Пятый год Республики Русь — лето битвы при Испании

Касару казалось, что он падает в бездонную пропасть, наполненную огнем. Этот долгий полет, несомненно, был наказанием за его грехи. Жизнь солдата, полная борьбы и убийств, давно приучила Касара относиться к смерти как к старой подруге. Сколько раз он видел, как мутнеют их глаза и они уходят в никуда… Что ж, теперь наступила его очередь.

Как ни странно, Касар не почувствовал, как его ранили. Даже теперь он продолжал ощущать свое тело. Никаких ран. Все на месте. Непонятно.

«Мой уксар, мой десяток! Что с ними произошло?» Ему показалось, что он слышит чьи-то крики. Неужели их тоже подвергли этой пытке?

Четверо были убиты. В этом Касар был уверен. Когда они попали в засаду в джунглях, их уложили первым же залпом. «Может быть, это их души окружают меня сейчас? Может быть, я и сам уже бесплотный дух?»

— Касар!

Он обернулся. Это был голос Гаарка, нового рекрута, но Касар не смог разглядеть его. «Какой идиот! Ну и спутничек мне попался в пути на тот свет. Новобранец, вечно читавший какую-нибудь книжку, — ни на что не годный дурень. Разве что использовать его как боксерскую грушу. — (Касар нередко так и делал, чтобы развеяться). — И как такой олух выжил в этой мясорубке?» Да, Гаарк был рядом с ним, когда он уводил остаток уксара к развалинам храма.

«Но что произошло потом? — начал вспоминать Касар. — Мы добрались до развалин храма сквозь лабиринт замшелых камней. Чертовы солдаты Изменника были у нас на хвосте, но в какой-то момент они остановились — я слышал их воинственные крики с той стороны руин. А потом была яркая вспышка, огненный тоннель и вот теперь это. И долго я так падаю? Может, это падение будет бесконечным?»

От этой мысли Касару впервые стало по-настоящему страшно, и он злобно проклял богов, в которых никогда не верил:

— Если это ваше наказание, то идите в задницу!

— Не богохульствуй, Касар!

«Опять голос Гаарка. Значит, этот благочестивый слабак снова со мной». Касар запрокинул голову и расхохотался. Какая разница, добрый ты или злой, солдат или философ, если все равно всех в конце ожидают адские муки?

Все еще смеясь, Касар вдруг почувствовал, что упал плашмя на землю. Издав возглас удивления, он быстро перевернулся, не выпуская из рук винтовку, и вскочил на ноги.

Вокруг него все еще клубился огонь, но теперь это было пульсирующее марево, не излучавшее никакого жара. Из белесого тумана выступила фигура — Гаарк. В глазах новобранца плескался ужас. Выронив из рук винтовку, он на четвереньках пополз прочь от холодного пламени, пока Касар не схватил его за воротник и не поставил на ноги.

— Подними оружие, идиот чертов!

Гаарк испуганно смотрел на него, не в силах вымолвить и слова.

— Возьми оружие!

Касар пнул солдата, и тот отлетел обратно к столбу света. Дрожащими руками Гаарк поднял свою винтовку и быстро попятился прочь от огненной завесы. Секунду спустя из пламени вышли еще четверо — радист Джамул, пулеметчик Утак, судорожно вцепившийся в свой «Варк-32», и Бакт с Мачкой. Двое последних были новобранцами — такие же бесполезные придурки, как и Гаарк.

Изумление Касара продолжалось всего несколько мгновений, после чего в нем проснулись старые инстинкты. Он быстро оглядел местность, залитую багряным светом то ли зари, то ли заката.

— Проверить оружие! — прошипел Касар. Его пальцы автоматически уже ощупали ствол родной винтовки. Надежное оружие в руках вселяло в него уверенность. Касар передернул затвор, пустая гильза отлетела в сторону, и новый патрон был вогнан в ствол. Услышав привычное клацание, Касар окончательно успокоился. «Если, мы и на том свете, — подумал он, — то по крайней мере при нас наше оружие».

Он перевел взгляд на Джамула, который торопливо говорил что-то в микрофон рации и яростно крутил регулятор частот.

Наконец радист сдался и покачал головой.

