С 16.00 до 20.00

Когда маленький «Домини» пересек линию побережья к югу от Хайфы, он сделал последний разворот и начал постепенно снижаться, летя по прямому курсу к главной взлетно-посадочной полосе аэропорта Бен Гурион, расположенного вглубь страны от Тель-Авива.

Он приземлился точно после четырех с половиной часов полета в четыре пятнадцать по европейскому времени. В Израиле в этот момент было шесть часов пятнадцать минут.

Верхняя терраса здания аэровокзала аэропорта Бен Гурион была до отказа заполнена зеваками, которые были удивлены тому, что в стране с маниакальной приверженностью к вопросам собственной безопасности им разрешили свободный доступ на подобный спектакль.

Несмотря на требование террористов на «Фрее», чтобы вокруг не было полицейских, сотрудники израильской спецслужбы там были. Некоторые переоделись в форму сотрудников «Эл Ал», другие продавали прохладительные напитки или занимались уборкой пола, или сидели за рулем такси. Детектив-инспектор Авраам Хирш сидел в фургоне для рассылки газет, не зная, что делать с тюками вечерних газет, которые ему могли велеть доставить в киоск в зале для пассажиров.

Сразу же после приземления самолет Королевских ВВС отвели при помощи едущего впереди и показывающего дорогу джипа наземной службы аэродрома на бетонную площадку перед зданием аэровокзала. Здесь уже поджидала небольшая группа официальных лиц, которые должны были взять на себя заботу о двух пассажирах из Берлина.

Невдалеке стоял самолет израильской авиакомпании «Эл Ал», иллюминаторы которого были затянуты шторами, однако сквозь прорези в них два человека с биноклями напряженно всматривались в лица людей, собравшихся на террасе. У каждого в руке была переносная рация.

Где-то среди нескольких сот человек на этой террасе был и Мирослав Каминский, совершенно неотличимый от невинных зевак.

Один из израильских чиновников поднялся на несколько ступенек к «Домини» и вошел внутрь. Через пару минут он вышел оттуда в сопровождении Давида Лазарева и Льва Мишкина. Два юнца из Лиги защиты евреев, стоявшие на террасе, развернули пронесенный тайком, под пальто, транспарант. На нем было написано на иврите: «Добро пожаловать». Юнцы стали энергично хлопать в ладоши, пока кто-то из их соседей не велел им заткнуться.

Мишкин и Лазарев взглянули на собравшуюся над ними на террасе толпу и продолжали смотреть, пока их вели вдоль здания аэровокзала с несколькими чиновниками впереди и двумя полицейскими в форме позади. Несколько человек из зевак махали руками, большинство же смотрело на них в молчании.

Сидевшие внутри авиалайнера сотрудники спецслужбы напряженно всматривались, стараясь уловить малейший признак узнавания на лицах беглецов кого-то на террасе.

Лев Мишкин первым увидел Каминского и быстро пробормотал что-то по-украински, скривив рот. Его слова были мгновенно уловлены направленным микрофоном, который нацелили на них из припаркованного в сотне ярдов торгового автофургона. Человек, который, прищурившись, наблюдал за ними сквозь прорезь напоминавшего винтовку микрофона, не слышал этой фразы, зато сидевший рядом с ним сотрудник с одетыми наушниками – слышал. Его выбрали для этого задания из-за его знания украинского языка. Он быстро затараторил в переносную рацию:

– Мишкин только что сказал Лазареву следующее, цитирую: вот он, ближе к концу, в голубом галстуке, конец цитаты.

Внутри замершего на стоянке авиалайнера оба наблюдателя быстро повернули свои бинокли в сторону дальнего края террасы. Между ними и аэропортом группа официальных лиц продолжала свой торжественный парад мимо собравшихся зевак.

Мишкин, заметив своего земляка-украинца, сразу же отвел глаза, Лазарев же пробежал глазами по ряду лиц, заметил Мирослава Каминского и моргнул в знак узнавания. Только это и нужно было Каминскому: подмены заключенных не было.

Один из мужчин, сидевших возле зашторенных иллюминаторов авиалайнера, произнес:

– Засек его, – и быстро стал сообщать по рации приметы: – Среднего роста, лет тридцати, брюнет, карие глаза, одет в серые брюки, спортивный пиджак из твида и галстук голубого цвета. Стоит седьмым или восьмым от дальнего края смотровой террасы, ближе к башне управления.

Мишкин и Лазарев скрылись в здании аэровокзала. Спектакль закончился, и толпа на крыше стала рассасываться. Люди рекой повалили вниз по лестнице в главный зал ожидания. У основания лестницы седовласый мужчина сгребал в урну окурки. Когда колонна почти вся прошла мимо него, он заметил человека в твидовом пиджаке и голубом галстуке, который направился через зал на выход.

Уборщик засунул руку в свою тележку, вытащил оттуда маленькую черную коробочку и сообщил в нее:

– Подозреваемый идет к пятому подъезду.

Авраам Хирш вытащил из фургона связку вечерних газет и плюхнул ее на тележку, которую держал один из его коллег. Человек в голубом галстуке прошел всего в нескольких футах от них, он не смотрел ни направо, ни налево, а целеустремленно шагал к автостоянке. Он подошел к взятому в аренду автомобилю и сел в него.

Детектив-инспектор Хирш захлопнул задние двери фургона, подошел к кабине с противоположной от водителя стороны и забрался внутрь.

– «Фольксваген-гольф» – вон там, на автостоянке, – сказал он водителю – детективу-констеблю Бенцуру.

Когда взятый в аренду автомобиль выехал с автостоянки, направляясь к главному выезду с территории аэропорта, газетный фургон двигался в двухстах ярдах от него.

Через десять минут Авраам Хирш предупредил другие полицейские машины, которые следовали за ними:

– Подозреваемый заезжает на автостоянку гостиницы «Авиа».

Ключи от номера были у Мирослава Каминского в кармане, он быстро прошел через фойе и поднялся на лифте на седьмой этаж. Сидя на краю кровати, он поднял телефонную трубку и попросил телефонистку соединить его с городом. Когда его соединили, он стал набирать номер.

