В Мансуре, в здании Мухабарата, бригадир Хассан Рахмани, запершись в своем кабинете, пытался проанализировать события последних двадцати четырех часов. Рахмани был близок к отчаянию.

Его нисколько не тревожил тот факт, что бомбы и ракеты союзников систематически уничтожают основные иракские военные и военно-промышленные объекты. Еще много недель назад Рахмани предвидел такое развитие событий; оно должно было приблизить вторжение американской армии в Ирак и падение багдадского диктатора.

В тот февральский день 1991 года бригадир Хассан Рахмани, давно ждавший армии союзников и рассчитывавший на них, не догадывался, что его мечтам не суждено сбыться. Рахмани был весьма умен, но не обладал даром прорицателя.

В тот день ему не давала покоя одна проблема: как выжить ему самому, что нужно сделать для того, чтобы своими глазами увидеть момент свержения Саддама Хуссейна.

Вчерашняя бомбардировка ядерного центра в Эль-Кубаи до основания потрясла всю правящую багдадскую элиту. Центр был замаскирован чрезвычайно тщательно, никому и в голову не приходило, что союзники могут его обнаружить.

Уже через несколько минут после бомбардировки уцелевшие зенитчики связались с Багдадом и сообщили о налете британских истребителей-бомбардировщиков. Узнав о трагедии, доктор Джаафар Джаафар тотчас сел в машину и сам помчался на место; он хотел как можно быстрее узнать о судьбе его сотрудников, работавших в подземельях центра. Вне себя от гнева он уже к полудню посетил министра промышленности и военной техники Хуссейна Камиля, который возглавлял всю иракскую программу ядерного вооружения.

Говорили, что тщедушный Джаафар Джаафар кричал на племянника Саддама. Из пятидесяти миллиардов долларов, израсходованных Ираком на вооружение, ядерная программа поглотила восемь, и вот теперь, когда триумф был так близок, все пошло прахом. Неужели государство не могло обеспечить защиту его сотрудников?

Ведущий иракский физик был ростом чуть выше пяти футов и не отличался могучим телосложением, но обладал колоссальным влиянием. По слухам, он еще долго возмущался беспомощностью военных и своего министра.

Перепуганный Хуссейн Камиль доложил дяде. Тот тоже пришел в ярость, а когда случалось такое, ни один багдадец не мог поручиться, что ему удастся дожить до утра.

Работавшие на подземном предприятии ученые и инженеры не только не пострадали, но и благополучно выбрались на поверхность. Они ушли по узкому тоннелю, кончавшемуся в пустыне, в полумиле от свалки. Тоннель выходил в шахту, где в круглую стену были вделаны скобы. Этим путем могли уйти люди, но о том, чтобы протащить через шахту и тоннель громоздкое оборудование, не могло быть и речи.

Главный лифт и грузовой подъемник были превращены в металолом и засыпаны песком до двадцатифутовой глубины.

Восстановительные работы в любом случае были бы сложной инженерной задачей и заняли бы не одну неделю, а Хассан Рахмани знал, что таким временем Ирак не располагает.

Если бы дело этим и кончилось, то Рахмани испытал бы только чувство облегчения. Он места себе не находил с того самого дня, когда - еще до начала воздушной войны - Саддам на совещании во дворце объявил о том, что у него есть «своя» бомба.

Теперь же Рахмани больше всего боялся гнева диктатора-параноика. Накануне, вскоре после полудня, его вызвал вице-президент Из-зат Ибрагим. Глава иракской контрразведки никогда не видел ближайшего советника Саддама в таком состоянии.

Ибрагим сказал Рахмани, что раис в ярости. Когда случалось нечто подобное, обычно проливалась кровь. Только кровь могла успокоить бешеного тикритца. Вице-президент разъяснил, что от него, Рахмани, ждут конкретных результатов, и ждут тотчас же.

- Какие результаты вы имеете в виду? - уточнил Рахмани.

- Выясните, - завопил Ибрагим, - как они узнали!

У Рахмани были друзья, занимавшие довольно высокое положение в армии. По просьбе шефа контрразведки те опросили зенитчиков; зенитчики в один голос утверждали, что в налете участвовали только два британских бомбардировщика. Выше летели еще два самолета, но, по общему мнению, это были истребители прикрытия. Во всяком случае они не сбросили ни одной бомбы.

Потом Рахмани поговорил с офицерами генерального штаба иракских ВВС. Они - а многие из них проходили подготовку на Западе - единодушно заявили, что никто и никогда не послал бы на бомбардировку важного военного объекта всего два самолета. Ни при каких обстоятельствах.

Итак, рассуждал Рахмани, очевидно, британцы считали, что куча ржавых изуродованных машин не была обыкновенной автомобильной свалкой. Но что же они надеялись уничтожить своим налетом? Вероятно, ответ на этот вопрос знали два британских летчика со сбитого самолета. Рахмани предпочел бы сам допросить пленных. Он был убежден, что с помощью галлюциногенных препаратов заставил бы их рассказать всю правду уже через несколько часов.

Армейские друзья подтвердили, что через три часа после налета британской авиации военный патруль обнаружил в пустыне пилота и штурмана; один из них хромал - у него была повреждена лодыжка. К несчастью, на этот раз неожиданно быстро появился отряд Амн-аль-Амма. Секретная полиция забрала британских летчиков. С Амн-аль-Аммом никто не пытался спорить. Итак, два британца оказались в руках Омара Хатиба. Да поможет им Аллах!

Рахмани понимал, что он должен что-то предпринять, даже если не удастся выжать информацию из пленных летчиков. Вопрос - что именно предпринять? Нужно было дать раису то, чего он хотел. А что хотел Саддам? Конечно же, раскрытия заговора. Значит, заговор будет раскрыт. А ключом к этому станет передатчик.

Хассан Рахмани потянулся к телефону и вызвал майора Мохсена Зайида, руководителя отдела радиоперехвата. Настало время поговорить с ним еще раз.

В двадцати милях к востоку от Багдада лежит небольшой городок Абу-Граиб. Он ничем не примечателен и тем не менее известен каждому иракцу, хотя обычно об Абу-Граибе предпочитают вслух не говорить. Дело в том, что там расположена большая тюрьма, предназначенная практически исключительно для допросов и содержания политических заключенных. Персонал тюрьмы укомплектован только людьми из секретной полиции - Амн-аль-Амма.

