Снова возвращаемся к русской истории. Петр I, младший сын царя Алексея «Тишайшего», вырос вблизи так называемой Немецкой слободы в Москве. Этот район, заселенный выходцами из Европы, находился поблизости от царской резиденции Преображенское, в которой Петр провел молодые годы. Юный царь часто бывал в Немецкой слободе и был восхищен всем, что здесь видел. Под влиянием своих друзей-иностранцев Петр приступил к широким реформам, которые должны были модернизировать России по образцу европейских государств. Необходимость этого была неоспорима: православная русская держава, хотя и носила гордое название «Третий Рим», сильно отстала от ведущих европейских государств.

Но эти реформы царь проводил с поистине азиатской жестокостью: рядом с дворцом, в котором вырос Петр, был построен страшный Преображенский приказ, в котором царский родственник Федор Ромодановский творил расправу над всеми подлинными и мнимыми врагами Петра. Царь настолько доверял Ромодановскому, что пожаловал ему титул «князя-кесаря» и поручал все государственные дела в свое отсутствие; московские жители боялись «князя-кесаря», как самого дьявола, и говорили, что Ромодановский «видом, как монстра; нравом злой тиран; превеликой нежелатель добра никому; пьян по вся дни; но его величеству верной так был, что никто другой». Вместе с царем Петром он люто пытал арестантов в застенках Преображенского приказа, отчего по Москве пошла молва: «Которого дня великий государь и Ромодановский крови изопьют, того дня они веселы, а которого дня они крови не изопьют, и того дня им и хлеба не естся». Говорилось это, конечно, на ухо и только своим, ибо самым легким наказанием за подобные слова было вырезание языка по горло, битье кнутом до костей и вечная ссылка в Сибирь.

Много народа было наказано в Преображенском приказе после того, как царь завел пассию в Немецкой слободе – Анну Монс. В Москве ее считали высокомерной, злой и падкой до земных благ, которые она и ее многочисленные родственники, пользуясь слабостью к ней Петра, получали в избытке. Царь щедро одаривал «милую Анхен» подарками: начал со своего миниатюрного портрета, украшенного алмазами, затем построил ей двухэтажный дом в Немецкой слободе, а закончил поместьем с 295 крестьянскими дворами недалеко от города Козельска и ежегодным пансионом в 708 рублей, – в то время, как русские министры, главы Приказов, получали по 200 рублей в год. При этом царя бесили малейшие намеки на злоупотребления «Монсихи», как называли ее в народе, – подобное злословие тоже приравнивалось к государственному преступлению со всеми вытекающими отсюда печальными последствиями.

Некоторое удовлетворение пострадавшие за «Монсиху» смогли получить лишь через тринадцать лет, когда выяснялось, что она отнюдь не любила Петра и не была ему верна. Во время пиршества в новой русской столице Санкт-Петербурге в реке Неве утонул саксонский посланник Кенигсек; в его вещах нашли любовные письма от Анны и ее медальон. Эти письма относились к тому периоду, когда Петр на полгода уезжал в Европу. Один иностранный представитель при русском дворе написал после этого об Анне Монс: «Она, хотя и оказывала Петру свою благосклонность, не проявляла нежности к этому государю. Более того, есть тайные сведения, что она питала к нему отвращение, которое не в силах была скрыть. Государь несколько раз это замечал и поэтому ее оставил, хотя и с очень большим сожалением. Но его любовница, вследствие особенностей своего характера, казалось, очень легко утешилась».

Вскоре Анна вышла замуж за прусского посланника Георга-Иоанна фон Кейзерлинга, но через несколько месяцев он внезапно скончался. Тогда она нашла нового возлюбленного: пленного шведского капитана Карла-Иоганна фон Миллера, которого одаривала ценными подарками до тех пор, пока не скончалась от скоротечной чахотки.

Резкий поворот Петра в сторону Запада некоторые русские историки объясняли именно влиянием Анны Монс, «иноземки, дочери виноторговца, из любви к которой Петр особенно усердно поворачивал старую Русь лицом к Западу и поворачивал так круто, что Россия доселе остается немножко кривошейкою».