– Он только что попросил соединить его с городом, – сообщила дежурная на коммутаторе стоявшему возле нее Аврааму Хиршу.

– Вы можете определить номер, по которому он звонит?

– Нет, для местной связи набор производится автоматически.

– Черт, – пробормотал Хирш. – Идем. – Он и Бенцур побежали к лифту.

Телефон в иерусалимском отделении Би-Би-Си отозвался на третий звонок.

– Вы говорите по-английски? – спросил Каминский.

– Да, конечно, – ответила на другом конце линии израильская секретарша.

– Тогда слушайте, – велел Каминский. – Я скажу вам это только один раз. Для того, чтобы супертанкер «Фрея» был освобожден в целости и невредимости, в шестичасовых новостях Всемирной службы Би-Би-Си по европейскому времени в первое сообщение должна быть включена фраза – «нет альтернативы». Если эта фраза не будет включена в первое сообщение выпуска новостей, судно будет уничтожено. Вы поняли?

Последовало молчание на несколько секунд, пока молодая секретарша корреспондента в Иерусалиме торопливо записывала в блокнот.

– Да, думаю, что да. Кто говорит? – спросила она.

Возле наружной двери в номер гостиницы «Авиа» к Аврааму Хиршу присоединились два других сотрудника. У одного из них в руках был короткоствольный дробовик, оба были одеты в форму служащих аэропорта. Хирш все еще был одет в форму компании по доставке газет: в зеленые брюки, зеленую рубашку и зеленую шапку с козырьком. Он вслушивался в раздававшиеся из-за двери звуки до тех пор, пока не раздалось легкое позвякивание, свидетельствовавшее о том, что телефонную трубку положили на место. Он отступил назад, вытащил служебный револьвер и кивнул человеку с дробовиком.

Тот тщательно прицелился в дверной замок и выбил его целиком вместе с куском дерева из двери. Авраам Хирш быстро проскочил мимо него внутрь комнаты, сделал три шага, после чего опустился на одно колено, вытянул вперед двумя руками револьвер, который направил точно в цель и закричал обитателю комнаты, чтобы тот не двигался.

Хирш был уроженцем Израиля: он родился там тридцатью четырьмя годами раньше в семье двух иммигрантов, переживших лагеря смерти третьего рейха. В детстве дома всегда говорили либо на идише, либо по-русски, так как его родители были русскими евреями.

Он думал, что стоявший перед ним человек был русским – у него не было никаких причин думать иначе. Поэтому он крикнул ему по-русски: «Стой…» Его голос эхом прокатился по маленькой спальне.

Мирослав Каминский стоял возле кровати, держа в руке телефонный справочник. Когда дверь с грохотом распахнулась, он уронил книгу, которая захлопнулась на полу, – любой, кто бы теперь захотел узнать, какую страницу он смотрел или по какому номеру звонил, не смог бы этого сделать.

Когда раздался окрик, номер тельавивской гостиницы неожиданно поплыл у него перед глазами; он увидел маленький хутор у подножья Карпат, вновь услышал крики людей в зеленой форме, окружавших схрон его группы. Он посмотрел на Авраама Хирша, и в глаза ему бросилась его зеленая униформа и шапка с козырьком. Он стал продвигаться к открытому окну.

Он опять слышал, как они пробирались к нему сквозь кусты, непрестанно крича: «Стой… стой… стой…» Ему ничего не оставалось кроме того, чтобы бежать, – бежать как лисица, спасающаяся от борзых; кроме того, чтобы нырнуть в заднюю дверь хаты и спрятаться в поросли.

Он пятился сквозь открытую стеклянную дверь на крохотный балкон, как вдруг перила балкона ударили его в поясницу, – он перевалился через них и полетел вниз. Когда он стукнулся о бетон автостоянки, лежавшей внизу в пятидесяти футах, то пробил себе череп и сломал таз и позвоночник. Перегнувшись через перила, Авраам Хирш осторожно посмотрел вниз на распростертое тело и, повернувшись к констеблю Хиршу, пробормотал:

– Какого черта он сделал это?

Служебный самолет, который доставил в предыдущий вечер в Гатов из Англии двух специалистов, полетел в обратную дорогу в западном направлении вскоре после отлета «Домини» в Тель-Авив. Адам Монро также был среди его пассажиров, но он воспользовался данными ему правительством полномочиями для того, чтобы потребовать посадки самолета в Амстердаме, прежде чем он отправится дальше на Британские острова.

Он также добился того, чтобы посланный с «Аргайлла» вертолет «уэссекс» поджидал его в аэропорту Схипхол. Была половина пятого, когда «уэссекс» возвратился на палубу ракетного крейсера. Офицер, который встретил его на борту, с явным неудовольствием посмотрел на его внешний вид, но повел на встречу к капитану Престону.

Офицеру военно-морских сил было известно лишь, что этот посетитель был служащим Форин офиса, который занимался в Берлине отправкой двух угонщиков в Израиль.

– Может быть, хотите помыться и привести себя в порядок? – спросил он.

– Было бы здорово, – ответил Монро. – Есть какие-нибудь известия о «Домини»?

– Приземлился пятнадцать минут тому назад в Бен Гурионе, – сказал капитан Престон. – Мой стюарт может погладить вам костюм, и, думаю, мы сможем найти вам подходящую рубашку.

– Я бы предпочел вместо нее толстый свитер, – проронил Монро. – Снаружи становится чертовски холодно.

– Да, это серьезное замечание, – сказал капитан Престон. – От Норвегии идет пояс холода. Вечером может установиться туман.

Туман, который появился сразу же после пяти часов вечера, представлял из себя сплошную пелену, которая шла с севера вместе с холодным воздухом, образуясь в результате его столкновения с более теплой поверхностью моря и суши.

Когда вымытый, выбритый и одетый в одолженный толстый белый свитер и черные брюки из саржи Адам Монро присоединился на капитанском мостике к Престону, пелена тумана становилась все гуще.

– Гром и молния, – проворчал Престон. – Этим террористам, кажется, везет во всем.