— Куда нас занесло? Либо эти гады прострелили мою рацию, либо здесь просто не ловятся радиоволны, ни наши, ни их.

Касар ничего не ответил. Куда их занесло? На этот вопрос он ответить не мог. Воздух здесь был иным. Его ноздри широко раздувались. Воздух казался сухим, как в пустыне, но как такое могло быть? Они же были в джунглях!

— Хук Варани га!

Касар резко развернулся и инстинктивно пригнулся.

В сумерках виднелся чей-то силуэт, освещенный лунным светом. Вдруг волосы у него встали дыбом. В небе было две луны!

Из тени вынырнули новые фигуры, которые начали их окружать, но дуло его винтовки было направлено на того, кто первый заговорил с ними. Касар умел сдерживать свой страх.

— Утак, ты на правом фланге, все остальные на левом.

Солдаты Изменника? Нет. Эта мысль, вместо того чтобы успокоить Касара, напугала его еще больше. Они были вооружены луками и копьями и держали оружие наготове.

«Я могу свалить одного-двух, — осознал Касар, — но на этом все для меня закончится. Хотя это все равно лучше, чем попасть в руки ублюдков Изменника, которые снимают с тебя живьем кожу и вырывают сердце, чтобы сожрать его. Правда, я и сам сотню раз проделывал этот ритуал с пленниками, и все же это отдает каким-то варварством, особенно когда наступает твоя очередь выступить жертвой. Я думал, что умер, и уж теперь-то это точно будет правдой».

— Не двигайтесь, сэр.

Это был голос Гаарка, и Касар поразился тому, что у этого салаги хватает наглости отдавать ему приказы.

— Целься в того парня слева, — бросил Касар, — и по моей команде свали его. Может быть, мы еще выберемся отсюда.

— Откуда «отсюда»? — поинтересовался Гаарк, и в его голосе Касару почудилась издевка. — Посмотрите на небо — там две луны! Мы в каком-то ином мире. Они сказали нам, чтобы мы бросили оружие. Я их понимаю, они говорят на древнем наречии.

Касар презрительно хмыкнул. Этот рекрут всегда считал себя умнее всех. Он получил образование, так как его семья носила красные плащи среднего сословия, и стал солдатом только потому, что в какой-то момент слегка нарушил закон, после чего ему пришлось выбирать между армией и тюрьмой. А теперь он вздумал раздавать приказы. Как же!

— Стреляем по счету «три»! — проревел Касар.

— Умага викария. Бантаг ву!

Касар бросил удивленный взгляд на Гаарка. Что там бормочет этот осел?

— По счету «три», — повторил он. — Раз, два…

Что-то воткнулось ему в спину, и Касар едва не упал. Обернувшись, он увидел дымок, поднимавшийся от ствола винтовки Гаарка. Из последних сил Касар попытался навести свое оружие на предателя. Гаарк улыбнулся, передернул затвор и следующим выстрелом свалил своего командира на землю.

— Не шевелитесь, парни!

— Зачем ты это сделал, Гаарк? — неуверенно произнес Джамул.

— Потому что из-за него нас всех бы поубивали! Если хотите жить, доверьтесь мне… Умага викария. Бантаг ву!

Касар смотрел на звездное небо у себя над головой. Чужое небо. Высоко над ним мерцало огромное звездное колесо. Или ему уже начало изменять зрение?

— Где я?

— Это земля наших предков.

В глазах возвышавшегося над ним Гаарка не было места жалости.

— Бабушкины сказки, — просипел Касар.

— Глупец, ты считал меня ничтожеством, — прошипел Гаарк, не в силах больше сдерживать свой гнев. — Я хотел остаться со своими учителями, а вместо этого меня отдали тебе лапы. Но ты тоже оказался хорошим учителем, Касар!

Дуло его винтовки снова было направлено на командира уксара.

Касар чувствовал, что мир — свой ли, чужой — начинает удаляться от него. Его солдаты молча наблюдали за разворачивающейся у них на глазах драмой.

— Убейте его! — выдавил Касар, но никто не пошевелился. Может быть, ему изменил уже и голос?

Гаарк выкрикнул какую-то фразу, и все эти странные воины с копьями и луками повалились на колени, лопоча что-то на своем непонятном языке.

