья, вооружившись вместо компаса выцветшей зеленой вуалью.

Вот содержимое заплечного мешка Клэя (в том виде, в каком оно было продиктовано мне Запредельем): один моток бечевки, четыре свечи, два коробка спичек, восемь коробок патронов (по дюжине в каждой), один нож и одна вилка, нитка с иголкой, мешочек с целебными травами, найденная на пожарище в Анамасобии книга (обложка и первые страницы обуглились дочерна, уничтожив название и имя автора), три пары носков, четыре смены белья и одеяло.

Дни были настоящим кошмаром: демоны появлялись отовсюду и в любой момент – сыпались с деревьев, набрасывались сзади, прыгая по земле на четырех конечностях и яростно хлопая крыльями… Клэй палил по ним из ружья, а когда не успевал выстрелить, хватался за каменный нож и сквозь шерсть, сквозь мышцы и ребра всаживал клинок прямо в сердце. Его одежда пропиталась кровью демонов, он научился чувствовать их по запаху. Их когти распороли его куртку, исчертили шрамами тело и лицо. Вступая в рукопашную схватку, он истошно вопил, словно и сам стал частью этого дикого мира.

Та сила, что подстегивала его интуицию, придавая выстрелам меткость, а удару – непроизвольное изящество, заключалась в страстном желании, в котором он не отдавал себе отчета и которому не знал имени. Именно оно заставляло его переносить все лишения и настойчиво требовало одного – выжить.

Притаившись под плакучей ивой, Клэй целился в белого олененка, пришедшего на водопой. И вдруг – треск веток, жертва удирает наутек, секундное замешательство – и откуда-то сверху на спину охотнику валится демон. Ружье выпало у Клэя из рук, в ноздри ударил тошнотворный запах тела и гнилого дыхания оседлавшего его существа, которое искало теперь, куда бы вонзить клыки. Рассудив, что негоже таскать нахлебника на своем горбу, охотник перебросил зверя через голову. Тот упал на крылья… Клэй тем временем вытащил нож, но удар длинного и тонкого хвоста пришелся прямо по запястью, а укол шипа ослабил хватку. Нож выпал у Клэя из рук и воткнулся в землю. На помощь пришел пес, вцепившийся зубами демону в хвост. Тварь завопила, изогнувшись в агонии, охотник же только этого и ждал. Подхватив оброненное лезвие, он одним взмахом отделил голову демона от тела.

С этого дня он обезглавливал каждого убитого демона, сколько бы времени на это ни потребовалось. При мысли об этом к горлу подступает тошнота, но я видел, как, завладев головой, он обламывал демонам рога и пронзал глазницы острием их же собственного оружия… «Даже эти грязные твари умеют бояться», – говорил он собаке, которая сидела в сторонке, сбитая с толку странным ритуалом.

***

Он узнал, что демоны не охотятся по ночам. Когда падали сумерки, он разжигал костер у ручья, подкладывал в огонь шесть-семь крупных булыжников и ждал, пока они не заалеют, словно угли. А перед сном охотник палкой выуживал их из пламени и закапывал под свое ложе – в неглубокую яму по форме тела. Тепло от раскаленных камней, поднимаясь, грело его на протяжении всей ночи.

Ужин обычно состоял из оленины, по-братски разделенной с Вудом, да плодов, которые удавалось собрать по пути. Впрочем, осень все глубже вгоняла природу в зимнюю спячку, и растительность с каждым днем становилась все скуднее.

Когда в бездонной черноте над головой зажигались звезды, охотник доставал из мешка безымянную книгу. Затем ложился у огня, бок о бок с собакой, и, напрягая зрение, шепотом читал вслух. Смысла в сюжете увесистого тома было мало. Речь в нем шла о природе души, текст изобиловал туманной символикой, а фразы закручивались так туго, что смысл из них улетучивался вовсе, словно жизнь из пронзенного клинком сердца демона.

Тем временем костер угасал, и охотник устраивал себе постель на горячих камнях. Лежа на спине (он твердо верил, что тыл дебрям показывать не стоит), он обозревал вселенную в поисках падучих звезд. Шорох ветвей и вопли летучих мышей, призрачные голоса птиц, похожие на визг женщины, которой подпалили волосы, рев хищников и предсмертные крики их жертв – вот колыбельная, что пело ему Запределье. Ветер овевал его лицо, звезда падала где-то за тысячу миль к северу, быть может в самом Земном Раю, – и вот он уже там, любуется заревом во сне.

Там были деревья столь необъятные в обхвате и необозримые в высоту, что превосходили размерами шпили, когда-то украшавшие небо Отличного Города. Выпирающие из земли корни этих гигантов были так огромны, что Клэй проходил под ними, не нагибаясь. У других деревьев, размером поменьше, кора была светлой и на ощупь напоминала человеческую кожу. Представители еще одной разновидности тянули свои ветви, будто руки, хватали мелких птах и запихивали их в свое деревянное чрево. Трепетали на ветру заросли синих деревьев – тонкие ленты без всякого твердого стержня, невесть каким образом державшиеся вертикально. Хуже всего было, когда сквозь эти дрожащие стебли пробегал ветер – в ушах потом долго звенел заливистый смех.

Лес буквально кишел стадами белых оленей, так что парочку можно было убить даже случайным выстрелом. Мясо этих животных оказалось вкусным и очень сытным, а печень, поджаренная с луком на медленном огне, на вкус не уступала самым изысканным деликатесам, какие доводилось пробовать Клэю.

Гадюки с головами сусликов, благоухающие корицей розовые пантеры, миниатюрные волки с длинными бивнями и чешуей вместо шерсти… Запределье было настоящим заповедником снов разума, что порождают чудовищ.

Клэй давно потерял счет убитым демонам, перевязанным ранам и съеденным оленьим печенкам. От очередного надругательства над телом очередного врага его отвлекла мелькнувшая перед глазами крохотная белая пушинка. Охотник поднял голову и посмотрел вверх, сквозь оголенные ветви. Шел снег.

– Зима, – сказал он Вуду и теперь только почувствовал, как заледенели пальцы и как холоден дующий в спину ветер. Изо рта вырвалось белое облачко пара, и Клэй подивился тому, что, увлекшись убийствами, так долго не замечал признаков окончания осени.

Леденящее дыхание зимы теперь ощущалось вдвойне – словно в отместку за прежнее невнимание. От пронизывающего ветра немели пальцы, и оставалось только надеяться, что не возникнет необходимости стрелять из ружья. Казалось, холод просачивается под кожу и кристаллизуется в суставах. Мозг, позевывая, погрузился в грезы о жарком очаге в домике на краю Вено.

Впрочем, зима принесла и робкую надежду на избавление от демонов. После первого снега прошло уже два дня, и за это время эти твари не показывались ни разу. Клэй начал подозревать, что они впадают в зимнюю спячку.

Сопровождаемый псом, Клэй набрал сухого хвороста и свалил его у входа в пещеру. Порылся, нашаривая спички, в мешке. Затем, прячась от ветра, повернулся к нему спиной, сложил ладони домиком и чиркнул серной головкой о бок коробка. Язычок пламени лизнул хворост – и прожорливость огня оказалась сильней всех происков зимы. Дым потянулся вверх, и охотник спрятал спички в мешок.

Соорудив из толстой ветки что-то вроде факела, он опустил конец в огонь и дождался, пока дерево как следует займется. Потом вытащил из башмака каменный нож и двинулся в глубь пещеры. В тесном мраке грота перспектива наткнуться на спящих демонов казалась не слишком заманчивой и заставляла Клэя вздрагивать и покрываться холодным потом.

Здесь было тепло. Охотник зычно крикнул в пустоту, чтобы по отзвуку оценить высоту свода. Звук расцвел и вскоре вернулся с известием о внушительных размерах. Голос охотника словно осветил нутро горы: как только эхо достигло его ушей, глаза обрели способность видеть в темноте. Совершенно пустой каменный зал с потолком выше человеческого роста. Продвигаясь дальше, шагов через двадцать Клэй заметил, что проход сужается, а свод нависает все ниже. Он обследовал шахту вплоть до того места, где та круто уходила вниз, и убедился, что пещера не занята зверьем. Тогда он вернулся и выглянул наружу. Там, в сером свете зимнего дня, сидел Вуд и, склонив голову набок, разглядывал поглотившую его друга дыру.

Затащив свой мешок внутрь и передвинув костер под своды пещеры, Клэй завернулся в одеяло и растянулся на жестком полу. Пес неохотно последовал за ним, беспокойно поскуливая и обнюхивая каждый дюйм. Чтобы как-то развеять сомнения Вуда, Клэй вытащил из мешка книгу и прочел несколько страниц вслух. Слова лились друг за другом, и вскоре, успокоившись, пес свернулся у ног хозяина.

Падал снег, ветер со свистом носился по лесу и хлестал гору по щекам склонов. Демоны спали, колючий холод не мог проникнуть в убежище в лоне холма. Кости охотника понемногу оттаивали. Теперь, когда не нужно было больше убивать, он не в состоянии был думать ни о чем, кроме уже совершённых убийств. В завываниях ветра ему слышался воинственный клич, с которым он, обнажив оружие, бросался на демонов.

– В кого я превратился? – спросил Клэй собаку, мирно дремавшую у его ног. Потом отложил книгу и отыскал среди пожитков зеленую вуаль. Он сжал ее в кулаке и понял, что из Запределья ему не вернуться.

Чтобы удовлетворить аппетиты костра, каждый день приходилось собирать по четыре-пять охапок хвороста. Порой, вместо того чтобы выдувать дым вон, ветер относил его обратно в пещеру, и тогда, чтобы глотнуть свежего воздуха, наружу приходилось выбегать Клэю с Вудом. Но, несмотря на все это, они заботились об очаге, как о любимом чаде. Если огонь гас, это становилось настоящей трагедией, ведь с каждым разом запас спичек неумолимо сокращался.

Одеяло и прочие пожитки перекочевали вглубь пещеры – туда, где она сужалась и обрывалась в неведомое. Из подземных глубин поднимался теплый воздух, так что Клэй иногда даже стягивал там рубаху и оставался в одних штанах. Тем временем снаружи было холодно зверски. Солнцу едва хватало сил, чтобы прорваться сквозь мороз и ветер только к полудню. Дни стали коротки, зато ночи, казалось, длились неделями.

Запас патронов стремительно иссякал, поэтому Клэй отыскал в лесу длинную толстую ветку и вырезал из нее лук. Концы он стянул оленьим сухожилием. Бесконечными и не богатыми на события ночами, при свете драгоценной свечи он упражнялся в искусстве выстругивания стрел. Чтобы уравновесить тяжелый костяной наконечник, к противоположному концу пришлось привязывать перья. Лук получился длинным и крепким, и по прошествии недели Клэй уже научился с ним обращаться. Правда, в отличие от ружья это оружие не способно было убивать наповал.

Вслед за сменой вооружения последовало и изменение рациона: вместо оленины – мясо кроликов, белок и какого-то медлительного, бесформенного пушистого шарика с длинным хоботком и грустными человеческими глазами. Клэй назвал этого неповоротливого зверька гиблом – в честь трактирщика из Анамасобии с плохим зрением. Мясо его было пресным и жирноватым, зато из шкурок получились отличные перчатки и теплые гетры.

Сквозь волнистые синие заросли они возвращались к пещере с восточного берега озера. Клэй был поглощен мыслями о безымянной книге. В ней говорилось, что душа есть неотъемлемая и неделимая сущность человека, которая определяет человеческую личность и в то же время несет в себе частичку Бога. Клэй думал об этом и представлял себе легкое семечко одуванчика на ветру, звонкий смех и вездесущего Бога, распыленного повсюду, словно капельки духов или кишечные газы… Однако вскоре мысль выскользнула у него через ухо и растаяла на ветру.

Залаял Вуд – тем отрывистым приглушенным лаем, которым обычно он предупреждал об опасности. Потянувшись к висевшему за спиной колчану из гибловой шкурки, Клэй обернулся на звук. На расстоянии двадцати ярдов, возле волнообразного ствола синего дерева, стоял зверь. Клэй замер с колотящимся сердцем.

Это была коричная пантера – одна из тех загадочных кошек цвета розовых бутонов, которых Клэю прежде доводилось видеть лишь мельком, да и то нечасто. Он лучше знал их по запаху – исчезая, эти животные оставляли за собой благоухающий шлейф, похожий на аромат кондитерских Отличного Города. В самую глухую зимнюю пору Клэй порой ощущал этот обезоруживающий запах, навевающий мысли о доме и уюте, а вовсе не о присутствии хищника. Пантера, которая сейчас припала перед ним к земле, была гораздо крупнее тех, что встречались ему прежде. Клэй поднял руку, отдавая Вуду молчаливый приказ оставаться на месте.

Вставив стрелу, он натянул тетиву. Он не знал, насколько эти кошки опасны для человека, но не раз натыкался на следы их охоты – благоухающие корицей растерзанные трупы оленей. Спустив тетиву, Клэй удовлетворенно улыбнулся, но улыбка сползла с его лица, когда он увидел, что стрела, ударившись о цель и не причинив ей никакого вреда, упала на снег. Пантера при этом даже не шелохнулась. Вторую стрелу, пущенную так же метко, как и первая, постигла та же участь.

– Может, она дохлая? – предположил Клэй.

Пес согласно залаял, и вместе они осторожно приблизились к зверю. Клэй закинул лук за спину и нагнулся за ножом. Вуд, первым добравшийся до пантеры, лизнул ее в морду. Подошедший за ним охотник постучал рукоятью ножа по кошачьему черепу: тверд, как мрамор.

– Окоченела, – констатировал он. – Добыча зимы.

Пантера была слишком тяжелой, чтобы целиком тащить ее в пещеру, так что Клэй заметил место и двинулся в обратный путь.

На следующий день он вернулся, разжег костер, оттаял тушу и аккуратно снял с нее шкуру. На это ушел почти целый день, но Клэй не торопился, зная, что наградой его терпению станет отличная шуба. По возвращении в пещеру он вычистил шкуру изнутри горячей золой. В результате после всех приготовлений его гардероб пополнился аппетитно пахнущим одеянием с капюшоном, отороченным клыками и украшенным острыми ушами и пустыми глазницами. Вот только пес несколько раз порывался наброситься на шкуру, словно сомневался, действительно ли она мертва, если ни один из них ее не убивал.

Олень ускакал. Значит, вся сегодняшняя добыча – обтянутый кожей скелет тощей белки. Клэй стоял посреди лесной чащи на закате солнца и слушал ветер. Он замечал, как постепенно уменьшается долгота дня, как неотвратимо падает температура, и ему казалось, что Запределье медленно движется к полному, неподвижному мраку, похожему на смерть… Но тут залаяла собака, Клэй очнулся и снова зашагал к пещере. Он понял вдруг, что на мгновение забыл, кто он такой.

***

В морозный полдень, когда солнце редким гостем показалось в небе, черный ящерный волк выскочил на поляну, где Клэй только что подстрелил кролика, и утащил добычу. Охотник завопил от такой несправедливости, а Вуд бросился за похитителем. Однако чешуйчатая шкура волка оказалась надежной броней против собачьих зубов и когтей. Противники катались по снегу черным клубком в облаке белой пудры: один щелкал зубами и злобно рычал, другой шипел и плевался.

Наконец волку, с его змеиной стремительностью и холодным коварством, удалось всадить короткий острый бивень Вуду в грудь. Пес рухнул на снег в ту самую минуту, когда Клэй пустил стрелу в переливчатый бок мародера, и тому пришлось с визгом убраться в кусты. Охотник выхватил товарища из расплывающейся под ним лужи крови. Около мили он брел по сугробам с собакой на руках. Когда они добрались до пещеры, Вуд был без сознания, и Клэй стал опасаться, что бивни волка могли быть пропитаны ядом.

Он обмыл рану настоем целебных трав, подбросил дров в костер и уложил собаку на свое одеяло, поближе к огню. Поздно ночью раненого пса стало трясти в лихорадке, и Клэй испугался, что конец уже близок. Скинув шубу, он накрыл ею пса. А потом долго еще сидел, гладил Вуда по голове и умолял его не умирать.

Кризис миновал, но Вуд был еще очень слаб: целыми днями он пластом лежал на одеяле у огня, уставившись в пространство. Как ни тяжело было Клэю оставлять друга одного, но им нужно было что-то есть. Как выяснилось, без Вуда процесс охоты лишился важнейшей составляющей, и в одиночку у Клэя дело не ладилось. Раздосадованный, он то и дело промахивался и громко бранился, распугивая и без того редкую дичь, а к вечеру стыдливо возвращался в пещеру с каким-нибудь жалким гиблом или парой ворон.

После этого, несмотря на усталость, приходилось тащиться за хворостом и готовить скудный ужин. Порезав мясо на малюсенькие кусочки, охотник по одному скармливал их псу, не забывая вливать ему в глотку немного воды. Когда у Клэя выдавалась свободная минутка, чтобы заняться собой, обычно было так поздно, что аппетит уже пропадал.

Вуду становилось легче, когда охотник читал. Однажды вечером, когда они добрались до той главы, где доказывалось, что мысли ничуть не менее материальны, чем булыжники, пес вдруг зашевелился и даже смог сесть – правда, ненадолго.

Дремучие заросли гигантских узловатых деревьев были так густы, что охотнику пришлось боком протискиваться между корявыми стволами. В глубине этого природного шатра, смыкавшегося над головой подобно куполу Министерства юстиции в Отличном городе, обнаружилась обширная забытая ветром прогалина. Ветви деревьев сплетались над ней на высоте сорока футов, стволы смыкались вокруг, словно стены. Земля здесь была лишь чуть-чуть присыпана снегом, тогда как снаружи лежали трехфутовые сугробы. Утреннее солнце тоже проникало сюда с трудом, но в тусклых сумерках все же можно было разглядеть свисающие со сводчатых сучьев странные бурые свертки – их были здесь сотни, каждый словно плод высотою в человеческий рост. Когда глаза привыкли к полутьме, у Клэя поползли по спине мурашки, а лоб покрылся испариной. Это были демоны. Они спали, повиснув вниз головой на деревьях и завернувшись в крылья.

Медленно, стараясь не дышать, Клэй попятился и стал бесшумно пробираться назад между стволами. Выбравшись из гнездовья, он с кровожадной улыбкой занялся разведением костра. Собирая сухие сучья, он жалел лишь об одном: что с ним сейчас нет Вуда.

Часом позже в пятидесяти ярдах от зимовья демонов, на островке расчищенной от снега земли разгорелся небольшой костерок. Клэй сунул конец приготовленного факела в огонь и дождался, пока тот запылает. Глаза охотника горели, пульс зашкаливало от возбуждения. Повернувшись, он направился к древесному шатру. У сплетенной из стволов стены охотник остановился и поднес к ней пылающий факел. Но огонь не успел лизнуть дерево – рука Клэя замерла на полпути. Несколько долгих минут он как зачарованный смотрел на пламя. Потом со вздохом разжал пальцы и уронил догорающий факел в сугроб. В воздух взвилась тонкая струйка дыма, и охотник, отвернувшись, зашагал прочь.

Озеро замерзло, и в своих не слишком удачных походах за провиантом Клэй вдоль берега уходил все дальше от пещеры. Однажды на снегу он заметил следы, похожие на оленьи, – правда, оленей такого размера он еще не встречал. Предвкушение богатой добычи уводило его все дальше, вглубь неизведанных лесов.

После полудня с севера налетел сильный ветер. Сперва Клэй надеялся, что непогода пройдет стороной, и поскольку в мешке было по-прежнему пусто, упрямо шел вперед. Но вскоре солнце померкло, а метель бушевала все сильнее, и стало ясно, что придется возвращаться с пустыми руками.

На то чтобы добраться до озера ушло несколько часов. Чтобы сократить путь, Клэй решил пойти напрямик, по льду. Он дошел примерно до середины замерзшего водоема, когда снег повалил так густо, что ничего не было видно уже в двух шагах. Клэй ускорил шаг, хотя понятия не имел, где находится и далеко ли пещера. Окончательно потеряв направление, он шагал вперед машинально, будто лунатик. Вскоре снега намело столько, что стало трудно идти. В сердце охотника зашевелился страх: слишком ярким было воспоминание об окоченевшем трупе коричной пантеры, чья шкура сейчас прикрывала его спину. Уже давно стемнело, а он все тащился, как ему казалось, вперед, но на самом деле, возможно, кружил на месте.

Мысли сделались тяжелыми и рыхлыми, как тучи. Сны и воспоминания слились в одно и растворились в падающем снеге. Ветер уговаривал Клэя лечь и отдохнуть. «Ты устал, – твердил он, – а белая перина такая мягкая и теплая…» Сквозь завыванье вьюги охотнику почудился далекий собачий лай, и он не на шутку испугался: слуховые галлюцинации, как известно, первые предвестники смерти. «Надо идти», – говорил себе Клэй, но ветер был прав: он устал, а снег под ногами казался чистейшим белым одеялом, в которое так и хочется завернуться… Лук выпал из рук охотника, и тот рухнул на колени в глубокий сугроб.

Смерть пришла за ним с севера, кружащимся смерчем из снега и тьмы. Он видел ее сквозь закрытые веки, он слышал ее воркованье сквозь рев снежной бури. А когда она соткалась перед ним, коленопреклоненным, в памятник Запределью, Клэй со звоном разлепил обледеневшие ресницы, чтобы взглянуть на охотника, чьей добычей он стал.

Вуд прыгнул вперед, толкнул его в грудь, опрокинув на спину, и принялся вылизывать, шершавым языком соскребая со щек ледышки беспамятства. Охотник нащупал лук и нашел в себе силы подняться. Свистнув еле слышно, он прошептал: «Ко мне, Вуд…», но собака уже бежала вперед, указывая дорогу к дому, к безопасности. Чем скорее они шли, тем быстрее тепло разливалось по телу, восстанавливая кровообращение в онемевших конечностях. Мучительное покалывание в пальцах рук и ног было добрым знаком.

Как только они двинулись в путь, ветер словно бы ослабел, а буран превратился в невинный снегопад. Немного погодя взошла луна и осветила им путь. Вуд остановился ненадолго, чтобы дать хозяину передохнуть. Лес укутался той особенной тишиной, что всегда наступает после бури. Деревья в белоснежных нарядах словно боялись пошевелиться, свеженанесенные сугробы застыли в форме океанских волн.

Друзья уже собрались было продолжить путь, когда справа, среди деревьев, Клэю почудилось какое-то движение. Тень была огромной и смутной, и только по лунному блику на белых рогах можно было узнать ее обладателя. «Неужели тот самый?» – подумал Клэй, скидывая перчатки и вынимая стрелу.

Чувствительность в пальцах еще не восстановилась, но Клэй уже настолько сроднился с луком, что сумел вставить стрелу. Вуд, заметив это, тут же припал к земле. Натянуть тетиву оказалось делом нелегким, рука охотника дрожала от напряжения. Зверь в зарослях потянул носом воздух. По соткавшемуся из сумрака облачку пара Клэй прикинул расстояние до груди оленя, прицелился и спустил тетиву. Низкий долгий вопль разорвал тишину ночи.

Вуд пулей ринулся вперед и пустился петлять между деревьев, чтобы выгнать зверя на открытое место. Огромный олень выскочил на поляну в тот самый миг, когда охотник натянул тетиву вновь. Олень, готовясь отпрыгнуть влево, на мгновение замер, Клэй увидел свою стрелу, застрявшую в мощной шее, и прицелился ниже. На этот раз он угодил точно в цель, между лопаткой и ребрами. Животное тяжело рухнуло наземь, подняв в воздух фонтан снежной пыли. Дергаясь и отчаянно молотя задними ногами, оно жалобно кричало странным, почти человеческим голосом.

Клэй уже сжимал в руке каменный нож. Как только олень перестал биться в агонии, он подобрался к нему сзади. Копыта зверя дрогнули еще раз, после чего охотник молниеносным движением перерезал ему горло. Жизнь едва успела покинуть бездыханное тело, а Вуд уже жадно лизал окровавленный снег.

Величиной олень был с рослую лошадь, в ветвистых рогах с каждой стороны было по десять отростков. Туша была слишком тяжелой, чтобы волочь ее в пещеру, но и здесь оставлять ее было нельзя – за ночь волки расправились бы с ней подчистую. Оставалось одно: взять с собой то, что можно унести. Кто знает, придется ли им до наступления весны еще раз полакомиться олениной? Отрезав с боков два увесистых ломтя мяса (им с Вудом этого должно было хватить на неделю), Клэй поплелся к пещере.

Последние силы ушли на то, чтобы развести костер. Клэй сразу бросил в огонь весь запас хвороста, чтобы не пришлось вставать ночью. В одежде, не сняв ни шубы, ни перчаток, он завернулся в одеяло и уснул в глубине пещеры, возле шахты.

Спал он крепко, без сновидений и проспал, кажется, целые сутки. Один раз пробудился от собственного крика – и тут же снова уснул.

Клэй очнулся поздним утром, вот только неизвестно на который день. Все мышцы немилосердно ныли, но зато его ждал приятный сюрприз: все пальцы и на ногах, и на руках благополучно избегли обморожения. Вуд тоже проснулся, и Клэй заключил подошедшего пса в объятия.

– Хочешь оленины? – спросил он и рассмеялся от мысли, что снова, в который раз, обставил Запределье.

Мимо остывающих углей он подошел к устью пещеры и выглянул наружу. Низкое небо обещало новый снегопад. Клэй опустился на колени и стал рыться в покрытом ледяной коркой сугробе, где вчера он впопыхах закопал мясо. Следов не было, значит, мародеры здесь не побывали. Вот уже показалась мерзлая земля, а мяса все не было. Клэй решил, что перепутал место. Он начал рыть в другом месте, в паре футов от предыдущего. И снова ничего. Взбешенный, он с удвоенным рвением принялся обшаривать дюйм за дюймом. Через час площадка перед пещерой была перерыта полностью. На протяжении всех раскопок Клэю не встретилось ни капельки крови, ни шерстинки из шкуры, покрывавшей каждый кусок с одной стороны.

Он грязно выругался. Пес вышел из пещеры и уселся, отвернувшись в сторону и бросая на хозяина косые взгляды.

– Разве мы не завалили вчера здоровенного оленя? – спросил Клэй.

Пес не шелохнулся.

Охотник мысленно прокрутил в голове сцену на лунной поляне: тень огромного зверя, его дыхание, превратившееся в пар, совершенная меткость выстрелов, последний вздох оленя, когда он перерезал ему горло… Сунув руку в башмак, он извлек оттуда каменный нож и осмотрел его в поисках хоть каких-нибудь следов вчерашней охоты. Лезвие было девственно чистым.

По лесу разнесся треск веток, ломавшихся под тяжестью свежего снега, и этот звук был слишком похож на смех… Смех Запределья.

Вуд полностью оправился от своих ран, только рваный шрам остался на груди. Дни проходили с летаргической монотонностью. У Клэя было всего три занятия: собирать хворост, охотиться и, наконец, часами сидеть у входа в пещеру и пялиться на абсолютно белый мир. Разыгравшееся воображение было куда богаче, чем запасы пищи. Рацион теперь состоял из голода, изредка перемежавшегося тощими кроличьими ляжками, снежным супом да тушеным гиблом, который, развариваясь, превращался в омерзительную жирную кашу. В основном же приходилось глодать коренья или, если повезет, ворон. Кроме просмотра галлюцинаций и сидения на голодной диете, друзья коротали время за чтением безымянной книги о душе. Клэй давно уже безнадежно потерял нить размышления автора, но упрямо продолжал читать, ибо другой замены человеческому общению не было и не предвиделось. Каждый вечер Вуд брал толстенный фолиант в зубы и приносил его охотнику. Пес понемногу пристрастился к тихому журчанию слов и уже не мог уснуть без этой колыбельной.

Иногда, когда пес засыпал, Клэй доставал из мешка зеленую вуаль, скатывал в тугой комок и держал перед собой на ладони. Увлекшись созерцанием замызганного клочка материи, он порой даже забывал про обязанности кострового. Эти вспышки угасших чувств и утраченных воспоминаний были крошечными островками в безбрежном море бессолнечной скуки, имя которой «зима». Распорядок дня да житейские ритуалы – только это и помогало выжить. Человек и пес придерживались их с такой стоической решимостью, словно и думать забыли о весне.

Клэй открыл глаза и взглянул на вход в пещеру, чтобы узнать утреннюю сводку погоды, однако увидел лишь мутный голубой свет – большая часть пещеры была погружена в глубокий сумрак. За ночь на месте входного отверстия выросла стена льда, отгородив их от внешнего мира. Казалось невозможным, чтобы столько снега нападало за каких-то шесть часов. Костер погас, и стены пещеры уже начали покрываться инеем. Вооружившись ножом, Клэй взялся крошить ледяную преграду в надежде, что это всего лишь тонкая корка, за которой обнаружится мягкий, рыхлый снег.

После часа бесплодных усилий стало ясно, что нож тут не годится. Единственное, чем Клэй мог похвастаться в результате, – выемка в толще льда размером с кулак. По-видимому, ночью температура упала ниже всех мыслимых пределов. Клэй приложил ухо к ледяному барьеру: где-то очень далеко, словно в другом мире, завывая, ярилась вьюга.

– Похоронены заживо, – сообщил он Вуду, засовывая нож обратно в башмак. Пес встревожено повел единственным ухом и подошел к хозяину.

В принципе, можно было разжечь костер и растопить гладкую голубую стену, но если лед не растает достаточно быстро, они с собакой задохнутся от дыма. Был и другой вариант: дождаться, когда буран кончится и преграду растопит солнце. Но это могло занять несколько дней, а из еды у них – пара кусочков вареного кролика да горсть гнилого дикого картофеля…

Отыскав свой мешок, Клэй достал оттуда свечу и зажег. Сияние пламени разогнало темноту по углам и немного скрасило мрачное положение вещей. Клэй накапал на пол лужицу воска и закрепил в ней свечу. Потом, скрестив ноги, сел возле каменной стены и попытался сосредоточиться. Вуд тем временем беспокойно топтался у входа в пещеру и обиженно рычал на лед.

Одно Клэй знал наверняка: дожидаться окончания бури у него нет ни малейшего желания. Не факт, что солнце освободит их раньше, чем они подохнут от голода. Потом Клэй представил, каким томительным будет ожидание, и понял, что может сорваться и пустить себе в голову пулю. Мысли о ружье причудливым образом трансформировались в идею опорожнить оставшиеся патроны, а из пороха сделать бомбу и взорвать ледяную преграду с ее помощью. Впрочем, патронов осталось не больше дюжины, да и красочное видение оторванной взрывом руки не заставило себя ждать. Из надежного убежища пещера превратилась в тюрьму, которой вскорости предстояло стать братской могилой…

Клэй раздраженно рявкнул Вуду, чтобы тот прекратил топтаться на месте. В ответ пес поднял лапу и с достоинством помочился на лед.

– Отличная работа, – проворчал Клэй, и Вуд возобновил свои шатания.

Свеча хоть и испускала свет, но тепла не давала. Одетый в штаны и фланелевую рубаху, Клэй двинулся к шахте, чтобы хоть немного согреться. Теперь, когда привычный выход был закрыт, он начал серьезнее задумываться о темной дыре, что вела в глубь горы. Шахта, хоть и узкая, все же имела ширину достаточную, чтобы туда мог протиснуться человек. Клэй наклонился к тоннелю, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте, однако не преуспел в этом. Сейчас его интересовало одно: соединяется этот проход с отверстием на противоположном склоне или же ведет к самому центру земли?

Решающим доводом стала книга, которую притащил Вуд и бросил у его ног. Видно, потеряв надежду, пес улегся на пол и приготовился к долгому ожиданию.

– Нет уж, спасибо, – возразил Клэй. – Уж лучше шахта.

Вытащив из мешка коробок спичек и запасную свечу, он положил их в карман, а затем оторвал зажженную свечу от пола. Прежде чем на четвереньках отправиться в темноту, Клэй оглянулся и строго-настрого наказал Вуду оставаться на месте. Набрав полную грудь воздуха, словно перед прыжком в воду, он стал медленно продвигаться вперед, навстречу теплому ветру, колыхавшему огонек свечи.

Пять футов в глубь туннеля – и тот сузился еще больше. Чтобы двигаться дальше, пришлось лечь на живот. Шахта полого спускалась вниз, и из того немногого, что удавалось разглядеть впереди, конца этому спуску не предвиделось. Клэй прикинул мысленно, что если тоннель не расширится и негде будет развернуться, ползти по этому склону задом наперед будет тяжеловато, но решил продвинуться еще на пару ярдов. По-змеиному извиваясь, он продолжал ползти между сомкнувшимися стенами шахты.

Только остановившись передохнуть, Клэй осознал, как в шахте тепло. Сейчас бы лечь и поспать… Не об этом ли шептала ему вьюга той ночью, когда он заблудился?

Прежде чем двинуться дальше, Клэй услышал впереди какой-то звук – то ли вода капала, то ли осыпались мелкие камушки. Внезапно позади с громким гавканьем объявился Вуд. Сильный порыв встречного ветра задул свечу, и все погрузилось во мрак. Пес стал в панике подползать ближе к хозяину, не замечая, что царапает его ноги.

– Эй-эй, потише! – крикнул Вуду Клэй, рванулся вперед, подальше от сумасшедшей собаки, и тотчас почувствовал, что куда-то проваливается. Испугавшись падения с огромной высоты, охотник вскрикнул, но крик тут же оборвался, когда, пролетев футов пять, он ударился об острые камни. Клэй упал на бок и так расшиб локоть, что от боли перехватило дыхание. Следом сверху свалился Вуд и тут же отпрыгнул в сторону – целый и невредимый. Охотник тем временем с воем катался по камням.

Тьма была кромешная, но, несмотря на боль, Клэй сумел заметить, что цоканье собачьих когтей по камням отдается эхом, – следовательно, они оказались в просторной пещере. Перекатившись в сидячее положение, Клэй вытащил из кармана коробок. Чиркнув спичкой, он зажег свечу, которую, несмотря на все злоключения, чудом не выпустил из рук. Тусклый огонек подтвердил его догадку: это была еще одна пещера, больше той, что наверху, а в дальнем ее конце – туннель такой высоты, что можно пройти, не нагибаясь. Теплый ветер, обогревавший их горное жилище, струился из того самого коридора, что вел в глубину холма. Клэй осторожно двинулся вперед со свечой в вытянутой руке и Вудом в арьергарде.

Туннель изгибался широкой дугой, и стоило завернуть за угол, как порыв ветра снова погасил огонь. Клэй ругнулся, но тут же заметил где-то впереди другой источник света. Спотыкаясь и придерживаясь за стену, он прошел коридор до конца и очутился в небольшом помещении, залитом желто-зеленым светом.

Поначалу Клэй решил, что это солнечные лучи падают сквозь отверстие в потолке. Однако сияние исходило не сверху, а снизу – от подземного озера, испускавшего собственный свет. Стены пещеры, казалось, рябились в зыбком свечении воды. В этом волнистом свете все окружающее выглядело весьма фантастично, а приглядевшись, Клэй увидел, что стены к тому же украшены рисунками. Намалеванные углем и густой красной краской изображения мужчин и женщин, животных и странных существ с рыбьими головами наполняли пещеру. То здесь, то там на стенах виднелись красные отпечатки чьих-то ладоней.

– Ну, что скажешь? – спросил Клэй у Вуда и обернулся взглянуть, куда подевался пес. В ответ на призывный свист собачий лай послышался откуда-то справа. Завернув за невысокую каменную стену, Клэй попал в новую небольшую пещеру. Свечение воды сюда не проникало, так что пришлось пожертвовать еще одной спичкой и зажечь свечу.

Вспыхнувшее пламя отразилось в собачьих зрачках. Вуд сидел среди истлевших человеческих останков. Шесть или семь скелетов, засохшие лепестки цветов и глиняные черепки вперемешку с костями. Один из скелетов, судя по размерам черепа и грудной клетки, принадлежал ребенку. У другого было странное анатомическое уродство – рыбий хвост на конце прекрасно сохранившегося позвоночника.

Чуть в отдалении от остальных лежали останки, явно принадлежавшие женщине. Длинные черные волосы не тронула жестокая рука времени. Роскошные локоны спускались на четыре с лишним фута от черепа, все еще покрытого клочьями увядшей плоти. Шею скелета обвивало ожерелье из белых раковин с маленьким мешочком на конце. В этой пещере стены были украшены спиральными орнаментами из трав, лиан и цветов.

Застыв в благоговейном молчании, Клэй гадал, как давно эти кости лежат здесь, в этом склепе, никем не потревоженные. Какой она была, их жизнь, спрашивал он себя и чувствовал, как ветер столетий колышет волосы, превращая века в прах. Потом его задумчивость сменилась суеверным ужасом и желанием скорее выбраться наверх, к свету дня.

– Идем-ка отсюда, – сказал он Вуду, заметив в глубине погребальной камеры новый тоннель. Ласкавший кожу поток теплого воздуха шел именно оттуда. Прежде чем уйти, Клэй нагнулся, чтобы подобрать ожерелье. Пытаясь стащить со скелета бусы, он случайно коснулся черных волос, и его накрыла волна такого отвращения, что он невольно отшатнулся в сторону. От резкого движения хрупкие позвонки рассыпались, нижняя челюсть отвалилась и стукнулась об пол. В хрусте ломких ребер Клэю почудился мучительный вздох. Зажав трофей в левой руке, а свечу в правой, он сломя голову бросился в очередную подземную галерею.

Вуд ухватил Клэя за штанину в тот самый миг, когда тот едва не шагнул в дыру в форме почти правильного круга, притаившуюся посреди темной тропинки. Носки его башмаков уже заглянули за край пропасти, а порыв теплого ветра из далеких глубин приподнял волосы. Клэй отшатнулся. Свеча чудом не погасла. Это и был тот источник тропического тепла, который согревал их пещеру в самые лютые морозы.

И человек, и пес с легкостью перепрыгнули через колодец в каменном полу. Коридор зазмеился дальше, петляя, кружа и постепенно расширяясь, пока не раскрылся в зал с высоким и широким отверстием, за которым брезжил дневной свет. Стоя в глубине пещеры, можно было вообразить себя зрителем, который с театральной галерки смотрит спектакль в исполнении вьюги.

Эту ночь они провели в тоннеле, возле теплого колодца. Проснувшись утром, Клэй почувствовал, что зверски голоден, и не без оснований подозревал, что и пес тоже. Они выбрались из тоннеля и, войдя в пещеру, выходившую на другую сторону холма, увидели солнце, встающее над широкой равниной. Эта пустошь, протянувшаяся к северу, сколько хватало глаз, подсказала Клэю путь, по которому можно будет двинуться, когда придет весна.

На равнине не было деревьев – значит, демонов можно было не опасаться. А без этой угрозы у них будет возможность спокойно идти на север без необходимости постоянно бороться за жизнь. Клэй решил, что как только дни станут длиннее, они сразу тронутся в путь, не дожидаясь, пока демоны проснутся от спячки. Патронов оставалось слишком мало, чтобы выстоять против этих тварей целое лето, к тому же он чувствовал, что где-то в лабиринтах холодной темной зимы растерял волю к битвам.

Два часа спустя, после путешествия вокруг горы по пояс в снегу и по такому крутому склону, что порой приходилось хвататься за деревья, чтобы удержать равновесие, они оказались перед входом в знакомую пещеру. К счастью, в лучах яркого солнца было довольно тепла, чтобы выдержать нелегкий путь без шубы и перчаток. Затем настал черед адского труда по откапыванию входа в пещеру под аккомпанемент урчания пустых желудков. Через каждые пять минут Клэю приходилось останавливаться и отогревать замерзшие пальцы, но в конце концов им удалось расчистить проход настолько, что солнце теперь светило прямо на закупоривший пещеру лед.

После этого компаньоны занялись сбором веток, сломавшихся под тяжестью льда и упавших на землю. Из них максимально близко к пещере и был разложен небольшой костерок. Дожидаясь, пока огонь сделает свое дело, Клэй грел над ним руки, а когда попытался проделать тот же фокус с ногами, как водится, подпалил один башмак.

Через некоторое время последние дюймы остекленевшего снега разлетелись от увесистого пинка. Вновь очутившись в своей пещере, Клэй почувствовал, как душа его наполняется миром и покоем. На пару с Вудом они жадно проглотили припасенные куски крольчатины, после чего Клэй вплотную занялся подгнившей картофелиной. Костер был передислоцирован внутрь пещеры, и друзья ненадолго прилегли возле огня, чтобы отдохнуть перед охотой. Клэй не собирался читать, но Вуд настаивал, и тот, устало ворча, взялся за книгу.

В лес вернулись стада белых оленей. Снег местами подтаял, обнажив мерзлую землю. Стаи воронов вновь восседали на верхушках деревьев, а неподалеку от пещеры поселилась сова, которая своим уханьем не давала никому покоя по ночам.

Во время одной из охотничьих экспедиций к восточному озеру Клэй услышал, как трещит лед, отдаваясь в воздухе долгим, дрожащим эхом. Звук этот был словно сигнальный выстрел: скоро им с Вудом предстояло отправиться в путешествие по равнине. И хотя Клэй по-детски радовался яркому солнцу, с каждым днем оттеснявшему ночь на пару минут, его тревожила мысль о демонах, которые после многомесячной голодовки должны были вот-вот выйти на охоту. Тяжело ступая по подтаявшей земле, с оленем за плечами, Клэй принялся строить планы.

В путешествии по открытой местности его смущали два обстоятельства. Во-первых, запас спичек основательно истощился. Последний коробок был заполнен всего на четверть – по самым оптимистичным прогнозам этого хватит недели на две, не больше. Второй проблемой было укрытие: в степи не будет ни пещер, ни деревьев, вообще никакого пристанища для защиты от стихий.

В приключенческих романах золотого детства Клэй читал о способах добывания огня без помощи спичек – нужно было всего лишь потереть друг о друга сухие палочки или же высечь искры из камней. Оба эти способа сейчас казались ему куда более фантастичными, чем дерзкие подвиги книжных героев. Тем не менее не оставалось ничего другого, как освоить один из них. Что до убежища, то решено было запастись оленьими шкурами и из них соорудить что-то вроде палатки, которая в крайнем случае сможет защитить от дождя и ветра. Конструкция, разумеется, должна быть складной, чтобы ее можно было нести за плечами. С другой стороны, это несколько лишних фунтов к и без того нелегкой поклаже… И тут его осенило: а Вуд-то на что!

За зиму Клэй так поднаторел в стрельбе из лука, что теперь мог завалить оленя одним выстрелом. Не теряя времени даром, он освежевывал зверя прямо на месте и таким образом мог добыть две-три шкуры за день. По вечерам они с Вудом объедались печенкой и бифштексами из оленины, восстанавливая растраченные за зиму силы. Ритуал послеобеденного чтения был забыт: по вечерам Клэй теперь осваивал скорняжное мастерство, занимаясь выделкой и раскроем оленьих шкур. Их, по его расчетам, нужно было, как минимум, пятнадцать – чтобы палатка получилась достаточно вместительной для двоих.

Он быстро свыкся с новым занятием и даже вошел во вкус – по крайней мере, теперь у него была цель. Работа поглощала охотника целиком, и он больше не сидел с мрачным видом и вуалью в руках, уставясь в прошлое. Когда палатка была уже почти готова, Клэй спохватился, что совсем забыл про альтернативное добывание огня. И поскольку идея насчет трения кусочков дерева казалось совсем уже бредовой, решил освоить искусство громыхания камнями.

Однажды утром они с Вудом отправились вдоль берега ручья, огибавшего подножие холма, на поиски подходящих булыжников. Время от времени Клэй останавливался, подбирал пару камней, с силой ударял друг о друга и смотрел, что получится. К полудню результаты были таковы: расколотых камней – тридцать, отбитых пальцев – десять, добытых искр – ноль. Вуд, которому это бесполезное, на его взгляд, занятие довольно быстро надоело, погнался за гиблом и скрылся в шемелевой чаще.

Клэй злился на себя и на того идиота, что придумал этот дурацкий способ. Однако настойчивость выручала его и не в таких ситуациях, а потому он не бросал своей затеи. Нагнувшись к ручью, он поднял с земли большой черный булыжник в форме сердца и стал подыскивать ему пару, когда услышал странный шум. Звук был знакомый, хотя и почти забытый. Клэй замер, прислушиваясь: ничего – кроме скрипа ветвей на ветру да журчания воды.

Пожав плечами, он наклонился за другим камнем и тут же снова услышал донесшийся из леса звук чьих-то рыданий. Клэй привык к причудливым шумам дебрей, но сейчас по коже у него побежали мурашки. Напряженно вслушиваясь, он убедился, что это действительно женский плач. Клэй выпрямился и кликнул Вуда. Звук его голоса вспугнул плачущего, и долгое время Клэй стоял, не шелохнувшись, весь обратившись в слух.

– Эй! – крикнул он наконец. Ответом ему был лишь шум ветра. – Кто здесь? – позвал он еще громче, и тут из чащи выскочил Вуд. Лишь только узнав знакомый силуэт пса, Клэй понял, как сильно перепугался. Он подождал еще немного, но так ничего и не услышал и решил в конце концов, что то был птичий крик или шум бегущей по камням воды.

Чтобы окончательно выбросить это происшествие из головы, он как следует стукнул друг о друга булыжники, которые держал в руках. Меж камней проскочила искра и благополучно приземлилась ему на бороду. Секунду спустя под носом у охотника заклубилась тонкая струйка дыма, а еще через миг он вновь стоял на коленях, опустив голову в ледяной поток. Озорной пес не преминул этим воспользоваться и цапнул приятеля за задницу.

На обратном пути Клэй очнулся от своих мыслей, чтобы взглянуть, куда удрал Вуд. Вдалеке, среди деревьев, там, где ручей сворачивал к горе, стоял человек. Клэй зажмурился и пригляделся снова. Человек исчез. Сунув булыжники в карман, Клэй вытащил нож и побежал, стараясь не слишком шуметь. Фигура не могла принадлежать демону, поскольку никаких признаков хвоста или крыльев он не заметил. Это был именно человек – он неподвижно стоял, глядя вниз, на бегущую воду.

Добежав до места, Клэй обернулся кругом, вглядываясь в просветы между деревьями.

– Покажись! – крикнул он и замер, надеясь услышать треск сучьев или шорох прошлогодних листьев.

«Неужели медведь?» – подумалось ему. Инстинкт подсказывал, что пора уносить ноги. Так он и поступил: всю дорогу до пещеры Клэй бежал без оглядки, а Вуд мчался за ним по пятам.

Клэй настоял на том, чтобы разводить огонь с помощью камней, поэтому когда ужин был готов, на звездном небе давно взошла луна. Устраивая себе постель, охотник вдруг услышал резкий крик совы. Птица прилетала к пещере почти каждую ночь, но на этот раз от ее уханья у Клэя оборвалось сердце. Тревога человека передалась и псу: Вуд внимательно посмотрел на хозяина, а затем на вход в пещеру. Впервые за всю зиму охотник зарядил ружье. Он держал его на коленях, пока читал вслух, и даже спал в эту ночь, сидя с пальцем на взведенном курке.

В тот день, когда был добыта последняя шкура для палатки, Клэй, возвращаясь в пещеру, проходил мимо рощицы еще голых серых деревьев. Зимой он бывал здесь сотни раз, но лишь сейчас увидел нечто такое, чего не замечал раньше. Среди древесных стволов из земли торчал необычный предмет. Клэй подошел ближе. Это была шахтерская кирка, до середины рукояти вкопанная в землю. Сверху на ремешке болталась старая каска, до дыр изъеденная ржавчиной.

Клэй поднял головной убор, чтобы взглянуть, не оборудован ли он фонариком. А когда нашел то, что искал, понял, что наткнулся на могилу одного из участников той экспедиции в Запределье, что много лет назад выступила из Анамасобии. В записках Арлы Битон упоминалось, что, собираясь на поиски Земного Рая, шахтеры захватили с собой свои кирки и заступы.

Клэй наизусть помнил эту историю: их было шестнадцать, но вернулся только дед Арлы. Охотник не удержался от улыбки. Как нелепо было тащить это горняцкое снаряжение в Запределье! Словно они собирались добывать чудеса кирками… Дебри в отместку превратили их инструменты в надгробия.

И все же охотник ощутил к павшему шахтеру почти родственное чувство. Преклонив колени перед скромным памятником, он хотел что-нибудь сказать, но передумал. Помолчав минуту, он вновь закинул за спину свою ношу, свистнул Вуда и зашагал прочь.

На ровном пятачке мерзлой земли Клэй кончиком ножа набросал грубый эскиз приспособления для перевозки палатки. Это было что-то вроде салазок, только очень легких и с узкими полозьями, поскольку скользить им предстояло не по снегу, а по степной траве. Клэй решил, что для полозьев лучше всего подойдут ветки того плотоядного дерева, что питалось скворцами и воробьями, – они были длинными, прямыми и достаточно гибкими.

Однако чертить рисунки на земле – это одно, а рубить ветки с дерева, которое хочет тебя съесть, – совсем другое. Выбранный Клэем экземпляр был не настолько силен, чтобы поднять человека в воздух и запихнуть в пасть на верхушке ствола, но это не значит, что он не пытался. Орудуя ножом, Клэй слышал, как бурлят под корой дерева пищеварительные соки. Гибкие отростки на концах извивавшихся ветвей пребольно щипались, но хуже всего Клэю приходилось, когда его тянули за волосы и бороду. Пока он трудился, Вуд нервно прыгал вокруг дерева, облаивая чудовище, с которым схватился его друг. Иногда пес бросался в атаку и пытался покусать многорукого монстра, но всякий раз останавливался в нерешительности, не зная, во что вцепиться зубами.

Наконец после выматывающей борьбы необходимое количество веток лежало на земле, извиваясь, словно змеиный выводок, и источая зеленый сок.

– Вот же дьявольская штука, – проворчал Клэй, дожидаясь, пока из ветвей вытечет жизнь.

Когда дело дошло до сооружения салазок, оказалось, что выбор был сделан верно. Ветви хищного дерева были прочными и в то же время отлично гнулись, так что годились и для каркаса, и для полозьев. Ремнями из оленьей кожи Клэй накрепко связал детали санок, после чего свернул из длинного побега петлю – это была упряжь для Вуда. На эту работу ушел почти целый день, но Клэя даже радовала сложность поставленной задачи.

Когда он закончил, начинало вечереть. Довольный своим творением, Клэй решил еще разок проверить все узлы и детали. Не отрываясь от работы, он поднял голову, чтобы взглянуть, далеко ли до заката, и обмер. Прямо перед ним стояла одетая в меха женщина. Такая неожиданная встреча здесь, в глуши, сама по себе могла напугать кого угодно, но Клэй вздрогнул и осел на землю вовсе не от неожиданности. Женщина эта казалась выходцем из иного мира. Фигура ее была слегка прозрачной и колыхалась, словно в жарком мареве, хотя воздух был еще прохладен. Пустые глазницы зияли мраком подземных туннелей. И вся она была словно из другой эпохи, будто проекция волшебного фонаря: развевающиеся на призрачном ветру волосы, клочья ссохшейся плоти на скулах и лоб, туго обтянутый кожей.

– Что? – прошептал Клэй, дрожа всем телом.

Только когда призрак с мольбой протянул к нему руки, охотник понял, кто это. Нашарив на шее, под одеждой, ракушечное ожерелье, которое он не снимал с того дня, как нашел гробницу, Клэй вытащил его на свет. Медленно, будто во сне, женщина опустилась на колени и принялась скрести ногтями подтаявшую землю. Отовсюду послышались рыдания. Клэй вскочил на ноги и попятился. Привидение снова потянулось к нему, а потом опять к земле.

Клэю до сих пор не приходило в голову заглянуть в мешочек на ожерелье, на ощупь совершенно пустой, однако теперь он понял, что там хранилось что-то чрезвычайно важное. Трясущимися пальцами он развязал шнурок и опрокинул мешочек на ладонь. Оттуда выкатилось маленькое зеленое семя, размером с ноготь на мизинце и с заостренными кончиками. Клэй протянул его призраку, но тот уже исчез, оставив после себя лишь печальный отзвук.

Дрожа крупной дрожью, Клэй подобрал свой нож – тот по-прежнему лежал рядом с салазками. Затем встал на колени и вырыл в земле ямку, после чего с величайшей осторожностью опустил туда семя и присыпал землей, утрамбовав холодную почву ладонями. Закончив, он вскочил на ноги, подобрал перчатки и ружье, схватил сани за упряжь и, свистнув Вуда, поспешно направился к дому.

Когда они добрались до пещеры, Клэй, даже не сняв шубы, отправился прямиком к шахте и забросил ожерелье в глубь тоннеля. Прошел целый час, а он все сидел у стены и глядел в небо.

Солнце еще не взошло, когда Клэй провел инвентаризацию своих пожитков и аккуратно уложил их в заплечный мешок. В последние дни заметно потеплело, а потому розовая шуба вместе с перчатками и гетрами отправилась туда же. С радостью скинув зимние покровы, Клэй остался в рубашке, куртке и штанах – ну и, конечно же, в черной шляпе с индюшачьим пером на тулье. Лук и колчан он повесил на плечо, ружье взял в руки. Прежде чем покинуть пещеру, Клэй еще раз окинул ее взглядом: сердце защемило от какой-то нелогичной ностальгии.

Палатку к саням он приладил еще с вечера, так что теперь оставалось только засунуть в упряжь Вуда. Надо сказать, пес был от этой идеи не в восторге. Клэю потребовалось немало терпения и сноровки, а также пара кусков вчерашней оленины, чтобы уговорить своего компаньона поработать лошадью. Зато когда салазки легко, как по маслу, заскользили по земле, Клэй испытал настоящую гордость.

Они двинулись в обход горы, направляясь к противоположному склону, но не прошли и пятидесяти ярдов, как наткнулись на перегородившего дорогу демона. Тот лежал на земле ничком, без движения, со сложенными крыльями – не то спящий, не то мертвый. Охотник остановился и на всякий случай вскинул ружье: он привык считать демонов коварными тварями и ждал от них любого подвоха. Вуд в своей упряжи был просто вне себя. Броситься на врага он не мог, зато рычал вдвое громче обычного – то ли от досады, то ли угрожающе.

Медленно приближаясь к чудовищу, Клей не спускал его с прицела. Чуть дрогнуло кожистое крыло – и охотник в тот же миг выстрелил в основание черепа, но промахнулся и снес демону верхушку правого рога. Только теперь он понял, что крыло качнул ветер. Клэй подошел ближе и ногой перевернул труп на спину. Морда демона была так ужасна, что Клэй чуть не выстрелил снова – на этот раз от испуга. Глаза вылезли из орбит, словно готовые лопнуть, разбухший язык вывалился на мохнатую грудь. Клэй нагнулся и потрогал труп: он был еще теплым, похоже, демона убили каких-нибудь полчаса назад. Тут только охотник заметил ожерелье из белых раковин – туго стянув шею демона, оно словно бритва перерезало ему горло.

Оставшийся путь по горному склону друзья проделали без особых приключений и ближе к полудню вышли на равнину. Здесь, на просторе, они зашагали быстрее: позади был кишащий демонами лес, впереди – манящее будущее. С востока веял свежий ветер, а под ногами зеленели первые ростки травы, пробившейся сквозь грязь.

 

«Я тебя знаю»

Знаю, что не должен отвлекаться от невероятного путешествия Клэя, но в моем собственном мирке затворника произошло нечто столь чудесное, что изменило весь образ моего существования. Дожидаясь, когда чистая красота наполнит меня и унесет назад, в дебри, я запишу события последних дней, после которых чувствую себя так, словно надел новые очки – с более сильными и прозрачными стеклами.

Два дня назад, после бессонной ночи, когда я, как послушный раб, под диктовку наркотика описывал месяцы, проведенные Клэем в лесу, я вдруг почувствовал полное изнеможение. Жизнь демона длиннее человеческой, но, похоже, годы берут свое. Красота теперь злее ко мне, чем прежде. В молодости я мог ввести дозу, насладиться ее очарованием, а через пару часов летать как ни в чем не бывало. И так до тех пор, пока снова не захочется экзистенциальной легкости. Теперь же красота иссушает меня, смежает мне веки, наливает крылья свинцом и навевает мысли об обычае моих диких собратьев впадать в спячку. Единственное, чего она так и не смогла со мной сделать, – это поймать меня в сети привычки. Во всяком случае, мне так кажется.

Я поднялся из-за стола поздно утром. В голове все еще роились мысли о горной пещере, о ранах черного пса и об ошеломляюще пустых глазницах призрака… Несколько пачек сигарет (на этот раз старых, с развалин) только усугубили плачевность моего состояния. Вместо того чтобы отправиться спать, я решил прогуляться и подышать свежим воздухом, чтобы развеять кошмарные воспоминания.