К половине шестого туман полностью скрыл «Фрею» и, крутясь, стал охватывать военные корабли, которые не могли теперь видеть друг друга, – разве что на экране радаров. Круживший в вышине «Нимрод» мог видеть их всех, включая и «Фрею», при помощи своих радаров, он по-прежнему летал на высоте 15 000 футов в свободном от облаков небе. Но море было скрыто под сплошным покрывалом из серой ваты. Вскоре после пяти направление волн вновь изменилось, и течение опять стало сносить нефтяное пятно на северо-восток между «Фреей» и голландским побережьем.

Корреспондент Би-Би-Си в Иерусалиме имел огромный опыт работы в израильской столице и у него было множество полезных связей. Как только он узнал о телефонном звонке, который записала его секретарша, он немедленно позвонил одному из своих друзей, работавшему в секретной службе.

– Вот такое сообщение, – сказал он, – и я собираюсь прямо сейчас передать его в Лондон, Но я не имею ни малейшего понятия, кто звонил.

На другом конце провода послышался смешок.

– Посылай сообщение, – сказал сотрудник спецслужбы. – Что же касается человека, который звонил, то мы знаем. И спасибо.

Вскоре после четырех тридцати на «Фрее» услышали сообщение о том, что Мишкин и Лазарев приземлились в аэропорту Бен Гурион.

Эндрю Дрейк чуть не упал со стула, когда подпрыгнул на нем и заорал Тору Ларсену:

– Мы победили. Они в Израиле.

Ларсен медленно кивнул, он старался не думать о нервирующей боли, которая терзала его руку.

– Поздравляю, – вымолвил он сардоническим тоном. – Теперь-то, думаю, вы можете оставить мое судно и отправиться к дьяволу.

Раздался телефонный звонок с капитанского мостика: последовал быстро обмен по-украински, и Ларсен услышал, как на другом конце раздался крик радости.

– Скорее, чем вы думаете, – обратился вновь к нему Дрейк. – Часовой на верхушке трубы докладывает, что с севера движется толстая полоса тумана. Если нам повезет, то мы, возможно, даже не станем ждать темноты: туман для нас даже лучше. Но когда мы уйдем, боюсь, мне придется приковать вас к ножке стола. Военные моряки освободят вас через пару часов.

В пять последовал главный выпуск новостей, в котором из Тель-Авива сообщалось, что все требования захвативших «Фрею» террористов в отношении приема Мишкина и Лазарева в аэропорту Бен Гурион были скрупулезно выполнены. Тем временем до полного освобождения «Фреи» израильское правительство будет держать берлинскую пару под стражей. В том случае, если с «Фреей» хоть что-то случится, израильское правительство будет считать данные террористам обещания недействительными и вновь вернет Мишкина и Лазарева в тюрьму.

Сидя в капитанской каюте «Фреи», Дрейк расхохотался.

– Им не потребуется, – заявил он Ларсену. – Теперь мне плевать на то, что со мной случится. Через двадцать четыре часа эти двое созовут международную пресс-конференцию. А после этого – после этого, капитан Ларсен, они проделают в стенах Кремля такую брешь, какой там никогда не было.

Ларсен посмотрел сквозь иллюминатор на усиливавшийся туман.

– Коммандос могут воспользоваться этим туманом для того, чтобы взять «Фрею» штурмом, – заметил он. – Ваши прожектора будут бесполезны. Через несколько секунд вы не сможете увидеть пузырьки, поднимающиеся из-под воды от аквалангов.

– Теперь это не имеет значения, – сказал Дрейк. – Вообще ничего не имеет значения. Важно только то, что Мишкин и Лазарев получат шанс рассказать, что им известно. Только для этого все и затевалось. Только это и имеет значение.

Обоих украинских евреев отвезли из аэропорта Бен Гурион в полицейском фургоне в центральный полицейский участок Тель-Авива, где разместили в отдельные камеры. Премьер-министр Голен собирался выполнить свою часть сделки: обменять обоих на безопасность «Фреи», ее команды и груза. Но он не собирался терпеть никаких выходок со стороны неизвестного ему Свободы.

Для Мишкина и Лазарева это была уже третья по счету камера за этот день, но они оба понимали, что эта будет последней. Когда их развели в разные концы коридора, Мишкин подмигнул своему другу и сказал по-украински: «Не в следующем году в Иерусалиме, а завтра».

Из расположенного вверх по лестнице кабинета начальник участка сделал полагавшийся в таких случаях звонок полицейскому врачу на предмет того, чтобы тот осмотрел обоих, и врач пообещал немедленно явиться. В Тель-Авиве в это время была половина восьмого по местному времени.

Последние тридцать минут, оставшиеся до шести часов, тянулись на «Фрее» утомительно медленно – словно улитки двигались. Сидя в капитанской каюте, Дрейк настроил приемник на волну Всемирной службы Би-Би-Си и нетерпеливо ждал шестичасового выпуска новостей.

«Говорит Всемирная служба Би-Би-Си. В Лондоне сейчас шесть часов, в эфире новости, которые прочитает Питер Чалмерс».

Зазвучал новый голос. Его слышали и в кают-компании «Аргайлла», где вокруг приемника собрались капитан Престон и большинство его офицеров. Капитан Майк Мэннинг настроился на волну на военном корабле США «Моран»; эти же самые новости слышали в этот момент на Даунинг-стрит, в Гааге, Вашингтоне, Париже, Брюсселе, Бонне и Иерусалиме. На «Фрее» Эндрю Дрейк сидел, не двигаясь, и, не мигая, смотрел на шкалу приемника.

«Сегодня в Иерусалиме премьер-министр Беньямин Голен заявил, что после прибытия ранее из Западного Берлина двух заключенных – Давида Лазарева и Льва Мишкина – у него нет альтернативы, кроме выполнения своего обещания освободить их обоих, если супертанкер „Фрея“ будет освобожден в целости и невредимости со своим экипажем…»

– Нет альтернативы, – закричал Дрейк. – Вот она – фраза, Мирослав сделал это.

– Сделал что? – спросил Ларсен.

– Узнал их. Это действительно они, и не было никакой подмены.

