Одна в глуши

Скала Манерба, озеро Гарда, Италия — апрель 1600 года

Лезвие кинжала устремилось к горлу Маргериты.

Она перехватила запястье ведьмы. К своему удивлению, у нее достало сил вырвать у колдуньи кинжал. А ведь La Strega всегда казалась ей такой сильной. И только сейчас Маргерита заметила, что она и ростом не уступает ведьме. Она перестала быть маленькой девочкой.

Кинжал со звоном полетел на пол. Маргерита с трудом поднялась на ноги, в панике оглядываясь по сторонам в поисках какого-либо оружия. La Strega вновь схватила свой кинжал. Оскалив зубы, она замахнулась, и клинок со свистом рассек воздух. Маргерита испуганно попятилась, задев бедром буфет. Она зашарила рукой по столешнице, ища что-либо, чем можно было бы ударить ведьму. И тут пальцы ее наткнулись на тяжелую серебряную сеточку для волос. Девушка изо всех сил швырнула ее в колдунью.

В сердце ее раздался бессловесный крик.

Каким-то непонятным образом сеточка в полете перевернулась и раскрылась. Она накрыла колдунью, словно рыболовной сетью, и пригвоздила ее к земле, не давая пошевелиться.

На мгновение и Маргерита застыла на месте, изумленно глядя на дело рук своих. А потом ее захлестнула дикая радость. Отчетливо выговаривая каждое слов, она принялась читать нараспев:

— Силой трижды трех, я привязываю тебя к себе.

Ведьма ахнула и схватилась за сердце. Ее золотисто-коричневые глаза потемнели от ярости и страха. Она попыталась заговорить, но язык отказался ей повиноваться. Маргерита рассмеялась и подхватила с пола свою зимнюю накидку и мешок с провизией. Волосы казались ей непривычно легкими, и кончики их ласково щекотали девушке шею. Поспешно порывшись в мешке с мукой, она достала оттуда обручальное кольцо и сдула с него белую пыль на беспомощную ведьму.

— Он любит меня, а я люблю его. Бедняжка, вы, наверное, никогда не могли сказать о себе того же?

Маргерита надела кольцо на палец. Кинжал ведьмы, поблескивая, валялся на полу. Обернув руку накидкой, она подняла его и выбросила в окошко — ни за что на свете она не прикоснулась бы теперь к чему-либо, что принадлежало колдунье, — а потом заглянула под кровать, где лежал нож Лучо. Прицепив его на пояс, Маргерита выпрямилась, чувствуя, как от радости у нее кружится голова.

Но как же выбраться наружу? La Strega была прикована к ковру серебряной рыбацкой сетью. Скатать ковер, добраться до потайного люка и спуститься в подвал, где лежала оставленная Лучо веревка, было невозможно. Взгляд ее, блуждавший по комнате, наткнулся на щетку и серебряную ленту, лежавшие на буфете. Сеточка для волос, которую дала ей ведьма, превратилась в сеть, приковавшую ее к месту. Интересно, что можно сделать со щеткой и лентой?

Маргерита расхохоталась. Она сунула щетку в карман и поспешно привязала один конец ленты к крюку в стене. Выбросив другой конец из окна, она увидела, как он стал толще и удлинился, на глазах превращаясь в прочную серебряную веревку, которая скользнула вдоль башни вниз, к подножию, исчезая в темноте.

Маргерита взобралась на подоконник и принялась осторожно спускаться по веревке вниз, перебросив мешок через плечо. Ладони вспотели от страха. Тело налилось свинцовой тяжестью, руки дрожали. Она сосредоточилась на том, чтобы медленно перебирать ногами, упираясь ими в стену башни и не позволяя себе думать о пропасти, разверзшейся под нею. С каждой минутой мешок все сильнее давил на плечо.

Спуск показался ей бесконечным. Наконец ветер, старавшийся оторвать ее от стены, ослабел, и звуки ночи стали другими, приглушенными и более интимными. Девушка рискнула посмотреть вниз и поняла, что земля чернеет уже совсем близко. Когда же нога наткнулась на что-то твердое, мышцы не выдержали и она мешком повалилась на каменистую поверхность.

— Синьора, что случилось? — раздался позади нее высокий писклявый голос. Из темноты к ней шагнула чья-то гигантская тень. Маргерита пронзительно вскрикнула, сунула руку в карман платья, выхватила оттуда щетку для волос и метнула ее под ноги гиганту. Вокруг него мгновенно вырос колючий терновник, а Маргерита бросилась прочь, в темноту.

Склон был каменистым и крутым, освещенным лишь слабым светом луны. Она то и дело падала, обдирая в кровь коленки и руки. Платье ее порвалось в нескольких местах, живот сводило судорогой от боли. Маргерита пыталась успокоиться, шагать размеренно и осторожно, но страх дышал ей в затылок, как стая гончих. Ничего не видя перед собой, она слепо бежала вперед.

«Я должна найти Лучо, — думала она. — Он поплыл на север, к месту, где растут лимоны». Она не знала, в какой стороне находится север, но следовала изгибу озера, который все дальше уводил ее от башни, помня неопределенный жест Лучо.

Сердце ее испуганно замирало от каждого шороха, и душа уходила в пятки. Окружающий мир казался мрачным и угрожающим. Скоро она не сможет бежать. Девушка присела на минутку, чувствуя острую боль в боку, но потом вскочила на ноги и заковыляла прочь.

Панорама рассвета стала для нее самым прекрасным зрелищем, какое она когда-либо видела. Бездонное и прекрасное, над ней раскинулось небо, усеянное клочьями длинных облаков, похожих на распущенные девичьи волосы, и расчерченное малиновыми, розовыми, золотистыми и синими полосами. Внизу лежала сверкающая теми же цветами гладь озера. Куда бы она ни посмотрела, открывающиеся виды радовали глаз. Вдаль убегали горные кряжи, суровые вершины которых отливали бронзой. По воде скользила лодка с красно-желтым парусом, а рядом, дробясь на волнах, бежало ее отражение. Птицы щебетали и чирикали во все горло, и каждая новая трель и рулада приводили ее в восторг.

В изгибе залива лежала маленькая деревушка, из высоких труб вился дым. Маргерита, хромая, направилась в ту сторону, раздумывая над тем, стоит ли ей входить в нее, чтобы попросить о помощи. Наверняка кто-нибудь сможет помочь ей. Но потом она увидела на берегу мужчин с коричневыми от загара руками, которые вытряхивали рыбацкие сети и развешивали их для просушки. Сердце ее вдруг преисполнилось страха. Она вспомнила о ведьме, пытавшейся выбраться из-под серебряной сеточки. Пожалуй, La Strega уже сумела освободиться, и сейчас наверняка преследует ее по пятам.

Маргерита повернулась спиной к деревушке и решительно углубилась в лес.

День тянулся медленно. Маргерита шла и отдыхала, шла и снова отдыхала. Она уже не чувствовала ног, а живот у нее болел и раздулся, словно она съела что-либо непригодное для пищи. К полудню она добралась еще до одного городка, но и его обошла стороной. Мысль о том, что придется заговорить с кем-либо или объяснять затруднительное положение, в котором она очутилась, привела девушку в ужас. Она хотела только одного — найти Лучо.

Постепенно горы подступали все ближе к берегу, огромные и серые. Идти вперед было невозможно. Отвесные скалы вздымались прямо из воды, уходя высоко в небо. Даже ее башня рядом с ними показалась бы крошечной.

Маргерита устала настолько, что больше не могла сделать и шагу. Завернувшись в шаль, она улеглась под деревом. Ей было холодно и неудобно, и девушка подумала, что не сможет заснуть. Но потом, сама не заметив, провалилась в сон.

Утром, открыв глаза, она полежала еще немного, будучи не в силах пошевелиться от усталости и окоченения. На шерстинках шали блестел иней. В кустах позади нее вдруг раздался шорох, и она испуганно села, стискивая в ладошке рукоять ножа. Из кустов осторожно вышел олень, устремив на нее бархатные черные глаза. Маргерита замерла, очарованная его красотой. Животное прошло мимо и исчезло в кустах. Она встала и двинулась по едва заметной тропинке, петлявшей меж деревьев.

Тропинка привела ее на лесную поляну. На камне сидела пожилая женщина и с помощью прялки и веретена свивала нить из комков овечьей шерсти. Она была в грубом крестьянском платье, а седые волосы были собраны в пучок и скреплены заколкой из кожи и дерева. Тяжелые веки прикрывали темные глаза. Она подняла голову и улыбнулась, глядя на Маргериту, которая вышла из кустов.

