О, чистая красота, лиловый эликсир, источник наваждений!

Подумать только… А ведь однажды я сам вырвал Клэя из когтей наркотика. Как высокомерно я тогда крушил ампулы, высмеивая его желание провести остаток жизни в коконе иллюзий… Забавно, но то, что в ту пору было для Клэя ядом, теперь стало жизненным соком, который понесет его судьбу от корней, лежащих в моем сознании, через руку, сквозь ладонь, вдоль пальцев – к кончику пера и дальше, к свету девственно-белой страницы.

Вот она вскипает в моих венах, струится по извилинам мозга и наполняет жаром все пять отделов моего сердца. Вот прорастает первый чернильный побег: свиваясь и расплетаясь, он обволакивает пустоту, скручиваясь в спиральный стебель цветка, что растет со скоростью света. Он уже повсюду, вот он гнется под тяжестью белого плода, а вот под завывания ветра времен плод лопается, изрыгая стаи галдящих слепых птиц. Они летят вертикально вверх, полные решимости разбиться о купол неба, и исчезают в тысячах облаков, слившихся в единое целое. Льет живительный дождь, и зеленая лужайка ширится, в мгновение ока превращаясь в непроходимые дебри – столь бескрайние, что сама мысль о том, чтобы их пересечь, кажется кощунством.

Там, среди древних дубов, на поляне, словно вошь в голове великана, чье чело возвышается над горными грядами, можно разглядеть человека. А вон та еле видная черная точка рядом с ним – это пес с оторванным ухом.

Ближе, еще ближе… И вот я уже вижу широкополую черную шляпу, украшенную индюшачьим пером на память о первой удачной охоте. Под шляпой каштановые волосы – длинные, неумело заплетенные и перевязанные сухожилием демона. Густая борода спускается человеку на грудь. Где-то в глубине этой растительности прячутся нос и щеки, на левой – шрам от кончика заостренного хвоста. Он смотрит на север с убийственной решимостью – так, словно уже видит за тысячу миль отсюда цель своего похода.

На полях Латробии мне попадались пугала, одетые куда презентабельнее, чем этот охотник. Видавшая виды коричневая куртка, похожая на шкуру какого-то несчастного пожилого зверя, снята со скелета на развалинах Анамасобии. Фланелевая рубаха с золотыми звездами по синему полю обнаружена в уцелевшей после разгрома таверне Фрода Гибла, в ящике комода. Что еще? Простые рабочие брюки да башмаки, исконно принадлежащие Клэю. (В левом спрятан каменный нож, который, как он уверяет, по точности и изяществу разреза не уступает скальпелю физиогномиста.) Ружье, самая удачная находка, – для него словно спутница жизни: он спит с ним в обнимку, что-то ему нашептывает, холит его и лелеет. А когда приходит время убивать – убивает. Его выстрелы становятся все точнее, глаз – все наметанней, он уже сбивает демона влёт, со ста ярдов безошибочно попадая в жизненный центр между глаз. В его заплечном мешке – порядочный запас коробок с патронами, но ведь и дебри безграничны…

Пес, воплощенное безумие на четырех ногах, может быть спокоен, как утопленник, пока с ветвей не прыгает крылатый враг; и тогда его мирная, почти человеческая улыбка превращается в клацающий зубами автомат для разрывания плоти на куски. Коварная зверюга научилась вцепляться в самые незащищенные части тела моих собратьев – перепонки крыльев, мягкий живот, пах и хвост. Я своими глазами видел, как эта псина напрочь отгрызла детородный орган у напавшего на нее демона, потом проскользнула у него между лап и напоследок в клочки изодрала крылья. Вуд обладает каким-то сверхъестественным чувством уверенности в себе, словно танцовщик, исполняющий свой коронный пируэт. Он читает Клэя, будто книгу, он понимает его с полужеста, с полувзгляда. Стоит ли говорить, что за друга он готов отдать жизнь, однако сдается мне, пес последует за Клэем и после смерти – этакий жилистый, покрытый шрамами ангел-хранитель цвета безлунной ночи, неотвязный, как больная совесть.

Охотник свистнул, углубляясь в осенний лес, и собака потрусила за ним, держась немного позади и слева. Засевшая среди голых ветвей шайка ворон с молчаливым осуждением наблюдала, как какой-то пушистый комочек с птичьим клювом торопливо улепетывал по волнуемому ветром морю рыжих листьев. С юга донесся чей-то предсмертный крик, а эти двое все шагали по ненасытным просторам Запределья, вооружившись вместо компаса выцветшей зеленой вуалью.

Вот содержимое заплечного мешка Клэя (в том виде, в каком оно было продиктовано мне Запредельем): один моток бечевки, четыре свечи, два коробка спичек, восемь коробок патронов (по дюжине в каждой), один нож и одна вилка, нитка с иголкой, мешочек с целебными травами, найденная на пожарище в Анамасобии книга (обложка и первые страницы обуглились дочерна, уничтожив название и имя автора), три пары носков, четыре смены белья и одеяло.

Дни были настоящим кошмаром: демоны появлялись отовсюду и в любой момент – сыпались с деревьев, набрасывались сзади, прыгая по земле на четырех конечностях и яростно хлопая крыльями… Клэй палил по ним из ружья, а когда не успевал выстрелить, хватался за каменный нож и сквозь шерсть, сквозь мышцы и ребра всаживал клинок прямо в сердце. Его одежда пропиталась кровью демонов, он научился чувствовать их по запаху. Их когти распороли его куртку, исчертили шрамами тело и лицо. Вступая в рукопашную схватку, он истошно вопил, словно и сам стал частью этого дикого мира.

Та сила, что подстегивала его интуицию, придавая выстрелам меткость, а удару – непроизвольное изящество, заключалась в страстном желании, в котором он не отдавал себе отчета и которому не знал имени. Именно оно заставляло его переносить все лишения и настойчиво требовало одного – выжить.

Притаившись под плакучей ивой, Клэй целился в белого олененка, пришедшего на водопой. И вдруг – треск веток, жертва удирает наутек, секундное замешательство – и откуда-то сверху на спину охотнику валится демон. Ружье выпало у Клэя из рук, в ноздри ударил тошнотворный запах тела и гнилого дыхания оседлавшего его существа, которое искало теперь, куда бы вонзить клыки. Рассудив, что негоже таскать нахлебника на своем горбу, охотник перебросил зверя через голову. Тот упал на крылья… Клэй тем временем вытащил нож, но удар длинного и тонкого хвоста пришелся прямо по запястью, а укол шипа ослабил хватку. Нож выпал у Клэя из рук и воткнулся в землю. На помощь пришел пес, вцепившийся зубами демону в хвост. Тварь завопила, изогнувшись в агонии, охотник же только этого и ждал. Подхватив оброненное лезвие, он одним взмахом отделил голову демона от тела.

С этого дня он обезглавливал каждого убитого демона, сколько бы времени на это ни потребовалось. При мысли об этом к горлу подступает тошнота, но я видел, как, завладев головой, он обламывал демонам рога и пронзал глазницы острием их же собственного оружия… «Даже эти грязные твари умеют бояться», – говорил он собаке, которая сидела в сторонке, сбитая с толку странным ритуалом.

***

Он узнал, что демоны не охотятся по ночам. Когда падали сумерки, он разжигал костер у ручья, подкладывал в огонь шесть-семь крупных булыжников и ждал, пока они не заалеют, словно угли. А перед сном охотник палкой выуживал их из пламени и закапывал под свое ложе – в неглубокую яму по форме тела. Тепло от раскаленных камней, поднимаясь, грело его на протяжении всей ночи.