Он вновь плюхнулся на стул и удовлетворенно вздохнул.

– Все кончено, капитан Ларсен. Мы уходим, думаю, вы рады будете это услышать.

В личном сейфе капитана имелись наручники с ключами, их держали на случай необходимости приструнить кого-нибудь на борту: случаи помешательства на судах дальнего плавания были известны. Дрейк защелкнул один наручник вокруг правого запястья Ларсена, второй он прикрепил к ножке стола. Стол был привинчен к полу. В дверном проеме Дрейк задержался и положил ключи от наручников на верхнюю полку.

– До свидания, капитан Ларсен. Можете этому не верить, но мне жаль, что пришлось пойти на загрязнение нефтью. Этого не потребовалось бы, если бы те болваны не попытались меня провести. Извините за вашу руку, но и вам не стоило делать ту попытку. Мы никогда не увидим друг друга больше, поэтому прощайте.

Он закрыл и запер на замок дверь, после чего сбежал на три этажа вниз на палубу «А», где снаружи на юте собрались его люди. Свой транзисторный приемник он взял с собой.

– Все готово? – спросил он крымского татарина.

– Как и всегда, – ответил Азамат Крим.

– Все о'кей? – спросил он у американского украинца, который был специалистом по маломерным судам.

Тот кивнул и сказал:

– Все системы работают нормально.

Дрейк бросил взгляд на часы: было двадцать минут седьмого.

– Хорошо. В шесть сорок пять Азамат включит корабельную сирену, после чего одновременно отчалит катер и первая группа. Азамат и я двинемся десять минут спустя. У всех вас есть документы и одежда. После того, как доберетесь до голландского берега, рассыпайтесь в разные стороны: теперь – каждый за себя.

Он перевесился через леер: внизу рядом с рыболовным катером на едва видимой из-за тумана воде покачивались две надувные высокоскоростные лодки типа «зодиак». За час до этого их достали из трюма катера и надули. Одна из них имела в длину четырнадцать футов и могла вместить пятерых человек. В меньшей десятифутовой модели вполне могли поместиться два человека. На них были установлены подвесные моторы мощностью сорок лошадиных сил, благодаря которым по спокойному морю они могли развивать тридцать пять узлов.

– Теперь они не заставят себя ждать, – сказал майор Саймон Фэллон, стоя возле носового леера «Катлеса».

Три быстроходных патрульных катера, которые все это время прятали от «Фреи», теперь вытянули из-за западной стороны «Аргайлла» и пришвартовали возле его кормы с носами, нацеленными в сторону лежавшей в пяти милях «Фреи», которая была скрыта туманом.

Морские пехотинцы из СБС рассредоточились по катерам – по четыре на каждый, все они были вооружены автоматами, гранатами и ножами. На «Сейбре» также находились четыре специалиста по взрывчатым веществам из Королевских ВМС, этот катер должен был идти прямо к «Фрее», чтобы освободить ее, как только с кружащегося в вышине «Нимрода» засекут, что от борта супертанкера отвалил катер с террористами, а также, что он удалился на расстояние в три мили. «Катлес» и «Симитар» должны были преследовать террористов и выловить их, пока они не успели скрыться среди путаницы небольших островков и бухт, изрезавших голландское побережье к югу от Мааса.

Майор Фэллон должен был возглавлять группу преследования на «Катлесе». Рядом с ним, к его явному неудовольствию, стоял человек из Форин офиса – некий мистер Монро.

– Вы держитесь подальше, когда мы сблизимся с ними, – сказал Фэллон. – Мы знаем, что они вооружены автоматами и пистолетами, а может, и еще чем-нибудь. Лично я вообще не понимаю, почему вы настояли поехать с нами.

– Скажем, у меня есть личный интерес к этим мерзавцам, – ответил Монро, – в особенности к господину Свободе.

– Также как и у меня, – проворчал Фэллон. – И Свобода – мой.

На борту военного корабля США «Моран» Майк Мэннинг выслушал известие о благополучном прибытии Мишкина с Лазаревым в Израиль почти с тем же чувством облегчения, что и Дрейк на «Фрее». Для него, также как и для Тора Ларсена, это было концом страшного кошмара: теперь не будет никакого обстрела «Фреи». Единственное, о чем он сожалел, так это о том, что все удовольствие от охоты за террористами, когда они попытаются скрыться, получат быстроходные патрульные катера Королевских ВМС. У Мэннинга агония, которую он переживал в эти полтора дня, переросла в яростный гнев.

– Хотел бы я, чтобы мне попался этот Свобода, – сообщил он лейтенанту Ольсену. – Я бы с радостью скрутил ему башку.

Как и на «Аргайлле», «Бруннере», «Бреде» и «Монкальме», радары его корабля непрерывно обшаривали океан, ища признаки того, что катер отваливает от борта «Фреи». Часы отбили четверть седьмого, но не было ни малейшего признака этого.

Передняя орудийная башня «Морана», чье орудие по-прежнему было заряжено, отвернула в сторону от «Фреи» и смотрела теперь в пустынное море в трех милях на юг от нее.

В десять минут девятого по тельавивскому времени Лев Мишкин стоял посреди своей подземной камеры, устроенной под улицами израильской столицы, как вдруг почувствовал резкую боль в груди. Что-то страшно тяжелое, словно камень, набухало у него внутри. Он открыл рот, чтобы закричать, но у него перехватило дыхание; он упал вперед, лицом вниз и умер на полу камеры.

Снаружи двери в эту камеру находился израильский полицейский, который получил команду заглядывать внутрь каждые две-три минуты. Меньше чем через шестьдесят секунд после того, как Мишкин скончался, он прижал глаз к смотровому глазку. Увиденное заставило его издать тревожный крик, и он суетливо стал тыкать ключ в замок, чтобы поскорее открыть дверь. Дальше по коридору дежуривший возле камеры Лазарева его коллега услышал крик и бросился к нему на помощь. Вместе они ворвались в камеру к Мишкину и нагнулись над распростертым телом.

– Он мертв, – прошептал один из них.

Другой выскочил в коридор и нажал на кнопку сигнализации. Затем он поспешил к камере Лазарева и стал торопливо открывать дверь.