— Доброе утро, — поздоровалась старуха надтреснутым голосом. — Сегодня чудный день для прогулки.

Маргерита застенчиво кивнула и инстинктивно попятилась.

— Хочешь есть? Я только что собралась нарушить свой пост, и ты можешь составить мне компанию, если хочешь.

Старуха отложила в сторону веретено, поставила на колени корзинку и сняла салфетку, под которой обнаружился свежий черный хлеб с фруктами и орехами. В прохладном воздухе над ним еще поднимался легкий парок. В животе у Маргериты предательски заурчало. Пожилая женщина улыбнулась, обнажив беззубый рот. Отломив краюху, она протянула ее Маргерите. От хлеба исходил такой вкусный запах, что у девушки потекли слюнки.

— Хочешь пить? — поинтересовалась старуха, отщипывая кусочки от своей порции. — У меня есть свежее козье молоко.

Она достала из корзинки глиняный кувшин, сняла крышку и передала его Маргерите, которая с жадностью сделала несколько глотков.

— Ну и куда же ты направляешься в такое замечательное утро? — осведомилась старуха.

Маргерита набралась мужества и ответила.

— В Лимоне. Вы не могли бы подсказать мне туда дорогу?

— Лимоне? — удивилась старуха. — В Лимоне легче всего попасть на лодке. Если ты спустишься в порт Десенцано, то сможешь купить место на грузовом корабле.

— У меня нет денег, — сказала Маргерита.

На лице пожилой женщины отразилось беспокойство.

— Если у тебя нет лодки, то пешком предстоит проделать долгий и трудный путь. Ты уверена, что хочешь попасть туда?

— Да, — ответила Маргерита. — Я должна.

— Через горы ведет старая тропа, по которой раньше ходили караваны мулов, — с сомнением протянула старуха. — Но она крутая и узкая, и ею уже давно никто не пользуется.

— Ничего, я дойду, — сказала Маргерита. — Я не знаю, что еще можно сделать.

— А ты не хочешь подождать здесь? Я живу здесь неподалеку, в лесу, и с радостью предоставлю тебе крышу над головой.

— Я не могу ждать.

Маргерита живо представила себе, как ведьма и гигант идут по темному лесу, с каждым шагом приближаясь к ней. Она не могла больше терять ни минуты. Поэтому пожилая женщина объяснила ей, какой дорогой идти через горы, хотя на ее морщинистом лице отражалось нешуточное беспокойство.

— Большое вам спасибо! — вскричала Маргерита.

— Не спеши, — посоветовала ей старуха. — Иначе ты родишь своих малышей раньше срока.

— Малышей? — Маргерита удивилась и испугалась одновременно. — Что вы имеете в виду?

Пожилая женщина указала веретеном на округлившийся живот Маргериты.

— А ты разве не знала? Там у тебя ребенок — даже два, если я не ошибаюсь.

— Ребенок? Два ребенка?

Мысль об этом внезапно наполнила Маргериту жгучей радостью. Ее собственные дети. Ее и Лучо. Вот, оказывается, почему платье стало тесным. Теперь желание найти Лучо лишь усилилось. Она с мрачной решимостью окинула горы взглядом.

— Надеюсь, ты найдешь его. — Старуха вновь взялась за веретено и прялку.

Маргерита поднималась по тропе все выше и выше, оставив лес далеко позади. Ноги и легкие у нее горели, как в огне. С отвесного склона утеса там и сям срывались небольшие водопады, пересекая тропу, отчего она стала скользкой. Девушка касалась рукой скалы, осторожно ступая по камням и медленно пробираясь вперед, несмотря на то, что ее подгоняло желание как можно скорее отыскать Лучо.

За каждым поворотом открывалась очередная панорама гор, долин и быстрых пенистых речек. Там, где тропа расширялась, она присаживалась отдохнуть. Деревьев попадалось совсем немного, но под каждым она собирала упавшие сучья и ветки, пряча их в мешок. Если она захочет приготовить себе горячую еду, ей понадобится костер.

После полудня Маргерита вышла на уступ и впервые увидела озеро далеко внизу. При виде его темно-зеленых глубин с серебристыми искорками у нее перехватило дыхание, а сердце переполнила болезненная радость. Она уже начала опасаться, что старуха отправила ее не в ту сторону, и она лишь удаляется от озера.

А вскоре ей попался особенно крутой подъем. Маргерита старалась поддерживать огромный живот руками, и мысль о том, что она несет новую жизнь, придавала ей сил и решимости защитить ее.

Похолодало. В расщелинах скал лежал снег, белыми шапками укрывая большие валуны вокруг. Деревья исчезли совершенно, и лишь упрямая трава кое-где торчала из трещин в сплошном камне. Маргерита собирала сухие листья для растопки, хотя они больно кололи ее озябшие руки.

Вскоре тропинка вывела ее на самую вершину горы, откуда открывался потрясающий вид на озеро внизу и снежные пики горных кряжей, тянувшихся во все стороны, насколько хватал глаз. Холодный ветер пробирал до костей, но она раскинула руки, чувствуя, как замерзают на щеках слезы. «Все это видит орел, — подумала она, — когда парит под облаками. И теперь я свободна, как птица!»

Девушка двинулась дальше, опираясь на суковатую палку. Она миновала скалистый выступ, похожий на большой палец, и вспомнила, что старуха в точности описала ей его. Она шла в нужном направлении.

Всю вторую половину дня она упрямо карабкалась наверх, хотя теперь подъем стал уже не таким крутым. Тропа петляла по зеленым лужайкам и взбиралась на каменистые пустоши, выводя ее на следующую вершину, с которой открывался очередной вид, от которого захватывало дух. Стало так холодно, что было больно дышать, а ноги у нее совсем окоченели. Маргерита сунула ладони под мышки и пошла дальше.

Каждый шаг давался ей с неимоверным трудом. Каждый вдох обжигал легкие. Она то и дело спотыкалась, но упрямо шла вперед. Острая боль в боку подгоняла ее, не давая остановиться. Солнце медленно садилось за спиной, и по заснеженным вершинам гор побежали фиолетовые и розовые тени. Кажется, они тянулись в бесконечность, эти горы, волнистые гряды которых таяли в голубой дымке вдали. Маргерита начала побаиваться, что не сумеет отыскать дорогу вниз. Похоже, она заблудилась. Старуха сказала, что до Лимоне всего один день пути. Хотя, может, она просто идет слишком медленно. Маргерита ускорила шаг.

К тому времени, когда на небе взошла луна, золотистая и надкусанная, как головка сыра, Маргерита ощутила, что боль в боку значительно усилилась. Она накатывала приступами, и промежутки между ними становились все короче. Всякий раз, когда ее пронзало раскаленное копье, она останавливалась и, задыхаясь, пережидала приступ, чувствуя, как земля уходит у нее из-под ног. Когда же боль отступала, она ослабевала настолько, что долго не могла сделать первый шаг.

Она остановилась передохнуть. Боль навалилась на нее жгучими рычащими волнами, так что перед глазами у девушки поплыли красные круги. Маргерите оставалось только ждать, пока она не пройдет, чтобы, спотыкаясь, двинуться дальше. Вскоре она стала озираться по сторонам, ища хоть какого-нибудь укрытия на ночь. Наконец тропинка обогнула огромный валун и вывела ее в узкое ущелье, над которым нависли отвесные скалы. В дальнем его конце обнаружилась неглубокая пещера. Рядом из трещины в скале бил маленький родничок. Маргерита наклонилась, чтобы напиться. Вода оказалась ледяной и восхитительной на вкус. Когда же девушка вновь попыталась встать на ноги, мир вокруг нее пустился в пляс, а живот пронзила острая боль. Она ахнула, чувствуя себя котенком, которого несет бурный паводок.

Мало-помалу боль стихла. Маргерита поняла, что у нее есть всего несколько минут, прежде чем она вернется. Нетвердой походкой она вошла в пещеру и быстро опорожнила свой мешок, собирая в кучу все листья и веточки, которые принесла с собой. Руки у нее дрожали так сильно, что ей понадобилось несколько ударов, чтобы высечь искру и разжечь костер. По стенам пещеры заплясали огненные отблески, и вскоре она начала согреваться.

