Только через неделю Миллеру удалось попасть к начальнику гамбургского ОГП. Тот встретил Петера неохотно: по-видимому, Дорн догадался, что Миллер действует без согласия Гоффманна, и предупредил об этом главу ОГП.

– Поймите, – начал тот. – Я согласился на встречу, лишь уступив вашим настойчивым просьбам.

– И на том спасибо, – невозмутимо отозвался Миллер. – Меня интересует человек, которого ваш отдел, безусловно, разыскивает. Его имя Эдуард Рошманн.

– Рошманн?

– Да. Капитан СС. Комендант рижского гетто с сорок первого по сорок четвертый год. – Я хочу узнать, жив ли он, а если умер, где похоронен. Расскажите, может быть, вам удалось его арестовать, привлечь к суду. А если нет, знаете ли вы, где он живет сейчас?..

Адвокат был ошеломлен.

– Я не могу вам этого сказать! – воскликнул он.

– Отчего же? Это интересует наших читателей. И очень сильно.

– Сомневаюсь, – адвокат взял себя в руки, заговорил спокойно. – Иначе мы получали бы письма с подобными вопросами. А из читателей вы первый, кто проявил к нам интерес.

– Вообще-то я не читатель, а журналист.

– Возможно, возможно. Тем не менее я могу сообщить вам не больше, чем рядовому читателю.

– Так сколько же?

– Боюсь, мы не вправе разглашать сведения, касающиеся наших поисков.

– Глупости!

– Позвольте, господин Миллер, ведь не требуете же вы, чтобы полицейские докладывали, насколько продвинулось их расследование какого-нибудь уголовного дела.

– Отнюдь. Часто бывает как раз наоборот. Обычно полиция с удовольствием сообщает, что вскоре арестует преступника. И уж конечно, расскажет журналисту, жив главный подозреваемый или мертв. Это поднимает ее престиж в глазах народа.

Адвокат улыбнулся одними губами:

– Мы не полиция. Поймите, если разыскиваемый узнает, что его вот-вот возьмут, он скроется.

– Возможно, – согласился Миллер. – Хотя, судя по газетам, вы предали суду лишь трех рядовых эсэсовцев, бывших охранников рижского гетто. Да и произошло это в пятидесятом году, так что вам их, видимо, англичане прямо из лагеря для военнопленных передали. Похоже, военным преступникам вашего ведомства опасаться не стоит.

– Вы глубоко заблуждаетесь.

– Хорошо. Допустим, вы заняты расследованием всерьез. И все же никому не повредит, если вы скажете, ищете Рошманна или нет и где он теперь обитает.

– Скажу лишь, что все вопросы, находящиеся в нашем ведении, постоянно прорабатываются. Постоянно. Больше ничем помочь не могу.

Он встал. Миллер тоже.

– Только не надорвитесь от чрезмерного усердия, – бросил Петер и вышел.

Еще неделю Миллер готовился: сидел дома, читал книги о войне на Восточном фронте и преступлениях в концлагерях. О «Комиссии Z» он узнал случайно, от библиотекаря.

– Находится она в Людвигсбурге, – сказал он Миллеру. – Я читал о ней в журнале. Полностью она именуется так: «Центральное федеральное агентство по расследованию преступлений, совершенных во время фашистской диктатуры». Название громоздкое, поэтому для краткости службу окрестили «Централь Штелле», или «Комиссия Z». Это единственная организация, охотящаяся за нацистами в национальном и даже международном масштабе.

– Спасибо, – поблагодарил библиотекаря Миллер, уходя. – Пожалуй, туда стоит заглянуть.

На другое утро Петер пошел в банк, перевел хозяйке квартиры плату за три месяца вперед, снял со счета почти все деньги – пять тысяч, оставил лишь десять марок, чтобы не закрывать его. Вернулся домой и предупредил Зиги, что уезжает, возможно, на неделю или чуть дольше, поцеловал ее на прощание. Потом вывел из гаража «ягуар», по первому снегу миновал Бремен и двинулся на юг, в Рейнляндию.

Начался один из первых в том году снегопадов, пронизывающий ветер с Северного моря гнал снежинки вдоль широкого шоссе, идущего от Бремена на юг в равнины Южной Саксонии.

Через два часа Миллер остановился выпить кофе, а затем вновь помчался по земле Северный Рейн-Вестфалия. Несмотря на ветер и сгущавшиеся сумерки, ехать по автобану в плохую погоду Петеру нравилось. Сидя в «ягуаре», он воображал себя в рубке самолета; тускло светились огоньки на приборной доске; наступала зимняя ночь, леденящий ветер бросал снег в свет фар, а потом уносил назад, в пустоту.