Второй узник сидел на своей кровати, согнувшись вдвое, обхватив себя руками, когда его застал пароксизм боли.

– В чем дело? – заорал один из охранников, но он выкрикнул это на иврите, а Лазарев не понимал этого языка.

Умиравший смог выдавить из себя три русских слова. Оба охранника отчетливо слышали, что он сказал, и позднее повторили эту фразу своим начальникам, которые смогли ее перевести.

– Шеф… КГБ… мертв…

Это были его последние слова, рот у него раскрылся, и он скрючился в углу кровати, уставившись невидящими глазами на синюю форму стоявших перед ним полицейских.

На звон сигнализации примчались начальник участка, дюжина других офицеров полиции и врач, который угощался кофе в кабинете у начальника полиции.

Врач быстро осмотрел обоих, проверил им рты, глотки и глаза, прощупал пульс и грудь. Когда он закончил эту процедуру, то молча вышел из второй камеры. Начальник участка последовал за ним, он был страшно встревожен.

– Что, черт побери, произошло? – спросил он врача.

– Я сделаю позднее полную аутопсию, – ответил доктор, – хотя, может быть, мне это не доверят. Что же касается того, что произошло, то их отравили – вот что произошло.

– Но они же ничего не ели, – запротестовал полицейский. – Ничего не пили. Им только-только собирались принести ужин. Может быть, в аэропорту… на самолете…?

– Нет, – ответил врач, – медленно действующий яд не сработал бы с такой быстротой и так одновременно. У обоих разное телосложение. Либо они сами приняли, либо им ввели лошадиную дозу яда мгновенного действия, – как я подозреваю, цианистого калия, – за пять-десять секунд до смерти.

– Это невозможно, – закричал полицейский начальник. – Мои люди все время дежурили снаружи их камер. Прежде чем ввести их в камеры, обоих с ног до головы обыскали: рты, задние проходы – короче, все. Кроме того, зачем это им совершать самоубийство? Они только что прибыли в свободную страну.

– Не знаю, – сказал доктор, – но они оба умерли через несколько секунд после того, как их поразил этот яд.

– Я немедленно звоню в резиденцию премьер-министра, – мрачно промолвил старший полицейский офицер, и отправился в свой кабинет.

Личный советник премьер-министра по вопросам безопасности, как и почти все остальные в Израиле, был в прошлом солдатом. Но человек, которого все в радиусе пяти миль от кнессета называли просто – «Барак», никогда не был обычным солдатом. Он начал свою карьеру в качестве солдата парашютно-десантных войск под командованием Рафаэля Эйтана – легендарного Рафула. Позднее он перешел в другое подразделение: служил майором в элитном 101-ом дивизионе генерала Арика Шарона, пока не получил во время предрассветного рейда в палестинский квартал в Бейруте пулю в коленную чашечку.

С тех пор он специализировался на технической подготовке специальных операций, используя свои знания и представляя, что бы он сделал для того, чтобы убить израильского премьера, имея в виду на самом деле защиту своего хозяина. Именно он переговорил по телефону с Тель-Авивом, после чего зашел в кабинет к Беньямину Голену, чтобы проинформировать его о происшедшем.

– Прямо в камере? – переспросил пораженный премьер. – Тогда они, должно быть, сами приняли яд.

– Не думаю, – сказал Барак, – у них были все причины для того, чтобы хотеть жить.

– Тогда, выходит, их убили другие?

– Выходит, что так, премьер-министр.

– Тогда кому же нужно, чтобы они были мертвы?

– Естественно, КГБ. Один из них пробормотал что-то по-русски о КГБ перед смертью. Кажется, он хотел сказать, что шеф КГБ хотел их умертвить.

– Но они же были не у КГБ в руках – еще двенадцать часов назад они были в тюрьме Моабит. Потом восемь часов они были у англичан, потом еще два часа у нас. Когда они были у нас, то ничего не ели и не пили. Так как же они приняли внутрь яд мгновенного действия?

Барак почесал подбородок, в глазах у него мелькнул зловещий огонек.

– Есть один способ, премьер-министр: капсула замедленного действия.

Он взял листок бумаги и нарисовал чертеж.

– Такую капсулу вполне можно изготовить: в ней – две части, на одной есть винтовая резьба, при помощи которой ее навинчивают на другую половину, прежде чем она проглатывается.

Премьер-министр смотрел на чертеж со все возраставшим гневом.

– Продолжайте, – велел он.

– Одна половина этой капсулы изготавливается из чего-то наподобие керамики, стойкой к кислотному действию желудочного сока человека, а также к действию значительно более сильной кислоты, содержащейся внутри нее. Кроме того, эта капсула имеет достаточную прочность, чтобы не быть разрушенной горловыми мускулами во время глотания. Другая половина изготавливается из пластика, который способен выдержать действие желудочного сока, но не действие кислоты. Во второй половине находится цианид. Между этими половинками делается мембрана из меди; когда их навинчивают друг на друга, кислота начинает разъедать мембрану. Итак, капсулу проглатывают, а через несколько часов – в зависимости от толщины медной стенки – кислота разъедает ее. Принцип аналогичен тому, который используется в некоторых детонаторах кислотного действия. Когда кислота проникает сквозь медную мембрану, она быстро проедает пластик второй капсулы, после чего цианид попадает в кровеносную систему. По-моему, действие такой капсулы можно замедлить до десяти часов: к этому времени капсула попадает в кишечник, там яд мгновенно всасывается в кровь и переносится к сердцу.

Бараку доводилось видеть своего премьера раздраженным, даже разгневанным, но он никогда не видел, как тот буквально белеет от ярости.

– Они послали мне двух человек, имевших внутри ампулы с ядом, – прошептал он, – две ходячих бомбы с часовым механизмом, которые должны были умереть, когда попадут к нам в руки? Ну нет, Израиль никто не сможет обвинить в этой мерзости. Немедленно оповестите о их смерти – вы понимаете? Немедленно! Укажите в сообщении, что прямо в этот момент проводится патологическое обследование. Это – мой приказ.