Она набрала воды в горшок и поставила его на огонь. Когда вода нагрелась, Маргерита скинула с себя верхнюю одежду и вымылась так тщательно, как только могла. О том, как надо рожать, она почти ничего не знала, но полагала, что для этого лучше быть чистой.

По животу вновь растеклась боль. Она согнулась пополам, задыхаясь, и уперлась руками в колени. Когда же боль схлынула, Маргерита села и стала рвать нижнюю юбку на лоскуты. Ей понадобятся пеленки для ребенка и для себя. Но она успела лишь разорвать ткань напополам, когда боль пронзила ее снова, намного сильнее, чем раньше. Она заплакала.

— Мама, ты нужна мне, — сказала она. Звук собственного голоса придал ей уверенности и заставил отступить одиночество. — Как бы мне хотелось, чтобы ты была рядом. Я хочу, чтобы ты знала — я жива. Я знаю, ты любила меня. А ей я никогда не верила. Я имею в виду, что старалась не верить ей. Ой, мама, как мне хочется, чтобы ты была рядом!

Маргерита испугалась, что так и умрет здесь, в глуши, одна.

Боль набросилась на нее, как бешеная собака, треплющая в зубах тряпичную куклу. Она скорчилась на полу пещеры. Ей казалось, будто живот выворачивает наизнанку. Из горла вырвался дикий животный крик. А потом вдруг Маргерита испытала резкое облегчение, и между ног у нее потекло что-то горячее и скользкое. Она сунула туда руки и извлекла на свет Божий ребенка. Это был мальчик, с красным личиком и рыжими волосиками. Он кричал во все горло и беспорядочно размахивал крошечными кулачками. Грудь Маргериты сотрясли сдавленные рыдания. Она села на корточки и прижала малыша к груди. Несколько мгновений она сидела вот так, словно оцепенев, но его громкий плач привел ее в чувство, и она завернула ребенка в кусок материи, беспомощно качая его на руках. Его волосики отражали пламя костра, цветом напоминая только что отчеканенные медные монеты. Глазки его были крепко зажмурены, но кричал он беспрерывно, высоким и пронзительным голосом, как морская чайка. В памяти у нее всплыли виденные в детстве образы Мадонны с младенцем на руках. Она поднесла ребенка к груди и неловко сунула ему в ротик набухший сосок. Мальчик моментально зачмокал и принялся жадно сосать.

И вдруг внизу живота Маргерита ощутила сосущую боль. В следующий миг она стала такой острой, что у девушки перехватило дыхание, а на глаза навернулись слезы. Сын ее недовольно захныкал, когда она непроизвольно вздрогнула. Маргерита с плачем прижала его к себе, а потом быстро положила рядом, на кучу тряпок. Она успела вовремя. Боль, ударившая снизу, была такой острой, что на мгновение она лишилась чувств; мир вокруг перестал существовать. Тело напряглось в последнем усилии, и она почувствовала, как из нее выскользнул еще один ребенок. Это оказалась крошечная девочка с влажными темными кудрями и посиневшим личиком. Она молчала. Маргерита поднесла ее к груди, но малышка обмякла у нее на руках и никак не отреагировала на ее прикосновение. Маргерита в отчаянии стиснула дочку в объятиях, бессвязно шепча:

— Кто-нибудь, помогите мне, пожалуйста.

Тело девочки покрывала беловатая слизь. Маргерита принялась вытирать ее куском ткани. Ее охватывала паника, и движения становились все более резкими.

— Пожалуйста, не дай моему ребенку умереть, — выкрикнула она и прижала малышку к себе.

Девочка поперхнулась воздухом и закричала. Маргериту охватила слабость. Она завернула дочку в чистый кусок ткани и поднесла ее к груди, а потом второй рукой подхватила сына и пристроила рядом с сестрой. Воцарилась тишина. Маргерита сидела, обессилевшая и ошеломленная, глядя на две крошечные головки, прижавшиеся к ее груди. Одна — огненно-красная, другая — темная, как ночь.

 

Колокольчики мертвеца

Озеро Гарда, Италия — апрель — май 1600 года

Наконец малыши заснули.

У Маргериты достало сил лишь на то, чтобы подбросить в костер несколько веток. Потом она легла на накидку и укрылась тяжелой шалью, прижав к себе детей. И заснула.

Ей показалось, что она смежила веки всего лишь на миг. Но тут проснулся ее сын и зашелся пронзительным криком, заодно разбудив и сестру. Маргерита постаралась накормить и успокоить их, но груди у нее ее стали твердыми, как камень, и горячими, как лава. Тело ныло и болело, а между ног все еще сочилась кровь. Пока дети жадно сосали молоко, она вдруг ощутила знакомый прилив боли внизу живота.

— Нет, — застонала она.

Но на этот раз из нее вывалились лишь два бесформенных комка окровавленной слизи, соединенные с ее малышами толстыми, серыми, извилистыми жилами. Она подождала, пока дети вновь не заснут, а потом перерезала жилы и закопала их в дальней части пещеры, привалив сверху камнями. Содрогаясь от сдерживаемых рыданий, Маргерита, как могла, перевязала кровоточащие отростки и вновь прилегла.

Ночь прошла, как в тумане. Дети просыпались и начинали кричать, она кормила их, они засыпали, и все повторялось сначала. Первым неизменно просыпался сын, кормить которого приходилось дольше всего. Маленькая дочурка была вялой и беспокойной, она больше кричала, чем ела, и крики ее слабели по мере того, как ночь шла на убыль.

На рассвете Маргерита оделась, а из шали соорудила перевязь, в которую положила детей и подвесила их на грудь. Она чувствовала себя больной и разбитой, кружилась голова, и она понимала, что ей нужна помощь. Прошло уже много времени с тех пор, как она ела в последний раз и, хотя голода она не испытывала, но знала, что в самом ближайшем будущем ей понадобится еда, тепло и крыша над головой, если она хочет, чтобы близнецы и сама она остались живы.

Маргерита медленно брела по старой караванной тропе. Малыши спали, убаюканные равномерным покачиванием. Поначалу ей было очень холодно, но потом солнце поднялось выше, воздух начал прогреваться, и она зашагала быстрее. Ей все чаще приходилось останавливаться и отдыхать, привалившись к скале; пятно крови на ее юбке расползалось, увеличиваясь в размерах. Ближе к полудню она покормила сына, а вот дочь разбудить так и не смогла.

Маргерита увидела Лимоне, когда поднялась на гребень холма в золотистых предзакатных сумерках. Она лежала внизу, под нею, небольшая каменная деревушка, зажатая между обрывистыми скалами и глубокими темными водами озера. Воздух благоухал ароматом цветущих лимонных деревьев, которыми был засажен каждый клочок земли, разбитый на террасы. Высокие каменные стены, перекрытые стеклянными панелями, сверкавшими на солнце, защищали нежные цветки от холода. Каменные же стены соединялись между собой деревянными шпалерами, увитыми виноградными лозами.

Караванная тропа превратилась в узкую, вымощенную булыжником дорогу, крутую, как водопад, с вырубленными через неравные промежутки ступенями. Задыхаясь от острой боли в боку и ногах, Маргерита принялась медленно спускаться к порту, держа на руках близнецов. Здесь, внизу, было тепло. Солнечные лучи отражались от серого камня, иногда взрываясь россыпями хрустальных брызг. В гавань возвращались рыбацкие лодки, и мужчины ловко убирали красные паруса, перебрасывали на берег канаты, надежно швартуя на ночь свои суденышки, а в сетях серебрилась пойманная рыба. Женщины в грубых коричневых платьях с фартуками и платками, повязанными на головах, наполняли корзины, держа их на бедре. Заходящее солнце пускало дрожащую рябь по воде и больно резало Маргерите глаза, отчего у нее быстро разболелась голова.

Девушка схватилась рукой за сердце, дыша полной грудью и стараясь унять гнетущую тревогу. Лучо нигде не было видно, хотя создавалось впечатление, что все население небольшой деревушки собралось сейчас на крошечной площади, смеясь и разговаривая. Маргерита неуверенно пробиралась к гавани, и люди оборачивались и с удивлением смотрели ей вслед. Девушка съежилась. Последний раз она была среди такого столпотворения очень давно, и от шума и запаха многочисленных человеческих тел ее затошнило.

Чувствуя, как бешено колотится в груди сердце, Маргерита направилась к ближайшей женщине, которая потрошила и чистила рыбу зловещим изогнутым ножом.