Был ясный летний денек, и после холодных ландшафтов Запределья я до слез обрадовался солнцу. Городские развалины явились мне такими, какими нечасто теперь предстают – по-настоящему удивительными и куда более экзотичными, чем в те времена, когда город был цел. Я поднялся в воздух, чтобы устроиться на вершине одного из самых выдающихся коралловых завалов (в ходе моих архивных изысканий выяснилось, что когда-то здесь было Министерство юстиции). Я люблю сидеть там, где под правильным углом сомкнулись две плиты, образовав великолепный насест, с которого так удобно свешивать крылья… Уткнувшись локтями в колени и подперев кулаками щеки, я сонно озирал свои владения, застывшие в хаосе разрухи.

Я как раз думал о том, что надо бы слетать вечером в Латробию и на заднем дворе у слепого чучельника стащить свежих сигарет, когда в тишине зазвучал человеческий голос. Отдельных слов я не разобрал, но отчетливо услышал чей-то громкий шепот. Первой моей реакцией было раздражение. В моем нынешнем состоянии мне меньше всего хотелось играть в кошки-мышки с горсткой придурков-кладоискателей. Я мысленно их представил: жадные вооруженные идиоты, охочие до проржавевших чудес… Их было легче убить, чем напугать, но увы, моя не в меру развившаяся человечность не оставляла мне такого шанса.

Наверное, надо было слететь вниз, осторожно подкрасться, а потом вдруг выскочить и проучить незваных гостей, но остатки красоты настаивали, чтобы я сидел тихо и ждал, пока они пройдут мимо. Голоса становились все яснее. Я потянул носом воздух, и тот донес мне весть об одном человеке женского пола и двух или трех мужского. К счастью, мои опасения не оправдались: это была явно не армия мародеров. Похоже, к старости я становлюсь таким же параноиком, как отец… Время еле ползло, и с каждой минутой гнев во мне закипал все сильнее – пока кончик хвоста не задергался, а в голове не стали складываться самые кровожадные планы.

Наконец они показались из-за развалин Министерства безопасности и двинулись через площадь, в пятидесяти ярдах подо мной. Все мои планы тут же рухнули, а гнев моментально испарился. Их было трое. Трое детей. Первая мысль была – замереть, застыть словно истукан, чтобы не напугать их. Следом явилась вторая: куда смотрят родители?! Как можно позволять детям разгуливать по каким-то сомнительным развалинам, где к тому же обитает демон?

Они были не то чтобы слишком маленькие, но и не совсем взрослые – если, конечно, вам это что-нибудь говорит. Самым рослым был мальчишка с длинными каштановыми волосами и в красной рубахе. Свое оружие – длинную заостренную палку – он сжимал в руках с не меньшей решимостью, чем Клэй – драгоценное ружье. Однако, судя по его позе (голова втянута в плечи, взгляд затравленно бегает по сторонам), мальчик был не на шутку напуган. Впрочем, его страх я учуял уже давно – так же как и ужас его приятеля, мальчишки поменьше, в остроконечном колпачке. Возглавляла процессию девочка – по-видимому, средняя по возрасту в этой компании. Тоненькая, с длинными светлыми волосами, она бесстрашно шагала вперед, свободно размахивая руками. Едва ее увидев, я понял, что это не первая наша встреча.

Беспокойство мое росло. Одно дело – охотники за сокровищами, с ними можно особо не церемониться. По что мне делать с этой малышней? Уж лучше бы армия мародеров… Тут девчонка посмотрела вверх, и я понял, что меня заметили.

– Вот он! – воскликнула она, указывая на верши ну мусорной кучи, а точнее, на меня.

Ее товарищи тут же с воплями умчались прочь, и больше я их не видел. Девочка же не только осталась, но даже улыбнулась и помахала мне рукой. Я прикинулся каменной химерой на карнизе, но она все равно подошла ближе.

– Я тебя знаю, – прокричала она мне. – Помнишь, как ты вытащил меня из воды?

Так оно и было: это была та самая малышка из Вено, которую я спас несколько лет назад. Как говорится, инициатива наказуема. Понимая, что моя маскировка не слишком убедительна, я поднял лапу и махнул ей в ответ.

– Я тоже тебя помню, – сказал я.

Цепляясь за коралловые глыбы, она начала карабкаться вверх, и я, испугавшись, что она упадет и расшибется, поспешил крикнуть, что спущусь к ней сам. Это был первый человек, явившийся на развалины Отличного Города исключительно ради меня, и я решил не ударить в грязь лицом.

Стряхнув усталость, я степенно поднялся, втянул живот и расправил плечи. Можно было бы спуститься и пешком, но это смотрелось бы не так величественно, а потому я полностью расправил мощные крылья и с оглушительным хлопаньем взмыл в воздух. К сожалению, близорукость не позволила мне в полной мере насладиться произведенным эффектом, но, судя по улыбке, девочке представление понравилось.

Мое приземление сопровождалось совершенно ненужными, зато весьма эффектными взмахами крыльев. Над площадью взвилось целое облако коралловой пыли, светлые волосы девочки разметались по плечам. Признаюсь, я не ожидал, что в награду за мои старания она ткнет в меня пальчиком и рассмеется. Поначалу такая реакция болезненно задела мое самолюбие, но ее радостный смех был так заразителен, что я едва удержался от того, чтобы к ней не присоединиться.

– Ты находишь меня забавным? – спросил я.

– Это из-за очков, – объяснила она, прикрывая смеющийся рот ладошкой. – У нас, в Вено, в газете тебя рисуют свирепым чудовищем.

Я не сдержал улыбки.

– Но ты ведь не такой, правда? – осторожно спросила она.

– Ах, милое дитя, если б ты знала… – вздохнул я.

– А ты помнишь реку? – спросила она.

Я кивнул:

– Да, четыре года назад.

– Шесть, – поправила она. – Тогда мне только-только исполнилось семь.

– М-да, – промямлил я, не зная, что еще сказать.

– А мальчишки тебя испугались! Тот, что в шапочке – мой брат Кейн, а второй – его приятель Риммель. А я Эмилия. – Она протянула мне руку. Длинные тонкие пальцы, узкая ладонь – все это показалось мне слишком хрупким, так что вместо рукопожатия я кивнул головой и представился:

– Мисрикс.

– Я пришла сказать, что у нас, в Вено, не все тебя боятся. Многие читали книги Клэя и знают, как ты помог ему и всем нам. Хотя некоторые не верят Физиогномисту и думают, что ты дикий зверь. А в церкви говорят, будто ты – злой дух, – выпалила она скороговоркой, словно заученное наизусть стихотворение.

– В общем, все они в чем-то правы, – признал я.

– Но ты не злой, я знаю! Ты вытащил меня из реки… Ведь ты не съешь меня, правда? – Глаза у девчушки расширились, рука невольно потянулась к цепочке с каким-то медальоном.

– Ни в коем случае, – заверил я ее. – Ты моя гостья. Хочешь, я покажу тебе развалины?

– Хочу!

Я зашагал вниз по улице, она – следом за мной. Случилось то, о чем я мечтал столько лет! Наконец-то нашелся тот, кому я смогу рассказать о городе. За долгие годы одиночества я превратился в настоящего археолога: я выкапывал экспонаты из-под завалов, изучал жизнь и обычаи горожан, вчитывался в летописи в библиотеке, рылся в документах, сохранившихся в каждом из министерств… И вот теперь, когда появилась возможность блеснуть эрудицией, я молчал как рыба, смущенный юностью и наивностью своего единственного слушателя.

Сотню ярдов мы прошли в полном молчании, и я даже вспотел от волнения, когда она спросила:

– А можно потрогать твои крылья?

– Ну разумеется, – ответил я.

Она подошла совсем близко и, вытянув левую руку, провела пальцем вдоль перепонки крыла.

– Какие жесткие, – заметила она.

– Нежность – не моя стихия, – согласился я.

– Расскажи мне об этом месте, Мисрикс, – попросила Эмилия.

И я стал рассказывать. Несмотря на то что передо мной был совсем еще ребенок, я решил быть предельно честным.

– Все, что ты видишь вокруг, – начал я, – все эти разрушенные здания, коралловое крошево и лежащие повсюду останки людей и машин – все это складывается в единую историю. Грандиозную, великую историю. Эта история трагична и поучительна, но в то же время это история любви…

Я показал ей лабораторию Белоу с миниатюрным маяком, который по-прежнему наполнял комнату миражами певчих птиц. И единственную уцелевшую статую синего шахтера, которую когда-то привезли из Анамасобии. И те инженерные чудеса, в которых сохранился след былого величия Отличного города: электрический лифт, что когда-то взлетал на Верхний ярус, а теперь доползал лишь до четвертого этажа, и подземные ходы, и расколотую скорлупу Фальшивого рая… Разумеется, это было далеко не все. Эмилия оказалась идеальным слушателем – она перебивала меня, только когда возникал вопрос, не терпящий отлагательства. Я был безмерно благодарен ей за молчание, за сосредоточенность, за внимание… и просто за то, что она была рядом.

Двухчасовая экскурсия завершилась в моей комнате, где хранятся экспонаты Музея руин – моя собственная коллекция предметов, каждый из которых – неотъемлемая часть сущности Отличного города. Мы бродили вдоль стеллажей, и я показывал ей голову механического гладиатора, треснутые чашки для озноба и прочее в том же духе. Добравшись до последнего ряда, я снял с полки белую кожуру райского плода, который когда-то съел Клэй, и дал ей понюхать.

– Как будто прекрасный сад, а вокруг – лед… – задумчиво сказала она, когда я поднес кожуру к ее носу. Не знаю, почему, но, взглянув на нее, я чуть не разрыдался.

Из музея мы по коридору прошли в библиотеку, где я показал ей полки с книгами, мой письменный стол с пером и чернильницей и аккуратную стопку страниц – плоды ночного труда.

– О чем ты пишешь? – полюбопытствовала она.

– О Клэе, – ответил я. – Пытаюсь отыскать его с помощью слов.

– У нас, в Вено, те, кто верит Клэю, собрали деньги и послали в Запределье людей, чтобы тоже найти его.

– Напрасно. – Я покачан головой. – Будем надеяться на лучшее, но, боюсь, они найдут там лишь смерть.

– Они взяли с собой много ружей, – возразила Эмилия.

Я горько рассмеялся в ответ.

Девочку такая реакция, казалось, нисколько не смутила.

– Клэй стал для них героем, – сказала она.

– Будем надеяться на лучшее, – повторил я. Потом ее заинтересовала украшенная красными камнями и фальшивым золотом шкатулка, стоявшая на письменном столе. Так, безделушка, но когда я нашел ее под землей, недалеко от Фальшивого рая, она мне сразу понравилась.

– А это для чего? – спросила Эмилия.

Честный ответ был: «Просто так», и я уже собирался произнести его вслух, но в последний момент передумал. После нашей прогулки по городским развалинам она узнала о них практически все, и я решил, что если сохранится какой-то элемент таинственности, она может прийти сюда снова.

– В этой шкатулке хранится один страшный секрет, – соврал я, чтобы разжечь ее любопытство. – Не знаю, смогу ли я когда-нибудь открыть его хоть одной живой душе – ведь сначала нужно хорошенько узнать человека…

Я думал, она станет упрашивать меня поделиться с ней этой «страшной тайной», но я ошибся. Эмилия только серьезно кивнула.

– Как я тебя понимаю, – сказала она. – У меня дома тоже есть такая шкатулка.

– Послушай, неужели вам с братом позволяют бегать на развалины? – спросил я.

Эмилия отвела глаза, уставившись в проход между стеллажами, и пробормотала смущенно:

– Вообще-то нас отпустили в Латробию, повидать тетю. Это я подговорила мальчишек пойти со мной на развалины. Я сказала, что они будут трусы, если не пойдут.

И как вы сюда добрались?

Верхом. Мы взяли двух лошадей – мы с Кейном на одной, а Риммель на другой. Наверное, они уже ускакали в Вено и рассказали матушке, что мною позавтракал демон, – хихикнула она.

Идем быстрее, – спохватился я. – Мы еще успеем их нагнать!

Я отнес ее домой. Но я не могу пересказать деталей этого путешествия, ибо сейчас по просторам своей памяти я лечу не над степями Харакуна, а со скоростью мысли мчусь над равниной Запределья. Красота сжимает меня в объятиях, я же – с пустыми руками и в поисках Клэя. Там, внизу, дебри сбрасывают с себя зимние чары.

 

Охота на охотника

Расцвели полевые цветы, и трава полезла из земли так быстро, что в тишине ночи было слышно, как она растет. Изо дня в день – голубое небо, теплое солнце да легкий ветерок с севера. По вечерам сквозь клубящиеся на горизонте облака пробивались золотистые стрелы заката. Равнина казалась бескрайней, абсолютно ровной и голой. Древний ледник, отступая, разбросал по земле гладкие продолговатые валуны. Клэю они представлялись гигантскими караваями хлеба, они же с Вудом были словно муравьи, ползущие по обеденному столу. Если зимой неделями длились ночи, то теперь пришла пора бесконечных дней.

Путники не испытывали нехватки свежей воды – равнину испещряло множество ручейков. Ежедневно Клэй подстреливал из лука какую-нибудь мелкую дичь – кроликов, карликовых кабанчиков с пушистыми хвостами, вкуснейших рыжих ящериц, передвигавшихся на задних лапках, или высоких нелетающих птиц с великолепным изумрудным оперением. Из сваренных вкрутую яиц этого неуклюжего создания получался отличный завтрак. Их гнезда, маленькие холмики из земли и веток, было так легко обнаружить, что Клэй удивлялся, как этот вид до сих пор не вымер. Досадным сюрпризом для охотника стало то, что на равнине не водилось оленей. Впрочем, эта неприятность с лихвой окупалась отсутствием демонов.

Вуд покорно тащил за собой плетеную повозку, которая скользила по свежей траве, как лодка по волнам. В салазках лежали палатка, ружье и зимняя одежда. За спиной у охотника висел его собственный мешок, через левое плечо перекинут лук, а через правое – колчан со стрелами. От ежедневной нагрузки грудь и плечи у Вуда раздались вширь, а у Клэя на икрах наросли такие мускулы, что ему стали тесноваты штаны.

Его макушку неизменно украшала широкополая шляпа, но он имел обыкновение снимать ее на время полуденного привала – чтобы ветер обдувал голову. Благодаря этой привычке лицо охотника очень скоро покрылось бронзовым загаром.

Ночами было по-прежнему холодно, но он уже довел до совершенства умение добывать огонь из камней. В качестве топлива шли ветки узловатого кустарника, который выдергивался из земли одним движением. Он рос здесь повсюду и, к удивлению Клэя, с наступлением весны так и не покрылся ни листьями, ни цветами. Его ветки, напитанные густой пахучей смолой, горели медленно, распространяя вокруг аромат цветущего жасмина.

Теперь, когда ни лесная сень, полная кровожадных демонов, ни своды пещеры не заслоняли ночного неба, Клэй мог каждую ночь любоваться этим величественным зрелищем. Там, в вышине, было так много звезд – ярких, будто разбросанных рукой буйнопомешанного, крупинок. Лежа на спине и глядя перед собой, Клэй представлял, что разглядывает какой-то странный океан. Он уносился мыслями далеко-далеко, дальше Луны, и, словно беспечный ныряльщик, погружался в спиральные глубины Вселенной. Ее безграничность уже не страшила его, как раньше, – в первую ночь, проведенную на равнине. Вот он еще летит к созвездию Сиримона – змея, из лона которого, если верить мифам, родился мир, – а в следующий миг лучи солнца уже припекают щеки и зубы Вуда настойчиво терзают носок башмака, призывая к продолжению путешествия.

На второй день пятой недели пути Клэй решил, что они уже достаточно далеко оторвались от демонов. Целое утро ушло на то, чтобы втолковать Вуду, что сегодня выходной и им не нужно, как обычно, идти на север. Пес упрямо тянул охотника за ноги и лаял, а когда и это не помогало, отбегал на несколько ярдов вперед, оглядывался назад и рычал. Пришлось вытащить книгу, чтобы отвлечь пса от привычного распорядка дня.

После завтрака, состоявшего из яичницы и кабаньих бифштексов, Клэй проверил все узлы на повозке и перетряс содержимое вещмешка. Когда очередь дошла до коробки с патронами, Клэй вытащил один и задумчиво положил на ладонь. Из ружья он не стрелял уже больше месяца.

На берегу ручья он ножом обкромсал отросшие волосы и бороду, насвистывая легкомысленный мотивчик, запавший в память еще со времен бытности физиогномистом. Потом хорошенько вымылся, постирал белье и носки и разложил сушиться на солнышке. Где-то в середине этого увлекательнейшего занятия его и настигло непреодолимое желание выстрелить из ружья. До чего чудесно было бы, думал Клэй, услышать, как грохот выстрела разорвет молчание этой равнины.

После обеда он вытащил ружье из повозки. Но палить в воздух, только ради того, чтобы услышать звук выстрела, было бы расточительством. Клэй решил отыскать хотя бы кролика. Вуд тоже вдохновился этой идеей: при виде ружья он принялся скакать вокруг охотника как сумасшедший. Они вместе покинули стоянку и направились на запад, к груде валунов, которую издали можно было принять за уснувшего великана.

Как назло, ничего крупнее ящерицы им не попадалось. Клэй посматривал вверх в надежде подстрелить ворону или коршуна, но небосвод был девственно чист. Рассудив, что на равнине естественных укрытий не так много, Клэй направился к валунам: в их тени могла притаиться какая-нибудь дичь.

Когда до огромных булыжников оставалось каких-нибудь двадцать ярдов, Вуд с неистовым лаем бросился вперед и скрылся за камнями. Вскинув ружье, Клэй остановился, готовый пристрелить вспугнутого собакой зверя. Он прождал довольно долго, но из-за валунов так никто и не показался. Собачий лай сменился рычанием, и охотник, опустив ружье, сам кинулся на другую сторону гряды. Он испугался, что Вуд схватился со змеей: по дороге им попадались довольно крупные экземпляры – все как один необыкновенно яркого желтого цвета.

Однако это оказалась не змея – во всяком случае, не та змея, которую он представлял. Вуд застыл, приготовившись к нападению: шерсть на хребте вздыбилась, зубы оскалены – перед скелетом того, что когда-то было громадным чудовищем.

Один только череп его был размером с собаку и напоминал коровий, только куда более вытянутый. Раскрытую пасть заполняли ряды прекрасно сохранившихся и острых словно бритва зубов. Дыры глазниц были так велики, что сквозь них свободно проходила рука. На пятнадцать футов от черепа протянулся позвоночный столб с заостренными полукруглыми ребрами, концы которых, изгибаясь, упирались в землю. Длина ребер, так же как и толщина позвоночника, уменьшалась к хвосту, увенчанному трехфутовой костяной иглой.

Клэй обошел скелет кругом, слегка касаясь пальцами гладких, выбеленных солнцем костей, и убедился, что никаких конечностей у животного не наблюдается.

– Сиримон… – прошептал он. Мысль о том, что по равнине до сих пор может ползать парочка подобных тварей, не слишком радовала.

– Да ладно, это всего лишь старые кости, – сказал он Вуду. Пес немного успокоился, но живейшего интереса к скелету не утратил. Охотник вскинул приклад ружья на плечо, прицелился и спустил курок. Отзвук выстрела раскатился взрывом, на мгновение поглотив безмятежность равнины. Пуля пробила череп и, разбросав вокруг осколки костей, застряла в ребре на полпути к заостренному хвосту.

Клэй тут же пожалел об этой глупой выходке. Свистнув Вуда, он быстро зашагал прочь. Однако пройдя несколько ярдов, оба разом остановились. Пес притих. Охотник оглядел пустынное небо.

– А где, интересно, птицы? – сказал он. За все утро им не встретилось ни кролика, ни какого другого зверька. Клэй, прищурившись, огляделся вокруг: ни ящериц, ни муравьев, ни надоедливой мошкары – их постоянной спутницы с первого дня на равнине. Даже ветер, казалось, испарился. – И куда подевались эти проклятые мухи?!

– Пойдем-ка отсюда, – сказал Клэй собаке и принялся торопливо собирать разложенную для просушки одежду. Собрав мешок, он трясущимися руками запряг Вуда, и, немного поразмыслив, сложил лук и стрелы в повозку, себе же оставил ружье. Потом снова скинул мешок с плеча, достал со дна коробку с патронами и зарядил его.

Покинув стоянку, они зашагали вдвое быстрее обычного, и через какое-то время стремительное движение немного развеяло смутную тревогу, которая действовала на нервы куда сильнее, чем раньше – зудящая мошкара. В конце концов, Клэй списал беспричинное беспокойство на изменение привычного распорядка, но тем не менее продолжал крепко сжимать ружье обеими руками. После мили быстрого марша путники замедлили шаг, вернувшись к своей обычной скорости.

***

Он увидел их издалека: что-то поблескивало в лучах предзакатного солнца, и это были явно не валуны. Несмотря на твердое намерение обойти их стороной, Клэй почему-то так и не свернул с курса. Еще три скелета змееподобных созданий лежали, сгрудившись, в траве. Кости двух экземпляров прекрасно сохранились: хвост, ребра и череп были совершенно нетронуты. Третий остов развалился на части: череп валялся в траве отдельно от туловища, в левой глазнице распустился пурпурный цветок.

Клэй не стал задерживаться возле скелетов, наоборот, прибавил шагу. А когда, обернувшись, увидел, что Вуд обнюхивает останки чудищ, раздраженно на него прикрикнул. На протяжении оставшихся до вечера миль земля вокруг была усеяна осколками черепов и обломками ребер. Однажды им даже встретилась одинокая хвостовая игла, торчавшая из почвы вертикально вверх.

Ночь настигла путников в лагере, ровно ничем не отличавшемся от всех предыдущих стоянок. Высвобождая пса из упряжки, Клэй впервые подумал с раздражением: и когда же она кончится, эта чертова равнина…

За весь дневной переход они увидели и подстрелили одного-единственного кролика, да и то какого-то странного. Зверек сидел на открытом месте, весь съежившись и дрожа от испуга. Когда Вуд залаял, несчастное создание даже не попыталось убежать. Вместо этого кролик смиренно дождался, когда Клэй возьмет с повозки лук и прицелится. Легкость, с которой досталась им эта добыча, настораживала, но выбора не было.

– Как будто нарисовано, – заметил Клэй, имея в виду неестественную неподвижность окружающего мира.

Они разожгли костер и поужинали испуганным кроликом с гарниром из корневищ кьерца. После ужина Вуд улегся поближе к Клэю, и они прочли пару страниц о космической энергии, объединяющей отдельные души в единое целое.

– Нет, ну что за бредятина! – сказал Клэй со смехом, прерывая чтение.

Пес в ответ негромко зарычал, словно говоря: «Читай дальше, придурок».

Устроившись на жесткой постели под открытым небом, охотник долго еще не мог уснуть, представляя себе скользящего в траве Сиримона. Наступившая ночь оказалась такой же неподвижной, как день. Когда Клэю удалось обуздать разыгравшееся воображение, он внимательно прислушался. И хотя ничего подозрительного не услышал, все же придвинул заряженное ружье поближе – на всякий случай.

Пока путники спали, месяц, заливавший равнину серебристым светом, скрылся за пеленой темных туч, наползавших с запада без всякого ветра, будто по собственной воле. Звезды, разумеется, тоже исчезли из виду. Рано утром, еще до рассвета, начал накрапывать мелкий противный дождик. Не просыпаясь, Клэй ворочался и крутился в этой сырости. Ему снился сон о Доралисе – острове-тюрьме, на котором он некогда отбывал заключение. Он стоял на берегу, совсем близко к линии прибоя, и смотрел на море, а рядом с ним сидела обезьяна, Молчальник. Когда набегала волна, обоих окатывало фонтаном брызг, и если в реальности Запределья Клэй мок под дождем, то во сне во всем виноваты были соленые волны. Потом Молчальник указал лапкой на корабль вдали и уже раскрыл было рот, чтобы что-то крикнуть, но тут раздался грохот, вырвавший охотника из сна.

Он смахнул воду с ресниц в тот самый миг, когда небо на западе треснуло зигзагом молнии. Следом раздался удар грома, и дождь, словно по команде, превратился в ливень. Клэй оглянулся: Вуд сидел, втянув голову в плечи, совершенно покорившись буре. Клэй подумал, не развернуть ли палатку. До сих пор они пользовались ей лишь дважды – в самом начале путешествия, да и то укрывались не от дождя, а от промозглых ночных ветров. Впрочем, он чувствовал себя отдохнувшим и больше всего на свете хотел одного: выбраться с порядком осточертевшей равнины.

– Раз уж мы все равно вымокли, – сказал он Вуду, – так лучше двинемся дальше.

Они свернули лагерь и выступили в путь, когда над горизонтом забрезжил серый рассвет. В ту же минуту ветер, которого не было почти целые сутки, налетел с северо-запада, превратив вертикальные потоки дождя в косые струи. Клэй теперь нес на плече лук, а тщательно упакованное ружье лежало на повозке.

Вскоре земля превратилась в жидкую грязь, под ногами захлюпали лужи. Вуду приходилось нелегко: полозья повозки так и норовили увязнуть. Клэй шел сзади, по мере необходимости подталкивая салазки. Ливень и не думал кончаться, наоборот, все прибавлял в силе, пока не стало невозможно что-нибудь разглядеть в двух шагах.

В очередной раз вытаскивая повозку из грязи, Клэй поскользнулся и упал, причем весьма удачно – прямо перед гнездом изумрудной птицы. В кладке оказалось с полдюжины яиц. Охотник собрал их все до единого и аккуратно рассовал по карманам.

К моменту первого привала вся равнина была покрыта двухдюймовым слоем воды, а кое-где лужи были даже глубже. Клэй решил натянуть палатку, чтобы хоть ненадолго укрыться от грозы и согреться, но это оказалось непросто. Сначала пришлось долго выискивать пятачок земли, который возвышался бы над водой и был относительно сухим. Потом в размокшей земле никак не хотели держаться колышки из демоновых рогов. Когда удалось с ними справиться, в специальные пазы Клэй просунул гибкие ивовые прутья, придававшие всей конструкции форму шатра. Сам тент из оленьих шкур крепился к колышкам сплетенными из лозы веревками. Забравшись внутрь, охотник и пес смогли, наконец, отдохнуть от разбушевавшейся стихии.

– Вздумаешь отряхнуться в палатке – отрежу второе ухо, – с мрачной усмешкой пригрозил Вуду охотник.

Тот подполз поближе к другу и заглянул ему в глаза. Клэй потрепал его по голове.

– Воды предостаточно, – сказал он. – Как насчет яиц?

Охотник выбрался из палатки и выдрал из земли один из тех кустов, которые они обычно жгли по ночам. Вернувшись к палатке, он закинул его внутрь, чтобы дерево немного подсохло. Потом порылся в мешке и извлек оттуда маленький медный котелок. Зажав его в руке, Клэй отошел на пару шагов от укрытия к большой, яростно пузырившейся луже. Он уже собирался зачерпнуть котелком воды, когда заметил, как что-то темное мелькнуло в мелком водоеме. Нагнувшись, Клэй вгляделся сквозь бурлящую поверхность: там в зарослях молодой травы шныряла стайка мелких черных рыбешек.

– Откуда им здесь взяться? – удивленно пробормотал охотник. Впрочем, с этим чудом ничего нельзя было поделать, так что он набрал воды и вернулся в палатку.

– В лужах рыбы, – сообщил он Вуду. Услышав новость, пес и ухом не повел.

Клэй достал из башмака каменный нож и выкопал в земле ямку. Затем отломал от куста несколько веток, остальное выбросив наружу. Наконец он вытащил из мешка книгу.

– Прости, Вуд, – сказал он, вырывая первые страницы.

Пес ощерился и заворчал.

– Мы их уже давно прочитали, – поспешил оправдаться охотник. Сунув книгу обратно в мешок, он скомкал бумагу, положил в углубление и выстроил сверху шалаш из тонких веточек. Каким бы умелым ни было его обращение с камнями, в данной ситуации явно требовались спички. Клэй извлек из мешка коробок, и через пару минут над костром заструился дым. Оставалось только надеяться, что сырые ветки успеют высохнуть прежде, чем прогорит бумага. Слова о природе души, почернев, исчезли в языках пламени, и вскоре в медном котелке застучали, перекатываясь, яйца изумрудной птицы.

Отдыхать в палатке оказалось таким приятным занятием, что уходить никуда не хотелось. Обхватив колени, Клэй слушал, как дождь барабанит по оленьей шкуре. Теперь эти звуки казались такими умиротворяющими… Вуд лежал, положив голову на лапы. С каждым выдохом из его ноздрей вырывалось облачко пара. Но вскоре в палатку проникла вода, подхватила разбросанные по земле скорлупки и унесла прочь.

Порыв ураганного ветра с такой силой набросился на хрупкий шатер, что колышки, будто оторванные пуговицы, один за другим повылетали из земли. Ивовый каркас изогнулся и треснул сразу в нескольких местах. Тент из оленьих шкур обрушился на головы путникам, после чего с громким хлопаньем, как гигантское крыло, поднялся в воздух и улетел. Задрав голову, Клэй в секундной вспышке молнии увидел, как палатку уносит прочь, словно лист серой бумаги, и едва успел спасти от той же участи любимую шляпу.

Промокший до нитки, он стоял на ветру и проводил рекогносцировку местности. Равнина потонула в озере дождевой воды. Впрочем, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это вовсе не озеро, а широкая мелководная река. Теперь, когда вода уже повсюду доходила до щиколоток, стало заметно, что в ней образовалось неторопливое течение. Клэй видел, как куст, от которого он отламывал ветки для костра, тронулся с места и вместе с прутьями и травинками поплыл на север.

Решение бросить повозку далось охотнику нелегко, но теперь эта ноша была для Вуда непосильна – полозья все время вязли, затрудняя и без того нелегкий путь в воде. К тому же, если им придется плыть (каким бы абсурдным ни было это предположение), запряженному в повозку Вуду не позавидуешь. Из уложенных на салазки вещей Клэй взял с собой только ружье. С мешком и луком за спиной, зажав ружье в руках, он побрел по утопающей равнине.

Из-за сопротивления воды каждый шаг давался с трудом, словно в кошмаре. Возможность утонуть в степи поначалу казалась совершенно дикой, но чем больше оставалось позади часов и миль, тем реальнее становилась эта перспектива. В те мгновения, когда сверкала молния, Клэй отчаянно всматривался вперед в поисках хоть какого-нибудь укрытия, но равнине не было ни конца ни края. Так они шли и шли, без всякой цели, и капли дождя неутомимо высверливали мозг, доводя путников до исступления.

Клэй поднял голову и только теперь заметил, что они прошагали всю ночь и наступил новый день. Его так жестоко трясло, что пришлось остановиться и, зажав ружье локтем, отогревать пальцы под мышками. Поля шляпы разбухли и, отяжелев, сползали на глаза.

Охотник обернулся и поискал взглядом Вуда, но дождь лил такой сплошной стеной, что уже на расстоянии вытянутой руки невозможно было что-нибудь разглядеть. Услыхав собачий лай, Клэй, спотыкаясь, сделал несколько шагов и обнаружил Вуда по шею в воде.

Где-то в середине дня они сделали привал. Поскольку ничего другого не оставалось, пришлось сесть на землю прямо посреди потока. Клэй нащупал под водой небольшой камень и уселся на него, позволив ленивой полноводной реке омывать тело. В таком положении вода доходила ему до груди, поэтому ружье Клэй закинул на шею, держа его обеими руками. Вуд сидел рядом, по горло в воде. Клэй все пытался найти вескую причину, чтобы продолжить путь, а потому долго-долго просидел без движения.

День был всего лишь пятном света на горизонте, и следующая ночь наступила рано. Ливень немного стих, превратившись в то, что в нормальном мире звалось бы проливным дождем. Казалось, они плетутся по затонувшему миру уже много лет. Клэй даже начал подозревать, что они с Вудом случайно забрели в какой-то из кругов ада. Единственное, что убеждало в обратном, – голод и нестерпимая ломота в мышцах.

Как в небе может быть столько воды? Оно должно было бы рухнуть под собственным весом… Вуд давно уже двигался вплавь, Клэю вода доходила до пояса. Однажды ему пригрезилось, как пару дней спустя они с Вудом все так же медленно бредут по дну океана, а вверху, в толще зеленой воды, резвятся табуны морских коньков.

***

Охотник остановился и вгляделся во тьму. Снова сверкнула молния, и за какую-то долю секунды он разглядел впереди, на расстоянии сотни ярдов, груду валунов. Течение, уже довольно сильное, пришло им на помощь в отчаянном броске к спасительному гранитному острову.

Добравшись до камней, Клэй, не теряя времени, закинул на нижний валун ружье, лук с колчаном и мешок. Затем наклонился и помог выбраться Вуду. Вскарабкавшись на плоский валун, пес не остановился на достигнутом и продолжал перепрыгивать с камня на камень, пока не добрался до самого высокого.

Клэй попробовал подтянуться на руках, но обнаружил, что поднять отягощенное мокрой одеждой тело ему не под силу. Вуд стал подбадривать его своим лаем, и с его помощью охотнику удалось закинуть на камни верхнюю часть туловища и упереться локтями. Он рычал, извивался, сучил ногами – и после упорной борьбы с силой тяжести взобрался-таки на плоскую каменную плиту.

Когда охотник выбрался из водного плена, у него еще хватило сил на то, чтобы перебросить снаряжение повыше, на соседний камень. Оттуда он мало-помалу перетащил все пожитки на самый верх, туда, где его дожидался Вуд. Пытаясь вскарабкаться на вершину, Клэй оступился на скользком граните и расшиб затылок. От удара закружилась голова, к горлу подкатила тошнота, но он все же сумел взобраться на валун.

И тут же рухнул на колени, а потом упал ничком на холодный камень. Шум льющейся, текущей, бурлящей воды был повсюду, мир бешено вращался перед глазами…

– Все кончено, – прошептал он псу.

Вуд придвинулся ближе и видел, как веки Клэя задрожали и сомкнулись.

Когда охотник очнулся от стука собственных зубов, дождь все еще лил, хотя и не так остервенело. Протянув руку, он погладил Вуда по мокрой шерсти. Ветер сменился и дул теперь с юга – по-прежнему сильный, но теплее, чем прежде. Во сне Клэй все время брел сквозь глубокую воду, зато теперь в голове немного прояснилось. Он ощупал затылок: кровь на ране запеклась. Охотник сел и попытался что-нибудь разглядеть в темноте.

Положение было серьезное. Их с Вудом, словно потерпевших кораблекрушение, забросило на необитаемый остров. Кто мог подумать, что это путешествие окончится столь нелепым образом… Быть может, в один прекрасный день, лет через сто, какой-нибудь путник, обнаружив на верхушке валуна их скелеты, будет так же поражен, как Клэй, наткнувшийся на останки Сиримона. Даже в Демоновом лесу, в самые безрадостные минуты, ему удавалось сохранить в душе уголок для веры в успех. Теперь же, покопавшись в памяти, он не смог отыскать даже мечту о встрече с Арлой и Эа в истинном Вено. Надежду на то, что когда-нибудь он сможет вернуть зеленую вуаль Арле Битон, смыло дождем.

Клэй полез в карман рубашки и нащупал вуаль.

Потом, разложив ее перед собой на плоском камне, аккуратно разгладил. Поскольку шансов на то, чтобы доставить вуаль лично в руки, не оставалось, он решил послать ее бандеролью. Клэй встал и поднял клочок зеленой материи над головой, удерживая за вытертый уголок. Ветер подхватил ткань, и та затрепетала, словно хотела вырваться на свободу. Охотник ругнулся вполголоса, разжал пальцы, и вуаль улетела, поднявшись высоко вверх с потоком теплого южного ветра.

Остаток ночи Клэй провел, мысленно восстанавливая цепь событий, которые привели его на эту скалу. Он уже не замечал ни дождя, ни ветра, и даже когда перед рассветом облака рассеялись и на небе проступила луна, он не обратил на это внимания.

– Прямиком в Рай… – пробормотал он с горькой усмешкой.

Когда небо на востоке стало светлеть, Клэй довел собственную повесть до конца и, обхватив руками колени, сидя уснул.

С превеликой осторожностью, объяснявшейся как ненадежностью скользких камней, так и болью в измученных мышцах, охотник поднялся во весь рост, чтобы оценить ситуацию. Солнце ласкало кожу, и прежде чем осматривать окрестности, Клэй подставил лицо лучам раскаленного диска. Когда оранжевые круги перед глазами пропали, он увидел, что наступивший день – пожалуй, самый ясный из всех, которые ему довелось пережить в Запределье. Небо было совершенно безоблачным, а вокруг, сколько хватало глаз, неторопливо текла прозрачная нефритовая река, украшенная кустами и ветками, полевыми цветами и травой.

Судя по тому, как поднялась вода у подножия гранитного острова (тот валун, на который он вчера с таким трудом взбирался, был теперь полностью затоплен), глубина потока составляла футов семь – выше человеческого роста. Трудно было поверить в то, что столько дождя могло выпасть за каких-то двое суток. Скорее всего, к югу отсюда, на возвышенности, вышли из берегов реки, наводнив собой равнину. А теперь вся эта вода куда-то направлялась… Клэй попытался представить, что это может быть за место: гигантский водоворот, бескрайний океан, а может – Земной Рай, готовый принять все дары Запределья.

Сняв рубаху и штаны, Клэй разложил их сушиться на солнцепеке, а сам в одних трусах и с ружьем наперевес отправился исследовать границы своих владений. Передвигаться по скользким валунам приходилось с большой осторожностью: неосторожный шаг мог стоить жизни.

– Мы с тобой попали в Страну Шести Камней, – сообщил охотник Вуду, чьи когти громко цокали на каждом шагу.

С обратной стороны самого высокого валуна примостилось три камня поменьше. Все шесть гранитных глыб располагались не строго в линию, а тесно лепились друг к другу, так что, перебираясь с одного на другой, прыгать не приходилось. Процесс изучения новых земель не занял и пяти минут: ни в одной из провинций не было ничего выдающегося – одни лишь камни в окружении воды.

Добравшись до последнего валуна (самого низкого из тех, что не были затоплены водой), Клэй остановился и вгляделся в горизонт. Далеко на северо-востоке, на самом пределе зрения, что-то виднелось. Приставив ладонь козырьком, он всмотрелся еще пристальней. Быть может, он принимает желаемое за действительное и это всего лишь мираж, блики солнца на глади воды… Но нет, Клэй готов был поклясться, что на самом горизонте действительно виднеются деревья.

– Земля прямо по курсу, – объявил он.

Усевшись на самый высокий валун, Клэй стал думать, как продержаться и не умереть с голоду раньше, чем вода спадет до приемлемого уровня. Однако ничего умного в голову не приходило, а мысли о еде только раздразнили аппетит. Поднявшись, охотник вытащил из мешка котелок и в сопровождении Вуда спустился на нижний валун, чтобы зачерпнуть воды. Несмотря на глубокий зеленый цвет новоиспеченной реки, вода в котелке оказалась на удивление чистой. Клэй понюхал ее: никаких посторонних запахов. Тогда он поднес котелок к губам и сделал несколько жадных глотков. Вода была прохладной и свежей и к тому же на время заполнила пустой желудок. Утолив жажду, Клэй наклонился и зачерпнул еще порцию – для Вуда.

На ярком солнце одежда высохла мигом. Клэй оделся, нахлобучил на голову шляпу и уселся на одном из камней, прислонившись спиной к другому. Оставалось только ждать, что будет дальше. В этой ситуации хозяином было Запределье и сопротивляться было по меньшей мере бессмысленно. Либо дебри уничтожат их, либо ниспошлют путь к спасению. Чтобы прийти к такому же выводу, Вуду потребовалось немного больше времени, и он еще долго беспокойно расхаживал от одной провинции к другой и обратно.

Достигнув зенита, солнце стало припекать еще сильней, и Клэй начал поджариваться на горячих камнях. С идеей купания пришлось расстаться из опасения, что течение может отнести его чересчур далеко от границ островного государства. Вуд начал было рыться носом в мешке в поисках книги, но охотник сказал твердое «нет» и жестом подозвал пса к себе. Тот явственно вздохнул, но повиновался. Они сделали все, что могли. Погрузившись в дрему, Клэй наблюдал за тем, как высоко над просторами Запределья парит зеленая вуаль.

Он уставился в бездонную синь послеполуденного неба, еще не осознав, что проснулся. Жара спала, поднялся легкий ветерок. В тишине слышалось журчание воды и посапывание пса. Потом по небу что-то проплыло. Сперва Клэй решил, что это вуаль, залетевшая сюда из сновидения, но, прищурившись, увидел птицу, и притом довольно крупную. «Ворона?» – подумал он. Тем временем птица, сделав круг, вновь показалась в поле зрения. Это была не ворона – даже с такого расстояния Клэй разглядел, что оперение у нее не черное, а ярко-красное.

– Какие большие крылья… – сказал он Вуду, все еще мирно дремавшему рядом.

Одно удовольствие было смотреть, как птица кружит в вышине, по спирали спускаясь вниз и вновь набирая высоту, почти не взмахивая при этом крыльями. Но тут мучительный узел в желудке затянулся туже, и Клэй проснулся окончательно. Ткнув пса под ребра носком башмака, он прошептал:

– Вуд, пора на охоту.

В мгновение ока он вскарабкался на самый высокий камень и схватил ружье. Убедившись, что оно заряжено, Клэй стащил с головы шляпу и вскинул приклад на плечо. Не успел он отыскать взглядом птицу, как черный пес уже стоял рядом. Оставалось надеяться, что дождь не подмочил порох и не вывел из строя механизм.

Клэй проследил траекторию движения грациозного создания, медленно кружившего над ними. Трудность заключалась в том, что стрелять имело смысл только в тот момент, когда птица окажется в самой низкой точке своего полета и в то же время к югу от острова, чтобы в случае попадания ее прибило к берегу течением. Клэй боялся, что она вот-вот сойдет с орбиты и улетит прочь, но его опасения были напрасны. Продолжая целиться, охотник мрачно усмехнулся. Он только сейчас догадался, что это, по-видимому, птица-падальщик, что-то вроде стервятника. Она сама, очевидно, приглядела их с Вудом в качестве весьма вероятных претендентов на роль ужина, вот и не улетает.

– Значит, кто кого? – процедил Клэй, наблюдая за тем, как алая фигурка в своем кружении над островом свернула к югу. – Охота на охотника… – Он нажал на курок, и сам вздрогнул от грохота выстрела. Птица не упала вниз, не улетела и ни на йоту не изменила своего курса.

– Поторопился, – объяснил Клэй, и Вуд зарычал – то ли в знак согласия, то ли раздосадовано.

Птица снова устремилась к югу, и когда она оказалась на нижнем витке спирали, Клэй выстрелил еще раз. Несколько секунд птица продолжала скользить по воздуху как ни в чем не бывало, а потом вдруг камнем рухнула вниз, только три ярких пера остались колыхаться в воздухе.

Охотник завопил от радости, а пес зашелся лаем, когда, словно кровавая рана на теле реки, появилась и стала приближаться всплывшая на поверхность алая тушка. Клэй бросил ружье на камни и, забыв об осторожности, поскакал по валунам к воде. Вуд не отставал. Птица плыла прямо на них, на расстоянии тридцати ярдов. Казалось, стоит только наклониться, протянуть руку – и вот она.

Однако за двадцать ярдов до острова их ужин стал отклоняться все дальше к востоку. Сдвинувшись максимально влево, Клэй вытянулся, как мог, и стал ждать, когда птица проплывет мимо. Казалось, прошла вечность, прежде чем она поравнялась с островом. Но когда это наконец произошло, окаянная тварь вильнула в сторону, буквально выскользнув у охотника из пальцев.

– Проклятье! – прорычал Клэй, но это ничего не меняло. Вуд пару раз подпрыгнул на месте, затем перескочил через товарища и бросился в нефритовый поток. Моментально всплыв на поверхность, пес принялся грести к добыче. Испугавшись, что он заплывет слишком далеко и не сможет вернуться против течения, Клэй закричал:

– Ко мне, Вуд, ко мне!

Пес схватил птицу в зубы и повернул к острову. Изо всех сил загребая лапами, он, хоть и медленно, но все же приближался. Когда Вуд наконец подплыл к валуну, на котором распластался Клэй, тот одной рукой схватил его за загривок, а другой – за хвост и сильным рывком вытащил на сушу. Пес гордо сложил добычу у ног Клэя.

Солнце спустилось за бледно-оранжевый горизонт. Клэй восседал на вершине своей Страны Шести Камней с распростертой перед ним птицей и с каменным ножом в руке. Склонив голову набок, Вуд наблюдал за происходящим не то насмешливо, не то недоуменно. Охотник внимательно обследовал птичью тушку: переливчатые перья на крыльях в свете угасающего дня играли всеми оттенками зари, от алого до пурпурного, глаза были тревожно-красного цвета без всяких признаков зрачка, черный клюв сверкал, как оникс.

– Не лучший вариант, – заметил Клэй, – но, похоже, здесь это фирменное блюдо.

Затем занес нож над птичьей шеей и одним движением отделил голову от тела. Потом поднял обезглавленную тушку над головой, словно бутыль с вином, и дал крови стечь себе в рот. Поначалу никакого вкуса он не почувствовал – только ощущение пробегающего по горлу тепла. Когда же вкус проявился, он оказался не горьким и не соленым, а приторно сладким, словно десертное вино. Клэй пил и чувствовал, что вместе с жидкостью в него вливается жизненная энергия.

Когда сладость стала совсем невыносимой, он поднес птицу к пасти Вуда и наклонил. Пес зарычал, захлопнул пасть и попятился. Клэй пожал плечами.

– Ничего другого нет, – сказал он, но когда снова попытался подойти к собаке с птицей, Вуд спрыгнул на другой валун и уселся там.

Тогда, понимая, что на это мало шансов, Клэй все же решил проверить, не самка ли это и нет ли в ней яиц (яйца были у Вуда любимым лакомством). Снова взявшись за нож, он распорол птичье тельце от шеи до хвоста. Из внутренностей поднялся смрадный запах. Подавив рвотный рефлекс, Клэй погрузил руку туда, где, по его представлениям, должно было располагаться птичье лоно. Поначалу он не нащупал ничего, кроме тошнотворно влажного месива. Однако вскоре его пальцы наткнулись на какое-то уплотнение. Клэй вытащил его наружу.

На ладони лежало вовсе не яйцо, а аккуратно отрезанное человеческое ухо. Клэй почувствовал, как сладкая кровь поднимается к горлу. Пережив два рвотных позыва, но так и не срыгнув, он немного отдышался, а затем зашвырнул останки стервятника далеко в реку.

Вскоре стемнело. Клэй набрал в котелок воды для себя и для пса, а потом еще – чтобы смыть все следы присутствия тут красной птицы. Только когда поверхность верхнего валуна была отдраена до блеска, пес соблаговолил туда вернуться. Когда безлунная и беззвездная ночь тяжело опустилась на Запределье, Клэй заметил в собачьих глазах тревогу, но, несмотря на тихое поскуливание Вуда, крепко уснул.

Очнулся он затемно, в горячке, весь липкий от пота. Зубы лихорадочно стучали, руки и ноги сводило судорогой. Перевернуться на живот не было сил, и единственное, что ему оставалось, – это постараться не терять сознания во время рвоты, чтобы не захлебнуться. Пес сидел рядом, внимательно глядя на трясущегося инвалида, в которого превратился его хозяин. Кровь красной птицы отравила охотника своим ядом и теперь выворачивала наизнанку. То, что он принял за брошенный Запредельем спасательный круг, оказалось смертельной удавкой. Дебрям надоело развлекать своего гостя. В перерывах между невольными стонами, Клэй проклинал этот край.

Прошло несколько часов. Состояние его все ухудшалось. К утру перед глазами у Клэя замелькали цветные круги, а звуки текущей воды и бешеное биение собственного сердца казались оглушающим грохотом. Голова словно разламывалась на части, как вскрытая им птица. Из носа и по губам охотника текла кровь, и вкус ее был отнюдь не сладок.

Клэй то погружался в пучины забытья, то всплывал на поверхность. Во время одного из таких пробуждений он увидел перед собой призрак, чье ожерелье он оставил в лесу. Привидение склонилось над ним, раскачиваясь взад-вперед, и длинные черные космы касались его лица. Глазницы женщины-призрака были, как и прежде, пусты, а когда Клэй закричал от страха, она разверзла черную дыру рта и испустила пронзительный сверлящий звук. Прикосновение ее костлявой руки к груди охотника уняло дрожь. Он решил, что умирает, и мир живых смешался в его сознании с миром мертвых. Присутствие призрака наполняло его ужасом, а когда что-то красное и покрытое перьями вылетело у привидения изо рта и заползло ему в ухо, Клэй потерял сознание.

Он слышал, как где-то далеко-далеко лает Вуд. Внутри по-прежнему все пылало, от головной боли мутился взгляд. Взошло солнце – может, на самом деле, а может, в одном из тех тысяч бредовых сновидений, что промелькнули в его воспаленном мозгу. В дрожащем мареве сознания Клэй почувствовал, что рядом люди. Разлепив затянутые пеленой глаза, он огляделся вокруг и увидел над собой человека. Он был высок, длинноволос и абсолютно наг. Кожа у незнакомца была весьма необычного оттенка – серая, словно остывший сигаретный пепел, и испещренная синими линиями. Они петляли и свивались, превращаясь в изображения птиц, цветов и трав. Грудь человека украшала татуировка в виде черепа Сиримона.

Клэй почувствовал, как множество рук подхватили его, подняли и понесли. Беспомощный, он слабым голосом кликнул Вуда и услышал в ответ его лай. Вслед за этим он снова провалился в темноту, а когда очнулся, вокруг были другие люди, но тоже нагие и с раскрашенной кожей. Похоже было, что они плыли по воде в чем-то вроде лодки или баркаса. Потом образы и ощущения размазались, как акварель под дождем, и вновь смешались в черноту.

Мельчайшие пылинки плясали и кружились в лучах солнца, пробивавшихся сквозь тростниковую крышу. Все остальное тонуло в успокоительной тени. Клэй лежал на плетеной циновке, обнаженный и прикрытый сверху какой-то звериной шкурой. Здесь, в тесной тростниковой хижине, было уютно и тепло. Клэй мельком увидел девушку с длинными черными волосами, чья пепельная кожа служила фоном для целого сада синих лиан. Он не успел разглядеть ее глаз, зато навсегда запомнил сложный узор из цветов, центром которых были ее соски. На лице у девушки татуировок почти не было – только удивительно изящные синие мушки на обеих скулах. Она смочила его лоб водой и заставила выпить горький травяной отвар. Даже в таком жалком состоянии Клэй заметил, что одним из ингредиентов этого настоя был цветок акри, природный антибиотик.

Он хотел поблагодарить, но едва открыл рот, как девушка в ужасе зажала уши руками, словно сам звук его голоса был для нее невыносим. Он промолчал. Тогда, чтобы заставить его молчать и впредь, девушка осторожно приложила к его губам палец.

Клэю нестерпимо хотелось встать на ноги, чтобы доказать самому себе, что он уже не умрет. Но стоило ему совершить малейшее движение, хотя бы просто прижать ладони к земле, как наваливалась такая усталость, что он снова погружался в крепкий сон без сновидений, который, казалось, длился целыми сутками.

***

Проснувшись в очередной раз, охотник почувствовал, что силы возвращаются к нему. Во рту уже не было знойной сухости, да и голова больше не кружилась, как от катания на карусели. Клэй медленно сел и потянулся.

Первая отчетливая мысль, пришедшая ему в голову, касалась судьбы черного пса. Прежде чем попытаться встать на ноги, Клэй сложил губы трубочкой и свистнул. Ответа не последовало. Больше того, снаружи вообще не доносилось ни единого звука. Удивленный, что его спасители куда-то подевались, охотник свистнул снова, на этот раз громче, и мгновение спустя услыхал гавканье Вуда. Отклик друга придал охотнику сил. Он кое-как поднялся на ноги и, пошатываясь, направился к выходу, прикрытому лоскутом звериной шкуры.

Солнце было таким ярким, что, переступив порог, ему пришлось зажмуриться. Свежий ветер приятно холодил тело, и Клэй, спохватившись, внезапно вспомнил, что не одет. Покачиваясь от слабости, он с закрытыми глазами стоял в дверях. Вновь раздался голос Вуда. Клэй протер ослепленные глаза. Когда оранжевые мушки наконец исчезли, его глазам предстало удивительное зрелище.

Прямо перед ним, в десяти шагах, восседал Вуд с гирляндой из пурпурных цветов на шее. А позади пса полукругом, словно позируя для группового портрета, сидело человек двадцать или тридцать серокожих татуированных людей. И хотя и мужчины, и женщины, и дети были абсолютно голыми, не считая голубых узоров на коже, все они стыдливо прикрывали глаза левой рукой – видимо, смущенные его наготой. Девушка – та, что ухаживала за ним во время болезни, – бросилась вперед и, не отрывая ладони от глаз, проскользнула мимо Клэя в хижину. Через пару секунд она появилась снова – с ворохом тряпок. Сложив одежду у его ног, она торопливо вернулась к своим соплеменникам.

Клэй громко расхохотался, а потом собрал свои вещи, среди которых оказались даже нож и шляпа, и вернулся в хижину, чтобы одеться. Когда он снова вышел наружу, аборигены уже разбрелись по деревне. Один только Вуд терпеливо дожидался друга, чтобы в качестве приветствия прыгнуть на него. Клэй обнял пса и почесал ему за ухом. В эту минуту к нему подошел старик – сгорбленный, с обвисшей складками кожей. Лицо его являло собой сплошную сеть узоров и морщин, с лысой головы свисала единственная длинная белая прядь. Тронув Клэя за плечо, он жестами изобразил, будто кладет что-то в рот и жует. Когда охотник с энтузиазмом закивал, старик указал пальцем на хижину в дальнем конце деревни.

– Спасибо, – сказал Клэй.

Повернувшись, старик повел его. Охотника передернуло: у его провожатого не хватало одного уха – на его месте темнела дыра, окруженная жуткого вида шрамом.

Пока они шли по деревне, Клэй обратил внимание на ее необычное расположение: хижины разных размеров, такие же как та, в которой он провалялся неизвестно сколько времени, сплетенные из тонких стволов, ветвей и тростника, располагались строго по окружности. Внутри этого кольца мужчины и женщины занимались своими делами: что-то плели из стеблей тростника, готовили пищу на маленьких очагах, с помощью каменных ножей, таких же как у Клэя, вырезали из дерева оружие или инструменты. Прямо посреди этой идиллической сцены мирного труда играли ребятишки – тоже покрытые татуировками, хотя и не так густо, как взрослые. За исключением потрескивания огня да царапанья ножей по дереву, в деревне царила совершенная тишина. Пока Клэй и его провожатый шли к месту назначения, никто из жителей деревни не проронил ни слова.

Вслед за стариком охотник вошел в хижину, по размерам намного превосходившую все остальные. Тусклый свет исходил от небольшого костра, горевшего в центре помещения, прямо на земляном полу. Над очагом в плетеной крыше имелось отверстие, сквозь которое поднимался дым. В хижине было тепло, и благоухание полевых цветов смешивалось с запахом горящего дерева.

Вокруг огня сидели двое мускулистых мужчин и молодая женщина. Старик уселся рядом с ними и знаком предложил сесть Клэю. Охотник, улыбнувшись, опустился на пол и скрестил ноги перед собой, копируя позу своих хозяев. Те улыбнулись в ответ – но это вышло так неестественно, будто они его передразнивали. Кивком головы Клэй поблагодарил их за гостеприимство, и они снова неуверенно повторили его жест.

Вуд подошел к старику и уселся рядом. Тот наклонил голову, пес лизнул его в нос и получил за это кусок мяса из стоящей на углях тыквенной миски.

Клэй был поражен тем, как скоро пес сумел добиться расположения серокожего народа. Хитрая псина повторила этот фокус со всеми присутствующими, каждый раз получая в награду по куску мяса. Добравшись до Клэя, Вуд также лизнул его и уселся, дожидаясь. Охотник сделал вид, что ничего не замечает, но пес продолжал сидеть и ждать. Заметив, что на него направлены взгляды всех присутствующих, Клэй сдался и, выудив из стоявшей перед ним миски кусок мяса, скормил его псу. «Вот же продажная скотина…» – подумал он при этом. Вуд искоса глянул на хозяина, после чего с достоинством прошествовал к выходу и улегся там.

Тем временем люди вокруг начали есть, и Клэй поспешил к ним присоединиться. Пища, из чего бы она ни была приготовлена, оказалась восхитительно вкусной. Мясо было выварено до нежнейшего состояния и приправлено целым букетом пряностей – и острых, и сладковатых.