– Если террористы еще не ушли с борта «Фреи», – высказал предположение Барак, – эта новость может изменить их планы.

– Люди, ответственные за отравление Мишкина и Лазарева, обязаны были об этом подумать, – рявкнул премьер Голен. – Если мы хоть чуть-чуть задержимся с опубликованием этой новости, в их убийстве обвинят Израиль. Я этого не допущу.

Туман накатывался волнами, он становился все гуще и плотней. Он покрыл море сплошной пеленой от побережья Восточной Англии до Валкеренса на противоположном берегу. Он со всех сторон охватил флотилию буксирных судов, дрейфовавшую к западу от боевых кораблей, также как и их. Его хлопья кружились вокруг «Катлеса», «Сейбра» и «Самитара», пришвартованных возле кормы «Аргайлла», их двигатели нежно урчали в полной готовности помчаться в погоню за добычей. Туман прикрыл и самый крупный танкер в мире, стоявший на якоре между военными кораблями и голландским побережьем.

В шесть сорок пять все террористы, кроме двух, спустились в большую из надувных лодок. Один из них – американец украинского происхождения – запрыгнул в старый рыболовный катер, который доставил их всех почти в центр Северного моря, и посмотрел наверх.

Стоявший на борту возле леера Эндрю Дрейк кивнул, тогда тот нажал на кнопку запуска двигателя, и он запыхтел, набирая обороты. Нос катера был нацелен точно на запад, для того, чтобы он строго следовал этому курсу, его штурвал закрепили веревкой. Террорист постепенно увеличивал мощность двигателя, удерживая его на нейтральной передаче.

Вдали от них острые уши – как человеческие, так и электронные, – услышали звук мотора: сразу же отдали срочные команды, с одного корабля на другой стали порхать вопросы, с «Аргайлла» их задали кружившему у них над головой «Нимроду». Самолет-наблюдатель справился по своему радару, но не заметил никакого движения на поверхности моря.

Дрейк быстро проговорил что-то в свою портативную рацию, и стоявший на мостике Азамат Крим включил сирену «Фреи». Воздух наполнился страшным ревом – это сирена рушила молчание накатывающегося тумана и плескавшейся воды.

На капитанском мостике «Аргайлла» капитан Престон нетерпеливо фыркнул.

– Они пытаются заглушить звук работающего на катере двигателя, – проронил он. – Неважно: мы увидим их на экране радара, как только они отвалят от «Фреи».

Через несколько секунд стоявший в катере террорист переключил передачу, двигатель катера взревел, и катер молнией полетел вперед. Террорист повис на веревке, закрепленной на корме «Фреи», а пустая лодка выпорхнула из-под него. Не прошло и двух секунд, как она растворилась в тумане, пробивая себе дорогу на запад в сторону стоявших там военных судов.

Террорист качнулся несколько раз на болтавшейся веревке и наконец опустился в надувную лодку, где его ждали четверо его компаньонов. Один из них дернул за шнур запуска двигателя: навесной мотор закашлял и заработал. Все пятеро ухватились покрепче за борта, а рулевой прибавил мощности. Винт взвихрил воду, и лодка отчалила от кормы «Фреи», подняв кверху свой тупой нос и двигаясь по спокойной воде в сторону Голландии.

Оператор радарной установки на «Нимроде» мгновенно заметил стальной корпус рыболовного катера, а вот резина надувной лодки не давала никакого отражающегося сигнала.

– Катер начал движение, – сообщил он на стоявший внизу «Аргайлл». – Черт, они идут прямо на вас.

Капитан Престон посмотрел на дисплей своего радара.

– Вижу их, – сказал он, заметив, как от огромного белого пятна, представлявшего на экране «Фрею», отделилась мигающая точка.

– Он прав: они двигаются прямо на нас. Что, черт подери, они собираются делать?

На полной мощности пустой катер делал пятнадцать узлов. Через двадцать минут он был бы уже среди военных кораблей, затем прошел дальше и оказался бы среди флотилии буксиров, стоявших за ними.

– Они, должно быть, думают, что смогут невредимыми прорваться сквозь сито военных кораблей, а потом затеряться в тумане среди буксиров, – высказал предположение стоявший рядом с капитаном Престоном офицер. – Послать им наперехват «Катлес»?

– Я не собираюсь рисковать хорошими людьми, сколь бы ни хотелось майору Фэллону сквитать с ними счеты, – ответил Престон. – Эти ублюдки уже убили одного моряка на «Фрее», и мы получили весьма недвусмысленный приказ из Адмиралтейства. Воспользуемся орудиями.

Процедура, которая была после этого задействована на «Аргайлле», была отработана до мелочей. Остальные боевые корабли из четырех стран НАТО вежливо попросили не открывать огонь, оставив эту неприятную обязанность «Аргайллу». И носовые и кормовые пятидюймовые орудия навели на цель, после чего открыли огонь.

Даже на расстоянии в три мили цель была очень мала: каким-то образом она смогла пережить первый залп, хотя море вокруг вскипело от разрывов снарядов. Ни наблюдатели на «Аргайлле», ни те, кто скрючился на трех патрульных катерах, пришвартованных возле него, не могли видеть этого спектакля: из-за тумана вся картина была невидима для глаз, только на экране радара можно было наблюдать за падением каждого снаряда и безумной пляской катера-мишени на взбесившихся волнах. Но радар не мог сообщить им, что там не было ни рулевого возле штурвала, ни остальных, спрятавшихся в ужасе на корме.

Эндрю Дрейк и Азамат Крим спокойно выжидали в своей двухместной быстроходной лодке возле «Фреи». Дрейк держался за веревку, которая свисала с едва видимого в вышине леера. Сквозь туман они оба услышали первый приглушенный гул орудий с «Аргайлла». Дрейк кивнул Криму, который запустил навесной мотор. Дрейк отпустил веревку, и надувная лодка полетела прочь, легкая, как перышко, скользя по поверхности моря со все возраставшей скоростью; звук ее мотора был заглушён ревом сирены с «Фреи».