В тот момент, когда Хассан Рахмани вызвал своего главного специалиста по радиоперехвату, к деревянным воротам тюрьмы подъехал длинный черный «мерседес». Два охранника, узнав пассажира «мерседеса», поторопились распахнуть ворота. Они спешили не зря: того, кто осмелится хотя бы на минуту задержать этого пассажира, могла ждать жестокая кара.

Автомобиль проследовал на территорию тюрьмы. Сидевший на заднем сиденье человек ни жестом, ни словом не прореагировал на усилия охранников. Они того не стоили.

«Мерседес» остановился возле входа в главный административный корпус тюрьмы, и еще один охранник помчался открывать заднюю дверцу.

Из «мерседеса» вышел бригадир Омар Хатиб и зашагал по ступенькам лестницы. Он был в отлично сшитой форме из мягкой баратеи. Перед ним услужливо распахивались все двери. Младший офицер, адъютант бригадира, нес его кейс.

На лифте Хатиб поднялся на последний, шестой, этаж. Здесь находился его кабинет. Оставшись один, бригадир приказал подать кофе по-турецки и взялся за бумаги - рапорты, в которых детально сообщалось обо всей информации, какую удалось выбить за последний день из томившихся в подвалах узников.

Внешне Омар Хатиб казался совершенно спокойным, но в глубине души был встревожен не меньше своего коллеги Рахмани, который находился на другом конце Багдада и которого Хатиб ненавидел не меньше, чем тот - его.

Впрочем, в отличие от Рахмани, английское образование, знание языков и широта взглядов которого сами по себе уже были достаточным основанием для подозрений. Омар Хатиб с не меньшим основанием рассчитывал на преимущества своего тикритского происхождения. Пока он выполнял порученную ему раисом работу - а ненасытного параноика успокаивали только бесчисленные признания в заговорах и предательстве, - и выполнял успешно, он был в безопасности.

Но последние двадцать четыре часа и Хатиб дрожал от страха. Накануне ему, как и Хассану Рахмани, позвонили; только это был не Ибрахим, а племянник раиса Хуссейн Камиль. Камиль тоже сказал, что бомбардировка Эль-Кубаи привела раиса в неописуемую ярость. Саддам требовал результатов расследования.

В руках Хатиба были два британских летчика. С одной стороны, в этом можно было видеть определенное преимущество, с другой - западню. Безусловно, раис захочет знать, что говорили британским летчикам на инструктаже, что известно союзникам об Эль-Кубаи и каким путем они получили эту информацию. И все это нужно было узнать немедленно.

Сведения должен был представить раису Хатиб. Его люди работали с летчиками уже пятнадцать часов, с семи вечера предыдущего дня, как только пленников привезли в Абу-Граиб. Пока что эти глупцы молчали.

Из-за окна донесся глухой звук удара, потом хриплый вой. Хатиб удивленно нахмурил брови, потом, вспомнив, успокоился.

Во внутреннем дворе, куда смотрели окна кабинета бригадира, на поперечной балке за запястья был подвешен иракец. Вытянутые пальцы его ног не доставали дюйма четыре до пыльного плаца. Рядом стоял большой кувшин с рассолом, когда-то чистым и прозрачным, а теперь темно-красным.

Каждому проходившему мимо охраннику или солдату было приказано брать из кувшина один из двух ротанговых хлыстов и ударить висящего иракца по чему угодно, но не выше шеи и не ниже колен. Устроившийся по соседству под тентом капрал вел счет ударам.

Этот болван чем-то торговал на базаре. Люди слышали, как он назвал президента сыном шлюхи. Теперь он узнает - лучше поздно, чем никогда, - цену того уважения, которое каждый гражданин страны всегда должен оказывать раису.

Самое интересное было в том, что он еще висел на перекладине. Просто поразительно, насколько выносливы некоторые из этих простолюдинов! Торговец уже выдержал пятьсот ударов - впечатляющая цифра! До тысячи он, конечно, не дотянет, никто не выдерживал тысячи ударов, но все же это было интересно. Не менее любопытно и то, что торговца выдал его десятилетний сын. Омар Хатиб отпил кофе, приготовил ручку с золотым пером и склонился над бумагами. Полчаса спустя в дверь осторожно постучали.

- Войдите, - сказал Хатиб и выжидающе посмотрел на дверь.

Лишь один человек мог стучать в эту дверь; о других всегда докладывал из приемной младший офицер. Хатиб ждал только хороших вестей.

Едва ли даже собственная мать назвала бы вошедшего крепко сбитого мужчину красивым. Все его лицо было изъедено глубокими оспинами, а там, где были удалены язвы, блестели два полукруглых шрама. Он прикрыл за собой дверь и остановился в ожидании приглашения.

Вошедший был всего лишь сержантом, а на его запятнанном рабочем комбинезоне не было вообще никаких знаков различия. Тем не менее сержант относился к числу тех немногих, к кому бригадир испытывал что-то вроде дружеских чувств. Из всего персонала тюрьмы лишь сержанту Али разрешалось сидеть в присутствии Омара Хатиба - разумеется, после приглашения.

Хатиб жестом показал на кресло и предложил сержанту сигарету. Тот прикурил и с удовольствием затянулся; после тяжелой, утомительной работы сигарета позволяла приятно расслабиться. Омар Хатиб искренне восхишался сержантом Али и только по этой причине терпел иногда слишком фамильярное поведение человека столь низкого ранга.

В подчиненных Хатиб ценил прежде всего результативность в работе, а любимый сержант никогда его не подводил. Али был настоящим профессионалом: спокойным, методичным, хорошим мужем и отцом.

- Ну? - подтолкнул сержанта Хатиб.

- Штурман вот-вот расколется, господин. Пилот… - Али пожал плечами, - еще час или чуть больше.

- Позволь тебе напомнить, Али, ты должен сломать обоих, нужно, чтобы они все рассказали. И показания одного должны подтверждать показания другого. На нас рассчитывает сам раис.

- Господин, может, вам лучше спуститься самому? Думаю, через десять минут вы получите ответ. Сначала расколется штурман, а когда пилот об этом узнает, он тоже заговорит.

- Хорошо.