– Очень вкусно, – сказал Клэй, однако звук его голоса, казалось, был неприятен аборигенам: все они поморщились. Остаток порции Клэй проглотил в полном молчании, радуясь возможности набить желудок настоящей едой.

Клэй решил, что молодой человек, сидевший прямо напротив, – вождь или предводитель племени. Он один носил на шее искусно сделанное ожерелье из здоровенных звериных клыков, да и татуировки покрывали его кожу обильнее, чем у других. Его мускулистое, поджарое тело буквально излучало уверенность и силу.

Когда с едой было покончено, вождь обернулся и достал откуда-то из-за спины громоздкий предмет. К удивлению охотника, это оказалась книга, которую он взял с собой в путешествие. Вождь передал ее женщине, та – охотнику. Подняв голову, Клэй оглядел обращенные к нему лица. Мужчина слева от вождя прищурился и наградил Клэя пристальным взглядом. Старик с оторванным ухом выпучил глаза. Женщина подмигнула охотнику левым глазом, а вождь – правым.

При всей серьезности ситуации, Клэю стоило немалого труда удержаться от улыбки. Он понятия не имел, что они хотели сказать всеми этими ужимками. Тогда старик наклонился к нему и открыл обгорелую обложку книги. Добравшись до первой уцелевшей страницы текста, он осторожно провел узловатыми пальцами по строчкам.

– Книга! – наугад брякнул Клэй. Все уставились на него.

– Слова… – уже менее уверенно произнес он. Аборигены замерли, словно что-то вот-вот должно было случиться.

В напряженной тишине до Клэя, наконец, дошло, что от него требуется. Он взял в руки фолиант и начал негромко читать вслух. Пока он вещал о природе души, все сидели абсолютно неподвижно, а когда в паузе между третьим и четвертым абзацем охотник поднял глаза, то увидел, что аборигены сидят буквально не дыша. Клэй снова вернулся к чтению и торопливо добрался до конца страницы, чтобы не задушить слушателей. Закончив, он увидел, как расслабились их напряженные тела и задвигались ноздри.

Он оглядел собрание, пытаясь понять, нужно ли продолжать. Старик вновь склонился над книгой и сжал только что прочитанную страницу между пальцами. Охотник думал, тот хочет перевернуть ее, давая понять, что народ жаждет продолжения, но вместо этого старикан проворно выдрал страницу из книги. Клэй оторопел, но смолчал. В конце концов, за спасение своей жизни он был перед ними в таком долгу, что не хватило бы и целой книги, чтобы оплатить его. Страничку передали вождю, тот скатал ее в шарик, положил в рот и принялся методично пережевывать.

После этого старик сделал Клэю знак продолжать, и тот послушно стал читать дальше. И снова слушатели сидели, затаив дыхание, а когда он дочитал страницу, то уже сам ее вырвал и отдал молодой женщине, показавшейся ему супругой вождя. Скомкав бумагу, она не замедлила отправить ее в рот. Так продолжалось до тех пор, пока все присутствующие не получили что-нибудь пожевать.

Клэй был несколько озадачен тем, что комочек бумаги можно, оказывается, жевать так долго. Ему только и оставалось, что сидеть и глупо улыбаться, получая взамен механическое подобие улыбок. Но вот наконец вождь проглотил свою жвачку, а за ним и остальные. Клэй вежливо кивнул, мысленно пожелав им приятного аппетита, но вскоре понял, что поторопился.

Все четверо аборигенов медленно, словно каждое движение было частью какого-то ритуала, встали на четвереньки, а потом, уставившись в огонь, разом, словно по команде, сплюнули. Клэй вздрогнул – не от неожиданности, а оттого, что комочки пережеванной бумаги светились, словно шарики ртути. Когда слюна попала в огонь, тот отозвался шипением и дымом. Вот только дым не стал подниматься вверх, как раньше, свиваясь и кружась серо-голубой змейкой. Вместо этого над пламенем выросло широкое, волнистое белое покрывало, и на этой дымовой завесе начало проступать изображение.

Увиденное заставило Клэя отшатнуться, но изумление быстро сменилось ужасом, стоило ему разглядеть в клубах дыма фигуру призрачной женщины с пустыми глазницами – той самой, что являлась ему в лихорадке на каменном острове. Потом ее рот раскрылся в точности как тогда, в бреду. Звука не было, но видение было таким реалистичным, что казалось, он вот-вот раздастся. Клэй застыл в оцепенении. Потом, как и прежде внезапно, из открытых губ привидения вылетела уменьшенная копия красной птицы и устремилась к его уху. Клэй вскрикнул, но старик со змеиным проворством выбросил руку вперед и схватил жуткое создание. Как только его пальцы сомкнулись, птица, а вместе с ней и завеса дыма, и привидение – всё рассыпалось в прах.

Вождь поднялся, остальные члены племени последовали его примеру. Женщине пришлось помочь Клэю встать, иначе тот долго еще сидел бы неподвижно, с перекошенным от страха лицом. Он медленно поднялся на ноги и с ее помощью вышел на солнце. Прежде чем уйти, вождь, а затем женщина и второй мужчина, по очереди легонько прикоснулись ко лбу охотника. Старик остался и вместе с Вудом проводил Клэя обратно к хижине, в которой тот выздоравливал. Перед уходом престарелый провожатый тоже коснулся его лба. Несмотря на жестокую дрожь, Клэй нашел в себе силы кивнуть в ответ. Уходя, старик повернулся, и охотник заметил, что теперь у почтенного старца оба уха на месте.

Он привык мысленно называть их молчунами, ибо они никогда не разговаривали и не вздыхали, не смеялись и не пели. Когда их дети плакали, слезы катились у них по щекам, но из уст не вырывалось ни звука. Иногда Клэю казалось, что они физически не способны к воспроизведению звуков, иногда же – что он стал свидетелем какого-то чудовищного коллективного обета. Его собственный голос, по-видимому, раздражал молчунов, но порой, особенно когда он читал, Клэй мог поклясться, что они слушают с наслаждением, зачарованные ритмикой слов.

Каждое утро охотник давал себе слово, что наступающий день будет последним, проведенным в селении молчунов. Он не забыл о цели своего путешествия, что лежала где-то за тридевять земель или около того, но молчание его спасителей было загадкой, терзавшей его любопытство. Жители селения отличались мягким и добрым нравом, а их сообщество было мирным и справедливым. Было в них нечто такое, чего, он чувствовал, будет ему не хватать. Каждое утро Клэю казалось: еще чуть-чуть – и он поймет, в чем же заключается это загадочное свойство. Он проводил среди молчунов целый день, наблюдая, как они работают, охотятся и играют, но вечером, завалившись на тростниковую циновку, он засыпал разочарованным, понимая, что не приблизился к разгадке ни на йоту.

Охотник провел в деревне молчунов уже две недели, тщетно пытаясь проникнуть в тайну их татуировок, понять неуловимый язык мимолетных взглядов и необъяснимое желание в буквальном смысле глотать страницы книги. Клэя не оставляла надежда, что трепетание ресниц или завиток голубой жилки на коже подскажут ему, откуда аборигены узнали про его отчаянное положение на скалистом острове посреди воды и (что было гораздо важнее) что заставило их взять на себя труд по его спасению.

Серьезность второго вопроса стала особенно очевидна в тот день, когда Клэй вместе с двумя молодыми аборигенами оказался у самого края затонувшей равнины и увидел среди обмелевших вод свою Страну Шести Камней – еле заметную точку на горизонте.

Клэй даже не знал наверняка, рады молчуны своему гостю или же он им в тягость. Их отношение к нему, как и ко многому другому, казалось безразлично-ровным и никак не сказывалось на неторопливом течении их жизни.

Рисунки на телах туземцев были выполнены с такой невероятной точностью, что Клэй постоянно обманывался, принимая изображение большого паука на плече у одного юноши за настоящее насекомое, и не раз пытался его смахнуть. Парень, впрочем, относился к туповатости охотника с пониманием.

Чтобы избежать невольных промахов, Клэй попытался расшифровать систему социальной иерархии молчунов. Было очевидно, что его предположение насчет вождя оказалось верным. Остальные члены племени демонстрировали ему свое почтение, при встрече глядя ему в ноги. В племени было лишь два человека, которые, похоже, могли ему перечить. Одним из этих людей была жена вождя – женщина, в которой Клэй сразу признал королеву. Однажды утром, когда вождь метал в своих подданных символические взгляды и усиленно жестикулировал, она перебила его, выбросив перед собой сжатую в кулак руку с опущенным вниз большим пальцем. Увидав этот жест, глава племени моментально перестал отдавать беззвучные приказы, бросился в свою хижину и вернулся с ярко-желтой сливой, которую его супруга тут же и съела.

Позже, когда поблизости не было взрослых, Клэй опробовал этот жест на одном из многочисленных ребятишек, которые целыми днями ходили за ним по пятам. Он хотел проверить, принесет ли мальчишка плод, но вместо этого карапуз выпучил глаза и сложил ответный жест, выставив вверх средний палец.

Кроме этих двоих, единственным человеком, пользовавшимся влиянием в деревне, был согбенный старец. Оказалось, что он – художник, делающий членам племени татуировки. Работал он на открытом воздухе, у дверей своей скромной хижины. Объект росписи обычно лежал или сидел на звериной шкуре.

Как-то раз, когда старик наносил изображение текущей реки на живот немолодой уже женщины, Клэй посидел рядом и понаблюдал за его работой. Он увидел, как для получения синих чернил, цветом напоминавших минерал, когда-то добывавшийся в Анамасобии, старик смешивает различные ингредиенты – соки растений, ягод и секрет какой-то толстой жабы. Инструментами мастеру служил набор длинных, заточенных на камне игл, изготовленных из хвостовых шипов Сиримона.

Однажды утром Клэй, проснувшись, обнаружил, что в углу хижины сидит вождь и гладит Вуда по голове, а на коленях у него длинное копье – излюбленное оружие молчунов. Абориген указал охотнику на его одежду и закрыл глаза, намекая, что тому не мешало бы одеться. Как только Клэй натянул штаны и рубашку, вождь открыл глаза. Потом он указал на ружье. Клэй взял в руки оружие, после чего вождь встал и вышел из хижины.

В сопровождении Вуда они вышли из деревни. Селение было окружено лесом, однако деревья здесь росли не так густо, как в Демоновом лесу. Их разновидностей здесь было гораздо меньше, и ни один вид не мог сравниться по размерам с теми гигантами, среди которых путники провели зиму. В основном, это были невысокие плодовые деревца с корявыми стволами, они росли меж пологих зеленых холмов рощицами по тридцать – сорок штук. Пейзаж покорял своей безмятежностью: тут и там виднелись островки луговых трав и ручьи, ветви деревьев оживляли самые разнообразные птицы, чьи разноголосые песни, сливаясь, наполняли воздух симфонией леса.

По пути, чувствуя на себе пристальный взгляд вождя, Клэй зарядил ружье. Вуд был в настоящем экстазе: они наконец-то шли на охоту! Сбросив с себя гирлянду свежих цветов, которой ежедневно украшали его дети, пес носился вокруг в поисках добычи. Когда вождь наконец отвел взгляд, Клэй воспользовался этим, чтобы пошпионить самому и повнимательней рассмотреть аборигена.

Серый оттенок его кожи при других обстоятельствах говорил бы о наличии язвы желудка, однако в случае с молчунами, которые все без исключения находились в прекрасной физической форме, это был признак здоровья и энергичности. Черные волосы вождя, блестящие как вороново крыло, были стянуты в толстый узел. Он был худощав и держался абсолютно прямо. Теперь только Клэй разглядел, что череп Сиримона, изображенный на груди вождя, был не отдельным рисунком, а частью огромного синего скелета, обвивавшего все тело. Длинный хребет змея, начинаясь на левой ноге, тянулся через поясницу к правой, оканчиваясь в паху, – так что член вождя знаменовал собой хвостовую иглу. А чтобы соответствие было полным, эта часть его тела находилась в перманентном состоянии эрекции.

Стоял жаркий летний день, овеваемый легким ветерком. Почти целое утро они прошагали по пологим холмам. Вождь, несмотря на жару, двигался с удивительной легкостью. И Клэй даже подозревал, что если бы не он, абориген наверняка пустился бы бегом. Впрочем, несмотря на слабость после недавней болезни, Клэй без труда выдерживал заданный вождем темп и даже радовался такой тренировке.

Вскоре после полудня Вуд выгнал из рощицы здоровенную зверюгу с безволосой, морщинистой бурой шкурой и огромными глазами на бычьей голове. Неуклюже ковыляя на мягких лапах, она, задыхаясь, вывалилась на поляну. Клэй почти рефлекторно вскинул ружье и выстрелил. Животное сделало еще пару шагов и рухнуло наземь. Устремляясь к добыче, охотник нагнулся, чтобы вытащить из башмака каменный нож. Вуд, обогнув дергающегося в траве зверя, подскочил к нему с тыла. Следуя традиции, Клэй собирался довершить начатое с помощью ножа, но не успел он занести лезвие над горлом, как его схватили за руку.

Мощным толчком вождь опрокинул Клэя наземь. Два раза перекатившись через себя, охотник выронил нож, но ружье ухитрился не потерять. Вождь тем временем отпрыгнул назад, подальше от издыхающей твари, и, словно защищаясь, выставил перед собой копье. При виде этого Вуд тоже попятился. Вождь быстро наклонился, подхватил с земли нож Клэя и вонзил острие копья в голову жертвы.

Зверь застонал, нижняя челюсть его отпала, словно на шарнирах, и из нутра выползла змея размером с ружье. В ту же секунду вождь метнул нож. К удивлению Клэя, лезвие перевернулось в воздухе и вонзилось точно в голову гада, пригвоздив его к земле. Змея яростно извивалась до тех пор, пока ее хозяин не околел – тогда и она издохла, словно на двоих у них был один источник жизненной силы.

Клэй, выучивший к тому времени жест, означавший благодарность, усиленно завращал глазами. Вождь вытащил лезвие из головы желтой змеи и отдал его охотнику. Мужчины застыли друг против друга. Клэй улыбнулся – вождь в ответ изобразил улыбку. Охотник, не желая оставаться в долгу, дотронулся до шляпы и поклонился. Тогда молодой молчун закатил глаза, высунул невероятно длинный серый язык и коснулся им кончика носа. Поняв, что такой изысканной любезности ему не переплюнуть, Клэй повернулся и двинулся дальше.

Они прошагали еще целый час, прежде чем выйти к обширной фруктовой роще. Ярдов через сто Клэй услышал в отдалении раскатистый гул – словно стадо грузных животных спасалось от кого-то бегством. Вождь замедлил шаг и, переходя от одного дерева к другому, принялся собирать листья. Он медленно прохаживался под сводами ветвей, внимательно изучая те листья, которые намеревался сорвать. Клэю с Вудом оставалось лишь недоуменно переглядываться. Когда вождь набрал целую пригоршню зеленых листьев, они продолжили путь.

Чем дальше они углублялись в рощу, тем оглушительнее становился наполнявший воздух рев. Чувствуя, что с минуты на минуту его источник откроется взгляду, Клэй двигался с опаской, но они прошагали еще целый час, а грохот все нарастал. Когда деревья наконец расступились, охотники очутились на вершине скалы, над водопадом – таким огромным, что Клэй не поверил своим глазам. Теперь стало ясно, куда устремлялся поток с равнины. Каждую секунду с обрыва в глубокое ущелье низвергалось такое количество воды, какого Клэй не мог себе и представить. Облако брызг, поднимавшееся снизу, скрывало от взгляда реку на дне ущелья. В воздухе висела мельчайшая водяная пыль, и небо над этим чудом природы искрилось тысячами радуг.

– Какая красота… – вслух вымолвил Клэй, зная, что вождь его не услышит. Вуд, побаиваясь ревущих вод, остался позади, на опушке леса.

Вождь обернулся к Клэю и протянул вперед руку, показывая, что ему нужно ружье. Получив желаемое, он с горсткой листьев в одной руке и с оружием в другой приблизился к краю скалы. Собравшись с духом, Клэй тоже подобрался к обрыву… Чтобы, не веря своим глазам, увидеть, как абориген без тени эмоций сбросил ружье в лавину воды и тумана. После этого вождь обернулся к охотнику и, не моргнув глазом, уставился на него.

Клэй пошатнулся. Потерять оружие, которое столько раз спасало ему жизнь…

– Зачем? – прорычал он, не в силах сдержать гнева. Вождь невозмутимо направился обратно к роще, бросив через плечо пригоршню листьев. Плоские зеленые овалы разлетелись над ущельем, а потом на гребне восходящего потока воздуха взмыли в небо. Клэй оцепенело уставился на них. Зеленые лоскутки взвились ввысь и в какой-то момент словно сцепились друг с другом. Сама природа их изменилась: гладкие жесткие листья превратились в струящийся лоскут материи того же цвета. Вуаль пролетела ярдов сто к северу, прежде чем снова распалась на отдельные листочки, которые медленно скрылись из виду.

***

После путешествия к водопаду прошло три дня. За это время никаких изменений в отношениях Клэя с вновь обретенным человеческим обществом не произошло. Выбросив ружье в водопад, вождь обошелся с ним жестоко, и Клэй не сумел скрыть своих чувств по этому поводу, но, несмотря на это, на обратном пути они оба вели себя так, будто ничего не случилось. И потом это видение, вуаль, парящая над грохочущей водой… Охотник как ни силился, так и не смог расшифровать, что должно было означать это маленькое волшебство. Ясно было лишь, что вождь с самого начала их похода собирался избавиться от ружья, но Клэй так и не понял, зачем. Что это – коварное вероломство или намек, который должен ему помочь? Единственно достоверным оставалось лишь ощущение, что в племени молчунов ему уютно и покойно, а пускаться в путь по одиноким дебрям совсем не хочется.

Вуда стало одолевать беспокойство. Он больше не позволял ребятне обвешивать его гирляндами цветов, а когда серокожие аборигены подставляли ему носы, пес вместо дружеского облизывания отвечал недовольным ворчанием. Однажды вечером, сидя в хижине, Клэй в который уже раз пообещал другу, что скоро они тронутся в путь. Пес сразу успокоился и притащил заметно потерявшую в весе книгу. Кто-то явно пробирался сюда в отсутствие Клэя и воровал странички. Что до охотника, то ему было наплевать: пусть бы сжевали всю, вместе с переплетом, раз им это по вкусу. Но Клэй понимал, что эти кражи удручают его товарища.

Была жаркая летняя ночь, полная звезд и москитов. Как и все племя, Клэй сидел на земле, скрестив ноги. В самом центре образованного хижинами круга пылал гигантский костер, а на фоне языков пламени темнела танцующая фигурка королевы, которая то взлетала в немыслимых акробатических прыжках, то грациозно вращала бедрами. В тыквенных чашах по кругу передавали какой-то напиток, пахнувший желтыми сливами и оранжевыми ягодами, что росли в лесу возле селения. Пьянил он слабо, но все же достаточно, чтобы изменить обычное равнодушие Клэя к наготе молчунов и перевести движения ее высочества в разряд эротических. Клэй шумно сглотнул и, оглядевшись, увидел, что остальные мужчины находятся в таком же состоянии.

Он снова сосредоточил все внимание на королеве, которая к этому времени очутилась прямо перед ним. Повернувшись спиной, она низко нагнулась и принялась покачивать бедрами в такт какой-то беззвучной мелодии, которую, казалось, слышали все, кроме Клэя. Он ощутил знакомое напряжение между ног и тут только заметил, что на левом полушарии ее пухлых ягодиц вытатуирован портрет знакомого ему человека: тяжелое лицо, маленькие, близко посаженные глаза, редкие волосы… Было совершенно ясно, что он знает этого типа, но эротический танец ввел его разум в такое состояние, что Клэй никак не мог вспомнить, откуда.

Королева отпрыгнула в сторону, кувыркнулась через голову возле костра и выпрямилась, покачивая руками над головой. Движения ее стали медленнее. Словно во сне, описывала она вокруг костра тугие круги. И каждый раз, когда она поворачивалась спиной, Клэй пытался получше рассмотреть человека на тату.

Подняв голову, он увидел, что королева, обернувшись через плечо, заметила его интерес к ее заду. Это длилось долю секунды, но она метнула в него взгляд, полный такого желания, что Клэй поспешил отвести глаза. И в тот же миг понял, что вождь все это время наблюдал за ними. Клэй улыбнулся ему, надеясь, что вождь ответит привычной искусственной улыбкой, однако этого не произошло.

К счастью, танец королевы вскоре закончился. Возвращаясь на свое место, она снова взглянула на Клэя. Тот из вежливости кивнул, а она в ответ закатила глаза так сильно, что зрачки совсем скрылись под верхними веками, обнажив белые глазные яблоки. Когда женщина села рядом с вождем, тот провел рукой по голове и троекратно моргнул. Повинуясь этому знаку, с земли медленно поднялся престарелый татуировщик и заковылял в центр круга.

Остановившись перед костром, он тоже начал танцевать. Его движения в отличие от королевских были неуклюжими, угловатыми и такими до смешного неловкими, что Клэй не мог понять, то ли он просто плохой танцор, то ли старикан нализался. Эти ритмичные спотыкания продолжались всего несколько минут, затем старик остановился, поднял руки, и оказалось, что в каждой зажато по маленькой птичке.

Крошечные существа в его ладонях тускло светились, словно угли в ночи. Люди вокруг стали похлопывать себя по сжатым губам указательными пальцами. Охотник присоединился к ним. Старик подбросил птиц в воздух, но не успели они пролететь и пяти ярдов, как взорвались дождем искр, рассыпавшихся в толпу. Затем он подошел к зрителям и показал им что-то вроде небольшого кристалла. С минуту камень поблескивал в свете костра, пока старец не сунул его в рот, после чего повернулся и направился прямо в огонь.

Клэй чуть не закричал. Он хотел уже броситься спасать несчастного, но сдержался: слишком уж часто салонные фокусы молчунов выставляли его дураком.

Сквозь дрожащее пламя Клэй видел, как старик растворился в розовом столбе дыма. То, что началось с дымного клубка цвета закатного неба, вскоре превратилось в длинный побег, протянувшийся прямо из огня. Постепенно он стал принимать все более четкие формы: сначала вверх, извиваясь, вытянулась длинная толстая колонна, потом она повернула вниз и полетела прямо на толпу. По мере ее приближения из дыма выросла голова – чудовищная морда с огромными, безвекими глазами и острыми ушами, за которыми начиналось конусовидное, трепещуще-розовое змеиное тело с колючками шипов. Это был Сиримон – такой, каким он был при жизни, вместе с кожей и чешуей. Змей, чья хвостовая игла оставалась в огне, скользнул по воздуху, извиваясь между затаившими дыхание людьми. Его пасть то разевалась, то захлопывалась, и отовсюду слышался жуткий рев, который напугал Клэя больше всего: он отвык от звуков.

Полетав, Сиримон развалился клочьями тумана, которые, в свою очередь, растаяли в повисшей над деревней розовой дымке. Возле костра, с сомнамбулически закрытыми глазами, стоял целый и невредимый старик татуировщик. Клэй сообразил, что представление окончено, только когда молчуны один за другим стали вставать и разбредаться по своим хижинам. Он последовал их примеру и тоже направился к своему жилищу, где его дожидался Вуд. По дороге ему встретился татуировщик, который каким-то чудом оказался не позади, а перед ним. Старик смотрел в пространство и как будто не замечал Клэя, но когда тот поравнялся с ним, что-то быстро сунул ему в руку. Все это было проделано с такой таинственностью, что Клэй включился в игру и, не глядя, спрятал предмет в карман.

У себя в хижине, при свете свечи, Клэй взялся рассматривать таинственное подношение. Это был кристалл – с виду точно такой же, как тот, который татуировщик положил в рот, прежде чем шагнуть в костер. Камень был абсолютно прозрачный, овальный и гладкий на ощупь. Раздевшись, охотник улегся на циновку и стал глядеть на кристалл, пытаясь разгадать, с какой целью он ему подарен и к чему вся эта секретность. Однако вскоре ему пришлось оставить это занятие под натиском Вуда, явившегося с книгой в зубах.

Они читали не так быстро, чтобы угнаться за ворами, потому каждый вечер оказывались посреди совершенно новой главы. Пса такая непоследовательность в повествовании искренне огорчала, Клэй же, напротив, находил в этом определенное удовольствие, пытаясь угадать, какого метафизического конька оседлает автор на этот раз. Однажды это оказалась Сила Веры, в другой раз – Связь Разума и Вселенной Посредством Горошинообразной Структуры в Мозге, в этот же вечер их ожидали Души Неодушевленных Предметов. Название показалось Клэю весьма многообещающим, но благодаря действию праздничного зелья дальше двух страниц дело не пошло.

Когда Клэй захлопнул книгу, Вуд, несмотря на свою любовь к чтению, уже спал. В селении было тихо, слышался только далекий крик одинокой ночной птицы. Прежде чем задуть свечу, Клэй вытянулся на циновке и снова взял в руки кристалл. Ему вдруг явственно вспомнилось, как старик шагнул в огонь и превратился в облако дыма. «Но как?» – прошептал охотник недоуменно. Еще сложнее было понять, каким образом розовый призрак Сиримона мог издавать столь ужасающий рев.

За время своего пребывания среди молчунов Клэй все-таки усвоил нечто важное. А именно – пришел к мысли о необходимости изменить свое отношение к Запределью. Нужно было каким-то образом прийти к гармонии с дебрями – только тогда у него появится шанс выжить. Все его давнишние убеждения, скопившиеся за время цивилизованной жизни, заставляли его бороться против леса, а в результате он сам становился для него опасным микробом, паразитом, в котором здешняя земля безошибочно опознавала чужака. Выход же заключался в том, чтобы стать как та змея, что жила в чреве зверюги, подстреленной на пути к водопаду. Чтобы достичь этого, Клэй решил еще немного задержаться в деревне молчунов.

Он как раз собирался потушить свечу, когда снаружи послышался шорох. Клэй обернулся: шкура над входом приподнялась и в хижину проскользнула королева. Подойдя ближе, она с соблазнительным видом протянула охотнику тыквенную чашу. Тот стыдливо прикрыл чресла шкурой, служившей ему одеялом, и хотя слова здесь были бесполезны, все-таки промямлил:

– Чем могу служить?

Женщина опустилась перед ним на корточки и подала чашу. Он посмотрел на нее, она – на него, и Клэй понял, что хочешь не хочешь, а пить придется. Уверенный, что это то самое зелье, которое все распивали на празднике, он запрокинул голову и залпом осушил чашу. Однако напиток оказался совсем другого свойства: вкус его был горьким и таким крепким, что у Клэя перехватило дыхание. Он протянул было чашу королеве, но та беспечно отбросила ее в сторону и, ухватившись за краешек шкуры, стянула ее с обнаженного охотника.

– Прошу прощения… – пробормотал он и взглянул на нее. Она была прекрасна, но на лице ее застыло выражение какой-то отчаянной решимости, и это настораживало. Клэй впервые заметил, что глаза у нее ярко-зеленого оттенка и что все ее тело – плечи, шея, лоб – испещрены крошечными синими сверчками. Она наклонилась и лизнула его в шею. Он протянул руку и коснулся ее сосков.

«Беда», – подумал Клэй, однако физическая близость была сейчас его единственным желанием.

Перекинув одну ногу, женщина оседлала охотника, а затем ловким движением ввела его член в свое лоно. И тут Клэй почувствовал, как выпитое зелье начинает действовать: стремительным пожаром оно поднималось от пальцев ног к голове, захлестывая тело парализующей волной. Сначала окаменели ступни, потом колени, кисти, руки…

Оцепенение стремительно подбиралось к шее. Клэй попытался закричать, но язык отнялся, и из груди вырвался лишь стон. Несмотря на полную немоту, он ясно видел все в дрожащем свете свечи. Оседлавшая его королева выпрямилась и посмотрела вниз, мимо своих грудей. Клэй услышал, как в хижину входят люди. Среди них был и вождь – он с механической улыбкой взглянул на охотника из-за левого плеча жены, в то время как старик уставился на него из-за правого. Позади столпилось остальное племя. Теряя сознание, Клэй увидел, как королева качнулась вперед и лизнула его правое ухо.

– Па-ни-та… – прошептала она.

Перед тем как отключиться окончательно, Клэй успел услышать хриплый смех племени молчунов.

 

Другие

Поверьте, я каждый вечер заступал на дежурство за письменным столом, до кончиков рогов пропитанный красотой, в ожидании, что Запределье просочится на бумагу. Я чувствовал его в голове – ледяной шар, готовый растаять рекою слов. Но чернота, в которой я оставил Клэя, охлаждала его, и я не находил в себе достаточно творческого тепла, чтобы растопить этот шар – сколько бы сигарет ни выкурил, как бы ни морщился и ни бормотал.

Я копался в старых, покрытых пылью папках Министерства юстиции, читая о процессах, в которых Клэй принимал участие в качестве Физиогномиста. Большинство из них были озаглавлены весьма причудливо – «Латробианский оборотень», «Дело Грулига», «Невидящее око», «Виновность Флока», и читать их было интереснее, чем самые захватывающие романы. Я лелеял надежду, что увидев предмет моих изысканий в ином контексте, смогу вновь обрести его в собственных мыслях. Но я ошибся: в те времена Клэй был совершенно другим человеком.

Отчаянье заставило меня даже спуститься в развалины того, что когда-то было Академией физиогномики. Сквозь узкий проем, а потом вдоль коридора, заваленного мусором и обломками. Там, в нетронутой разрушением мраморной комнате, где вдоль одной из стен тянулся ряд железных дверей размером три на три фута, Я оплатил посещение номера два-сорок три. Каждая из этих дверей скрывала тело механизированного человеческого существа. Все они были жертвами экспериментов Белоу: органические автоматы, которые можно было оживить простым нажатием кнопки. Из того, что рассказывал мне Клэй, я понял, что двигались они благодаря встроенным механизмам, с вживленными нейронами собаки вместо нервных клеток. Выглядели эти марионетки как обычные люди, однако сохранить человеческую личность было не в силах Создателя. Во время нашего похода в Запределье Клэй признался мне, что однажды ночью, в бытность свою студентом, влюбился в одну из этих марионеток, очарованный её физической красотой.

Спустя несколько лет, только-только вернувшись на развалины города, я вдруг вспомнил эту историю и пришел сюда. Я нашел ту куклу, о которой говорил мне Клэй, и на один час оживил ее. Зрелище это вызвало во мне нестерпимую жалость – в равной степени как к ней, так и к себе. Не знаю, с какой стати я решил потом, что новая встреча с номером два-сорок три поможет моему зрению сфокусироваться на Клэе… Однако я отправился туда и оживил ее – быть может потому, что она была хоть косвенно связана с предметом моего исследования. А может, причина крылась совсем в другом.

Движения ее прекрасного тела заставили меня на какой-то миг почувствовать, что я близок к цели, но мне хватило одного жуткого стона в ответ на нечаянно высказанную вслух мысль, чтобы отвести ее обратно к раздвижной перегородке и вновь погрузить в милосердное небытие. Я бежал из подвала академии в еще большем замешательстве, чем раньше, и поклялся никогда больше не возвращаться в этот ад.

Сразу вслед за неудавшимся свиданием с номером два-сорок три я ввел себе такую дозу красоты, что думал, моя душа уже не вернется в тело. В итоге я не написал ни строчки, однако меня посетило множество видений, как знакомых, так и никогда прежде не виденных. Отец, Драктон Белоу, появившись, принялся пенять мне на мое одинокое существование. Он сказал, что лучше бы я не нашел тогда неприкосновенный запас наркотика, который он припрятал в подземном туннеле.

– Посмотри правде в глаза, – говорил он. – Ведь ты человек! Так, стало быть, и веди себя по-человечески. Чувство вины питает лишь слабых и никчемных.

В конце своей речи он простил мне мои прегрешения и приветственно простер руки, принимая меня в свои объятия. Я страстно желал ощутить это прикосновение, это благословение, пусть даже он был убийцей и тираном, – но, увы, он с шипением растворился и исчез.

В тот же вечер грандиозного ступора я видел призрак девочки Эмилии – он пришел навестить меня. И вдруг до меня дошло. Проблема заключалась вовсе не в невозможности отыскать Клэя в Запределье, а в том, что я мечтал снова поговорить с ней. Ни о каком труде не могло быть и речи, пока оставалась нереализованной эта мечта. Красота так и не смогла сжечь меня своим ядом, зато теперь я сгорал от желания иметь друга. С появлением Эмилии сгладившееся было одиночество вновь стало слишком выпуклым. Оно и было той зимней стужей, что превращала в моей голове подробности путешествия Клэя в комочек льда.

Протрезвев, я не забыл об этом открытии, но мне, разумеется, не хватило мужества что-либо предпринять. Да и что я мог сделать? Полететь в Вено и околачиваться ночью под ее окном? Доставив девочку домой, я не посмел сунуться в саму деревню и оставил ее на окраине, а потому теперь не имел ни малейшего представления, который из этого множества домов – ее дом. Городок за последние годы разросся, зданий там было не счесть… Короче говоря, вместо того чтобы заниматься делом, я ночи напролет курил да смотрел на луну.

Но потом – о чудо! – два дня назад она пришла снова, на этот раз настоящая, из плоти и крови, да к тому же не одна. В тот день я слонялся по разоренной лаборатории, в который раз с удивлением разглядывая зеленую женскую голову с длинными смоляными локонами. Когда-то она плавала в огромной банке с прозрачной жижей, пока здесь не похозяйничали оборотни, разбив всё, что билось. Долгие годы, проведенные на воздухе, не пошли ей на пользу: голова вся сморщилась, хотя черты остались прежними. Странно, но раньше мне не приходило в голову, что это прототип, а может, материальный аналог Вызнайки – бестелесной головы, летавшей по дворцу памяти Создателя. Как он собирался использовать ее и в каких целях – не имею представления. Знаю одно: для Белоу воображение, память и реальность всегда были одним и тем же… Я как раз размышлял над тем, как может вера управлять чьей-то жизнью, когда почуял их приближение.

Возможно, мне стоило вести себя осмотрительнее, но чувства подсказали мне, что там, среди них, Эмилия. Это могло оказаться ловушкой, но мне было все равно. Сквозь прореху в крыше я птицей взвился в воздух и уже мчался над городом, когда они еще не покинули степей Харакуна. Скрываясь в облаках, я наблюдал, как они едут в своих повозках и верхом на лошадях. Девочка была там, но кроме нее – не меньше двух десятков других людей: мужчин, детей и женщин. Кое у кого в руках были ружья. Оставив свой транспорт у стены, они вслед за Эмилией вошли в город. Я слетел к своему коралловому насесту и, охваченный волнением, стал ждать.

Они двигались тесной группой, с опаской пробираясь по площади – точь-в-точь как прежде Эмилия с мальчишками. Я восхищенно смотрел, как девочка возглавляла процессию, бесстрашно выступая перед здоровенными дядьками с ружьями. И снова она заметила меня первой, и снова указала на меня остальным. Никто не бросился наутек, хотя многие, похоже, были бы не прочь. Тут только мне пришло в голову, что ситуация опасна. Нет, Эмилии я доверял полностью, но вот можно ли было доверять всем остальным? Кто мог поручиться, что в последнюю секунду кто-нибудь, смущенный моим видом, не пальнет мне прямо в сердце? Девочка ведь рассказывала, сколько велось против меня религиозной пропаганды: весь мой род был для людей символом зла и ожившим кошмаром…

И все же, разогнав сомнения взмахом крыла, я спустился к ним навстречу. Они, разумеется, попятились, а некоторые даже вскинули ружья. Я поднял лапу и воскликнул: «Мир вам!» (Эту фразу я позаимствовал в одном из тысяч проглоченных в уединении томов.)

– Это Мисрикс, – сказала Эмилия, указывая на меня и оглядывая остальных.

Те закивали и заулыбались. Я тоже кивнул, однако улыбнуться побоялся: вряд ли мои клыки вызвали бы у них умиление.

– Я очень рад вас видеть, – сказал я. Говоря эти слова, я не вкладывал в них ничего, кроме обычной любезности, но когда произнес их, прочувствовал вдруг всю их глубину. На глаза навернулись слезы. Я стащил очки и смахнул соленую влагу с ресниц. Наверное, именно это спонтанное проявление чувств, а вовсе не напыщенные книжные фразы, в конце концов, убедило их в том, что мне можно верить. Стволы ружей один за другим опустились, люди окружи ли меня и стали протягивать руки. На этот раз я пожал их все до единой.

Одна женщина средних лет с цветастым шарфом на волосах представилась мне в качестве матери Эмилии. Схватив мою огромную лапу обеими руками, она стала благодарить меня за спасение дочери. А когда я отвечал, что это большая честь для меня – считать Эмилию своим другом, женщина разразилась слезами, и дело тут, кажется, было не только в спасении ребенка.

Официальным руководителем делегации был высокий, интеллигентного вида юноша по имени Фескин. Он носил очки, точно такие же, как у меня, и я сразу же воспылал к нему самыми нежными чувствами. Оказалось, он работает в Вено школьным учителем, внимательно изучил оставленные Клэем рукописи и за несколько лет собрал немало связанного с историей и культурой Отличного города. Он был первым, кто выдвинул теорию, что я не так уж дик, как принято думать. Это благодаря логике его аргументов да еще рассказам Эмилии жители Вено оказались способны поверить, что меня оклеветали.

Мистер Фескин заинтересовался тем, как я провожу свободное время, и я поведал ему о прочитанных книгах. Кажется, на него это произвело большое впечатление, и мы тут же устроили дискуссию о брисденовской «Географии души» – классическом шедевре древности, напечатанном весьма ограниченным тиражом всего лишь в три экземпляра. Пока остальные слушали, мы немножко блеснули эрудицией. Может, это было не слишком вежливо, но мне так хотелось продемонстрировать гостям, что они имеют дело с образованным существом.

Взяв Эмилию под руку, я повел их по развалинам. Она была очень горда тем, что может показать соплеменникам сохранившиеся архитектурные изыски, которые я демонстрировал ей во время предыдущего визита. Когда я остановился среди развалин Министерства знаний, чтобы показать гостям останки обезьяны, умевшей писать фразу «Я не обезьяна», одна женщина поинтересовалась, из чего состоит мой рацион. Я честно ответил, что из растительной пищи и фруктов, и она, почувствовав себя гораздо увереннее, попросила разрешения потрогать мои крылья. Я не возражал. Она осторожно провела ладонью по перепонке крыла. Увидев это, все остальные обступили меня и принялись ощупывать с ног до головы. Детям особенно хотелось проверить колючесть шипа на кончике хвоста. Я умолял их быть осторожнее, чтобы не уколоть пальцы о ядовитое острие. Одна девушка даже встала на носочки и, дотянувшись до левого рога, ласково его погладила. Я хотел было погладить ее в ответ, но, подумав хорошенько, решил, что не стоит.

В Музее развалин меня засыпали вопросами об истории города. Живейшее любопытство вызвала у посетителей кожура райского плода, и я позволил каждому подержать ее в руках и понюхать. Я заверил их, что плод и в самом деле способен творить чудеса, и рассказал, что один экземпляр дерева растет здесь, среди руин.

– Вот настоящее чудо, – воскликнул Фескин, кладя длинную худую руку мне на плечо. – Ты человечнее многих из тех, кто проклинает тебя в нашем Вено.

Кажется, он собирался сказать еще что-то приятное, но в этот момент одна пожилая дама нашла среди экспонатов голову фарфоровой куклы, которой она играла в детстве. Я предложил ей взять ее с собой, но женщина лишь покачала головой.

– Ее место здесь, – сказала она.

Потом мы вместе дошли до обвалившейся стены, где остались лошади и повозки. Гости поблагодарили меня за экскурсию и спросили, не могут ли они что-нибудь сделать для меня или что-нибудь мне привезти. Я заверил их, что ни в чем не нуждаюсь. Когда все уже расселись по повозкам, Фескин и Эмилия задержались.

Может, ты как-нибудь навестишь нас в Вено? – предложил учитель.

Это было бы чудесно, но сомневаюсь, что все будут от этого в восторге, – возразил я.

– Дай мне немного времени, и я уговорю их, – пообещал Фескин. – Прилетай к школе через неделю. Это такой дом…

– Я знаю, – перебил я его. – Где раньше был рынок, возле колокола.

Фескин кивнул:

– Приходи вечером, через час после заката. Я буду ждать.

Я с радостью согласился.

– Да, и еще, Мисрикс… – Фескин замялся. – Такое деликатное дело… Ты только не обижайся. Может, это покажется тебе бесцеремонным, но если ты хочешь более… э-э… свободно общаться с жителями Вено, придется тебе что-нибудь надеть.

В конце своей речи он выразительно посмотрел на мои чресла, и я не удержался от смеха.

– Что-нибудь придумаю, – пообещал я.

К чести для Эмилии, она взглянула на Фескина так, словно понятия не имела, о чем идет речь. Когда учитель ушел, девочка задержалась еще на пару минут.

Я принесла тебе кое-что, – сказала она, сунула руку в карман и вытащила оттуда длинный тонкий предмет, завернутый в коричневую бумагу.

Что это? – спросил я.

В это время мать девочки крикнула ей, чтобы она поторапливалась. Эмилия поспешно попрощалась и умчалась сквозь прореху в стене.

– Конфета! – донесся ее голос уже с той стороны. Целых три дня я купался в лучах этой встречи. По ночам я бесшумно летал над деревней и смотрел вниз, на светящиеся окна, пытаясь угадать, кто из моих новых знакомых сидит у каждого огонька за чтением, или шитьем, или качая дитя в колыбели. Я не стал есть конфету, подаренную мне Эмилией. Я даже не посмел развернуть ее, лишь подносил к ноздрям: конфета пахла апельсином, и этот запах был мне милее аромата райского плода. Сегодня днем я был занят именно этим, когда мысленным взором увидал Клэя, склонившегося над озером с прозрачной водой. Тогда я понял, что настало время писать.

Вкус апельсиновой конфеты сейчас смешался с хмельным теплом красоты. То, что раньше было в моей голове холодным шаром, теперь превратилось в спелый апельсин, чья сладость сочится по моим венам. Я вижу Запределье и летнее солнце, повисшее в небе. А вот и охотник, он снова один… Впрочем, нет, не один – в избранном обществе одноухого пса. Я берусь за перо, уже зная, что лучше него преуспел в общении с аборигенами моего мира.

 

Пустая книга души

Было темно, мучительно жарко, и на лице лежало что-то плоское. Первой Клэю пришла в голову мысль, что его похоронили заживо. Он судорожно попытался сесть. Когда ему это удалось, жесткий кожаный переплет книги, теперь уже напрочь лишенный содержимого, соскользнул с лица, упал на колени, и в глаза ударило солнце.

Обнаружить, что ты не в могиле, было приятно, несмотря на липкий пот и дикую головную боль. В центре лба чувствовался адский зуд, и Клэй яростно почесался. Несколько минут он сидел не шевелясь, с закрытыми глазами, чтобы немного прийти в себя и успокоить бешеное сердцебиение. Потом медленно разлепил веки и в резком солнечном свете увидел перед собой Вуда. Пес, вывалив язык, тяжело дышал.

За Вудом расстилался пейзаж, состоявший из одного лишь розового песка. Клэй посмотрел направо, посмотрел налево – только высокие дюны и ни травинки вокруг. Слева на песке валялась пухлая кожаная фляжка. Справа – сложенные грудой лук и колчан со стрелами, камни для разжигания огня, шляпа и нож. Мешка не было.

«Должно быть, он на дне водопада, вместе с ружьем», – с горечью подумал Клэй. Он поглядел прямо перед собой на горизонт, где мир дрожал в полуденном зное, и понял, что его бросили посреди пустыни.

«Вот так друзья, вот так молчуны…», – подумал Клэй, припомнив их издевательский хохот – последний звук, который услаждал его слух, прежде чем зелье довершило начатое.

– Па-ни-та…, – повторил он шепотом слова королевы. – Наверное, это значит «дуракам – дурацкая смерть»…

Осознание случившегося вдруг разом навалилось на Клэя, заставив ощутить всю горечь предательства. Откуда-то из самого сердца вырвался скорбный стон, и, содрогаясь всем телом, Клэй заплакал навзрыд. Один в пустыне, обреченный на верную смерть теми самыми людьми, которые, он думал, научат его выживать в Запределье! Схватив пустую обложку книги о душе, он со злостью зашвырнул ее подальше. Пес с трудом поднялся, словно жара усиливала силу тяжести, и медленно подошел к охотнику.

– Я не могу идти, – сказал ему Клэй. – На этот раз, дружище, мы действительно влипли.

Вставать не хотелось, да и не зачем было. Охотник решил, что будет тут лежать и поджариваться на солнце, пока не потеряет сознание, а потом и жизнь. Потянувшись за флягой, чтобы напоить Вуда, Клэй услышал откуда-то сзади отчетливый птичий свист. Сперва он решил, что это ему напекло голову, но вскоре звук послышался снова, а потом вторая птица ответила первой.

Любопытство оказалось сильнее отчаяния. Клэй медленно, пошатываясь, поднялся и повернулся взглянуть, что за упрямая галлюцинация насмехается над его злой долей. Голова все еще была не на месте, а от увиденного совсем пошла кругом. В сотне ярдов перед охотником раскинулся огромный оазис – настоящий остров буйной зелени, живой изумруд в оправе из жгучего розового песка. Клэй протер глаза, все еще сомневаясь, не мираж ли это. Однако ни усиленное моргание, ни троекратное оборачивание спиной, а потом обратно, ничего не дали: мачты древесных стволов, опахала папоротников и застывшие взрывы пурпурных цветов в зеленой траве никуда не делись. Среди деревьев вспорхнула и исчезла птица – крылатая радуга с необыкновенно длинным хвостом и волнистым оперением.

Этот лес не был похож на те, что ему доводилось видеть прежде. Все растения в нем – от древесных ветвей с миндалевидными листьями до буйных зарослей кустарника – были жизнерадостно-зеленого цвета. Такое впечатление, что благодаря силе пустынного зноя сама возможность жизни сконцентрировалась на этом клочке земли диаметром в две сотни ярдов. «Еще один остров», – усмехнулся про себя Клэй, раздвигая локтями ветви папоротников и толстые, свисающие сверху лианы. Пышные зеленые кроны над головой звенели птичьим гомоном, а вокруг жужжали и гудели насекомые. Подозревая, что в этом райском местечке могут обитать и менее безобидные создания, Клэй на всякий случай держал оружие наготове.

Проходя мимо, он случайно затронул какую-то ветку и листья вспорхнули с нее стайкой бабочек. В сложенном виде их крылья были неприметны, теперь же раскрылись сотней лазоревых цветков. Бабочки дружно взметнулись вверх и синхронно затрепетали крыльями, будто направляемые единым разумом, а когда Вуд гавкнул от неожиданности – рассыпались в разные стороны, как разбившийся вдребезги осколок летнего неба. Клэй заворожено смотрел, как они воссоединились на другой ветке и вновь превратились в жухлые листья.

Черный блестящий жук с крысу величиной и с устрашающего вида жвалами, шевеля усами, проворно пробежал вверх по раздвоенному стволу дерева, согнувшегося до земли под тяжестью колючих желтых плодов.

На поляне, усыпанной розовым песком, напоминающим коралловую пыль в руинах Отличного города, они обнаружили с полдюжины холмиков различной высоты. Между ними, вокруг них и сквозь них вереницей ползли рыжие муравьи. На вершине одного муравейника бригада рабочих насекомых тщетно, но упорно пыталась пропихнуть глаз какого-то несчастного существа в чересчур узкое отверстие.

Раздался крик, и Клэй, не целясь, пустил стрелу в то, что показалось ему бестелесной женской головой, зацепившейся волосами за толстую лиану между деревьев. Стрела попала в цель, но когда охотник рассмотрел добычу, ею оказалась летучая мышь. Из-за странной окраски крыльев зверек, повиснув вниз головой, становился удивительно похожим на человеческое лицо с широко распахнутыми глазами и ртом, полным острых зубов. Несмотря на дефицит стрел, эту Клэй подбирать не стал: слишком многое напомнила ему призрачная голова о другом, тоже призрачном мире.

Они пробрались сквозь заросли растений, стебли которых фута на четыре возвышались над тульей шляпы охотника. С их верхушек свисали удивительные белые цветы, величину которых охотник попытался измерить, раскинув руки в стороны, но пальцы даже не доставали до краев. Наползая друг на друга, лепестки закручивались к центру цветка, где черная сердцевина сочилась клейкой жидкостью. Время от времени капли этого сока падали вниз и, не долетая до земли, превращались в кристаллы. Эти цветочные бриллианты, однако, были далеко не вечны: не проходило и минуты, как они испарялись тонкой струйкой белого дыма с запахом лимона.

Решив умыться водой из озера, Клэй опустился коленями на ложе из мха, нагнулся к спокойной воде и зачерпнул влагу ладонью, чтобы напиться. Лишь когда он сообщил Вуду, что вода чистая, тот присоединился к товарищу. Утолив жажду, Клэй снял шляпу и зачерпнул еще, чтобы вылить себе воду на затылок. Освежающая прохлада успокоила головную боль, не утихавшую с момента пробуждения.

Нагнувшись над озером и чувствуя, как по лицу стекают капли, Клэй вгляделся в свое отражение. В последний раз он видел себя очень давно, задолго до того как отросли волосы и появилась борода. В первую секунду человек, смотревший на него из озера, напугал Клэя. Познакомившись с тем собой, которого знали молчуны, охотник начал подозревать, что им было не по себе именно от его пугающей наружности. Выглядел он как настоящий леший.

Охотник потрогал шрам на щеке – там, где демон до крови рассек ему кожу острием хвоста. В ходе исследования этой новой черты лица Клэй обнаружил еще одно новшество и долго не мог поверить, что не замечал его раньше. Посреди лба, прямо над переносицей, был выколот рисунок. Склонившись ниже, Клэй разглядел в воде отражение тонкой голубой змейки, восемь раз обернувшейся вокруг собственной головы. Последняя петля оканчивалась изогнутым хвостом – он указывал строго на север.

Незадолго до наступления темноты они добрались до противоположной оконечности оазиса и замерли перед морем розовых дюн, катившим свои волны к заходящему солнцу. Впрочем, чего-то подобного охотник и ожидал. Горечь от предательства молчунов еще не прошла, и Клэй не находил в себе сил продолжать путь через пустыню на север. Он решил задержаться в оазисе на несколько дней и хорошенько отдохнуть перед путешествием через пески.

Они с Вудом вернулись в глубь зеленого острова, на поляну, которую Клэй приметил заранее. Найти сухое топливо для костра оказалось непросто – таким всё было сочным и полным жизни. Наконец они наткнулись на одинокое дерево, погибшее от какой-то болезни, и охотник с помощью ножа легко отломал несколько веток. Когда ему удалось выбить искру из камней и поджечь хворост, уже спустилась ночь и благодаря пульсирующему миганию светлячков лес вокруг стоянки приобрел совершенно фантастический вид.

Вдобавок к белке-летяге, которую Клэй зажарил и скормил Вуду, он собрал целую коллекцию разнообразных фруктов, в обилии росших по всему оазису. Часть из них ему уже доводилось пробовать, и хотя некоторые незнакомые плоды оказались горькими до несъедобности, у большинства из них был приятный вкус и сочная мякоть.

Когда пес расправился с белкой, а Клэй проглотил последнюю сливу, лес наполнился освежающим ветерком. Вокруг костра кружились желтые мотыльки, и время от времени кто-нибудь из них жертвовал жизнью, чтобы слиться с огнем.

– Ну, что скажешь? – спросил охотник у пса. – Разве не Рай?

Вуд смерил его взглядом, затем поднялся и принялся топтаться по кругу, словно пытаясь что-то отыскать.

Клэй рассмеялся.

– Мы оставили ее в пустыне, – сказал он, зевая. Пес заскулил и наконец улегся рядом.

В ней все равно уже не было страниц. Их все сожрали наши гостеприимные хозяева, – объяснял ему компаньон. Но пес не унимался.

– Ладно, сейчас я тебе сам что-нибудь расскажу, – сдался Клэй и сделал вид, что открывает книгу.

Вуд закрыл глаза и положил голову на лапы, как только охотник начал рассказ.

– Жил-был на свете человек, который однажды проснулся и обнаружил у себя на лбу татуировку – голубую змейку. Человек удивился: откуда она взялась и зачем? «Что бы это могло значить?» – спросил он у своего друга-пса, но тот и прежде никогда не интересовался такими глупостями и не собирался начинать. Голубая змейка закручивалась спиралью, центром которой была ее голова. Поначалу человек подумал, что она появилась между глаз, чтобы помочь ему сосредоточиться. Потом он спросил себя, не та ли это змейка, что зовется Кифташ, из «Легенды о прекрасной даме Констанции и ее последнем желании»? Или же она просто символизирует собой круг без начала и конца? Некоторые змеи, как тебе известно, ядовиты, но в то же время этот яд может стать лекарством от болезни. Возможно, это была змея с трещоткой на хвосте, или змея, танцующая под музыку, или же (на эту мысль наводил ее цвет) она обратилась в камень в сердце горы Гронус. Змеи всегда были коварными созданиями, но…

Клэй замолчал и прислушался к треску гаснущего костра. Одинокий мотылек все еще кружился вокруг пламени. Вуд поднял было голову, но тут же снова уснул. Ночной ветер шумел в кронах деревьев, принося с собой запахи цветов. В кустах кто-то крался, и Клэй подумал, что надо бы достать нож, но не успел он довести эту мысль до конца, как веки его сомкнулись.

Что-то легонько коснулось правой щеки охотника – может, бабочка, может опавший лист или цветок на ветру. В полусне он смахнул это «что-то» рукой, и тут же последняя вчерашняя мысль вспыхнула в пробудившемся сознании яркой искрой. Клэй резко сел, вытащил нож и открыл глаза новому дню.

Вуд, как ни странно, все еще спал, а рядом, на песке, валялся пустой кожаный переплет – все, что осталось от книги о душе. Клэй покачал головой:

– Вот, значит, как ты ценишь мои истории!…

Он представил, как ночью пес украдкой уходит из лагеря, пробирается по лесу и бежит по розовому песку, освещенному луной.

– Эта книга – мое проклятие, – пробормотал Клэй и ткнул Вуда в зад носком ботинка. Пес мгновенно проснулся.

– Пойдем на охоту, – сказал Клэй.

Вуд встал и, вытянув лапы вперед, сладко потянулся. Клэй тем временем озирался по сторонам в поисках шляпы. Он твердо помнил, что снял ее вчера перед ужином, а теперь ее нигде не было. Он уже собирался с пристрастием допросить собаку, подозревая, что это месть за оставленную в пустыне книгу, но тут заметил кое-что на песке.

Охотник опустился на четвереньки, почти уткнувшись носом в землю. Пес подошел к нему и тоже обследовал песок. Чтобы как-то обозначить свое открытие, Клэй обвел контур указательным пальцем.

Это был след. Не отпечаток его башмаков, а большой, хоть и смутный, след человеческой ступни. Клэй осмотрелся: на песке были и другие, уходящие к лесу следы.

Внезапно сзади раздался крик. Клэй схватился за нож и обернулся в тот самый миг, когда желтая птица в ветвях дерева закричала снова. Клэй оглянулся на Вуда и приложил палец к губам – «тише». Охотник выпрямился и, чувствуя, что кто-то за ним наблюдает, медленно обернулся вокруг, вглядываясь в гущу растительности.

Следуя за отпечатками ног, они углубились в западную, еще не обследованную часть оазиса. Клэй терялся в догадках. Кто он, этот загадочный похититель шляп? Один из племени молчунов, оставшийся здесь, чтобы шпионить за ним и дразнить глупыми шуточками? Или кто-то другой? Но кто еще мог оказаться здесь, в этом богом забытом месте? Предположение, что это призрак безглазой женщины, Клэй отбросил сразу: призраки не оставляют следов.

Ему вдруг вспомнилось лицо, вычерченное голубыми линиями на ягодице королевы молчунов. Он снова увидел его мысленным взором – и наконец вспомнил, откуда оно ему знакомо.

– Брисден, – выдохнул Клэй, останавливаясь. Вуд тоже притормозил, дожидаясь приятеля. – Будь я проклят, если это не Брисден, этот бездонный бочонок слов!

В памяти всплыло путешествие в глубины памяти Драктона Белоу и тучный философ, который спас Анотину, женщину-воспоминание, и самого Клэя от гибели в лапах Учтивца. Все это было словно в другой жизни… Как потом выяснилось, у всех персонажей, населявших мнемонический мир, были прототипы в реальности. Откуда мог взяться этот портрет, если только Брисден не побывал когда-то в Запределье, а может, даже находился здесь и поныне? Быть может, молчуны специально доставили его сюда, чтобы они встретились?

«Но неужели такие совпадения возможны? – спрашивал себя охотник. – И на кой ему сдалась моя шляпа?!»