— Простите, пожалуйста, не знаете ли вы, случайно, молодого человека… по имени Лучо. Он приезжает сюда из Флоренции.

На лице рыбачки отразилось удивление.

— Вы имеете в виду сеньора Лучо де Медичи? Племянника Великого герцога?

Маргерита ошеломленно уставилась на свою собеседницу. Лучо принадлежал к клану де Медичи? Самому состоятельному и влиятельному семейству во всей Северной Италии? Кровь отлила у нее от лица, и ей вдруг стало холодно и неуютно.

— Он был здесь вчера вечером, — сказала рыбачка. Она обратилась к толпе: — Кто-нибудь видел сегодня сеньора де Медичи?

Ей ответил дородный и сильный рыбак.

— А, да. Молодой де Медичи. Я видел его сегодня утром. Он отплыл на рассвете.

— Его здесь нет? — У Маргериты упало сердце.

Рыбак утвердительно кивнул.

— Он поднялся с утра пораньше. Видно, очень уж спешил.

На девушку навалились тоска и отчаяние: она опоздала. Но куда мог поплыть Лучо? Неужели он вернется к башне? А что, если La Strega до сих пор там? Она вспомнила искаженное ненавистью лицо ведьмы, когда та пыталась сбросить серебряную сеточку. Колдунья непременно постарается отомстить Лучо. Она покалечит или даже убьет его.

Маргерита огляделась по сторонам. Вокруг высились мрачные горы. Сердце у нее екнуло и сжалось при мысли о том, что ей предстоит вновь взбираться на их крутые склоны и пройти обратно по тропе многие каменные мили. Но вернуться другим путем можно было лишь на лодке, а Маргерита не умела управляться с парусом, да и денег, чтобы заплатить за проезд, у нее не было.

Она умоляюще взглянула на рыбака.

— Вы не могли бы отвезти меня на своей лодке? Я должна… Я должна обязательно найти Лучо!

— Сейчас задул встречный ветер, — ответил тот. — Придется подождать до утра, если вы хотите отправиться на юг. А в это время дня дует ora. Он может отнести лодку до самой Ривы, если вы не будете осторожны.

— Мне все равно! Я должна догнать его. И остановить! Это вопрос жизни и смерти.

Рыбак посмотрел на нее, как на умалишенную.

— Говорю вам, это невозможно. Нам придется грести всю дорогу, а против нас будет и ветер, и течение.

Маргерита обвела взглядом лица окружающих. Все они смотрели на нее.

— Я должна найти его.

— Утром, — сказал рыбак.

Он протянул к ней огромную ручищу, словно намереваясь схватить. Маргерита испуганно отпрянула, на нее вдруг навалился безрассудный страх.

— Не нужно бояться, — вмешалась в разговор рыбачка, подходя к ней. Она по-прежнему сжимала в руке нож, с лезвия которого капала кровь.

— Нет! — закричала Маргерита.

Она повернулась, чтобы бежать отсюда, но земля ушла у нее из-под ног. А потом на нее обрушилась темнота.

* * *

Перед глазами у нее танцевали звезды. Время раскололось на части. К ней возвращались обрывки воспоминаний: над ней склоняются чьи-то лица, люди кричат на нее, пронзительно плачут дети. Ее бросало то в жар, то в холод, она чувствовала себя легкой и невесомой, а в следующий миг тело ее наливалось тяжестью. Она то просыпалась, то вновь забывалась сном, и тогда к ней приходили кошмары.

Ей снилось, что она вновь оказалась в башне. Стены давили на нее, и она задыхалась. Она увидела себя, расхаживающей взад и вперед по комнатке, и в волосах у нее играли отблески огня. Но потом фигура остановилась и обернулась, и Маргерита увидела, что у нее лицо ведьмы. Ее охватил ужас. Она не могла ни пошевелиться, ни заговорить, и едва могла дышать.

Колдунья вновь принялась мерить шагами комнату, яростно сжимая кулаки. В глазах ее полыхало безумие. В окно заглянул рассвет. Где-то далеко зачирикали и запели птицы.

— Маргерита, опусти вниз свои волосы, чтобы я мог подняться по золотой лестнице! — донесся снизу чей-то веселый голос.

«Пожалуйста, нет», — мысленно взмолилась Маргерита.

Ведьма замерла на месте. Еще мгновение она оставалась неподвижной, и ее белое лицо с застывшими чертами походило на маску, а потом она схватила огненно-рыжую косу и выбросила конец в окно.

«Лучо!» — изо всех закричала Маргерита. Но с губ ее не слетело ни звука. Коса задергалась, когда кто-то начал подниматься по ней. Ведьма уперлась рукой в стену, чтобы не упасть.

Маргерита хотела криком предупредить своего возлюбленного, поднимающегося наверх. Он попыталась схватить ведьму и опрокинуть на пол. Но она чувствовала себя бестелесной, как призрак.

Лучо перебросил ногу через подоконник.

— Mia bella e bianca! — вскричал он.

Увидев неподвижную фигуру в белом, он потянулся к ней, но тут же отшатнулся, поняв, что это не Маргерита поджидает его, а ведьма по прозвищу La Strega.

— Ты пришел к своей возлюбленной, но прекрасная птичка уже не поет в этом гнездышке.

— Где она? — гневно вскричал Лучо.

— Ушла. И ты более никогда не увидишь ее. Уж об этом я позабочусь!

С этими словами La Strega выпустила из рук косу, выхватила кинжал и бросилась на него. Лучо отпрянул, потерял равновесие и с криком полетел вниз. Он упал прямо в колючие кусты терновника, выросшие у подножия башни на том месте, куда Маргерита бросила свою щетку для волос. Ветки поймали его и не дали насмерть разбиться о камни, но, когда он со стоном приподнял голову, из глазниц его текла кровь.

Маргерита проснулась, будто от толчка.

— Лучо! — заплакала она. — Ох, Лучо!

— Ш-ш, тише, — прозвучал над нею ласковый женский голос. — Мы скоро будем на месте.

— Где? Куда мы идем? — хриплым голосом воскликнула Маргерита.

Открыв глаза, она увидела над собой бледно-голубое небо, которое усеивали клочки белых облаков, похожие на стайки любопытных рыбешек. Свет резал глаза. Она поморщилась и прикрыла лицо ладонью. Ей показалось, что она лежит в постели, вот только постель эта непривычно раскачивалась под нею, и до слуха ее доносился плеск воды. Она попыталась сесть, но руки и ноги ее словно были налиты свинцом. Девушку охватила паника. Приподнявшись на локте, она увидела, что лежит на дне небольшой лодки, закутанная в одеяло. Ее малыши лежали рядышком, у нее под боком. Сын не спал и яростно сосал большой палец, а его сине-фиолетовые глаза были устремлены в небо. Дочка лежала неподвижно, и ее крошечное личико заливала пугающая смертельная бледность.

— Лежи смирно и отдыхай, — сказала женщина. Это оказалась та самая рыбачка из Лимоне, с платком, повязанным вокруг головы. — У тебя молочная лихорадка. Но не волнуйся, мы везем тебе к знахарке. Она знает, что делать и как тебе помочь.

Маргерита слышала ее слова, но смысл их ускользал от нее. Она чувствовала себя очень странно. Скосив глаза, она посмотрела на две крошечные головки у себя под боком. Их появление на свет теперь казалось ей сном. Но все это случилось на самом деле. И не означает ли это, что падение Лучо из башни тоже было настоящим? Слезы душили ее. Ей хотелось вскочить на ноги, закричать, побежать к Лучо и помочь ему. Но сил у нее едва хватило на то, чтобы приподнять голову.

— Попробуй отдохнуть, — сказала рыбачка. — Ветер попутный, и мы скоро будем на месте.

Малыш захныкал. От его плача сердце у Маргериты захолонуло от страха. Она попыталась было накормить его, но груди у нее стали твердыми, как камень, и буквально пульсировали жаром. Ей было больно даже просто прикасаться к ним пальцами.

Ребенка взяла на руки рыбачка. Свернув полотняный платок фунтиком, она опустила его уголок в горшок с молоком, подождала, пока он не намокнет, после чего сунула его в рот малышу, и тот принялся жадно сосать его. На секунду-другую ребенок замолчал, но потом закричал еще громче, надрываясь, так что личико его покраснело.

— Ворожея знает, что делать, — сказала рыбачка, вновь опуская уголок платка в молоко.