Крим посмотрел на левое запястье, где был прикреплен компас в водонепроницаемом корпусе, и изменил курс на несколько градусов к югу. Он подсчитал, что им потребуется сорок пять минут для того, чтобы добраться на полной скорости от «Фреи» до лабиринта островков, составлявших Северный и Южный Бевеланд.

Без пяти минут семь шестой снаряд с «Аргайлла» наконец поразил катер, попав точно в него. Взрыв разорвал его наполовину, корма и нос приподнялись из воды и перевернулись, топливный бак взорвался, после чего останки катера ушли камнем на дно.

– Прямое попадание, – доложил артиллерийский специалист, сидевший в глубине «Аргайлла», где он и его комендоры наблюдали на экране радара за неравной дуэлью. – Он затонул.

Мигающий огонек исчез с экрана, освещенная штриховая линия продолжала обшаривать экран, но показывала только неподвижно застывшую в пяти милях «Фрею». На капитанском мостике четыре морских офицера видели эту же картинку: на некоторое время последовало молчание. Все они впервые присутствовали при том, что их корабль уничтожил не макет, а реальную цель.

– Пусть «Сейбр» отчаливает, – тихо велел капитан Престон. – Теперь они могут подняться на борт и освободить «Фрею».

Оператор радарной установки в затемненном фюзеляже «Нимрода» по-прежнему внимательно смотрел на экран. Он мог видеть все боевые корабли, все буксиры и «Фрею», застывшую к востоку от них, но не только это: за «Фреей», защищенная массой танкера от военных судов, казалось, на юго-восток двигалась малюсенькая искорка. Она была настолько мала, что ее вполне можно было пропустить: мигающий сигнал, испускаемый ею, не превышал тот, который, наверно, испускала бы жестяная канистра средних размеров. Но это была металлическая оболочка навесного мотора скоростной надувной лодки. Жестяные банки не двигаются по поверхности океана на скорости в тридцать узлов.

– «Нимрод» вызывает «Аргайлл», «Нимрод» вызывает «Аргайлл»…

Офицеры, находившиеся на капитанском мостике ракетного крейсера, выслушали это известие, едва-едва сумев справиться с потрясением. Один из них выскочил с мостика и прокричал его вниз морякам из Портленда, ожидавшим приказа на своих патрульных катерах.

Через две секунды и «Катлес» и «Симитар» уже неслись вперед, наполняя ревом сдвоенных дизельных двигателей простиравшийся кругом туман. Их носы все выше и выше вздымались вверх, поднимая при этом тучу мелкой водяной пыли, корма каждого все глубже погружалась, а бронзовые винты оставляли после себя вспененный след.

– Чтоб они провалились, – проорал майор Фэллон командиру корабля, стоявшему рядом с ним в маленькой рубке «Катлеса». – Как быстро мы можем идти?

– По такой воде – свыше сорока узлов, – прокричал ему в ответ лейтенант военно-морских сил.

«Недостаточно», – подумал Адам Монро, крепко держась за пиллерс, в то время как их корабль, словно взбесившийся конь, рыскал туда-сюда сквозь туман. «Фрея» по-прежнему была от них в пяти милях, и еще в пяти милях от нее – лодка с террористами. Несмотря на то, что они шли на десять узлов быстрее, им понадобился бы целый час для того, чтобы сравняться с надувной лодкой Свободы, которая несла его к бухтам голландского берега, где он смог бы легко затеряться; и ему оставалось всего сорок минут хода, а может и меньше.

«Катлес» и «Симитар» неслись вслепую, разрывая туман в клочья, которые сразу же снова сливались за ними в непроницаемую пелену. В других условиях было бы безумием идти на такой скорости в условиях нулевой видимости, однако сейчас море было пустынным. В рубках каждого катера внимательно вслушивались в непрерывный поток информации, сообщаемой им с «Нимрода» через «Аргайлл»: их собственное положение и положение другого патрульного катера, положение самой «Фреи», скрытой от них в тумане, положение «Сейбра», двигавшегося слева от них прямо на «Фрею» со значительно более медленной скоростью, наконец, положение и скорость мигающей на экране искорки, которая показывала направление бегства Свободы.

Надувной лодке, которая ушла далеко на восток от «Фреи» и в которой Эндрю Дрейк и Азамат Крим неслись к спасению, казалось, везло. Почти невидимое из-за тумана море успокоилось еще больше, и ровная, как лист бумаги, поверхность воды дала им возможность еще больше увеличить скорость. Почти все их суденышко возвышалось над водой, только завывавший на полных оборотах двигатель глубоко погрузился в нее. В нескольких футах от них, едва различимые сквозь туман, Дрейк заметил последние остатки волны, поднятой их компаньонами, которые отправились в путь на десять минут раньше. Странно, подумал он, что эти следы столь долго остаются на поверхности моря.

На мостике военного корабля США «Моран», лежавшего к югу от «Фреи», капитан Майк Мэннинг также внимательно изучал экран своего радара. Он видел «Аргайлл», стоявший на якоре к северо-западу от него, и «Фрею» – немного на восток к северу.

Между ними можно было видеть быстро сокращающие разрыв «Катлес» и «Симитар», а вдалеке на востоке он видел также малюсенькую сверкающую точку быстро летящей надувной лодки – настолько маленькую, что она почти терялась на матовой поверхности экрана. Однако она была там. Мэннинг оценил расстояние между преследуемыми и преследователями.

– Им никогда их не догнать, – пробормотал он и отдал приказ своему старшему помощнику.

Пятидюймовое орудие «Морана» начало медленно поворачиваться вправо, высматривая затерявшуюся в тумане цель.

Рядом с капитаном Престоном вырос матрос. Капитан, не замечая его, продолжал смотреть на свой сканер, полностью поглощенный погоней сквозь туман. Он знал, что его пушки были бесполезны в данном случае, так как «Фрея» лежала между ним и целью, – открыть огонь поэтому было слишком рискованно. Кроме того, масса «Фреи» скрывала цель от его собственного радара, следовательно, он не мог сообщить верную информацию для наводки орудиям.

– Простите, сэр, – обратился к нему матрос.

– Чего тебе?

