За чаем Гей вела себя прекрасно. Она ела холодную кашу с молоком и яблоко, а Эйлин, обнаружив банку кофе в буфете, налила себе чашечку и закурила сигарету. В камине ярко горел огонь. А за окном уже садилось солнце, напоминающее золотую водяную лилию, тонущую в пруду из розовых облаков. Вся природа вокруг приобретала серо-голубоватый колорит. Было так тихо, что, казалось, можно услышать, как падает роса. Эйлин задернула темнеющие окна занавесками и, посадив Гей к себе на колени, стала читать ей сказку о котенке Томе.
— И гуси пошли по дороге — пит-пэт-поддл-пэт, пит-пэт-пэддл-пэт…
— Пит-пэт-пэддл-пэт, — как эхо, повторила за ней Гей.
— А теперь пора принять ванну и в кроватку, — авторитетным тоном сказала Эйлин и встала, чтобы найти пижаму для дочки.
И тут она вспомнила: она забыла включить подогреватель, ванну набрать не удастся.
— Прости, милая, тебе сегодня придется только умыться. У камина. Так даже интереснее.
Она наполнила кастрюлю и поставила ее на огонь.
— Хочу ванну!
— Прости, лапочка!
— Хочу ванну!
— К сожалению, это невозможно, потому что нет горячей воды. Помоешься утром.
Когда кастрюля закипела, Эйлин наполнила кувшин горячей водой и приготовилась раздеть Гей. Но девочка начала с диким визгом носиться по комнате, отказываясь раздеваться. Эйлин притворилась, что это игра, и стала бегать за ней. Наконец ей удалось догнать ее, поцеловать и успокоить, а также, воспользовавшись паузой, снять с нее одежду. Гей продолжала хныкать. Эйлин завернула ее в полотенце и посадила к себе на колени.
— А кто хочет иметь чистое личико? — игриво спросила она. — Кто хочет лечь в кроватку с чистыми ручками?
— Я не хочу спать! — ревела Гей.
— Если будешь хорошо себя вести, я прочитаю тебе еще одну сказку.
— Не хочу никакой сказки.
— Ну, тогда я спою тебе песенку.
— Хочу к бабушке.
Чувство угрызения совести защемило в груди, но Эйлин подавила его и весело сказала:
— Скоро ты снова увидишь бабулю. А сейчас ты с мамочкой.
— Хочу к бабуле. Хочу ванну. Хочу к бабуле.
— Ах ты, дрянь! — возмутилась про себя Эйлин и стала вытирать Гей лицо, пахнущие мылом ручки, а потом надела на нее очаровательную цветастую нейлоновую пижамку.
— А теперь в последний раз перед сном давай сделаем пи-пи.
— Не хочу пи-пи.
— Все делают пи-пи перед тем, как лечь спать.
— Не хочу.
Эйлин сгребла ее в охапку и насильно подержала над туалетом. Но долгожданная струйка не потекла.
— Не хочу.
Легче отвести лошадь на водопой, — с горечью подумала Эйлин, — теперь кроватка будет мокрая.
— Пора спать.
— Не хочу.
— Пойдем, я поиграю с тобой в лошадки.
Она посадила девочку к себе на плечи и поскакала с ней по комнате.
— Эй, скачи, лошадка, — сказала Эйлин с напускным весельем.
Обычно Гей укладывала спать бабушка. «Ты, наверное, устала после целого дня в офисе,» — говорила она Эйлин.
Эйлин целовала ребенка перед сном. Потом из детской был слышен только тихий шепот и затем блаженная, блаженная тишина. Гей укладывали ровно в 6.30, минут через пять она засыпала и почти никогда не просыпалась до 7 часов следующего утра. Но сегодня они просрочили время почти на час.
— Гей хочется спать, — с надеждой произнесла Эйлин, направляясь с дочкой в спальню, — а там, в ее кроватке, есть чудесная бутылочка с горячей водой. А утром мы пойдем с тобой на ферму, возьмем молочка, а потом позавтракаем, а после этого пойдем гулять и будем играть в разные игры… — Она сделала паузу, чтобы перевести дыхание. Что же они будут делать потом? Эйлин положила девочку в постель и попыталась укрыть ее.
— Хочу к бабуле, — хныкала Гей.
— Завтра мы поговорим с бабулей по телефону и расскажем ей, как нам тут весело. Гей начала плакать. Потом вдруг подняла глаза, зло посмотрела на мать и выпрыгнула из кроватки, принявшись носиться по комнате, как розовая фея.
— Ты меня не догонишь, — дразнила она Эйлин.
Наконец Эйлин поймала ее и уложила обратно в кроватку. Эйлин начала приходить в отчаяние. Натянув на Гей одеяло, она принялась петь — ну что она могла ей спеть?
Гей продолжала сопротивляться, до нее не доходило очарование английских народных песен, поэтому Эйлин запела другую:
— Давай петь вместе: мяу-мяу…
Гей перестала сопротивляться, и хихикая, стала подпевать: мяу-мяу. У Эйлин поднялось настроение.
— Спокойной ночи, милая, — она поцеловала девочку и выскользнула из комнаты.
Эйлин включила, наконец, подогреватель воды, положила грязную посуду в раковину, еще одно полено — в камин и начала исследовать свои запасы, чтобы решить, что же съесть самой на обед: спагетти, макароны, язык.
Тут послышался стук в дверь. На пороге с мрачным видом стояла Гей. Эйлин подошла к ней, поцеловала, снова посадила к себе на колени и снова запела песенку о трех котятах, все четыре куплета. Казалось, Гей начала дремать, и Эйлин с нею на руках на цыпочках вошла в спальню, допевая за хор котят «Мур-мур», положила девочку в кровать.