* * *

Арнольд Тойнби по-своему оценивал поворот России к Западу («Война и цивилизация»):

«Петровская политика ставила своей целью превращение русского православного универсального государства в одно из местных государств современного западного мира, с тем, чтобы русский народ мог занять определенное место среди других западных наций. Стратегия Петра Великого была направлена на то, чтобы при включении России в западное сообщество в качестве равноправного члена сохранить ее политическую независимость и культурную автономию в мире, где западный образ жизни уже получил широкое признание. Это был первый пример добровольной самовестернизации незападной страны.

Однако… процесс вестернизации не затронул всех сторон жизни России и был жестко ограничен определенными рамками. Собственно, Запад так и не оказал глубокого влияния на жизнь и культуру России. Отсталая страна осваивает материальные и интеллектуальные достижения развитых стран. Но это не означает, что она раболепно следует чужим путем, что она воспроизводит все стадии их прошлого. Возможность перешагнуть через несколько ступеней, разумеется, ни в коей мере не абсолютна и в значительной степени определяется всем ходом экономического и культурного развития страны.

Отсталая нация, кроме того, нередко вульгаризирует заимствованные извне достижения, приспосабливая их к своей более примитивной культуре. При этом сам процесс ассимиляции приобретает противоречивый характер. Таким образом, усвоение некоторых элементов западной науки и техники, не говоря уже о военных и промышленных заимствованиях, привело при Петре I к усилению крепостничества. Европейское оружие и европейские займы – продукты более высокой культуры – привели к усилению царизма, который становился тормозом развития страны.

Петровские реформы были половинчатыми, ибо царский режим не мог допустить полной либерализации русской политической и социальной жизни, хотя принятие западной индустриальной техники могло потребовать этого в качестве цены за сохранение русской независимости и военного паритета с Западом». [Конец цитаты].

Примерно так же оценивают петровские реформы независимые российские исследователи. Борис Кагарлицкий пишет («Периферийная империя»):

«Критерием успеха петровских реформ в традиционной историографии принято считать победу в Северной войне и внешнеполитические успехи петербургской империи. Однако сразу же возникал вопрос о цене этих побед. Знаменитый либеральный историк и политик начала XX века Милюков, подвергший петровские реформы уничижающей критике, писал: «Новые задачи внешней политики свалились на русское население в такой момент, когда оно не обладало еще достаточными средствами для их выполнения. Политический рост государства опять определил его экономическое развитие». В итоге, продолжает Милюков, «ценой разорения страны Россия возведена была в ранг европейской державы».

С ним вступает в полемику М. Покровский: «Банкротство петровской системы, – пишет Покровский, – заключалось не в том, что ценою разорения страны Россия была возведена в ранг европейской державы, а в том, что, несмотря на разорение страны, и эта цель не была достигнута».

По сути дела, историческая трагедия России была вовсе не в отсутствии у народа свободолюбия или привычки к свободе, а в отсутствии организованных структур гражданского общества. Именно поэтому Россия не раз завоевывала свободу, но никогда не могла закрепить ее. Включение России в мировую экономику и развитие связей с Западом вело не к становлению и расцвету гражданского общества, а к укреплению авторитаризма». [Конец цитаты].

К этому следует добавить, что за годы петровских реформ население России существенно уменьшилось. Если об убыли населения за годы правления Ивана Грозного мы можем судить лишь приблизительно, поскольку переписи тогда проводились редко, нерегулярно и не охватывали всю страну, то со времен Петра I в России стали проводиться регулярные переписи налогоплательщиков («ревизии»); они проводились примерно раз в 20 лет.

Первая «ревизия» была проведена в России в 1718–1722 годах. Согласно данным этой ревизии в 1722 году в России насчитывалось 5 миллионов 369 тысяч 313 человек. А согласно уточненным данным 1724 года – 5 миллионов 361 тысяча человек. По сравнению с переписью 1678 года численность населения уменьшилась примерно на 20 %. Следует заметить, что когда Петру I представили первые результаты переписи, то там убыль населения получилась еще большей. Это вызвало гнев царя, он обвинил помещиков в утайке сведений об их крестьянах, и в 1722 году цифра численности населения выросла.