Ужин обычно состоял из оленины, по-братски разделенной с Вудом, да плодов, которые удавалось собрать по пути. Впрочем, осень все глубже вгоняла природу в зимнюю спячку, и растительность с каждым днем становилась все скуднее.

Когда в бездонной черноте над головой зажигались звезды, охотник доставал из мешка безымянную книгу. Затем ложился у огня, бок о бок с собакой, и, напрягая зрение, шепотом читал вслух. Смысла в сюжете увесистого тома было мало. Речь в нем шла о природе души, текст изобиловал туманной символикой, а фразы закручивались так туго, что смысл из них улетучивался вовсе, словно жизнь из пронзенного клинком сердца демона.

Тем временем костер угасал, и охотник устраивал себе постель на горячих камнях. Лежа на спине (он твердо верил, что тыл дебрям показывать не стоит), он обозревал вселенную в поисках падучих звезд. Шорох ветвей и вопли летучих мышей, призрачные голоса птиц, похожие на визг женщины, которой подпалили волосы, рев хищников и предсмертные крики их жертв – вот колыбельная, что пело ему Запределье. Ветер овевал его лицо, звезда падала где-то за тысячу миль к северу, быть может в самом Земном Раю, – и вот он уже там, любуется заревом во сне.

Там были деревья столь необъятные в обхвате и необозримые в высоту, что превосходили размерами шпили, когда-то украшавшие небо Отличного Города. Выпирающие из земли корни этих гигантов были так огромны, что Клэй проходил под ними, не нагибаясь. У других деревьев, размером поменьше, кора была светлой и на ощупь напоминала человеческую кожу. Представители еще одной разновидности тянули свои ветви, будто руки, хватали мелких птах и запихивали их в свое деревянное чрево. Трепетали на ветру заросли синих деревьев – тонкие ленты без всякого твердого стержня, невесть каким образом державшиеся вертикально. Хуже всего было, когда сквозь эти дрожащие стебли пробегал ветер – в ушах потом долго звенел заливистый смех.

Лес буквально кишел стадами белых оленей, так что парочку можно было убить даже случайным выстрелом. Мясо этих животных оказалось вкусным и очень сытным, а печень, поджаренная с луком на медленном огне, на вкус не уступала самым изысканным деликатесам, какие доводилось пробовать Клэю.

Гадюки с головами сусликов, благоухающие корицей розовые пантеры, миниатюрные волки с длинными бивнями и чешуей вместо шерсти… Запределье было настоящим заповедником снов разума, что порождают чудовищ.

Клэй давно потерял счет убитым демонам, перевязанным ранам и съеденным оленьим печенкам. От очередного надругательства над телом очередного врага его отвлекла мелькнувшая перед глазами крохотная белая пушинка. Охотник поднял голову и посмотрел вверх, сквозь оголенные ветви. Шел снег.

– Зима, – сказал он Вуду и теперь только почувствовал, как заледенели пальцы и как холоден дующий в спину ветер. Изо рта вырвалось белое облачко пара, и Клэй подивился тому, что, увлекшись убийствами, так долго не замечал признаков окончания осени.

Леденящее дыхание зимы теперь ощущалось вдвойне – словно в отместку за прежнее невнимание. От пронизывающего ветра немели пальцы, и оставалось только надеяться, что не возникнет необходимости стрелять из ружья. Казалось, холод просачивается под кожу и кристаллизуется в суставах. Мозг, позевывая, погрузился в грезы о жарком очаге в домике на краю Вено.

Впрочем, зима принесла и робкую надежду на избавление от демонов. После первого снега прошло уже два дня, и за это время эти твари не показывались ни разу. Клэй начал подозревать, что они впадают в зимнюю спячку.

Сопровождаемый псом, Клэй набрал сухого хвороста и свалил его у входа в пещеру. Порылся, нашаривая спички, в мешке. Затем, прячась от ветра, повернулся к нему спиной, сложил ладони домиком и чиркнул серной головкой о бок коробка. Язычок пламени лизнул хворост – и прожорливость огня оказалась сильней всех происков зимы. Дым потянулся вверх, и охотник спрятал спички в мешок.

Соорудив из толстой ветки что-то вроде факела, он опустил конец в огонь и дождался, пока дерево как следует займется. Потом вытащил из башмака каменный нож и двинулся в глубь пещеры. В тесном мраке грота перспектива наткнуться на спящих демонов казалась не слишком заманчивой и заставляла Клэя вздрагивать и покрываться холодным потом.

Здесь было тепло. Охотник зычно крикнул в пустоту, чтобы по отзвуку оценить высоту свода. Звук расцвел и вскоре вернулся с известием о внушительных размерах. Голос охотника словно осветил нутро горы: как только эхо достигло его ушей, глаза обрели способность видеть в темноте. Совершенно пустой каменный зал с потолком выше человеческого роста. Продвигаясь дальше, шагов через двадцать Клэй заметил, что проход сужается, а свод нависает все ниже. Он обследовал шахту вплоть до того места, где та круто уходила вниз, и убедился, что пещера не занята зверьем. Тогда он вернулся и выглянул наружу. Там, в сером свете зимнего дня, сидел Вуд и, склонив голову набок, разглядывал поглотившую его друга дыру.

Затащив свой мешок внутрь и передвинув костер под своды пещеры, Клэй завернулся в одеяло и растянулся на жестком полу. Пес неохотно последовал за ним, беспокойно поскуливая и обнюхивая каждый дюйм. Чтобы как-то развеять сомнения Вуда, Клэй вытащил из мешка книгу и прочел несколько страниц вслух. Слова лились друг за другом, и вскоре, успокоившись, пес свернулся у ног хозяина.

Падал снег, ветер со свистом носился по лесу и хлестал гору по щекам склонов. Демоны спали, колючий холод не мог проникнуть в убежище в лоне холма. Кости охотника понемногу оттаивали. Теперь, когда не нужно было больше убивать, он не в состоянии был думать ни о чем, кроме уже совершённых убийств. В завываниях ветра ему слышался воинственный клич, с которым он, обнажив оружие, бросался на демонов.

– В кого я превратился? – спросил Клэй собаку, мирно дремавшую у его ног. Потом отложил книгу и отыскал среди пожитков зеленую вуаль. Он сжал ее в кулаке и понял, что из Запределья ему не вернуться.

Чтобы удовлетворить аппетиты костра, каждый день приходилось собирать по четыре-пять охапок хвороста. Порой, вместо того чтобы выдувать дым вон, ветер относил его обратно в пещеру, и тогда, чтобы глотнуть свежего воздуха, наружу приходилось выбегать Клэю с Вудом. Но, несмотря на все это, они заботились об очаге, как о любимом чаде. Если огонь гас, это становилось настоящей трагедией, ведь с каждым разом запас спичек неумолимо сокращался.

Одеяло и прочие пожитки перекочевали вглубь пещеры – туда, где она сужалась и обрывалась в неведомое. Из подземных глубин поднимался теплый воздух, так что Клэй иногда даже стягивал там рубаху и оставался в одних штанах. Тем временем снаружи было холодно зверски. Солнцу едва хватало сил, чтобы прорваться сквозь мороз и ветер только к полудню. Дни стали коротки, зато ночи, казалось, длились неделями.

Запас патронов стремительно иссякал, поэтому Клэй отыскал в лесу длинную толстую ветку и вырезал из нее лук. Концы он стянул оленьим сухожилием. Бесконечными и не богатыми на события ночами, при свете драгоценной свечи он упражнялся в искусстве выстругивания стрел. Чтобы уравновесить тяжелый костяной наконечник, к противоположному концу пришлось привязывать перья. Лук получился длинным и крепким, и по прошествии недели Клэй уже научился с ним обращаться. Правда, в отличие от ружья это оружие не способно было убивать наповал.