Как только пропитанный молоком кончик платка оказывался у него во рту, малыш принимался жадно сосать его, но сразу начинал кричать, пока платок не макали в молоко и не давали ему снова. А девочка даже не шелохнулась, и Маргерита крепко прижимала ее к себе, уткнувшись носом в ее темные волосики, все еще перепачканные кровью и слизью. Глаза ее увлажнились. Маргерита крепко зажмурилась и вновь испытала тошнотворный приступ головокружения, когда казалось, что время и пространство перестали существовать. «Где ты, Лучо? — думала девушка. — Ох, пожалуйста, пусть с тобой все будет в порядке».

Когда она открыла глаза в следующий раз, то обнаружила, что лодка входит в маленькую бухточку. Над ними высились горы, вздымаясь прямо из воды по бокам, но оставляя свободное пространство впереди. В этом месте росли цветущие фруктовые деревья, а из трубы невысокого каменного домика, притаившегося посреди сада, вился легкий дымок.

— Она дома, — с облегчением сказала рыбачка.

Лодкой управлял дородный и сильный мужчина с обветренным лицом и кожей, загрубевшей от солнца и ветра. Он вынес Маргериту на берег, несмотря на то, что поначалу она инстинктивно отпрянула, а потом зашагал с нею на руках по фруктовому саду, в котором росли травы и цветы. Некоторые она узнала: петрушка и шалфей, розмарин и чабрец, синие колокольчики рапунцеля. У одной стены росло гранатовое дерево, его серые ветки покрывала россыпь ярко-алых цветков. Маргерита узнала их — в Пиета перед выступлением они вплетали в волосы цветки граната.

Рыбак внес ее в узкий дверной проем, наклонив голову, чтобы не удариться о низкую каменную притолоку. В комнате царила благословенная прохлада и полумрак. Пожилая женщина вязала у огня. Она поднялась на ноги.

— Положи бедную девочку вот сюда, — сказала она.

Он опустил Маргериту на узкую кровать у стены, и пожилая женщина принесла чашку свежей воды, в которой плавали лепестки какого-то растения. Маргерита с благодарностью выпила ее. Казалось, что еще никогда ее не мучила столь сильная жажда.

Напившись, Маргерита взволнованно посмотрела на рыбака.

— Где мои дети?

— Сейчас Джузеппе принесет их. А ты лежи, отдыхай. Дай-ка я посмотрю, чем тебе можно помочь.

— Лучо, — проговорила Маргерита, голова которой металась по подушке.

— Ты не нашла его?

Заслышав эти слова, Маргерита взглянула в лицо старухи. Она узнала эти впалые щеки, глубокие морщины, тяжелые веки, серебристо-белые волосы, выбившиеся из-под заколки — это была та самая пожилая женщина, которая рассказала ей, как пройти в Лимоне.

— Это вы?

— Да. И мне больно видеть тебя в таком состоянии. Дай-ка я осмотрю тебя хорошенько. — Она приподняла юбку Маргериты, быстро осмотрела, после чего положила ладонь на ее горячую грудь. — Жаль, что ты не осталась со мной. Я бы позаботилась о тебе.

— Я должна была найти Лучо.

При этих слова глаза Маргериты вновь наполнились слезами. Ей пришлось вынести такие тяготы, чтобы найти его, но все оказалось напрасным.

— Ты обязательно найдешь его, не переживай. Но сначала нужно подлечить тебя и твоих малышей. — Старуха наложила компрессы на груди и лоб Маргериты. — Чуть позже я дам тебе капустных листьев. Нет ничего лучше для больной и воспаленной груди.

С тропинки долетел могучий детский рев. Пожилая женщина поспешила на помощь, когда рыбак с женой внесли в дом двух малышей. Мальчик кричал так, что у него покраснело личико. А вот маленькая девочка обмякла на руках у рыбака, как мертвая.

Старуха сразу передала малыша Маргерите.

— Ты должна покормить его. Я знаю, это больно, но так будет лучше для вас обоих. Корми его столько, сколько сможешь вытерпеть.

Жгучая боль пронзила Маргериту насквозь, когда сын жадно присосался к ее груди, но она стиснула зубы и приготовилась держаться изо всех сил. К ее удивлению, вскоре боль ослабела. Она с тревогой смотрела, как пожилая женщина склонилась над ее маленькой девочкой. Та потрогала лобик, пощупала тоненькие ручки и ножки, а потом прижалась ухом к щупленькой груди. Лицо ворожеи омрачилось.

— Что случилось? — вскричала Маргерита.

— У нее очень слабое сердечко, — ответила старуха. — Но не бойся. Здесь вы в безопасности. Корми пока сына, а я сейчас вернусь.

— Не оставляйте меня одну!

— Я ненадолго.

Пожилая женщина взяла со стола нож, подхватила с пола корзинку и вышла. Маргерита лежала неподвижно, поддерживая голову сына, со страхом и тоской глядела на безвольное тело дочурки. Та выглядела совершенно беспомощной и хрупкой.

Через несколько минут ворожея вернулась. Корзинка была полна трав и цветов. Она вынула из нее букет пурпурно-синей наперстянки. У Маргериты сжалось сердце. Ее бабушка всегда называла наперстянку «колокольчиками мертвеца» или «ведьмиными рукавицами». Старуха оборвала лепестки со стебля и бросила их в горшок, долила немного вина и поставила на огонь.

— Что вы делаете? — ахнула Маргерита, глядя, как ворожея берет на руки обмякшее тельце дочери.

— Это чай из наперстянки, — пояснила та. — Он полезен для сердечка. Не бойся, я дам ей совсем немного. Для начала — чайную ложечку.

Она осторожно влила ложку настойки в ротик малышки, массируя горлышко и грудь, чтобы ей было легче проглотить. Поперхнувшись, девочка закашлялась и заплакала. Улыбаясь, старуха запеленала ее, а потом завернула в мягкое белое вязаное одеяло и уложила под бок Маргерите.

— Вот так, моя маленькая овечка. А теперь попей молочка.

Маргерита с опаской поднесла ротик дочки к своему соску. Ворожея забрала у нее сына, ловко переменила запачканную пеленку, завернула его в чистое белое одеяло и вернула Маргерите. Малыш быстро заснул, и губы его сложились в удовлетворенную улыбку.

По щекам Маргериты потекли слезы, но ей оставалось лишь смаргивать их, поскольку руки были заняты детьми. Ее собственными крохами. Маргерита с трудом верила в это. Она плакала от радости, и к этому чувству примешивалось боль и переутомление. Пожилая женщина улыбнулась, вытерла ей слезы уголком платка и поднесла к губам чашку теплого травяного чая.

— Как мне благодарить вас? — спросила девушка.

— Поправляйся и опять будь сильной и здоровой, — сказала старуха. — Похоже, ты потеряла много крови и сильно исхудала. Ты должна позаботиться о себе, чтобы твои дети не остались без матери.

— Я даже не знаю, как вас зовут.

Пожилая женщина улыбнулась.

— Ты можешь называть меня Софией.

Она принесла Маргерите чашку рыбного бульона.

— Ты должна набираться сил. Господь свидетель, они тебе понадобятся, чтобы вырастить двух малышей. Как ты их назовешь?

Маргерита опустила взгляд на две маленькие головки, одну — темную, другую — огненно-рыжую. Они были совсем еще крошечными и нежными, а их кожа — мягкой и гладкой, как лепестки роз.

— Пожалуй, я назову ее Розой, — сказала она, вспоминая скелеты, лежащие в подвале башни. Будет несправедливо, если они останутся забытыми навсегда. — И, может быть… если вы не возражаете… я назову ее Софией, как вас?

— Я почту это за честь, — ответила пожилая женщина.

— Роза-София, — прошептала Маргерита и наклонилась, чтобы поцеловать темноволосую головку.

Затем она перевела взгляд на сына. Как же назвать его — Лучо, в честь отца? Алессандро, в честь деда? Но нет, пусть у него будет собственное имя. И тут в голову ей пришла одна идея.

— Рафаэль, — прошептала она. Ангел исцеления и имя любимого художника Лучо. Она вспомнила, как он описывал ей картину с Мадонной на лугу в окружении цветов и с двумя херувимчиками у ног. — Рафаэль-Лучо, — сказала она и крепко прижала сына к себе.

В ту ночь ей снова приснился Лучо. Он брел по лесу, выставив перед собой руки, натыкаясь на деревья, и глазницы его были полны засохшей крови.

Маргерита проснулась от собственного крика.

— Лучо!