Однако убыль населения действительно существовала. Она объяснялась военными потерями (с 1680-х годов по 1722 год они составили более 100 тысяч человек), потерями умерших на государственных постройках (примерно 40 60 тысяч человек), а главное, потерями в результате бегства населения на окраины страны, в отдаленные районы севера или в соседние государства (например, в Турцию в это время ушло несколько тысяч человек, спасающихся от преследования царских войск после поражения восстания Кондрата Булавина). Историками подсчитано, что население дальних окраин России увеличилось в годы правления Петра I примерно на 75 %, что невозможно объяснить естественным приростом населения в этих районах. По данным ревизии 1722 года, «в бегах» находилось более 200 тысяч одних только крестьян.

Заметим также, что за время правления Петра I сумма налогов выросла в 2,7 раз, при этом сумма прямых налогов в 3,7 раза. Косвенных налогов в России собиралось более 40 видов. Все это не способствовало процветанию населения и увеличению его численности.

Сейчас убыль населения России при Петре I официозные российские историки называют одним из русофобских мифов. Разумеется, «его придумали враги России, чтобы нанести очередной удар по ее славному прошлому».

* * *

В 1721 году Петр I официально провозгласил Россию империей, а себя – императором. Владения России были самыми большими в мире, но и этого было мало российской власти. Империя продолжала неуклонно расширяться, особенно много земель было присоединено при Екатерине II (правила с 1762 по 1796 год). Россия вступила в Среднюю Азию, присоединив Киргизию и Казахстан, отобрала у Турции значительную часть черноморского побережья и Крым, а у Польши – вначале большой кусок ее восточных территорий, а затем вообще захватила саму ее вместе с польской столицей Варшавой.

На всех этих землях почти сразу начались восстания, направленные против России, потому что она использовала присоединенные территории как свои колонии, а кроме того, проводила политику насильственной русификации и обращения местных жителей в православие. Отношение к ним при этом было пренебрежительным: в России их называли «инородцами» и считали людьми второго сорта. Не случайно за Российской империей прочно закрепилось название «тюрьмы народов». Впрочем, современные шовинистически настроенные российские историки стараются опровергнуть это и говорят, что Россия, напротив, несла прогресс и культуру на присоединенные земли; эти историки подобны английским и французским шовинистам, утверждающим, что Англия и Франция несли культуру и прогресс в Индию, в Африку, во все свои колонии, разбросанные по миру…

По мере расширения российского государства власть в нем, как это всегда было, становилась все более бесконтрольной и жесткой по отношению к народу. При Екатерине II в России сложилась абсолютная монархия, когда верховная власть не была ограничена ничем. Это привело к поражающим воображение произволу и коррупции в высших кругах России; показательна в этом смысле метаморфоза, произошедшая с самой Екатериной. Чистокровная немка, она выросла в маленьком немецком княжестве Ангальт-Цербст, в котором власть князя было ограничена множеством законов, а все его расходы утверждались специальным Советом. Протестантская вера лютеранского толка, принятая в Ангальт-Цербсте, требовала от своих последователей бережливости и умеренности во всем. Злоупотребления властью были здесь нонсенсом: правитель, который попытался бы выйти за строго ограниченные рамки, не продержался бы сколь-нибудь долго.

Несмотря на то, что София Фредерика Августа (так звали будущую русскую императрицу до переезда ее в Россию и принятия православия) с детства отличалась живым нравом и не любила ограничений, ей пришлось бы со временем смириться с существующими порядками, а если и грешить, то понемногу и в тайне. Но в России все было по-другому: приехавшая сюда немецкая принцесса-лютеранка с удивлением, а потом с восхищением увидела, что русская власть не знает слова «нет», когда дело касается ее прихотей (императрица Елизавета, дочь Петра, имела более 40 000 платьев в своем гардеробе; Екатерина, став императрицей, будет покупать себе ювелирные украшения, предпочитая бриллиантовые: из всех сокровищ дома Романовых, приобретенных за триста лет, доля украшений Екатерины составляет примерно 45 %). Не удивительно, что эта немецкая принцесса всей душой захотела сделаться настоящей русской правительницей и добилась своего: свергнув в 1762 году своего непутевого мужа Петра III, она узурпировала престол.