Гей совсем разбуянилась.
— Нет, нет, — закричала она. — Не хочу, не хочу. Она каталась по постели, как рыба, выброшенная из воды на песок, и начала вопить таким диким металлическим криком, что нервы Эйлин натянулись до предела.
Через секунду-другую она потеряла самообладание и как следует шлепнула Гей по мягкому месту, потом снова запихнула ее под одеяло, всунула ей в руки мишку:
— Ты ужасный, дрянной, отвратительный ребенок, терпеть тебя не могу, — закричала Эйлин.
— Ааааа, ааааа, — плакала Гей.
— Если ты не будешь лежать в постели и не заснешь сию же минуту, ты получишь у меня еще, — пригрозила она, выключила свет и вышла из комнаты.
Придя в столовую, Эйлин рухнула на софу и расплакалась.
Дурацкая затея уехать сюда. Тут не было никого, чтобы помочь ей — ни матери, ни отца, ни мужа. Она здесь совершенно одна — несчастная, неумелая, жестокая мать. Все, задуманное ранее рушилось. — Шлепки — это оправдание для ленивых родителей, точно так же, как порка ремнем — оправдание для ленивого учителя. С детьми нужно разговаривать спокойным, но твердым тоном, следует избегать ссор с ними — не надо опускаться до их уровня, — вспомнила Эйлин родительские наставления и пугливо обернулась, словно в дверь могли постучать представители Королевского общества по борьбе с жестоким отношением к детям.
Зачем ей понадобилось привозить сюда Гей на этот ужасный уикэнд? Сама идея ехать одной с ребенком теперь казалась сумасбродством. Ей следовало принять предложение матери сопровождать ее. Она еще не готова брать на себя такую ответственность. Она не умеет заботиться о детях. У нее нет терпения. Теперь ее ребенок вырастет испорченным, неуправляемым и неумеющим себя вести, и во всем будет виновата только она одна — Эйлин. Она не любит Гей, это лишь одно воображение и сентиментальность. Во всяком случае, если бы она по-настоящему любила Гей, она бы не забирала ее от любимой бабули. Завтра же она уедет обратно и признает свое поражение.
Представляя себе, как мать будет сдерживаться, чтобы не сказать ей: «Я ведь тебе говорила», Эйлин стиснула зубы. Нет, она не вернется.
Она силой заставила себя встать с софы, вытерла лицо и стала ходить взад-вперед по кухне, говоря себе: «У меня получится, у меня должно получиться, я просто обязана сделать все».
Эйлин остановилась и прислушалась. Из дальней спальни не было слышно ни звука. Быть может, Гей задохнулась, уткнувшись в подушку? А вдруг она лежит на холодном полу и подхватит воспаление легких?
Эйлин на цыпочках подошла к двери спальни и прислушалась опять. Ни звука. Она взялась за ручку и открыла дверь. Все еще ни звука. Луч света из раскрытой двери упал на кроватку Гей, осветил ее черноволосую головку на белой подушке. Эйлин подкралась к кроватке и посмотрела на свою дочь, мирно спящую на боку и прижимающую к себе мишку. Она казалась прекрасной, как ангел, с черными волосами и изогнутыми ресницами на фоне нежной щеки, розовые губки сомкнуты — она была столь же совершенна, как персик или роза.
Слезы раскаяния застилали глаза Эйлин.
— Ах, милая Гей, — прошептала она. — Конечно, я люблю тебя. Ты мой прекрасный ангелочек. Как я могла быть так жестока к тебе? Ах, как я рада, что ты моя, моя собственная красавица-дочь.
Эйлин закрыла дверь спальни и быстро возвратилась на кухню. К ней вернулось чувство иронии. Она даже усмехнулась. Отчего она так расстроилась? Дочь плохо себя вела, и Эйлин нашлепала ее. Тысячи, нет, миллионы матерей делают это ежедневно, если не по нескольку раз в день, и не переживают из-за этого. Если ее собственная мать против телесных наказаний, это совсем не значит, что Эйлин должна соглашаться с нею. От шлепанья только польза. Она представила себе, как расскажет об этом случае знакомым. «Ах, знаете, мы великолепно провели уикэнд — вдвоем с Гей. Конечно, она немного покапризничала в первый вечер, дети терпеть не могут, когда нарушается их режим. Пришлось шлепнуть ее пару раз, и после этого она заснула, как ангел».
Эйлин разогрела себе банку макарон и налила еще чашечку кофе. Потом стала рассматривать книги на столе.
Пирсоны много читали. В поле зрения Эйлин попались триллеры Сименона, Майкла Иннса, Патриции Хайсмит; кроме того, здесь было множество невзрачных книг в простых обложках, в которых герои кипели от страсти, принимали наркотики и подростки совершали преступления.
Эйлин не любила триллеры, особенно если читать их одной в деревенском доме поздно ночью, поэтому она выбрала рассказ об изощренном убийстве в богатой пригородной зоне Нью-Йорка.
Ее очень успокаивало чтение о пороках богачей в то время, как она сама вела образцовую жизнь среднего сословия в пригороде Эдинбурга.
Огонь потрескивал в камине; ветер шелестел в ветвях бука в саду; часы мерно тикали.
Эйлин ощущала спокойствие и удовлетворение, но в этом здоровом чувстве наметилась небольшая червоточинка — некому было похвалить молодую, красивую женщину.