Поздним утром, когда Клэй собирался нарвать фруктов и перекусить, они с Вудом набрели на неглубокий пруд, заросший кувшинками. На круглых тарелках листьев лежали лиловые соцветия с игольчатыми лепестками. Наполовину погрузившись в воду, между плавучих цветов покоился скелет Сиримона – позеленевший от сырости и с отломанным рогом. При виде его острых зубов охотник машинально вскинул лук, но в последнюю секунду удержал стрелу.

Сидя под тенистым листом огромного папоротника, среди обглоданной кожуры какого-то красного фрукта, путники дремали в полуденном зное. Они гнались за незнакомцем все утро и в конце концов потеряли след. Западная окраина оазиса оказалась точно такой же, как и та его часть, которую они обследовали вчера. На обед Клэй подстрелил дикого поросенка – тот лежал теперь рядом с фляжкой. Лук охотник держал наготове, а нож сжимал в руке – на случай, если таинственный похититель попытается украсть что-нибудь еще из его скудных пожитков.

Он уже начинал сомневаться, что утром в лагере они видели именно человеческие следы. Скорее всего, их все-таки оставило какое-то животное. Клэй вспомнил бредовую мысль о встрече с Брисденом здесь, в самом сердце дебрей, и тихо посмеялся над собой.

«Безумие», – подумал он. Стоило этой мысли промелькнуть в голове, как над зарослями папоротника, окружавшими песчаную прогалину, мелькнула черная шляпа.

Резко выпрямившись, охотник смотрел, как черная широкополая тень проплывает мимо.

– Вуд, – тихо позвал он. Пес открыл глаза и увидел шляпу, удалявшуюся в глубь леса. Через секунду оба были на ногах. Схватив лук и стрелы, Клэй пустился в погоню за вором. Они продирались сквозь папоротники и видели, как вдали, за спутанной сетью древесных стволов, лиан и кустарника в зелени исчезает смутная фигура. Клэй перешел на рысь, и вскоре пес уже мчался впереди него.

Весь остаток дня прошел в погоне за шляпой. Друзья проносились мимо безмятежных озер, гигантских цветов, птиц неземной окраски, миллионов удивительных насекомых – и ничего этого не замечали. Их взгляды были прикованы к цели, которая оставалась все время на одном расстоянии – достаточно близко, чтобы не потерять из виду черную шляпу, но слишком далеко, чтобы разгадать тайну того, на ком она надета.

Перед наступлением темноты преследователи вдруг поняли, что шляпы не видно вот уже больше часа и бегут они просто наугад. Клэй подозвал Вуда и повернул обратно, пытаясь припомнить, в какой стороне осталось то место, где лежит поросенок, если, конечно, им еще не занялись падальщики.

В свете угасающего дня, продираясь сквозь заросли высокой травы и между стволами деревьев, Клэй больше не тревожился насчет незнакомца: тот, похоже, был напуган куда больше, чем они. На самом деле теперь, когда его снедало любопытство, охотник даже желал этой встречи.

Он уже собирался плюнуть на поросенка и устроить лагерь на ближайшей поляне, когда они вышли к тому самому месту, где оставили добычу. Клэй только сейчас понял, что, задумавшись, машинально шел вслед за Вудом. Пес же, очевидно, с самого начала знал, куда идти, ведомый желанием полакомиться жареной поросятиной.

Им повезло: про мясо проведали не падальщики, а муравьи – их достаточно было просто соскрести с туши. Отыскав хворост, Клэй развел костер. Занятый приготовлениями к грядущей ночи, он не сразу заметил свой головной убор, венчавший большой куст справа от поляны. Тьма целиком поглотила оазис, охотник нарезал мясо полосками, чтобы нанизать на самодельный вертел, и только тогда увидел шляпу. Он громко расхохотался от изумления и покачал головой.

– Ну и шутник же наш сосед, – сказал он Вуду. Проследив взгляд Клэя, пес увидал шляпу, подошел к ней, поднял заднюю лапу и помочился на куст.

– Страшная месть, – согласился охотник и вернулся к приготовлению ужина.

Этой ночью ласковый ветерок, напоенный дурманящим цветочным ароматом, снова скользил по лесу. Клэй уже прочел дремлющему Вуду придуманную историю из несуществующей книги (обложку от нее пес целый день упрямо таскал в зубах). В мерцающем круге света от костра охотник привалился к стволу дерева, измотанный дневной беготней. Сквозь полуприкрытые веки он смотрел через поляну на черневшую поверх куста шляпу и позволял мыслям течь, куда им вздумается. В руке у охотника был нож, рядом на песке лежали лук и колчан со стрелами.

От дремы его пробудило шипенье сгоревшего в пламени мотылька. Сонно оглядевшись вокруг, Клэй убедился, что все в порядке. Потом мельком взглянул на шляпу и вдруг резко выпрямился. Прищурившись, чтобы лучше видеть, он пристально всмотрелся в растение, макушку которого она украшала. Глаза его не обманывали: несколькими дюймами ниже широких черных полей, в гуще листьев, действительно открылась пара горящих глаз, похожих на два огонька в пещерах, и они смотрели прямо на него. Клэй хотел вскочить на ноги, но, парализованный смятением, остался на месте.

Минуту спустя под глазами появилось темное отверстие – очевидно, рот. Затем куст зашевелился – медленно и совершенно несвойственным растениям образом. Из тела выпросталась покрытая листьями рука, за ней, с противоположной стороны, другая. Конечности эти состояли из спутанных побегов с тонкими отростками, свисавшими с пальцев-корневищ, словно толстые волосы. Тело куста стало приподыматься на чудовищных ногах, сплошь из листьев и переплетенных прутьев. В довершение ко всему эту ходячую зеленую нелепость венчала черная шляпа. Зрелище было настолько абсурдное, что, несмотря на изумление и ужас, Клэй не удержался от улыбки.

Растительное существо двинулось к нему, а он все еще не мог пошевелиться. Однако Клэй уже понял, что куст не проявляет агрессивности. Движения его обладали плавностью колеблемых ветром ветвей. Осторожно перешагнув через спящую собаку, существо остановилось прямо перед охотником и неторопливо уселось на землю. Затем руки, словно вырезанные из живой изгороди, одновременно поднялись вверх и сняли шляпу с головы, покрытой шапкой вьюнов. Существо водрузило шляпу на голову Клэя, и темная дыра рта сложилась в подобие улыбки.

Охотник вздрогнул, и в вихре мыслей ему вспомнились записки Арлы о путешествии ее деда. В одном из фрагментов этой истории упоминался зеленый человек, Битон еще называл его «лиственным существом». Его звали Мойссак, это он проводил заплутавшую шахтерскую экспедицию к заветной цели – земному Раю.

– Мойссак? – осторожно спросил Клэй.

Существо покачало головой, потянулось к ветвистому горлу и сорвало с себя лист. Затем изобразило, как будто кладет зеленый овал в рот, после чего протянуло его Клэю. Приняв дар, охотник без колебаний положил его на язык. Лист оказался душистым, с сочным фруктово-цветочным вкусом. Аромат разлился по нёбу, заструился в ноздри и сконцентрировался в мозгу, превратившись в звуки, которые медленно складывались в слова.

– Я Васташа, – зазвучал голос в голове Клэя.

– Я слышу тебя через этот листок? – спросил охотник.

– Нет, ты меня понимаешь. Лист приносит меня тебе.

– Откуда ты взялся? – спросил Клэй. – И зачем взял шляпу?

– Чтобы убедиться, что ты один. В шляпе живут отзвуки твоих желаний и мыслей. Мне нужно было побыть в ней, чтобы понять, ты ли мой освободитель.

– Освободитель? – насторожился охотник.

– То семя, что ты закопал в лесу. После льда пришло новое зеленое время, семя пустило побег. Он рос и рос, так же быстро, как льет дождь, – пока в первые дни солнечной силы, став цельным и загоревшись искрой жизни, я не вытащил корни из земли и не отправился искать тебя.

– И что теперь, когда ты меня нашел? – поинтересовался Клэй.

– Теперь я готов служить тебе.

– Я держу путь в место под названием Вено, – сказал охотник.

– Знаю, – отозвался лиственный человек. – Зеленая вуаль, верно? Я узнал об этом в твоей шляпе.

– Ты узнал всё?

– Многое.

– Далеко мне еще до Вено? – спросил Клэй.

– Как бы тебе объяснить?… К примеру, будь ты ребенком, только начинающим жизненный путь, цель которого смерть, – тебе еще лет сто до рождения.

– Так далеко? – вымолвил охотник.

– В дебрях, которые ты зовешь Запредельем, есть Места, куда невозможно попасть, передвигаясь в пространстве. Вероятности просто не сложатся, – объяснил Васташа.

– Значит, я не найду Арлу Битон?

– Я здесь, чтобы помочь тебе. Женщина, у которой ты взял мое семя, – была последней из тех, кто умел подчинять энергию дебрей собственной воле. Па-ни-та.

Клэю вспомнились последние слова королевы молчунов.

Да, ее дух был с тобой на протяжении всего пути. Ей нужна твоя помощь. Отправишься со мной, выполнишь ее просьбу – и попадешь туда, куда стремишься.

– И что это за просьба? – спросил Клэй.

– Я не могу ответить, пока не придет время нового роста, по-вашему – весна. Пока я буду лежать в засыпанный снегом замерзшей земле, она во сне расскажет мне, что нужно делать.

– Я думал, она мертва, – заметил Клэй.

– Ты и обо мне мог так думать, пока не закопал семя в землю, – возразил лиственный человек.

– Откуда она меня знает? – спросил охотник.

– Из твоих желаний. Она знает, чего ты хочешь…

Тут листок стал терять вкус, слова лесного существа зазвучали все тише, пока не превратились в звук, похожий на царапанье нагих ветвей на ветру. Протянув руку, Васташа длинным узловатым корневищем коснулся татуировки у охотника на лбу.

– Мы еще поговорим завтра, – услышал Клэй. – А теперь спи. Если ты и вправду решил найти свой путь, с рассветом нам придется уйти.

– В пустыню? – поежился Клэй.

– В пустыню, – подтвердил зеленый человек. Следом за словами послышался шорох дождя по сухим осенним листьям, и Клэй понял, что тот смеется.

Охотник машинально разжевал тот лист, что дал ему Васташа, и пряный сок просочился в его сны. Он увидел ту женщину, Па-ни-та, такой, какой она была при жизни: черные волосы развевались на ветру, глаза сияли мудростью. Она шла по полю растущих лиственных людей, корни которых были еще в земле. Одни из них сформировались лишь наполовину, другие почти достигли зрелости, но когда она проходила мимо, все они поворачивали к ней травянистые головы и тянули зеленые руки, стараясь кончиками ветвей дотронуться до ее платья. И как это бывает во сне, Клэй точно знал, что все эти существа вместе должны стать армией.

Наутро Клэй проснулся с надеждой, что все случившееся ночью было не более чем фантастическим сном. Но едва открыв глаза, он увидел лиственного человека: тот сидел перед Вудом и легонько поглаживал пса по спине.

Охотник поднялся и подошел к ним. Васташа сорвал с горла лист и протянул Клэю, который сунул его под язык.

– Я смотрю, вы с Вудом подружились, – заметил он.

– Забавное у него имя, – сказал Васташа, и Клэй снова услыхал его смех.

– Этот пес не раз спасал мне жизнь, – сказал охотник.

– Да, ваши судьбы связаны вместе, – отозвался Васташа. – Я как раз говорил ему, что это я принес ему книгу прошлой ночью.

– А я думал, это он сам, – сказал Клэй. – Ты можешь кое-что передать ему?

– В этом нет необходимости. Он и так знает все, что ты можешь ему сказать.

– Когда выступаем? – спросил охотник.

– Если хочешь успеть, нужно отправляться прямо сейчас.

Клэй подобрал свои булыжники и рассовал их по карманам. Потом торопливо перекусил куском свинины, который милостиво оставил ему пес, и спрятал в башмак каменный нож. Подхватив лук, стрелы и флягу с водой, он свистнул Вуда и жестом велел ему забрать обложку книги. Следуя за Васташей, они направились к северной оконечности оазиса.

Прежде чем ступить на розовый песок, каждый сделал по доброму глотку из фляги. Клэй с удивлением наблюдал за тем, как листвень запрокинул голову и стал пить, совершенно как обычный человек. Васташа до сих пор казался охотнику чем-то несуразным, словно внезапно оживший предмет мебели – например, пишущее стихи кресло или занимающиеся любовью ножки стула.

Васташа дал Клэю еще один лист, и как только словесный контакт был установлен, сказал охотнику, что скоро он будет понимать его и без помощи листьев.

– Неужели ты совсем не боишься пустыни? – спросил Клэй. – Ведь для тебя жара губительна.

– Когда мы пройдем по пустыне несколько дней, тебе придется нести меня, – сказал листвень, выходя из тени оазиса на яркое солнце.

Мысль о том, чтобы тащить Васташу на себе, увязая в глубоком песке, не слишком обрадовала Клэя. «Ничего из этого не выйдет», – подумал он, но промолчал.

– Почему я должен тебе верить? – спросил он с вызовом.

– В конце осени, когда мне придется тебя покинуть, Па-ни-та даст тебе знак. Тогда ты убедишься, что она понимает твое желание. А покуда придется тебе верить мне на слово, – сказал Васташа.

Шагнув на горячий песок, Клэй кивнул. У него просто не было другого выбора.

Путники одолели несколько высоких дюн, похожих на горную цепь в миниатюре, затем спустились в песчаную долину и оказались перед новой грядой – втрое выше первой.

Даже Вуду приходилось несладко: собачьи лапы увязали в сыпучем песке. Подъем был крутой, и, сделав два шага вперед, они на шаг соскальзывали назад. Когда до вершины оставалась еще треть пути, Клэй остановился, чтобы перевести дух.

– Ничего, скоро привыкну, – сказал он Васташе, когда тот соскользнул вниз по склону, чтобы помочь ему.

Вуд тем временем упрямо взбирался по бархану, оступался, соскальзывал и карабкался снова, пока не дополз до верха. Оттуда, с вершины, он обернулся и что-то пролаял охотнику и зеленому человеку.

Васташа теперь держался рядом с Клэем и помогал ему взбираться по склону. Глянув вниз, охотник увидел, что листвень за каких-то несколько минут отрастил шипы на подошвах ног. Когда они добрались до верха, Клэй еле-еле переставлял ноги. На вершине песчаного холма он замер: внизу расстилался фиолетовый океан. Вода сверкала под ярким солнцем до самого горизонта, волны накатывали на розовый песок и разбивались пенными взрывами. А в полумиле к северу виднелись деревья и зеленые холмы.

– Ты знал с самого начала! – сказал охотник. И снова услышал в голове смех древесного человека.

– У нас получилось, Клэй. Нет пустынь страшнее тех, что внутри нас.

Васташа рассказал охотнику, что вдоль берега внутреннего океана они отправятся на север – там, в сотне миль отсюда, он знал одно место, где Клэй и Вуд смогут перезимовать с соплеменниками. Это были члены экспедиции с западных провинций. Явившись в Запределье нескольким годами раньше, они основали там поселение.

– Значит, я здесь не один? – сказал Клэй, когда они бок о бок шагали вдоль края лилового моря.

Другие были всегда. И всегда будут, – ответил листвень. – Дебри древнее, чем ты можешь представить. До наступления холодов мы будем вместе, и я покажу тебе кое-что, что поможет тебе понять. В Запределье была война. Нарушение природного равновесия, которое все изменило.

Кажется, я видел во сне этой ночью, как ты и твои собраться должны были стать воинами, – сказал Клэй.

Нас пробудила к жизни Па-ни-та – физическое воплощение сил природы. Вообрази, как сложно одолеть противника, который возрождается каждую весну. Мойссак был дезертиром. Вот почему он был еще жив, когда встретил тех, кто отправился искать Рай.

– А ты? – спросил Клэй.

– Узнаешь позже, – ответил Васташа.

Оставив береговую линию в стороне, листвень повернул в глубь суши, к травянистой равнине. Жестом подозвав Вуда, он освободил его от ноши, сунул пустой переплет под мышку и направился к деревьям.

– Мы не будем удаляться от берега, просто пойдем там, где ты сможешь охотиться, – объяснил он.

– Скажи мне, – сказал Клэй, шагая в ногу с древесным человеком, – почему Вуд так трясется над этой проклятой книгой?

– Он думает, это приспособление для рассказывания историй, – ответил Васташа, и огоньки в его глазах вспыхнули ярче.

– Но с какой стати собаке беспокоиться о каких-то историях?!

– Он знает, что на них держится мир, – отвечал листвень.

Дни напролет они шагали по холмистым лугам, и море всегда оставалось по левую руку. Всякий раз, когда Клэй мельком видел его – с вершины холма или огибая лесную чащу, – он поражался его бескрайности и красоте.

Местность, по которой они шли, буквально кишела дичью. Тут водились и белые олени, и дикие кабанчики, и голенастые индейки, и что-то вроде миниатюрных трехногих полосатых лошадей. Васташа учил Клэя искусству выживания в Запределье, и лучшего учителя было не найти. Он объяснял Клэю свойства незнакомой флоры, а охотник расспрашивал его, как тот или иной вид взаимодействует с местной фауной. Поскольку древесный человек, в буквальном смысле, имел корни в обоих царствах, он прекрасно в этом разбирался.

По ночам у костра Клэй рассказывал о чудесах и ужасах, которые повидал на своем веку, а листвень расспрашивал его о человеческой любви и измене. Из корня, служившего ему указательным пальцем, Васташа за час отращивал абсолютно прямые ветки, из которых Клэй выстругивал стрелы.

Вечер считался незавершенным, пока Клэй не открывал кожаный переплет и не сочинял на ходу очередную историю для пса, а теперь и для своего зеленого друга. Листвень больше всего любил слушать про звезды – откуда они взялись и из чего сделаны. Он рассказал Клэю, что Вуду особенно нравятся истории, в которых фигурирует хотя бы одна собака. Охотник стал настоящим мастером в сочинении подобных басен и с каждым днем слагал их все лучше и легче.

Однажды днем он услышал голос Васташи – предупреждение о гигантской птице, пикирующей ему на голову. Клэй бросился в траву, и в этот самый миг огромная тварь – желтый воробей размером с лисицу, с бритвенно-острым клювом и жуткими когтями – промчалась в опасной близости от него. Охотник пустил вслед стрелу, но промахнулся. Провожая чудовище взглядом, он сообразил, что под языком у него нет листа.

На макушке поросшего лесом холма, глядящегося в океан, они нашли кирку, торчавшую из груды камней. Венчала памятник проржавевшая шахтерская каска. Клэю снова вспомнились Анамасобия и Арла Битон. Он будто вновь увидел, как она идет по главной улице городка, превратившегося теперь в руины.

– Она была прекрасна, – сказал он Васташе. – Интересно, какая она сейчас?

Листвень сорвал с груди маленький белый цветок и положил на могилу шахтера.

– Она как теперешнее лето, – ответил он. – Не за горами осень, но солнце все такое же яркое.

Помолчав немного, они продолжили путь к морю. Вуд, прежде чем потрусить за ними, не забыл пометить кирку.

Это была ночь падающих звезд, и, глядя на них, Васташа опасался, что небеса могут рухнуть на землю. Чтобы отвлечь его внимание от метеоритного дождя, Клэй вытащил из кармана овальный предмет и повертел его в руках.

– Не бойся, друг мой, – сказал он Васташе. – Представь, что это небо сбрасывает пожухшие листья. Они сгорят дотла, прежде чем доберутся до нашего мира. Взгляни-ка лучше сюда. – На ладони охотника лежал кристалл, подаренный ему татуировщиком из племени молчунов.

Васташа, поежившись, отвел глаза от неба и посмотрел на камень.

– Откуда это у тебя?

Клэй поведал ему историю своего спасения и недолгого пребывания среди серокожих людей: как они съели книгу, как лишили самого верного оружия и, наконец, как жестоко они над ним посмеялись, вдобавок изрисовав лоб.

– Да, – молвил листвень, – я их знаю. Они живут здесь дольше, чем я могу сказать. Другие племена Запределья зовут их «шантреи», что означает «слово». Они боготворят язык в любых его формах. Забавно, что ты думал о них, как о молчунах, ведь им известно множество языков – и человеческих, и звериных, и тех, на которых говорят растения. Каждый из них украшен рисунками, которые вместе составляют какое-либо понятие, и каждое тело в отдельности – слово для выражения этого понятия.

– Будь моя воля, я бы тоже сказал им пару слов, – проворчал Клэй, глядя на пойманный кристаллом свет.

– Они отметили тебя. Это необычно, ведь ты пришел с другой стороны леса. Через шляпу я почувствовал твою обиду на них. Но они пытались помочь тебе. Береги этот камень.

– Они на стороне Па-ни-та? – спросил Клэй.

– Когда-то они были ее врагами, но времена меняются. Они нарочно оставили тебя там, где мы могли встретиться, – сказал листвень и снова запрокинул голову.

– Выходит, теперь я для них – тоже слово? Я что-то для них значу? – спросил охотник.

– Ты значишь что-то для себя самого, – был ответ. Клэй покачал головой:

– Уходя в Запределье, я думал, что бегу от сложностей и хитросплетений. Но чем дальше, тем все становится сложнее и запутаннее. Там, в Демоновом лесу, все было предельно ясно: убей – или убьют тебя, найди пищу, разожги огонь…

– Жизнь маленького муравья сложнее всей истории человечества, – заметил Васташа. – А простоту обретешь в могиле.

– Спасибо, утешил.

Листвень вдруг замер, угольки глаз вспыхнули, зеленые завитки волос распрямились.

– В чем дело? – насторожился охотник. Заслышав тревогу в его голосе, Вуд вскочил на ноги.

– Это она, – промолвил Васташа. Клэй потянулся за луком. – Кто?

– Осень, – сказал листвень. – Она уже близко. Зеленый человек опустил голову и погрузился в молчание. Клэй долго еще смотрел в небо, дожидаясь, когда Васташа заговорит снова, но этого не случилось.

Океанские волны разбивались о скалы в сотне ярдов внизу. День был пасмурный, тихонько накрапывал дождик.

– В этом лесу есть демоны, – сказал листвень. Клэя передернуло.

– А нельзя его обойти?

– Нет, в глубине леса есть нечто важное, что я хочу тебе показать.

Под сенью деревьев с высокими прямыми стволами морской песок сменился ковром из бурой хвои и листьев. Клэй держал лук наготове, и даже Вуд не убегал далеко, словно понимал, с какой опасностью они могут столкнуться.

Так они шагали сквозь мглистое утро, и Клэю вспоминался тот ужас, который наводили на него демоны. Он попытался припомнить, как у него доставало мужества сражаться с этими тварями, но единственным, что всплывало в памяти, был страх.

Далеко за полдень дождь перестал, но солнечные лучи так и не смогли пробиться сквозь дымку. Путники устроили привал, чтобы перекусить грибами и кореньями. Ломоть оленины, оставшийся с ужина, предназначался Вуду.

Округлые рыжеватые шляпки грибов на вкус напоминали печеные яблоки, а коренья – лакрицу. Пока Васташа разламывал последний кругляш, чтобы разделить его с Клэем, тот вдруг заметил, что белые цветы, которыми было усыпано тело древесного человека, побурели по краям, словно опаленные. Приглядевшись, охотник увидел на изумрудной груди Васташи узор из красных листьев. Он хотел обратить внимание друга на эту перемену, но его прервал вопль демона, перелетевшего с ветки на ветку у них над головой. Охотник глянул вверх: в поредевшей осенней листве засело три твари. Он рванулся к луку. Двое демонов, раскинув крылья, обрушились вниз.

Вуд бросился в атаку так, словно они только вчера покинули пещеру. Охотник выдернул из колчана стрелу, но руки его дрожали от страха, и он замешкался, натягивая тетиву. В следующую секунду Клэй уже лежал на спине, прижатый демоном к земле.

Тварь чуть отпрянула и разинула пасть, демонстрируя длинные клыки. Охотник пытался дотянуться до ножа, но руки словно пригвоздили к земле. Клэй уже приготовился к тому, что чудовище вот-вот воткнет в него зубы, когда шею нападавшего стремительно обвил зеленый побег. Мгновение спустя пять острых корней пронзили грудь демона в области сердца. Хлынула кровь, облив охотника с ног до головы.

Демон замертво рухнул на землю, и Клэй увидел Васташу, чьи пальцы и волосы теперь врастали обратно. Не теряя времени, охотник вытащил другую стрелу, оглядываясь в поисках Вуда. Пес бешено носился по кругу, преследуемый двумя демонами. Клэй выстрелил в чудовище покрупнее. Стрела вошла в его голову с одной стороны, наконечник вышел с другой. С пронзительным визгом раненый демон упал в лапы собрата. Уцелевшая тварь схватила умирающего, захлопала крыльями и скрылась в верхушках деревьев.

За три дня их атаковали трижды. Васташа оказался более чем способным воином. Однажды Клэй видел, как листвень вонзил свои острые пальцы-корни в спину демона, секундой позже ветки проткнули бедняге глаза, а еще через миг его череп буквально разорвало на части силой колючего куста, с невероятной скоростью выросшего в его мозгу.

– Для них я невидим, – объяснил Клэю Васташа. – Они думают, я такой же, как все деревья в лесу. Не быть мясом – здесь в этом есть свои преимущества.

***

Пробираясь по этим опасным местам, они убивали по необходимости, а по возможности убегали. В тот самый день и час, когда Клэй засомневался в правильности их курса, путники, миновав рощу огромных белых берез, вышли к просторному полю. Посреди него лежал город размытых песчаных замков, знакомый охотнику по снам и мнемоническим приключениям, – Палишиз.

Шагая по извилистым, мощенным ракушками улочкам мимо курганов, Клэй невольно ждал, что призрачный силуэт Батальдо вот-вот окликнет его из темноты отверстий, испещрявших стены этих примитивных строений.

– Я уже бывал здесь раньше – в своих мыслях и в памяти демона по имени Мисрикс, – объяснил Клэй Васташе.

– Теперь ты здесь наяву, – сказал листвень.

– Почему этот заброшенный город так настойчиво появляется во всем, что связано с Запредельем? – спросил Клэй.

– Это не город, – отвечал зеленый человек. – Используя те слова и понятия, которые я почерпнул из твоей шляпы, вернее всего было бы назвать его «механизмом земли».

– Разве здесь не жили древние люди с моря? – удивился Клэй.

– Палишиз был построен нашими врагами, народом О. Это были существа со дна внутреннего океана. Они ходили на двух ногах и вообще были бы очень похожи на людей, если б не длинные рыбьи хвосты, перепончатые пальцы и красная чешуйчатая кожа, а также острый плавник от лба до середины спины.

Клэй свистнул Вуда – тот как раз собирался залезть в одно из отверстий в кургане, который вздымался в высоту на добрых две сотни футов.

– Насколько я знаю, Палишиз выстроен в виде гигантской спирали, – продолжал охотник.

– Да, – отозвался Васташа, – он притягивает и концентрирует энергию земли. Его появление разрушило силу Па-ни-та. Меня и моих собратьев послали сюда, чтобы убить народ О. Те быстро умирали, когда мы обвивали побегами их шеи… Но они были очень проницательны и изобрели много странных и загадочных устройств.

– Скольких ты убил? – спросил Клэй.

– Больше, чем мог сосчитать, – ответил Васташа. – Потом они напустили на мой народ болезнь, от которой пропадала способность к ежевесеннему возрождению. Когда наши отряды изрубили в куски, мы просто перестали существовать. Па-ни-та спасла меня и, спасаясь бегством, забрала с собой мое семя. Она отправилась за помощью на юг, но один из наемников О нагнал ее, когда до границы дебрей оставалось совсем немного…

– В той гробнице, где я нашел ее останки, был один скелет хвостатого существа, – вставил охотник.

– Да, Па-ни-та вместе с горсткой своего народа зимовала в этой пещере. Те, кого осенью не сожрали демоны, пали от руки наемника О. Дух Па-ни-та вырвался из царства смерти, чтобы отомстить своему убийце. Она настигла его в гробнице, когда он укладывал рядом с ней тело последнего ребенка.

– И потом, в форме семени, ты ждал пробуждения? – сказал Клэй.

– Во сне я услышал приказ найти того, кто явится из-за края леса. Только этот пришелец сможет нейтрализовать коварство О.

– Я и есть тот самый пришелец? – спросил Клэй.

– Взамен мы поможем тебе достичь цели твоего путешествия, – ответил Васташа.

– Но в чем она заключается, моя задача? – настаивал охотник.

– Мы узнаем об этом лишь весной, – сказал листвень.

– И что поставлено на карту?

– Сознание Запределья.

На второй день пребывания в стенах Палишиза Васташа привел Клэя и черного пса к одному из ходов. Туннель вел в самый центр кургана, а затем, изгибаясь, спускался вниз. Они шли сквозь кромешную тьму коридора уже больше часа, когда далеко впереди забрезжил круг света. Пока они медленно брели к нему, листвень заметил, что это похоже на весеннее возрождение.

– Но почему ты не рассказал мне обо всем на берегу? – недоумевал Клэй, – Зачем нужно было спускаться сюда?

– Берег к югу отсюда усеян тысячами ловушек и смертоносных устройств. Путь, которым мы идем сейчас, – единственный безопасный. Это было давным-давно, но я еще помню тот день, когда мы с Мойссаком нашли его. Вот в этом самом туннеле мы покончили с пятью О.

Час спустя под предводительством Вуда путники вышли из тьмы катакомб Палишиза. Волны лизали крутой склон кургана, выстроенного на самом краю океана. По счастью, было время отлива, и путники по колено в воде прошли вдоль стены, прежде чем волны выросли и стали с грохотом разбиваться у подножия загадочного строения.

Местность к северу от Палишиза состояла из лесистых холмов, спускавшихся к песчаным дюнам в милю шириной, которые обозначали границу моря. Васташа настаивал, чтобы они как можно дольше шли вдоль пляжа – этот путь был короче, чем через леса.

В те дни, когда им все же приходилось сворачивать в глубь суши, чтобы поохотиться, смена времен года становилась особенно заметной. Листва на деревьях сделалась золотисто-рыжей и облетала целыми ворохами. По вечерам, когда они сидели у костра под прикрытием высоких дюн, слова срывались с губ охотника вместе с клубами пара. Васташа двигался все медленнее, с него горстями опадали листья, и студеный ветер уносил их прочь. Прежде зеленые завитки волос стали бурыми, и огоньки в глазах потускнели.

Однажды ночью листвень, разбудив дрожащего от холода охотника, сказал ему:

– Скоро мне придется вас покинуть, но пусть тебя это не тревожит. Иди вдоль берега, никуда не сворачивая, – и выйдешь к форту, где живут люди твоего племени. Они приютят тебя на зиму, а весной я отыщу тебя, и мы сделаем то, что нужно.

Клэй только и смог, что кивнуть в ответ: перспектива потери нового друга несказанно его опечалила. Он долго лежал без сна, уставившись на оттененную золотом полную луну. Морозный воздух был так прозрачен, что можно было разглядеть на ней все горы и кратеры.

Вуд нашел выброшенного на берег левиафана. Пока пес бешено облаивал бесформенную черную громаду, огромные щупальца, по пятьдесят ярдов каждое, приподнимались и слабо извивались в воздухе. Звуки, которые издавало это существо, походили на арию какого-нибудь оперного сопрано. Клэй спросил у Васташи, о чем поет морское чудище.

– «Помогите! Задыхаюсь!» – перевел листвень.

Дождавшись, когда зверь издохнет, Васташа показал Клэю, как вскрыть гигантскую луковицу черепа и извлечь оттуда мозг. Они взобрались на тушу и принялись кромсать ее, пока под блестящей черной шкурой и толстым слоем жира охотник не обнаружил в гуще вязкой зеленой крови маленький красный узелок.

В тот же вечер они сварили и съели его. На вкус мозг левиафана напоминал устрицы в шоколадном соусе. Листвень утверждал, что тот, кто попробует мыслительный орган «вамлаша», обретет особую ясность ума. Сам он от этого яства отказался, охотнику же потом всю ночь снилась цивилизация О, скрытая глубоко под волнами внутреннего океана.

***

Лиловое море в тот день было бурным, громадные волны накатывали на берег, и каждый порыв северного ветра угрожал сорвать с головы Клэя шляпу. Было ясно, но холодно. Путники шагали по широкой песчаной косе, оставив справа высокие дюны. В последние два дня Васташа не поспевал за охотником, и тому, чтобы дождаться спутника, через каждые полмили приходилось останавливаться.

За грохотом шторма Клэй услыхал крик Васташи: «Иди дальше!» Обернувшись, охотник увидел, как древесного человека закружило в маленьком песчаном водовороте. В мгновение ока листвень как-то разом рассыпался, превратившись в вихрь сухих листьев. Следующий порыв ветра подхватил их и унес за дюны, к лесу.

Клэй подбежал к тому месту, где только что стоял Васташа. Все, что от него осталось, – горстка бурых листьев, несколько сухих веток да обложка от книги. Вуд, заскулив, поднял кожаный переплет. Охотник почувствовал, как дыхание грядущей зимы пронизывает его насквозь и, осиротевший, побрел дальше вдоль моря.

Было около полудня, когда Клэй заметил вдалеке севший на мель корабль. Поначалу он принял остов судна за очередное морское чудовище, но потом различил лоскут изорванного паруса и обломок шеста, когда-то служившего мачтой.

До корабля пришлось добираться вброд, по щиколотку в ледяной воде. Вуд без особого удовольствия, но все же последовал за Клэем, предварительно оставив пустую обложку на берегу. Они шли вдоль широкой песчаной отмели, справа от полосы прибоя. Подойдя поближе к судну, Клэй заметил дыру, зиявшую в передней части корпуса. Когда о борт корабля разбивались большие волны, он мерно раскачивался из стороны в сторону.

Это, должно быть, был потерпевший крушение корабль с западных провинций страны. Клэй надеялся, что, хорошенько порывшись внутри, ему удастся отыскать что-нибудь полезное.

По мере приближения все явственнее становились реальные размеры судна. Палуба вздымалась высоко над головой Клэя, однако он мог пробраться внутрь через пробоину. Но стоило ему приблизиться к рваной дыре, как Вуд отпрянул и предостерегающе залаял.

Клэй протиснулся в отверстие и оглядел узкие внутренности корабля. В задней части судна палуба прогнила насквозь, и сверху, освещая разбросанные повсюду бочонки и инструменты, лился солнечный свет. Казалось, прежде чем разбить корабль о берег, его приподняла в воздух и хорошенько встряхнула гигантская рука. Осторожно переступая в двухдюймовом слое воды, Клэй слышал, как снаружи заливается Вуд. В трюме все было пропитано запахом моря и покрыто толстым слоем соли и ракушек.

Вскоре после того, как он наткнулся на останки мертвого матроса (тому, по всей видимости, проломило ребра упавшей бочкой, и раздробленная грудная клетка стала теперь домом для стайки крабов), охотник заметил, как в дальнем конце трюма что-то блеснуло. Сделав еще несколько шагов, Клэй увидел, что это прозрачный куб в человеческий рост, и понял, что буря занесла сюда корабль не из западных провинций.

Это судно когда-то отплыло из порта под названием Меритэ. В центре куба из нетающего льда была заключена обнаженная фигура темноволосой женщины. Клэй прильнул ладонями к прозрачной преграде, теплой, словно прикосновение руки любимой. Замурованная в кубе женщина, не мигая, смотрела на него, и он чувствовал, что она все еще жива.

– Анотина… – прошептал он, и уголки ее губ чуть заметно дрогнули. Прошлое обрушилось на Клэя, заставив упасть на колени в вонючую жижу. Из трюма он вышел, когда солнце уже село.

Вечером среди дюн, возле трескучего огня, охотник раскрыл пустую книгу и прочел Вуду повесть о времени, проведенном с Анотиной в воображении Драктона Белоу. Несмотря на пронизывающий ветер, он не чувствовал холода, согреваемый изнутри нескончаемыми планами по освобождению женщины своей мечты из ледяной тюрьмы. Проекты были один бредовее другого, ведь у него не было никаких инструментов. Потом Клэю пришло в голову, что на корабле может найтись топор или бочонок пороха. Вихрь подобных мыслей сменился попыткой представить, каково это – быть не в состоянии пошевельнуться, но при этом жить и год за годом видеть перед собой один только полутемный трюм разбитого корабля…

Эти мысли последовали за ним в сон, и сила его отчаянья растопила лед. Анотина вышла оттуда и протянула Клэю руку.

– Ты мне снился, – сказала она ему.

– А ты снилась мне, – ответил он ей, и когда его руки обвили ее стан, Клэй внезапно проснулся. Стоял холодный, серый день, и с севера летели мелкие снежинки.

Даже не позавтракав, Клэй сразу отправился на берег. А когда поднялся на последнюю дюну, издал вопль такого отчаяния, от которого лед мог бы расколоться сам по себе. Отмель скрылась под волнами прилива, и разбитый корабль, низко накренившись в воде, уплывал к горизонту.

Снег валил крупными влажными хлопьями и уже не таял. Словно далекие раскаты летней грозы, доносился вездесущий рокот волн. И охотник, и собака не ели уже два дня и валились с ног от голода и усталости. Сквозь пелену вихрящейся белизны Клэй разглядел впереди очертания белой крепостной стены с бойницами и высокими деревянными воротами. Он подошел к строению и, закинув лук на плечо, забарабанил кулаком в дубовые створки. Вуд вторил ему настойчивым лаем.

– Кто там? – послышался голос сверху. Над белой стеной возникло мужское лицо.

– Человек, – крикнул ему Клэй.

– Кто такой? – снова спросил голос.

– Охотник.

 

Дьявольская собака

Я уже дважды прерывал свой рассказ о путешествии Клэя и положительно не вижу причин, почему бы мне не продолжить эту традицию – особенно в свете поразительных перемен, происходящих в моей собственной жизни. К тому же я более чем уверен, что мои нынешние успехи напрямую связаны с проводимым мною расследованием. Из замкнутой скорлупки одиночества я вознесся к теплому свету человеческого общества! Я побывал в Вено, чтобы навестить своих друзей, и сейчас поведаю вам об этом, покуда чистая красота, стрелка моего компаса, не перестанет кружиться и не укажет мне путь назад, в Запределье.

После того как очередное мое ночное бдение завершилось рассказом о встрече Клэя с лиственным человеком, я уже не мог писать – слишком велико было нервное напряжение от мысли, чтобы принять приглашение Фескина и явиться в Вено. Несколько дней я вообще не брался за перо и вместо этого проводил время в раздумьях: должен ли я презреть свою ранимость (как физическую, так и духовную) и, собравшись с силами, развить в себе те качества, что могут привести меня к полному превращению в человека?…

Разумеется, я собирался отправиться в Вено! Это было ясно с самого начала. Но я должен был хорошенько все взвесить, засомневаться, потерять покой и сон – в общем, выжать из этого решения все удовольствие до последней капли. Покончив с этими глупостями, я вспомнил замечание учителя по поводу одежды. Признаюсь, я долго хихикал и качал головой: сомнительно, что жители Вено больше обрадуются, если демон, символическое воплощение зла, явится к ним в штанах.

– Форма одежды – парадная, – воскликнул я вслух, разрушая наконец чары бездействия. С этими словами я отправился на поиски подходящего облачения.

Столько лет прожив среди обломков грандиозной катастрофы, я довольно хорошо изучил здешние трупы – где они находятся, в каких позах простились с жизнью и в какой одежке. Среди неподвижного общества скелетов я знал одного довольно крупного господина, прекрасно одетого, который встретил свою судьбу, угодив ногой в капкан из тяжелых обломков и получив пулю в задницу. Он стоял в полный рост на разрушенном парадном крыльце Министерства провинций. Меня всегда восхищало то, с каким неувядающим достоинством он держался, даже несмотря на заметную нехватку плоти. Монокль по-прежнему гордо сверкал между скулой и бровью, наряд же его состоял из пепельно-серого в розовую полоску костюма и жилета. Венчал этот памятник безупречному вкусу величавый черный цилиндр с розовой лентой.

В ходе своих исследований я узнал, что эта важная персона был сам Пеннит Дреск – отец той юной девушки, которую Клэй в «Деле о невидящем оке» обвинил в рисовании прутиком колдовских рисунков и которой по приговору суда выкололи оба глаза. Из других документов было ясно, что Дреск принял участие в заговоре с целью свергнуть благодетельное правление Драктона Белоу. Так что у моего гардероба была достойная родословная.

Я тщательно вычистил свой наряд и прочитал целую книгу о кройке и шитье. Вдеть нитку в иголку когтистыми лапами оказалось не легче, чем заставить верблюда пролезть в игольное ушко. С отверстием для хвоста особых трудностей не возникло: все, что нужно было сделать, это расширить дыру, проделанную пулей, и обметать края. Но вот с пиджаком и жилетом, учитывая наличие крыльев, пришлось повозиться. Здесь я выступил скорее в роли кутюрье, а не банального портного. О туфлях пришлось забыть: копыта с ними вязались плохо. Над белой рубашкой пришлось бы колдовать слишком долго, и вместо белья я решил довольствоваться собственной шерстью. Зато цилиндр поместился аккурат между рогов. Продев в петлицу веточку райского дерева и восемь раз посмотревшись в зеркало, я решил, что готов.

После часового кружения на порядочной высоте я затемно приземлился на улице Вено перед дверями школы. Долговязый наставник Фескин уже дожидался меня. Он был в простой рубашке и штанах, и я забеспокоился, не переборщил ли с нарядом. Приняв как можно более щеголеватый вид, я подошел к нему.

– Потрясающе выглядишь, – сказал он со смехом.

Поначалу его веселость больно уколола меня, но я быстро преодолел смущение и рассмеялся тоже.

– У нас на развалинах принято переодеваться к ужину, – пошутил я.

– Ну вот и отлично! – с улыбкой сказал Фескин. Затем пожал мне лапу и жестом пригласил пройти в ярко освещенное здание школы.

Я поднялся на крыльцо, цокая копытами по деревянным ступенькам. Фескин отступил в сторону, пропуская меня первым, а когда я вошел, меня встретил крик, от которого моя шляпа едва не слетела. Я мгновенно сгруппировался в защитную стойку: когти наружу, рога опущены, шерсть на загривке дыбом… В таком виде я и предстал перед моими сторонниками. Однако вскоре я понял, что столь напугавший меня шум был дружным выкриком: «Сюрприз!» Я выпрямился во весь рост и увидел их – собравшихся вокруг крохотных парт и грифельной доски. На доске мелом, крупными буквами, было выведено: «Добро пожаловать, Мисрикс!»

Это и правда был сюрприз. Решив разыграть меня, Фескин серьезно рисковал: от неожиданности я вполне мог начать крушить все вокруг. Впрочем, это лишь подтверждало его доверие. В школе собрались и мужчины, и женщины, и дети. Посреди комнаты от яств и напитков ломился накрытый стол. Люди обступили меня, чтобы поприветствовать, и я, плотно сложив крылья, перестал выделяться в толпе. Я снова увидел тех, кто приходил на развалины города, и какое же это было удовольствие – встретиться со старыми друзьями, хоть мы и познакомились всего неделю назад…

Эмилия, разумеется, тоже была здесь. Она ревниво оторвала меня от беседы, которую я завел было с человеком, чей брат в числе других отправился в экспедицию, призванную вытащить Клэя из его добровольной ссылки в Запределье. Девочка взяла меня за руку и подвела к своей парте. Я рассказал ей, как мне понравилась подаренная ею апельсиновая конфета и сообщил, что это была самая превкусная вещь на свете. Она рассмеялась в ответ, польщенная, и эта невинная веселость растрогала меня до глубины души. Потом она сказала, что у нее заготовлен еще один подарочек, и подвела меня к стене с развешанными в ряд листками бумаги. Оказалось, это была выставка лучших ученических работ. Мы шли вдоль длинной вереницы бумажных шедевров – многострадальных образчиков мудреной каллиграфии, проиллюстрированных рисунками авторов. Эмилия остановилась перед тетрадкой, исписанной чудесным круглым почерком. На обложке красовался мой портрет. Озаглавлено сие произведение было: «Мой друг, Демон».

Я прочел его страницы так внимательно, как только мог сквозь слезы, туманившие взор. Не один раз мне пришлось снимать очки и протирать стекла о шерсть на груди. Нет нужды вдаваться в детали, но на этих страницах была история нашего знакомства, повествование о моем добром нраве и клятва в верной дружбе.

– Почему ты плачешь? – спросила Эмилия.

– Просто я сентиментальный старый демон, – сказал я и рассмеялся – впервые в новом для себя качестве, в качестве друга.

Кто-то стал просить тишины, пытаясь привлечь всеобщее внимание. Я торопливо протянул Эмилии маленькую, вырезанную из дерева собачку, которая много лет пылилась на полке Музея развалин.

– Теперь у тебя есть свой пес, – сказал я ей. – Заботься о нем хорошенько.

– А как его зовут? – спросила она.

– Вуд.

Девочка просияла.

Оказалось, это Фескин призывал собравшихся к вниманию. Он сделал знак, чтобы я подошел к доске и сел. После того как я исполнил его просьбу, он начал рассказывать (полагаю, единственно ради меня одного), как и почему горстка смелых духом решила совершить, как он выразился, «рывок доверия» и пригласить в свою среду демона.

В тот вечер я узнал, что в ту пору, когда мы с Клэем отправились к Запределью, селение чуть не погибло, пристрастившись к наркотику, чистой красоте. Тем жителям, кто смог сохранить ясный разум, предстоял адский труд по восстановлению порядка. Под действием наркотика множество людей погибло, еще больше – умственно деградировало. Некоторые вводили себе дозу нового, «усовершенствованного» Белоу наркотика, не подозревая о его вредоносных свойствах. Клэя, из-за того хаоса, который он принес, называли дезертиром и карой господней.

Долгое время самое имя его было проклятьем среди выживших. Никто не задумывался о том, что не останови он эпидемию сонной болезни – жертв было бы куда больше. Для убитых горем людей эта мысль была чересчур сложна. Потом Фескин в школьном чулане, под стопкой старых книг, содержание которых было признано слишком «взрослым», нашел две рукописи Клэя. Однажды, когда разыгралась снежная буря и занятий не было, он засел за книги и начал читать. Читал он, по его собственным словам, всю ночь и закончил лишь к утру. Ему стало ясно, что Клэй на самом деле был героем и я, местное пугало, – тоже чем-то вроде того.

Не один год потребовался учителю, чтобы убедить людей в своей правоте. А когда эта мысль начала распространяться, многие из тех старожилов, чьим детям Клэй помогал появиться на свет, и тех, кому доводилось с ним общаться, подтвердили, что Фескин говорит правду.

На собранные со всей деревни средства снарядили экспедицию, чтобы вернуть Клэя в принадлежащий ему по праву дом. Как сказал Фескин, «это было самое малое, что мы могли сделать, учитывая, как долго мы презирали само его имя». Возглавил экспедицию юноша по имени Хорас Ватт – его отец был лучшим другом Клэя. Их проводили три месяца назад и ждали обратно через два года.

Услышав эту часть истории, я поднял лапу и прервал учителя. Сперва я не решался заговорить, понимая, что мои слова лишат их надежды, но потом честность пересилила.

– Друзья мои, – сказал я, – я бы рад был похвалить ваш план, но поймите. Запределье огромно. Оно простирается на многие континенты. Даже если членам экспедиции, преодолев мириады опасностей, удастся вернуться живыми и невредимыми (а я надеюсь, что так оно и будет), каким образом они надеются отыскать Клэя?

– С помощью собак, – сказала какая-то женщина с задней парты. – Они взяли лучших ищеек, какие есть на свете, и несколько вещей из дома Клэя. Если он там, собаки найдут его.

От этих ее слов мне захотелось горько рассмеяться, но взглянув на серьезные лица людей, я лишь кивнул, сделав вид, будто это довод убедил меня.

– Не бойся, Мисрикс, – сказал Фескин, – скоро Клэй будет с нами.

– Отлично, – отозвался я.

Кто-то в толпе предложил перекусить, и собрание рассосалось само собой. Я с жадностью набросился на пироги и овощи и, пожалуй, выпил ромового пунша чуть больше, чем следовало. Мой третий желудок уже сыто урчал, когда какой-то толстяк сунул мне под нос кусок мяса с кровью, сказав, что это корова с его фермы. Я чуть не лишился чувств от омерзения. Немного овладев собой, я объяснил, что никогда не притрагиваюсь к мясу.

– Что ж, было бы глупо на тебя обижаться за это, верно? – сказал он со смехом и похлопал меня по плечу.

Я заговорил с ним о погоде, и он оказался весьма милым джентльменом.

– Там, в школе, я провел самые восхитительные часы в моей жизни – пока на улице не послышалась какая-то суета. Через мгновение Фескин уже был у окна.

– Это Ленгил, – сказал учитель.

– А кто это? – шепотом осведомился я у юной леди справа.

– Самый ярый твой противник, – объяснила она. – Он и его прихвостни не доверяют тебе и требуют твоей смерти.

– Они чересчур религиозны, чтобы любить что-нибудь, кроме отражения в зеркале, – бросил Фескин через плечо. – Ты для них – лишь то, что они видят в своих книгах. Я пытался объяснить им, но они не желают слушать.

Я подошел к учителю и выглянул в окно. Там стояла толпа человек в пятнадцать с ружьями и факелами.

– Подайте сюда эту дьявольскую собаку! – послышался выкрик с улицы.

Люди вокруг меня заволновались. Фескин, обернувшись к нам, сказал:

– Кто отвлечет их, пока я выведу Мисрикса через черный ход?

Никто не шелохнулся, и я не виню их. Тогда сквозь толпу протолкалась Эмилия и направилась к двери. Ее мать рванулась было за ней, но девочка уже вышла на крыльцо. Я услышал, как она крикнула: «Вот дьявольская собака», и догадался, что она показывает им деревянную игрушку.

Вслед за учителем я вышел из класса в коридор, но все еще слышал, как люди что-то ей смущенно говорят, а Эмилия звонко и бесстрашно им отвечает.

Дойдя до конца темного коридора, Фескин сказал:

– Дай мне еще немного времени, и я склоню их на твою сторону. Но сегодняшний вечер – это уже успех. Спасибо, что пришел.

Он открыл дверь. Она выходила прямо в поле, где во время прежних полетов я видел резвящихся после уроков ребятишек.

– Чудесный был вечер, – сказал я.

– Мы скоро придем навестить тебя, – пообещал Фескин.

На этом я покинул его и взмыл в ясное небо. Покружив над школой на большой высоте, я убедился, что Эмилия цела и невредима. Умница, она задала этим фанатикам хорошую словесную трепку. Не в силах лишить себя такого удовольствия, я расстегнул ширинку своих дьявольских штанов и, вытащив детородный орган из бессмысленной второй шкуры, называемой одеждой, оросил разъяренную толпу мощной, вызванной ромовым пуншем, струей. Их факела под этим ливнем зашипели и погасли. Напоследок, издав в качестве весточки от злого бога, громоподобный кишечный звук, я подналег на крыло и понесся сквозь ночное небо – точь-в-точь напроказивший мальчишка!

Я вернулся в свои развалины. Но вместо обломанного шпиля Верхнего города передо мной встает белый форт, окруженный лесами, на самом краю океана. Идет снег, и вокруг ни души, кроме черного пса и одинокого человека, что стучится в огромные дубовые ворота, умоляя принять его в общество себе подобных.

 

Крепостные стены

В единственное оконце маленькой белёной комнаты сочился серый свет зимнего дня. За изрезанным столом, перед зеленой бутылкой с зажженной свечой сидел Клэй; Вуд лежал у его ног на дощатом полу. Напротив восседал капитан Курасвани – внушительного вида мужчина с роскошной седой бородой и гривой белых волос. На нем был измятый желтый мундир с черными пуговицами и эполетами на плечах. Между каждой произнесенной фразой он посасывал трубку с длиннющим тонким мундштуком. Чубук трубки был выточен в виде женского лица: глаза таращились в потолок, а изо рта, словно бы разинутого в крике, время от времени выплывали струйки сизого дыма.

– Так значит, – сказал капитан, – вы ищете Вено? Никогда о таком не слыхивал.

– Это далеко отсюда, на севере, – объяснил Клэй.

– Да уж ясное дело, – отозвался капитан. – Там, на севере, этих миров тьма тьмущая. Полагаю, вы хотите остаться у нас на зиму?

– Если позволите, – кивнул охотник. – Буду помогать вам по мере сил. Прошлую зиму я провел в лесу один и выжил только по счастливому стечению обстоятельств: я нашел пещеру с поднимающимся из-под земли потоком теплого воздуха. Но все равно мы чуть не умерли с голоду.

– «Мы» – в смысле вы и собака? – уточнил капитан.

– Его зовут Вуд.

– Похоже, он отличный парень, – улыбнулся капитан. С уголков его губ заструился дым. – Разумеется, вы можете остаться, но прежде я должен сказать вам две вещи. Во-первых, здесь, в крепости, я главный. И вам придется подчиняться моим приказам.

Клэй кивнул в знак согласия.

– Второе – то, что с нынешним положением вещей вам, наверное, было бы безопаснее за пределами крепости. Я и сам приехал недавно, этой осенью. Меня направили сюда с отрядом из пятнадцати солдат – защищать малочисленный контингент граждан западных провинций. Они явились сюда несколько лет на зад, чтобы крестьянствовать, охотиться и получать денежную прибыль от ресурсов Запределья.

Прежде чем продолжить, Курасвани покачал головой и вздохнул.

– Но, похоже, поселенцы сразу умудрились восстановить против себя все местное население. Впрочем, заносчивость и глупость вполне в традициях выходцев с запада… К тому времени, когда я и мои люди прибыли в крепость, из шестидесяти пяти поселенцев в живых осталось только пятеро. Те, кто жил за крепостными стенами, пришли сюда в поисках убежища, и в течение последнего года почти всех зверски убили, одного за другим.

– И какого же врага они себе нажили? – спросил Клэй.

– Бешанти. Поначалу, когда наши поселенцы только появились в здешних краях, бешанти были вполне мирным племенем. Но потом наши стали захватывать чужие земли, убивать священных животных… Поймите, Клэй, я, как человек военный, ничего не имею против войн, если они неизбежны. Но мне противно, когда мои люди гибнут из-за чьей-то мелочной жадности.

– Так почему бы вам не вернуться на корабль и не убраться восвояси? – спросил Клэй.

– Когда нас сюда посылали, мы понятия не имели о том, что здесь творится. Мы прибыли просто навести порядок. А корабль вернется только весной. Мы оказались в мышеловке, и за прошлый месяц двоих гражданских и одного солдата зарезали прямо в стенах крепости.

Капитан положил дымящуюся трубку на стол и протер глаза.

– В самой крепости? – изумился охотник. Курасвани усмехнулся.

– Не слишком уютная мысль, да?

– Но каким образом?

– Судя по тому, что мне удалось узнать от поселенцев, воины бешанти могут каким-то образом физически сливаться с окружающим пейзажем. Вы видели когда-нибудь ящерицу или хамелеона? Так вот, с этими молодчиками та же история. Поселенцы прозвали их «призраками» – больно уж похожи они на злобных духов из старых сказок. Говорят, на самом деле они из плоти и крови, но лично я не видел еще ни одного. Зато видел их работу. Два дня назад рядовому Орнисту Хайту перерезали горло и вспороли живот так, что кишки дымились на земле. Произошло это на глазах у двух других солдат. По их словам, от стены вдруг отделился кусок известки, вооруженный длиннющим кинжалом. А как только нападавший бросил нож, он снова стал для них абсолютно невидим.

– Призраки… – задумчиво промолвил охотник.

– Добро пожаловать в форт Вордор, – сказал капитан и вскинул руку в шутливом салюте.

Курасвани провел для Клэя короткую экскурсию по крепости. Сам он жил в небольшом приземистом домике, стоящем особняком, рядом с более просторным зданием, в котором размещались казармы и прочие жилые помещения. В юго-восточном и северо-западном углах прямоугольника стояли два деревянных туалета. Все это было окружено высокой стеной, имевшей один-единственный проход – высокие дубовые ворота, запертые тремя толстыми засовами. Сверху стену опоясывали мостки, по которым прохаживались шестеро караульных. Оба строения и стена были выбелены известью.

На поясе у капитана болтался длинноствольный пистолет и короткая шпага. В сопровождении охотника и Вуда он устало брел по заснеженной площадке. Примерно на полпути между своей квартирой и казармами он остановился и выкрикнул: «Смирно!» Солдаты на стене и те желтые мундиры, что сновали туда-сюда по крепости, замерли.

– Это господин Клэй, – объявил капитан. – Он останется с нами на зиму. А это его пес, Вуд.

Солдаты у бойниц прокричали что-то приветственное, и охотник в ответ помахал рукой.

– Вольно! – скомандовал Курасвани. Люди наверху снова повернулись к ним спиной, а те, что были на земле, поспешили дальше по своим делам.