Хатиб встал и вышел из-за стола. Сержант распахнул перед ним дверь. Они спустились на лифте до полуподвального этажа. Ниже лифт не спускался, поэтому Хатиб и Али пошли по коридору к лестнице, которая вела в глубокий подвал. В стенах коридора, за стальными дверями, в крохотных грязных камерах томились семь американских летчиков, четыре британских, один итальянец и кувейтский пилот «скайхока». В подвале тоже были камеры, но из них сейчас были заняты только две. Хатиб прильнул к глазку в одной из дверей.

Камеру ярко освещала единственная мощная лампа без абажура. Стены камеры были покрыты высохшими экскрементами и коричневыми пятнами крови. В центре, на пластиковом канцелярском стуле сидел совершенно обнаженный мужчина. По его груди стекали струйки рвоты, крови и слюны. За спинкой стула руки мужчины были скованы наручниками, а все его лицо закрывала тряпичная маска без прорезей для глаз.

По бокам стояли двое полицейских в таких же комбинезонах, что и сержант Али. Они поигрывали метровыми дубинками, сделанными из залитых битумом пластиковых труб; битум придавал дубинкам вес, не уменьшая гибкости труб. Заметив высокое начальство, полицейские сделали шаг назад и решили передохнуть. Минуту назад их внимание, очевидно, было сконцентрировано на голенях и коленных чашечках пленного, которые уже окрасились в жуткий сине-желтый цвет.

Хатиб молча кивнул и прошел к следующей камере. В глазок он увидел, что на второго пленного колпак не надет. Один его глаз был накрепко заклеен запекшейся кровью из разбитых бровей и щек. Пленный с трудом раздвинул кровоточащие губы, обнажив рот с выбитыми зубами.

- Тайн, - прохрипел он. - Николас Тайн. Лейтенант авиации. Пять-ноль-один-ноль-девять-шесть-восемь.

- Штурман, - шепотом подсказал сержант.

Хатиб тоже шепотом спросил:

- Кто из наших говорит по-английски?

Али жестом показал: тот, что стоит слева.

- Выведи его сюда.

Али открыл камеру и тут же вышел в сопровождении одного из дознавателей. Хатиб недолго поговорил с ним по-арабски.

Дознаватель понимающе кивнул, вернулся в камеру и натянул на голову штурману колпак. Лишь после этого Хатиб разрешил распахнуть двери обеих камер.

Тот из полицейских, который владел английским, наклонился к Нику Тайну и заговорил с сильным акцентом, но вполне понятно:

- Хорошо, лейтенант авиации, значит, так. Для тебя все закончилось. Наказаний больше не будет.

Молодой штурман понял; казалось, все его тело облегченно обмякло.

- Но твой друг, он не такой счастливчик. Он подыхает. Можно помочь ему испустить дух, а можно отправить в госпиталь - там белые простыни, доктора, все, что ему нужно. Выбирай. Расскажешь нам все, что знаешь, мы отвезем его в госпиталь.

Хатиб кивнул сержанту Али, и тот вошел в другую камеру. Отчетливо послышался глухой удар пластиковой дубинки по голой груди. Пилот громко застонал.

- Ладно, подонки, - из-под колпака выкрикнул Ники Тайн. - Прекратите, ублюдки! Это был склад оружия, снарядов с отравляющим газом…

Избиение прекратилось. Тяжело дыша, из камеры пилота вышел Али.

- Сайиди бригадир, вы - гений.

Хатиб скромно пожал плечами.

- Никогда не следует недооценивать сентиментальность британцев и американцев, - наставительно сказал он ученику. - Теперь тащи сюда переводчиков, выжмите из него все детали, все до последней мелочи. Когда будет готов перевод, принесите его ко мне в кабинет.

Из кабинета бригадир Хатиб сам позвонил Хуссейну Камилю. Через час раздался ответный звонок. Камиль сказал, что его дядя доволен. Скоро, вероятно, сегодня же вечером, будет созвано совещание. Омар Хатиб должен быть готов в любую минуту прибыть на него.

Вечером того же дня в Вене Карим опять мягко, беззлобно поддразнивал Эдит. На этот раз речь зашла о ее работе.

- Дорогая, тебе никогда не бывает скучно в банке?

- Нет, там интересно. Почему ты спрашиваешь?

- О, не знаю. Просто не могу себе представить, что может быть интересного в такой работе. Для меня это было бы самым скучным занятием на свете.

- Нет, ты ошибаешься. Во всяком случае в нашем банке не так.

- Предположим. Что же интересного в твоей работе?

- Ну, разное… Обработка счетов, размещение инвестиций, другие операции. Это очень важная работа.

- Чепуха. Вся ваша работа - это «доброе утро, господин», «слушаюсь, господин», «нет, господин», «конечно, господин». И все ради толп, которые приходят, чтобы превратить в наличные чек на пятьдесят шиллингов. Тоска.

Карим лежал на спине на кровати Эдит. Она подошла, прилегла рядом и положила его руку себе на плечи так, чтобы можно было всем телом прижаться к любимому. Ей очень нравилось прижиматься к нему.

- Ты иногда несешь такую ерунду, Карим. Но мне нравится, когда ты говоришь чепуху. «Винклер» - не банк-эмитент, а торговый банк.

- Какая разница?

- У нас нет текущих счетов, к нам никто не ходит с чековыми книжками. Мы занимаемся другими делами.

- Раз никто не ходит, значит, у вас нет денег.

- Наоборот, деньги есть, но они находятся на депозитных счетах.

- Такого у меня никогда не было, - признался Карим. - Только небольшой текущий счет. А вообще-то я предпочитаю наличные.

- Но нельзя же носить с собой миллионы. У тебя их обязательно украдут. Поэтому люди кладут деньги в банк, а банк их инвестирует.

- Ты хочешь сказать, что старина Гемютлих ворочает миллионами? Не своими, конечно.

- Да, многими миллионами.

- Шиллингов или долларов?

- И долларов и фунтов. Миллионами и тех и других.

- Все равно свои деньги я бы ему не доверил.

Искренне возмущенная Эдит даже приподнялась.

- Герр Гемютлих абсолютно честен. Ему и в голову никогда не придет ничего подобного.