— Ш-ш, тише, — стала успокаивать ее София. — Тише, иначе ты разбудишь детей.

— Лучо… Ему плохо. О, я должна найти его!

— Сейчас тебе никуда идти нельзя, — сказала София. — Пройдет еще не один день, прежде чем ты хотя бы сможешь встать на ноги. Смотри, ты разбудила малышей. Давай-ка я их успокою.

— Не могут же они снова проголодаться? — не веря своим ушам, пробормотала Маргерита, когда тоненький младенческий плач наполнил комнату.

— Могут, и еще как, — отозвалась София. — Ты еще успеешь убедиться, что в первые недели жизни они только и делают, что едят, мои славные крошки!

Маргериту снедала тревога. Всей душой она стремилась как можно скорее отправиться на поиски Лучо, но едва могла встать и дойти до ночного горшка. Близнецы же, такое впечатление, плакали не переставая. Рафаэль ел жадно и быстро засыпал, а вот Роза обладала беспокойным характером. София заварила ей чай из ромашки и дала его малышке с ложечки, а потом взяла на руки и принялась баюкать, негромко напевая колыбельную, пока девочка не заснула.

— Не представляю, как бы я справилась без вас, — сказала ей как-то Маргерита.

— Не будь ты сильной и благоразумной девушкой, вы втроем могли бы запросто погибнуть в горах, — ответила София. — Немногие способны на такое мужество, как ты. Отдыхай, а завтра, если будет тепло, я разрешу тебе выйти и посидеть на солнышке.

— Я должна найти Лучо!

— Найдешь, как только вы втроем поправитесь.

Маргерита не стала спорить и, доверившись старой ворожее, закрыла глаза и уснула. На этот раз ей снилось, что она поет.

 

Богиня весны

Скала Манерба, озеро Гарда, Италия — май 1600 года

Башня на высокой скале отбрасывала мрачную тень на сверкающие воды озера. Когда маленькая лодочка вплыла в ее холодную темноту, Маргерита поежилась и крепче прижала к себе близнецов.

— Уже скоро, — сказала София.

Она подвела лодку так близко к берегу, как только могла, и Маргерита подобрала юбки и побрела на сушу. Дети лежали в перевязи, которую она сделала из своей шали.

— Спасибо вам! — крикнула она, и София благословила ее, одарив на прощание встревоженным взглядом.

Маргерита всунула мокрые ступни в сапожки и зашагала по каменистой береговой полосе. Пели птицы, и сквозь зеленую нежную листву на ветках дубов просачивались солнечные лучи. Близнецы мирно сопели у нее на груди.

— Лучо? — крикнула Маргерита.

Теперь, вновь вернувшись к скале Манерба, она не представляла, где искать его, и страшно боялась колдуньи. А что, если La Strega все еще здесь и рыщет где-нибудь поблизости, ожидая возвращения Маргериты?

Она обошла скалу кругом, высматривая следы Лучо. Но вокруг все было тихо и спокойно. Она начала медленно подниматься на вершину скалы. Сквозь листву уже виднелась макушка башни. Маргерите показалось, что она уловила какое-то движение в окне, и девушка поспешно отпрянула в тень дерева. Сердце так гулко колотилось в груди, что ей казалось, что она вот-вот лишится чувств. Подождав, пока оно чуточку успокоится, она осторожно двинулась дальше.

Чтобы подойти к подножию башни, Маргерите предстояло перелезть через остатки каменной стены, заросшей кустарником. Ей вдруг показалось, что она слышит голос ведьмы, окликающей ее: «Петросинелла! Петросинелла! Как ты могла бросить меня здесь? Петросинелла!»

«Это всего лишь ветер, — сказала себе Маргерита. — La Strega давным-давно ушла отсюда».

Наконец она достигла квадратного основания башни и кустов колючего терновника, выросших из ее щетки для волос. На иглах болтались клочья одежды. Маргерита сняла один и поднесла к лицу. Это был обрывок красного бархата из дублета Лучо. На камне виднелось темное кровавое пятно. Глаза Маргериты наполнились слезами, когда она осторожно потрогала его пальцем. А потом она двинулась по следу, оставленному на камнях и колючих кустах. Внимание ее привлек золотистый блеск. Сквозь переплетение кустов она заметила длинную заплетенную косу огненно-рыжих волос. Ей понадобилось много времени, чтобы высвободить ее из колючего плена, но в конце концов она аккуратно свернула ее и уложила на дно мешка, а потом двинулась дальше по пятнам крови.

Много раз она думала, что потеряла след, но в следующее мгновение находила сломанную ветвь или клочок ткани, зацепившийся за шип.

«Петросинелла», — шептал ветер.

Она нашла место, где кровь образовала целую лужицу, как если бы Лучо упал здесь. После этого идти по следу стало намного труднее. Маргерита не знала, то ли это Лучо примял траву, то ли олень или заяц. Один раз она наткнулась на отпечаток ноги, но он выглядел слишком большим, чтобы принадлежать ее любимому.

Шли часы. Проснулись дети и потребовали, чтобы она накормила их. Потом Маргерита сама съела немного хлеба с сыром и оливками, которые дала ей София. Она неутомимо шла вперед, ища следы Лучо и окликая его, хотя в голосе ее уже слышалось отчаяние.

Когда на землю пали сумерки, девушка отыскала место для ночлега неподалеку от берега. Похолодало, и она собрала плавник и развела небольшой костер. Накормив проголодавшихся близнецов, она устроила им уютное гнездышко в траве, после чего разогрела в горшочке немного риса с овощами, который приготовила для нее София. Дети замерзли и вели себя беспокойно, поэтому, поев, она взяла их на руки и запела колыбельную:

— Farfallina, bella e bianca, vola vola… — Бабочка, красивая и белая, летай себе, летай…

Костер выстреливал искры, которые разлетались в стороны, словно крошечные светлячки. Над головой раскинулся темно-синий бархат неба, утыканный серебряными гвоздиками звезд. Маргерита почувствовала, как тоска и боль отступают. «Лучо, я буду искать тебя до тех пор, пока не найду и не спасу», — поклялась она.

Она вновь запела колыбельную, и голос ее зазвучал новой надеждой. И вдруг, откуда-то из темноты, раздался хриплый голос:

— Маргерита!

Она неловко вскочила на ноги, оглядываясь по сторонам расширенными от страха глазами.

— Лучо?

— Маргерита!

Из темноты на свет костра, неуклюже ступая, вышла чья-то фигура, вытянув перед собой руки. Маргерита опустила близнецов в их гнездышко из мягкой травы и поспешила ему навстречу. В следующее мгновение Лучо и Маргерита сжали друг друга в объятиях, смеясь и плача, целуясь и разговаривая одновременно.

— Где ты был? Я искала тебя повсюду.

— А я уже думал, что потерял тебя навсегда.

— Что случилось? Ты ранен? Дай-ка я посмотрю.

Она бережно повела Лучо к костру. Он шел медленно и неуверенно, крепко сжимая руку Маргериты. Когда он вошел в круг света от костра, она увидела, что лицо его покрывают синяки и ссадины, а в глазницах запеклась кровь. Она увлекла его наземь. Лучо лег, положив голову ей на колени.

— О, любимый мой, что с тобой случилось?

— Я ничего не вижу, — ответил он.

Маргерита заплакала. Он обнял ее и привлек к себе, задыхаясь от горя. Слезы потекли у нее по щекам и, когда она наклонилась поцеловать его, упали ему на глаза.

— Ох, любимый, мне очень жаль. Прости меня. Но это не имеет значения. Я люблю тебя всем сердцем. Я стану твоими глазами, а ты будешь моими руками, сильными и надежными.

— Я тоже люблю тебя, — прохрипел он.

Она все плакала и плакала, и слезы ее падали ему на лицо, как дождь на поле брани. Лучо осторожно вытер ее щеки, а потом потер собственные влажные глаза.

— Я вижу, — с невероятным удивлением вдруг проговорил он. — Всего лишь пятнышко света. Оно ярче темноты. — Он протянул руку и коснулся прядки огненно-рыжих волос, свисавших над ним. — Вижу твои волосы…

— Ты можешь видеть? — Бережно опустив его голову на землю, Маргерита вскочила на ноги. — Подожди минуточку!

Она схватила свой мешок и вытащила из него кусок мягкой ткани, который София дала ей для близнецов. Подбежав к озеру, она намочила его в воде. В следующий миг она оказалась рядом и принялась осторожно вытирать ему лицо. Лучо вскрикнул и отпрянул, но потом подчинился, сжав руки в кулаки и стараясь не стонать.