Капитан привел Клэя в большее из двух имевшихся в крепости строений – двухэтажный дом без окон. Они вошли в просторную комнату, уставленную рядами коек, под которыми хранились чемоданчики с личными вещами солдат. На одной из стен висели ружья и пистолеты. В дальнем углу приютилась маленькая кухонька и длинный обеденный стол.

За казармой обнаружился коридор с уходящей налево лестницей. Они поднялись по ступеням и вошли в еще один сумрачный коридор с множеством дверей. Капитан отпер первую дверь слева.

– Ну вот мы и пришли, – сказал он. – Не то что бы очень шикарно, но когда мороз станет кусаться по-настоящему, думаю, здесь вам понравится больше, чем в вашей пещере.

Поблагодарив капитана, Клэй бросил вещи на кровать и уселся рядом.

– Не спал на матрасе больше года, – сказал он.

– Отдохните, а потом спускайтесь вниз. Скоро будет обед – вы узнаете об этом по запаху, его ни с чем не спутаешь. Я раздобуду вам теплую одежду и оружие. Вечером пойдете в караул.

– Хорошо, – сказал Клэй.

– Стрелять умеете? – поинтересовался капитан.

– Попадаю в демона на лету за сто ярдов, – отвечал охотник.

– Ну, демоны теперь, слава богу, в спячке, – заметил Курасвани. – А вот в призрака за сто ярдов вы попасть сможете?

Клэй пожал плечами.

– Постараюсь.

– Ну вот и отлично. Раз вы такой опытный охотник, я думаю назначить вас старшим по провианту. Будете время от времени выходить с небольшим отрядом в лес за дичью.

– Как скажете, – согласился Клэй. Капитан нагнулся и потрепал Вуда по голове.

– Если мы дотянем до весны, это будет настоящее чудо. Однако вы, Клэй, производите впечатление человека, повидавшего немало чудес.

– Это точно, – отозвался охотник.

На обед была тушеная оленина, галеты и пиво. Клэй был поражен тем, что сидевшие вокруг него солдаты оказались совсем еще мальчишками. Некоторые, похоже, не начинали еще и бриться. Однако почти все они показались ему людьми энергичными, добродушными, полными сил и здоровья. Они засыпали охотника вопросами о его приключениях в Запределье и о странной татуировке. Он чувствовал, что для них он загадка – человек, сумевший выжить там, где, по их разумению, нельзя было в одиночку находиться и дня. Вуд солдат просто пленил: они наперебой подзывали его, гладили и втихаря скармливали ему под столом ломти мяса.

Когда его спросили о прежней жизни, Клэй рассказал, что до того как отправиться в дебри, был повитухой в своей деревне. Это сообщение всех развеселило. «Занятие опаснее любого другого, – пошутил Клэй, – все время смотришь в неизведанное».

Они задавали сотни вопросов о демонах, которые, говорят, живут на юге, о необычных растениях и животных, о тех чудесах, которые он повидал.

– Прямо как в романе… – мечтательно протянул паренек по имени Вимс. Это был высокий блондин с широченными плечами и выпирающими из рукавов бицепсами.

Клэй рассказывал о себе с неохотой, стараясь отвечать вопросами на вопросы и таким образом узнать побольше о жизни своих собеседников.

– Мы слыхали, Отличный город разрушен? – спросил один юноша.

– Да, – ответил Клэй, – рухнул под собственной тяжестью.

Солдаты не вполне поняли, что он имеет в виду, но из вежливости покивали, словно это было нечто само собой разумеющееся.

– Как вы смогли на корабле добраться до внутреннего океана? – спросил Клэй. – У нас, на востоке, даже не знают о его существовании.

– В ущельях есть реки, правда, очень опасные, которые ведут от наших морей к этому, – объяснил солдат слева от Клэя. Он был еще слишком юн, чтобы называться мужчиной, но его левую скулу рассекал зловещего вида шрам, а левый глаз скрывала повязка. Все называли его Дат.

– И долго вы плыли? – поинтересовался Клэй.

– Четыре месяца, – ответил Дат. – Внутренний океан громадный, и в нем куча странных зверей – левиафанов, кракенов и всяких других. До чего же хорошо было опять очутиться на твердой земле!

– Но самым удивительным был корабль-призрак, – подхватил Вимс – Разбитый и наполовину затопленный. Кое-кто из наших лазили к нему на борт и рассказали, что в трюме там лежит глыба льда, а в ней – голая баба.

– Говорят, красивая – страсть! – прибавил самый здоровенный из солдат, верзила по прозвищу Кастет. – Когда они вернулись, у них это на лицах было написано. Вот только они потом всю дорогу словно мухи сонные ходили…

– У вас дома, наверное, остались жены и подружки? – спросил Клэй, чтобы сменить тему.

Многие в ответ кивнули и сами словно погрузились в сладкий сон.

– Так что там у вас с призраками? – спросил охот ник, пытаясь оживить беседу.

Повисла тяжелая тишина.

– Мы стараемся не говорить о них без нужды, мистер Клэй, – объяснил Вимс – Капитан говорит, не стоит зря забивать себе голову. Чтоб с ума не рехнуться.

Снова воцарилось молчание.

– Вот увидите, чего они творят, – сами перепугаетесь не меньше нашего, – сказал Кастет.

Была полночь, и Клэй стоял на узком выступе северной стены, вглядываясь в освещенное луной снежное поле и темную линию деревьев за ним. Было холодно, он весь съежился в великоватой желтой шинели. Оружие, которое ему выдали, было куда хуже тех, что делали в Отличном городе. Это был двуствольный мушкет. После двух выстрелов его приходилось перезаряжать, что вряд ли возможно во время боя. Несмотря на это, пуль и капсюлей ему насыпали полный карман. Жители западных окраин никогда не отличались познаниями в технике.

Охотник все еще наслаждался впечатлением от застольной беседы. После долгих месяцев одиноких странствий по Запределью он будто вновь становился человеком. Ему очень нравилось его новое жилье и положение среди солдат. У капитана, без сомнения, найдется применение его мастерству охотника. Теперь, когда у него были и дом, и работа, Клэя уже не пугали предстоящие зимние месяцы.

Он обернулся и окинул взглядом крепость внизу – убедиться, что все в порядке. Вуд сидел на земле возле стены и наблюдал за ним. Кроме Клэя на стенах несли караул еще трое солдат, а еще четверо несли ночную вахту во внутреннем дворе крепости. Охотник попытался представить кровавую картину, представшую перед новобранцами в тот день, когда они прибыли в форт Вордор. В воображении мелькнул двор, усеянный растерзанными трупами… Ему вспомнилось, как один юноша говорил, что первую неделю в форте они только и делали, что рыли могилы за западной стеной.

Клэй снова обернулся к полю и заметил бегущего оленя. Несмотря на усталость, мысли его то и дело возвращались к несчастной Анотине, дрейфующей из одного океана в другой, навеки застывшей во Времени. Он спрашивал себя, не была ли она тем самым знаком, который, по словам Васташи, должна подать ему Па-ни-та. «Возможно ли, чтобы эта встреча была случайностью? Мир слишком велик для таких совпадений, – думал он. – С другой стороны, если верить древесному человеку, мир слишком сложен и для их отсутствия».

Вуд негромко зарычал, и Клэй сразу проснулся в темноте своей комнаты. Казалось, он только что прилег отдохнуть после вахты. Скрипнула, приоткрываясь, дверь, и охотник потянулся за ножом, спрятанным под подушкой. «Призраки», – подумал он, но тут же услышал знакомый голос. Это был капитан Курасвани.

– Клэй, – окликнул тот, открывая дверь полностью. Комната осветилась зажатой в руке капитана свечой. – Одевайтесь. Нужна ваша помощь.

Не успев еще избавиться от привычек походной жизни, охотник спал одетым. Оставалось только сунуть ноги в башмаки, и через секунду он был готов.

– Что случилось? – спросил он, протирая заспанные глаза.

– Беда, – отвечал Курасвани.

– Призраки?

– Хуже.

Капитан повел Клэя с Вудом по коридору, на ходу рассказывая о случившемся.

– В крепости осталось в живых всего трое поселенцев, – говорил он шепотом. – Двое из них женщины, и одна, миссис Олсен, теперь уже вдова – с тех пор как призраки отрезали голову ее мужу. Так вот, эта самая миссис Олсен на сносях. Рядовой Дат сообщил мне, что вы прежде служили повивальной бабкой или что-то вроде того. Приказываю вам принять роды у данной женщины. Пожалуйста.

Капитан остановился перед дверью в дальнем конце коридора. За дверью слышалось тяжелое дыхание и приглушенные вскрики, будто кому-то зажимали рот подушкой. Курасвани обернулся и похлопал Клэя по плечу.

– Сделайте это – и я представлю вас к ордену Почета.

Он коротко отдал честь и, развернувшись, заковылял по коридору прочь с такой скоростью, какую только позволяла развить больная нога.

В комнатке было тесно и жарко. Пламя двух свечек на столике у кровати колыхалось в такт тяжелым вздохам роженицы. На стенах плясали тени. Где-то позади скрипнуло кресло, и обернувшись, охотник увидел пожилую женщину, сидевшую в качалке с бутылкой в руке.

– Ты кто такой, черт подери? – спросила она скрипучим голосом.

– Клэй. Я немного смыслю в родовспоможении.

– Это славно… А то я в этих делах ни хрена не смыслю, – заявила она и лихо отхлебнула из бутылки. – По мне – так легче влезть мухе в задницу, чем родить, – добавила она после паузы.

– Как зовут женщину? – нетерпеливо прервал ее Клэй.

– Вилия Олсен, – ответила та. Она была в зеленом бархатном платье с высоким воротничком, волосы собраны на макушке в серебристый пучок. И хотя морщинки в уголках глаз выдавали возраст женщины, в неверном свете свечи она казалась то юной красавицей, то древней старухой.

– А вас? – спросил охотник.

– Моргана, – ответила она.

– Вы поможете мне?

Она качнула кресло вперед и резким движением встала, грохнув бутылкой о стол.

– Мне могут понадобиться иголка и прочная нитка. Их нужно будет прокипятить для дезинфекции, – продолжал Клэй.

– И откуда ты такой умный взялся? – удивилась Моргана.

– Из леса, – отозвался он. – Поторопитесь. Не думаю, что у нас много времени.

– Уже бегу, – пробормотала та, исчезая в дверном проеме.

Клэй посмотрел ей вслед, отметив про себя, с какой нервозностью она бочком пробирается мимо Вуда. Потом повернулся, и, взяв со столика свечу, осветил лицо лежащей на кровати женщины. Его пациентка обливалась потом и в перерывах между тихими стонами дышала тяжело и неровно, извиваясь всем телом. Задыхаясь, она широко открывала рот и становилась похожей на чубук капитанской трубки. Однако взгляд на ее лицо заставил Клэя усомниться в успехе предстоящих родов. Вилия Олсен была женщиной далеко не юной – быть может, всего на пару лет моложе него. А поздние роды, как известно, чреваты осложнениями: от неправильного положения плода до всевозможных врожденных пороков и даже смерти младенца.

– Вилия, – обратился он к ней. – Меня зовут Клэй. Я помог появиться на свет куче ребятишек и собираюсь помочь вашему. Вы облегчите мою задачу, если перестанете так вертеться. Старайтесь дышать ровнее. Вы теряете слишком много сил, а боль от этого только острее. Когда я скажу, будете тужиться. Вы меня поняли?

Женщина открыла глаза и посмотрела на Клэя. Ее дыхание немного выровнялось. Она кивнула.

– Мне придется убрать одеяло и прикасаться к вам. Иначе я не смогу помочь вашему ребенку. Понимаете? – спросил он.

– Да, – произнесла она сквозь стиснутые зубы.

Клэй взял одеяло и откинул в сторону. К его удивлению, женщина лежала в постели одетой. Охотник достал костяной нож и точным движением (сказывалась сноровка бывшего физиогномиста) распорол три слоя ткани, обнажив тело. Бедра у женщины были широкие, и это обнадеживало.

Стоило охотнику положить руку ей на живот, как роженица вскрикнула и изогнулась всем телом.

– Нужно было убедиться, что ребенок идет правильно, – объяснил Клэй. – Так оно и есть. Вы, я полагаю, никогда прежде не рожали?

Женщина покачала головой. Клэй сделал глубокий вздох и раздвинул ей колени.

Все окончилось благополучно. Старая Моргана посапывала в своей качалке с пустой бутылкой на коленях. Молодая мамаша отдыхала с уснувшим младенцем меж грудей. Мальчик… Клэй попытался вспомнить, кого принял больше – мальчиков или девочек, и решил, что счет был примерно равный.

Он на минуту присел на край постели, разглядывая черты спящей Вилии Олсен. «А ведь это, – думал Клэй, – быть может, последняя спокойная минута перед тем, что ей предстоит вынести. Одна, без мужа, с грудным ребенком на руках в такой глуши, да еще под постоянным страхом смерти…»

На краткий миг он отдался наблюдениям обыденной физиогномики, пытаясь прочитать в спокойных чертах спящей женщины, достанет ли у нее сил, чтобы выжить. Лицо – круглое и не то чтобы некрасивое, но и хорошеньким его не назовешь, какое-то неописуемо обыкновенное. Прямые русые волосы коротко острижены, видно, второпях: словно их собрали на затылке и обкромсали ножом. Чтобы найти ключ к разгадке этого лица, Клэй долго пытался подметить хоть какую-нибудь особенность в форме носа или подбородка, но в конце концов лишь покачал головой.

Сунув нож в башмак, охотник задул огарок. Он сделал все что мог. Дальнейшая судьба малыша в руках новоиспеченной мамаши и Запределья. Уходя, охотник осторожно прикрыл дверь, и, стараясь не шуметь, в сопровождении Вуда тихонько вернулся в свою комнату.

Клэй быстро привык к жизни в форте. Капитан не возлагал на него никаких обязанностей, кроме хождения в караул да охоты, но Клэй сам предлагал свою помощь во всех рутинных делах – от смазывания ружей до чистки картофеля. Монотонность этой работы ему даже нравилась. У него было достаточно времени, чтобы хорошенько узнать всех солдат. С огромным уважением относился он к Курасвани, который в обращении с подчиненными умело сочетал властность и человечность, обильно сдабривая и то и другое простоватым юмором. По вечерам, перед ужином, Клэй частенько захаживал к капитану на стаканчик виски и просто поболтать. Курасвани одолжил охотнику одну из своих трубок, и вдвоем они устраивали в крошечном кабинете настоящую дымовую завесу.

Однако при всей своей внешней идиллии, жизнь в форте протекала в атмосфере постоянного страха. Последнее нападение призраков случилось почти месяц назад, и все ждали следующего. Однажды утром, мастеря колыбельку для новорожденного, охотник осознал вдруг, что и сам может стать очередной жертвой. «Не забывай: для тебя это всего лишь остановка в пути», – напомнил он себе.

Каждый день он выбирал время, чтобы выйти за крепостные стены и отправиться в ближайший лесок на поиски дичи. В отличие от Демонова леса, в этих краях олени водились круглый год. Только здесь они были не белые, а рыжевато-коричневые и крупнее своих южных собратьев. Обычно в этих охотничьих вылазках их с Вудом сопровождал Дат, одноглазый солдат со шрамом. Несмотря на отсутствие глаза, он оказался великолепным стрелком. Если охота была удачной и они возвращались в форт раньше обычного, на обратном пути устраивалось состязание в меткости. Мишенью обычно служила какая-нибудь ветка или камень. Юноша всегда выигрывал, и Клэй весело смеялся своему проигрышу.

Охотник не забывал справляться о здоровье новорожденного. Он боялся, что его мать слишком неопытна и подавлена смертью мужа, чтобы как следует заботиться о малыше. А поскольку Вилия Олсен не появлялась на людях с момента рождения ребенка, Клэю приходилось расспрашивать Моргану. Та докладывала ему, что оба, и мать и дитя, здоровы и крепки как духом, так и телом. Одно ее беспокоило: Вилия до сих пор не выбрала ребенку имя. Сквозь вечное сквернословие и пьяную браваду Морганы проглядывала искренняя забота и о несчастной женщине, и о ее ребенке, и о безусых мальчишках-новобранцах… Каждый день она прогуливалась по форту, весело перешучиваясь с солдатами. А по ночам Клэй со своего поста видел, как она, низко опустив голову, крадется по двору к домику капитана. Охотнику она пообещала, что когда-нибудь предскажет ему судьбу.

Из окна капитанского домика Клэй смотрел на падающий снег. Курасвани подбросил полено в камин и вернулся в свое кресло.

Пыхнув трубкой, охотник сказал:

– Помнится, вы говорили, что к вашему прибытию в форте оставалось пятеро поселенцев. Потом убили еще двоих. Однако я видел только Моргану и Вилию. Кто же третий?

– Вас не проведешь, Клэй, – усмехнулся капитан. Он глотнул еще виски и принялся раскуривать трубку. Один субъект по имени Брисден.

Клэй вздрогнул.

– Брисден здесь?

– О да! – отозвался Курасвани. – В тюремной камере, в подвале казарм. Местечко уютное, прямо рядом с топкой… А вы с ним знакомы?

– Наслышан, – сказал охотник.

Стало быть, вам известно, что от этого типа одна головная боль. Похоже, он самый главный виновник свирепости бешанти. Брисден прославился тем, что слонялся по лесам и разговаривал с разными племенами. Ну, и договорился: подбил аборигенов освободиться от ига угнетателей, то бишь нас. Эта жирная сволочь просто жить не может без болтовни! Хлебом не корми, дай только помолоть языком… Сначала я хотел было расстрелять его за подстрекательство, но – верите, нет? – побоялся брать грех на душу. Хотя, видит небо, я бы оказал услугу всему человечеству… Так что он сейчас жив и здравствует. Вот весной свезем его на родину – пусть там его и судят.

– А вы знаете, откуда он родом? – спросил Клэй.

– Не хочу показаться бестактным, но он из ваших краев, и притом не лучший их представитель. На западе он объявился несколько лет назад, а раньше, похоже, был соотечественником Драктона Белоу, создателя Отличного города.

– Однажды он спас мне жизнь, – признался Клэй. – Правда, очень странным, весьма косвенным образом.

– Что ж, тем лучше для вас – Курасвани пожал плечами. – Что до меня, то я с удовольствием пустил бы ему пулю в лоб. Своим поганым языком он накликивает несчастья. Эта его болтовня – полный бред, но слова умудряются просачиваться в реальность и губят человеческие жизни. Когда он собрался плыть сюда вместе с поселенцами, я сразу сказал, что кончится это плохо. Но, сказать по правде, у нас, на западе, все были рады от него избавиться.

– Можно мне с ним увидеться? – спросил Клэй.

– Только под моим надзором. Это слишком хитрая лиса. Как-нибудь я сведу вас к нему, – пообещал Курасвани, залпом прикончив остатки виски.

– Что-то ваши призраки пока никак себя не проявляют, – сказал охотник и постучал по деревянной столешнице, чтоб не сглазить.

Капитан сделал то же самое.

– Пока идет снег, они сюда не сунутся, – объяснил он, – Кстати, слыхали новость? Вдова Олсена наконец-то выбрала имя ребенку. Парня назвали Призраком. – Капитан выразительно поднял брови.

– Как странно, – удивился охотник.

– Ничего удивительного, – возразил Курасвани. – Бедняжка немного тронулась умом после родов. Наверное, ей кажется, что так бешанти его не тронут. Никто не может запретить матери назвать сына так, как ей хочется. В конце концов, его можно звать сокращенно – Приз.

Клэй кивнул.

– Так как там насчет моего почетного ордена? – улыбнулся он.

– Ордена Почета, – поправил его капитан. – Готовьте дырочку, будет вам орден. – И взялся за бутылку, чтобы наполнить бокал охотника.

***

Через два дня Клэй проснулся ночью в своей комнате от рычания Вуда, а секунду спустя услышал ужасающий крик во дворе.

Натянув башмаки, он выскочил в морозную ночь и увидал Вимса, склонившегося над распростертым на земле телом. В круге света от лампы на утоптанном снегу алело кровавое пятно. Еще один солдат стоял рядом и трясся всем телом, причем явно не от холода. В нескольких футах от места трагедии Клэй увидел капитана – в одних панталонах и сапогах, при шпаге и пистолетах, с опущенной головой. Из уст военных вырывался пар, труп же в холодном воздухе буквально дымился. Только теперь, по огромным размерам, охотник узнал в убитом Кастета.

Клэй постучал в дверь в конце коридора. Под мышкой он держал колыбельку, сколоченную из ящиков, в которых когда-то хранились жестянки с маслом. Это было довольно топорного вида изделие с приделанными снизу дугами полозьев. Дверь отворилась, и в проеме возникла Вилия Олсен с извивающимся Призом на руках.

– Что? – прошептала она одновременно раздраженно и испуганно.

– Я тут смастерил кое-что для малыша, – сказал Клэй, показывая на свой подарок.

– Гробик? – спросила она без тени иронии.

– Колыбель, – поправил Клэй, ничуть не смутившись. – Чтобы вы могли укачивать его ночью.

Женщина не улыбнулась, но кивнула и позволила ему войти. Отступив назад и почти прижавшись к стене, она свободной рукой показала ему, куда поставить колыбельку. Клэй опустил подарок на пол рядом с кроватью и, выпрямившись, взглянул на Вилию. На ней было темно-синее платье, волосы спрятаны под косынку.

Протянув руки вперед, Клэй попросил:

– Можно мне подержать его?

Вилия помедлила. Его присутствие ее явно смущало.

– Я требую награды за свои труды, – сказал Клэй с улыбкой. – Мне причитается хотя бы раз подержать ребенка на руках. – Он постарался придать лицу шутливо-строгое выражение, но, кажется, вышло не очень убедительно.

Вилия с явной неохотой протянула ему ребенка. Взяв спеленутого младенца на руки, Клэй заглянул в крошечное личико. Перед ним был очень симпатичный чертенок, с карими глазами и щетинкой черных волос на макушке. Из свертка высунулась маленькая ручка и на секунду запуталась в бороде охотника. Почему-то Клэй вспомнил, как два дня назад они опускали в могилу Кастета, и крепко прижал малыша к груди. Мать поспешила забрать свое чадо обратно.

– Спасибо, – сказал Клэй, повернувшись, чтобы уйти.

– Подождите, господин Клэй, – сказала вдруг Вилия. – Я хочу купить у вас собаку.

– Вуда? – переспросил он, удивленный тем, что она заговорила.

– Да. У меня есть деньги.

– Мадам, я не могу его продать, – ответил он. – Да и зачем он вам?

– Он учует призраков, когда они придут за моим мальчиком.

Вспышкой сверкнуло воспоминание: рычание Вуда за секунду до предсмертного крика Кастета. Не говоря ни слова, Клэй вышел из комнаты и бегом кинулся по коридору к лестнице.

От заката до утренней зари Клэй с Вудом патрулировали крепость, поджидая, когда через стену переберется очередной невидимый убийца. Высказанное вдовой Олсен предположение, что пес может обнаруживать призраков, несмотря на их маскировку, принесло Вуду двойную порцию за обедом. Он стал единственной надеждой и опорой для всего форта и, надо признать, имел для этого весьма подходящий нрав. Пес радостно уплетал лишние куски мяса и при этом совершенно не боялся, что не оправдает чьих-то ожиданий.

В ту ночь Клэй, с Вудом подле себя, сидел на корточках и вглядывался в темноту огороженного стенами двора. Он думал о Моргане: та за обедом гадала солдатам на старой потрепанной колоде карт. Ее сосредоточенно-серьезная мина заставила всех юнцов искренне верить в эти предсказания. Каждого из них, по ее словам, ожидали чудесные приключения и страстная любовь. Когда они стали настаивать, чтобы Моргана погадала Клэю, тот хотя и с неохотой, но все же согласился – просто чтобы не разрушать произведенный ею эффект. Однако, разложив карты, Моргана едва взглянула в них и тут же торопливо смахнула со стола, сославшись на усталость.

Клэй тихо посмеивался над нелепым представлением, устроенным старой плутовкой.

– Что же это она там увидела про нас с тобой? – спросил он Вуда, но, глянув вниз, вдруг обнаружил, что пес исчез.

Клэй вскочил на ноги и вскоре услышал собачий лай. Вынув из-за пояса два пистолета, охотник осторожно вышел из тени и вскоре заметил пса. Тот был довольно далеко, возле деревянной уборной в противоположном углу крепости. Клэй бросился туда.

– Вимс, свет! – крикнул он, и юноша, вскинув фонарь над головой, сорвался со своего поста возле капитанского домика.

Вуд с лаем и рычанием бросался на пустое место, словно на демона. Вимс добежал первым и, высоко подняв фонарь, стал целиться из ружья. Свет выхватил из тьмы пятачок перед сортиром, над которым, будто по воле ловкого фокусника, повисло лезвие ножа.

– Ложись! – крикнул Клэй и псу, и солдату. Вуд попятился, Вимс припал к земле, и охотник на бегу пальнул в стену из обоих пистолетов. Одна пуля выбила щепки из двери туалета, другая взорвалась алой струей. Казалось, сам воздух истекает кровью, когда рана метнулась вдоль стены, оставляя за собой след из красных капель. Клэй бросил пистолеты и выхватил нож, но когда в свете фонаря блеснуло его лезвие, выстрелил Вимс. Раздался слабый вопль, что-то тяжелое рухнуло наземь, оставив вмятину в рыхлом снегу. Из неподвижной точки в морозной белизне потянулись в разные стороны лепестки кровоточащей раны.

Через пару минут двор был полон солдат. Капитан выскочил на улицу в своем обычном ночном облачении, в сопровождении Морганы, на которой, кроме шинели Курасвани, ничего не было.

– Одним призраком меньше, – объявил Вимс, вытирая лоб рукавом шинели.

– Собака? – спросил Курасвани. Клэй кивнул.

Капитан опустился на колени и стиснул Вуда в объятиях. Двор огласился победными криками. Моргана сбегала на кухню, вернулась с двумя пригоршнями муки и принялась посыпать ею растущее кровавое пятно. Под этим рукотворным снегопадом стали вырисовываться контуры тела.

За следующую неделю Вуд учуял еще двух призраков. Обоих постигла печальная участь: один погиб от пистолета Клэя, другой – от ружья Дата. Юноша поразительно метко выстрелил в призрака с огромного расстояния, со своего поста на восточной стене. Всем, кто заступал теперь в ночной караул, выдавали по мешочку с мукой.

– За всеми этими делами я едва не забыл о вашей просьбе, – говорил Клэю капитан, спускаясь по лестнице в подвал.

Здесь, как и положено подземелью, был низкий потолок, по периметру же помещение подвала – каменные стены и утрамбованный земляной пол – в длину и ширину в точности соответствовало наземной части здания. К каждой стене крепилось по небольшому факелу. Пространство под лестницей было завалено бочонками с провиантом. Затхлый запах сырой земли напомнил Клэю о зимней пещере в Демоновом лесу. Извилистым путем, огибая разнообразные ящики и бочонки, Курасвани вел его в дальний угол, к большой печи. Из-за железных дверей топки доносилось потрескивание горящего дерева. Сквозь решетку в дверце просвечивали раскаленные угли, обогревавшие своим теплом казармы наверху.

– Эта печка – просто чудо, – с гордостью объявил капитан. – Я самолично растапливаю ее каждое утро, и так уж она хитро устроена, что дров не нужно подбрасывать до следующего утра. Вот до чего у нас на западе дошел технический прогресс!

Клэю вспомнилось, что когда он был маленьким, у них в доме была такая же печь. Он не стал говорить Курасвани, что по сравнению с газовым отоплением в Отличном городе это «чудо технического прогресса» – не более чем примитивный пожиратель топлива.

– А вот здесь, – произнес капитан, оборачиваясь налево и простирая руку в сторону тюремной камеры, прежде скрытой от глаз его массивным торсом, – наш наиглавнейший геморрой, король пустословия, Его Занудство Брисден Первый, собственной персоной.

Камеру, с трех сторон обнесенную решеткой, а с четвертой – каменной стеной, окутывала густая тень. Внутри ничего не было видно, кроме колченогого стула да белого пятна, которое Клэй поначалу принял за тюк с бельем. Из-за решетки доносилось монотонное бормотание – так дети скороговоркой читают молитвы, чтобы побыстрее покончить с этим скучным делом. Капитан обернулся и снял со стены факел.

– Ну вот, Клэй. Сейчас вы увидите это зрелище во всей красе.

С этими словами он поднес огонь к решетке.

Теперь узник стал виден яснее. Это действительно был тот самый человек, которого Клэй встречал в памяти Драктона Белоу. Сейчас он был не так тучен, как тогда, его щеки и подбородок украшала поросль щетины, но маленькие, глубоко посаженные глазки и голос, этот неумолкающий голос, перепутать было невозможно. Редеющие волосы Брисдена торчали во все стороны, некогда белый костюм, изорванный на локтях и коленях, выглядел так, словно его не стирали уже много лет.

Клэй прислушался к журчанию словесного потока. Это было очередное мудреное разглагольствование на тему времени и сознания, факта и мифа. Мощный ураган непостижимой терминологии. Торжество языка над здравым смыслом.

– Слова текут из него, как из дырявой энциклопедии, – проворчал капитан.

Охотник лишь молча кивнул, оглушенный этим, уже вторым по счету, ожившим воспоминанием. «Сначала Анотина, теперь Брисден… – думал он. – Меня как будто преследуют».

Пока Клэй размышлял о чудесном воскрешении Брисдена, грузный болтун внезапно примолк, вскинул голову, тряхнул обвислыми щеками и в упор уставился на охотника. Голосом, на пару децибелов громче прежнего и немного четче обычного он произнес:

– Что, Клэй, неужто ты и вправду думал, что сбежал от беды?

Охотник отшатнулся, словно от пощечины. А Брисден тут же вернулся к своей неудобопонятной скороговорке. Клэй вытаращился на капитана:

– Он меня узнал!

– Бросьте, – проворчал Курасвани. – Он не замечает разницы даже между собственным задом и ртом.

– Но он назвал меня по имени, – возразил Клэй.

– Я назвал вас первым, – заметил капитан. – А он просто повторил.

Охотник с сомнением покачал головой и отвернулся от клетки.

– Что он хотел этим сказать?… – произнес он шепотом сам себе. Затем, не оборачиваясь, он объявил капитану, что насмотрелся уже достаточно.

– Пойдемте-ка отсюда, – согласился Курасвани, вешая факел обратно на стену. – Тут все провоняло его духом. Бывай, Брисден.

– До скорой встречи, – отчетливо отозвался тот из темноты.

Выбравшись из подвала, Клэй попросил у Курасвани стакан виски. Ничто еще, ни демоны, ни призраки, не вселяло в его сердце такой тревоги, как Брисден.

В одну из особенно стылых ночей Клэй и Дат, с Вудом посередке, съежившись, сидели под южной стеной. Ярко сверкали звезды и луна, колючий ветер налетал с севера. Нарушив затянувшееся молчание, юноша признался Клэю, что глаз он потерял вовсе не в драке за девчонку. На самом деле его выбил пьяный отец. Охотник хотел было спросить у юноши, зачем тот ему об этом рассказал, но удержался. Когда ветер ненадолго стих, он сказал:

– Я слышал эту твою историю про девушку. По– моему, отличная история.

Дат кивнул.

– Не стоит от нее отказываться, – закончил Клэй.

В те дни, когда не было снега, Вилия Олсен с закутанным в три одеяла Призраком на руках гуляла по двору крепости. Солдаты приветливо кивали ей и улыбались, но она в ответ не говорила ни слова. Словно лунатик, женщина обходила форт по кругу и снова возвращалась в свою комнату.

Клэй с Датом подстрелили на болоте к северу от форта крупного самца оленя. А когда стали разделывать тушу, оказалось, что в ней нет сердца.

В тот самый миг, когда Вуд с рычанием бросился за невидимым врагом к восточной стене, в воздухе материализовалось лезвие кинжала и одним ударом перерезало горло стоявшему на южной стене рядовому Соумсу. Тело солдата рухнуло со стены на заснеженный двор.

В ярком лунном свете дежуривший на северной стене Дат заметил, откуда выскочил убивший Соумса нож. Моля бога о том, чтобы призрак оказался правшой, Дат прикинул расстояние от руки до сердца у человека среднего сложения и выстрелил. Когда раздался вопль и в воздухе расплылось темное пятно крови, солдат, не мешкая, перезарядил ружье, вскинул его на плечо и, не потрудившись даже прицелиться, выстрелил вновь. Лишь после того как сверху на тело Соумса упали кровавые раны, он спрыгнул со своей вышки и поспешил на помощь Клэю и Вимсу.

– Похоже, есть кто-то еще, – сказал Вимс, кивнув на заливающегося лаем пса. Едва он это произнес, дверь капитанского домика, скрипнув, отворилась словно сама по себе.

Не успели они броситься на помощь Курасвани, как в приземистом строении раздался выстрел, а за ним – крик Морганы.

Клэй, Вимс, Дат и остальные караульные устремились к раскрытой двери вслед за Вудом. Перезарядив пистолет, охотник ворвался в единственную в домике жилую комнату. В дальнем углу, возле камина, капитан и Моргана вместе лежали на койке. Курасвани занимал не слишком оригинальную позицию сверху, торс вояки обвивали женские ноги. В руке Моргана сжимала дымящийся пистолет.

Клэй глянул на пол: возле столика, за которым они с капитаном по вечерам потягивали виски, на дощатом полу расплывалось темное пятно.

Моргана широко улыбнулась.

– Я увидела, как он движется сквозь дым от трубки, – объявила она.

– Зачем же тогда кричала? – удивился Клэй. – Я думал, вас уже убили.

– Это был, так сказать, победный клич, – объяснил капитан.

– Я стреляла впервые в жизни, – объяснила женщина. – Вытащила пистолет у него из-за пояса и просто нажала на курок.

– Отличный выстрел, мадам, – похвалил Клэй, пытаясь загородить дверной проем спиной.

– Клэй, – подал голос Курасвани.

– Да? – отозвался охотник.

– Прикрой дверь.

Клэй повиновался, и через пару минут капитан появился во дворе, одетый по всей форме. Остальные к этому времени сгрудились вокруг убитого Соумса. Вимс сказал, что у убитого дома остались жена и двое детишек.

Чтобы не дать подчиненным поддаться печали и унынию, Курасвани приказал им материализовать тела убитых призраков с помощью муки и сжечь за пределами форта. Вимсу было велено взять людей и выкопать могилу за западной стеной для похорон Соумса. «И побыстрей», – добавил капитан.

Солдатам не хотелось расходиться, одного юношу душили рыдания. Капитан положил ему на плечо руку.

– Надо пошевеливаться, рядовой Хаст, – сказал он, – если не хочешь кончить, как Соумс. Ты мне нужен, парень. Вы все мне нужны.

Хаст кивнул и побрел прочь. За ним потянулись и остальные.

– Странное дело, Клэй, – заметил капитан. – Больше одного призрака за раз. Должно быть, они разозлились, оттого что мы стали наступать им на пятки.

– Это хорошо или плохо? – спросил охотник.

– Здесь, в форте Вордор, всё плохо, – ответил капитан.

– До весны всего полтора месяца, – напомнил Клэй. Курасвани кивнул и собирался что-то сказать, но его перебил другой голос. Они обернулись: сзади стояла Вилия Олсен, глядя прямо перед собой невидящим взором.

– Призрак забрал моего сына, – произнесла она без всякого выражения.

– Зачем им нужен ребенок? – поразился Клэй.

– Если им кто и нужен, так это Брисден, – заявил капитан. – У вождя бешанти он пользовался большим авторитетом.

– Тащите его сюда, – сказал охотник. Затем повернулся к Вилии и добавил: – Я найду вашего сына. В лице женщины ничего не изменилось.

Клэй и Дат, вооружившись мушкетами, отправились в лес, как только над Запредельем забрезжил морозный рассвет. Следом на привязи плелся Брисден с арканом на шее. Стоило всклокоченному толстяку чуть замедлить шаг, как молодой солдат подгонял его увесистыми тумаками. Слова хлестали из Брисдена, как кровь из рассеченного горла Соумса. И хотя конвоиры то и дело грозились его пристрелить, заткнуть этот фонтан было невозможно. Вуда пришлось оставить в крепости, поскольку подвергать риску такого ценного защитника было слишком опасно.

Вскоре им удалось напасть на след сбежавших призраков – единственные свежие отпечатки, уводившие прочь от форта. Что они собираются делать, когда наконец встретятся с бешанти, Клэй понятия не имел.

После часа блуждания по тихому лесу, когда солнце уже взошло, Клэй заметил, что следы похитителей пропали. Он остановился на маленькой поляне, окруженной березами, и опустился на корточки.

– Ну что? – спросил Дат.

– Смотри, – сказал охотник, указывая на землю. – Они пытались замести следы. – Он ткнул пальцем в то место, где снег лежал чересчур ровно.

Дат подтащил Брисдена поближе и нагнулся, чтобы взглянуть самому.

– И что это значит? – спросил он.

– Они знали, что мы явимся за ребенком.

– Значит, их деревня уже близко?

– Сомневаюсь, – ответил охотник, – Вряд ли они позволят нам подобраться близко к селению. Скорее всего, оно где-нибудь совсем в другой стороне.

– И что нам теперь делать? – спросил юноша, выпрямляясь и беспокойно оглядываясь по сторонам.

– Откуда мне знать? – отозвался Клэй. – Я повитуха, а не солдат. Думаю, скоро они найдут нас сами.

У Дата, видно, сдали нервы.

– Если этот болтливый бурдюк сейчас же не заткнется, я его прикончу! – С этими словами он двинул Брисдена прикладом в затылок. – Закрой хлебало, ты! – прорычал он.

Мешковатый арестант вздрогнул от удара, но бормотать не перестал.

– Эй, парень, полегче, – осадил солдата Клэй. – Это наш козырь. Сегодня мы торгуем Брисденом, как бы ни был жалок такой товар.

Клэй еще минуту постоял на четвереньках, раздумывая, что делать дальше, а когда собрался подняться, услышал, как что-то просвистело прямо над головой. Нескончаемая болтовня вдруг оборвалась, и наступившая тишина показалась Клэю оглушительной. Взглянув вверх, охотник увидел торчащую из шеи философа стрелу. Хлынула горлом кровь, в глазах Брисдена мелькнуло искреннее изумление, словно ему внезапно открылась вдруг сама идея молчания. Еще две стрелы промчались в воздухе: одна пробила философу грудь, другая застряла в плече. Он повалился на снег, в своем грязном белом костюме похожий на куль слежавшейся муки.

Клэй развернулся и пополз к лесу. Дат открыл ответный огонь.

Охотник вскочил на ноги с криком: «Беги!» Позади слышалось улюлюканье воинов. Дат догнал его, и они уже почти добежали до деревьев, когда солдат с глухим стоном упал. Клэй обернулся, чтобы помочь ему подняться, и обнаружил в затылке юноши каменный топор. Кровь, мозг и осколки костей разметало по снегу.

Вскинув ружье, охотник огляделся по сторонам – и как раз вовремя: сзади на него прыгнул воин бешанти. Выстрелом нападавшему снесло пол-лица – словно упала карнавальная маска. Когда бешанти рухнул замертво, на его место тут же встал другой. У Клэя уже не было времени, чтобы подняться. Выхватив нож, он свободной рукой успел остановить руку нового врага – тот намеревался вонзить ему в голову топор. Бешанти навалился на охотника всем телом, и они схватились в рукопашной. У Клэя слетела шляпа, руки молодого воина, подобно челюстям дикого зверя, выжимали из пальцев охотника силы. Костяной нож упал в снег. Бешанти замахнулся топором, но когда оружие уже начало опускаться, рука воина вдруг замерла в воздухе. Он отпрыгнул от охотника и попятился.

Клэй не понял, что произошло, но воспользовался этой заминкой, чтобы схватить нож и вскочить на ноги. Он был окружен отрядом из двух десятков крепких мужчин в накидках из оленьих шкур и бобровых штанах. У них были длинные черные волосы, заплетенные в косы, доходившие до середины спины. Несмотря на всю затруднительность своего положения, Клэй заметил, что на снегу они стоят босыми ногами.

Охотник осторожно повернулся кругом, выставив нож перед собой и стараясь придать своей позе как можно более грозный вид. Он прекрасно понимал, как жалко он выглядит, и оставалось только гадать, кто прикончит его первым. Затем вперед выступил один из воинов – высокий человек в котелке и кирпично-красном смокинге, в котором не стыдно было бы показаться на какой-нибудь вечеринке в Отличном городе. Зрелище было обескураживающее.

Человек медленно подошел к Клэю, развел руки в стороны, показывая, что безоружен, а потом коснулся лба охотника.

– Слово, – произнес он.

Услышать родной язык из уст бешанти было так неожиданно, что Клэй не нашелся, что ответить.

– Да, мне известна твоя речь, – продолжал туземец.

– От Брисдена? – догадался Клэй. Бешанти кивнул.

– Мое имя Миснутишул. На твоем языке это означает «дождь».

– Зачем вы убили Брисдена?

– Мы звали его Бледная Жаба, – сказал Миснутишул. – Я многое узнал из его кваканья, но теперь он нам не нужен.

– А я? – поинтересовался Клэй.

– Ты отмечен Словом, – объяснил бешанти. – Если мы убьем тебя, мы не проживем долго и сами.

– Я пришел за ребенком.

– Я приказал шенселам, призракам, принести ребенка сюда, чтобы его не убили во время штурма. Это твой сын?

– Да, – соврал Клэй, отводя глаза. – Он будет отмечен Словом будущей весной.

Миснутишул сделал знак левой рукой и что-то коротко произнес на своем языке. Из-за берез выдвинулся человек с младенцем на руках, по-прежнему завернутым в одеяльце. Бешанти передал его Клэю.

– Завтра мы очистим свою землю от тех, кто пришел с запада, – объявил Миснутишул. – В крепости в живых не останется никто. Ты можешь уйти с женой и сыном, но остальные умрут.

– Но почему?!

– Сорная трава. Мы позволили им расти на нашей земле, но они отравляют ее своим ядом. Скажи там, в той стране, откуда ты родом, чтобы никто больше не приходил. Когда последний из них умрет, я пройду ритуал забвения твоего языка. Я хотел обладать силой Слова, ведающего все языки, но то знание, что дал мне Бледная Жаба, делает человека слабым.

– Но… – начал было Клэй и осекся. Бешанти помахал рукой в воздухе, словно стирая слова охотника. Затем повернулся и знаком приказал своим людям следовать за ним.

Охотник остался один на поляне среди берез, со спящим младенцем на руках. Он взглянул на тело Дата, и вспомнились вдруг совместные охотничьи вылазки, и неожиданное признание юноши, и его поразительно меткий единственный глаз…

Растерянный и раздавленный, Клэй не находил в себе сил, чтобы сдвинуться с места. Но тут проснулся и захныкал ребенок. Подобрав шляпу свободной рукой, охотник нахлобучил ее на голову, а нож спрятал в башмак. Потом сделал медленный, тяжелый шаг, затем еще и еще – пока вдали не показались стены форта.

Курасвани вынул изо рта трубку, поднял свой стакан и в один присест осушил его.

– Значит, вы уйдете, – сказал он Клэю.

– А как же остальные?

– Будем держать оборону, – ответил капитан. – Трое спасшихся – лучше, чем ничего. Это будет наша маленькая победа.

Клэй упрямо покачал головой.

– Это приказ, – отрезал капитан и наполнил оба стакана.

Вечером в казармах устроили пир. Капитан Курасвани велел достать из подвала виски и освободил всех от ночной вахты. Рядовой Дин играл на губной гармонике, Моргана лихо отплясывала с солдатами. Одни распевали старые песни западных провинций, другие травили байки и небылицы, дымя трубками и сигаретами. Капитан, который в этот вечер выступал в роли бармена, следил за тем, чтобы все кружки были полны до краев. На вертеле жарилась оленина, а Моргана, настоящая волшебница по части стряпни, соорудила пирог с глазурью из расплавленных кусков сахара и свиного жира.

Вилия Олсен тоже спустилась вниз вместе с малышом, но почти все время простояла в сторонке, безучастно глядя на происходящее. Потом она подошла к Клэю. Тот сидел на одной из солдатских коек и курил одолженную у Вимса сигарету. Охотник очнулся от своих мыслей и отхлебнул из стакана.

– Спасибо вам, – сказала ему Вилия. За шумом пирушки ее голос был еле слышен.

Клэй смешался. Не зная, что сказать, он протянув руку и коснулся детского одеяльца. Вилия повернулась, чтобы уйти, но охотник окликнул ее.

– Идите спать, – сказал он. – Рано утром вы, я и Приз уходим из форта. Пока что не говорите об этом остальным. Соберите вещи, которые вы сможете унести сами.

Она коротко кивнула и ушла. Клэй так и не понял, дошел до нее смысл сказанного или нет.

***

Голос капитана прокатился по форту раскатом грома, когда перед рассветом он поднял людей по тревоге. Пошатываясь, осоловелые солдаты поднимались со своих коек, на которые упали каких-то пару часов назад. В воздухе висел густой табачный дым, смешиваясь с вонью подгоревшей оленины, остатки которой вчера забыли снять с огня.

Клэй в эту ночь не ложился и теперь стоял в темноте двора в своей черной шляпе и желтой шинели, с Вудом у ног. Лук висел на одном плече, колчан на другом. В левой руке у охотника было ружье, за поясом – пистолет. В новом заплечном мешке, которым снабдил его Курасвани, лежало немного еды, книжный переплет, камни для высекания огня и столько патронов, сколько он был в состоянии унести.

Из дверей казармы, на ходу натягивая сапоги и застегивая пуговицы, потянулись солдаты. Капитан Курасвани, в парадном мундире, с орденами на груди, выдавал ружья и пистолеты, сваленные грудой прямо на земле, и одновременно отдавал приказы: кому где встать.

На лицах солдат читалось предчувствие чего-то зловещего. У некоторых в глазах стояли слезы, почти всех потряхивало. Ни о чем не спрашивая капитана, люди молча расходились по указанным постам. Вимс, которому велено было встать у ворот, поравнявшись с охотником, сунул ему в руку пачку сигарет.

– На счастье, – пробормотал юноша и торопливо двинулся дальше.

Из здания казармы появилась Вилия – с Призом на руках и мешком за плечами. Рядом, одной рукой обнимая ее за плечи, семенила Моргана. Дойдя до середины двора, они остановились рядом с Клэем.

Когда все распределились по позициям, капитан подошел к охотнику и женщинам.

– Клэй, – сказал он, – я бы на твоем месте двинул сейчас на восток – туда, где раньше жили поселенцы. Кто знает, может, хоть одна из их халуп еще цела. Зиму как-нибудь перекантуетесь, а весной, если нужно, пойдешь дальше. Похоже, из-за твоей наколки бешанти тебя не тронут. Надеюсь, они не передумают и оставят вас в покое, пока не потеплеет. Весной, если смогу, пришлю людей – узнать, как ты там, и забрать миссис Олсен.

Охотник кивнул и хотел что-то сказать, но дозорный на восточной стене крикнул:

– Бешанти на краю леса!

– Сколько их? – спросил Курасвани.

– Не могу сосчитать, сэр! – был ответ.

Вскоре с остальных трех стен пришло то же известие: «Бешанти на краю леса». Капитан вручил Моргане пистолет и крикнул:

– Открыть ворота!

Вимс отодвинул засовы и распахнул дубовые створы. Нагнувшись, капитан потрепал Вуда по голове. Моргана торопливо чмокнула ребенка.

– Прощай, Клэй, – сказал Курасвани.

– Увидимся весной, – ответил охотник, чувствуя фальшь в голосе.

– Обязательно!

***

Солнце едва поднялось над горизонтом, когда Клэй и Вилия вышли из ворот крепости. Быстро, не говоря ни слова, они зашагали по полю на восток, к лесу. Вуд трусил впереди.

На опушке леса, в двух сотнях ярдов, колыхалось целое море воинов-бешанти. На всякий случай Клэй держал ружье наготове. Добравшись до середины поля, он приобнял Вилию свободной рукой, чтобы дать аборигенам понять: они – вместе.

Когда войско бешанти было уже близко, Вуд побежал вперед, и воины с криками ужаса бросились врассыпную, словно спасаясь от злого духа. В плотно сомкнутых рядах бешанти образовалась брешь. Клэй шепнул Вилии: «Не смотрите на них. Просто идите».

Охотник был потрясен числом воинов: они все шли и шли сквозь строй одетых в шкуры людей, хотя опушка леса осталась далеко позади и они углубились в чащу. Наконец, ярдов через пятьдесят, они очутились одни среди берез.

Несколько минут спустя сзади раздался оглушительный вопль – казалось, то кричит сама земля. Приз проснулся от шума и заплакал. Вскоре вдали послышались звуки ружейной пальбы. Клэй направился к холму, на который не раз смотрел с восточной стены форта, вглядываясь вдаль поверх деревьев. Вместе с Вилией и собакой они поднялись по пологому склону, а добравшись до верха, посмотрели назад.

Бешанти штурмовали крепость. Ветер доносил отдаленные отзвуки пальбы, над зубчатой стеной то здесь, то там всплывали облачка порохового дыма. Поле между лесом и фортом было усеяно десятками трупов, но воины-бешанти уже взбирались на отвесные стены по длинным, сплетенным из ветвей лестницам. Клэй поискал взглядом Курасвани: его меч сверкал на солнце, белоснежная борода развевалась на ветру, и сам он казался живым воплощением Времени.

– Хватит, – сказала Вилия, взяла Клэя за руку и потянула к противоположной стороне холма. Спускаясь в дебри Запределья, охотник почувствовал, что боль потери осталась позади, и только теперь понял, как соскучился по этому дикому краю. Когда звуки битвы затихли, в груди охотника зародилось новое чувство. В нем не было ни радости, ни печали. Он не мог описать его, но был даже доволен тем, что ему нет названия.

 

Нож

Назавтра я отправляюсь в Вено при весьма сомнительных обстоятельствах. А поскольку в последние недели я был слишком занят, чтобы мысленно возвращаться к Запределью, то правильнее всего будет посвятить эту ночь изложению очередной главы путешествия Клэя. Будущее, так долго томившееся в плену пыльных книг и одиноких размышлений, вдруг сделалось чистой страницей, сгорающей от желания покрыться знаками еще не рожденных событий. Его совершенная белизна ввергает меня в трепет и манит загадочными возможностями. Мое появление в Вено станет символом моей веры в человечество и надежды обрести взамен ответную веру в сердцах людей. Пока красота медленно сочится сквозь мозг к трансцендентности, я объяснюсь.

После моего первого появления в Вено по городку быстро разлетелся слух, что демон не так страшен, как его малюют. Те, кто был в тот вечер в школе, Фескин и его друзья, очевидно, убедили многих своих соседей, что мне можно доверять. Не прошло и двух дней, как на развалины стали являться посетители. В первый день их было совсем немного, но я ужасно обрадовался: ведь это были совершенно новые люди! Да, отдавая дань прежним страхам, они захватили с собою ружья, но они пришли с мирными намерениями и были исполнены любопытства и дружелюбия. Я провел их по руинам города, развлекая занимательными сведениями из городской истории и архитектуры.

С каждым днем посетителей становилось все больше: они приходили пешком, приезжали верхом и в повозках. Вскоре люди перестали обременять себя оружием. Они беседовали со мной открыто и без страха, шутили и смеялись… Я даже заметил, что к тем, кому удавалось рассмешить меня, люди относятся с особым уважением. Самолюбивой части моей натуры эта мысль так льстила, что я с еще большим рвением стал исполнять роль ученого мужа и рассказчика. Настоящим открытием и для меня, и для моих гостей стало то, что руины Отличного города играли не последнюю роль в их собственной жизни – словно осколки разбитой скорлупы, из которой вылупилась нынешняя культура и общество. Теперь, с высоты прошедших лет, жители Вено могли взглянуть на Отличный город уже не с ужасом, но с любопытством.

С каждым днем я все детальнее прорабатывал маршруты экскурсий и отшлифовывал имеющийся запас анекдотов. По ночам, вместо того чтоб писать, я часами бродил по развалинам в поисках новых достопримечательностей, которые можно было бы продемонстрировать посетителям. Вскоре я включил в экскурсию посещение подземных ходов, кульминацией которого был осмотр осколков фальшивого Рая. Потом, недолго думая, я стал показывать им труп Греты Сикес – первого волка-оборотня, сотворенного магией Белоу. Много лет назад, очищая город от этих надоедливых тварей, я умертвил ее голыми руками, а потом зачем-то законсервировал тело в стеклянном баке с формальдегидом, найденном в уцелевшей лаборатории Министерства знаний.

Поскольку многих туристов интересовал Клэй и его роль в падении Отличного города, я решил сделать частью экскурсии посещение его кабинета. Тот дом, где когда-то помещалась его квартира, был в слишком ветхом состоянии: фасад полностью уничтожило взрывами, лестница, ведущая в комнаты Клэя, обрушилась. Однако я сам поднимал всех желающих в воздух, чтобы они могли полюбоваться на те стены, среди которых их кумир проводил часы досуга.

Однажды вечером я стащил в одну залу Министерства просвещения всех уцелевших «твердокаменных героев» – статуи из синего духа. Когда-то все они были живыми шахтерами, а после этих окаменевших истуканов по приказу Белоу перевезли из Анамасобии в столицу. Зрелище получилось внушительное. Перед этой вереницей васильковых глыб у меня появилась, наконец, возможность пофилософствовать о бесчеловечных тенденциях в государственной экономике… Глупо, конечно, но я от души наслаждался своей отрепетированной речью, хотя туристов, кажется, больше интересовали иголки каменной щетины на шахтерских подбородках. Что ж, я их не виню.

Каждая экскурсия завершалась посещением Музея развалин. Это был настоящий гвоздь программы, и многие, едва прибыв в город, первым делом обеспокоено спрашивали, можно ли будет взглянуть на него хотя бы одним глазком. Разве мог я им отказать? Посетители бродили вдоль стеллажей и благоговейно вздыхали, ибо эта коллекция действительно давала представление и об общественной сложности, и о технической мощи некогда великой столицы.

В прошлый четверг весь день шел проливной дождь, и наплыв посетителей уменьшился. В тот день я проводил экскурсию для совсем небольшой группы туристов. Собственно говоря, их было всего двое: пожилая дама и ее сын – здоровенный нескладный детина с явными умственными отклонениями. Из Вено они приехали в повозке. Когда я, как полагается, встретил гостей у городской стены, женщина в ответ на мое приветствие коротко кивнула, но руки не подала. Лицо молодого человека на протяжении всей экскурсии не изменило выражения: какие бы чудеса я ни демонстрировал, оно оставалось пресным, словно тарелка крематов. Его матушка, напротив, строила множество разных гримас – и все одинаково неодобрительные. Я из кожи вон лез, проявляя чудеса обходительности, но ее нос так и не перестал морщиться, словно от какого-то сомнительного запаха. Она то и дело качала головой, будто отвечая решительным «нет» всему, что я говорил. Одетая во все черное, в траурной шляпе и глухих перчатках, к концу экскурсии она превратилась для меня в болезненный комплекс вины, от которого невозможно избавиться.

Я не стал тащить эту парочку под землю, а поскольку останки обезьяны, пятьсот раз написавшей строку «Я не обезьяна», вызвали у пожилой дамы явное отвращение, я решил обойтись и без трупа Греты Сикес. Когда же мы наконец добрались до Музея развалин, я с радостью предоставил ей и ее дефективному сыночку осматривать полки самостоятельно, а сам пошел подкрепиться чашечкой озноба.

Отсутствовал я недолго, а когда вернулся, чтобы проводить посетителей, они исчезли. Дождь лил все сильней, но я не поленился и облетел весь город. Заметил я их, когда повозка уже мчалась по степям Харакуна, словно гости спасались бегством. Помнится, я тогда подумал, что это немного странно, но не слишком расстроился: без таких гостей я уж точно мог обойтись.

Лишь ближе к вечеру, вернувшись в комнату, где размещался мой музей, я почуял отсутствие одного из экспонатов. Старая перечница что-то стащила, я был в этом уверен, но, несмотря на тщательную инспекцию стеллажей, так и не понял, что именно. Воровство принадлежало к тем аспектам человеческой натуры, над которыми я раньше не задумывался. Теперь же это маленькое происшествие дало мне обильную пищу для размышлений. Впрочем, я и сам, бывало, приворовывал в деревнях сигареты, так что сей факт несколько охладил мой праведный гнев.