- Ему, может, и не придет, но ведь есть и другие люди. Вот послушай… Предположим, я знаю человека, у которого есть счет в вашем банке. Его зовут Шмитт. В один прекрасный день я прихожу к вам и говорю: «Доброе утро, герр Гемютлих, меня зовут Шмитт, у меня есть счет в вашем банке». Он смотрит в свою книгу и отвечает: «Да, есть». Тогда я говорю: «Я хотел бы снять все деньги». Потом приходит настоящий Шмитт, а денег-то и нет. Поэтому мне больше нравятся наличные.

Такая наивность рассмешила Эдит. Она потеребила его за ухо.

- Ничего у тебя не получится. Скорее всего герр Гемютлих лично знает твоего друга Шмитта. В любом случае ему сначала придется доказать, что это именно он.

- Паспорт можно подделать. Чертовы палестинцы постоянно ездят по всему свету с фальшивыми паспортами.

- А еще он потребует расписаться и сравнит твою подпись с той, что хранится в его бумагах.

- Ну и что, я научусь подделывать подпись Шмитта.

- Карим, мне кажется, из тебя может получиться хороший уголовник. У тебя нездоровые задатки.

Оба рассмеялись, до того абсурдной казалась эта мысль.

- Как бы то ни было, но если ты иностранец и живешь в другой стране, то у тебя скорее всего будет номерной счет. А номерной счет абсолютно надежен.

Карим сдвинул брови и из-под локтя бросил взгляд на Эдит.

- А это что такое?

- Номерной счет?

- Угу.

Эдит объяснила.

- Глупость какая-то, - не выдержал Карим. - Любой идиот может зайти в банк и сказать, что он - владелец такого-то счета. Если Гемютлих никогда его не видел…

- У нас же есть специальные способы подтверждения личности, дурачок. Очень сложные коды, особые правила написания писем, определенные места для подписи - тысячи способов, чтобы убедиться, что автор письма и в самом деле владелец счета. Если хотя бы одно из правил будет нарушено, то герр Гемютлих ни за что не выполнит инструкцию. Так что из твоей затеи ничего не получится.

- Должно быть, у него неплохая память.

- Ох, ну и глуп же ты! Все коды, все шифры записаны, конечно. Ты меня поведешь на обед?

- А ты заслужила?

- Ты же знаешь, что заслужила.

- Ну хорошо. Только мне нужна закуска.

Эдит была озадачена.

- Ладно, закажи закуску.

- Я имею в виду тебя.

Карим протянул руку, согнутым пальцем ухватился за пояс узеньких трусиков Эдит и потянул ее к себе. Она довольно хихикнула. Карим принялся ее целовать, но потом вдруг замер, так что Эдит даже немного растерялась.

- Я знаю, что я бы сделал, - сказал он. - Я нанял бы опытного медвежатника, он взломал бы сейф старины Гемютлиха и списал все коды. Тогда я запросто забрал бы все деньги.

Эдит облегченно рассмеялась. Слава Богу, он не передумал заниматься любовью.

- У тебя ничего не получится. М-м-м-м. Сделай так, же еще раз.

- Получится.

- А-а-а-а. Не получится.

- Получится. Сейфы взламывают то и дело. Посмотри любую газету.

Эдит провела рукой по телу Карима, добралась до «там, внизу» и широко раскрыла глаза.

- О-о-о, и все это для меня? Карим - ты прекрасный, сильный мужчина, и я тебя очень люблю. Но - как ты его называешь? - старина Гемютлих немножко умнее тебя…

Через минуту Эдит уже совсем не волновало, умен или глуп герр Гемютлих.

Пока моссадовский агент занимался любовью в Вене, Майк Мартин устанавливал антенну спутниковой связи в своей хижине. В Багдаде приближалась полночь; наступало 12 февраля.

До 20 февраля, когда в Кувейт и Ирак должны были вторгнуться наземные армии союзников, оставалось восемь дней. К югу от кувейтской границы огромный пустынный район Саудовской Аравии ощетинился танками, пушками, военными складами, войсками. Со второй мировой войны на такой территории еще никогда не концентрировалось столько военной техники.

Бомбардировки иракских военных объектов продолжались круглые сутки, хотя большинство целей, внесенных в список генерала Хорнера, авиация союзников уже навестила, а иногда и не раз. Наконец было ликвидировано отставание от плана, вызванное отвлечением значительных сил на охоту за «скадами» после в сущности безвредного иракского ракетного удара по Израилю. Каждое известное союзникам предприятие по производству или хранению оружия массового поражения, включая двадцать новых объектов, выданных Иерихоном, было превращено в кучу щебня.

Иракские ВВС прекратили свое существование как реальная военная сила. Истребители-перехватчики Саддама и раньше редко осмеливались вступать в единоборство с «иглами», «хористами», «томкэтами», «фэлконами» и «ягуарами» союзников, а к середине февраля и вовсе прекратили такие попытки. Лучшие истребители и истребители-бомбардировщики были отосланы в Иран и там немедленно арестованы. Другие боевые самолеты Ирака были навечно погребены в своих укрепленных ангарах или уничтожены на взлетных полосах и открытых стоянках.

Военное командование союзников никак не могло взять в толк, почему Саддам решил отослать лучшие самолеты своему заклятому врагу. А причина была проста: Саддам твердо верил, что рано или поздно все государства Среднего Востока будут вынуждены опуститься перед ним на колени. Вот тогда он и вернет свой воздушный флот.

К середине февраля во всем Ираке не осталось практически ни одного моста, ни одной действующей электростанции. Теперь союзники стали все больше концентрировать свои воздушные удары на позициях иракской армии в южном Кувейте, а потом и в приграничных районах Ирака.

«Баффы» методично уничтожали артиллерию, танки, ракетные установки и пехоту Ирака на участке от саудовско-иракской границы до шоссе Багдад-Басра. Американские «тандерболты» А-10, за изящество в полете прозванные «летающими бородавочниками», были заняты тем, что умели делать лучше всех, - охотой за танками. «Иглам» и «торнадо» тоже было поручено «щелкать» иракские танки.

Однако генералы союзников не знали, что в иракских пустынях и в горах глубоко под землей скрыто еще около сорока важных предприятий, так или иначе связанных с производством оружия массового поражения, и что нетронутыми остались базы иракских ВВС, сооруженные компанией «Сикско».

Уничтожение подземного предприятия в Эль-Кубаи заметно подняло настроение четырех генералов, а также находившихся в Эр-Рияде сотрудников ЦРУ и Интеллидженс сервис, то есть всех, кто был осведомлен о том, что находилось на том предприятии.