Как всегда, Миллер ехал в крайнем левом ряду, выжимал из «ягуара» около ста шестидесяти километров в час, смотрел, как остаются позади обгоняемые грузовики.

К шести вечера он миновал поворот на Гамм, справа замелькали тусклые огоньки заводов Рура. Рур – растянувшийся на километры промышленный район ФРГ из нескончаемых предприятий с дымящими трубами и рабочих поселков, расположенных столь тесно, что все это казалось одним гигантским городом длиной сто пятьдесят и шириной сто километров, – не переставал изумлять Петера. Когда шоссе поднялось на виадук, Миллер не мог оторвать взгляд от тысяч и тысяч гектаров, озаряемых светом бесчисленных вагранок, где выплавляется сталь, из которой выковано экономическое чудо ФРГ. Пятнадцать лет назад, когда маленький Петер проезжал мимо на поезде, направляясь на каникулы во Францию, кругом были одни развалины – промышленное сердце Германии тогда едва билось. И не гордиться созданным соотечественниками за эти годы Миллер просто не мог.

«А все-таки здорово, – думал он, подъезжая к Колонской кольцевой, – что я не живу в этом чаду». В Колонье Петер повернул на юго-запад, проехал Висбаден и Франкфурт, Мангейм и Хайльсбронн и, наконец, поздно ночью остановился у отеля в Штутгарте, ближайшем к Людвигсбургу городе, где и заночевал.

Людвигсбург – небольшой торговый городок, затерянный среди живописных холмов земли Баден-Вюртемберг, в двадцати километрах от ее столицы, Штутгарта. Там, в маленьком переулке, недалеко от Хохштрассе, к необычайному смущению бюргеров расположилась «Комиссия Z» – крошечное ведомство, где за гроши трудились люди, преданные одной цели – поиску фашистов, виновных в преступлениях против человечества. До того, как специальный «Статут ограничений» признал таковыми только единичные и массовые убийства, к преступлениям против человечества причисляли вымогательство, грабеж, пытки и прочее.

Но и после всех ограничений в списках «Комиссии Z» значилось не менее ста семидесяти тысяч человек, поэтому понятно, почему основной упор делался на поиски нескольких тысяч, виновных в массовых убийствах.

Лишенная права арестовывать, комиссия имела возможность лишь ходатайствовать в полицию об аресте, когда обвинительный материал собран, а преступник опознан. Способная выжать из федерального правительства лишь гроши, она существовала только потому, что работали в ней самоотверженные люди.

В ее штате было пятьдесят следователей и восемьдесят юристов. Все следователи были молоды – не старше тридцати пяти, дабы не иметь ничего общего с расследуемыми делами. Адвокаты были старше, но тщательно отбирались из людей, в преступлениях фашистов не замешанных.

Привыкшие к официальным отказам, пропаже одолженных другим ведомствам документов, исчезновению предупрежденных «доброжелателями» подозреваемых, служащие «Комиссии Z» трудились в поте лица, понимая, что действуют вопреки желаниям большинства соотечественников. Ведь даже обычно улыбающиеся жители Людвигсбурга мрачнели, увидев работника этой печально известной организации.

Петер Миллер разыскал ее по адресу Шорндорферштрассе, 58, в большом, некогда жилом доме за трехметровой высоты забором. Въезд закрывали массивные стальные ворота. Поодаль от них Миллер заметил кнопку звонка и нажал ее. Отворилось окошечко, появилось лицо привратника.

– Слушаю вас.

– Я хотел бы поговорить с одним из ваших следователей.

– С кем именно?

– Я здесь никого не знаю, – признался Миллер. – Посему подойдет любой. Вот моя визитка.

Он протянул в окошко карточку, заставил привратника взять ее. Так она по крайней мере попала бы внутрь. Привратник захлопнул окошко и ушел. А вернувшись, открыл ворота и проводил Миллера в здание, где оказалось душно – батареи жарили вовсю. Из стеклянной будки вынырнул вахтер, отвел Петера в небольшую приемную, сказал: «Сейчас к вам придут» – и исчез.

Через три минуты в приемную вошел человек лет пятидесяти, обходительный и любезный. Вернув Миллеру визитку, он спросил:

– Чем могу служить?

Петер рассказал обо всем. Адвокат внимательно выслушал его и произнес:

– Потрясающе.

– Так можете вы мне помочь или нет?