Вслед за сменой вооружения последовало и изменение рациона: вместо оленины – мясо кроликов, белок и какого-то медлительного, бесформенного пушистого шарика с длинным хоботком и грустными человеческими глазами. Клэй назвал этого неповоротливого зверька гиблом – в честь трактирщика из Анамасобии с плохим зрением. Мясо его было пресным и жирноватым, зато из шкурок получились отличные перчатки и теплые гетры.

Сквозь волнистые синие заросли они возвращались к пещере с восточного берега озера. Клэй был поглощен мыслями о безымянной книге. В ней говорилось, что душа есть неотъемлемая и неделимая сущность человека, которая определяет человеческую личность и в то же время несет в себе частичку Бога. Клэй думал об этом и представлял себе легкое семечко одуванчика на ветру, звонкий смех и вездесущего Бога, распыленного повсюду, словно капельки духов или кишечные газы… Однако вскоре мысль выскользнула у него через ухо и растаяла на ветру.

Залаял Вуд – тем отрывистым приглушенным лаем, которым обычно он предупреждал об опасности. Потянувшись к висевшему за спиной колчану из гибловой шкурки, Клэй обернулся на звук. На расстоянии двадцати ярдов, возле волнообразного ствола синего дерева, стоял зверь. Клэй замер с колотящимся сердцем.

Это была коричная пантера – одна из тех загадочных кошек цвета розовых бутонов, которых Клэю прежде доводилось видеть лишь мельком, да и то нечасто. Он лучше знал их по запаху – исчезая, эти животные оставляли за собой благоухающий шлейф, похожий на аромат кондитерских Отличного Города. В самую глухую зимнюю пору Клэй порой ощущал этот обезоруживающий запах, навевающий мысли о доме и уюте, а вовсе не о присутствии хищника. Пантера, которая сейчас припала перед ним к земле, была гораздо крупнее тех, что встречались ему прежде. Клэй поднял руку, отдавая Вуду молчаливый приказ оставаться на месте.

Вставив стрелу, он натянул тетиву. Он не знал, насколько эти кошки опасны для человека, но не раз натыкался на следы их охоты – благоухающие корицей растерзанные трупы оленей. Спустив тетиву, Клэй удовлетворенно улыбнулся, но улыбка сползла с его лица, когда он увидел, что стрела, ударившись о цель и не причинив ей никакого вреда, упала на снег. Пантера при этом даже не шелохнулась. Вторую стрелу, пущенную так же метко, как и первая, постигла та же участь.

– Может, она дохлая? – предположил Клэй.

Пес согласно залаял, и вместе они осторожно приблизились к зверю. Клэй закинул лук за спину и нагнулся за ножом. Вуд, первым добравшийся до пантеры, лизнул ее в морду. Подошедший за ним охотник постучал рукоятью ножа по кошачьему черепу: тверд, как мрамор.

– Окоченела, – констатировал он. – Добыча зимы.

Пантера была слишком тяжелой, чтобы целиком тащить ее в пещеру, так что Клэй заметил место и двинулся в обратный путь.

На следующий день он вернулся, разжег костер, оттаял тушу и аккуратно снял с нее шкуру. На это ушел почти целый день, но Клэй не торопился, зная, что наградой его терпению станет отличная шуба. По возвращении в пещеру он вычистил шкуру изнутри горячей золой. В результате после всех приготовлений его гардероб пополнился аппетитно пахнущим одеянием с капюшоном, отороченным клыками и украшенным острыми ушами и пустыми глазницами. Вот только пес несколько раз порывался наброситься на шкуру, словно сомневался, действительно ли она мертва, если ни один из них ее не убивал.

Олень ускакал. Значит, вся сегодняшняя добыча – обтянутый кожей скелет тощей белки. Клэй стоял посреди лесной чащи на закате солнца и слушал ветер. Он замечал, как постепенно уменьшается долгота дня, как неотвратимо падает температура, и ему казалось, что Запределье медленно движется к полному, неподвижному мраку, похожему на смерть… Но тут залаяла собака, Клэй очнулся и снова зашагал к пещере. Он понял вдруг, что на мгновение забыл, кто он такой.

***

В морозный полдень, когда солнце редким гостем показалось в небе, черный ящерный волк выскочил на поляну, где Клэй только что подстрелил кролика, и утащил добычу. Охотник завопил от такой несправедливости, а Вуд бросился за похитителем. Однако чешуйчатая шкура волка оказалась надежной броней против собачьих зубов и когтей. Противники катались по снегу черным клубком в облаке белой пудры: один щелкал зубами и злобно рычал, другой шипел и плевался.

Наконец волку, с его змеиной стремительностью и холодным коварством, удалось всадить короткий острый бивень Вуду в грудь. Пес рухнул на снег в ту самую минуту, когда Клэй пустил стрелу в переливчатый бок мародера, и тому пришлось с визгом убраться в кусты. Охотник выхватил товарища из расплывающейся под ним лужи крови. Около мили он брел по сугробам с собакой на руках. Когда они добрались до пещеры, Вуд был без сознания, и Клэй стал опасаться, что бивни волка могли быть пропитаны ядом.

Он обмыл рану настоем целебных трав, подбросил дров в костер и уложил собаку на свое одеяло, поближе к огню. Поздно ночью раненого пса стало трясти в лихорадке, и Клэй испугался, что конец уже близок. Скинув шубу, он накрыл ею пса. А потом долго еще сидел, гладил Вуда по голове и умолял его не умирать.

Кризис миновал, но Вуд был еще очень слаб: целыми днями он пластом лежал на одеяле у огня, уставившись в пространство. Как ни тяжело было Клэю оставлять друга одного, но им нужно было что-то есть. Как выяснилось, без Вуда процесс охоты лишился важнейшей составляющей, и в одиночку у Клэя дело не ладилось. Раздосадованный, он то и дело промахивался и громко бранился, распугивая и без того редкую дичь, а к вечеру стыдливо возвращался в пещеру с каким-нибудь жалким гиблом или парой ворон.

После этого, несмотря на усталость, приходилось тащиться за хворостом и готовить скудный ужин. Порезав мясо на малюсенькие кусочки, охотник по одному скармливал их псу, не забывая вливать ему в глотку немного воды. Когда у Клэя выдавалась свободная минутка, чтобы заняться собой, обычно было так поздно, что аппетит уже пропадал.

Вуду становилось легче, когда охотник читал. Однажды вечером, когда они добрались до той главы, где доказывалось, что мысли ничуть не менее материальны, чем булыжники, пес вдруг зашевелился и даже смог сесть – правда, ненадолго.

Дремучие заросли гигантских узловатых деревьев были так густы, что охотнику пришлось боком протискиваться между корявыми стволами. В глубине этого природного шатра, смыкавшегося над головой подобно куполу Министерства юстиции в Отличном городе, обнаружилась обширная забытая ветром прогалина. Ветви деревьев сплетались над ней на высоте сорока футов, стволы смыкались вокруг, словно стены. Земля здесь была лишь чуть-чуть присыпана снегом, тогда как снаружи лежали трехфутовые сугробы. Утреннее солнце тоже проникало сюда с трудом, но в тусклых сумерках все же можно было разглядеть свисающие со сводчатых сучьев странные бурые свертки – их были здесь сотни, каждый словно плод высотою в человеческий рост. Когда глаза привыкли к полутьме, у Клэя поползли по спине мурашки, а лоб покрылся испариной. Это были демоны. Они спали, повиснув вниз головой на деревьях и завернувшись в крылья.