Это настроение отразилось и в коротком сообщении, которое принял ночью Майк Мартин. Оно начиналось с информации об успешно проведенной «торнадо» операции, хотя радость победы омрачала потеря одного из экипажей. Далее Мартину выражали благодарность за то, что он решил остаться в Багдаде, несмотря на то, что ему было разрешено перебираться в Саудовскую Аравию, и за успешное выполнение всего задания. В заключение говорилось, что миссия Мартина практически завершена. Иерихону нужно будет передать последнее письмо, в котором следует от имени союзников поблагодарить его, сообщить, что все деньги уже переведены на его счет и что связь с ним будет возобновлена по окончании войны. После этого Мартину настоятельно рекомендовалось перебираться в Саудовскую Аравию - пока не поздно!

Мартин разобрал радиостанцию, спрятал ее в нише под полом, лег на койку и задумался. Интересно, размышлял он, значит, армия союзников не собирается входить в Багдад. А как же Саддам? Разве его свержение не было одной из целей войны? Очевидно, произошли какие-то важные перемены.

Если бы Майк Мартин знал о том, что происходило как раз в эти минуты в штаб-квартире Мухабарата, меньше чем в полумиле от его хижины, он не смог бы так быстро заснуть.

Известны четыре уровня технического мастерства: удовлетворительный, очень хороший, блестящий и «естественный». Последний означает уже не просто мастерство, а единство технических знаний и врожденной интуиции, некий инстинкт, шестое чувство, такое единение человека и машин, о котором невозможно рассказать в учебниках.

Что касается радиосвязи, то майор Мохсен Зайид, безусловно, достиг уровня естественного мастерства. Очень молодой, всегда в больших очках, делавших его похожим на студента-зубрилу, майор Завид жил радиосвязью. Его квартира была завалена новейшими западными журналами, а если он обнаруживал в них сведения о новом устройстве, которое могло бы повысить эффективность работы его отдела радиоперехвата, он немедленно требовал достать такое устройство. Хассан Рахмани высоко ценил Зайида и старался удовлетворить все его просьбы.

Вскоре после полуночи Рахмани и Зайид встретились в кабинете бригадира.

- Есть успехи? - спросил Рахмани.

- Думаю, есть, - ответил Зайид. - Он здесь, в этом я нисколько не сомневаюсь. К сожалению, он пользуется пакетными сигналами, которые почти невозможно перехватить. Слишком они непродолжительны. Почти, но не совсем. При умении и достаточном терпении удается засечь и такой сигнал, хотя он длится всего несколько секунд.

- Что же вы выяснили? - спросил Рахмани.

- Видите ли, я обнаружил, что эти сигналы передаются в довольно узкой полосе диапазона сверхвысоких частот. Это уже что-то. Несколько дней назад мне повезло. На всякий случай мы прослушивали одну узкую полосу частот, и в это время он вышел на связь. Послушайте.

Зайид положил на стол магнитофон и нажал кнопку «воспроизведение». Кабинет наполнился какофонией невероятнейших звуков. Рахмани был озадачен.

- Это и есть та передача?

- Она зашифрована, разумеется.

- Разумеется, - согласился Рахмани. - Вы можете ее дешифровать?

- Почти наверняка нет. Шифрование выполнено с помощью одного кремниевого чипа с очень сложной микросхемой.

- Значит, мы не поймем, что он передавал?

Рахмани немного растерялся. Беда была в том, что Зайид жил в своем особом мире и обычно говорил на своем языке. Сейчас он прилагал немалые усилия, чтобы начальник понял его, но эти усилия не всегда приводили к успеху.

- Это не шифр в обычном смысле слова. Превратить эту какофонию в осмысленную речь можно только с помощью совершенно идентичного кремниевого чипа. Число перестановок элементов микросхемы равно нескольким сотням миллионов. Значит, вероятность случайно найти подходящий чип не больше одной стомиллионной.

- Так в чем же ваш успех?

- Успех в том, что.., я определил радиопеленг.

В возбуждении Хассан Рахмани подался вперед.

- Радиопеленг?

- Мой помощник определил. И знаете, что самое интересное? Это сообщение было передано ночью, за тридцать часов до воздушного налета на Эль-Кубаи. Мне кажется, там были координаты Эль-Кубаи. И еще одно.

- Продолжайте.

- Он здесь.

- В Багдаде?

Майор Зайид улыбнулся и покачал головой. Самую приятную новость он приберег напоследок. Ему хотелось преподнести начальнику сюрприз и получить заслуженную благодарность.

- Не только в Багдаде, а в Мансуре. Я могу указать квадрат примерно два на два километра…

В голове Рахмани вихрем пронеслись тысячи мыслей. Успех был близок, поразительно близок. Зазвонил телефон. Рахмани несколько секунд молча слушал, потом положил трубку и встал.

- Меня вызывают. Последний вопрос. Сколько еще радиоперехватов вам потребуется, чтобы точно определить, где находится передатчик? С точностью до квартала или даже здания?

- Если повезет, то всего один. В первый раз я не успел вовремя среагировать, но во время следующего перехвата я его поймаю. Я молю Аллаха, чтобы он послал длинное сообщение, чтобы он пробыл в эфире несколько секунд. Тогда я смогу сказать, где находится передатчик, с точностью до ста метров.

Спускаясь к ждавшему автомобилю, Рахмани не мог успокоить дыхание.

На созванное раисом совещание они прибыли в двух автобусах с зачерненными окнами: в одном было семь министров, в другом - шесть генералов и три руководителя спецслужб. Понять, куда они едут, было невозможно. Этого не знали и водители, они следовали за мотоциклистами.

Автобусы остановились во дворе, обнесенном высокими стенами. Только здесь пассажирам разрешили выйти. Они ехали сорок минут, но часто меняли направление. По прикидкам Рахмани получалось, что они находятся за городом, примерно милях в тридцати от Багдада. Сюда не доносился шум уличного движения, а в свете звезд можно было разглядеть лишь силуэт большой виллы с плотно зашторенными окнами.

В главной гостиной уже ждали семь министров. Генералы подошли к столу - каждый к своему месту - и сели. Никто не произнес ни слова. Охранники указали на три стула шефу иностранной разведки доктору Убаиди, руководителю контрразведки Рахмани и начальнику секретной полиции Омару Хатибу; им придется сидеть лицом к единственному большому мягкому креслу, предназначенному для самого раиса.