– Только что поступило известие, сэр. О тех двоих, кого отвезли сегодня в Израиль, сэр. Они мертвы – умерли в своих камерах.

– Мертвы? – переспросил капитан Престон, думая, что ослышался. – Значит, вся эта дьявольщина была псу под хвост. Интересно, кто же, черт побери, провернул это? Надо будет сказать об этом тому парню из Форин офиса, когда он вернется. Ему будет интересно.

Море по-прежнему казалось Эндрю Дрейку совершенно спокойным: было в этом спокойствии что-то маслянисто вязкое – необычное для Северного моря. Он и Крим были почти на полпути к голландскому побережью, когда их двигатель кашлянул в первый раз. Он кашлянул еще раз несколько секунд спустя, а затем непрерывно закашлялся. Скорость уменьшилась, мощность упала.

Азамат Крим срочно прибавил оборотов, двигатель стрельнул, снова кашлянул и вновь заработал с прежней мощностью, но на этот раз с каким-то надрывным звуком.

– Он перегрелся, – прокричал он Дрейку.

– Этого не может быть, – прокричал в ответ Дрейк. – Он должен работать на полной мощности по крайней мере час.

Крим наклонился и зачерпнул ладонью воду за бортом лодки, затем посмотрел на ладонь и показал ее Дрейку: рука до кисти была вымазана потеками вязкой коричневой нефти.

– Она забивает систему охлаждения, – сообщил Крим.

– Они, кажется, замедляют ход, – проинформировал «Аргайлл» оператор с «Нимрода»; информацию сразу же сообщили на «Катлес».

– Давай-давай, – закричал майор Фэллон, – мы еще успеем поймать этих мерзавцев.

Расстояние между ними стало быстро сокращаться: скорость надувной лодки упала до десяти узлов. Фэллон только не знал, также как не догадывался об этом молодой лейтенант, стоявший за штурвалом бешено летящего «Катлеса», что они на полной скорости приближались к краю гигантского нефтяного озера, расплывшегося по поверхности океана, – не знали и о том, что их жертва теперь с трудом пробирается в самом его центре.

Прошло еще десять секунд, и двигатель, возле которого колдовал Азамат Крим, отключился. Наступило леденящее душу молчание, прерываемое гулом двигателей «Катлеса» и «Симитара», пробивавшихся к ним сквозь туман.

Крим обеими руками зачерпнул пригоршню с поверхности моря и поднес ее к лицу Дрейка.

– Это наша нефть, Эндрю, – нефть, которую мы спустили. Мы теперь сидим прямо посередине ее.

– Они остановились, – сообщил командир Катлеса стоявшему рядом Фэллону. – С «Аргайлла» говорят, что они остановились. Бог знает почему.

– Мы возьмем их, – радостно завопил Фэллон и снял с перевязи свой автомат типа «ингрэм».

На военном корабле США «Моран» офицер-артиллерист Чак Ольсен доложил Мэннингу:

– Мы установили наводку.

– Открыть огонь, – спокойно приказал Мэннинг.

Лежавший в семи милях к югу от «Катлеса» «Моран» начал вести стрельбу из своего носового орудия, посылая снаряды в постоянной ритмичной последовательности. Командир «Катлеса» не мог слышать выстрелов, но на «Аргайлле» их слышали и велели им замедлить ход. Лейтенант шел прямо туда, где на экране радаров замерла маленькая искорка, в эту же точку открыл огонь и «Моран». Лейтенант закрыл дроссели, катер замедлил ход, двигаясь теперь только по инерции.

– Ты что, с ума сошел – ты что делаешь? – закричал майор Фэллон. – Они теперь от нас всего в какой-то миле.

Ответ пришел с небес: сверху и впереди послышался звук, словно приближался скорый поезд, – это первые снаряды, посланные «Мораном», падали в цель.

Три подкалиберных бронебойных снаряда попали в воду, подняв вверх фонтаны пены, но не долетев до надувной лодки, которая качалась теперь на поднятой ими волне в сотне ярдах от них. На зажигательных снарядах были установлены взрыватели, приводимые в действие при приближении к цели: они взорвались ослепительно белым светом в нескольких футах над поверхностью океана, разбрызгивая вокруг мягкие куски горящего магния.

Люди на «Катлесе» замерли, видя, как впереди осветился туман. В четырех кабельтовых от них по правому борту замер «Симитар», едва не залезший в нефтяное пятно.

Магний упал на сырую нефть, мгновенно подняв ее температуру выше точки воспламенения, маленькие кусочки горящего металла были так легки, что не могли пробить нефтяную пленку, они оседали на ее поверхности и горели.

Прямо перед глазами пораженных моряков и морских пехотинцев море воспламенилось: гигантская равнина, вытянувшаяся на многие мили в длину и в ширину, начала мерцать – вначале ярко-красным огнем, затем все ярче и горячее.

Все это длилось не больше пятнадцати секунд – именно столько времени пылало море. Больше половины из 20 000 тонн нефти воспламенилось и сгорело. За несколько секунд температура достигла 5000 °C. За десяток секунд эта ужасная жара превратила в ничто туман на многие мили вокруг; пламя подымалось от поверхности воды на пять футов в вышину.

В полном молчании смотрели моряки и морские пехотинцы на полыхавший в какой-то сотне ярдов от них ад, некоторые прикрывали лицо, иначе бы оно обгорело.

В самой середине этого моря огня вверх взвилась огненная свеча – наверное, взорвался топливный бак. Горевшая нефть не издавала никаких звуков, лишь сверкала и блистала на протяжении своей короткой пламенной жизни.

Из самой середины этой адской топки по воде ушей моряков достиг человеческий вопль:

– Ще не вмерла Украина…

Затем все замерло, пламя угасло – все снова заволок туман.

– Что, черт побери, это означало? – прошептал лейтенант – командир «Катлеса».

Майор Фэллон пожал плечами.

– Не спрашивай меня. Наверно, какой-нибудь иностранный язык.

Стоявший рядом с ними Адам Монро смотрел на последние блестки затухавшего пламени.

– В грубом переводе, – сказал он, – это означает: «Украина будет жить».