Медленно, стараясь не дышать, Клэй попятился и стал бесшумно пробираться назад между стволами. Выбравшись из гнездовья, он с кровожадной улыбкой занялся разведением костра. Собирая сухие сучья, он жалел лишь об одном: что с ним сейчас нет Вуда.

Часом позже в пятидесяти ярдах от зимовья демонов, на островке расчищенной от снега земли разгорелся небольшой костерок. Клэй сунул конец приготовленного факела в огонь и дождался, пока тот запылает. Глаза охотника горели, пульс зашкаливало от возбуждения. Повернувшись, он направился к древесному шатру. У сплетенной из стволов стены охотник остановился и поднес к ней пылающий факел. Но огонь не успел лизнуть дерево – рука Клэя замерла на полпути. Несколько долгих минут он как зачарованный смотрел на пламя. Потом со вздохом разжал пальцы и уронил догорающий факел в сугроб. В воздух взвилась тонкая струйка дыма, и охотник, отвернувшись, зашагал прочь.

Озеро замерзло, и в своих не слишком удачных походах за провиантом Клэй вдоль берега уходил все дальше от пещеры. Однажды на снегу он заметил следы, похожие на оленьи, – правда, оленей такого размера он еще не встречал. Предвкушение богатой добычи уводило его все дальше, вглубь неизведанных лесов.

После полудня с севера налетел сильный ветер. Сперва Клэй надеялся, что непогода пройдет стороной, и поскольку в мешке было по-прежнему пусто, упрямо шел вперед. Но вскоре солнце померкло, а метель бушевала все сильнее, и стало ясно, что придется возвращаться с пустыми руками.

На то чтобы добраться до озера ушло несколько часов. Чтобы сократить путь, Клэй решил пойти напрямик, по льду. Он дошел примерно до середины замерзшего водоема, когда снег повалил так густо, что ничего не было видно уже в двух шагах. Клэй ускорил шаг, хотя понятия не имел, где находится и далеко ли пещера. Окончательно потеряв направление, он шагал вперед машинально, будто лунатик. Вскоре снега намело столько, что стало трудно идти. В сердце охотника зашевелился страх: слишком ярким было воспоминание об окоченевшем трупе коричной пантеры, чья шкура сейчас прикрывала его спину. Уже давно стемнело, а он все тащился, как ему казалось, вперед, но на самом деле, возможно, кружил на месте.

Мысли сделались тяжелыми и рыхлыми, как тучи. Сны и воспоминания слились в одно и растворились в падающем снеге. Ветер уговаривал Клэя лечь и отдохнуть. «Ты устал, – твердил он, – а белая перина такая мягкая и теплая…» Сквозь завыванье вьюги охотнику почудился далекий собачий лай, и он не на шутку испугался: слуховые галлюцинации, как известно, первые предвестники смерти. «Надо идти», – говорил себе Клэй, но ветер был прав: он устал, а снег под ногами казался чистейшим белым одеялом, в которое так и хочется завернуться… Лук выпал из рук охотника, и тот рухнул на колени в глубокий сугроб.

Смерть пришла за ним с севера, кружащимся смерчем из снега и тьмы. Он видел ее сквозь закрытые веки, он слышал ее воркованье сквозь рев снежной бури. А когда она соткалась перед ним, коленопреклоненным, в памятник Запределью, Клэй со звоном разлепил обледеневшие ресницы, чтобы взглянуть на охотника, чьей добычей он стал.

Вуд прыгнул вперед, толкнул его в грудь, опрокинув на спину, и принялся вылизывать, шершавым языком соскребая со щек ледышки беспамятства. Охотник нащупал лук и нашел в себе силы подняться. Свистнув еле слышно, он прошептал: «Ко мне, Вуд…», но собака уже бежала вперед, указывая дорогу к дому, к безопасности. Чем скорее они шли, тем быстрее тепло разливалось по телу, восстанавливая кровообращение в онемевших конечностях. Мучительное покалывание в пальцах рук и ног было добрым знаком.

Как только они двинулись в путь, ветер словно бы ослабел, а буран превратился в невинный снегопад. Немного погодя взошла луна и осветила им путь. Вуд остановился ненадолго, чтобы дать хозяину передохнуть. Лес укутался той особенной тишиной, что всегда наступает после бури. Деревья в белоснежных нарядах словно боялись пошевелиться, свеженанесенные сугробы застыли в форме океанских волн.

Друзья уже собрались было продолжить путь, когда справа, среди деревьев, Клэю почудилось какое-то движение. Тень была огромной и смутной, и только по лунному блику на белых рогах можно было узнать ее обладателя. «Неужели тот самый?» – подумал Клэй, скидывая перчатки и вынимая стрелу.

Чувствительность в пальцах еще не восстановилась, но Клэй уже настолько сроднился с луком, что сумел вставить стрелу. Вуд, заметив это, тут же припал к земле. Натянуть тетиву оказалось делом нелегким, рука охотника дрожала от напряжения. Зверь в зарослях потянул носом воздух. По соткавшемуся из сумрака облачку пара Клэй прикинул расстояние до груди оленя, прицелился и спустил тетиву. Низкий долгий вопль разорвал тишину ночи.

Вуд пулей ринулся вперед и пустился петлять между деревьев, чтобы выгнать зверя на открытое место. Огромный олень выскочил на поляну в тот самый миг, когда охотник натянул тетиву вновь. Олень, готовясь отпрыгнуть влево, на мгновение замер, Клэй увидел свою стрелу, застрявшую в мощной шее, и прицелился ниже. На этот раз он угодил точно в цель, между лопаткой и ребрами. Животное тяжело рухнуло наземь, подняв в воздух фонтан снежной пыли. Дергаясь и отчаянно молотя задними ногами, оно жалобно кричало странным, почти человеческим голосом.

Клэй уже сжимал в руке каменный нож. Как только олень перестал биться в агонии, он подобрался к нему сзади. Копыта зверя дрогнули еще раз, после чего охотник молниеносным движением перерезал ему горло. Жизнь едва успела покинуть бездыханное тело, а Вуд уже жадно лизал окровавленный снег.

Величиной олень был с рослую лошадь, в ветвистых рогах с каждой стороны было по десять отростков. Туша была слишком тяжелой, чтобы волочь ее в пещеру, но и здесь оставлять ее было нельзя – за ночь волки расправились бы с ней подчистую. Оставалось одно: взять с собой то, что можно унести. Кто знает, придется ли им до наступления весны еще раз полакомиться олениной? Отрезав с боков два увесистых ломтя мяса (им с Вудом этого должно было хватить на неделю), Клэй поплелся к пещере.

Последние силы ушли на то, чтобы развести костер. Клэй сразу бросил в огонь весь запас хвороста, чтобы не пришлось вставать ночью. В одежде, не сняв ни шубы, ни перчаток, он завернулся в одеяло и уснул в глубине пещеры, возле шахты.

Спал он крепко, без сновидений и проспал, кажется, целые сутки. Один раз пробудился от собственного крика – и тут же снова уснул.

Клэй очнулся поздним утром, вот только неизвестно на который день. Все мышцы немилосердно ныли, но зато его ждал приятный сюрприз: все пальцы и на ногах, и на руках благополучно избегли обморожения. Вуд тоже проснулся, и Клэй заключил подошедшего пса в объятия.

– Хочешь оленины? – спросил он и рассмеялся от мысли, что снова, в который раз, обставил Запределье.