Когда Маргерита смыла корку запекшейся крови, Лучо смог открыть глаза.

— Я вижу огонь костра. Смутно, но вижу!

— Твои глаза целы! — с облегчением воскликнула Маргерита, вглядываясь ему в лицо. — Шипы терновника не выкололи их, благодарение Богу! Утром я сделаю настойку из целебных трав и промою их как следует. И тогда, будем надеяться, ты станешь видеть лучше. Ох, Лучо, как я рада! Ты вовсе не слепой.

— Благодаря тебе. Твои слезы исцелили меня. Это похоже на чудо.

— Чудо, что ты не погиб и не покалечился, упав с такой высоты! — Маргерита ласково погладила его по темным кудрям.

— Я уже думал, что умру. Но кто-то пришел на помощь. Поднял меня и перенес подальше от башни, а потом перевязал мои раны. — Лучо задрал рубашку, показывая ей пропитанные засохшей кровью повязки на груди. — Он принес мне воды с медом и уху, развел костер, уложил меня спать. Я бы умер от холода и безысходности, если бы не он.

— Мне тоже помогли, — сказала Маргерита. — Одна пожилая женщина по имени София.

Тонкий пронзительный крик разнесся в ночи. Маргерита в мгновение ока оказалась на ногах.

— Кто это? — недоуменно спросил Лучо.

— Это, любовь моя, твой сын. Его зовут Рафаэль-Лучо. Он голоден, но если ты сядешь, я дам тебе подержать его на минутку, чтобы вы наконец познакомились.

— Мой сын? — Лучо в невероятном изумлении смотрел на крохотный сверток у себя на руках. — У него такие же огненные волосы, как и у тебя, — прошептал он спустя несколько секунд, наматывая прядку волос малыша на палец.

— А у нашей маленькой девочки — твои роскошные черные волосы, — сказала Маргерита. Она осторожно положила дочь на сгиб его другой руки. — Ее зовут Роза-София.

— Двое детей! Не могу поверить!

— Для меня это тоже стало сюрпризом, — со смехом призналась Маргерита. Она забрала у него детей и ловко пристроила к груди, чтобы накормить. — Я и понятия не имела, что беременна! А вот La Strega обо всем догадалась, конечно. Платье стало мне слишком тесным.

Лицо Лучо исказила гримаса ненависти.

— А я думал, что она убила тебя.

— Она пыталась, но я убежала. — Маргерита с содроганием вспомнила свое освобождение. — Это просто невероятно, Лучо. Эта башня выстроена на средоточии силы, на месте святилища древней богини. Я умоляла ее о помощи… и каким-то образом помощь пришла.

На лице Лучо отразилось смятение.

— Наверное, тебе помогла сама Святая Дева Мария.

— Все может быть, — отозвалась Маргерита. — Но, кто бы это ни был, я благодарна ему.

— Что же, теперь La Strega получила по заслугам. Хотел бы я знать, как ей понравилось сидеть в башне.

Маргерита в изумлении уставилась на него.

— Так она еще там?

Лучо кивнул.

— Последние несколько дней я слышал, как она взывает о помощи. Но здесь ее никто не услышит.

— Она взывает о помощи? Значит, она заточена в башне?

— Думаю, она не может спуститься. Коса вывалилась из окна вместе со мной.

— Я нашла ее неподалеку. — Маргерита оцепенела от ужаса. — Силы небесные, это я заколдовала ее своим заклинанием.

— Так ей и надо, — мстительно заметил Лучо.

— Неужели ты не понимаешь, что я не могу оставить ее здесь. Я знаю, что это такое — быть запертой одной, наверху, и терзаться страхом, что умрешь от голода. Я не могу так поступить с нею. И не хочу брать на душу такой грех. Мы должны спасти ее.

Лучо помолчал немного, потом согласно кивнул.

— Очень хорошо. Иначе мы никогда от нее не избавимся. Итак, что я должен сделать?

— Ты ведь умеешь стрелять из лука, верно?

— Разумеется, — ответил он. — Этому меня учили, как и всех юношей из благородных семей.

— Ты сможешь попасть стрелой в окошко башни?

— Это очень трудно, — ответил он. — Но я могу попытаться.

— Я знаю, у тебя получится, — сказала она и поцеловала его.

— Но это будет завтра. — Он осторожно уложил на траву спящую дочку, затем поднял сына и пристроил его рядом с сестрой. — А сегодня я буду спать в объятиях своей супруги.

Утром Маргерита вновь промыла Лучо глаза, и он смог увидеть красоту восходящего солнца над горами и его сверкающее отражение в озере. Поцеловав ее в знак благодарности, он погладил спящих детей по головам, вбирая в себя их невинную чистоту.

Взявшись за руки, супруги пошли по лесу, прижимая к себе по одному из близнецов. Малыши мирно спали. Впереди высилась башня, одинокая и мрачная.

Лучо достал свой лук и колчан со стрелами, спрятанный под камнями у подножия башни. Маргерита привязала к стреле серебряную ленту. Он скептически взглянул на нее.

— Она не сможет спуститься по ней.

— Я же спустилась.

Он вопросительно поднял брови, пожал плечами и принялся выбирать позицию для стрельбы.

La Strega, должно быть, услышала их голоса и высунулась из окна.

— Пожалуйста, вы должны помочь мне! Меня заперли здесь и держат пленницей.

И тут она увидела, кто стоит у подножия башни, и замолчала, опустив голову и признавая свое поражение.

— Вы похитили меня у родителей, подчинили себе мою волю и держали взаперти в башне пять долгих лет, — крикнула Маргерита, обращаясь к колдунье. — Мне следовало бы бросить вас и уйти, чтобы вы умерли здесь, как те восемь девочек, чьи кости лежат в подвале. Но я не стану этого делать. Я не хочу, чтобы ваша смерть была на моей совести.

Маргерита достала из мешка длинную тяжелую косу и, свернув, уложила ее на камне. Потом срезала кинжалом несколько веточек от куста терновника, усыпанного белыми цветами, и сложила пирамидкой вокруг волос. С высоты за ними внимательно наблюдала ведьма. Ее локоны золотились на солнце. Маргерита набрала несколько пригоршней сухих листьев и сучьев и высыпала их в середину погребального костра. Недрогнувшей рукой взяла огниво и высекла огонь. Вспыхнули яркие язычки пламени. Маргерита чиркнула лезвием по раскрытой ладони и уронила в огонь девять капель крови.

А потом Лучо выстрелил из лука. Стрела с привязанной к ней серебряной лентой угодила прямо в окно, ведьме пришлось упасть на колени, чтобы она не пронзила ее сердце. Каким-то образом лента превратилась в прочную витую веревку из серебряных нитей, и La Strega смогла спуститься вниз. Когда ее ноги наконец коснулись земли, она всхлипнула от облегчения. Несколько дней, проведенных в башне, изменили ее до неузнаваемости. Она осунулась, лицо изрезали глубокие морщины, волосы поседели. Она повалилась на колени перед Маргеритой, моля о прощении.

— Мне нелегко простить вас, — ответила ей девушка. — Вы украли мою свободу, мою юность, вы почти украли мою жизнь. Но, если я не прощу вас, зло, причиненное вами, будет преследовать меня всю жизнь. И без вас, кстати, я бы так и не узнала, что такое настоящая любовь.

La Strega подняла к ней искаженное мукой лицо.

— Прости меня. Мне очень жаль.

— Вы должны доказать, что полностью раскаялись, — сурово заметил Лучо. Своим кинжалом он срезал две веточки с тернового куста и связал их серебряной лентой, так что в руках у него оказался импровизированный крест. Он протянул его колдунье. — Вы еще можете принести много добра этому миру. До сих пор вы творили только зло и служили тьме. Но ведь вы можете выбрать и другой путь, если действительно искренне раскаиваетесь.

— Я попробую. — La Strega взяла грубый крест одной рукой, а другой зачерпнула горсть горячего пепла и размазала его по лицу и ладоням. — Я еще не знаю, куда пойду. Но в одном я уверена совершенно точно: наконец-то я освободилась от Венеции. Ведьма Сибилла против моей воли привязала меня к ней.