Через несколько минут вошел тот, кто созвал совещание. Все встали. Саддам жестом разрешил садиться.

Некоторые из присутствовавших не видели президента больше трех недель. Выглядел он неважно: обострившиеся скулы, усталые глаза, под ними мешки.

Саддам Хуссейн без предисловий приступил к делу, ради которого и созвал совещание. Союзники нанесли бомбовый удар по важнейшему объекту. Теперь об этом знали даже те, кто несколько дней назад и не подозревал о существовании Эль-Кубаи.

Объект был настолько основательно засекречен, что в Ираке его точное расположение было известно не более чем десяти высшим руководителям. И тем не менее на него был совершен воздушный налет. Лишь горстка руководителей государства и преданнейших инженеров имели право ездить на объект с незавязанными глазами и не в автобусе без окон. И тем не менее секретнейшее предприятие подверглось бомбардировке.

Когда раис на минуту умолк, в комнате воцарилась гробовая тишина. Перепуганные генералы пристально изучали рисунок ковра у себя под ногами.

- Наш товарищ, Омар Хатиб, допросил двух пленных британских летчиков, - чуть повысив голос, заключил раис. - Сейчас он расскажет, чего ему удалось добиться.

Никто не осмеливался смотреть в глаза Саддаму Хуссейну, зато все повернулись лицом к худому, как щепка, Омару Хатибу. Тот встал, но не поднимал глаз выше груди главы государства.

- Летчики заговорили, - монотонно начал Хатиб. - Они сказали все, что им было известно. На предполетном инструктаже командир эскадрильи сообщил им, что воздушная разведка союзников обратила внимание на странную автомобильную свалку, на которую часто заезжают грузовики, не какие-нибудь, а армейские грузовики. Сукины дети вообразили, что свалка служит прикрытием для склада вооружения, точнее, склада снарядов, начиненных отравляющими веществами. Такой склад не рассматривался ими как особо важный объект. Они считали, что он не имеет системы противовоздушной обороны, поэтому направили на задание только два истребителя-бомбардировщика; два других самолета должны были наводить бомбы на цель. Их не сопровождали самолеты, предназначенные для подавления зенитных установок, потому что они были уверены, что там нечего подавлять. Пленные, пилот и штурман, больше ничего не знают.

Раис жестом поднял генерала Фарука Ридхи.

- Это правда или ложь, рафик?

- Они, сайиди раис, - ответил генерал, командовавший артиллерией и ракетными войсками, - обычно сначала направляют вооруженные ракетами самолеты, чтобы подавить противовоздушную оборону, а потом бомбардировщики для поражения цели. Они всегда так поступают. Чтобы на уничтожение важного объекта послать только два самолета без всякой поддержки - такого никогда не было.

Саддам обдумал ответ генерала. Угадать мысли раиса по его темным глазам было невозможно. Отчасти именно благодаря этому качеству он удерживал власть над этими людьми: они никогда не могли предугадать реакцию хозяина.

- Не может ли быть так, рафик Хатиб, что эти летчики умолчали о чем-то очень важном, что они знают больше, чем сказали?

- Нет, раис, мы.., убедили их в необходимости полной откровенности.

- Значит, вопрос закрыт? - тихо спросил раис. - Налет был просто нелепой случайностью?

Присутствующие было дружно закивали, но внезапный вопль будто парализовал их.

- Чепуха! Все вы неправы.

В следующее мгновение голос раиса упал почти до шепота, но страх успел снова прочно вселиться в души его соратников. Все знали, что такой спокойный шепот может предшествовать взрыву бешеной ярости, вынесению дичайших приговоров.

- Там не было военных грузовиков, вообще никаких армейских машин. Эту сказку специально рассказали летчикам на тот случай, если они попадут в плен. За бомбардировкой кроется нечто большее, не так ли?

Несмотря на исправно работавший кондиционер, по лицам большинства министров и генералов струился пот. Так было всегда, с незапамятных времен: вождь собирал племя и призывал охотника за ведьмами, и все племя трепетало - на кого укажет охотник.

- Существует заговор, - прошептал раис. - Есть предатель, который устроил заговор против меня.

Несколько минут Саддам молчал, заставив каждого не раз внутренне содрогнуться. Потом он заговорил снова, обращаясь на этот раз только к трем руководителям спецслужб, которые сидели лицом к нему:

- Найдите предателя. Найдите и приведите ко мне. Он узнает, какое наказание полагается за такие преступления. И он, и вся его семья.

Сопровождаемый телохранителем Саддам стремительно вышел. Оставшиеся не осмеливались смотреть друг на друга; никто из них не выдержал бы взгляда соратника. Все понимали: будет выбрана очередная жертва, и никому не дано знать, кто станет на этот раз козлом отпущения. Каждый боялся только за себя, судорожно припоминал, не сболтнул ли где случайно лишнего, не сделал ли какой-то неверный шаг.

Пятнадцать мужчин сторонились шестнадцатого - охотника за ведьмами, того, кого они называли Мучителем. Этот непременно найдет жертву.

Хассан Рахмани счел за лучшее промолчать. Сейчас не время говорить о перехваченных радиопередачах. Его операции требуют умелой, тонкой работы, истинного мастерства. Меньше всего на свете ему бы хотелось, чтобы ритм работы его подчиненных нарушил грохот кованых сапог мясников из Амн-аль-Амма.

Страх ни на минуту не отпускал министров и генералов, глубокой ночью возвращавшихся в свои апартаменты.

На следующее утро за поздним завтраком Ави Херцог, он же Карим, докладывал своему шефу Гиди Барзилаи:

- Он хранит бумаги не в сейфе.

Израильские агенты встретились на конспиративной квартире Барзилаи. Херцог позвонил шефу по телефону-автомату только после того, как убедился, что Эдит Харденберг уже давно вошла в банк. Вскоре прибыла бригада из отдела Ярид, взяла своего коллегу в «коробочку» и проводила до дверей конспиративной квартиры. Если бы за Херцогом тянулся «хвост», они бы его обязательно заметили. Обнаруживать слежку - это их специальность.

Гиди Барзилаи навис над богато сервированным столом. Его глаза горели.

- Отлично, красавчик. Теперь я знаю, где герр Гемютлих не держит коды. Осталось узнать, где же он их прячет?