Мимо остывающих углей он подошел к устью пещеры и выглянул наружу. Низкое небо обещало новый снегопад. Клэй опустился на колени и стал рыться в покрытом ледяной коркой сугробе, где вчера он впопыхах закопал мясо. Следов не было, значит, мародеры здесь не побывали. Вот уже показалась мерзлая земля, а мяса все не было. Клэй решил, что перепутал место. Он начал рыть в другом месте, в паре футов от предыдущего. И снова ничего. Взбешенный, он с удвоенным рвением принялся обшаривать дюйм за дюймом. Через час площадка перед пещерой была перерыта полностью. На протяжении всех раскопок Клэю не встретилось ни капельки крови, ни шерстинки из шкуры, покрывавшей каждый кусок с одной стороны.

Он грязно выругался. Пес вышел из пещеры и уселся, отвернувшись в сторону и бросая на хозяина косые взгляды.

– Разве мы не завалили вчера здоровенного оленя? – спросил Клэй.

Пес не шелохнулся.

Охотник мысленно прокрутил в голове сцену на лунной поляне: тень огромного зверя, его дыхание, превратившееся в пар, совершенная меткость выстрелов, последний вздох оленя, когда он перерезал ему горло… Сунув руку в башмак, он извлек оттуда каменный нож и осмотрел его в поисках хоть каких-нибудь следов вчерашней охоты. Лезвие было девственно чистым.

По лесу разнесся треск веток, ломавшихся под тяжестью свежего снега, и этот звук был слишком похож на смех… Смех Запределья.

Вуд полностью оправился от своих ран, только рваный шрам остался на груди. Дни проходили с летаргической монотонностью. У Клэя было всего три занятия: собирать хворост, охотиться и, наконец, часами сидеть у входа в пещеру и пялиться на абсолютно белый мир. Разыгравшееся воображение было куда богаче, чем запасы пищи. Рацион теперь состоял из голода, изредка перемежавшегося тощими кроличьими ляжками, снежным супом да тушеным гиблом, который, развариваясь, превращался в омерзительную жирную кашу. В основном же приходилось глодать коренья или, если повезет, ворон. Кроме просмотра галлюцинаций и сидения на голодной диете, друзья коротали время за чтением безымянной книги о душе. Клэй давно уже безнадежно потерял нить размышления автора, но упрямо продолжал читать, ибо другой замены человеческому общению не было и не предвиделось. Каждый вечер Вуд брал толстенный фолиант в зубы и приносил его охотнику. Пес понемногу пристрастился к тихому журчанию слов и уже не мог уснуть без этой колыбельной.

Иногда, когда пес засыпал, Клэй доставал из мешка зеленую вуаль, скатывал в тугой комок и держал перед собой на ладони. Увлекшись созерцанием замызганного клочка материи, он порой даже забывал про обязанности кострового. Эти вспышки угасших чувств и утраченных воспоминаний были крошечными островками в безбрежном море бессолнечной скуки, имя которой «зима». Распорядок дня да житейские ритуалы – только это и помогало выжить. Человек и пес придерживались их с такой стоической решимостью, словно и думать забыли о весне.

Клэй открыл глаза и взглянул на вход в пещеру, чтобы узнать утреннюю сводку погоды, однако увидел лишь мутный голубой свет – большая часть пещеры была погружена в глубокий сумрак. За ночь на месте входного отверстия выросла стена льда, отгородив их от внешнего мира. Казалось невозможным, чтобы столько снега нападало за каких-то шесть часов. Костер погас, и стены пещеры уже начали покрываться инеем. Вооружившись ножом, Клэй взялся крошить ледяную преграду в надежде, что это всего лишь тонкая корка, за которой обнаружится мягкий, рыхлый снег.

После часа бесплодных усилий стало ясно, что нож тут не годится. Единственное, чем Клэй мог похвастаться в результате, – выемка в толще льда размером с кулак. По-видимому, ночью температура упала ниже всех мыслимых пределов. Клэй приложил ухо к ледяному барьеру: где-то очень далеко, словно в другом мире, завывая, ярилась вьюга.

– Похоронены заживо, – сообщил он Вуду, засовывая нож обратно в башмак. Пес встревожено повел единственным ухом и подошел к хозяину.

В принципе, можно было разжечь костер и растопить гладкую голубую стену, но если лед не растает достаточно быстро, они с собакой задохнутся от дыма. Был и другой вариант: дождаться, когда буран кончится и преграду растопит солнце. Но это могло занять несколько дней, а из еды у них – пара кусочков вареного кролика да горсть гнилого дикого картофеля…

Отыскав свой мешок, Клэй достал оттуда свечу и зажег. Сияние пламени разогнало темноту по углам и немного скрасило мрачное положение вещей. Клэй накапал на пол лужицу воска и закрепил в ней свечу. Потом, скрестив ноги, сел возле каменной стены и попытался сосредоточиться. Вуд тем временем беспокойно топтался у входа в пещеру и обиженно рычал на лед.

Одно Клэй знал наверняка: дожидаться окончания бури у него нет ни малейшего желания. Не факт, что солнце освободит их раньше, чем они подохнут от голода. Потом Клэй представил, каким томительным будет ожидание, и понял, что может сорваться и пустить себе в голову пулю. Мысли о ружье причудливым образом трансформировались в идею опорожнить оставшиеся патроны, а из пороха сделать бомбу и взорвать ледяную преграду с ее помощью. Впрочем, патронов осталось не больше дюжины, да и красочное видение оторванной взрывом руки не заставило себя ждать. Из надежного убежища пещера превратилась в тюрьму, которой вскорости предстояло стать братской могилой…

Клэй раздраженно рявкнул Вуду, чтобы тот прекратил топтаться на месте. В ответ пес поднял лапу и с достоинством помочился на лед.

– Отличная работа, – проворчал Клэй, и Вуд возобновил свои шатания.

Свеча хоть и испускала свет, но тепла не давала. Одетый в штаны и фланелевую рубаху, Клэй двинулся к шахте, чтобы хоть немного согреться. Теперь, когда привычный выход был закрыт, он начал серьезнее задумываться о темной дыре, что вела в глубь горы. Шахта, хоть и узкая, все же имела ширину достаточную, чтобы туда мог протиснуться человек. Клэй наклонился к тоннелю, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте, однако не преуспел в этом. Сейчас его интересовало одно: соединяется этот проход с отверстием на противоположном склоне или же ведет к самому центру земли?

Решающим доводом стала книга, которую притащил Вуд и бросил у его ног. Видно, потеряв надежду, пес улегся на пол и приготовился к долгому ожиданию.

– Нет уж, спасибо, – возразил Клэй. – Уж лучше шахта.

Вытащив из мешка коробок спичек и запасную свечу, он положил их в карман, а затем оторвал зажженную свечу от пола. Прежде чем на четвереньках отправиться в темноту, Клэй оглянулся и строго-настрого наказал Вуду оставаться на месте. Набрав полную грудь воздуха, словно перед прыжком в воду, он стал медленно продвигаться вперед, навстречу теплому ветру, колыхавшему огонек свечи.

Пять футов в глубь туннеля – и тот сузился еще больше. Чтобы двигаться дальше, пришлось лечь на живот. Шахта полого спускалась вниз, и из того немногого, что удавалось разглядеть впереди, конца этому спуску не предвиделось. Клэй прикинул мысленно, что если тоннель не расширится и негде будет развернуться, ползти по этому склону задом наперед будет тяжеловато, но решил продвинуться еще на пару ярдов. По-змеиному извиваясь, он продолжал ползти между сомкнувшимися стенами шахты.

Только остановившись передохнуть, Клэй осознал, как в шахте тепло. Сейчас бы лечь и поспать… Не об этом ли шептала ему вьюга той ночью, когда он заблудился?

Прежде чем двинуться дальше, Клэй услышал впереди какой-то звук – то ли вода капала, то ли осыпались мелкие камушки. Внезапно позади с громким гавканьем объявился Вуд. Сильный порыв встречного ветра задул свечу, и все погрузилось во мрак. Пес стал в панике подползать ближе к хозяину, не замечая, что царапает его ноги.