На следующий день солнце снова сияло, небо голубело, а число посетителей вернулось к норме. Но затем поток людей вдруг стал уменьшаться, пока не иссяк вовсе. Я терялся в догадках: быть может, что-нибудь оскорбительное было в моем поведении? Я рылся в памяти в поисках ситуации, которую можно было бы истолковать как двусмысленность. В конце концов, я решил, что во всем виновата Грета Сикес. «Должно быть, ты показался им чересчур кровожадным, – укорял я себя. – А может, они по глазам поняли, чем ты с ней занимался однажды…»

Два дня прошли без посещений. Не показывалась даже Эмилия, обычно навещавшая меня каждую неделю. Я впал в тоску, проклиная себя за бестактность. Потом мне пришло в голову, что во время экскурсии могла случайно расстегнуться ширинка на штанах. Теперь я в одиночестве бродил по развалинам, поминутно проверяя, на месте ли пуговицы. Прикладывая лапу ко рту, я пытался проверить свежесть своего дыхания. Наконец, я часами смотрелся в зеркало, стараясь узреть причины провала в собственной физиономии.

К счастью, на третий день явился Фескин и положил конец моим мучениям. Он застал меня спящим на моем коралловом троне над горой мусора. Проснувшись от его оклика, я слетел вниз, чтобы поприветствовать его.

– Привет, Мисрикс, – сказал Фескин, протягивая мне руку с той же сердечностью, что и всегда.

Я был так счастлив его увидеть, что незамедлительно сообщил ему об этом.

– Я уже начал думать, что чем-то обидел граждан Вено, раз ко мне перестали приходить, – пожаловался я.

– Есть одна проблема, – произнес учитель, поправляя очки.

– О нет! – ужаснулся я и машинально повторил его жест.

– Но, думаю, мы можем обернуть ее в свою пользу, – сказал он.

– Грета Сикес, да? – уныло спросил я. – Или ширинка?

Фескин рассмеялся:

– Не совсем.

– Что же тогда? Я должен знать!

– Что ж… Помнишь, несколько дней назад сюда приезжала женщина? Полагаю, это было в тот день, когда шел дождь.

– Не слишком приятная особа, – заметил я, покачав головой совершенно в ее стиле.

– И правда, – согласился Фескин. – Так вот, это была Семла Худ. Именно ей Клэй оставил свою вторую рукопись – о ваших приключениях в памяти Белоу. Она хорошо знала Клэя, а ее муж Рон был с ним очень дружен. Дело в том, что Рон стал одной из жертв красоты. С ее помощью он исцелился от сонной болезни, а когда запасы зелья иссякли – добровольно расстался с жизнью, поскольку не представлял ее без наркотика.

– Но я ведь ничего ей не сделал! – возразил я.

– Неважно, – отвечал учитель. – Она не доверяет всему, что имеет хоть малейшее отношение к развалинам или к Белоу. Боюсь, для нее ты автоматически попадаешь в эту категорию. В любом случае сюда она явилась отнюдь не из лучших побуждений. Ей хотелось найти какую-нибудь улику, чтобы очернить тебя в глазах людей. Думаю, она надеялась, что ты съешь ее сына или хотя бы покусаешь ее саму.

– В мой рацион не входят ни пыль, ни плесень, – заметил я.

Фескин рассмеялся.

– Предмет, который она выкрала из твоего музея и привезла в Вено, – костяной нож, принадлежавший, как она утверждает, Клэю. Семла говорит, это был подарок Странника и Клэй никогда с ним не расставался. С помощью этой мелкой и весьма косвенной улики она убеждает людей в том, что ты сам, своими руками, убил Клэя.

Я не сразу осознал всю чудовищную гнусность произошедшего. Когда же в мозгу забрезжило понимание, я вскричал:

– Абсурд! Мы с Клэем были лучшими друзьями!

– Послушай, Мисрикс, – попытался успокоить меня Фескин, – я верю тебе. Я читал рассказ Клэя о том, как ты спас его от чистой красоты. Я всего лишь передал тебе слова Семлы, которые посеяли в умах людей зерна сомнения. Она отнесла нож констеблю и заявила, что требует тщательного расследования. Ты помнишь, откуда взялся этот нож?

– Я вообще не помню, что он был в музее, – отвечал я растерянно. – Должно быть, я подобрал его где-то на развалинах и машинально положил на полку.

– Семла говорит, она узнала его по рукоятке с изображением свернувшейся змеи, – напомнил учитель.

– Теперь я навсегда потеряю доверие новых друзей! – воскликнул я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

– Не думаю, – возразил Фескин. – Констебль вряд ли станет усердствовать в расследовании, основанном на одной-единственной улике. И тем не менее тебе лучше бы явиться в Вено и самому ответить на обвинения клеветников. Я и правда верю, что если ты сделаешь это по собственной воле, то легко докажешь свою невиновность. Если хочешь, я буду твоим адвокатом. Констебль, в общем, человек неглупый. Вот увидишь: тебя оправдают, и даже те, кто с тобой еще не встречался, увидят твое доброе сердце и благие намерения.

Я не колебался ни секунды: отказ от активных действий обрек бы меня на одинокое прозябание среди развалин. Не мог же я позволить какой-то старой карге отнять у меня радость общения!

– Да, – сказал я, – я буду в Вено.

– Прекрасно, – улыбнулся Фескин. – А я пока устрою тебе комнату, где бы можно было остановиться. Жду тебя у школы через два дня, вечером, в тот же час.

Мы поболтали еще немного, обсуждая, как лучше всего представить мою версию этой истории. Фескин посоветовал мне вспомнить, откуда все-таки взялся нож. Потом я проводил его до границ города, но остался за стеной, чтобы не пугать лошадь.

С тех пор я неустанно бьюсь над разгадкой происхождения этого примитивного клинка. Кажется, я нашел его однажды в развалинах Министерства провинций… Да, я как сейчас помню то утро, когда я увидел его: рукоятка торчала из коралловой стены, словно крючок для пальто.

Вот я мысленно вытаскиваю его из обломков, и розовые зерна кораллов сыпятся на пол, как снежные хлопья за волнистым окном. В соседней комнате плачет ребенок, что-то тихонько напевает женщина, в очаге потрескивает огонь, на коврике клубком свернулся черный пес, а в кресле с заряженным ружьем на коленях сидит охотник и ждет, когда же наступит весна.

 

История с привидениями

Со дня падения форта Вордор, ознаменовавшего собой бесславный конец вторжения цивилизации в Запределье, прошел месяц. И хотя за это время случилось два небольших снегопада, чаще шел не снег, а дождь. Плотная белая корка, укрывавшая землю, понемногу исчезала. Воздух становился все теплее, и чувствовалось, что весна близко.

Клэй, Вилия, Приз и черный пес обрели пристанище в бревенчатом домишке, где когда-то жило семейство Олсенов. Дом стоял в пятидесяти милях к востоку от форта, в березовой роще у озера. Жилище было хоть и небольшое, зато с двумя комнатами, очагом и целехонькими стеклами в обоих окнах. Само существование этого дома казалось чудом: три подобных строения, которые им встретились по дороге, были сожжены дотла.

Жизнь на берегу озера походила на историю с привидениями – только без привидений. Долгие дождливые вечера, гнетущая скорбь по Курасвани и погибшим солдатам, томительное молчание вдовы и резкий пронзительный плач младенца… Клэй целыми днями бродил по лесу, охотился и размышлял о круговороте событий, забросивших его в эти места. Вуд по-прежнему с радостью сопровождал его, но для Приза он стал настоящим телохранителем и, когда бывал дома, все время стоял на страже возле двери в комнату малыша.

Вечерело. Клэй приготовил на вертеле мясо только что подстреленного оленя. Как и сам дом, бочонки с припасами тоже оказались в целости и сохранности. Охотник обнаружил в кладовке рис, муку и несколько картофелин – из всего этого он готовил гарниры к оленине, крольчатине, мясу куропатки или дикого гуся – в зависимости от того, какую дичь ему удавалось подстрелить. Вилия брала свою тарелку с неизменным тихим «спасибо». Потом они в молчании садились за маленький столик в углу и ужинали вместе.

Когда охотник спрашивал, здоров ли малыш, женщина только кивала. Она никогда не поднимала глаз, и за время их совместных трапез Клэй успел в совершенстве изучить ее простые черты. Пальцы у Вилии всегда чуть-чуть дрожали. Жизнь обошлась с ней жестоко, но у нее все же хватало сил и воли, чтобы заботиться о Призе. Иногда Клэю казалось, что если б не ребенок, она бы открыла дверь и шагнула прямо в озеро.

Когда ужин заканчивался и Клэй с Вилией, помыв посуду, расставляли все по местам, она торопливо возвращалась в свою комнату. Охотник подбрасывал дров в огонь и садился в кресло, в котором раньше отдыхал ее муж. Потом закуривал сигарету из подаренной Вимсом пачки и смотрел на языки пламени, угадывая в их безумном танце волшебные пейзажи, лица людей и знамения будущего. В соседней комнате мать тихонько баюкала сына, а тот что-то довольно лепетал в ответ. И Клэй, этот истребитель демонов и гроза воинов-невидимок, улыбался этим звукам и пускал в потолок колечки дыма.

У порога, свернувшись калачиком, спал Вуд и всякий раз, заслышав воркование малыша, настороженно поднимал одно ухо. Лишь в этот краткий час привидения с позором изгонялись из дома, а будущего и прошлого не существовало в природе. Когда сигарета догорала до конца, Клэй с неохотой поднимался с кресла и укладывался спать на полу.

Первый луч солнца отразился в водах озера. Клэй стоял у окна в спящем доме и смотрел на полоску леса. Двое бешанти крадучись перебегали от дерева к дереву, и охотник раздумывал, не послать ли Вуда, чтобы тот прогнал их прочь, как бывало уже не раз.

Однажды вечером Клэй засиделся перед очагом дольше обычного и теперь ворочался на своем тюфяке, раздумывая, наведаться ему в форт или нет. Поразмыслив, он в конце концов решил, что вида зарезанного Курасвани ему не вынести, когда дверь в соседнюю комнату скрипнула и отворилась. Охотник поднял голову: в свете догорающих углей на пороге застыла Вилия Олсен. Босая, в тонкой ночной сорочке, она не открывая глаз засеменила по комнате. Потом прошептала во сне: «Кристоф…» – и, обхватив спинку кресла, принялась целовать пустоту. Потом она вернулась в спальню, и больше из комнаты не доносилось ни звука – до самого утра, когда с плачем проснулся малыш.

Однажды безоблачным утром, когда охота увела Клэя далеко к северу, ветер донес до него соленый запах океана. Насколько проще была бы жизнь, если бы можно было сейчас отправиться на север, с каждым шагом приближаясь к Арле Битон и истинному Вено… Вилия и ребенок были для Клэя тем же, чем для Васташи – корни, крепко держащие на одном месте. Он грезил о прежней свободе, которую раньше проклинал в своем одиночестве. Мысленным взором он видел зеленую вуаль, парящую в небе над Запредельем.

Кроме всего прочего, в доме обнаружились удочка и рыболовные снасти. В один из погожих дней охотник с Вудом отправились на озеро, чтобы попытать счастья на новом поприще. В качестве наживки решено было использовать кусочки оленины. К концу первого часа Клэю удалось насадить на крючок только собственную штанину и большой палец. Леска все время норовила запутаться, и еще не меньше часа потребовалось, чтобы справиться с лабиринтом узелков.

Наконец, с превеликим трудом, Клэю удалось забросить леску с наживкой в озеро. Деревянный поплавок в виде кораблика с крошечными рыбаками застыл на поверхности, а внизу, в прозрачной воде, по дну ходили большие темные тени.

Так прошло несколько часов. Поплавок словно умер. День стоял безветренный, и озеро было так спокойно, что в его зеркальной глади перевернутый мир отражался без малейшего искажения. Клэй очнулся от оцепенения, когда большая рыба с громким плеском подпрыгнула в воздух там, где леска уходила в воду. Радужной волной сверкнула на солнце чешуя, и рыба снова скрылась в глубине.

– Сюда! – крикнул Клэй товарищу. Однако Вуду так осточертело это занятие, что он направился к дому. – Эх ты, дезертир!

Прошло еще немало времени, прежде чем леска натянулась. Клэй начал сматывать, но у катушки, старой и гнилой, отвалилась рукоятка. Охваченный азартом, он схватил лесу руками. Судя по мощному сопротивлению, рыба была просто огромной. Леска рвалась из рук, врезаясь в мозоли. На ладонях выступила кровь.

Ценой титанических усилий, с проклятьями и руганью, Клэю удалось добиться того, что жертва, похоже, смирилась со своей участью. С каждым рывком из глубины все яснее проступало нечто гигантское. Показавшись из воды, блеснула на солнце скользкая кожа. Охотник подтянул ближе, и его глазам открылось ужасающее зрелище. Это была рыба-шар с выпуклыми человечьими глазами, трехфутовыми усищами антенн и губастой пастью, которой можно было разом заглотить корову.

– Задница Харро… – пробормотал Клэй, уставившись на чудовище.

Рыба разинула рот, выплюнула крючок и громко захрипела, словно старик-астматик, перемежая утробные вздохи громоподобной отрыжкой.

«Столько трудов ради какой-то свиньи с расстройством желудка», – со злостью думал Клэй, пинками заталкивая рыбину обратно в озеро. Только теперь он заметил порезы на ладонях и пятна крови на желтой шинели. Выбросив удочку в воду, он рассерженно зашагал к дому.

– Где мое ружье? – прорычал охотник с порога и тут же осекся. В кресле у очага сидела обнаженная до пояса Вилия и кормила Приза грудью. Она подняла на него безмятежный взгляд. Клэю пришлось тоже поднять глаза в потолок.

– Как рыбалка, господин Клэй? – спросила Вилия невинным голосом.

После минутной заминки охотник промямлил:

– Простите, мадам? Рыбалка? Ах, да… Я бы не назвал это триумфом.

Он быстро отвел взгляд и занялся поисками ружья. А когда обернулся, чтобы кликнуть Вуда, ему показалось, будто на губах Вилии Олсен мелькнула легкая усмешка.

Выслеживая оленя в густом подлеске на дальнем берегу озера, охотник знал, что бешанти, в свою очередь, выслеживают его. Вуд то и дело поглядывал на него вопросительно: мол, не требуется ли загнать их обратно в березняк? Но охотник бежал во весь дух, петляя между стройными стволами деревьев. Черный пес не отставал ни на шаг, словно угадывая каждое движение товарища раньше, чем тот его совершал.

Трое бешанти наткнулись на лежащую на земле шляпу Клэя. Видимо, главным среди них был высокий мускулистый абориген с разрисованным лицом – две белые полосы рассекали обе щеки по диагонали. На шее у него болтался скелетик какой-то пташки. Черную рубаху без рукавов украшали красные круги. Двое других были в зеленых туниках и, по обычаю, с тремя косицами за спиной. Троица склонилась над шляпой, словно это был диковинный зверь, готовый в любую секунду ожить.

Внезапно из леса перед ними выскочил Вуд. Перепуганные аборигены вскочили на ноги и бросились наутек, но Клэй с заряженным ружьем преградил им дорогу.

– Что вам нужно? – спросил охотник.

Предводитель отряда бешанти залопотал на своем языке, знаками умоляя Клэя не стрелять.

Охотник широко улыбнулся, но ружья не опустил. Он собирался сказать что-то еще, но в этот миг невидимая сила резко вырвала оружие у него из рук. Клэю оставалось только ошеломленно смотреть, как оно плывет в воздухе. Вуд зарычал на призрака угрожающе, но остался позади видимых воинов.

Бешанти мстительно заулыбались. Предводитель отряда быстро что-то затараторил. Ясно было, что аборигены чем-то недовольны, но Клэй покачал головой, показывая, что ничего не понял. Тогда бешанти вынул из-за пояса нож и резким движением провел им в дюйме от собственной шеи. Закончив свою речь, он левой рукой сделал знак невидимке, стоявшему с ружьем Клэя в руках. Из пустоты материализовался белый клочок, который в развернутом виде оказался листком бумаги. Он медленно подплыл к Клэю, и как только оказался в зоне досягаемости, охотник взял его.

Пока Клэй вертел бумажку в руках, ружье упало на землю и трое бешанти, промчавшись мимо охотника, растворились в лесу. Увлеченный чтением, он даже не обратил на это внимания. Послание было написано великолепным почерком, с пышным росчерком внизу страницы: «Миснутишул». Дочитав до конца, Клэй изорвал письмо в клочки и выбросил в грязь. Вуд подошел ближе и внимательно их обнюхал.

Утром, после завтрака, Клэй засобирался на охоту. Тихонько, чтобы не разбудить остальных, он позвал Вуда, а когда уже натягивал шляпу, в дверях показалась Вилия.

– Доброе утро, миссис Олсен, – сказал охотник, шагнув за порог.

– Мистер Клэй!

Он обернулся, удивленный. – Да?

– Не могли бы вы посидеть с Призом, пока я прогуляюсь?

Предложение было чересчур неожиданным. Клэй сначала впал в ступор, а потом принялся лихорадочно придумывать повод для отказа.

– А как же охота? – выдавил он после долгого молчания.

– У нас столько соленой оленины, что хватит на два месяца, – возразила Вилия. – Мне нужно подышать свежим воздухом, а то я неделями сижу в четырех стенах. Не беспокойтесь, я ненадолго. Приз еще спит и вряд ли скоро проснется. Все, что от вас требуется, это слушать.

Охотник сдался:

– Ладно. Только не ходите далеко, здесь повсюду бешанти. И захватите пистолет.

Вилия взяла оружие с подоконника.

– Может, возьмете в провожатые Вуда? – предложил Клэй.

– Мне будет спокойнее, пока он здесь, с ребенком.

Дверь открылась и снова закрылась. Она ушла. Прошло минут пять, а Клэй все стоял на месте, как истукан. Он не узнавал Вилию Олсен. Она не просто заговорила – она произнесла целую речь! По сравнению с обычной угрюмостью сегодня она казалась прямо-таки оживленной… Секунду спустя заплакал Приз. Клэй прекрасно справлялся с ролью повивальной бабки, но быть нянькой ему пока не доводилось. Оказалось, вторая профессия ничуть не легче первой. Поначалу он пытался не замечать воплей из соседней комнаты в надежде, что ребенок вскоре уймется сам. Однако шум не прекращался и даже не сбавлял громкости.

– Вопит, как подстреленный демон, – проворчал охотник. – Надо было назвать его Каприз.

Вуд сходил в соседнюю комнату, вернулся и укоризненно уставился на Клэя. Охотник не сдвинулся с места. Пес залаял.

– Дай хоть выругаться сначала… – оправдался Клэй. – Вот же задница Харро!

С этими словами он вошел в комнату и взял орущий сверток на руки.

***

Когда Вилия неслышно отворила дверь, перед ней предстала идиллическая картина. Клэй сидел в кресле перед очагом, с завернутым в одеяльце ребенком на коленях. Вуд лежал на полу, внимательно наблюдая за тем, как малыш дергает охотника за бороду. В свободной руке Клэй держал раскрытую обложку книги. Было тихо, только слышалось приглушенное бормотание – история о человеке, который пытался выудить ответ на очень сложный вопрос из проруби в замерзшем озере.

Клэй с Вудом возвращались с юга. Солнце клонилось к закату, заливая стволы берез чудесным золотым светом. Сегодняшняя добыча состояла из жирного кролика и серой куропатки. Охотник думал о Васташе и о том, где они встретятся, когда потеплеет. Больше всего на свете ему хотелось оставить эту женщину здесь и уйти, но теперь, после письма, которое послал ему Миснутишул, охотник знал, что бешанти не оставят Вилию в покое.

Раньше, чем за лесом показались дом и озеро, ноздри охотника уловили легкий запах дыма. Первой явилась мысль о пожаре: бешанти подожгли дом вместе с женщиной и ребенком. Свистнув пса, который лениво тащился где-то сзади, Клэй сломя голову кинулся к озеру. Дом был уже близко, когда охотник резко остановился: в воздухе витал вовсе не дым пожарища, а аромат жареного лука и оленины.

– Она вьет гнездо… – сообщил он Вуду с выражением великой скорби на лице.

***

Ужин был мучительно великолепен. Вилия внимательно наблюдала за каждым, проглоченным Клэем кусочком. Теперь уже охотник не решался поднять глаза от тарелки. Краем глаза он заметил справа от себя в миске с водой маленький красный цветок. Оленина целый день кипела в чем-то вроде густого соуса, но охотник был не в состоянии оценить ее вкус: он сам внутренне закипал при мысли, что Вилии и Призу придется вновь сниматься с насиженного места. Он все думал, как объявить эту новость, и никак не решался это сделать.

– Вы когда-нибудь задумывались о том, почему бешанти не тронули этот дом, мистер Клэй? – спросила Вилия.

Он молча кивнул.

– Я покажу вам после ужина, – пообещала она.

Любопытство наконец возобладало, и Клэй, подняв голову, взглянул ей в лицо, озаренное пламенем свечи. Это было очень простое и честное лицо, но сейчас оно показалось ему удивительно красивым. Охотник хотел отвести взгляд, но не смог, из боязни показаться неотесанным грубияном.

– Все очень вкусно, – выдавил он наконец.

– С тех пор как мы поселились здесь, вы столько раз готовили ужин, что я перед вами в долгу, – весело отвечала Вилия.

– Да и дом выглядит как-то по-другому, – заметил Клэй, озираясь. – Меньше беспорядка.

– Мне удалось немного прибраться сегодня. Приз спал как убитый, – сказала она, пододвигая к нему тарелку. Когда охотник, давясь, запихал в рот картофелину, она добавила: – И кстати, мистер Клэй, не могли бы вы вытирать ноги перед крыльцом?

Охотник не удержался от улыбки:

– С удовольствием.

Наступило долгое молчание, после чего оба хором воскликнули:

– Был чудесный день!

Расправившись со второй порцией, Клэй помог Вилии убрать со стола. Потом женщина сказала загадочно:

– Подождите здесь, я сейчас.

Переступив через Приза – тот лежал на одеяльце под боком у Вуда, – она исчезла в другой комнате, а через несколько минут вернулась. В руках у Вилии был объемистый деревянный ящик с высокими стенками. Крышки на нем не было, и внутри виднелись какие-то растения. Когда Вилия поставила ящик на стол, Клэй заглянул внутрь, и увиденное его ошеломило.

Это был миниатюрный пейзаж: пологий зеленый холм с двумя крошечными соснами по обоим склонам. На вершине холма – вырезанный из темной древесины домик. Точность в деталях была просто поразительная.

– Окошки в домике из кусочков кварца, – пояснила Вилия. – Если возьмете свечу и заглянете внутрь, то увидите человечков, которые там живут.

Послушавшись ее совета, Клэй склонился над домиком с зажженной свечой. Внутри, в дрожащем свете можно было различить фигурки мужчины, женщины и двух девочек за столом. Прищурившись, Клэй увидел, что женщина держит во рту малюсенькую трубку и, что самое удивительное, из нее идет дым. Мужчина что-то мастерил в ящичке, напоминающем тот, в котором располагался сам домик: видно было, как оттуда растет березовое деревце толщиной в пчелиное крыло. У одной из девочек были длинные светлые волосы, другая была брюнеткой.

Охотник покачал головой и потрогал тонюсенькие иголки одной из сосен, но тут же отдернул руку.

– Они что, настоящие?!

– Да, – кивнула Вилия. – Взгляните-ка на нижнюю ветку той, что справа.

Клэй пригляделся и только теперь заметил выточенного в мельчайших деталях мальчишку, одной рукой ухватившегося за сук.

– Резьба просто чудесная, – сказал охотник. – Но как же деревья?…

– Мой муж, Кристоф, вырастил их из семян обыкновенных сосен, а потом каким-то образом остановил их рост. Я в этом не разбираюсь, но тут все дело в обрезке корней. В плотницком деле он был настоящий мастер – он сам вырезал и домик, и человечков. Помню, он всегда работал с двумя ювелирными лупами, по одной в каждом глазу, – рассказывала Вилия и голос ее дрожал от столь непривычного оживления.

– Какое чудо… – пробормотал Клэй, поглощенный удивительным зрелищем.

– Это был необычный человек, – продолжала Вилия, – Наивный и открытый. Немного странный. Он все рассказывал мне истории про этих человечков, что живут в домике… Семейство Кэрролов, как он их называл. Такие длинные, запутанные истории об их жизни, но всегда со счастливым концом. Порой я и сама верила, что они настоящие.

– Бешанти знали об этом? – спросил Клэй.

– Да, они приходили с тем длинным, который знал наш язык. Кристоф часами рассказывал ему о приключениях Кэроллов, а тот переводил остальным. Этот маленький мир буквально зачаровывал их и в то же время как будто пугал. Рассказывал муж так же подробно, как вырезал, и бешанти верили, что это магия, к которой следует относиться с уважением. Поэтому они хоть и убили его, но дом не тронули – знали, что эта штука здесь.

Закончив свой рассказ, она взглянула на Клэя: в глазах слезы, а на губах – улыбка.

– Послушайте, Вилия, – решился наконец Клэй. – Нам нельзя здесь оставаться.

– Отчего же? – удивилась она. – Здесь так хорошо…

– Нет, – отрезал Клэй, – нам придется уйти. На днях я получил послание от бешанти по имени Миснутишул. Он пишет, что его народ решил избавиться от вас окончательно.

Вилия закрыла лицо руками и отвернулась.

– Послушайте, – продолжал Клэй, повысив голос, – они не убьют меня и не тронут Приза. Но они знают, что я солгал, сказав, что вы моя жена.

– Что?! – воскликнула она, метнув в него такой взгляд, будто он сказал непристойность.

– Это было в тот день, когда мы с Датом отправились за ребенком. Я сделал это для того, чтобы спасти вас и малыша.

– Я не могу отсюда уйти… – проронила она.

– До сих пор вас защищал Миснутишул – тот бешанти, что знает наш язык. Но через несколько дней он пройдет ритуал очищения. Он написал мне, что пока в нем жив язык, живо и сочувствие, а поэтому решил предупредить меня. Но когда ритуал исполнится, нас уже ничто не спасет. Они придут за вами.

– Мне все равно, – отмахнулась Вилия.

– Тогда подумайте о нем, – сказал Клэй, указывая на младенца. – Если погибнете вы, погибнет и он. Одному мне его не выкормить.

Вилия подошла к малышу и прижала его к груди. Потом заплакала и ушла к себе в комнату.

В тот вечер охотник скурил почти все сигареты из пачки, которую так бережно хранил. Из соседней комнаты не слышалось столь милого его сердцу воркования, а в языках огня вставали только кошмарные видения. Клэй глядел на них, пока не заснул.

Через два дня они с Вудом наткнулись на дерево с привязанным к нему обнаженным трупом Миснутишула. Язык, глаза, пальцы и нос бешанти, нанизанные на манер ожерелья, висели у него на груди. Внизу, под деревом, лежала жирная свинья в кирпично-красном смокинге. К ее макушке ножом был пришпилен котелок.

Была теплая безлунная ночь. Они бесшумно шагали сквозь мрак. Клэй больше всего опасался призраков и рассчитывал исключительно на бдительность Вуда. До рассвета нужно было покрыть огромное расстояние, но с такой поклажей это было нереально. В послании Миснутишула говорилось, что если они перейдут какой-то особый ручей во многих милях к востоку, то окажутся вне владений бешанти и воины не станут их преследовать.

Клэй выходил из дома и уже готов был закрыть за собой дверь, когда ему вспомнился привязанный к дереву Миснутишул. Воспоминание наполнило его ужасом, но в то же время подсказало одну идею. Клэй вернулся в дом и отыскал ящик с миниатюрным мирком. Не долго думая, он сорвал крышу с маленького домика и осторожно вытащил оттуда фигурки людей. Затем отыскал в какой-то шкатулке иголку с ниткой и сделал из крошечной семейки что-то вроде ожерелья, нанизав вместе маму, папу и сынка. Вилия надела этот оберег на шею, и они выступили в путь.

Где-то в промежутке между тем моментом, когда Клэй обрисовал ей положение дел, и минутой, когда настало время выходить, Вилия примирилась с новыми лишениями. Она шагала легко, без слова жалобы, с ребенком в одной руке и заряженным пистолетом в другой. Когда Клэй шепотом обращался к ней, она так же шепотом отвечала, и он радовался уже тому, что она вновь нашла в себе силы жить.

Треск ветвей, шорох шагов – что-то шевельнулось в густой темноте справа. Вилия Олсен взвела курок тяжелого пистолета, вытянула руку в сторону шума и выстрелила. Ослепительная вспышка, мощный грохот, а вслед за ним – пронзительный визг. Приз проснулся и запищал.

– Клэй, – окликнула Вилия чуть громче шепота. – Клэй, где вы?

Секунду спустя охотник отозвался – но не по левую руку, где он прошагал всю ночь. Голос донесся с того самого места, куда она только что целилась.

– Отличный выстрел, миссис Олсен, – сказал он. – Точно промеж глаз.

– Бешанти? – вздрогнула Вилия.

– Олень.

– Ой! Простите меня, – смешалась женщина. – Я думала…

– Вам не за что извиняться, – перебил ее охотник. – Ваша бдительность заслуживает похвалы.

– Но разве это не привлечет их сюда?

– Возможно, – ответил Клэй. – Я вообще удивляюсь, что мы ушли так далеко. Скоро утро. Быть может, они ждут нас у ручья, а может, еще не знают, что мы сбежали.

Они шли быстрее, чем Клэй мог надеяться, но все их усилия пропали даром: в конце концов Вилии пришлось остановиться, чтобы покормить и перепеленать малыша. Вопли Приза, возвещавшие о том, что он голоден и промок, сообщали бешанти о каждом их шаге, словно передвижная сирена. Как только ребенок уснул, они продолжили путь с прежней скоростью.

– Шагайте как можно быстрее, Вилия, – говорил ей Клэй. – Когда перейдем ручей, сможете отдыхать хоть целый день.

– К вам это тоже относится, – парировала она, вызвав на губах охотника улыбку.

***

Не прошло и часа, как взошло солнце. Клэй оглянулся: на западе в небо уходил густой столб дыма. Значит, дом у озера уже охвачен пламенем.

– Они идут за нами, – сказал он остановившейся рядом Вилии.

– Далеко еще? – спросила она.

– Миля – полторы, – ответил он.

Вуд нетерпеливо залаял, и они снова двинулись в путь, придавленные к земле усталостью долгой ночи.

Прошел еще час, и за широким лугом показался ручей. Клэй все еще не мог поверить, что они так легко отделались. Вуд бросился вперед и одним махом перепрыгнул узкий поток, преграждавший путь к безопасности.

Охотник остановился и вскинул ружье.

– Идите первой, Вилия, я вас прикрою, – сказал он. Когда ответа не последовало, Клэй оглянулся: ребенок лежал на земле рядом с пистолетом, а Вилия Олсен скользила назад, словно ее уносило порывом ветра. Болтая ногами в воздухе, она отчаянно сопротивлялась и задушенно кричала.

Вуд бросился назад, но Клэй приказал ему оставаться на месте. Пес с неохотой остановился возле малыша и зарычал.

Клэй прикинул, что женщину тащат, по меньшей мере, двое призраков, и с ужасом подумал, сколько же еще их поблизости. Шансов ее спасти почти не было, а если он промахнется, Вилию ждет участь Миснутишула, а может, и что похуже. Ему вспомнилось, как когда-то давно Каллу всадил пулю в мэра Батальдо, чтобы избавить его от мучений в когтях демона… Все эти мысли пронеслись в голове охотника, пока он целился в сердце женщины.

– Прости меня, – шепнул он, но когда палец лег на курок, впереди вспорхнула большая птица. Вздрогнув от неожиданности, Клэй выстрелил.

Фонтан алой жидкости забил слева от Вилии, обрызгав ей платье. Теперь одна рука у нее оказалась свободна, и, сжав кулак, она со всей силы ударила по пустоте справа. Клэй не мог в это поверить: Вилия была на свободе и бежала к нему. Вуд свирепо лаял, готовый по первому слову охотника броситься в бой. Клэй увидел, как в трех футах позади женщины в воздухе материализовался нож. Бросив ружье, он нагнулся за пистолетом.

Выпрямляясь, он крикнул: «Ложись!» Вилия кинулась наземь, и он выстрелил. В пространстве повисла кровавая дыра. Клэй явно попал в цель, но пуля лишь ранила невидимку, и нож продолжал медленно приближаться к распростертой женщине.

– Взять! – крикнул Клэй, и Вуд стрелой рванулся с места. Одним прыжком одолев разделявшее их рас стояние, пес приземлился возле Вилии и снова взвился в воздух. Паривший в невесомости нож воткнулся в землю, и пес сцепился с незримым противником. Там, где смыкались его клыки, воздух окрашивался красным. Вскоре Клэй пришел другу на помощь. Отозвав собаку, он упал на колени с кинжалом в руке и прикончил невидимого врага.

***

В башмаки просочилась студеная вода и замочила ноги, но после утомительного перехода эта прохлада была только в радость. Протянув руку, Клэй помог Вилии с Призом выбраться на другой берег.

– Отличный выстрел, мистер Клэй, – сказала она, окинув его любопытным взглядом.

– Да уж… – смутился охотник.

За ручьем остался многочисленный отряд бешанти, сгрудившихся над окровавленной землей. Пропустив Вилию вперед, Клэй пошел позади, на случай, если кому-то из воинов придет в голову послать им вдогонку стрелу.

Оказавшись под сенью деревьев, они скрылись из поля зрения преследователей, и у Клэя появилась возможность осмыслить произошедшее. Теперь только он понял, что красная птица, отклонившая его выстрел, была из той же породы, что и съеденная им на каменном острове во время разлива.

Мысль эта почему-то вызвала у него дикий хохот. Помноженный эхом звук разбудил малыша, и тот разревелся. Вилия сердито шикнула на охотника, и когда Приз заснул, они продолжили путь в полном молчании.

Чтобы спастись от холода, по ночам решено было спать вместе. Под двумя одеялами, захваченными из дома на озере, маленького Приза укладывали между двумя взрослыми. Вуд, добавляя в общую копилку тепло своего мохнатого тела, сворачивался клубком в ногах. Снова пригодились каменные кремни, снова путники грели на костре, а потом зарывали в землю булыжники.

Клэй, опасаясь во сне задавить малыша, спал плохо. У Вилии таких проблем не было: долгие дневные переходы так ее выматывали, что после ужина она просто валилась с ног и засыпала мгновенно. Приз, похоже, догадывался о серьезности своего положения и до рассвета лежал смирно. Понимая, что долго они так не протянут, охотник упорно искал какое-нибудь временное укрытие, хотя бы пещеру. Но безуспешно.

Они пересекли равнину мили в три шириной, усеянную озерцами бурлящей воды. Огромные столбы пара тянулись вверх, наполняя воздух серной вонью. Памятуя о своем каторжном труде в шахте Доралиса, Клэй велел Вилии поплотнее закутать ребенку лицо. В южной части кипящей долины они сквозь туман заметили стадо каких-то животных. Огромные и косматые, с горбом на спине и кривыми бивнями, торчащими из пасти, они мирно паслись в клубах пара. Охотнику не доводилось прежде встречать подобных созданий. Впрочем, их размеры и громогласный рык не вызывали желания познакомиться с ними поближе. Вуд, напротив, то и дело порывался сбежать в сторону стада, так что Клэю поминутно приходилось звать его обратно.

В сосновом бору, привалившись к поваленному дереву, Вилия отдыхала с Призом у обнаженной груди. Вуд развалился у ее ног. Ласковое солнце пробивалось сквозь колеблемые ветром кроны и дождем проливалось на ковер из рыжих хвоинок. Уставившись в пространство, Клэй стоял перед Вилией и докуривал последнюю сигарету. Его одолевали тревожные мысли: о возможной встрече с демонами, о перспективе заблудиться в глуши Запределья с женщиной и ребенком, о поиске временного убежища, а также о бессмысленности собственного путешествия.

– Куда мы идем, Клэй? – спросила Вилия. Охотник на минуту задумался, сделал затяжку и выдохнул с облаком дыма:

– К будущему. У меня там назначена встреча.

– На дворе весна, скоро с запада придет корабль, – спокойно сказала она. – Может, нам лучше вернуться к океану?

– Может, и лучше, – согласился Клэй. – Но не для меня. Есть один долг, который я должен исполнить.

– А как же мы с Призом?

У него не было ответа.

– Ну так как же? – настаивала Вилия.

– Вам лучше оставаться со мной. По крайней мере, еще некоторое время.

– Кто он, тот человек, с кем вы должны встретиться? – спросила Вилия.

Клэй сдержанно улыбнулся:

– Увидите.

– Выходит, из-за ваших долгов придется нам мотаться по всему Запределью?

– Мне очень жаль, – сказал Клэй. Лицо его осунулось и потемнело. Он устало покачал головой, потом обернулся и посмотрел ей в глаза. – Мне, правда, очень, очень жаль.

– Вы себя совсем замучили. Подите-ка сюда и отдохните, – велела ему Вилия, свободной рукой указывая местечко подле себя.

Клэй выбросил тлеющую сигарету, втоптал в землю и медленно подошел к женщине.

– Да, – вымолвил он, – так я и сделаю.

Он опустился на землю, прислонившись спиной к упавшему стволу. Вилия стащила с него шляпу. Закрыв глаза, охотник пробормотал:

– Обещаю, я найду способ отправить вас домой. Я…

– Хорошо, хорошо, – шепнула она, обнимая его за плечи. Через минуту он уже спал.

Ради экономии патронов Клэй решил снова использовать для охоты стрелы. Он давно уже не держал в руках лука, так что одному кролику и паре оленей в этот день повезло: год назад они бы не избегли своей участи.

Вилия попросила охотника научить ее пользоваться этим оружием, и целое утро они посвятили стрельбе по мишени. Приза положили на землю, на безопасном расстоянии и под присмотром Вуда, рядом с мешками и прочей поклажей. Ножом Клэй отковырнул от соснового ствола кусочек коры – эта отметина и служила центром мишени. Охотника поразила неженская сила Вилии: она без особого труда сразу же натянула тетиву до предела. Пущенная ею стрела с первой попытки воткнулась в дерево всего в трех дюймах от цели.

– Недурно, – похвалил Клэй, подходя сзади. Поло жив руки ей на плечи, он мягким нажатием заставил ее выпрямить спину. – Смотрите обоими глазами, – посоветовал он. – Некоторые умеют целиться в прищур, но лично я всегда гляжу в оба.

Вилия спустила тетиву, и стрела, отклонившись от курса, оцарапала какое-то дерево в десяти ярдах от цели.

– Ничего себе благодарность за мои советы! – рассмеялся Клэй.

– Я моргнула, – оправдывалась Вилия.

– Никаких морганий, – строго заявил он.

– Это потому, что вы меня обняли, – объяснила она.

Охотник смутился:

– В таком случае приношу свои извинения…

– Да я совсем и не против, – возразила Вилия. Клэй посмотрел на нее, она на него. Женщина опустила лук, охотник шагнул к ней… Он уже поднял руку, чтобы обнять ее снова, но тут боковым зрением заметил какое-то движение. Клэй резко обернулся. Рядом стоял Васташа, с ребенком на руках. Вилия вскрикнула, и Клэй понял, что она тоже увидела древесного человека.

Ночное небо было усыпано звездами. Путники сидели у огня на поляне, в окружении сосен. Клэй уговорил Вилию последовать своему примеру – взять у Васташи лист и положить под язык. Она баюкала засыпающего малыша, хитрый Вуд устроился поближе к лиственю, который поглаживал его по спине зеленой рукой.

– Я ходил в форт, чтобы найти тебя, – произнес он.

Вилия недоуменно оглянулась по сторонам, пытаясь понять, откуда исходит странный голос. Потом уставилась в любопытные угольки, горящие в темных глазницах зеленого человека.

– Что ты нашел там? – спросил Клэй.

– Побоище, – ответил Васташа. – А еще вот это. – Он выпрямил ногу и, изловчившись, извлек из сгустка листьев, служившего ему бедром, что-то длинное и тонкое. Он протянул предмет Клэю.

– Я принес это тебе в подарок.

Клэй присмотрелся и в тусклом свете костра разглядел капитанскую трубку в виде женской головы. Охотник робко протянул руку и принял подарок. Воспоминание о седовласом вояке накатило волной скорби.

– Люди живут короткой и трудной жизнью, – мягко сказал Васташа.

– Все равно табака нет, – заметил Клэй.

– Попробуй это, – предложил листвень и протянул ему комочек сухих желтых листьев.

Охотник набил трубку и закурил от подожженной в костре ветки. Компанию окутал ароматный дым цвета топленого молока. После пары затяжек Клэй передал трубку Вилии. Та послушно взяла ее и поднесла к губам, но тут же закашлялась и отдала трубку Васташе. Он вдохнул в себя дым, но не выдохнул: молочные клубы просто сочились меж спутанных побегов от груди до макушки.

– Завтра нас ждет новый путь, – объявил он. – Я знаю дорогу, которая приведет нас за тысячу миль отсюда.

– Как это? – удивилась Вилия.

– Дебри пронизаны тропами, где время и расстояние не властны, – пояснил листвень. – Нужно просто знать их. Там, на другом конце, есть место, где смогут остаться мать и дитя.

– Об этих тропах говорил мне Эа, Странник подлинного Вено, – припомнил Клэй. – Признаться, я никогда до конца не верил в их существование.

– Дебри существуют во множестве плоскостей и времен, – объяснил Васташа.

– Надеюсь только, мы не попадем в очередной форт, – проворчала Вилия.

– Не форт, дом. Он стоит на цветочном лугу, у кромки леса, а рядом озеро. Когда-то давным-давно этот дом выстроил один из людей со светящими шапками. Его звали Ивс, кажется. Он заблудился на пути к Раю и долгое время прожил один в этой глуши, – сказал листвень, снова принимая трубку из рук Вилии.

– Один из той экспедиции, – тихо молвил Клэй. – Последний товарищ Битона, совсем еще юноша. Я думал, он погиб в ледяной пустыне.

– В некотором смысле, – подтвердил Васташа.

– Вы оставите нас с Призом одних? – спросила Вилия упавшим голосом.

– Лишь ненадолго, – успокоил ее листвень, – пока Клэй сослужит службу Па-ни-та.

– Это еще что такое? – Вилия удивленно воззрилась на охотника.

– Прошу, – взмолился он, – я не в силах этого объяснить.

Позже, когда женщина с ребенком уснули под одеялами, а костер почти догорел, Клэй и Васташа долго сидели в молчании. Теплый ветер обдувал поляну, и что-то легонько скользило по воздуху. Трепеща и извиваясь, оно опустилось на траву. Клэй медленно поднялся, потянулся и пошел взглянуть, что это. На земле лежала вуаль – сложенная наполовину, и отогнутый уголок ее чуть трепетал. Он наклонился поднять ее, но вуаль превратилась в широкий зеленый лист.

– Отдохни, Клэй, – шепнул ему листвень.

Васташа подвел их к изгибу натоптанной лесной тропы. Со своего места, из-за плеча древесного человека, Клэй видел, что около четверти мили тропинка бежит строго по прямой, как шоссе, а потом резко сворачивает влево, скрываясь из виду.

– Запомните, – сказал листвень, – как только мы ступим на этот путь, что бы вы ни увидели, не говорите ни слова. Вам встретятся создания человеческие, животные и растительные, которые проходили здесь раньше и которые где-то в глубинах Времени идут здесь всегда. Коснетесь их, заговорите – и рассыплетесь, как лед на замерзшем озере, разбитый падучей звездой.

Клэй и Вилия кивнули. Потом охотник спохватился:

– А как же Приз? Вдруг он захнычет, закричит?

– Ребенка понесу я, – сказал Васташа. Охотник глянул на Вилию: та решительно замота ла головой.

– Верь ему, – сказал ей Клэй.

Васташа улыбнулся, когда женщина с неохотой протянула ему сына. Листвень прижал Приза к груди, и веки младенца тотчас смежил крепкий сон.

– Постойте, а Вуд? – забеспокоилась Вилия.

– Он знает, – заверил ее листвень.

Стоило им ступить на тропу, как отовсюду полился отчетливый гул: он нарастал и стихал, будто сам воздух пытался вспомнить позабытый мотив. Атмосфера сделалась мягкой и вязкой. Казалось, путники плывут сквозь плотный воздух. Откуда-то сверху налетел упругий ветер, приподняв подол Вилиного платья. Ткань не опадала и не хлопала, она просто застыла в воздухе, как нарисованная.

Свернув за первый поворот, они увидали те самые «создания», о которых говорил Васташа. Олени и лисицы, кролики и птицы, взошедшие на тропу, чтобы попасть в другой день, другой год или другой мир. Все они тихо светились в расплывчатых серебряных оболочках. Клэй подумал мельком, что их маленький отряд, должно быть, со стороны выглядит точно так же.

Они опять повернули вслед за изгибом тропы, и впереди показалась высокая фигура Эа. Проходя мимо, Странник из подлинного Вено повернул голову и улыбнулся. Охотнику отчаянно хотелось заговорить с ним, но он не забыл предостережение Васташи. Должно быть, Странник направлялся в Анамасобию, чтобы положить начало той истории, которая привела Клэя сюда.

Эа был лишь первым. Шагая по тропе, они встречали толпы людей, двигавшихся в обоих направлениях. Однажды Клэю почудилось, будто он узнал среди них татуировщика из племени молчунов, вернее Слова, хромающего куда-то по своим делам. Охотник хотел догнать старика и проверить, он ли это, но тут Васташа стал сворачивать с тропы, знаками призывая остальных следовать за собой.

Мгновение спустя они вновь оказались в чаще леса и вновь ощущали привычную силу тяжести. Шагнув к Вилии, Васташа протянул ей Приза, и женщина, обняв ребенка, поцеловала древесного человека в зеленый лоб.

Ивс до сих пор стоял на цветущем лугу в своих лохмотьях, опершись на рукоять кирки. Острый конец орудия намертво врос в землю. Вокруг скелета еще угадывались очертания прямоугольника – свидетельство того, что здесь когда-то занимались огородничеством. Выбеленный временем череп гостеприимно кивал в сторону дома – большого бревенчатого строения с двумя комнатами, крылечком и очагом. Все это очень напоминало дом Олсенов, не хватало только окон.

Прежний хозяин дома, похоже, был мастер на все руки. Быть может, ему недоставало общения, зато времени хватало с лихвой, и основательность его натуры проступала тут во всем. Сплетенная из лозы и сухожилий мебель оказалась не только добротной и крепкой, но и весьма изящной на вид. На широкой кровати лежал набитый мягким мехом матрац из шкур и такие же подушки. Как и в домике Олсенов, перед камином здесь тоже имелось тронного вида кресло с высокой спинкой.

На столе в деревянных канделябрах стояли сальные свечи. Дощатый пол, похоже, Ивс подметал в утро своей кончины: самодельный веник до сих пор стоял у стола, как будто хозяин забыл убрать его на место.

Последующие несколько дней Клэй с Вудом усердно охотились: нужно было набить побольше дичи, чтобы во время их отсутствия Вилия не испытывала недостатка в провизии. Васташа сопровождал их в этих походах, собирая плоды, травы и коренья – и съедобные, и те, что могли сгодиться для медицинских надобностей.

Вилия хлопотала по дому, занимаясь уборкой и обследованием припасов, оставшихся от прежнего хозяина. Чтобы их с малышом не беспокоили холодные ночные ветры, щели между бревнами она законопатила смесью из глины и сухой травы. Из вещей Ивса самой полезной находкой стал каменный топор – с его помощью удобно было колоть сучья для растопки. Ярдах в пятидесяти к северу от дома Вилия обнаружила остатки лесов, которые Ивс сконструировал для постройки камина. Дерево было гнилое и трухлявое, но достаточно сухое, чтобы сгодиться на дрова.

У другой находки, напротив, не было никакой практической ценности: на кровати, под подушкой, Вилия отыскала медальон на золотой цепочке. Медное сердечко отворялось на проржавевших петлях, открывая взору пожелтевший портрет хорошенькой девушки, совсем еще ребенка. Медальон Вилия повесила на шею, вместе с ожерельем из Кэроллов, и он стал любимой игрушкой маленького Приза.

Вечерами, после ужина, когда он засыпал, Вилия, Клэй и листвень сидели у камина и обсуждали планы на будущее. Охотник раскуривал трубку и пускал ее по кругу, и даже Вуд подползал ближе, чтобы вдохнуть немного ароматного дыма.

Решено было, что Клэй и Васташа отправятся в путь как можно скорее, чтобы вернуться до осенних холодов. Дни стояли погожие и теплые, и даже редкий дождик был спокойным и мягким. Вуда охотник решил с собой не брать: пес оставался развлекать Вилию и охранять малыша.

Когда наступала ночь и огонь догорал, Васташа уходил из дома в лес и спал там. Вилия с Клэем, не изменившие своих привычек с поры лесных ночевок, вместе забирались в постель по разные стороны от Приза. Едва заслышав храп охотника, пес бесшумно, по-кошачьи, вспрыгивал на кровать и сворачивался в ногах.

– Ну, я пошел, – сказал Клэй. Он стоял на пороге с ружьем в руках и мешком за плечами. На крыльце в ярком утреннем солнце его дожидался Васташа. Вилия сидела в кресле у камина, с ребенком на руках, и глядела на почерневшие угли.

– Удачи, – сказала она, но глаз так и не подняла. Охотник вышел из дому, и вместе с древесным человеком они зашагали к северной оконечности озера. Вуд с лаем бросился за ними. Клэй остановился и указал на дом, приказывая псу вернуться.

– Ты остаешься, – сказал он. Вуд уселся на землю и недоуменно посмотрел на хозяина.

– Он что, не понимает? – спросил Клэй у Васташи.

– Нет, – ответил листвень.

– Вуд, уходи, – строго сказал охотник, и пес, понурившись, поплелся к дому.

– Идем, надо спешить, – позвал листвень.

Они прошли несколько шагов, когда охотник, вдруг пробормотав: «Постой, я сейчас», скинул мешок и ружье на землю, а сам бросился к дому, обогнав по дороге собаку.

Он уже был совсем близко, когда дверь распахнулась и на крыльцо выбежала Вилия. Клэй перешел на шаг и медленно приблизился. А потом прижал ее к груди, и так, обнявшись, они стояли долго и молча. Затем разом отвернулись и разошлись в разные стороны, так и не сказав друг другу ни слова.

Словно крошечные резные фигурки, путешествующие в огромной кукольной коробке, где карликовым деревьям калечат корни, а в ручьях каким-то чудом течет настоящая вода, Васташа и Клэй шагали сквозь сосновые и дубовые леса, сквозь кишащие демонами чащи, шли по болотам, пустыням и лугам, по полям хищных растений и руинам заброшенных городов, по крутым взгорьям и склонам холмов.

Лето было в самом разгаре, когда дни длинны, а ночь освежает прохладой после палящего солнца. Путники сидели у костра под звездами и курили трубку. Васташа был буквально в самом расцвете, и шея сзади у него проросла блестящим черным плодом на тонком черенке. Клэй, который больше не нуждался в листьях, чтобы понимать своего спутника, спросил о назначении этой сливы.

– Завтра мы будем у цели, – сказал листвень, – тогда я открою тебе всё.

– Ладно, – согласился Клэй.

– Тот кристалл, что дал тебе старик из племени Слова. Он с тобой? – спросил Васташа.

– Здесь, в кармане, – ответил Клэй.

– Он понадобится нам, – объяснил листвень.

– А когда мы покончим с этим заданием, ты обещаешь, что я попаду в Вено? – спросил охотник.

Листвень ничего не ответил, только посмотрел вверх, на луну.

– Да или нет? – настаивал Клэй.

– Ты попадешь в Рай, – сказал Васташа. Засыпая, листвень закрыл глаза, втянул в себя руки, поник головой – и из зеленого человека снова превратился в куст. Клэй старался думать о том, что он скажет Арле Битон, когда вновь встретится с ней, но мысли все время возвращались к дому у озера. Ему не хватало Вуда, и хотя Васташа был отличным товарищем и приятным собеседником, охотнику казалось, что там, на лугу у озера, он оставил часть самого себя.

Клэй сунул руку в карман – проверить, на месте ли кристалл. Пальцы нащупали его твердую гладь, однако в кармане оказалось и кое-что еще – две маленькие вещицы, которых он туда не клал. Охотник собрал их в горсть и вытащил наружу: на ладони лежали Кэроллы – не все, а только женщина и мальчонка.

– Вилия… – улыбнулся Клэй и сжал куколки в ладони.

В полдень они подошли к нависавшей над горизонтом горе, которая в последнюю неделю пути с каждым днем становилась все огромнее. Вслед за Васташей Клэй миновал рощицу, окружавшую подножие каменного гиганта, и вышел к заросшей тропе, что, петляя, уходила вверх по южному склону. Охотник был поражен: сколько же труда ушло на то, чтобы высечь дорогу в толще горы!

– Чья это работа? – спросил он древесного человека, когда остановился перевести дух.

– Тех, что пришли из внутреннего моря. Всё это они проделали за один день: гору выпотрошили изнутри, а вершину, которую отсюда не видно, сняли, чтобы солнце могло освещать искусственный мир. Их машины не единожды делали невозможное легким.

– Что это за машины? – заинтересовался Клэй.

– Механизмы, но не такие примитивные, как у вас, у людей, – отвечал листвень. – Народу О подвластны такие силы, которые меняют саму природу мироздания.

– Что это было для них? Убежище? – спросил охотник о пустотелой горе.

– Да, – подтвердил его догадку листвень, – но не для них. – И раньше чем Клэй успел продолжить свои расспросы, Васташа двинулся дальше по обрывистой тропе.

Охотник покачал головой, подумав: «Мудрит почище Брисдена». Подобрав мешок, он оглянулся назад и только теперь заметил, как высоко они забрались. Далеко внизу расстилалась широкая равнина, по которой они шли три последних дня. Вздохнув полной грудью, Клэй зашагал вслед за проводником.

Получасом позже и сотней футов выше они вышли к тому, что сначала показалось Клэю горной пещерой. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что края у грота слишком ровные, а свод изгибается чересчур правильной аркой, чтобы иметь природное происхождение. Васташа остановился у зияющего отверстия.

– Вот мы и пришли, – сказал он. – Можешь отдохнуть, а я пока расскажу тебе обо всем.

Клэй скинул мешок и уселся. Листвень опустился напротив, и, передавая друг другу флягу, путники сделали несколько жадных глотков.

– Эта пещера – вход в заповедный сад, – начал Васташа. – Я говорил тебе, его создали те, что вышли из моря…

– У них что, нет своего названия? – перебил Клэй.

– Есть, но оно такое длинное и сложное, что я никогда не мог его запомнить, – терпеливо объяснил Васташа. – Если хочешь, я буду называть их «О», или «подводный народ», или «те, что вышли из океана».

– Договорились, – улыбнулся охотник.

– Так вот, – продолжал листвень, – в скале разбит роскошный сад, который создали специально для последней оставшейся в живых Великой Змеи. Когда-то эти гиганты обитали по всему Запределью, от края до края. Нельзя было пройти и мили, чтобы не повстречаться с одним из них. Это были грозные создания: с розовой чешуей и рогами, они по-змеиному скользили по земле…

– Я видел их скелеты, – вставил Клэй. – Я называл их Сиримоны – как созвездие.

– Прекрасно, – сухо сказал Васташа, недовольный тем, что его снова перебили. – Так вот, эти, как ты их называешь, Сиримоны были не просто торговцы смертью, не просто самый ужасный кошмар местных племен – в них была заложена способность воплощать и отражать сознание Запределья. Все вместе они образовывали что-то вроде паутины, по нитям которой текли его мысли. Именно через них Запределье сознавало собственную разумность.

– Оно думает?! – поразился Клэй.

– Думало. Направляло ход своего существования. У Запределья была воля, и эта воля была доброй, – продолжал Васташа. – Но война между Па-ни-та и подводным народом уничтожила Сиримонов и истощила волю Запределья, так что теперь она сосредоточена в одной-единственной особи, заточенной в этой скале. Дебри гибнут.

– Но как война могла уничтожить таких гигантов? – удивился охотник.

– Па-ни-та завладела волей Запределья и обратила Сиримонов против тех, что пришли с моря. В ответ подводный народ наслал на них мор – как когда-то и на моих братьев. Когда мы потерпели поражение и тело Па-ни-та погибло, подводные люди поняли, что натворили, но было поздно. В воздухе Запределья уже витал запах смерти. Они спасли последнего Сиримона и изолировали его здесь, в этой горе, – до тех пор, пока не отыщется способ возродить их к жизни. Ведь они хотели завоевать новые земли, а вовсе не умирающий мир.

– По мне – так Запределье просто кишит жизнью, – с сомнением заметил Клэй.

– Это оттого, что ты – существо инородное, – возразил Васташа. – Тебе не видны мельчайшие и сложнейшие признаки умирания, и ты ничего не почувствуешь, когда дебри оживут.

– Кажется, я понимаю, о чем ты. Хотя все это слишком похоже на сказку, – сказал охотник. – Но при чем тут я?