- В своем письменном столе.

- В столе? Ты с ума сошел. В стол может залезть любой дурак.

- Вы его видели?

- Стол Гемютлиха? Нет.

- Насколько я знаю, это очень большой старинный стол с множеством резных украшений. Настоящий музейный экспонат. Краснодеревщик, который когда-то делал этот стол, предусмотрел и особый ящичек, настолько секретный, настолько умно замаскированный, что Гемютлих считает его надежнее любого сейфа. Он уверен, что любой взломщик прежде всего займется сейфом и не обратит внимания на письменный стол. И даже если он залезет в стол, то не найдет секретное отделение.

- И твоя дама не знает, где это отделение?

- Нет. При ней Гемютлих никогда его не открывает. Если ему нужно что-то проверить, он всегда сначала запирает свой кабинет на ключ. Барзилаи задумался.

- Хитрая бестия. Пожалуй, я его недооценил. Ты знаешь, скорее всего, он прав.

- Теперь я могу наконец смыться?

- Нет, Ави, еще рано. Если ты не ошибаешься, то ты отлично справился с заданием. Но потерпи еще немного, поиграй в пылкого любовника, поваляй дурака. Если ты сейчас исчезнешь, она может вспомнить ваш последний разговор, свести концы с концами, ее могут замучить угрызения совести, мало ли что. Оставайся с ней, но впредь ни слова о банке.

Барзилаи снова задумался. Из тех агентов, что были сейчас в Вене, никто не имел дела с такими тайниками, но Барзилаи знал одного специалиста… Вскоре в Тель-Авив было послано тщательно зашифрованное сообщение для Коби Дрора.

В Тель-Авиве разыскали того сыщика, который наведывался в банк «Винклер», и свели его с художником. Сыщик не отличался глубоким умом, но обладал уникальнейшей, поистине фотографической памятью. Больше пяти часов он, закрыв глаза, вспоминал мельчайшие детали его недавней беседы с герром Гемютлихом, которому он представился как нью-йоркский юрист. Тогда ему нужно было обнаружить прежде всего все устройства охранной сигнализации на окнах и дверях, найти потайной сейф в стене, заметить проволочки, которые ведут к датчикам в полу, реагирующим на давление, словом, все приспособления и уловки, предназначенные для защиты от взломщиков и грабителей. Письменный стол его не очень интересовал. Впрочем, теперь, несколько недель спустя, в доме недалеко от бульвара короля Саула, он, закрыв глаза, не без успеха пытался вспомнить все мелочи.

Сыщик рассказывал о столе, подробно описывая каждую его линию. Иногда он заглядывал в эскизы, вносил исправления, оценивал работу художника. Тот набрасывал контуры тушью, потом раскрашивал их акварелью. Через пять часов на бумаге появилось точное цветное изображение письменного стола, стоявшего в кабинете Вольфганга Гемютлиха в банке «Винклер».

Рисунок тотчас отправили с диппочтой из Тель-Авива в израильское посольство в Вене. Гиди Барзилаи получил его через два дня после того, как послал запрос Коби Дрору.

Тем временем была предпринята тщательная проверка всех сайянов, живущих в Европе. Проверка показала, что на бульваре Распай в Париже проживает некий мсье Мишель Леви, опытный антиквар, слывущий одним из лучших специалистов по классической европейской мебели.

Вечером 14 февраля, в тот же день, когда в Вене Барзилаи получил рисунок стола Гемютлиха, Саддам Хуссейн снова собрал своих министров, генералов и начальников спецслужб.

И на этот раз совещание было созвано по инициативе шефа Амн-аль-Амма Омара Хатиба, сумевшего передать весть о своих новых успехах через племянника диктатора Хуссейна Камиля. Опять-таки местом совещания была выбрана уединенная вилла.

Раис вошел в комнату и жестом приказал Хатибу доложить о том, чего он добился.

- Что я могу сказать, сайиди ране? - Шеф секретной полиции воздел руки и беспомощно их опустил. Тщательно отрепетированный жест должен был продемонстрировать самоуничижение и восхищение мудростью диктатора. - Раис, как всегда, был прав, а все мы заблуждались. Бомбардировка Эль-Кубаи нс была случайностью. Среди нас был предатель, и мы его нашли.

Все единодушно издали возгласы деланного удивления, а потом дружно зааплодировали. Довольный Саддам, сидевший в прямом мягком кресле спиной к глухой стене, поднял руки, призывая прекратить ненужную овацию. Аплодисменты стихли, но далеко не сразу. Разве я был не прав, говорила улыбка раиса, разве я вообще бываю не прав?

- Как ты раскрыл заговор, рафик? - спросил раис.

- Мы провели расследование, а отчасти нам просто повезло, - скромно поведал Хатиб. - Везение - дар Аллаха, а Аллах никогда не обходит своей милостью нашего раиса.

Присутствующие согласно забормотали и закивали головами.

- За два дня до того, как бени Наджи сбросили бомбы на Эль-Кубаи, мы установили неподалеку пост дорожного патруля. Как обычно, мои люди искали дезертиров, проверяли, не везет ли кто контрабандные товары.., и регистрировали номера проезжающих автомобилей.

Два дня назад я сам проверил эти номера. Большинство принадлежало местным грузовикам и фургонам. Но среди них оказался один дорогой легковой автомобиль с багдадским номером. Мы разыскали владельца, который, должно быть, не без причин заехал в Эль-Кубаи. Но по телефону мы выяснили, что в тот день на подземном предприятии его не было. Тут я задумался: зачем же он крутился возле предприятия?

Хассан Рахмани молча кивнул. Расследование проведено неплохо - если только оно было правдой. Одна неувязка: все рассказанное слишком непохоже на Хатиба, обычно полагавшегося на грубую силу и жестокость.

- И почему же он там оказался? - поинтересовался раис.

Хатиб помедлил, чтобы слушатели лучше осознали всю важность того, что он собирался им сообщить.

- Чтобы составить детальное описание автомобильной свалки, определить точное расстояние от ближайшего наземного ориентира и точный компасный пеленг - словом, все для того, чтобы вражеская авиация быстро нашла цель.

Слушатели разом, как один человек, выдохнули.

- Но это выяснилось позже, сайиди раис. А сначала я пригласил того человека к себе, в штаб-квартиру Амн-аль-Амма, для откровенной беседы.