– Эй-эй, потише! – крикнул Вуду Клэй, рванулся вперед, подальше от сумасшедшей собаки, и тотчас почувствовал, что куда-то проваливается. Испугавшись падения с огромной высоты, охотник вскрикнул, но крик тут же оборвался, когда, пролетев футов пять, он ударился об острые камни. Клэй упал на бок и так расшиб локоть, что от боли перехватило дыхание. Следом сверху свалился Вуд и тут же отпрыгнул в сторону – целый и невредимый. Охотник тем временем с воем катался по камням.

Тьма была кромешная, но, несмотря на боль, Клэй сумел заметить, что цоканье собачьих когтей по камням отдается эхом, – следовательно, они оказались в просторной пещере. Перекатившись в сидячее положение, Клэй вытащил из кармана коробок. Чиркнув спичкой, он зажег свечу, которую, несмотря на все злоключения, чудом не выпустил из рук. Тусклый огонек подтвердил его догадку: это была еще одна пещера, больше той, что наверху, а в дальнем ее конце – туннель такой высоты, что можно пройти, не нагибаясь. Теплый ветер, обогревавший их горное жилище, струился из того самого коридора, что вел в глубину холма. Клэй осторожно двинулся вперед со свечой в вытянутой руке и Вудом в арьергарде.

Туннель изгибался широкой дугой, и стоило завернуть за угол, как порыв ветра снова погасил огонь. Клэй ругнулся, но тут же заметил где-то впереди другой источник света. Спотыкаясь и придерживаясь за стену, он прошел коридор до конца и очутился в небольшом помещении, залитом желто-зеленым светом.

Поначалу Клэй решил, что это солнечные лучи падают сквозь отверстие в потолке. Однако сияние исходило не сверху, а снизу – от подземного озера, испускавшего собственный свет. Стены пещеры, казалось, рябились в зыбком свечении воды. В этом волнистом свете все окружающее выглядело весьма фантастично, а приглядевшись, Клэй увидел, что стены к тому же украшены рисунками. Намалеванные углем и густой красной краской изображения мужчин и женщин, животных и странных существ с рыбьими головами наполняли пещеру. То здесь, то там на стенах виднелись красные отпечатки чьих-то ладоней.

– Ну, что скажешь? – спросил Клэй у Вуда и обернулся взглянуть, куда подевался пес. В ответ на призывный свист собачий лай послышался откуда-то справа. Завернув за невысокую каменную стену, Клэй попал в новую небольшую пещеру. Свечение воды сюда не проникало, так что пришлось пожертвовать еще одной спичкой и зажечь свечу.

Вспыхнувшее пламя отразилось в собачьих зрачках. Вуд сидел среди истлевших человеческих останков. Шесть или семь скелетов, засохшие лепестки цветов и глиняные черепки вперемешку с костями. Один из скелетов, судя по размерам черепа и грудной клетки, принадлежал ребенку. У другого было странное анатомическое уродство – рыбий хвост на конце прекрасно сохранившегося позвоночника.

Чуть в отдалении от остальных лежали останки, явно принадлежавшие женщине. Длинные черные волосы не тронула жестокая рука времени. Роскошные локоны спускались на четыре с лишним фута от черепа, все еще покрытого клочьями увядшей плоти. Шею скелета обвивало ожерелье из белых раковин с маленьким мешочком на конце. В этой пещере стены были украшены спиральными орнаментами из трав, лиан и цветов.

Застыв в благоговейном молчании, Клэй гадал, как давно эти кости лежат здесь, в этом склепе, никем не потревоженные. Какой она была, их жизнь, спрашивал он себя и чувствовал, как ветер столетий колышет волосы, превращая века в прах. Потом его задумчивость сменилась суеверным ужасом и желанием скорее выбраться наверх, к свету дня.

– Идем-ка отсюда, – сказал он Вуду, заметив в глубине погребальной камеры новый тоннель. Ласкавший кожу поток теплого воздуха шел именно оттуда. Прежде чем уйти, Клэй нагнулся, чтобы подобрать ожерелье. Пытаясь стащить со скелета бусы, он случайно коснулся черных волос, и его накрыла волна такого отвращения, что он невольно отшатнулся в сторону. От резкого движения хрупкие позвонки рассыпались, нижняя челюсть отвалилась и стукнулась об пол. В хрусте ломких ребер Клэю почудился мучительный вздох. Зажав трофей в левой руке, а свечу в правой, он сломя голову бросился в очередную подземную галерею.

Вуд ухватил Клэя за штанину в тот самый миг, когда тот едва не шагнул в дыру в форме почти правильного круга, притаившуюся посреди темной тропинки. Носки его башмаков уже заглянули за край пропасти, а порыв теплого ветра из далеких глубин приподнял волосы. Клэй отшатнулся. Свеча чудом не погасла. Это и был тот источник тропического тепла, который согревал их пещеру в самые лютые морозы.

И человек, и пес с легкостью перепрыгнули через колодец в каменном полу. Коридор зазмеился дальше, петляя, кружа и постепенно расширяясь, пока не раскрылся в зал с высоким и широким отверстием, за которым брезжил дневной свет. Стоя в глубине пещеры, можно было вообразить себя зрителем, который с театральной галерки смотрит спектакль в исполнении вьюги.

Эту ночь они провели в тоннеле, возле теплого колодца. Проснувшись утром, Клэй почувствовал, что зверски голоден, и не без оснований подозревал, что и пес тоже. Они выбрались из тоннеля и, войдя в пещеру, выходившую на другую сторону холма, увидели солнце, встающее над широкой равниной. Эта пустошь, протянувшаяся к северу, сколько хватало глаз, подсказала Клэю путь, по которому можно будет двинуться, когда придет весна.

На равнине не было деревьев – значит, демонов можно было не опасаться. А без этой угрозы у них будет возможность спокойно идти на север без необходимости постоянно бороться за жизнь. Клэй решил, что как только дни станут длиннее, они сразу тронутся в путь, не дожидаясь, пока демоны проснутся от спячки. Патронов оставалось слишком мало, чтобы выстоять против этих тварей целое лето, к тому же он чувствовал, что где-то в лабиринтах холодной темной зимы растерял волю к битвам.

Два часа спустя, после путешествия вокруг горы по пояс в снегу и по такому крутому склону, что порой приходилось хвататься за деревья, чтобы удержать равновесие, они оказались перед входом в знакомую пещеру. К счастью, в лучах яркого солнца было довольно тепла, чтобы выдержать нелегкий путь без шубы и перчаток. Затем настал черед адского труда по откапыванию входа в пещеру под аккомпанемент урчания пустых желудков. Через каждые пять минут Клэю приходилось останавливаться и отогревать замерзшие пальцы, но в конце концов им удалось расчистить проход настолько, что солнце теперь светило прямо на закупоривший пещеру лед.

После этого компаньоны занялись сбором веток, сломавшихся под тяжестью льда и упавших на землю. Из них максимально близко к пещере и был разложен небольшой костерок. Дожидаясь, пока огонь сделает свое дело, Клэй грел над ним руки, а когда попытался проделать тот же фокус с ногами, как водится, подпалил один башмак.

Через некоторое время последние дюймы остекленевшего снега разлетелись от увесистого пинка. Вновь очутившись в своей пещере, Клэй почувствовал, как душа его наполняется миром и покоем. На пару с Вудом они жадно проглотили припасенные куски крольчатины, после чего Клэй вплотную занялся подгнившей картофелиной. Костер был передислоцирован внутрь пещеры, и друзья ненадолго прилегли возле огня, чтобы отдохнуть перед охотой. Клэй не собирался читать, но Вуд настаивал, и тот, устало ворча, взялся за книгу.