– Па-ни-та велела нам возродить Великую Змею, – заявил листвень. – То есть оплодотворить ее.

Клэй расхохотался.

– У меня, конечно, давно не было женщин, но не думаю, чтобы меня возбудил вид чешуйчатого монстра.

Васташа повернулся к Клэю спиной.

– Сорви плод с моей шеи. Держи его крепко, не вырони: там семя, от которого в назначенный срок змея произведет потомство.

Охотник протянул руку и обхватил темный плод пальцами. Рывок, резкий щелчок – и по склону горы эхом прокатился мучительный вопль. Клэй от неожиданности чуть не выпустил тяжелый плод из рук. Когда Васташа обернулся, на лиственном лице блеснули капли слез.

– Прости… – смутился охотник.

– Ничего, – сказал Васташа, тяжело дыша, – тебе придется труднее. Теперь ты должен соблазнить змею.

***

В глубине грота темнело озеро, напомнившее Клэю водоем в той пещере, где он наткнулся на останки Па-ни-та. Несколькими ярдами дальше в скале имелось еще одно отверстие, покрытое тончайшей голубой пленкой. Сквозь это волнистое голубое окно проглядывал великолепный сад, полный деревьев, цветов и трав. Именно так Клэй представлял себе Рай – с тех пор как давным-давно, в Анамасобии, впервые услышал о нем.

На полу, под черной шляпой, лежала его одежда. Клэй, абсолютно голый, в одной руке сжимал плод, а в другой – кристалл, подарок татуировщика.

– Объясни мне еще раз, зачем это нужно, – попросил он.

После того как все ее сородичи погибли, змея ненавидит даже запах Запределья. Ты сам не отсюда и пахнешь для нее безопасно, а вот одежда уже пропиталась дебрями, – объяснил Васташа. – Не бойся, все получится. Тебя привело сюда желание исправить большое зло и достигнуть покоя в душе. Запределье, так же как и ты, должно вновь обрести равновесие, и оно чувствует в тебе единомышленника. Ты найдешь спящего Сиримона и заставишь его открыть пасть. А потом швырнешь туда плод.

– А если я промахнусь? – поинтересовался Клэй. Листвень не ответил.

– Она ведь может убить меня, – продолжал охотник.

И снова никаких комментариев не последовало.

– Ясно, – кивнул Клэй.

– Кристалл позволит тебе пройти сквозь завесу, – сказал Васташа. – Смотри, не потеряй его, не то не сможешь вернуться назад. Как только бросишь семя, беги со всех ног и не оглядывайся. Я буду ждать тебя здесь.

Клэй шагнул к рябившейся голубой пленке, медленно погрузил в нее руку и вытащил обратно.

– Только так ты сможешь достигнуть цели своего путешествия, – напомнил листвень.

Охотник задержал дыхание, словно перед прыжком в глубину, и шагнул сквозь проход. Кожу обожгло холодом, и на долю секунды Клэй потерял сознание. А потом услышал щебет птиц, почувствовал тепло солнца и открыл глаза, зная, что заново родился, и родился в Раю.

Васташа стоял в пещере, сквозь прозрачную мембрану провожая взглядом удалявшегося Клэя. Сзади, из озера, высунулись две перепончатые лапы. Красночешуйчатое нечто с круглыми рыбьими глазами и веером плавников на голове выползло на сухой каменный пол. Вода стекала с него ручьями, скрежещущие жаберные вздохи эхом отдавались под сводами пещеры. Лапы и брюхо существа густо заросли ракушками, широкую пасть обрамляли два длинных, свисавших с верхней губы, уса. Волосы нитями водорослей спускались вдоль игольчатого хребта, колыхаясь в воздухе точь-в-точь как в толще вод.

Существо подползло к Васташе и еще успело увидеть, как Клэй скрылся за цветущей стеной.

– Как тебе удалось уговорить его? – спросил чешуйчатый Шкчл.

– Я рассказал ему историю, – ответил Васташа.

– То есть солгал, – уточнил собеседник. Листвень пожал плечами.

– Называй как знаешь.

– Он в курсе, что теперь всем нам предстоит объединиться, ради того чтобы оживить дебри?

– Я не стал вдаваться в такие подробности. Все и так чересчур сложно, – сказал Васташа. – К тому же по законам жанра в хорошей истории всегда должен присутствовать негодяй.

Издаваемый Шкчлом скрежет усилился. Он смеялся.

– Но он хотя бы знает, какую жертву должен принести? – спросил чешуйчатый. – Второй ингредиент, кроме плода?

Листвень отрицательно покачал головой.

– А если он сбежит раньше, чем змея вкусит его крови?

– Не сбежит – заверил его Васташа.

 

«Ничего не бойся»

Боюсь, в добропорядочном Вено употребление чистой красоты карается законом, но я все же припрятал в складке крыла две ампулы и шприц. Больше из вещей я не взял с собой ничего, кроме пера, чернил да неоконченной рукописи. Разве мог я поступить иначе? Ведь я оставил Клэя прямо накануне свидания с гигантской змеей! Я знал, что дела могут задержать меня в Вено на несколько дней, и в то же время не мог торопить повествование, которое явно близилось к кульминации. Последние события повести об охотнике повергли меня в смятение, хотя, возможно, это даже к лучшему: волнуясь за Клэя, я отвлекался от собственных тревог по поводу предстоящей встречи с Семлой Худ и прочими моими недоброжелателями.

И вот я сижу у окна, в квартире, которую подыскал мне Фескин, и обозреваю главную улицу славного города Вено. Апартаменты отличные, хотя мебель, к сожалению, не учитывает специфику моей анатомии… Уже поздно и город крепко спит, поэтому я ввел себе красоту и теперь нетерпеливо жду, когда знаки Запределья проскользнут в мой ум. А пока – позвольте описать подробности моей собственной встречи со змеей, которая, может, и пострашнее Сиримона. Имя ей – Предубеждение.

Нынешним утром, как и было условлено, я прибыл в Вено. В сюртуке и при шляпе, но дрожа до кончика хвоста – от страха быть отвергнутым. Добрый Фескин сказал, что я отлично выгляжу, но я все равно раза три бегал в школьную уборную, чтобы проверить свою экипировку и поупражняться напоследок в улыбке без обнажения клыков. Запомнив хорошенько, какое именно искажение лицевых мышц отвечает за создание сдержанной располагающей усмешки, я объявил учителю, что готов.

Покинув безопасные стены школы, мы вышли на улицу. По случаю хорошей погоды жители Вено прогуливались по городу, торговались в лавках или просто болтали друг с другом, стоя на перекрестках улиц. Я старался не замечать ни брошенных в мою сторону косых взглядов, ни летевших вслед обидных слов. Завидев меня, кое-кто переходил на другую сторону улицы, но несколько смельчаков даже пожелали мне удачи и помахали рукой – с безопасного расстояния.

Сейчас мы предстанем перед констеблем Спенсером, – на ходу объяснял Фескин. – Он тут единственный представитель власти. Я его давно знаю, он малый честный и справедливый и склонен верить не эмоциям, а доказательствам.

И что будет, когда мы явимся? – спросил я с замиранием сердца.

Боюсь, там будет куча народу, – сказал учитель. – Но пусть это тебя не смущает. Спенсер не начнет, пока зрители не утихомирятся. Сперва выступят твои обвинители со своими претензиями. Потом у тебя будет возможность ответить на их обвинения. Окончательное решение выносит констебль. Я уже говорил с ним. Знаешь, его весьма впечатлило твое решение прийти и выступить в свою защиту.

Мы свернули в боковую улочку и вышли к большому зданию, где помещались суд, тюрьма и кабинет Спенсера. У крыльца собралась толпа зевак, двое были с ружьями – видно, стражники. Сердце мое заколотилось еще сильнее. Но тут вперед протиснулась Эмилия и с приветом бросилась ко мне. Когда она протянула мне ладонь, я задержал ее в своей руке.

– Ничего не бойся, Мисрикс, – сказала она.

Из всех присутствующих это дитя было единственным, кто понимал, каково мне сейчас.

Стоило нам приблизиться, как те двое с ружьями велели всем расступиться и пропустить нас. Шагая сквозь этот строй, я не мог отделаться от ощущения, что все это мне знакомо: ведь точно так же шагал Клэй сквозь строй бешанти, покидая форт Вордор. Разница заключалась лишь в том, что в данном случае ничто не мешало какому-нибудь нервному гражданину вытащить из-за пазухи оружие и пустить мне пулю в голову. В последнюю секунду, когда мы уже взошли на крыльцо, свирепого вида верзила встал у Фескина на пути.

– Отойди-ка, – спокойно сказал тощий очкарик-учитель, потеснив его с дороги. Какое бесстрашие! До тех пор, поглощенный собственными проблемами, я даже не задумывался, что, вызвавшись быть моим представителем, мой друг тоже подвергает себя опасности.

Я шепнул ему в спину слова благодарности, но, боюсь, они потонули в приветственных криках, которые, в свою очередь, заглушал многоголосый хор, скандирующий: «Смерть демону!»

Голова кружилась, как в водовороте. Мне стоило немалых усилий держаться прямо и не шататься как пьяный. Наконец мы вошли в просторную залу. Направо были ряды скамеек, уже заполненные публикой, слева возвышался огромный стол, за которым сидел человек в черном облачении. Это, должно быть, и был констебль Спенсер. Он оказался ниже ростом, чем я воображал себе, но благодаря широкой груди и мощным плечам вид имел очень внушительный. Волосы на голове констебля были редкими и седыми, так же как и кустистые усы. Широкое и красное лицо его ровным счетом ничего не выражало, рот тянулся идеально прямой линией.

Завидев нас. Спенсер встал, высоко поднял руку и с грохотом опустить ее на крышку стола. Это звук заставил меня подпрыгнуть от неожиданности, а тех, кто толпился сзади, – замолчать.

– Тишина! – провозгласил констебль. – Тот, кто посмеет нарушить ход разбирательства, может рассчитывать на отдых в тюремной камере.

Фескин прошел вперед и обменялся с констеблем рукопожатиями.

– Это Мисрикс, – сказал учитель, простерев руку в мою сторону.

– Подойдите ближе, – велел мне Спенсер.

Я повиновался. Он протянул мне руку, и в ответ я протянул свою. Спенсер схватил мою ладонь и, нисколько не страшась когтей, энергично потряс ее.

– Я знаю, вы пришли по собственной воле. Я учту это, когда буду выносить решение, – сказал он.

Я кивнул и отступил назад.

– Изложите ваше дело, – объявил констебль, усаживаясь на свое место.

Мы оказались здесь сегодня по двум причинам, – начал Фескин. – Во-первых – чтобы мой друг Мисрикс ответил на обвинения, выдвинутые против него Семлой Худ сотоварищи. А именно: что он владеет неким каменным ножом, который, по ее словам, принадлежал некогда Клэю, что якобы доказывает, будто бы Мисрикс умертвил одного из самых прославленных отцов-основателей нашего города. Вторая, и даже более веская, причина заключается в том, что мы просим дать Мисриксу возможность доказать свою добрую волю и позволить ему стать гражданином Вено.

– Это два совершенно разных вопроса, – возразил Спенсер. – Второй мы сегодня рассматривать не будем, но замечу: сегодняшнее присутствие в этом зале мистера Мисрикса увеличивает его шансы на получение гражданства. Теперь – что касается обвинений… – Констебль махнул рукой к публике. – Выйдите вперед, миссис Худ.

Обернувшись, я увидал семенившую по направлению к констеблю пожилую женщину, побывавшую у меня на развалинах. За ней следовали трое незнакомых мне джентльменов. В руках вдова хищно сжимала нож, выкраденный из моего музея.

– Я так понимаю, вы принесли с собой улику, – сказал Спенсер.

Старуха шагнула к столу и положила нож перед констеблем.

– Это, – объявила она, – нож Клэя. Я узнала его, и эти люди тоже узнали, и я уверена, что эта тварь, с которой мы тут цацкаемся, убила моего старого друга.

– Что заставляет вас думать, что этот нож когда-то принадлежал Клэю? – спросил Спенсер.

– Мало того, что я не раз видела, как он держал его в руках, но на рукоятке к тому же имеется особый знак – свернувшаяся змейка. Вдобавок ко всему лезвие у этого ножа из камня, а не из металла. Его подарил Клэю Странник из Запределья по имени Эа. Надеюсь, вы знаете свою историю, констебль Спенсер.

– Да, мадам, – отвечал тот с улыбкой. Потом обернулся ко мне. – Вы видели этот нож прежде?

– Он был в моей коллекции, в музее, который я создал из предметов, обнаруженных на развалинах Отличного города! – выпалил я и, закончив, зачем-то поклонился.

– Где именно вы его нашли? – продолжал выпытывать констебль.

– Точно не помню, но кажется, он торчал из куска уцелевшей стены.

– С какой же это стати нож торчал из стены? Я почувствовал, как почва уходит из-под моих ног. – Ас какой стати что угодно находится где угодно в этом хаотическом порождении взрыва? – залепетал я в свое оправдание. – Однажды, например, я обнаружил детский скелетик, вмурованный в коралловую колонну…

Тут подал голос один из приспешников Семлы Худ:

– Я тоже знал Клэя. Это точно его нож. Я таких отродясь не видел, пока не появился Странник. Да Клэй никогда бы с ним не расстался! Он ведь у него был для всяких надобностей – от рыбалки и охоты и до родильных дел. Клэй сам как-то показывал мне: режет, как бритва.

Два других субъекта позади старухи одобрительно закивали.

– Ясно… – начал было Спенсер, но тут в дело вмешался Фескин.

– Если позволите, – сказал учитель и, не дожидаясь утвердительного кивка, продолжил: – Когда Странник был схвачен Создателем, разве не могло у него оказаться с собой такого ножа? В заключении ему, разумеется, не позволили бы иметь при себе оружие. Возможно, это и есть тот самый нож, что лежит сейчас перед нами. Он мог храниться в одном из кабинетов министерства, а потом, во время взрыва, застрял в стене. Эа, должно быть, вырезал для Клэя новый нож, когда оба они жили по соседству в Вено.

– Тогда где же теперь Клэй? – ехидно осведомилась старуха Худ.

– Я расстался с ним в Запределье, – ответил я. – Я не мог идти дальше, а он чувствовал, что должен вернуть Арле Битон зеленую вуаль. Мы были друзьями, мы помогали друг другу! Это я вылечил его от пристрастия к чистой красоте. Я спас ему жизнь! Зачем мне было убивать его?

Спенсер призвал собрание к тишине. Он приложил указательный палец одной руки к торцу рукоятки, другой – к острию, поднес его к глазам и повернул большим пальцем. Мгновением позже по запястью констебля уже текла струйка крови. Он выронил оружие и поднял удивленный взгляд. Затем, вытащив из кармана носовой платок, обвязал порезанный палец.

– Допустим, Клэй мертв. Но тогда где его тело? Где свидетели убийства? – сказал он. – Где мотив? Все, что мы имеем, – это что вы, миссис Худ, сбежали, прихватив с собой чужую собственность. Принимая во внимание вашу искреннюю веру в ценность этой улики, я не стану судить вас за воровство. Что же касается Мисрикса, он свободен. И еще, – добавил Спенсер, повышая голос так, чтобы слышно было даже на дальних скамьях. – Любой, кто будет замечен в домогательствах, угрозах или нападках на нашего гостя, понесет самое строгое наказание! Надеюсь, вы, миссис Худ, тоже помните свою историю. Этот город был основан ради того, чтобы обеспечить достойную жизнь всем его честным гражданам – вне зависимости от их положения в обществе. Неужели мы забыли урок, преподанный нам Клэем? Забыли о том, что внешность обманчива? Вспомните же о том, что сегодня Мисрикс явился сюда по своей воле, что он спас Эмилию от верной смерти, что многие из вас проводили время в его обществе и находили это общество весьма приятным. Я все сказал.

Нужно ли говорить, в каком я был восторге? Фескин пытался обнять меня. Крылья мои хлопали от волнения, хвост плясал по собственной воле. Констебль хотел было отдать мне нож, но я только замахал руками. «Это вам!» – воскликнул я, и он кивнул, с улыбкой принимая подарок.

Семлу Худ и всю ее свору словно ветром сдуло, а я остался стоять в окружении толпы друзей. Оказалось, все они были уверены в моем успехе. Этот миг мне не забыть никогда! Мать Эмилии позволила мне посадить дочурку на плечи, и все вместе мы вышли на солнце.

Позже, в трактире, когда немало уже было выпито, Фескин поведал мне, что слово констебля – закон и что через каких-нибудь пару недель я смогу совершенно официально присоединиться к обществу Вено. Даже трактирщик на радостях своими руками разорвал наш счет! Когда день стал клониться к вечеру, я вышел прогуляться по улицам городка, вступая в разговоры с каждым встречным и поперечным. Попадались еще такие, кто меня сторонился, но теперь их было очевидное меньшинство. Так я опять родился заново – третий раз в своей жизни.

Впечатления сегодняшнего дня до сих пор переполняют сердце, и мне трудно сосредоточиться на путешествии Клэя, хотя я уже чувствую действие красоты. Сегодня, вместо того чтобы перенести меня в Запределье, она рисует мне картины блестящего будущего… Маленький домик на окраине городка. Верные друзья и простая, ни к чему не обязывающая беседа. А сколько я принесу людям пользы, выполняя самую тяжелую работу и охраняя город от врагов! С другой стороны, разве не найдется применения моему интеллекту? После стольких прочитанных книг, я тоже мог бы стать школьным учителем. Я так люблю Эмилию, да и вообще ребятишек… А как здорово было бы перевезти из развалин все книги и устроить тихий, спокойный уголок, где любой мог бы почитать, или поговорить о философии, или рассказать сказку… Да, мысль просто гениальная!

Я уношусь мечтами в такие непостижимые дали, что даже спрашиваю себя, а не хватит ли у какой-нибудь горожанки смелости стать моей спутницей? А может, даже – смею ли я подумать об этом! – женой? Интересно, как выглядели бы отпрыски женщины и демона…

Пока мой мозг занят этим вопросом, я замечаю, что пол в комнате прорастает травой, с потолка спускаются лианы, а в углу, там где только что стоял шкаф с часами, шелестит дерево. Вено становится моим собственным Раем. Но что это? Ребенок? Розовый, гладкий, извивающийся… Но постойте, вместо кожи на нем чешуя и – о, нет! – рогатая голова с пастью, полной острых, как иглы, зубов. Он тянется ко мне – безрукий, безногий, чудовищный монстр. Змея вползла в мой Рай, и я исчезаю…

 

Вуаль на ветру

Изнутри мирок полой горы со всех сторон ограничивался внутренними гранитными склонами, вздымавшимися все выше и выше – к широкому отверстию, за которым летнее небо синело далекой мечтой об океане. Пышущий буйной зеленью сад имел форму почти правильного круга, и хотя окраины его большей частью пребывали в тени, центр ярко освещался солнцем.

Клэя ошеломило природное великолепие – сверкающая зелень листвы и трав, изобилие птиц и бабочек, пестрота цветов… Все это напоминало тот оазис, где он впервые повстречал Васташу, но теперь островок зелени в пустыне выглядел поблекшей фотографией в сравнении с окружавшей красочной действительностью. Легкий ветерок ерошил волосы и ласкал кожу. Всевозможные ароматы сливались воедино в тот запах фруктов, цветов и земли, что казался духом самой жизни.

Направляясь к центру заповедника, Клэй оставил позади рощицу, больше походившую не на лес, а на заботливо созданный сад – так привольно раскинулись в ней деревья, и подошел к мягкой зеленой лужайке. В отдалении виднелся просторный водоем, а в центре этого искусственного озера – остров с протянувшемся к нему узким перешейком моста. Клэй был уверен, что змея он найдет именно там.

Бархатная трава ласково гладила босые ноги, и, выйдя на солнце, охотник почувствовал, что мог бы сейчас лечь и уснуть навечно. Он сладко зевнул, и серебристые листья деревьев на другом берегу качнулись от его дыхания. Душу его больше не тревожили ни Вуд, ни Приз, ни Вилия, ни оба Вено. Образ Арлы Битон растворился без следа, а вместе с ним – и все грехи прошлого. Теперь в голове у Клэя билась одна мысль – соблазнить змею. Он слышал что-то вроде музыки – еле различимые переливы колокольчиков и голоса, но не мог понять, откуда она льется – то ли из воздуха, то ли из его собственных ушей.

Сжимая темный плод в одной руке и кристалл – в другой, Клэй прошел по земляному мосту. Только тяжесть этих предметов в ладонях удерживала его от того чтобы взлететь – или уснуть. Солнце поблескивало в прозрачной воде – миллионы искорок, собирающих и вновь разбивающих геометрические узоры. В воде плавали толстые оранжевые рыбы, из губ которых, будто ноты из флейты, вылетали пузырьки воздуха.

Пройдя сквозь полосу деревьев к самому центру острова, охотник добрался до огромной спящей туши. Эта змея раза в четыре превосходила размерами те скелеты, которые он видел на равнине. Она была такая же гигантская, как тот дымный призрак, которого вызвал татуировщик, и действительно могла обвить кольцом целую деревню. Стальная броня розовой чешуи жизнерадостно блестела на солнце. Тело дракона было толщиной в человеческий рост, голова не уступала размерами домику Олсенов, рога больше напоминали заостренные колья, а в пасть легко могла поместиться лошадь.

Но охотник не чувствовал страха. Подойдя совсем близко, он провел рукой по гладкому розовому боку. Дыхание змеи осталось спокойным и ровным. Тогда Клэй поднес плод к выпуклым ноздрям и стал следить: не мелькнет ли в безвеких глазах искра сознания. Но они все так же смотрели в одну точку – загадочные круглые окна с желтыми шторами и вертикальной прорезью зрачка.

Долго стоял охотник перед невероятной громадой, и мысленному взору его являлись сцены древней войны. В страшной битве сходились армии древесных людей и жителей внутреннего океана. Уничтожая все живое, на лес надвигались органические машины – огромные, обвешанные водорослями, черные моллюски без раковин. Лианы опутывали этих неумолимых монстров своими побегами, стаи воронов падали с небес, разрывая их на части. Воздушные флотилии надутых пузырей левиафанов заслоняли собою солнце и извергали жидкий огонь, превращавший сочные луга в пустыни. Па-ни-та насылала на Палишиз зудящие облака ядовитых москитов, а подводный народ в ответ изобретал дюжины новых эпидемий.

Клэй видел сотни гибнущих Сиримонов, видел плачущих бешанти и онемевшее от горя племя Слова, и тут в голову ему пришла неожиданная мысль. «Если у дебрей есть сознание и воля – зачем им обращаться против самих себя? Ведь внутренний океан – такая же часть Запределья, как леса, луга и болота… Оно сделало все это само, а теперь нуждается в спасении».

Охотник все еще размышлял, поглощенный своими видениями, когда тело Сиримона почти незаметно всколыхнулось и дрожь пробежала по всей его длине. Ноздри раскрылись, зрачки завибрировали. Клэй понял, что чудовище пробуждается от кошмара своего одиночества и что оно жаждет отведать плод.

Налетевший внезапно порыв ветра опрокинул охотника навзничь. Это вскрикнул Сиримон, и этот крик переменил все – будто свет, ворвавшийся в комнату без окон. Клэй наконец пришел в себя. В последнее мгновение он успел откатиться вправо, когда дракон, молниеносно выгнув спину и перекинув хвост через голову, вонзил в землю костяную иглу – там, где только что лежал человек.

Сиримон проворно обернулся вокруг себя, чтобы пронзить чужака клыками, но тот уже был на ногах и во весь дух бежал к деревьям. Змей распрямился, подпрыгнув как пружина, и ударился оземь в паре дюймов от пяток охотника. Тот споткнулся, перекувыркнулся, снова вскочил и побежал. За спиной слышалось зловонное дыхание и оглушающие вопли.

Клэй несся по земляному мосту, и только теперь в его груди собственной внутренней змеей развернулся страх, заставляя сердце бешено колотиться о ребра. Добежав до берега, он обернулся назад. Это был единственный шанс исполнить задуманное. Змея скользила по мосту, стремительно извиваясь и разинув пасть. Заведя руку назад, Клэй приготовился ждать до последнего. Как только первые розовые чешуйки коснулись берега, он швырнул плод. И промахнулся. Черная слива упала на землю в шаге от Сиримона… Но затем каким-то чудом срикошетила прямо в пещеру драконьего рта.

Охотник снова мчался со всех ног. Мирное очарование райского сада теперь казалось насмешкой над его ужасом. Волшебная музыка потонула в реве чудища, аромат цветов увял от его смрадного дыхания. Травы и кусты стегали Клэя по лодыжкам и путались под ногами. Солнце повернуло к закату, и тени на земле росли быстрее, чем в мозгу охотника проносились воспоминания.

Едва впереди мелькнула голубая рябь портала и фигура Васташи по другую сторону мембраны, как змея отчаянным броском метнулась вперед и нанесла удар. Клэй упал, и на миг над ним зависла оскаленная морда Сиримона. Оказавшись в пасти чудища, охотник почувствовал, как иглы зубов погружаются в его плоть, и услышал треск собственных ребер. Он хотел закричать, но крик захлебнулся. Сиримон взметнул голову вверх, легко подняв Клэя в воздух, и принялся яростно мотать его из стороны в сторону, все туже сжимая челюсти. Покончив с пришельцем, дракон выплюнул его на камни в нескольких шагах от голубой завесы. После этого чудище развернулось, словно обмякший после удара кнут, и спокойно заскользило обратно к острову.

Кровь хлестала у охотника из прокушенной груди и носа, изо рта и ушей… Он попытался шевельнуться: кости затрещали так, будто по деревянному полу тащили мешок с битым стеклом. Подтягиваясь на одной руке, Клэй ползком одолел расстояние, отделявшее его от портала. Подъем здесь был небольшой, но проделать остаток пути он был уже не в состоянии. Из последних сил охотник рванулся всем телом – и рука с кристаллом прошла сквозь голубую преграду.

Глаза Клэя закрылись, и перед ним проплыла зеленая вуаль. Потом она затрепетала на ветру, схлопнулась в полный мрак, и он умер.

 

«Признание твоей человечности»

Теперь я уже не сомневаюсь, что разум есть не только у Запределья, но у всего мира, и можете мне не верить, но это разум циника. В его иронии чувствуется тонкое изящество и остроумие мастерского рассказчика. Стоит вам подумать, что счастливый конец уже близок, что герой вот-вот совершит свой подвиг, любовь найдет взаимность, а обещание будет исполнено, как жизнь тут же переворачивает всё с ног на голову, как песочные часы, и на вас тонкой струйкой начинает сыпаться лавина неприятностей.

Вот я, например, сижу сейчас в тюремной камере, как какой-нибудь лохматый Брисден, в другом крыле того самого здания, где еще вчера люди рукоплескали моей правдивости и доброте. Места в этой клетушке едва хватает на то, чтобы расправить крылья, и везде, всюду эти полосатые тени от прутьев на двери и на высоком оконце, что смотрит на город. В это окно беспрепятственно сквозит ветер, принося с собой шумы города, который я, глупец, надеялся назвать своим домом… Хорошо хоть есть стол и стул. Койка в углу мне без надобности, а на потолке нет ничего такого, на чем можно было бы повиснуть. Поэтому приходится спать стоя. Вы спрашиваете, что все это значит? Хотите верьте, хотите нет, но вот как все вышло.

Прошлой ночью, склонившись над рукописью, я сидел в той комнате, которую устроил для меня Фескин, и, закрыв лицо руками, безудержно рыдал, оплакивая ужасную утрату. Сами слова, словно рыкающие чудища, повергали меня в ужас, когда я описывал гибель Клэя. Его путь я проследил от начала и до конца – но какого конца! Это разбило мне сердце. Мне хотелось стереть продиктованные Запредельем строки и заставить охотника двигаться дальше, к истинному Вено – но это было бы так же нелепо, как пытаться исправить душу Арлы Битон, изменив ее черты. После целого дня счастья известие о смерти друга обрушилось на меня слишком внезапно, и обычная броня скептического фатализма не успела защитить меня от боли.

Когда слез не осталось и я уже смирился с тем, что придется теперь брести по жизни одному, без ночных свиданий с охотником и черным псом, в дверь постучали. Час был поздний, но я не придал этому значения – слишком велико было мое смятение и горе.

– Одну минутку, – крикнул я, делая над собой усилие, чтобы успокоиться. Смахнув с глаз последние слезинки, я отворил дверь. На пороге стоял Фескин, за ним констебль Спенсер, а позади – еще полдюжины людей с ружьями, которые между голов впереди стоящих целились мне в грудь.

– Рад, что вы зашли, – сказал я, не обращая внимания на ружья: при встречах с людьми оружие всегда оказывалось где-то рядом. Я отступил назад, чтобы впустить друзей в комнату.

– Плохие новости, Мисрикс, – сказал Фескин и уставился в пол, словно не в силах был продолжать.

– Что такое? – забеспокоился я. Вошедшие тем временем люди с ружьями окружили меня. Я почуял их страх – первый признак того, что произошло нечто ужасное.

Констебль Спенсер, который выглядел теперь совсем не тем защитником попранной справедливости, что раньше, выступил вперед. На лице его застыло выражение беспощадной решительности.

– Сегодня вечером, – объявил он, – ровно в восемь часов тридцать минут, в Вено вернулся Хорас Ватт вместе с остатками экспедиции. Они принесли труп Клэя и другие неоспоримые улики, доказывающие, что ты, Мисрикс, действительно убил его.

Мне потребовалось время, чтобы осмыслить сказанное, но и после этого я не мог вымолвить ни слова, онемев от неожиданности.

– Но это невозможно… – наконец выговорил я заплетающимся языком.

– Это решит суд, – отрезал Спенсер. – А пока что тебе придется пройти с нами.

– Куда? – не понял я.

– В тюрьму, – ответил за констебля Фескин, который все еще не смел взглянуть мне в глаза.

Крылья за моей спиной взметнулись вверх, хвост угрожающе просвистел в воздухе, и стражники не замедлили взвести курки.

– Стойте! – крикнул Фескин, поднимая руки. – Он пойдет сам, я знаю. Дайте ему опомниться.

– Это так? – строго спросил меня Спенсер.

Отчаянье мое было так велико, что первой моей мыслью было оторвать парочку голов и распороть констеблю брюхо. Стражникам так же, как и мне, было прекрасно известно, что я перебью половину из них, прежде чем они всадят в меня достаточно пуль. Но я все же удержался от падения в пропасть низменной звериной натуры.

– Да, – произнес я. – Это будет цивилизованное решение.

– Я помогу тебе, – предложил Фескин.

Я кивнул ему и двинулся к своим бумагам. К счастью, атрибуты чистой красоты я уже спрятал в тайнике под крылом – не то мне грозили бы новые обвинения.

Стражники преградили мне путь.

– Я хочу взять с собой рукопись, – объяснил я.

– Ну что вам стоит обойтись без инцидентов? – вмешался Фескин.

Констебль кивнул.

– Пусть соберет вещи, – велел он стражникам.

И вот я здесь – узник, обвиненный в преступлении, которого не совершал. Фескин проводил меня до камеры и обещал, что на суде будет моим защитником. Я поблагодарил его, понимая, как мало у меня шансов: за несколько часов из гаснущих углей разгорелся целый пожар предубеждения.

– Это заговор, – сказал я учителю через решетку.

– Вряд ли, – ответил он шепотом, чтобы стражник, сидевший на табурете дальше по коридору, не мог услышать. – Увы, у молодого Ватта есть достоверные и убедительные улики. Они не только нашли тело Клэя, но и обнаружили его дневник. Блокнот исписан его почерком, и судя по последней записи, он смертельно тебя боялся. Он пишет, что однажды ты уже пытался напасть на него, когда он спал, и полагает, что в конце концов ты убьешь его – так же, как, вероятно, убил пропавшего пса.

– Что-то я не припомню, чтобы Клэй вел дневник, – заметил я.

– Так или иначе, он был известный писака, – возразил Фескин. – Вспомни две оставленные им рукописи. Так что это серьезная улика.

– Подделка, – предположил я.

– Возможно, а возможно и нет. Я знаю Ватта, он не обманщик. К тому же он явился только нынче вечером и просто не успел бы оказаться вовлеченным в какие-нибудь интриги. С ним еще семеро, и все как один подтверждают факт находки и ее подлинность.

– Но как они смогли отыскать Клэя в Запределье? – недоумевал я.

– Они взяли с собой ищеек и некоторые вещи из его дома. Псы шли по следу. Послушай, Мисрикс, все это пахнет очень скверно. Раз уж я собираюсь помогать тебе, ты должен заверить меня, что к смерти Клэя не имеешь никакого отношения, – потребовал Фескин.

– Я могу предъявить доказательство моей невиновности, – заявил я.

– Какое?

– Мои записки.

Фескин покачал головой.

– Надеюсь, ты прав.

– Если бы я не был так уверен в своей правоте – к чему тогда весь этот цирк? Да я мог бы голыми руками согнуть эти прутья и улететь куда глаза глядят! Тебе это известно не хуже моего.

– Да, знаю, – согласился Фескин. – Что ж, я сделаю все возможное.

Он ушел, а я остался наедине со своими терзаниями. О, эта ночь в застенках показалась мне вечностью! Первым моим движением было сбросить нелепые одежды. Стесняя тело, они лишь добавляли несвободы к моему и без того прискорбному положению. Признаюсь, не обошлось тут без криков и слез. Нет большей муки, чем быть ошибочно обвиненным и знать, что весь мир верит в твою вину! Я мерил шагами мой тесный мавзолей, бился в бетонные стены и испытывал на прочность прутья решетки.

Наконец уже перед рассветом я провалился в сон. В этом сне мы с Клэем шли по Запределью вместе. Как чудесно было снова оказаться с ним рядом, беседовать о книгах и взглядах на жизнь! Он рассказывал мне о том, как вместе с Каллу и Батальдо впервые рискнул вступить в дебри. Мы сидели ночью у огня, краем уха прислушиваясь к голосам хищных зверей, и Клэй с теплотой говорил о старинных друзьях. Потом мне снился Вуд, храбро сражавшийся с другими демонами… Все было так живо, будто я был там сам. Вдруг посреди этого сна мне явилось видение: Клэй, лежащий подо мной с распоротым животом. Три раза в моем сознании вспыхивала и тут же гасла эта сцена.

Я проснулся в холодном поту и не сразу пришел в себя. Как вышло, что минуту назад я был в бескрайнем Запределье, а теперь вдруг оказался в тюремной камере? Приведя мысли в порядок, я догадался, что отвратительный кошмар был порождением нелогичного чувства вины – из-за ложного обвинения и недавнего известия об ужасной смерти Клэя в зубах Сиримона. И все же ощущение было не из приятных.

Тогда я решил прибегнуть к последнему средству. Произведя акробатический трюк, я извлек из тайника красоту. Мне стало спокойнее, когда оказалось, что ее хватит еще на две дозы. Я стал готовить инъекцию, и скрупулезность этого занятия ненадолго отвлекла меня. В тот миг я нуждался в мгновенном облегчении, поэтому избрал для укола точку под языком – место, излюбленное Драктоном Белоу в минуты душевной тревоги.

К несчастью, стражник только что проснулся и подошел к камере, чтобы взглянуть на меня. Заметив мои манипуляции, он выпучил глаза.

– Не смей! – приказал он.

Я выдернул иглу и ответил туго ворочающимся языком:

– Попробуй помешай.

Боюсь, мне не стоило так улыбаться. Он покраснел до корней волос и отправился за ключами. Тогда я щелкнул хвостом в воздухе, напружинил мускулы и расхохотался своим настоящим смехом, обнажая все клыки до единого. После этого стражник, как я и рассчитывал, оставил свою затею.

Уходя, он бросил:

– Чтоб ты сдох!

– И тебе того же, любезный, – огрызнулся я. Можно было не бояться, что верный страж проболтается о наркотике – иначе ему пришлось бы объяснять, почему он сразу не отобрал у меня запрещенное зелье.

Прошло немало времени, прежде чем действие красоты начало сказываться, но затем я почувствовал, как ее ласковые руки снимают напряжение в спинных мышцах. Доза была порядочная, и красота принесла с собой краски, и воспоминания, и отвлеченные философские мысли, которые вытеснили злость.

Подняв голову, я увидал перед собой отца, Драктона Белоу. Лицо его кривилось усмешкой, а голова укоризненно покачивалась.

Слезы хлынули у меня из глаз. Я вдруг испугался отцовского гнева, как прежде, когда только что обрел сознание.

– Мисрикс, – сказал он. – Что за чепуха с тобой происходит? Разве я не учил тебя вести себя достойно?

И он закрыл глаза, словно не в силах вынести разочарования.

– Простите меня, – вымолвил я сквозь слезы. – Но я не сделал ничего дурного!

– Я знаю, что ты невиновен, – сказал он. – И знаю, каково это – быть непонятым. Ты хороший мальчик. Нет, – он улыбнулся, – хороший человек. Подумай сам: ты арестован, ты обвинен в преступлении, ты решил защищаться – это ли не доказательство твоей человечности? Разве зверей арестовывают? Если взбесившаяся лошадь затопчет хозяина, разве предают ее суду? Эта пора испытаний, хоть и прискорбна, – убедительное доказательство твой человечности.

Он поднялся с койки, и его фигура слегка качнулась на сквозняке. Когда он снова обрел плотность, я увидел, что он раскрывает мне объятья.

– Приди ко мне, сын мой, – сказал Белоу.

Я шагнул к нему и почувствовал, как его руки сомкнулись. От его дыхания исходил знакомый с детства запах чеснока. Он уронил голову мне на грудь.

– Я люблю тебя, – сказал он. – И горжусь тобой. Я тоже заключил его в объятия, но поздно – он испарился от резкого звука какой-то возни в коридоре.

– Вам туда нельзя, – услышал я окрик стражника.

– Ладно, – отвечал детский голос.

Я обернулся, со слезами на глазах и с красотой, пульсирующей в жилах, чтобы увидеть перед камерой Эмилию. Она была настоящая, но благодаря наркотику мое зрение изменилось, и вокруг ее фигурки дрожал золотистый ореол. Она улыбалась, и ради нее я улыбнулся тоже.

– Мисрикс, – сказала девочка, – я знаю, ты ни когда не мог сделать того, что они говорят. Вот что я хотела тебе сказать.

Позади нее появился стражник.

– Пойдемте, мисс. Вам нельзя здесь находиться. Это против правил.

– Ладно, – повторила Эмилия, но не сдвинулась с места, только подняла руку и просунула кулачок между прутьев решетки. В нем была зажата конфета. Стражник попытался оттащить ее прочь, но я крикнул ему:

– Только притронься к ней, и я вышибу тебе мозги!

Он попятился.

– Ты главное не бойся, – сказала Эмилия, когда я взглянул на ее подарок. А когда наклонился, чтобы взять леденец, произошло нечто странное. Ручонка девочки превратилась в мужскую руку, а конфета на моих глазах трансформировалась в прозрачный кристалл. На моей лапе больше не было ни шерсти, ни когтей – вся она было сплошь спутанный клубок из корней и листьев.

Пока стражник уводил мою гостью по коридору, перед моими глазами стремительно развернулась целая цепь событий. Я только успел подумать: «Как я все это запомню?» Но я запомнил. Я помню всё. И думаю, не забуду никогда.

 

«Иди к двери»

Листвень шагнул к голубой мембране и протянул зеленую руку, чтобы схватить Клэя за запястье, но в последнюю секунду замер и оглянулся на Шкчла. Обитатель внутреннего океана подкрутил кончики усов перепончатыми пальцами, смерил долгим взглядом лежащего за порталом охотника и наконец кивнул. Он подполз к Васташе, и вместе они за руку втащили растерзанное, окровавленное тело в пещеру.

Затем Васташа перевернул его на спину, и пустые глаза охотника уставились в каменный свод. Опустившись на колени рядом с трупом, листвень наклонился над потемневшим от крови лицом и начал негромко покашливать, словно его душило что-то. Шкчл покачал головой.

Длинный прут, вдвое тоньше стебелька розы, медленно прорастал прямо из горла Васташи. Оканчиваясь острой иглой, он все удлинялся, пока не вырос с человеческую руку. Обитатель глубин поспешил отвести взгляд, когда листвень наклонил голову и концом щупа пронзил левый глаз Клэя, чтобы добраться до мозга. Вся процедура заняла не больше секунды, после чего прут с деловитым пчелиным жужжанием втянулся обратно.

– Достал? – спросил Шкчл. Листвень кивнул.

– Так иди же! Быстрей!

Но Васташи уже и не было в пещере: он мчался по тропинке, петлявшей по склону горы. Лепестки цветов облетали с него, пока он несся сквозь зной позднего лета. Он должен был успеть – пока холодные ветры осени не принесли с собой снег. Мелькание ветвистых ног подгонялось единственной мыслью: стоит ему остановиться, чтобы утолить жажду, свернуть не на ту тропинку, замешкаться в схватке со зверем или задуматься чересчур глубоко – и ему ни за что не поспеть вовремя. Он знал, что там, в конце этой немыслимой гонки, его ждет Смерть.

С Призом на руках Вилия гуляла по южному берегу озера. В доме было душно, а здесь, в лесу, после полудня обычно поднимался ветер. Впереди бежал Вуд, прокладывая дорогу в высокой луговой траве и проверяя, нет ли поблизости змей.

В последние недели Вилия старалась не думать о Клэе, но он все не шел из головы. Жизнь в домике Ивса оказалась вовсе не так тяжела, как ей представлялось вначале. Провизии хватало с лихвой, но Вилию не покидал злой дух одиночества, заставлявший ее беседовать с собою вслух, подолгу смотреться в маленькое зеркальце и тихо плакать по ночам.

Шагая вдоль берега озера, она почувствовала движение воздуха. На этот раз ветер налетел не с юга, а с противоположной стороны. Вилия смотрела на рябившуюся воду и ритмичные кивки цветов – желтых колокольчиков на зеленых стеблях. В глубокой синеве наверху плыли мягкие белые облака.

Наконец она позвала Вуда обратно. Пора было готовить ужин для себя и для собаки, но сначала придется покормить Приза, который рос не по дням, а по часам. Дожидаясь, пока Вуд, как всегда, пронесется мимо, она остановилась. Прошло несколько минут, но пес так и не появился. Вилия обернулась, чтобы позвать его снова, когда раздался мучительный звук, от которого у нее заныло сердце.

Вуд стоял у кромки воды: голова опущена, шерсть дыбом, хвост вытянут. Потом он вскинул голову и снова зашелся скорбным, леденящим душу воем. Проснулся и заплакал ребенок. Вилия прижала его к груди и бросилась к дому, не заметив, как висевшая на шее нитка с куколкой лопнула, и последний деревянный человечек упал в траву.

Старик-татуировщик в селении Слова сделал последний укол, заканчивая очередной узор на левой ягодице королевы. Рисунок, расположившийся над портретом Брисдена, изображал воющую собаку. Последняя капля краски – и королева взвыла сама. Значит, настало время отправляться в путь.

Шкчл обхватил труп за ноги, подтащил к озеру в центре пещеры и стал медленно, с шипением, погружаться в воду. Он слишком долго пробыл в чуждой среде, и теперь прикосновение воды к чешуйкам тела казалось блаженством. Увлекая за собой тело Клэя, он медленно ушел под воду.

***

Вилия сидела перед очагом в кресле с высокой спинкой, придерживая Приза на коленях правой рукой и заряженный пистолет – левой. Вуд, прекративший свои стенания лишь с наступлением темноты, лежал у ее ног на полу. Она что-то тихонько напевала, глядя на трепетание пламени. Клэй рассказывал ей, как временами ему что-то мерещилось в огне, и теперь Вилия пыталась разглядеть в оранжевом мерцании судьбу охотника. Пес то и дело скулил во сне и дрыгал лапами, словно бежал куда-то. Внезапно обгоревшее полено развалилось на части, и облако искр сложилось в портрет Клэя. С его именем на устах Вилия рванулась вперед, но не успела она опомниться, как видение пропало.

Листвень мчался сквозь чащу узловатых деревьев с висячими фонарями плодов. Ветви гнулись к земле под тяжестью круглых, блестящих шаров, запах которых привлекал сонмы насекомых. Наперерез Васташе бросилась лиса, чтобы не столкнуться, он подпрыгнул в воздух и приземлился, не прекращая бега. Сверху, в кронах деревьев этому трюку дружно зааплодировали обезьяны.

В мутных водах на дне водоема, между огромных черных цветов, укоренившихся клубнями в песчаном дне, Шкчл приступил к работе над телом Клэя. Все необходимые инструменты были под рукой – в футлярах из гигантских устричных раковин.

Для начала, чтобы тело не унесло течением, Шкчл за запястья и лодыжки привязал тело к длинным отросткам-усикам, росшим у корней черных цветов. Порывшись в футлярах, он выудил оттуда выпотрошенную рыбину с широко разинутым ртом – вместилище густой вязкой субстанции, мерцавшей ртутным блеском.

Запуская перепончатую руку рыбине в рот и зачерпывая пригоршню слизи, Шкчл брезгливо поморщился. Отставив руку подальше, словно она дурно пахла, он приблизился к пациенту. Когда каждый дюйм неподвижного тела был покрыт тонкой, препятствующей разложению пленкой, Шкчл зачерпнул еще горсть слизи и набил Клэю рот. Оставшееся вещество ушло на то, чтобы заткнуть остальные отверстия.

Теперь настал черед скальпеля из меч-рыбы, иголок из рыбьих костей и прочих хирургических инструментов, что когда-то были живыми организмами. Водяная мелюзга, сплошь челюсти и клыки, служила в качестве зажимов. Кромсались ткани, ломались кости, и из-за клубящейся красным облаком крови трудно было что-нибудь разглядеть вокруг.

Свернувшись калачиком, поджав ноги к груди и обхватив колени руками, душа Клэя помещалась внутри крошечного пузырька. Ни для чего здесь больше не было места, кроме голоса Па-ни-та, который рассказывал ему легенды Запределья. Все то, о чем она говорила, он ясно видел внутренним взором, а потому древняя чародейка не вдавалась в детали. Бесконечный поток слов завораживал, он был тем воздухом, которым Клэй дышал. Когда Па-ни-та заговорила о воле Запределья, он на мгновение потерял нить повествования, вспомнив домик у озера. Образы Вилии, Вуда и Приза возникли и исчезли – с тем чтобы вновь появиться на фоне жестокости и изящества, которые представляла собой история этого безбрежного края.

– Я умер? – спросил охотник.

– Ты ждешь весны, – ответил голос.

При этих словах Клэю привиделась Вилия в кресле перед камином, с ребенком на руках. Она смотрела прямо на него, и печаль в ее глазах всколыхнула в нем желание быть рядом. Но желание было невыполнимым, а потому мучительным, как комариный укус, который нельзя почесать.

– Теперь спи, – велела Па-ни-та.

– Постой… – возразил Клэй, но тут откуда ни возьмись прямо перед Васташей выросло поваленное дерево. Листвень споткнулся, упал, и тонкий прутик в глубине горла, на конце которого болтался пузырек с душой Клэя, ударился о жесткий растительный скелет. Охотник ушибся о стену своей тюрьмы и потерял сознание.

Васташа вскочил на ноги и снова пустился бежать. Миновав лесную опушку, он вылетел к освещенной луной пустыне, которую ему предстояло пересечь до восхода солнца.

В стенах форта Вордор ворона клевала останки плоти на шее Курасвани. Этим летом она каждый день прилетала сюда пировать на трупах солдат, не подозревая о том, что в мертвом мясе живет паразит, который уже сейчас капля за каплей высасывает из нее жизнь.

На заднем дворе Вилия каменным топором колола дрова. День был пасмурный, моросил мелкий дождик. Вуд с Призом лежали рядышком на одеяле. Малыш перевернулся на живот и, куда-то деловито пополз. Когда он добрался до края одеяла, Вуд осторожно сцапал его за сшитые матерью штанишки и оттащил в центр большого синего прямоугольника.

Шкчл трудился сутками напролет: соединял раздробленные кости, прижигал артерии разрядами электрического угря, ощупывая при этом труп палочкой-трезубцем, которую сжимал своими усами-антеннами. Там, где касались тела острия трезубца, вверх взвивались пузырьки воздуха.

Вытащив из футляра маленькую раковину, он кончиками перепончатых пальцев извлек оттуда извивающуюся желтую улитку – червячка с тоненькими рожками. Затем ногтем сделал надрез поперек обнаженного сердца человека и засунул улитку в мышцу. Покончив с этим, Шкчл водворил на место ребра и скрепил их с помощью тритона. Затем, наложив живые зажимы на лоскуты плоти, накрепко запечатал грудную клетку.

Когда тело Клэя снова обрело цельность, Шкчл обрезал побеги, удерживавшие его на месте. Подхватив охотника под мышки, обитатель глубин поплыл с ним вверх, над высокими трубчатыми цветами. Выбрав тот, что больше других подходил по размеру, он засунул Клэя в темное нутро бутона. Затем собрал лепестки вместе и связал наверху куском стебля.

На этом его работа была закончена. Прежде чем собрать инструменты, Шкчл взглянул вверх, на цветок-саван, прикидывая в уме время разложения стебля, покрывавшей тело слизи и улитки, чья жизнь, угаснув, даст жизнь Клэю.

Пожав плечами, Шкчл решил, что все это случится примерно одновременно. Складывая в устричные футляры свой инвентарь, он думал о том, знает ли большая змея, что беременна. Он представил себе голубую мембрану, преграждавшую вход в сад и усилием мысли отогнал ее от себя. А после подземными водами поплыл обратно, к внутреннему океану.

Старый татуировщик пружинистым шагом шел по оазису в пустыне. В самом сердце девственного леса, на поляне, под деревом с широкими листьями, он нашел следы кострища. Припав к земле, он приблизил лицо к обгоревшему дереву. Там, в горстке углей, он учуял слово, означавшее Клэя.

Племя бешанти охватила эпидемия кошмаров. Слишком много воинов видели во сне Миснутишула, изрыгающего тот ядовитый бред, которым заразил его Брисден. На совете решено было сжечь форт Вордор дотла и стереть из памяти само его существование.

На другом конце пустыни Васташа бежал по осыпающимся развалинам древнего города. Руины зданий до сих пор имели сходство с человеческими головами:

двери – рты, окна – глаза, дымоходы – тульи причудливых шляп… Когда поднимался ветер, эти прогнившие каменные головы гулко шептались, и Васташе казалось, они сплетничают о том, что ему никогда не добраться до Рая.

Форт Вордор горел, ворона летела на север, Вилия звонко смеялась детскому лепету сына, татуировщик шел по берегу моря, глядя на далекий остов старого корабля, выброшенный прибоем на дюны.

Историю о сотворении мира душа Клэя услышала на всех языках сразу. Больше всего она походила на ужасно запутанный анекдот про птицу, рыбу, дерево, змею, мужчину и женщину, и вся соль (он знал это, хотя все это было вечность назад) заключалась в высиживании яиц.

Лето от собственного зноя сморило в сон, и теперь оно дремотно брело сквозь голубые дни и холодные ночи. Эта летаргия замедляла бег Васташи, он словно бежал по дну океана. Однажды в полдень он на минуту остановился, чтобы напиться из зеленого пруда с оленьим скелетом на берегу. А когда поднялся, чтобы продолжить путь, и вода стекла по листьям лица, он почуял его – близкую гибель лета.

Позже, в тот же день, Васташа миновал устье пещеры. Будь у него время остановиться и заглянуть внутрь, он обнаружил бы там останки мастера Скарфинати, который в своем добровольном изгнании открыл секрет бессмертия – и покончил с собой, перерезав горло бритвой.

***

Шкчл плыл в стремительном подземном потоке, когда решил остановиться и перевести дух. Сунув перепончатые лапы в расщелину, он позволил воде струиться мимо. Однако не успел он как следует отдохнуть, как в спину ему ударилось что-то острое. Извернувшись, Шкчл ухватил предмет, прежде чем тот унесло течением.

«Это еще что такое?» – недоумевал он, разглядывая находку. Это было какое-то приспособление – длинная палка с куском лесы и опасным крючком на конце. Круглая катушка с намотанной леской совсем сгнила.

– Жалкие человеческие штучки, – пробормотал Шкчл себе под нос – Самый поганый мусор.

Он разжал лапы, и удочку тут же подхватило течением.

– Чтоб им всем, всем до единого, висеть-болтаться на такой штуковине, – сердито проворчал он, и слова умчались вверх пузырьками, которым еще много дней не суждено было всплыть на поверхность.

Однажды ночью, когда Призу не спалось, Вилия взяла его из кровати, завернула в одеяльце и села у очага. Подбросив в огонь нарубленных днем поленьев, она устроилась в кресле. Малыш не спал, но и не кричал, а только лепетал что-то на своем детском языке.

От звука его голоса проснулся Вуд. Поднялся, сходил в соседнюю комнату и вернулся с книжным переплетом.

Вилия улыбнулась и вспомнила тот день в их старом доме, когда, вернувшись с прогулки, она застала Клэя за чтением пустой книги. Вуд положил кожаный переплет ей на колени и снова свернулся у ног женщины, не сводя с нее глаз. С той ночи Вилия начала рассказывать историю своей жизни:

– Я родилась в городке Белиус, что в западной провинции…

Приз сразу затих, и пес уснул раньше, чем Вилия закончила рассказ о родителях. Но она продолжала говорить и дошла до своего первого школьного дня.

Было все так же тепло, но ночами стало подмораживать, и листья на кончиках из зеленых превратились в красные. Гигантская змея думала о смене времен года, а тем временем у нее внутри росла кладка яиц. Двадцать близнецов в твердых белых скорлупках – двадцать извилин, которые покинут пещеру и разбредутся, чтобы сплести паутину разума, расширив сознание Запределья. С каждой весной они будут множиться и тянуть эту сеть все дальше, пока дебри вновь не осознают себя до последнего дюйма. Так же как Клэй, каждый маленький Сиримон лежал, свернувшись, в пузырьке и слушал легенды Запределья.

Татуировщик нашел то, что осталось от дома Олсенов. Обгоревшие бревна источали запах слова, которое означало «Клэй». Издалека, не смея ему мешать, за ним наблюдали бешанти. Под почерневшими дощечками ящика, полного земли и бурых хвоинок, он обнаружил пару крошечных фигурок, изображавших молоденьких девушек. Старик взял их в ладонь и сунул в кожаный мешочек, болтавшийся у него на поясе.

Укрывавшие руки и ноги Васташи листья вскоре должны были сменить окраску. Все цветы давно с него облетели, и теперь на их месте появились лиловые ягоды. По ночам летучие мыши, с безупречной акустической точностью отыскивая его в темноте, жадно набрасывались на эти сладкие плоды. Днем за ними спускались с неба стаи перелетных воробьев. Васташа бежал и днем, и ночью, донимаемый ненасытными крылатыми разбойниками, и боль каждой потери была как укол костяной иглы татуировщика, как удар уносимой стремительным течением удочки.

Ворона, чье зрение ослабло, клюв размягчился, а перья повыпадали от той заразы, которую она подцепила на трупах Курасвани и его людей, однажды утром изменила маршрут и полетела сквозь Запределье одной из тех заповедных троп, где нет ни времени, ни расстояний.

Ветром бегущих мимо лет и миль ее несло над головами других мерцающих существ, спешащих куда-то вдаль. Из вороньего хвоста выпало на лету и устремилось вниз черное перо. Планируя, оно яркой идеей вонзилось в голову Скарфинати, который проходил тут когда-то давно. Сияющая фигура мастера рассыпалась, будто стекло под ударом молота, в тот самый миг, когда годами позже он поднес к своему горлу бритву. В настоящем времени его уже не существовало.

***

Цветы на лугу отцвели, и трава из зеленой стала пшеничного цвета. После полудня, когда солнце пробилось сквозь прорехи в громадах облаков и колоннами света спустилось вниз, все пространство до озера и дальше к лесу превратилось в струящееся море золота. Из леса на пастбище вышли стада косматых шестилапых бегемотов с вытянутыми головами, широкими ноздрями и тупыми мордами.

Поначалу Вилию пугали их размеры, но вскоре выяснилось, что звери боятся ее еще больше. Вуду ужасно нравилось носиться среди этих неуклюжих созданий, сбивая их в аккуратные группы. Пес бешено лаял, словно отдавал команды, и бегемоты с несвойственной им торопливостью повиновались. Эти робкие гиганты пробыли на озере неделю, потом сбились в кучу на южном берегу, а однажды утром, проснувшись, Вилия обнаружила, что они исчезли.

Подводный цветок с хранящимся в нем телом Клэя начал меняться. Крупные нежные лепестки затвердели, податливые волокна стали жесткими и грубыми. Длинный стебель с каждым днем сгибался все ниже и ниже.

