Была суббота, в школу Кейко не пошла, а от домашних дел ее освободили по случаю приезда гостя. И пока ее мать занималась стиркой, штопала и убирала, а отец отправился помогать новым переселенцам устроиться, Кейко с Генри сидели на крыльце и болтали. Они, конечно, предпочли бы уединиться в красивом и уютном уголке, но в лагере не то что парка, даже ни одного дерева не было, лишь чахлые кусты. А потому они сидели на бетонных ступенях, и носки их башмаков касались друг друга.

— Когда ты уезжаешь? — спросила Кейко.

— С добровольцами, когда в полшестого дадут гудок. Нацеплю значок и пойду с ними к воротам. Там меня встретит Шелдон — хоть кто-то сможет за меня поручиться.

— А если тебя схватят?

— Тогда останусь с тобой.

Кейко улыбнулась, положила голову Генри на плечо.

— Я буду по тебе скучать.

— И я, — отозвался Генри. — Но я тебя дождусь.

— А вдруг придется ждать много-много лет?

— Все равно. Тем более мне нужно время, чтобы найти хорошую работу, накопить денег.

Генри самому было странно слышать себя. Год назад он плюхал еду по тарелкам в столовой начальной школы. А теперь готов заботиться о другом человеке. Звучало так по-взрослому, что он даже испугался. Он ведь и не ухаживал за Кейко толком, даже когда их еще не разделяла ограда. Но помолвка может длиться и год, и несколько лет. Даже его родители еще не решили, нужно ли уже искать ему невесту. Позволили бы ему встречаться с девушкой-американкой? Но теперь, когда отец так болен, уже неважно. Хоть Генри и виноват перед ним, отныне он сам за себя в ответе.

— Сколько ты будешь меня ждать, Генри?

— Сколько нужно. И неважно, что говорит мой отец.

— А если я состарюсь? — засмеялась Кейко. — Вдруг я здесь буду до старости, до седых волос?

— Привезу тебе клюку.

— Дождешься меня?

Генри улыбнулся, кивнул и взял Кейко за руку, даже не глядя — их руки просто нашли друг друга. Почти весь день они провели на улице. Прохладный ветер разогнал облака, сдул их к югу от лагеря. Дождя не было.

Час за часом они говорили о музыке, об Оскаре Холдене, о том, как будут жить, когда семья Кейко вернется в Сиэтл. У Генри не хватало духу сказать ей, что прежнего Нихонмати уже нет. Дом за домом, квартал за кварталом перекупали, перестраивали, преображали. Неизвестно, какая часть уцелеет к их возвращению. Отель «Панама», как и весь японский квартал, стоял забитый досками, спал, словно больной в коме, — неизвестно, очнется ли он или уснет уже навеки.

Когда у добровольцев, работавших в лагере, закончилась дневная смена. Генри попрощался с семьей Кейко. Ее маленький брат расплакался. «Наверное, понимает, что я связан с внешним миром, со свободой, в которой ему отказано», — подумал Генри.

Держась за руки, они с Кейко дошли почти до самых ворот, до того места, откуда их не могли увидеть. Спрятавшись за будкой, они ждали, когда пройдут рабочие и миссионеры, чтобы Генри мог затеряться в толпе. Хорошо, если Шелдон уже ждет за оградой.

— Не знаю, когда еще увидимся.

— Не надо приезжать. Просто жди и пиши. Я никуда не денусь, ты за меня не волнуйся. Здесь со мной ничего не случится, и это не навсегда.

Генри обнял ее, худенькие руки обхватили его шею. Он прижался лбом к ее лбу, заглянул ей в глаза. И робкий поцелуи соединил их. Когда Генри открыл глаза, Кейко улыбалась. Он еще раз обнял ее, отпустил и быстро пошел прочь.

«Я люблю ее».

Генри остановился, ошеломленный от этих не произнесенных вслух слов. Он вряд ли смог бы объяснить, что означают эти слова, но внутри разрасталось тепло, и большего ему не требовалось, и ничто уже не пугало его — ни хмурые рабочие, ни колючая проволока, ни охранники, ни пулеметы на вышках.

Генри обернулся, быстро взмахнул рукой, и губы его шевельнулись: я тебя люблю. Кейко вряд ли услышала — она осталась уже далеко позади, а Генри не издал ни звука, — но все поняла. Ее губы тоже беззвучно зашевелились. Генри кивнул и нырнул в толпу.