Екатерина полностью постигла мастерство лицемерия и притворства; всю жизнь она играла роль, которую сама себе придумала и которая представляла ее в самом лучшем свете. Искусная лицемерка, Екатерина изображала из себя просвещенного монарха, но на деле действовала в полном соответствии с худшими традициями российской власти: именно при Екатерине был принят закон, запрещающий крестьянам жаловаться на своих помещиков – за попытку подать подобную жалобу несчастных ждало битье кнутом, вырывание ноздрей и ссылка в Сибирь. В результате помещики благословляли «матушку-императрицу», но крестьяне лютой ненавистью ненавидели «поганую немку». При ней они потеряли последнюю надежду на защиту государства, и до этого весьма слабую; издевательства над бесправным народом приняли ужасающий характер, достаточно вспомнить дело Дарьи Салтыковой, помещицы знатного рода, которая обладала садистскими наклонностями и зверски замучила несколько десятков своих крепостных девушек-служанок. Крестьяне не раз пытались жаловаться на нее, но их жестоко наказывали и ссылали; каким-то чудом им все-таки удалось довести жалобу до властей. Преступления Дарьи Салтыковой были столь вопиющими, что даже дворянский суд приговорил ее к смерти, однако императрица Екатерина распорядилась отправить Салтыкову в монастырь.

В годы правления Екатерины голод был обычным явлением в русской деревне, но она лгала иностранным послам, что «если в России крестьяне отчего и умирают, так это от переедания». Народ жил скудно и бедно, однако высшая власть утопала в роскоши, сравнимой с роскошью двора древнеримских императоров. И еще в одном двор Екатерины был похож на древнеримский – тут процветал безудержный разврат в самых крайних формах. Пример подвала сама императрица: она была явно выраженной нимфоманкой с ненасытными сексуальными желаниями.

О ее любовных похождениях до сих пор ходят легенды, – большинство из них настолько неприличные, что мы не рискнем пересказывать их. Ограничимся короткой заметкой, размещенной в Рунете под названием «Екатерина II. Секс-бомба русского престола» (http://tаtiаnis.ucоz.ru/publ/еkаtеrinа_vеlikауа/5-1-0-53):

«При дворе Екатерины II в России фаворитизм стал новой должностью, и постельные карьеристы признавались людьми, служившими Отечеству и престолу. За свои любовные старания получали они дворцы и немалые финансовые средства из русской казны. Екатерина была женщиной страстной и жить без мужчины не могла. Она питала слабость к огромным, исполинского роста мужчинам с чувственным лицом. Представляли потенциальных любовников императрице канцлер Панин и графиня Брюс, которую при дворе называли «пробир-дамой». Панин был постоянным любовником Екатерины – он был умен, не требователен, не ревнив. Являлся в спальню императрицы не чаще раза в неделю, а свободное время проводил в своем гареме, состоящем из крепостных наложниц – каждый день он приобретал новую девушку, а надоевших раздаривал друзьям или продавал.

Однажды Панин и графиня Брюс порекомендовали красавца Потемкина. После ночи любви Екатерина произвела Потемкина в генерал-лейтенанты, подарила ему великолепный дворец и миллион рублей на обустройство. Вот так за одну ночь делались постельные карьеры при Екатерине».

Блестящую характеристику эпохи Екатерины II дал великий русский национальный поэт Александр Пушкин («Заметки по русской истории XVIII века»):

«Со временем история оценит влияние ее [Екатерины] царствования на нравы, откроет жестокую деятельность ее деспотизма под личиной кротости и терпимости, народ, угнетенный наместниками, казну, расхищенную любовниками, покажет важные ошибки ее в политической экономии, ничтожность в законодательстве.

…Мы видели, каким образом Екатерина унизила дух дворянства. В этом деле ревностно помогали ей любимцы. Стоит напомнить о пощечинах, щедро ими раздаваемых нашим князьям и боярам, о славной расписке Потемкина, хранимой доныне в одном из присутственных мест государства: Потемкин послал однажды адъютанта взять из казенного места 100 000 рублей. Чиновники не осмелились отпустить эту сумму без письменного вида. Потемкин на другой стороне их отношения своеручно приписал: «Дать, е… м…».

Екатерина знала плутни и грабежи своих любовников, но молчала. Одобренные таковою слабостию, они не знали меры своему корыстолюбию, и самые отдаленные родственники временщика с жадностию пользовались кратким его царствованием. Отселе произошли сии огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе народа. От канцлера до последнего протоколиста все крало и все было продажно. Таким образом, развратная государыня развратила и свое государство». [Конец цитаты].

* * *

…Мы прогуливались с Еленой по набережной реки Москвы возле странного бронзового колосса – памятника Петру I. Я спросил, почему русский царь одет в короткие штаны-буфы, чулки и камзол? К тому же корабль, у штурвала которого стоит Петр, имеет очертания старинной каравеллы.