В лес вернулись стада белых оленей. Снег местами подтаял, обнажив мерзлую землю. Стаи воронов вновь восседали на верхушках деревьев, а неподалеку от пещеры поселилась сова, которая своим уханьем не давала никому покоя по ночам.

Во время одной из охотничьих экспедиций к восточному озеру Клэй услышал, как трещит лед, отдаваясь в воздухе долгим, дрожащим эхом. Звук этот был словно сигнальный выстрел: скоро им с Вудом предстояло отправиться в путешествие по равнине. И хотя Клэй по-детски радовался яркому солнцу, с каждым днем оттеснявшему ночь на пару минут, его тревожила мысль о демонах, которые после многомесячной голодовки должны были вот-вот выйти на охоту. Тяжело ступая по подтаявшей земле, с оленем за плечами, Клэй принялся строить планы.

В путешествии по открытой местности его смущали два обстоятельства. Во-первых, запас спичек основательно истощился. Последний коробок был заполнен всего на четверть – по самым оптимистичным прогнозам этого хватит недели на две, не больше. Второй проблемой было укрытие: в степи не будет ни пещер, ни деревьев, вообще никакого пристанища для защиты от стихий.

В приключенческих романах золотого детства Клэй читал о способах добывания огня без помощи спичек – нужно было всего лишь потереть друг о друга сухие палочки или же высечь искры из камней. Оба эти способа сейчас казались ему куда более фантастичными, чем дерзкие подвиги книжных героев. Тем не менее не оставалось ничего другого, как освоить один из них. Что до убежища, то решено было запастись оленьими шкурами и из них соорудить что-то вроде палатки, которая в крайнем случае сможет защитить от дождя и ветра. Конструкция, разумеется, должна быть складной, чтобы ее можно было нести за плечами. С другой стороны, это несколько лишних фунтов к и без того нелегкой поклаже… И тут его осенило: а Вуд-то на что!

За зиму Клэй так поднаторел в стрельбе из лука, что теперь мог завалить оленя одним выстрелом. Не теряя времени даром, он освежевывал зверя прямо на месте и таким образом мог добыть две-три шкуры за день. По вечерам они с Вудом объедались печенкой и бифштексами из оленины, восстанавливая растраченные за зиму силы. Ритуал послеобеденного чтения был забыт: по вечерам Клэй теперь осваивал скорняжное мастерство, занимаясь выделкой и раскроем оленьих шкур. Их, по его расчетам, нужно было, как минимум, пятнадцать – чтобы палатка получилась достаточно вместительной для двоих.

Он быстро свыкся с новым занятием и даже вошел во вкус – по крайней мере, теперь у него была цель. Работа поглощала охотника целиком, и он больше не сидел с мрачным видом и вуалью в руках, уставясь в прошлое. Когда палатка была уже почти готова, Клэй спохватился, что совсем забыл про альтернативное добывание огня. И поскольку идея насчет трения кусочков дерева казалось совсем уже бредовой, решил освоить искусство громыхания камнями.

Однажды утром они с Вудом отправились вдоль берега ручья, огибавшего подножие холма, на поиски подходящих булыжников. Время от времени Клэй останавливался, подбирал пару камней, с силой ударял друг о друга и смотрел, что получится. К полудню результаты были таковы: расколотых камней – тридцать, отбитых пальцев – десять, добытых искр – ноль. Вуд, которому это бесполезное, на его взгляд, занятие довольно быстро надоело, погнался за гиблом и скрылся в шемелевой чаще.

Клэй злился на себя и на того идиота, что придумал этот дурацкий способ. Однако настойчивость выручала его и не в таких ситуациях, а потому он не бросал своей затеи. Нагнувшись к ручью, он поднял с земли большой черный булыжник в форме сердца и стал подыскивать ему пару, когда услышал странный шум. Звук был знакомый, хотя и почти забытый. Клэй замер, прислушиваясь: ничего – кроме скрипа ветвей на ветру да журчания воды.

Пожав плечами, он наклонился за другим камнем и тут же снова услышал донесшийся из леса звук чьих-то рыданий. Клэй привык к причудливым шумам дебрей, но сейчас по коже у него побежали мурашки. Напряженно вслушиваясь, он убедился, что это действительно женский плач. Клэй выпрямился и кликнул Вуда. Звук его голоса вспугнул плачущего, и долгое время Клэй стоял, не шелохнувшись, весь обратившись в слух.

– Эй! – крикнул он наконец. Ответом ему был лишь шум ветра. – Кто здесь? – позвал он еще громче, и тут из чащи выскочил Вуд. Лишь только узнав знакомый силуэт пса, Клэй понял, как сильно перепугался. Он подождал еще немного, но так ничего и не услышал и решил в конце концов, что то был птичий крик или шум бегущей по камням воды.

Чтобы окончательно выбросить это происшествие из головы, он как следует стукнул друг о друга булыжники, которые держал в руках. Меж камней проскочила искра и благополучно приземлилась ему на бороду. Секунду спустя под носом у охотника заклубилась тонкая струйка дыма, а еще через миг он вновь стоял на коленях, опустив голову в ледяной поток. Озорной пес не преминул этим воспользоваться и цапнул приятеля за задницу.

На обратном пути Клэй очнулся от своих мыслей, чтобы взглянуть, куда удрал Вуд. Вдалеке, среди деревьев, там, где ручей сворачивал к горе, стоял человек. Клэй зажмурился и пригляделся снова. Человек исчез. Сунув булыжники в карман, Клэй вытащил нож и побежал, стараясь не слишком шуметь. Фигура не могла принадлежать демону, поскольку никаких признаков хвоста или крыльев он не заметил. Это был именно человек – он неподвижно стоял, глядя вниз, на бегущую воду.

Добежав до места, Клэй обернулся кругом, вглядываясь в просветы между деревьями.

– Покажись! – крикнул он и замер, надеясь услышать треск сучьев или шорох прошлогодних листьев.

«Неужели медведь?» – подумалось ему. Инстинкт подсказывал, что пора уносить ноги. Так он и поступил: всю дорогу до пещеры Клэй бежал без оглядки, а Вуд мчался за ним по пятам.

Клэй настоял на том, чтобы разводить огонь с помощью камней, поэтому когда ужин был готов, на звездном небе давно взошла луна. Устраивая себе постель, охотник вдруг услышал резкий крик совы. Птица прилетала к пещере почти каждую ночь, но на этот раз от ее уханья у Клэя оборвалось сердце. Тревога человека передалась и псу: Вуд внимательно посмотрел на хозяина, а затем на вход в пещеру. Впервые за всю зиму охотник зарядил ружье. Он держал его на коленях, пока читал вслух, и даже спал в эту ночь, сидя с пальцем на взведенном курке.

В тот день, когда был добыта последняя шкура для палатки, Клэй, возвращаясь в пещеру, проходил мимо рощицы еще голых серых деревьев. Зимой он бывал здесь сотни раз, но лишь сейчас увидел нечто такое, чего не замечал раньше. Среди древесных стволов из земли торчал необычный предмет. Клэй подошел ближе. Это была шахтерская кирка, до середины рукояти вкопанная в землю. Сверху на ремешке болталась старая каска, до дыр изъеденная ржавчиной.

Клэй поднял головной убор, чтобы взглянуть, не оборудован ли он фонариком. А когда нашел то, что искал, понял, что наткнулся на могилу одного из участников той экспедиции в Запределье, что много лет назад выступила из Анамасобии. В записках Арлы Битон упоминалось, что, собираясь на поиски Земного Рая, шахтеры захватили с собой свои кирки и заступы.