— Для тебя я был ничто, но здесь… — Улыбка Гаарка превратилась в волчий оскал, — здесь я буду королем.

Ствол его ружья прижался ко лбу Касара, и в это мгновение Касару открылась великая тайна смерти.

Шестой год Республики Русь

Старший сержант 35-го Мэнского добровольческого полка Ганс Шудер молча всматривался в содержимое своей тарелки, размешивая его ложкой. В юрте было темно, и Гансу приходилось напрягать зрение, чтобы разглядеть, из чего состоит эта бантагская каша. Похоже, все нормально. Он вспомнил годы службы в прериях, бесконечные стычки с команчами и грустно покачал головой. Тогда его не волновало, как выглядит пища, лишь бы она была, а уж он ел все. Но теперь…

Эти ублюдки пытались заставить его есть «мясо скота». Это была участь всех тех, кто становился «любимцем» орды. Съешь себе подобного — и ты переступил черту. Даже если тебе удастся спастись бегством, ты уже будешь другим, парией среди людей. Ганс боролся с ними, даже когда они повалили его на землю и запихивали человеческое мясо прямо ему в рот. Потом он смог заставить себя выблевать его обратно.

Они перехитрили его. Вскоре после пленения ему показали то, из чего был приготовлен вкусный суп, съеденный им накануне. Это было тело карфагенянина, одного из многочисленных пленников, которых остатки меркской орды отогнали на юго-запад после разгрома своей армии. Тогда он в первый раз попытался покончить с собой. После этого были и другие попытки. Поначалу Ганс желал только одного — умереть. Но теперь, после года плена, он уже не хотел смерти. Да, они перехитрили его, но в глубине души Ганс знал, что пока он не будет осознанно есть человеческое мясо, он останется несломленным. И не только это удерживало его от самоубийства. Новое чувство, оно пришло так неожиданно.

Завернувшись в грязное одеяло, она спала в дальнем углу юрты, свернувшись калачиком, как ребенок. «Да ведь она и в самом деле почти ребенок, ей не больше двадцати-двадцати двух, а мне уже за пятьдесят», — подумал Ганс. Он присел рядом с ней. Девушка зашевелилась во сне, что-то пробормотала, и на ее лице появилось выражение тревоги. Ганс не сводил с нее глаз. Тамира вздохнула, и с ее лица исчезла тень беспокойства. Она продолжала спать.

Ганс легонько поцеловал ее в лоб и поднялся на ноги.

«Как я позволил этому случиться? Никогда раньше, и вдруг… Может быть, это произошло потому, что в атмосфере постоянного страха и кошмара я испытывал необходимость в какой-то искре, в чьей-то нежности. Чтобы на краю этой пропасти рядом со мной кто-то был. — Ганс снова посмотрел на нее. — Нет, дело не в этом. Где бы я ни встретил ее — здесь, на Руси или в Штатах — все было бы точно так же. Это смуглое лицо, золотые миндалевидные глаза… Как называется этот народ там, на Земле? Если бы Эндрю или этот чертов Эмил были здесь, они бы мне сказали. Индусы, а может, одно из племен тихоокеанских островов».

Он вспомнил матросские байки о туземках с тропических островов и моряках, которые убегали с кораблей и никогда не возвращались домой, и улыбнулся. Глядя на Тамиру, он охотно верил в эти истории. И что это с ним случилось? Неужели из-за страха? В конце концов, он ей в отцы годится. Нет, дело не в страхе. Их связывало что-то глубокое, что нельзя было выразить ни на одном языке мира.

«Если бы я встретил ее дома, в Штатах, или еще раньше, в Германии, стал бы я солдатом? — спросил он себя. — Глупый вопрос. Я тот, кто я есть, — старший сержант Ганс Шудер, bei Gott».

Именно из-за нее он не хотел умирать и продолжал жить в этом аду.

Спящая девушка судорожным движением свернулась в клубочек, с ее губ слетел приглушенный вздох. Гансу захотелось упасть на колени рядом с ней и запечатлеть на ее лице легкий поцелуй. Нет, он может ее разбудить.