– А это не Петр, – ответила Елена, – это памятник Колумбу.

– Колумбу?! – удивился я. – Но голова у него Петра.

– Верно, голова Пера, но памятник Колумбу, – с улыбкой кивнула Елена. – Его автор Зураб Церетели, он изготовил эту статую к 500-летию открытия европейцами Американского континента, но никто не захотел устанавливать бронзового монстра у себя в стране. Церетели безуспешно предлагал купить это чудо скульптурной мысли Соединенным Штатам, Испании и странам Латинской Америки, однако все отказались. Тогда в голову Церетели пришла дерзкая мысль: заменить голову Колумба на голову Петра I и предложить эту скульптуру Москве «в ознаменование 300-летия российского флота». Юрий Лужков, мэр Москвы и большой друг Церетели, приказал возвести памятник здесь, где мы его видим.

Я невольно рассмеялся:

– Уникальный случай! Но какое издевательство над Петром I, ведь он у вас считается одним из самых великих деятелей русской истории!

– Может быть, он получил по заслугам, – заметила Елена. – Вы приводили слова Пушкина о Екатерине, а знаете, как он отозвался о деяниях Петра? «Россия вошла в Европу, как спущенный на воду корабль, при стуке топора и при громе пушек…» – эту первую часть пушкинской фразы приводят у нас во всех учебниках истории, но она имела продолжение, читаю по памяти: «…Однако Россия явилась Европе не как равная среди равных, но окровавленная, с искаженным от ужаса лицом». Сколько людей погубил этот царь, – недаром в народе его принимали за исчадье ада, за антихриста…

Так, может быть, в этом и есть историческая справедливость, что теперь в память о нем воздвигнут этот комичный уродец в коротких штанишках? Маркс писал, что последний фазис каждой исторической эпохи – комедия; человечество весело расстается со своим прошлым. Возможно, если бы мы и к другим монструозным типам нашей истории относились в таком духе, нам было бы легче жить?..

Если говорить серьезно, – продолжала она, – я бы отметила еще две характерные черты петровского времени, оказавшие сильное влияние на будущее России: полное подчинение церкви государству и чудовищную коррупцию, разъедающую государственный механизм.

Как потомок православных царей, воспитанный в православной вере, Петр жестоко карал за отступление от нее и личным примером показывал благочестие: принимал участие в обрядах, служил на клиросе и даже пел вместе с церковным хором. Как деспот он лишил церковь самостоятельности, уничтожил патриаршество; он сделал церковь одним из государственных учреждений. Чего стоит указ Петра от 1722 года об обязанности священников докладывать светским властям о сведениях, полученных от прихожан на исповеди! В этом указе говорилось, что разглашение тайны исповеди «не есть грех, но полезное злодейству пресечение», потому что «от такого необъявления многие происходят вредные действа». Стало быть, духовник должен донести о злодействе «без всякого прикрывательства и сомнения тотчас, кому надлежит», а тем следует немедля арестовать злодея, на которого показал духовник, и расспрашивать далее в Преображенском приказе.

А впредь будет так, продолжал Петр в своем указе: кто из священников донесет о злодеяниях, о которых узнал на исповеди, тот «награжден будет достойною, по мере верности… А ежели кто из священников сего не исполнит, тот без всякого милосердия, яко таковым злодеям согласник, паче же государственных вредов прикрыватель, будет сана извержен, имения лишен и от гражданского суда, по жестоком на теле наказании, в галерную работу послан, а ежели что важное явится, и смертью казнен будет», – процитировал Елена. – Но была еще одна сторона в отношении Петра к православию: насмешка и издевательство над этой верой. Они возникли у Петра от неприятия православной косности, от видения того, что православие надолго задержало развитие России и по-прежнему мешает ей двигаться вперед. Борясь с этой преградой, Петр подверг церковь неслыханному по оскорбительности поношению, его Всешутейший и Всепьянейший Собор был такой неприличной пародией на церковные порядки, что никакому Вольтеру не приснится. Нельзя рассказать, что выделывали Петр и его соратники на этом Соборе, какие обряды они проводили, какие слова произносили! Церковь, однако же, пережила это поношение и при наследниках Петра заняла прочное и выгодное место в государстве, – каковое она занимала и до петровских времен. Но теперь она стала типичным органом государственной власти и несла полную ответственность за все действия государства. В народном сознании государство и церковь стали нераздельны, и когда в 1917 году царизм рухнул, одновременно началось сокрушение церкви.