Хатиб мысленно вернулся к той «откровенной беседе», что состоялась в подвале под штаб-квартирой Амн-аль-Амма в Саадуне, в подвале, который называли гимнастическим залом.

Обычно Омар Хатиб доверял допросы своим подчиненным, а сам довольствовался тем, что устанавливал уровень жесткости допроса и анализировал результаты. Но тут был особый случай, на этот раз требовалась особая тщательность, поэтому Хатиб сам допрашивал подозреваемого, запретив подчиненным открывать звуконепроницаемую дверь камеры.

В потолок этой камеры на расстоянии около ярда один от другого были вделаны два стальных крюка, с которых свисали короткие стальные цепи. На цепях был укреплен деревянный брус. Хатиб привязал подозреваемого за запястья к концам бруса так, что тот оказался наполовину вздернутым на дыбу, наполовину распятым. Висеть не на вытянутых вертикально руках намного труднее, и несчастный испытывал адские муки.

Ступни подозреваемого, не достававшие до пола дюйма четыре, Хатиб привязал к концам другого метрового бруса. Подозреваемый висел в центре камеры, поэтому Хатиб мог подойти к нему с любой стороны, а крестообразная поза давала доступ к любой части тела.

Омар Хатиб положил плетеный ротанговый хлыст на стоявший в стороне стол и подошел к несчастному. После первых же шести-десяти ударов отчаянные вопли прекратились, уступив место неразборчивым мольбам о пощаде. Хатиб уставился в лицо подозреваемому.

- Ты дурак, друг мой. Ты мог бы умереть легкой смертью. Ты предал раиса, но наш раис милосерден. От тебя мне нужно только признание.

- Нет, клянусь.., ва-Аллах-эль-адхим.., клянусь Аллахом, я никого не предавал.

Мужчина плакал, как ребенок, слезы агонии ручьями текли по его лицу. Слабак, подумал Хатиб, этот долго не протянет.

- Нет, предал. Ты знаешь, что такое «Кулак Аллаха»?

- Конечно, - пробормотал несчастный.

- И ты знаешь, где хранилось это устройство?

- Да.

Согнутой в колене ногой Хатиб резко ударил мужчину в пах. Тот машинально попытался согнуться, но не смог. Его стошнило, рвота текла по всему его телу, капала с члена.

- Что да?

- Да, сайиди.

- Так-то лучше. И наши враги не знали, где спрятан «Кулак Аллаха»?

- Нет, сайиди, это секрет.

Хатиб с размаху ударил распятого мужчину по лицу.

- Маниук, грязный маниук, почему же тогда вражеские самолеты на рассвете нашли Эль-Кубаи и разбомбили наше главное оружие?

Глаза мужчины округлились. Ужасное известие заставило его забыть даже о только что нанесенном ему страшном оскорблении: маниуком арабы называют мужчину, исполняющего роль женщины в гомосексуальном половом акте.

- Но это невозможно. Об Эль-Кубаи знала горстка людей…

- А наши враги узнали… И уничтожили его.

- Сайиди, клянусь, это невозможно. Никто не смог бы найти Эль-Кубаи. Его строил полковник Бадри, он так тщательно все замаскировал…

Допрос продолжался еще с полчаса и кончился так, как и должен был закончиться.

Воспоминания Хатиба прервал сам раис.

- И кто же нас предал?

- Инженер, доктор Салах Сиддики, раис.

Все дружно охнули от изумления, лишь президент медленно кивнул, как будто он давно подозревал этого человека.

- Позвольте поинтересоваться, - сказал Хассан Рахмани, - на кого работал этот мерзавец?

Хатиб бросил на Рахмани уничтожающий взгляд и, немного помолчав, ответил:

- Этого он не сказал, сайиди раис.

- Но ведь он скажет, должен сказать, - возразил президент.

- Сайиди раис, - пробормотал Хатиб, - к сожалению, на этом этапе своего признания предатель умер.

Рахмани вскочил, забыв о протоколе.

- Господин президент, я должен сделать заявление. Только что мы стали свидетелями вопиющей некомпетентности. Предатель не мог не располагать связью с нашими врагами, ведь каким-то образом он передавал им свои сообщения. Теперь, боюсь, мы этого никогда не узнаем.

Хатиб одарил Рахмани таким взглядом, что тот невольно вспомнил Киплинга, которого читал еще мальчишкой, в школе мистера Хартли; там была ядовитая змея, которая шипела: «Берегись меня, потому что я и есть смерть».

- Что вы можете сказать? - спросил раис.

- Сайиди раис, что мне сказать? - тоном кающегося грешника ответил Хатиб. - Мои подчиненные любят вас, как родного отца, а может, даже больше. Любой из них охотно отдал бы за вас свою жизнь. Когда они услышали признания гнусного предателя.., то немного переусердствовали.

Чушь собачья, подумал Рахмани. Но раис лишь неторопливо кивал. Ему нравилась неприкрытая лесть.

- Это я могу понять, - сказал президент. - Такое случается. А вы, бригадир Рахмани, вы добились каких-нибудь результатов? Или вы способны только критиковать своего коллегу?

Все обратили внимание на то, что Саддам, обращаясь к Рахмани, не назвал его рафиком - товарищем. Мне нужно быть осторожным, очень осторожным, подумал Рахмани.

- В Багдаде работает вражеский радиопередатчик, сайиди раис.

Он вкратце пересказал то, что сообщил ему майор Зайид, хотел было добавить, что если им удастся еще раз перехватить передачу, то они наверняка найдут передатчик, но потом решил воздержаться от обещаний.

- Что ж, поскольку предатель мертв, - сказал в заключение раис, - теперь я могу сообщить вам то, о чем не имел права говорить два дня назад. «Кулак Аллаха» не уничтожен и даже не похоронен в подземелье. За двадцать четыре часа до воздушного налета я приказал перевезти наше секретное оружие в более надежное место.

Аплодисменты, которыми все собравшиеся выразили свое восхищение гением вождя, стихли только через несколько минут.

Саддам сообщил, что ядерное устройство уже перевезли на другой секретный объект, который носит название «Крепость» или «Каала»; расположение Каалы им знать не нужно. Из Каалы устройство будет запущено в тот день, когда нога первого американского солдата ступит на священную землю Ирака. Этот запуск изменит ход всей истории.