– Если бы, – вздохнул адвокат, и Миллер понял, что впервые встретил человека, искренне желавшего помочь ему разыскать Рошманна. – Дело вот в чем. Я готов признать, что вы в своих намерениях совершенно искренни, но меня по рукам и ногам связывают законы здешней работы. В частности, запрет разглашать сведения о разыскиваемых эсэсовцах всем, кто не имеет специального допуска.

– Иными словами, вы ничего не вправе мне говорить?

– Поймите, – взмолился юрист. – Нас хотят задушить. Нет, не в открытую, а исподволь – режут бюджет, сужают права. И попробуй нарушить какое-нибудь пустяковое распоряжение – голову снимут. Лично я не прочь призвать в союзники немецких журналистов, но это запрещено.

– Ясно, – вздохнул Миллер и спросил: – У вас есть библиотека газетных вырезок?

– Нет.

– А в ФРГ есть хоть одна такая открытая библиотека?

– Нет. Они существуют только при крупных газетах и журналах. Лучшая, по слухам, принадлежит «Шпигелю». У «Кометы» тоже неплохая.

– Странно, – пробормотал Миллер. – А где в Западной Германии можно запросто осведомиться о ходе расследования военных преступлений или разыскиваемых эсэсовцах?

Юрист беспокойно заерзал на стуле:

– Без особого разрешения, боюсь, нигде.

– Понятно. Тогда скажите, где находятся архивы СС.

– Один здесь, в подвале. Собран из светокопий. Оригиналы в сорок пятом году захватили американцы. В последнюю минуту горстка фашистов, оставшаяся при архиве, который хранился в одном из баварских замков, решила сжечь документы. Десятую часть им удалось уничтожить, но тут ворвались американские солдаты. Все в архиве было перепутано. Чтобы навести порядок, понадобилось два года. За это время главным нацистским преступникам удалось улизнуть. Потом архив перевезли в Западный Берлин, где он находится и по сей день под пятой американцев. Даже нам ничего не выдают оттуда без их разрешения. Впрочем, пожаловаться не могу – отказа не было ли разу.

– И только? – изумился Миллер. – Два архива на всю страну?

– Да, – ответил юрист. – Повторяю, хотел бы вам помочь, но не имею права. Кстати, если узнаете что-нибудь о Рошманне, поделитесь с нами. Будем рады.

Миллер призадумался, потом спросил:

– Значит, найди я Рошманна, разрешение на его арест можно будет выхлопотать только в двух ведомствах – гамбургском отделе генеральной прокуратуры и здесь? Верно?

Юрист уставился в потолок и произнес:

– Ничто поистине ценное не попадает у нас в долгий ящик.

– Все ясно. – Миллер встал. – Но признайтесь честно, ищете вы Рошманна или нет?

– Между нами говоря, ищем, и очень усердно.

– То есть если его поймать, трудностей с осуждением не будет?

– Никаких, – заверил его юрист. – Следствие по его делу уже закончено. Он, безусловно, получит пожизненную каторгу.

– Дайте мне ваш телефон.

Юрист записал что-то на листке и протянул Миллеру.

– Здесь мое имя и два телефона – рабочий и домашний. Звоните в любое время, днем или ночью, все равно. В полиции всех земель ФРГ есть верные мне люди. Но встречаются и такие, кого следует опасаться. Так что звоните сначала мне, хорошо?

Миллер взял листок, заверил юриста, что все понял, и ушел, услышав на прощание: «Желаю удачи».

От Штутгарта до Берлина далеко, поездка заняла у Миллера целый день. К счастью, было солнечно и сухо. «Ягуар» вожделенно пожирал километры пути на север по равнинам Франкфурта через Кассель и Готтингем на Ганновер, где Миллер повернул на восток, перекочевал с автобана Е4 на Е8 и двинулся к границе ГДР.

В пограничном пункте Мариенборн он целый час заполнял таможенную декларацию, чтобы получить транзитную визу, разрешавшую проезд по территории Восточной Германии в Западный Берлин, а тем временем одетые в теплые меховые шапки таможенник в голубой форме и представитель Народной полиции в зеленой форме тщательно осматривали «ягуар». Таможенник был молод и, казалось, разрывался между необходимостью быть холодно-вежливым (так полагалось относиться ко всем жителям ФРГ, ведь пропаганда называла их не иначе, как реваншистами) и желанием поглазеть на дорогую спортивную машину.