Клэй наизусть помнил эту историю: их было шестнадцать, но вернулся только дед Арлы. Охотник не удержался от улыбки. Как нелепо было тащить это горняцкое снаряжение в Запределье! Словно они собирались добывать чудеса кирками… Дебри в отместку превратили их инструменты в надгробия.

И все же охотник ощутил к павшему шахтеру почти родственное чувство. Преклонив колени перед скромным памятником, он хотел что-нибудь сказать, но передумал. Помолчав минуту, он вновь закинул за спину свою ношу, свистнул Вуда и зашагал прочь.

На ровном пятачке мерзлой земли Клэй кончиком ножа набросал грубый эскиз приспособления для перевозки палатки. Это было что-то вроде салазок, только очень легких и с узкими полозьями, поскольку скользить им предстояло не по снегу, а по степной траве. Клэй решил, что для полозьев лучше всего подойдут ветки того плотоядного дерева, что питалось скворцами и воробьями, – они были длинными, прямыми и достаточно гибкими.

Однако чертить рисунки на земле – это одно, а рубить ветки с дерева, которое хочет тебя съесть, – совсем другое. Выбранный Клэем экземпляр был не настолько силен, чтобы поднять человека в воздух и запихнуть в пасть на верхушке ствола, но это не значит, что он не пытался. Орудуя ножом, Клэй слышал, как бурлят под корой дерева пищеварительные соки. Гибкие отростки на концах извивавшихся ветвей пребольно щипались, но хуже всего Клэю приходилось, когда его тянули за волосы и бороду. Пока он трудился, Вуд нервно прыгал вокруг дерева, облаивая чудовище, с которым схватился его друг. Иногда пес бросался в атаку и пытался покусать многорукого монстра, но всякий раз останавливался в нерешительности, не зная, во что вцепиться зубами.

Наконец после выматывающей борьбы необходимое количество веток лежало на земле, извиваясь, словно змеиный выводок, и источая зеленый сок.

– Вот же дьявольская штука, – проворчал Клэй, дожидаясь, пока из ветвей вытечет жизнь.

Когда дело дошло до сооружения салазок, оказалось, что выбор был сделан верно. Ветви хищного дерева были прочными и в то же время отлично гнулись, так что годились и для каркаса, и для полозьев. Ремнями из оленьей кожи Клэй накрепко связал детали санок, после чего свернул из длинного побега петлю – это была упряжь для Вуда. На эту работу ушел почти целый день, но Клэя даже радовала сложность поставленной задачи.

Когда он закончил, начинало вечереть. Довольный своим творением, Клэй решил еще разок проверить все узлы и детали. Не отрываясь от работы, он поднял голову, чтобы взглянуть, далеко ли до заката, и обмер. Прямо перед ним стояла одетая в меха женщина. Такая неожиданная встреча здесь, в глуши, сама по себе могла напугать кого угодно, но Клэй вздрогнул и осел на землю вовсе не от неожиданности. Женщина эта казалась выходцем из иного мира. Фигура ее была слегка прозрачной и колыхалась, словно в жарком мареве, хотя воздух был еще прохладен. Пустые глазницы зияли мраком подземных туннелей. И вся она была словно из другой эпохи, будто проекция волшебного фонаря: развевающиеся на призрачном ветру волосы, клочья ссохшейся плоти на скулах и лоб, туго обтянутый кожей.

– Что? – прошептал Клэй, дрожа всем телом.

Только когда призрак с мольбой протянул к нему руки, охотник понял, кто это. Нашарив на шее, под одеждой, ракушечное ожерелье, которое он не снимал с того дня, как нашел гробницу, Клэй вытащил его на свет. Медленно, будто во сне, женщина опустилась на колени и принялась скрести ногтями подтаявшую землю. Отовсюду послышались рыдания. Клэй вскочил на ноги и попятился. Привидение снова потянулось к нему, а потом опять к земле.

Клэю до сих пор не приходило в голову заглянуть в мешочек на ожерелье, на ощупь совершенно пустой, однако теперь он понял, что там хранилось что-то чрезвычайно важное. Трясущимися пальцами он развязал шнурок и опрокинул мешочек на ладонь. Оттуда выкатилось маленькое зеленое семя, размером с ноготь на мизинце и с заостренными кончиками. Клэй протянул его призраку, но тот уже исчез, оставив после себя лишь печальный отзвук.

Дрожа крупной дрожью, Клэй подобрал свой нож – тот по-прежнему лежал рядом с салазками. Затем встал на колени и вырыл в земле ямку, после чего с величайшей осторожностью опустил туда семя и присыпал землей, утрамбовав холодную почву ладонями. Закончив, он вскочил на ноги, подобрал перчатки и ружье, схватил сани за упряжь и, свистнув Вуда, поспешно направился к дому.

Когда они добрались до пещеры, Клэй, даже не сняв шубы, отправился прямиком к шахте и забросил ожерелье в глубь тоннеля. Прошел целый час, а он все сидел у стены и глядел в небо.

Солнце еще не взошло, когда Клэй провел инвентаризацию своих пожитков и аккуратно уложил их в заплечный мешок. В последние дни заметно потеплело, а потому розовая шуба вместе с перчатками и гетрами отправилась туда же. С радостью скинув зимние покровы, Клэй остался в рубашке, куртке и штанах – ну и, конечно же, в черной шляпе с индюшачьим пером на тулье. Лук и колчан он повесил на плечо, ружье взял в руки. Прежде чем покинуть пещеру, Клэй еще раз окинул ее взглядом: сердце защемило от какой-то нелогичной ностальгии.

Палатку к саням он приладил еще с вечера, так что теперь оставалось только засунуть в упряжь Вуда. Надо сказать, пес был от этой идеи не в восторге. Клэю потребовалось немало терпения и сноровки, а также пара кусков вчерашней оленины, чтобы уговорить своего компаньона поработать лошадью. Зато когда салазки легко, как по маслу, заскользили по земле, Клэй испытал настоящую гордость.

Они двинулись в обход горы, направляясь к противоположному склону, но не прошли и пятидесяти ярдов, как наткнулись на перегородившего дорогу демона. Тот лежал на земле ничком, без движения, со сложенными крыльями – не то спящий, не то мертвый. Охотник остановился и на всякий случай вскинул ружье: он привык считать демонов коварными тварями и ждал от них любого подвоха. Вуд в своей упряжи был просто вне себя. Броситься на врага он не мог, зато рычал вдвое громче обычного – то ли от досады, то ли угрожающе.

Медленно приближаясь к чудовищу, Клей не спускал его с прицела. Чуть дрогнуло кожистое крыло – и охотник в тот же миг выстрелил в основание черепа, но промахнулся и снес демону верхушку правого рога. Только теперь он понял, что крыло качнул ветер. Клэй подошел ближе и ногой перевернул труп на спину. Морда демона была так ужасна, что Клэй чуть не выстрелил снова – на этот раз от испуга. Глаза вылезли из орбит, словно готовые лопнуть, разбухший язык вывалился на мохнатую грудь. Клэй нагнулся и потрогал труп: он был еще теплым, похоже, демона убили каких-нибудь полчаса назад. Тут только охотник заметил ожерелье из белых раковин – туго стянув шею демона, оно словно бритва перерезало ему горло.

Оставшийся путь по горному склону друзья проделали без особых приключений и ближе к полудню вышли на равнину. Здесь, на просторе, они зашагали быстрее: позади был кишащий демонами лес, впереди – манящее будущее. С востока веял свежий ветер, а под ногами зеленели первые ростки травы, пробившейся сквозь грязь.