У нас сейчас есть любители порассуждать о злонамеренном разрушении церквей «врагами России», все теми же «чужими», – какая глупость! – усмехнулась Елена. – Почитайте документы того времени – почти всегда инициатива по уничтожению церквей шла снизу. Так народ воздал церкви за обиды, которые она в неразрывном единстве с государством нанесла ему за столетия своего господства!

* * *

Елена перевела дух и продолжала:

– Что касается коррупции, она была неизбежным злом в российских условиях. Петру казалось, что он может справиться с ней с помощью строгих законов и показательных расправ над ворами и мошенниками. Безуспешно! Каждый, кто имел доступ к казенным средствам, грел на них руки, и никакие, даже самые жестокие меры не могли остановить лихоимство. Царь Петр вешал воров, четвертовал, клеймил раскаленным железом – все впустую. Соблазн был так велик, что перед ним не способны были устоять не только люди, распоряжающиеся казенными деньгами, но и суровые чиновники, поставленные надзирать за этими людьми, – равно, как еще более суровые чиновники, поставленные наблюдать за всеми чиновниками вообще.

Повторяю, коррупция неискоренима в российском государстве, пока оно остается таким, какое оно есть, – жестко сказала Елена. – Любая «вертикаль власти» обязательно вызывает коррупцию; любые «приближенные к телу» особы подвергаются соблазну коррупции в силу своего положения.

Во времена Екатерины II это проявилось в полной мере: век Екатерины – один из самых мерзких периодов в истории нашего несчастного Отечества. Вседозволенность для небольшого круга лиц и вопиющее бесправие для всех остальных, процветание воровства и взяточничества, величайший разврат и прожигание жизни этими избранными, а с другой стороны, жестокий гнет и тяжелая нужда народа, – как верно отразил это Александр Радищев, наш «первый революционер» в своей книге (Александр Радищев – русский писатель, автор «Путешествия из Петербурга в Москву», где подверг резкой критике существовавшие в России при Екатерине II порядки. – Э.Ф.), и как ужасно он поплатился за свою откровенность (был приговорен к смертной казни, которая затем была заменена ссылкой; покончил с собой. – Э.Ф.). Что делать – он не первый и не последний, кто наказан в России за слово правды; власть не терпит, когда ее критикуют: критика власти у нас приравнивается к критике России.

…А вы знаете, что сейчас, вот в это самое время в высших учебных заведениях России идет «проверка на лояльность»? – вдруг спросила она. – Да, это так! Наряду с «тестом на экстремизм», который только собираются ввести, уже существует «проверка на лояльность». Преподаватели и студенты не имеют права, оказывается, на самостоятельное мнение, – несогласие с официозной позицией считается «идеологической диверсией, которая проводится в рамках «гибридной войны» против России». Уже есть студенты и преподаватели, которые были отчислены или уволены за неосторожные слова…

Но и это еще не все. У нас усиливается цензура, которой по Конституции не должно быть. В своем недавнем выступлении (наш разговор с Еленой происходил в конце октября 2016 года. – Э.Ф.) путинский пресс-секретарь Дмитрий Песков уверял, что цензуры в России не существует, – есть, мол, только государственный заказ на определенные культурные и идеологические произведения. Он говорил так, чтобы сгладить неприятное для власти впечатление от выступления нашего знаменитого актера и режиссера Константина Райкина: выступая на съезде театральных деятелей, Райкин определенно заявил, что цензура в России сейчас реально действует, власть определяет, чему быть и не быть в культуре. А результатом давления властей стало распространение доносительства, «стукачества», когда каждый «истинный патриот» считает своим долгом сообщить о происках «идеологических диверсантов».

…Боже мой, опять все то же самое! – вздохнула она. – Опять узкая группа лиц, – сейчас это путинская камарилья, – может творить, что хочет, прикрываясь национальными интересами России! Какой это по счету адский круг нашей истории? Избавимся ли мы когда-нибудь от этого проклятия, вырвемся ли на свет божий?.. Вот что мне хотелось бы знать больше всего…