В тридцати километрах от границы дорога пошла по гигантскому мосту через Эльбу, где в 1945 году английские войска, свято соблюдая Ялтинские договоренности, остановили свое наступление на Берлин. Справа от Миллера распластался Магдебург. «Интересно, – подумал Петер, – сохранилась ли там старая тюрьма?» При въезде в Западный Берлин его снова задержали – пришлось опорожнить сумку таможенникам на стол и открыть кошелек – видимо, чтобы чиновники убедились: проезжая по ГДР, этому «раю для рабочих», он не спустил все свои западногерманские марки. Наконец Миллера пропустили, «ягуар» миновал кольцевую дорогу «Авус» и выскочил на сверкавшую рождественскими огнями ленту Курфюрстендамма. Это был вечер семнадцатого декабря.

Миллер решил в Американский центр документов напролом не лезть, понимая: без официальной поддержки в архивы СС не попасть.

На другое утро он с Главпочтамта позвонил Карлу Брандту. Просьба Петера привела инспектора в ужас.

– Не могу, – отрезал он. – Я никого в Берлине не знаю!

– Подумай хорошенько. Ты же не раз туда ездил. Мне нужен человек, способный за меня поручиться.

– Я же предупреждал, что не хочу впутываться в эту историю.

– Ты уже в нее впутался. – Миллер помолчал немного и разыграл свой главный козырь. – Или я попадаю в архив как официальное лицо, или иду и говорю, что послан тобой.

– Не посмеешь!

– Запросто. Мне надоело попусту обивать пороги. Так что найди человека, способного выхлопотать мне разрешение на вход в архив. Послушай, ведь через час после того, как я взгляну на досье, об этом забудут.

– Надо подумать, – упрямился Брандт, стараясь выиграть время.

– Даю тебе час, – сказал Миллер. – Потом звоню вновь.

Через час оказалось, что Брандт не только разгневан, но и напуган.

– Есть один человек. Я учился вместе с ним в полицейской академии, – затравленным тоном произнес инспектор. – Я его плохо знаю, но помню, что он работает в первом бюро западноберлинской полиции. А оно занимается как раз военными преступниками.

– Как его зовут?

– Шиллер. Фолькмар Шиллер, полицейский инспектор.

– Я свяжусь с ним…

– Нет, предоставь это мне. Я позвоню ему сегодня сам, представлю тебя. Если он захочет с тобой встретиться – ради Бога, если нет, меня не вини. Больше я в Берлине никого не знаю.

Через два часа Миллер позвонил Брандту и узнал, что Шиллер уезжает в командировку и сможет принять Петера только в понедельник.

Четыре дня Миллер бесцельно шатался по Западному Берлину, который в приближении нового, 1964 года жил одной радостной вестью – разрешением правительства ГДР после воздвижения в августе 1961 года Берлинской стены выдавать западным берлинцам пропуска на въезд в Восточную Германию для посещения родственников.

В понедельник утром Петер отправился на встречу с полицейским инспектором Фолькмаром Шиллером. Тот, к счастью, оказался ровесником журналиста и, что совсем несвойственно немецкому чиновнику, с презрением относился к бюрократическим препонам. «Далеко он не пойдет», – подумал Миллер и вкратце объяснил суть дела.

– Почему бы и нет? – отозвался Шиллер. – Американцы нашему бюро частенько помогают. Дело в том, что Вилли Брандт заставил нас расследовать военные преступления и нам приходится ходить в архив почти ежедневно.

Они сели в «ягуар», поехали в предместье и вскоре оказались на улице Вассеркаферштиг, у дома номер один, в пригороде Целендорф, Берлин 37.

За деревьями скрывалось приземистое одноэтажное здание.

– Это и есть архив? – не веря глазам, спросил Миллер.

– Он самый, – ответил Фолькмар. – Что, неказист с виду? Так знай, у него еще восемь подземных этажей. Там, в огнестойких бункерах, и хранятся документы.

Через парадное молодые люди прошли в маленькую приемную с традиционной будкой вахтера в правом углу. Инспектор предъявил свое удостоверение. Ему выдали бланк запроса. Фолькмар уселся вместе с Петером за стол и начал заполнять бумагу. Вписал свое имя и чин, а потом спросил:

– Как звать того, кого ты ищешь?

– Рошманн. Эдуард Рошманн.

Инспектор вписал и эту фамилию в бланк, отдал его служащему в главном зале. Вернувшись к Миллеру, сказал:

– Поиски займут минут десять. Пойдем.