Тревожные мысли гнались по пятам за Васташей сквозь чащу высоких деревьев, чьи круглые листья кружились вокруг желтой метелью. Он чувствовал, что силы оставляют его. Каждый шаг теперь давался древесному человеку с заметным усилием, но стоило ему остановиться, как, подгоняя его, за пятки начинал кусать страх неудачи. Листья на теле Васташи порыжели на кончиках, а один или два стали ржаво-коричневыми. Завитки зеленых волос высохли, оставив после себя лишь короткую щетину.

«… и мы рука об руку пошли за здание мэрии, и звуки скрипки летели нам вслед в темноте. Мы укрылись под плакучей ивой, что росла у бронзовой статуи грозного рогатого бога, Белиуса, и там Кристоф, твой отец, в первый раз поцеловал меня», – закончила Вилия. Закрыв пустой книжный переплет, она сидела, уставившись в огонь. Ночи становились все холоднее, а одиночество – все мучительней. Вилия подумала о Клэе и решила, что если он не вернется, весной она попытается выбраться к морю сама.

Чтобы окончательно не захлебнуться отчаянием, Вилия принялась мысленно составлять список дел на завтра: постирать белье, наколоть дров, принести воды, подмести пол, сварить обед… Она прислушалась к шумной возне старой вороны, поселившейся в щели под крышей. Птица дышала хрипло и тяжело, по ночам этот звук походил на чей-то далекий свист. Когда Вилия заснула, шумное воронье дыхание превратилось в ее сне в напев скрипки.

В своих снах Клэй гулял с Арлой Битон по ночным улочкам Анамасобии. На перекрестке им приветственно махнул рукой Батальдо, и они зашли в распахнутые двери трактира, где Фрод Гибл разливал за стойкой пойло.

– Я слышала, вас убили в Запределье, – сказала ему Арла.

– Всего лишь слухи, сударыня, – ответил Клэй. Лицо девушки скрывала зеленая вуаль.

– Что же с вами произошло? – спросила она.

– Я был заперт в трюме корабля, в кубе нетающего льда, – объяснил Клэй. – Нет, постойте, это был не я. – Когда он обернулся, перед ним была Анотина. – Это была ты!

– Нет, Клэй, это была я, – сказала Вилия Олсен, беря его за руку, и повела прочь из города – в луга, где возле озера стоял маленький бревенчатый дом.

Шкчл добрался наконец до внутреннего океана, где его встретили соплеменники.

– Есть надежда? – спросил их предводитель. Усталый путник пожал плечами и взглянул вверх, туда где в полумиле над ними катились волны.

– Давайте-ка лучше поедим, – предложил он.

Пошел снег – легкая белая пудра, присыпавшая луг и выбелившая голые ветви деревьев на краю леса. Зрелище было чудесное, но оно парализовало сердце Вилии ужасом, словно это был знак, что Смерть уже в пути.

С крупными проплешинами в побуревшей листве, сквозь которые просвечивали голые прутья, Васташа, согнувшись в три погибели, шагал по ледяной пустыне – последней преграде на своем пути.

***

Сиримон прополз сквозь отверстие, где прежде всегда была голубая мембрана, и обернулся вокруг озера кольцом. По прошествии трех дней змея погрузилась в спячку – до самой весны.

Запасшись впрок ягодами и личинками, ворона съежилась в дыре под крышей, в своем гнезде из сухой травы. Из-за болезни мысли у вороны путались, и ей казалось, будто маленький резной человечек, которого она нашла на лугу – ее птенец.

Васташа, хромая, плелся по Райской долине, что в самом сердце Запределья. Его правая нога усохла, левая рука и вовсе отвалилась и осталась валяться на окружавшей это сказочное место ледяной равнине. Среди совершенных по форме деревьев порхали бестелесные огоньки. Больше всего на свете Васташе хотелось лечь и заснуть вечным сном, но, прошагав по зачарованной долине всю ночь напролет, с первым светом утра он завидел вдали Истинный цветок. Ослепительные лепестки широким кругом расходились из центра – средоточия абсолютного мрака. Под тяжестью цветка стебель сгибался к земле под правильным углом, а зияющая сердцевина казалась широким тоннелем.

Древесный человек из последних сил устремился к цели. Теряя на бегу сухие ветки, Васташа мчался к цветку. Но вот огоньки его глаз потухли – лишь две тонкие струйки дыма из пустых глазниц повисли в воздухе. В миг, когда жизнь ушла из него, он прыгнул и, взвившись в воздух, распался на шуршание сухих ветвей и мертвых листьев. Голова вместе с шеей влетела прямо в разверстую сердцевину цветка, и крошечный пузырек с душой Клэя погрузился в растительное лоно.

Когда раздался стук в дверь, Вилия вскрикнула от неожиданности. Положив ребенка, она схватила заряженный пистолет, который всегда держала наготове.

– Клэй? – окликнула она. – Это ты?

– Гость, – отозвался незнакомый голос. Оставив Приза, Вуд подошел к двери и принюхался. Потом замахал хвостом и дружелюбно гавкнул.

– Кто ты? – спросила женщина.

– Друг, – ответил голос. Вилия решилась.

– Входи, – сказала она, взводя курок.

Дверь отворилась, и в дом вошел татуировщик.

Запределье заснуло в скорлупе из снега и льда. Спали и гигантская змея, и ворона, и демоны в лесу, и Клэй. Даже бешанти теперь спали спокойно. В последние часы осени, во время грибной церемонии, Миснутишул явился в последний раз, и пока его дух витал под потолком хижины, разговаривал исключительно на родном языке. Наконец-то племя вздохнуло спокойно: им удалось спасти его душу.

Увидав старика, Вилия с первой минуты поняла, что бояться нечего. Он оказался отличной нянькой для Приза и, несмотря на сгорбленную спину и неторопливость движений, мог охотиться, даже невзирая на колючий ветер и глубокий снег. К удивлению Вилии, он прекрасно знал ее родной язык, но еще удивительнее было другое: старик, похоже, умел разговаривать и с ребенком – понятным ему лепетом, и с собакой – негромко и тоненько подвывая. Временами, когда он стоял посреди кружащейся снежной крупы, Вилии казалось, он беседует с самой землей.

Каждый вечер после ужина он уговаривал ее взять пустую книгу и прочесть несколько страниц из повести ее жизни. Иногда старик сам развлекал хозяев, бросая в огонь щепоть какого-то порошка из мешочка на поясе. Восставая из пламени, в комнате оживали дымные картины. Однажды вечером старик вызвал из огня розовую пантеру: прежде чем растаять в воздухе, хищница сцепилась с Вудом в неравной схватке. Он заставил ребенка в первый раз по-настоящему рассмеяться. Вилии ужасно хотелось спросить у него про Клэя, но было страшно услышать ответ.

Старик долго уговаривал Вилию позволить ему сделать Призу татуировку. Это, объяснял он, исключительно для блага малыша. Когда мать наконец кивнула в ответ, он вытащил свои инструменты и принялся за работу. Кровь ручейками сбегала по лицу ребенка, но он улыбался на протяжении всей процедуры. Когда все было закончено, над левой бровью Приза появился силуэт летящей вороны.

– Мальчик будет знать язык птиц, – объяснил старик, складывая инструменты.

Порывы холодного ветра заметали снегом широкий луг. Снег покрыл обугленные развалины форта Вордор и засыпал вход в пещеру, где спала гигантская змея. Уныние безбрежной белизны, усиливаемое подвыванием ветра, прерывалась лишь искоркой Истинного цветка в самом сердце Запределья.

…Потом снова белое, еще и еще – пока видение чуть не прервалось, когда охранник в коридоре кашлянул и прочистил горло. Когда я вернулся, снег перестал, ветер перешел в еле слышный шепот, а из-под ледяной корки выпростались островки земли. Вот уже сквозь ребра капитана Курасвани прорастает лезвие травинки, и я знаю: пришла весна.

В лесах на юге захлопали крыльями и защелкали хвостами разбуженные голодом демоны.

Змея отложила яйца и восемнадцать из двадцати детенышей вылупились.

Ворона под крышей, окончательно выжив из ума и практически потеряв оперение, все еще боролась со смертью ради заботы о своем слабеньком, молчаливом отпрыске.

Приз произнес свое первое слово: «Ву-у» – что явно относилось к черному псу.

Последний жгут, скреплявший мертвый цветок с телом охотника, распался и уплыл. Лепестки развернулись и выбросили обмазанный серебристой слизью труп в подземный поток.

В земном Раю Истинный цветок выплюнул облако пыльцы – так курильщик откашливается после крепкой затяжки, щекочущей горло. Среди повисшей в воздухе сверкающей паутинки семян была и частица Клэя. Внутри своей бесконечно малой темницы он был разбужен голосом Па-ни-та. «Уже скоро», – шепнула она, когда ветер подхватил его, подбросил высоко вверх над ледяной пустыней и понес на юг.

Улитка в сердце охотника растворилась почти полностью, и теперь, благодаря впитанной в себя энергии, мышца сокращалась самостоятельно, пока тело стремительным подводным течением влекло вперед.

– Вот так, – закончила Вилия, – я и оказалась в Запределье.

Сгнивший остов корабля, столько лет дрейфовавший по водам внутреннего океана, наконец развалился совсем, и куб нетающего льда опустился вниз, на песчаное дно.

После целого дня блужданий по лесу, старик вернулся с горстью тонких корявых корней. Вилия смотрела, как он методично и кропотливо изрубил их каменным ножом на мелкие кусочки.

Поток воды почти полностью смыл с кожи Клэя серебристую слизь. Осталась только тоненькая пленка, закрывавшая ноздри, да прозрачный пузырь, предохранявший от воды открытый рот. Медленно и постепенно охотник всплывал вверх, к брезжущему вдали свету.

С севера прилетел ветер, а вместе с ним – и пузырек с душой Клэя. Кувыркаясь в воздухе, он столкнулся с клочком зеленой материи, вуаль скрутилась в шар и резко, как удар хлыста, развернулась. Когда острый кончик ударился о семечко, оно стало резко терять высоту и полетело прямо к земле.

Задвинув кресло в угол комнаты, старик встал на сиденье и поднес ко рту трубку, набитую порошком из нарубленных накануне корней.

– Пора, – скомандовал он, и Вилия шагнула к нему с короткой веткой, зажженной от очага. Встав на цыпочки, она опустила тлеющий конец в трубку. Старик обхватил губами мундштук, и вскоре седую голову окутало сизое облачко. Он втянул его в легкие и, целясь в трещину на потолке, выпустил тугую струю дыма.

Тело всплыло на поверхность озера и вскоре прибилось к берегу.

Восемнадцать разбитых скорлупок – и столько же осклизлых следов на рыхлой земле зазмеились прочь от пещеры, в гущу дебрей.

Ворона боялась дыма. Сграбастав «птенца» мягким губчатым клювом, она выбралась из сухой травы, которая верой и правдой служила ей всю зиму, и вылетела навстречу смерти. Покружив бестолково в воздухе, она выронила свою ношу и рухнула в озеро.

Пока семечко Истинного цветка медленно опускалось вниз, мимо пролетела в воздухе деревянная фигурка. Резной человечек угодил Клэю прямо в лоб – туда, где синел на коже силуэт свернувшийся змеи. Удар заставил охотника вздрогнуть всем телом, а бешено бьющееся сердце – войти в нормальный ритм. Грудь расправилась для вдоха, разорвав остатки пленки, и семя влетело в правую ноздрю охотника.

– Иди к двери, – сказал старик, слезая с кресла. Вилия прошла через комнату и вышла на крыльцо.

На лугу, вокруг упрямых островков залежавшегося снега, пробивалась из земли зеленая трава. А на берегу озера стоял Клэй – голый и дрожащий от шока.

– Это он! – вскрикнула Вилия и бросилась в спальню за одеялом. Вуд тоже выскочил из дома. Старик подхватил ребенка с одеяльца на полу и с улыбкой направился к озеру. Вилия обогнала его и подбежала к охотнику первой.

– Где ты был? – воскликнула она, набрасывая на Клэя одеяло и обнимая его за плечи, чтобы оно не свалилось. По тому, какой отсутствующий был у охотника взгляд, она решила, что тот побывал в Раю. – Что с тобой случилось?

Клэй замычал в ответ, но так и не смог выговорить: «Умер».

 

Раствориться в глуши

Последние два дня были настоящей круговертью событий – не столь приятных, сколь ужасающих. Единственное утешение я находил в том, что центром этой воронки был ваш покорный слуга. Господа присяжные заседатели! Я предстал перед судом, и поскольку завтра вы вынесете свой окончательный приговор, сегодня я счел за лучшее вернуться к работе и совершить еще одно путешествие в Запределье. По мнению Фескина, у обвинения больше шансов, хотя почти все улики косвенные. Однако и он, и я надеемся, что завтра я выйду из зала суда свободным человеком.

Стражник в коридоре храпит, как бородавочник, поэтому я спокойно ввел себе оставшуюся дозу красоты. Какое же это облегчение после безумия последних дней! Но прежде чем бросить свое бренное тело в камере и отправиться в дебри на поиски Клэя, я еще на несколько минут отвлеку вас рассказом о том, что произошло на суде.

Фескин уговорил констебля, что заковывать в кандалы меня не нужно, и тот милостиво согласился. Впрочем, для того, чтобы препроводить меня в зал суда, ко мне приставили не меньше десятка типов с ружьями… Наутро после первого, самого прискорбного дня моего заключения, мой вечно дремлющий страж повернул в замке непомерно большой ключ. Шагнув на свободу из зарешеченной кельи, я сам себе напомнил Клэя, заново родившегося в глуши Запределья. Но стоило мне расправить затекшие крылья, как все десять ружей разом вскинулись, как по команде. Если бы у этих кретинов хватило ума спустить курки – как пить дать, они перестреляли бы друг друга.

Накануне мой адвокат Фескин уговорил меня облачиться в одежду, и теперь, с достоинством вышагивая по залу суда меж двух рядов скамей, я чувствовал, что выгляжу великолепно. Мимоходом задавшись вопросом: кто из этой почтенной публики нынче ночью был в той толпе, что под окнами камеры требовала моей немедленной казни, – я повернулся и улыбнулся всем и каждому. Эмилия вместе с матерью сидела где-то на галерке. Девочка помахала мне рукой, я ответил ей тем же.

Обвинитель был, что называется, истово верующий – желчный заморыш по прозванию Джасвет Фрабон (и какая мать способна одарить своего сына таким имечком?). На нем был коричневый, лоснящийся дешевизной костюм. Волос у этого типа явно недоставало, хотя три жидкие космы, зачесанные на лоб, призваны были убедить присутствующих в обратном. При одном взгляде на него становилось ясно: он слишком благочестив, чтобы есть. Желтые ногти, желтые зубы, кожа цвета бледной поганки…

Когда констебль вызвал Фрабона для вступительной речи, тот сразу набросился на меня с напыщенными религиозными сентенциями. Когда же я поправил его небрежную цитату из Святого Ильфа, оба, и Спенсер и Фескин, велели мне замолчать. Я скромно повиновался.

По законам Вено, чтобы изложить дело, обвинению предоставлялся первый день заседания. На следующий день защита имела возможность опровергнуть выдвинутые обвинения. Утром третьего дня констебль выносил свой вердикт. Фрабон начал с того, что пригласил в качестве свидетеля Семлу Худ и заставил ее вновь повторить историю с каменным ножом. На губах старухи играла самодовольная ухмылка, когда она стояла перед залом, высоко, на всеобщее обозрение, подняв оружие над головой. Пока она разглагольствовала, Фескин наклонился ко мне и зашептал, что планирует подать встречный иск с требованием ее ареста за воровство. Я горько рассмеялся. Спенсер утихомирил меня строгим взглядом, а по морю зевак прокатилась волна возмущенного ропота.

Вслед за Семлой Худ перед судом выступили ее соплеменники – троица достопочтенных идиотов, которые по очереди дали одинаково бессвязные показания. К тому времени, когда они кончили, весь зал погрузился в дремоту. Однако когда Фрабон предъявил новую улику – книжицу в красной обложке, так называемый «дневник Клэя», – аудитория встрепенулась. Вытащив откуда-то страничку одной из знаменитых рукописей Клэя, обвинитель положил ее на стол перед Спенсером, рядом с книжечкой.

– Обратите внимание, – обратился он к констеблю, – на полную идентичность образцов почерка.

Констебль поводил глазами из стороны в сторону, после чего кивнул и попросил:

– Нельзя ли поконкретнее?

– Разумеется! – воскликнул Фрабон и пустился в доскональное сравнение точек над «и» и хвостиков после буквы «у». – У «М» же в слове «Мисрикс», что очень характерно, ваша честь, имеются острые кончики, подобные рогам демона, – сказал он, а когда Спенсер склонился над бумагами, окинул меня уничтожающим взором. В ответ на это я поднял хвост, изогнув кончик в совершенном подобии вопросительного знака. В публике послышались смешки.

– Если вас не затруднит, ваша честь, прочтите вот это место, – попросил обвинитель, тыча пальцем в раскрытый дневник.

– Как вам угодно, – отозвался Спенсер. Он откашлялся и своим резким голосом приступил к чтению: – «Черного пса нет вот уже два дня, и, боюсь, его сожрал демон. Прошлой ночью я проснулся и обнаружил его стоящим надо мной с алчным блеском в желтых глазах. С губ его капала слюна, и я уверен, что если бы не проснулся вовремя и не вытащил нож, он бы с удовольствием закусил мною. Думаю, он прикончит меня – это вопрос пары дней. Запределье овладевает им, и он не раз говорил мне, что хочет снова стать с ним единым целым. Я предлагал ему расстаться, но он уверяет, что я в безопасности. Однако вот уже несколько дней я замечаю, что он смотрит на меня так, как я мог бы смотреть на олений бифштекс, о котором мечтаю с тех пор, как попал в этот ад»…

– Очень хорошо, ваша честь, – сказал Фрабон, когда констебль сделал паузу. – Здесь есть еще два отрывка, в которых подозрения Клэя превращаются в уверенность и он прощается с миром… Если позволите, я прочту один из них.

Обвинитель потянулся за дневником, и Спенсер согласно кивнул. Сделав шаг мне навстречу, Фрабон начал читать:

«Последнюю неделю я прячусь от Мисрикса в этой пещере. Вуд так и не вернулся. Пишу я лишь для того, чтобы немного развеять тревогу. Когда я сижу с ножом в руках и жду, что сейчас раздастся клацанье копыт по камням или шум крыльев, мне иногда кажется, что я до сих пор в памяти Белоу. Прошлой ночью мне снились Анотина и Арла и еще какая-то женщина на улицах Анамасобии. Прошлое захлестывает меня, наводняя намеками, притом абсолютно бессмысленными. Раствориться в глуши – разве не об этом я мечтал?»

Обвинитель захлопнул дневник у меня перед носом, потом повернулся на каблуках и вернулся к Спенсеру.

– Теперь, когда вы услышали это, осталось узнать последнее, – произнес Фрабон.

– И что же? – спросил констебль.

Обвинитель медленно полистал книжицу. Добравшись до последней странички, он горестно покачал головой.

– Последние написанные Клэем слова, его послание к нам, гласят: «Я не понимаю…»

Выдержав паузу, Фрабон продолжил:

– Я тоже не понимаю. Не понимаю: к чему судить дикого зверя? Его место не здесь, а где-нибудь в лесах, подальше от города. Это оскорбление самой идеи Правосудия!

– Полегче, Джасвет, – перебил его Спенсер и объявил обеденный перерыв.

Меня отвели назад в камеру, где стражник спросил, что я буду есть. Я, как обычно, заказал вегетарианское блюдо, но прежде сказал:

– Как насчет Фрабона, с печеными яблоками в каждом отверстии?

Когорта моих стражников от души рассмеялась.

Только теперь, когда я вновь оказался в камере, устроенный обвинителем цирк начал бесить меня. Ложь от первого до последнего слова! Он как будто говорил о каком-то другом, им самим придуманном мире! Оставалось только успокаивать себя мыслью: «Ты был там с Клэем, ты знаешь, что произошло. Не позволяй этой чепухе сбить тебя с толку».

Вскоре Фескин пришел навестить меня. Стражники с ружьями ушли обедать, и в коридоре остался только один усталый сонный охранник. На всякий случай, мы решили переговариваться шепотом. Учитель сел на койку – туда, где сидел предыдущей ночью призрак Белоу.

– Что в твоей рукописи такого, что может опровергнуть улики Фрабона? – спросил он устало.

– Доказательство того, что Клэй жил еще много лет после того, как я покинул Запределье, а возможно, жив и поныне, – спокойно отвечал я.

– И эти записки объективны? – уточнил Фескин. Я объяснил ему, каким образом я нашел след Клэя, как собирал образчики элементов Запределья… Когда я закончил краткий рассказ о злоключениях охотника, у Фескина тряслись руки.

– Ты сам знаешь, – сказал он, – после перерыва Фрабон собирается вызвать для дачи показаний Хораса Ватта. Тот предъявит им труп. Думаешь, твоя история будет столь же убедительна?

– Я продемонстрирую свои способности суду, – заверил я.

– Порой я думаю, что напрасно пригласил тебя в город, – признался Фескин.

Я шагнул к нему и опустил ему на плечо руку:

– Вы добрый человек.

Хорас Ватт, чья внешность целиком и полностью соответствовала его репутации отважного путешественника, выступил вперед, возвышаясь над Фрабоном, как скала над коровником. Он был молод – пожалуй, даже моложе Фескина, но вдвое шире в плечах, густые светлые волосы спутанной гривой спускались по плечам. В глазах его еще светилась дикость Запределья, однако он был столь же спокоен, сколь суетлив был Фрабон.

– Мы побывали в Запределье, – начал Ватт. – Когда мы перешли границу, нас было одиннадцать. Вернулись только семеро да один разложившийся труп. Демоны, на вид такие же, как этот, – он указал на меня, – словно бешеные собаки, загрызли четверых моих товарищей. Мы подстрелили их без счета, но всегда появлялись новые, и им не было конца. Мы взяли с собой двух собак-ищеек, которые в первую же неделю привели нас к пещере, где мы нашли останки Клэя. Потребовалось почти три месяца, чтобы выбраться оттуда. Завладев тобой. Запределье не любит выпускать добычу.

– По поводу трупа, – перебил его Фрабон. – Что именно вы обнаружили?

– Трудно сказать. Тело было растерзано и обглодано до костей. И потом, прошло столько лет… Но на костях видны следы укусов, а в груди – дыры от острых рогов. Точно такие же раны мои товарищи получили, сражаясь с этими тварями. Еще мы нашли в пещере дневник, пару башмаков и черную шляпу с широкими полями и индюшачьими перьями под лентой…

Я больше не в силах был молча выслушивать этот бред. Молодой Ватт, по всей видимости, не врал, но мне казалось, будто он говорит о ком-то другом – о каком-то порочном злодее, который внушал ужас мне самому. Пока он говорил, я стонал от несправедливой убедительности его слов. Если я когда-нибудь и мог отречься от человечности и выпустить на свободу дремлющего во мне демона – это должно было случиться именно теперь. Но вместо этого я глубоко вздохнул, подавил мстительные порывы и, когда слушания были закончены, покорно вернулся в камеру.

Всю ночь я думал только об одном. Допустим, всего на одну минуту, что я действительно совершил все то, в чем меня обвиняют. Тогда чем, кроме злой иронии, можно объяснить тот факт, что я, растворившись в Запределье, потеряв человеческую природу, сделал шаг, окончательно и бесповоротно доказывающий мою человечность? Как сказал Белоу: «Разве они арестовывают зверей?» Этот суд, несмотря на весь ужас направленных против меня обвинений, должен был стать моим спасением.

После бессонной ночи наступил день моей защиты. Фескин специально пришел пораньше, чтобы посвятить меня в свои планы.

Все их улики подлинны, – говорил он мне, сидя в камере, – но превратно истолкованы. Как они смогут доказать, что с Клэем расправился именно ты, а не какой-нибудь совершенно посторонний демон? Пусть ты даже преследовал его, кто-то другой мог опередить тебя в убийстве. Присутствие каменного ножа в твоем музее еще ничего не значит. Улика, основанная на сомнительных воспоминаниях старой грымзы, – еще не улика.

– А дневник? – напомнил я.

– Но Клэй ведь нигде не пишет, что именно ты убил его, – возразил Фескин. – Да и как бы он мог это сделать?

У меня были еще вопросы, но прежде чем я успел задать их, за решеткой камеры появились стражники. Мы снова совершили короткую прогулку до зала суда, но в этот раз я был не столь самоуверен. Я чувствовал, как колотится сердце, и старался не смотреть на лица горожан.

Фескин сделал все возможное, чтобы посеять в душе Спенсера зерно сомнения. Он рассказал констеблю все то, о чем говорил со мной, только гораздо более подробно и аргументировано. На все вопросы у него был один ответ – отсутствие прямых доказательств моей вины. Единственный промах он допустил, расспрашивая Ватта об ищейках. Учитель полюбопытствовал: как это собаки смогли взять след по прошествии стольких лет? Ответ Хораса был прост и неоспорим: ищейки эти вели свою родословную от псов, выведенных в Отличном городе.

– Они и через двадцать лет могут обыскать весь континент, чтобы найти зернышко перца, – добавил Ватт.

Когда Фескин попытался поднять вопрос об аресте Семлы Худ, Спенсер сразу остановил его словами:

– Этой дорогой мы уже хаживали, и я не собираюсь ступать на нее снова.

Это заявление вызвало в толпе шквал шепотков, но констебль оборвал их, грохнув ладонью по столу, и призвал собрание к порядку.

В перерыве я уговорил Фескина вызвать меня в качестве свидетеля защиты. Он обещал, что выполнит мое желание, хоть это и опасно. Возвращаясь в зал суда, я сжимал под мышкой эти страницы и не смотрел в пол. Я вышел из камеры с гордо поднятой головой и твердым намерением открыть всю правду – такую, какой она виделась мне.

Когда публика угомонилась, меня вызвали. Фескин сказал только:

– А теперь в свою защиту хочет выступить обвиняемый Мисрикс.

После этого он вернулся на свое место в первом ряду и, закрыв глаза, замер в неподвижности.

Я, не теряя времени, сразу приступил к объяснениям. Я поведал собравшимся о том, как узнал о судьбе Клэя в Запределье. Я детально описал свое путешествие к границе леса и процесс сбора предметов, необходимых для расшифровки этой истории. Но когда речь зашла о том, как я вычленял элементы и находил в них информацию касательно жизни Клэя, публика разразилась хохотом и свистом.

– Это правда! – воскликнул я, но мой голос потонул в насмешливом гвалте.

Спенсер заставил зрителей замолчать, а затем обратился ко мне.

– Я, признаться, тоже нахожу ваше заявление неправдоподобным, – сказал он. – Можете ли вы как-то подтвердить эти свои «особые способности»?

– Я могу положить вам лапу на голову и войти в вашу память, – сказал я. В толпе снова захихикали.

– Докажите, – потребовал Спенсер.

Этот приказ выбил меня из колеи. Перед глазами всё кружились смеющиеся лица, жуткие маски презрения и насмешки.

– Скажите-ка обо мне что-нибудь такое, чего не могли знать заранее, – предложил Спенсер.

Как только я шагнул к нему и протянул руку, один из стражников выступил вперед и нацелил ружье мне в грудь.

– Все в порядке, – успокоил его констебль. Стражник попятился.

Ладони мои были мокры от пота, мысли мешались. Из-за волнения у меня не получалось вызвать то, что я привык называть «ветром наваждения», вместо этого в мозгу снова и снова вспыхивал образ растерзанного Клэя… Тогда я встряхнул головой и попытался уловить хоть малейшее дуновение ветерка, который унес бы мои мысли в память констебля Спенсера. Не знаю, сколько прошло времени. Мысленным взором я видел Анотину в кубе льда, воющего у озера Вуда, растерзанный труп Миснутишула…

– Ну и? – осведомился Спенсер, которому не терпелось поскорее высвободить голову из моих когтей.

Лишь тогда я уловил искорку того, что принял за фрагмент его памяти. Едва успев что-то ощутить, я отступил от констебля.

– Вы женаты, – объявил я, обернувшись к аудитории, чтобы увидеть их реакцию на явившееся мне откровение, – на женщине с темными волосами и зелеными глазами. Ее зовут Лилит Марнс.

Настала полная тишина.

Я победно улыбнулся, но тут Спенсер сказал:

– Я никогда не был женат.

Я обернулся к нему, а за моей спиной взорвалась волна гиканья. Констебль постучал ладонью по столу.

– Ну-с, – сказал он без тени неприязни в голосе, – что еще вы имеете нам представить?

– Вот записки… – обреченно промямлил я, – о моих прозрениях…

– Не годится, – отрезал он.

Я был потрясен. Чтобы увести меня обратно в камеру, Фескину пришлось взять меня за руку. Уже на пороге зала он обернулся, чтобы сказать Спенсеру:

– Мы закончили на сегодня.

Все было как в тумане, когда мы шли сквозь толпу повскакавших со своих мест людей. Я чувствовал, что тону в море голосов, вопивших: "Убийца!», и других (их было гораздо меньше) – тех, что скандировали: «Свободу демону!» Где-то посреди этой давки мелькнула Эмилия. Я наклонился к ней, чтобы понять, что она говорит, но так и не разобрал слов. Тогда она схватила меня за руку и вложила мне в ладонь клочок бумаги. Я крепко сжал кулак с запиской, и стремительным людским потоком девочку тут же отнесло прочь.

На этот раз Фескин не стал заходить со мной в камеру.

– Не волнуйся, Мисрикс, – сказал он. – Может, обойдется как-нибудь и без твоих записок. Будем надеяться на Спенсера.

Я ведь готов был прочесть… – сказал я, словно откуда-то издалека.

– Знаю, – ответил он. Потом покачал головой и двинулся прочь по коридору.

Лишь поздно вечером я прочел записку Эмилии. На листке бумаги ее аккуратным почерком были выведены слова: «Я знаю кое-что, что может помочь».

Теперь, сквозь фильтр наркотика, я ясно вижу все это в перспективе. Сегодня я был настоящим человеком, которого можно убедить словами и логикой. Я счастлив этому. Пусть завтра меня признают виновным – я все равно буду счастлив. В углах моей камеры нет троп, где не важны ни Пространство, ни Бремя, и мне остается одно: с достоинством принимать свою судьбу.

 

Кусочек Рая

Волосы и бороду охотника исчертила седина, а выражение решимости, с которым он начинал свой путь, заметно смягчилось. Он поднялся с кресла перед камином и снял со стены шляпу и лук.

Выйдя из дому, он сошел на берег озера – там Вилия рвала дикий лук для салата. Завидев Клэя еще издали, она выпрямилась и отерла лоб тыльной стороной ладони.

Он подошел ближе и чмокнул ее в щеку.

– Пойду поохочусь, – сказал он.

– Будь добр, добудь к ужину кролика.

Клэй кивнул.

– А Приза ты возьмешь? – спросила Вилия.

– Нет, сегодня пойду один.

– Он огорчится.

– Я объясню ему.

– Только возвращайся до захода солнца, – попросила Вилия и снова нагнулась, чтобы нарвать еще не много ярко-зеленых перышек.

Охотник зашагал прочь от озера, к лесу. В пятидесяти ярдах от дома виднелся просторный загон из длинных и тонких жердин. Внутри бродили восемь «бычков» – так Клэй называл бегемотов, которые каждую осень приходили из леса пастись на золотистом лугу. Самки этих животных давали молоко, к тому же мясо одного такого «бычка» заменяло десять охотничьих вылазок.

Приближаясь к загону, Клэй увидал Приза с вилами из веток в руках. Мальчик подхватывал охапки луговой травы и швырял их через загородку, где четверо «коров» собрались позавтракать.

Несмотря на трудное детство, Приз был не по годам высок, очень строен и светловолос. «Каких-нибудь пять лет – и он станет мужчиной», – подумал Клэй, покачав головой.

Охотник наблюдал, как мальчик перекидывает очередную охапку сена: танцующие под тонкой кожей мускулы, отрешенное выражение лица… При одном взгляде на этого мальчишку сердце Клэя наполнилось радостью и покоем.

– Я на охоту, – сказал он Призу.

– Я с тобой, – отозвался тот, бросая свое орудие.

– Не сегодня, – возразил Клэй. Лицо у мальчика вытянулось.

– Почему?

– Я пойду далеко, а у тебя полно работы.

– Ладно, – вздохнул Приз. Потом подошел к Клэю и обнял его на прощанье. Охотник крепко прижал мальчика к груди.

– Значит, завтра? – спросил Приз, отступая назад.

– Завтра, – кивнул Клэй, поворачиваясь и направляясь к лесу.

Стояла поздняя весна, и день был теплый. Лес кишел жизнью: в свежей листве скакали белки и птицы, а в воздухе витал запах оленей.

Прежде чем углубиться в чащу, Клэй остановился на маленькой полянке, окруженной стволами шемеля. В центре поляны возвышался холмик, сложенный из бурых камней. Охотник молча постоял возле памятника, думая о черном псе и вспоминая его смерть в зубах Сиримона.

В тот день они отправились на охоту вместе с Призом. Была ранняя осень шестого года их жизни на озере. Клэй целился в оленя и не заметил, как сзади из папоротников выросла розовая колонна. Если бы не Вуд, Сиримон схватил бы Приза. В тот миг, когда охотник выпустил последнюю пулю в голову гигантской змеи, пес был уже мертв. Это мальчик предложил похоронить его здесь, вместе с обложкой пустой книги.

Прошли годы, но Клэй до сих пор задавался вопросом, что это было: случайность или плата за спасение Запределья? Старик-татуировщик, который время от времени заходил в домик у озера, однажды летней ночью намекнул, что если бы не погиб пес, могло случиться другое несчастье.

– Какое, например? – не понял Клэй.

– Что-нибудь с мальчиком… – тихо молвил старик.

Теперь, когда горе улеглось, осталось только желание снова увидеть старого друга. Порой в гуще леса Клэю мерещился собачий лай. Услыхав его впервые, Клэй сломя голову бежал миль пять – прежде чем понял, что звук не становится ближе. Иногда ему казалось, будто кто-то легонько трется о его колено, а иногда, оказавшись один в незнакомом уголке леса, охотник ловил себя на том, что свистом подзывает собаку…

Вот уже несколько ночей подряд Клэю снилось, будто он охотится на странного зверя. Вуд был рядом, и они вместе шли по незнакомому лесу, выслеживая добычу, которая в последний момент всегда успевала улизнуть. Просыпаясь, охотник пытался вспомнить, что это был за зверь, но образ был какой-то сумбурный – крылатый разноцветный вихрь из перьев, пуха, клюва и когтей. Производимые этим зверем звуки напоминали то пронзительный визг, то поросячье хрюканье, а однажды он пробасил из кустов человеческим голосом: «Я не понимаю».

Сны эти были настолько яркими, что Клэй начал верить, что когда-нибудь отыщет это существо наяву. Однако было во всем этом что-то зловещее, и именно поэтому сегодня он на всякий случай оставил Приза дома. Его преследовало смутное ощущение, что если удастся подстрелить загадочного зверя, многое для него прояснится.

Весь день Клэй провел в лесу, внимательно прислушиваясь: не раздастся ли крик призрачного зверя, и пристально, долго вглядывался в каждый шевельнувшийся кустик. К полудню он дважды промахнулся, пытаясь подстрелить заказанного Вилией кролика. Он уже не раз говорил ей: «Мой выстрел теперь не стоит слова Брисдена». Подобрав стрелы, Клэй продолжил свой путь.

Когда солнце стало садиться, он понял, что пора возвращаться. На плече у него болтались две кроличьи тушки, так что день прошел не зря.

Охотник спускался по пологому склону холма, между березовых стволов, когда его внимание привлек высокий куст, ветви которого качались явно не от ветра. Там, невидимое за листьями, что-то было. Клэй замер – и в тот же миг куст замер тоже. Охотник поднял лук, вынул стрелу и стал осторожно приближаться, выжидая, когда зверь бросится в сторону. Когда до куста оставалось всего несколько шагов, Клэй натянул тетиву и уже собирался выстрелить – но мгновением раньше из-за куста пулей выскочил цветной вихрь и исчез за деревьями в сотне ярдов от охотника,

Клэй не поверил своим глазам, настолько молниеносно двигалось это существо. Оно умчалось буквально со свистом – этот звук до сих пор отдавался в ушах. Клэй медленно двинулся к густым зарослям, пытаясь понять: на самом деле он охотится на загадочного зверя или все это ему только снится. Казалось, все это уже было прежде, и не раз…

Между деревьями все было тихо: не шевельнулась, не вздрогнула ни одна ветка. С величайшими предосторожностями подкрадываясь ближе, Клэй ждал, что животное вот-вот вспорхнет или бросится бежать (охотник до сих пор не имел представления о способе его передвижения). Теперь он пожалел, что не взял с собой мальчика – тот помог бы вспугнуть добычу. Клэй замечтался на секунду, представив, как предъявит Призу тушку загадочного существа и скажет:

– Нужно много-много лет охотиться, чтобы суметь добыть такого зверя.

– А почему? – спросит мальчик.

– Потому что нужно научиться понимать Запределье, – гордо ответит он.

Донесшееся из зарослей хриплое карканье вернуло охотника к действительности. Он встрепенулся и, испугавшись, что его забытье продлилось слишком долго, бросился на звук. Едва он углубился в рощицу, как над головой захлопали крылья. У Клэя ёкнуло сердце, но он тут же рассмеялся: это была всего лишь ворона.

Близилась ночь, уже показалась луна. Охотник оглянулся на заросли и, сощурившись, всмотрелся туда, где таял свет и клубились тени. Впервые за много лет он почувствовал что-то похожее на отчаяние…

На обратном пути, когда ночь была уже на пороге, Клэю почудилось слева какое-то движение, словно трепет крыла. Он вскинул лук и выстрелил – стрела воткнулась в поваленный ствол. Ругнувшись, он вернулся за стрелой, а когда приблизился, крыло снова лениво взмахнуло в воздухе. Решив, что это зверь из сна, охотник отпрянул от неожиданности.

А когда крыло опустилось, оказалось, что это вовсе не крыло. Клэй подошел к поваленному дереву и поднял зацепившуюся за сучок зеленую вуаль. Потом буркнул что-то себе под нос и затолкал клочок материи в карман.

Пройдя через опушку леса, охотник выбрался на луг. Полная луна повисла прямо над крышей дома, а на крыльце стояла Вилия и звала его, как всегда, когда он задерживался. Ускорив шаг, Клэй тяжело дыша бежал под звездами, а где-то позади, далеко в лесу, еле слышно лаяла собака.

Ни в этот день, ни после Клэй не рассказал Вилии о своей находке. Она ничего не знала о его прежней жизни, и ему хотелось, чтобы так было и дальше. Клэй частенько подумывал о том, чтобы избавиться от зеленого лоскута – например, поздно ночью, когда все уснут, сжечь его в камине… Оставаясь один в лесу, он доставал вуаль из кармана и задумчиво разглядывал. Ветра Запределья так истончили ее, что она уже не могла ничего скрыть. Зеленая ткань выцвела и изорвалась, края обтрепались и висели бахромой, и каждый раз, заталкивая лоскут в карман, Клэй боялся, что он рассыплется, как сухой лист.

Клэй, Вилия и Приз сидели на крыльце, болтая босыми ногами в воздухе. Был самый разгар дня, и вид за озером открывался невероятный: луг пестрел цветами всех оттенков, облака плыли в спокойной воде. Клэй рассказывал мальчику историю обо мне.

– Так оно и есть, – говорил охотник, – остров в небесах. И все это было в голове у Белоу.

– И ты летал у демона в лапах? – поражался Приз.

– Над Запредельем, к Палишизу – огромному спиральному городу из пустотелых курганов. Там я встретил одного знакомого призрака, и он рассказал мне, как танцевал со своей призрачной женой на берегу моря, – улыбаясь, сказал Клэй.

– А ты боялся демона? – спросил Приз.

– Еще как! – ответил Клэй. – Но этот демон столько раз спасал мне жизнь, что и не сосчитать.

– И откуда ты набрался этих небылиц, Клэй? – качая головой, проворчала Вилия.

Охотник рассмеялся:

– Выдумываю для собственного развлечения.

– Так это все неправда? – разочарованно протянул Приз.

– Все правда, – заверил его Клэй.

– Похоже, не миновать нам еще одной истории, – заметила Вилия.

Клэй протестующе замахал руками:

– Нет-нет, с меня хватит на сегодня!

– Да я не об этом. Смотри! – сказала Вилия, указывая на луг.

На северному берегу озера показалась одинокая фигура – слишком далекая, чтобы хорошенько ее разглядеть.

– Старик? – предположил Клэй.

– Слишком высокий, – возразил мальчик.

– К тому же, – заметил охотник, – он не появлялся уже несколько лет. Пожалуй, возьму-ка я пистолет.

– Приз, иди в дом, – велела сыну Вилия. Охотник направился к озеру. Широкими шагами ему навстречу двигался Странник. Еще не дойдя до озера, Клэй уже знал, что неожиданный гость – Эа. Клэй. Он остановился, поджидая старинного друга, и помахал ему рукой. Эа с улыбкой махнул в ответ.

– Ты нашел свой Рай? – спросил Странник.

– Я был в Раю и вернулся, – ответил Клэй.

– Я слышал мысли Запределья о твоих приключениях.

– Как Арла? – нетерпеливо спросил охотник. – Что с ней стало?

– После расскажу, – туманно отвечал Странник.

– А Ярек, Цин? Здоровы? – продолжал расспрашивать Клэй.

– Здоровее не бывает, – улыбнулся Эа.

По дороге к дому Клэй рассказал Страннику, что снова виделся с Белоу. Эа рассмеялся и хлопнул себя по бедру.

– А знаешь, однажды в зеркале воды я видел, как ты распиваешь чай с демоном! – весело воскликнул он.

– Ну ты даешь! В зеркале воды! – рассмеялся Клэй. – Да, с тобой не соскучишься…

На лугу трещали цикады, в лесу кликала кого-то ночная птица. Клэй набивал трубку листьями из кисета Странника, и кричащая женщина капитана Курасвани стала пускать в потолок струйки зеленого дыма. Эа сидел в высоком кресле перед камином, а Вилия и Клэй расположились на полу, спиной к огню. Приз еще не спал в своем углу, но взрослые об этом не знали.

Когда трубка прогорела, Эа передал ее Клэю со словами:

– Я пришел по делу.

Клэй кивнул:

– Догадался.

– Арла совсем плоха, – сказал Странник. – Ей не пережить эту зиму.

– Это мой шанс достичь Вено? – спросил Клэй.

– Похоже на то, – ответил Эа. – От одного старика из племени Слова мы узнали, что ты поселился здесь. Дорога в Вено и обратно займет шесть месяцев. Я пойду с тобой, а мой сын Ярек проводит тебя обратно.

– Я недавно нашел вуаль, – сообщил Клэй. Странник кивнул.

– Это хорошо.

– Ты ведь не уйдешь снова, а, Клэй? – встревожилась Вилия.

– Возможно, мне придется.

– Лучше не надо, – заметила она.

– Но это важно, – возразил охотник. – Я за этим и отправился в Запределье. Нужно кое-что закончить.

– Мне этого никогда не понять, – пожала плечами Вилия и вышла из комнаты.

– Клэй, другого шанса не будет, – напомнил Эа.

– Пап! – послышался из угла голос Приза.

– Чего тебе? – отозвался Клэй.

– Не уходи, ладно?

– Спи.

Охотник встал и направился в спальню. Утомленный Странник улыбался, отыскивая в языках пламени черты Арлы Битон. Приз сквозь щелочку век наблюдал за сидящим в кресле гигантом.

Залезая в кровать рядом с Вилией и легонько трогая ее за плечо, Клэй прошептал:

– Послушай, мне нужно тебе кое-что сказать.

– Что ты там хочешь найти? – спросила она с пробивающимся в голосе раздражением.

– Это старый долг, – объяснил Клэй. – Мне не по душе оставлять вас обоих здесь, но это последний шанс исправить содеянное и понять, кто я такой.

– Откуда ты знаешь эту женщину?

– Из прошлого.

– И зачем тебе нужно ее видеть?

– Выслушай меня, – сказал Клэй, – просто выслушай, и я тебе все объясню…

Утром за завтраком Эа сказал Клэю:

– Если мы хотим пройти через горы до снега, надо спешить.

Клэй глянул на Вилию.

– Что скажешь? – спросил он, в тайне надеясь, что она велит ему остаться. Поведав ей всю хронику своей жизни, он чувствовал, что уже освободился от прошлого.

Вилия подняла на него полные слез глаза.

– Ты должен идти.

Накануне расставания Клэй взял с собой Приза на охоту.

– Не понимаю, зачем тебе уходить? – сказал ему мальчик.

– Не бойся, я вернусь. Обещаю, – сказал Клэй. Кажется, то же самое он говорил Анотине, навсегда покидая ее в мнемоническом лесу.

– А если нет? – спросил Приз.

– Никаких «нет», обязательно вернусь, – пообещал охотник. – А теперь давай искать оленя.

Они прятались в засаде за высокими папоротниками, после того как две мили шли по подлеску, выслеживая крупного самца. Теперь, когда настало время сделать выстрел, Клэй отдал лук Призу.

– Запомни, – шепнул ему Клэй, – надо всегда смотреть в оба.

Вложив стрелу в лук, мальчик медленно встал и оттянул тетиву назад. Потом замер на секунду, прицеливаясь, и Клэй невольно залюбовался его стройной фигурой. «Красивый будет парень», – подумалось ему.

Приз спустил тетиву: стрела просвистела над головой оленя, не задев его, и вонзилась в ствол старой сосны. Два мощных прыжка – и животное исчезло.

За остаток дня никто из охотников не проронил ни слова. Уже на обратном пути, в сгущающихся сумерках, Приз обернулся к Клэю.

– Когда ты вернешься, – сказал мальчик, – я научусь стрелять, как надо.

Охотник потрепал его по волосам.

– Я и не сомневался.

– А если ты не вернешься до весны, я сам пойду за тобой, – заявил Приз.

Клэй не нашелся что ответить и только молча шагал к краю леса. Когда они вышли на луг, мальчик вприпрыжку пустился вперед, к дому.

Было раннее утро, Вилия и Приз еще спали. Охотник стоял у порога – в шляпе и с луком через плечо, за спиной мешок с провизией и необходимыми вещами. Он окинул взглядом комнату: камин, старый веник у стола, сопящий в уголке мальчик…

– Пора, – позвал Эа.

Клэй подошел к Призу и, нагнувшись, поцеловал в макушку. В дверях появилась Вилия.

– Берегите себя, – с улыбкой сказала она и сжала в руках ладонь Эа. Потом подошла к Клэю и тронула его за плечо.

– Если будешь стрелять, там, в пистолете… – начал было Клэй, но Вилия остановила его.

– Про это не беспокойся, – сказала она со смехом, – с пистолетом я обращаюсь не хуже тебя.

Охотник улыбнулся, и они обнялись. Потом дверь отворилась, и Вилия проводила взглядом охотника и Странника, державших путь на север.

Годы, проведенные Клэем на озере, не лучшим образом сказались на его спортивной форме. Эа тоже был не молод и уже не мог шагать с прежней легкостью. Друзья медленно продвигались на север, следуя почти тем же путем, которым Васташа вел Клэя к убежищу последнего Сиримона. Пока они добрались до подножия горной гряды, пролетело два месяца.

Три нелегких дня ушло на то, чтобы подняться к началу узкой горной тропы – единственной дороги сквозь лабиринт громоздящихся каменных гигантов. Температура резко упала, а потому привал решили устроить в неглубокой пещере. Когда подстреленный Клэем горный козел был съеден, друзья улеглись у костра, просто болтая о прошлом.

Увидев, что Клэй вытаскивает трубку, Эа сказал:

– Смотри, что я сегодня нашел.

Он раскрыл ладонь и показал шесть коричневых катышков.

Клэй усмехнулся.

– Кроличьи какашки?

– Набей ими трубку, – посоветовал Эа.

– Спасибо, я в своей жизни дерьма уже напробовался, – сказал Клэй.

– Это семена травы, что растет только в этих горах, – объяснил Странник.

– А что я увижу в дыме? – поинтересовался Клэй. – Я, признаться, уже подустал от фокусов Запределья.

– Зато оно не устало от тебя, – заметил Эа.

Дым оказался горьковатым на вкус, но очень расслабляющим. Не успел охотник сделать и трех затяжек, как его стало клонить в сон.

– Устал? – спросил Эа.

– Как собака, – отозвался Клэй, валясь на спину и натягивая на себя одеяло.

Напряжение улетучилось. Мышцы и суставы, которые прежде ныли не переставая, вдруг затихли, точно по волшебству. Балансируя на грани сна, Клэй ощущал лишь тепло и приятную истому. Но прежде чем погрузиться в сон об истинном Вено, в сознании охотника вспыхнуло два ярких сновидения. Первое было кратким: он снова был в доме у озера, в постели с Вилией. Она лежала к нему лицом, грудью прижимаясь к его груди, ее рука покоилась у него на спине, а под ухом слышалось ее тихое, ровное дыхание. Его ладонь скользнула по ее плечу, боку, бедру и дальше…

Во втором сне, еще короче первого, ему привиделся Приз со старым луком в руках. Мальчик спустил натянутую тетиву, стрела взлетела над усыпанной листьями землей, пронеслась меж двух деревьев и вонзилась прямо в оленье сердце. Жизнь ушла из зверя струйкой пара, а когда он упал, Клэй провалился в Вено и приземлился возле сгорбленной фигуры Арлы Битон.

Наутро путники поднялись до рассвета. Сворачивая лагерь, Клэй наткнулся в своем мешке на зеленую вуаль. Он достал ее и развернул, разложив на ладони.

– Взгляни-ка, – позвал он Эа. Странник улыбнулся:

– Твой кусочек Рая.

Клэй взял вуаль обеими руками и накинул на лицо. Мир вокруг приобрел зеленоватый оттенок, но все по-прежнему было прекрасно видно.

– Ты готов, Клэй? – спросил Эа.

– Нет, – ответил охотник, – я дальше не иду.

– Но ведь мы ушли уже так далеко! – удивился Странник.

– Прости, – сказал Клэй. – Приятно было увидеть тебя снова. Я был бы рад повидать Арлу перед смертью, но мне нужно возвращаться. В другом месте я нужнее.

– Другой возможности не будет, – напомнил Странник.

– Знаю, – кивнул Клэй. – Я иду домой.

Эа долго стоял в молчании, наблюдая, как охотник укладывает свой мешок и закидывает его на плечи. Вуаль все еще была у него в руке.

– Что ж, это твой выбор, – смирился Странник. Клэй шагнул к другу и пожал ему руку.

– Спасибо.

– Запределье любит тебя, Клэй, – сказал Эа.

– Кто бы мог подумать! – отозвался тот, и оба рассмеялись.

– Мне нужно успеть вернуться до снега, – сказал Клэй.

– Ты успеешь.

Охотник повернулся и зашагал прочь.

– Клэй! – окликнул его Эа. – Я должен передать тебе слова Арлы.

Охотник остановился, но не оглянулся.

– Она умерла, – сказал Эа. – Умерла несколькими месяцами раньше, чем я пришел к тебе. Мы знали, что ты живешь у озера с женщиной и мальчиком. Это нам рассказал старый татуировщик из племени Слова. Перед смертью Арла заставила меня пообещать, что я пойду к тебе и предложу отправиться в Вено. Она сказала: «Если он проделает этот долгий путь, то найдет мою могилу. Но если вернется к женщине и ребенку, скажи ему, что я все простила».

Клэй снова тронулся в путь. Впереди была долгая, трудная дорога, и лишний груз был ему ни к чему. Подняв вуаль над головой, он разжал пальцы, и Запределье поглотило ее.

 

Вопрос выбора

Я пытался объяснить им, что это, мягко говоря, недальновидно – пытаться повесить того, кто умеет летать, но они продолжают строить виселицу. Сквозь зарешеченное оконце моей камеры я имею возможность наблюдать за ходом строительства. Да-да, меня признали виновным и приговорили к смертной казни. Это моя последняя ночь.

Я мог бы согнуть прутья решетки, словно стебли травы, и взмыть в небо – но я этого не сделаю. Воспользуйся я этой дверью к свободе – я в тот же миг снова стал бы диким зверем. Так что это вопрос выбора.

Спенсеру тоже пришлось делать выбор, и он уже собирался огласить свое решение, когда Фрабон поднялся с места и вмешался. Все в зале обернулись и уставились на этого негодяя.

Констебль был явно не в восторге от подобного вмешательства.

– Погодите стучать по столу, ваша честь. Я хочу представить вам еще одну улику, – провозгласил обвинитель. – Она укажет нам истину.

– Истину? – усмехнулся Спенсер. – Сомневаюсь.

– Во имя Справедливости! – настаивал Фрабон.

– Нет… – промолвил Фескин.

– Согласен, Фескин, у обвинения был свой день, – сказал Спенсер, – но мне все же хочется взглянуть на эту улику, чтобы принять решение. Не беспокойся, все под контролем.

Фескин наклонился и шепнул мне на ухо:

– Ох, не к добру все это…

– А что было к добру? – вздохнул я.

Фрабон отошел немного в сторону, так, чтобы его видели и зрители, и судья. Он чуть не лопался от важности, когда поднял руку, требуя тишины.

– Вчера в здании суда, когда обвиняемого препровождали в камеру, к нему приблизилась девочка, которая передала ему записку. Мои помощники, присутствовавшие при этом инциденте, доложили мне о случившемся. Я дал им указание следовать за девочкой и не снимать с нее наблюдения вплоть до окончания процесса.

Они отправились за ней и следили за ее домом около часа, прежде чем выяснилось, что ребенка там нет. Используя доводы разума, мои люди стали убеждать ее мать открыть местонахождение дочери. В конечном итоге она сообщила, что Эмилия верхом отправилась на развалины.

Мои помощники наняли лошадей и через лес, по степям Харакуна, направились в Отличный город. К вечеру они добрались до разрушенной городской стены. Девочку они настигли в сотне футов от руин: она была верхом на лошади и с неким предметом под мышкой. Мои люди исследовали этот предмет: им оказалась шкатулка, украшенная фальшивыми драгоценными камнями. Девочка взяла ее с письменного стопа демона в Отличном городе.

– Когда коробку открыли, внутри обнаружилось это, – продолжал Фрабон. Он опустил руку в карман и извлек оттуда зеленую вуаль. – Виновен! – торжествен но провозгласил он, потрясая вуалью в вытянутой руке.

Затем двери распахнулись, и двое Фрабоновых помощников ввели в зал Эмилию. Ей указали на место у стола констебля, и она встала там, потупив взор.

Обвинитель подступил к ней:

– Признайся, ты взяла эту вуаль, чтобы уничтожить улику?

Оторвав взгляд от пола, Эмилия уставилась на противоположную стену.

– Я поехала на развалины, чтобы привезти Мисриксу шкатулку. Он говорил, в ней есть что-то особенное. Поэтому я и поехала.

– Что ж, пусть ты и невиновна, но, взяв шкатулку, ты обнаружила ценную улику, – настаивал Фрабон.

– Я вам уже тысячу раз говорила, – устало возразила Эмилия, – что в шкатулке вуали не было. – Она взглянула на обвинителя. – Говорю же вам: я шла по развалинам и увидела, как она спускается с неба. Она падала прямо мне в руки, но в последнюю секунду ветер хотел отнять ее. Я оказалась быстрее. Перед тем как выйти за стену, я положила вуаль в шкатулку.

– Эмилия, – с нажимом сказал Фрабон, кладя свою желтую лапку ей на плечо, – мы все знаем, что это ложь.

Для меня это был момент истины. Желание оторвать Фрабону голову мучило меня в течение всего процесса, но когда самообладание изменило Эмилии и она заплакала, Фескину пришлось прижать руку к моей груди, чтобы удержать меня на месте. Больше они не добились от нее ни слова. Девочка полчаса проплакала перед добрыми жителями Вено, и когда ее наконец увели, все еще судорожно всхлипывала.

Их обвинения лживы. Фрабон хочет убедить вас, что это я убил Клэя. Я показал вам Клэя. Разве он не живет? Я знаю, он вспоминает меня сейчас где-то в Запределье…

Прежде чем сесть за стол, чтобы записать для вас свои последние мысли, я услышал чей-то голос за окном моей камеры. Подтянувшись к решетке, я глянул вниз. Там, задрав голову, стояла Эмилия.

– Я хотела помочь, – виновато сказала она.

– Ты помогла, – ответил я. – Мы по-прежнему друзья? – спросил я, но тут пальцы соскользнули, и я свалился на пол. Когда мне удалось подняться, ее уже не было.

Еще в окошке я вижу палача – он наблюдет за постройкой виселицы. И клянусь вам, этот человек удивительно похож на Брисдена. Это странно не менее, чем предъявленный моими обвинителями труп Клэя…

Что ж, завтра я пойму все.