— Как вы привязали меня, — раздался за их спинами чей-то голос. Из тени башни к ним шагнул Магли. Голос его звучал чисто и сильно, как колокольчик. Он улыбнулся, явно наслаждаясь его звучностью. — Вы только послушайте меня! Я могу говорить. Я даже могу петь. — И он затянул колыбельную, которую так часто напевала в своей одиночной тюрьме Маргерита: — Farfallina, bella e bianca, vola vola… — Бабочка, красивая и белая, летай себе, летай…

— Вы прекрасно поете! — воскликнула Маргерита.

Все ее прежние страхи перед этим гигантом улетучились. Она вспомнила, как Лучо рассказывал о том, что ему помог какой-то незнакомец. А там, где она нашла раненого, Маргерита видела гигантский отпечаток ноги на земле. Девушка протянула Магли руку. Он принял ее и почтительно склонился перед нею.

— Я слышал, как вы поете, и всегда мечтал петь так же. Вы сняли оковы с музыки в моей душе. Не знаю, как и чем я смогу отплатить вам за вашу доброту.

— Она и вас привязала к себе? — Маргерита метнула гневный взгляд на ведьму, которая поднялась на ноги.

— Он был нужен мне! — вскричала La Strega, но потом покраснела и опустила глаза. — Простите меня, — прошептала она.

— Можете отправиться во Флоренцию вместе с нами, если хотите, — обратился Лучо к Магли. — Я расскажу дяде о том, что вы спасли мне жизнь. С вашим голосом он с радостью предоставит вам место при дворе.

— Сначала я должна вернуться в Венецию, — сказала Маргерита. Лучо с удивлением взглянул на нее. — Мои родители… Я должна найти своих родителей.

— Ну, конечно! Мы пойдем в Венецию, разыщем твоих папу и маму и покажем им их внуков. Может, мы и поженимся там? Я бы хотел сделать это до того, как вернусь домой. Мой дядя, конечно, добрейшей души человек, но полагает, будто может распоряжаться жизнями других людей. А если мы поженимся, получив благословение твоих родителей и имея двух очаровательных детей, что он сможет сказать? — Лучо улыбнулся и подмигнул ей, совсем как встарь, и Маргерита почувствовала, как ее захлестнула любовь к нему.

La Strega ушла первой, босая и перепачканная пеплом. В руках она несла только крест из терновых веточек. Магли двинулся на юг, во Флоренцию, взяв с собой рекомендательные письма к дяде. Лучо и Маргерита отправились на восток, в Венецию, и каждый из них нес на руках спящего ребенка.

Путь был неблизким. Очень скоро они устали и до крови сбили ноги. Какой-то юноша подвез их на своей тележке. Он назвал свое имя — Джамбаттиста Базиле, и сказал им, что сам он — неаполитанец, едет искать работу в Венеции.

— Я бы хотел писать рассказы, — со вздохом признался Джамбаттиста, — но, полагаю, сначала мне придется побыть солдатом.

— Какая жалость, — вежливо ответил Лучо. — Вам нравится воевать?

Джамбаттиста содрогнулся.

— Я ненавижу войну, но бедность я ненавижу еще сильнее. Я надеюсь составить себе состояние на военной службе, чтобы потом выйти в отставку и писать смешные сказки и истории. Кстати, судя по вашему виду, у вас есть что порассказать. Не хотите поделиться своими приключениями со мной?

— Вы нам не поверите, — сказала Маргерита и неуверенно рассмеялась.

— А вы попробуйте, — предложил Джамбаттиста.

И тогда они с Лучо рассказали ему свою историю, почти всю, без утайки. Кое о чем рассказывать было и впрямь не просто. Слушая их, юноша ахал, хмурился и грозил кулаком, а в самом конце — когда они поднялись на холм и увидели Венецию, плавающую в закатной дымке, окутавшей лагуну — сказал:

— Я придумаю другое окончание! Вы должны были задушить ее серебряной лентой или превратить щетку в волка, чтобы он растерзал ведьму.

Маргерита лишь вздохнула и покачала головой, а Лучо сказал:

— Пожалуй, из вас получится лучший солдат, чем вы думаете, Джамбаттиста.

Тот ухмыльнулся.

— Нет, но ведь так история выглядит намного интереснее, правда?

Сгущались сумерки, когда их гондола заскользила по тенистым каналам, приближаясь к Сан-Поло и маленькой лавке торговца масками. Маргерита настолько устала, что буквально валилась с ног под тяжестью двух голодных детей. Лучо привлек ее к себе, чтобы она оперлась об него, и обхватил ее с детьми сильными руками, нежно баюкая всех троих. Маргерита спрятала лицо у него на груди, слыша, как бьется под щекой его сердце.

— Интересно, живут ли они здесь по-прежнему. Может, они уже умерли или переехали…

— Скоро мы все узнаем, — успокоил ее Лучо.

Маргерита часто мечтала о том, как вернется домой и увидит узкий тенистый переулок, окно, за которым лежит пещера Аладдина, полная диковинных масок, сверкающих серебром и золотом, украшенных разноцветными перьями. Она представляла себе, как распахнет дверь и крикнет:

— Я вернулась! — и родители выбегут ей навстречу, чтобы обнять.

Все вышло именно так, как она и представляла. Хотя родители не выбежали, а медленно вышли к ней, поскольку уже успели состариться. А их отягощенный скорбью рассудок не сразу принял то, что их дочь вернулась домой. Зато потом, когда они прижали ее к сердцу, то объятия их получились такими же сильными, радостными и любящими, как она всегда мечтала.

Палаццо Питти, Флоренция, Италия — октябрь 1600 года

Шестого октября 1600 года во Флоренции начались праздничные мероприятия по случаю свадьбы Генриха IV Французского и Марии де Медичи, младшей сестры Великого герцога Фердинандо I.

Измученный создатель, Джакопо Пери, именовал свое детище просто — «опера», что означает «труды», и она стала новейшим увеселением, сочетающим в себе музыку, песни, танцы и актерскую игру. Представление в Палаццо Питти во Флоренции должно было показать всему миру роскошь и великолепие флорентийского двора и лишний раз подтвердить исключительный уровень здешних певцов, танцоров, актеров и музыкантов. В основу своего произведения Пери положил историю Орфея и Эвридики, но изменил конец, сделав его счастливым, дабы развлечение гармонировало с брачной церемонией. Генрих IV Французский один раз уже женился против своей воли — на безумной Марго. Эта свадьба стала предвестником жуткой резни во время Варфоломеевской ночи. Посему нельзя было допустить, чтобы тень прошлого омрачила его вторую свадьбу.

Маргерита должна была играть Прозерпину, богиню весны. Это была великая честь. Еще одной — и последней — женщиной в труппе была дочь самого Пери, Франческа, которая исполняла главную роль. Всех остальных героинь оперы с успехом заменяли или кастраты, или единственный мальчишка с усеянным прыщами лицом, обладающий чудным сопрано. На кастратов надели широкие платья, завитые парики, а мальчишка разгуливал на высоченных каблуках, чтобы не слишком уступать ростом остальным персонажам. Магли при мудром наставничестве Маргериты добился столь впечатляющих успехов, что ему поручили роль Трагедии. На сцене он возвышался надо всеми, и на его печальном лице была нарисована одинокая слеза.

По настоянию своего мужа, Лучо, Маргерита оставила огненно-рыжие волосы распущенными и нарядилась в роскошное платье серебристо-зеленого шелка, расшитое цветами. В ожидании своего выхода она стояла за кулисами, сжимая вспотевшие от волнения ладони и чувствуя, как холодеет у нее в животе. Не выдержав, она выглянула из-за занавеса и улыбнулась, завидев в первом ряду Лучо с близнецами на коленях. По обе стороны от него сидели родители Маргериты в самых лучших своих нарядах, а совсем неподалеку разместились Великий герцог с женой, высокомерной Кристиной Лоррейнской, король Франции с новобрачной и бесчисленные представители знати.

Маргерита услышала первые ноты вступления. Она глубоко вздохнула, расправила плечи и шагнула на сцену, позволяя своему голосу взлететь вслед за музыкой. Лучо в восхищении смотрел на нее, и глаза его светились любовью и нежностью. Она улыбнулась ему в ответ.

«Сбылась моя мечта, — подумала она, — я пою перед королями и королевами. Я могу путешествовать по всему миру, посмотреть на слонов и верблюдов, если мне того захочется, подняться на самые высокие горы и потрогать небо, и увидеть океаны, водопадом обрывающиеся за край земли.

Меня зовут Маргерита.

Я — любима.

И свободна».