Они перешли в большой зал, уставленный рядами столов и стульев. Через четверть часа другой служащий положил перед ними папку сантиметра в три толщиной. На ее обложке было напечатано: «Рошманн, Эдуард».

Фолькмар Шиллер встал:

– Если не возражаешь, я пойду. Доберусь сам. У меня полно дел. Если захочешь снять светокопии, попроси у служащего.

Миллер поднялся и пожал ему руку:

– Большое спасибо.

– Не за что. – С этими словами инспектор ушел.

Не обращая внимания на сидевших поодаль немногочисленных посетителей, Миллер обхватил голову руками и углубился в чтение досье на Эдуарда Рошманна.

Там было все. Номер билета национал-социалистической партии, номер члена СС, заявления о вступлении в эти организации, написанные Рошманном собственноручно, результаты медицинского освидетельствования и подготовки в тренировочном лагере, автобиография, послужной список вплоть до апреля 1945 года и два фотоснимка – в фас и профиль. На Миллера угрюмо смотрел человек с коротко подстриженными и зачесанными справа на пробор волосами, острым носом и узким, почти безгубым ртом.

Эдуард Рошманн родился 25 августа 1908 года в австрийском городе Граце, в семье зажиточного пивовара. Ходил в местные детский сад и школу. Поступал на юридический факультет университета, но провалился. В 1931 году в возрасте двадцати трех лет устроился на пивоварню к отцу, и в 1937 году его перевели в административный отдел. В том же году он вступил в нацистскую партию и в СС, организации, в нейтральной тогда еще Австрии запрещенные. Через год Гитлер ее аннексировал и обеспечил местным фашистам быстрое продвижение по службе.

В 1939 году, перед самой войной, Рошманн вступил в войска СС, прошел зимой этого же года курс спецподготовки и весной 1940 года был отправлен служить во Францию. В декабре 1940 года его вернули в Берлин (здесь кто-то написал на полях: «Струсил?») и в январе 1941 года перевели в СД, третий отдел РСХА. В июле 1941 года он возглавил первый пост СД в Риге, а в следующем месяце стал комендантом рижского гетто. В 1944 году вернулся в Германию морем и после сдачи оставшихся в живых евреев данцигскому СД поехал в Берлин, в штаб СС, ждать дальнейших указаний.

Последний документ в досье так и остался неоконченным: видимо, штабной писарь благоразумно смылся в мае 1945 года. К нему был подколот лист с надписью: «Британские оккупационные власти запрашивали это досье в декабре 1947 года».

Миллер вынул из папки автобиографию Рошманна, его фотоснимки и последний лист, подошел к служащему в конце зала и попросил снять с них светокопии. Тот кивнул и положил досье Рошманна к себе на стол, чтобы потом вернуть недостающие страницы. Тут подошел еще один человек с просьбой снять копии с двух страниц другого досье. Служащий взял их и передал вместе с материалами на Рошманна в окошечко.

– Подождите десять минут, – сказал он Миллеру и второму мужчине.

Они уселись на прежние места. Петеру очень хотелось курить, но в архиве это было запрещено.

Через десять минут окошечко позади служащего открылось, и чья-то невидимая рука протянула ему два конверта. Миллер и пожилой мужчина отправились за светокопиями.

Служащий скользнул взглядом по одному из конвертов.

– Досье на Эдуарда Рошманна?

– Это мне, – отозвался Миллер.

– Значит, второй конверт вам. – Служащий протянул его пожилому мужчине, который искоса поглядывал на Миллера. Потом взял свой конверт и вышел из архива бок о бок с журналистом.

Оказавшись на улице, Петер сбежал по ступенькам, сел в «ягуар» и поехал в центр города. Через час он позвонил Зиги и сообщил: «На рождество я приеду».

Через два часа он выехал из Западного Берлина. Когда его машина остановилась у первого проверочного пункта на Драй Линден, пожилой человек сел к телефону в своей уютной квартире неподалеку от Савиньи-плац, набрал западногерманский номер, коротко представился собеседнику и доложил:

– Сегодня я был в Центре документов, хотел, как обычно, порыться в папках. И встретил человека, который интересовался Эдуардом Рошманном. После полученного недавно сообщения я решил рассказать об этом вам.

Собеседник засыпал его вопросами.

– Нет, его имя мне выяснить не удалось, – отвечал пожилой мужчина. – Потом он уехал в длинной черной спортивной машине. Да, да, номер я заметил. Гамбургский, – мужчина продиктовал его в трубку. – Я решил перестраховаться… Очень хорошо. Это на ваше усмотрение… Веселого рождества, камрад.