Шудер вновь обвел взглядом юрту. Зачем их сюда привели? Он подозревал, что стал частью какой-то сделки. Иначе с чего бы его и множество других пленников отделили от остатков меркской орды и отогнали на сотни миль на восток? Этим утром он увидел огромное становище бантагов — тысячи юрт, заполнивших равнину вплоть до горизонта. Местность напоминала прерии его второй родины, где он столько лет провел в стычках с команчами.

Когда их обоих отвели в отдельную юрту, Тамира решила, что они предназначены для пиршественного стола на Празднике Луны. Ганс придумал какую-то убедительную ложь, чтобы унять ее ужас, хотя сам был уверен в том, что их собираются подвергнуть ритуальной пытке — скорее всего для того, чтобы умилостивить дух какого-нибудь кровожадного предка местного вождя. Наверняка это был один из пунктов соглашения между бантагами и мерками, и эти ублюдки хотят поджарить живьем несколько пленников, чтобы скрепить сделку.

Он сунул руку в правый карман своих разорванных форменных брюк и нащупал некий твердый предмет, зашитый за поясом. Бритва была спрятана надежно. Это была страховка Тамиры — ей не доведется испытать всех этих ужасов. Если по поведению этих гнусных тварей Ганс поймет, что их ждет пиршественный стол, его рука не дрогнет. Одно резкое движение, секундная вспышка боли и благодарность в ее глазах. Живой она им не достанется.

И вообще, почему они позволили ей последовать за ним? Вот загадка. Воины орды не испытывали ни малейшей жалости к людям, им было наплевать на чувства, возникавшие между ними. Пара любимцев могла прожить вместе долгие годы, иногда хозяева сами сводили их вместе, как лошадей, чтобы потом по какой-нибудь прихоти разлучить навсегда. Когда мерки отделили Ганса от других и повели за собой, Тамира ухватилась за его руку, и никто не стал ее оттаскивать.

Это было необычно, и Ганс испытывал любопытство пополам со страхом. Он знал, что его положение среди пленников было весьма высоким. Тамука, бывший кар-карт мерков, перед тем как ускакать на запад с кучкой своих сторонников, пообещал Гансу долгую мучительную смерть, соответствующую его статусу. После исчезновения Тамуки Гансу довелось услышать, что его судьба стала предметом спора между клановыми вождями, которые в итоге отослали генерала-янки на восток вместе с другими пленниками.

Возможно, именно любопытство и желание узнать, что все это значило, и удерживало Ганса от того, чтобы убить Тамиру, а затем себя. Почему он все еще жив — этого он никак не мог понять. Ненависть мерков к янки, и в особенности к Эндрю Лоуренсу Кину, не знала границ. Они должны были понимать, что, подвергнув Ганса пыткам, нанесли бы Эндрю сокрушительный удар, частично отомстив за свой разгром.

Ганс закрыл глаза и снова окунулся в свои мечты…

…Вот они в военном походе — не важно, здесь, на Валдении, или на Земле. Все в сборе: Пэт, Эмил и, конечно, Эндрю. Бой уже закончился, напряжение спало, и они сидят вокруг стола с бутылочкой виски. Пэт травит свежую байку про веселую женушку трактирщика, Эмил, не отрываясь от стакана, повествует о вреде пьянства, а Эндрю… Эндрю сидит тихо, и только когда их взгляды скрещиваются, на его лице проскальзывает мимолетная улыбка…

Между ними всегда было это невысказанное нечто, какое-то чувство, понимание без слов… — мы снова выжили и победили. И кроме того, что-то гораздо более важное: товарищество, доверие, любовь, о которой они ни за что не стали бы говорить вслух и которая, тем не менее, была нитью, связывавшей их.

Старый сержант улыбнулся своим воспоминаниям. Образы из прошлого сменялись в его голове, как картинки в калейдоскопе. «Эндрю, перепуганный до смерти молодой профессор, который, преодолевая все трудности, стал вождем целого народа в этом чужом, проклятом мире. Я помню его, когда он даже не умел развернуть роту из колонны в цепь. Как же чертыхался старый полковник Эстес по поводу своего нового офицера! „Тысяча чертей! И на кой хрен мне подсунули этого очкастого заморыша?“ Эндрю стоически переносил эти упреки, не пряча глаза в сторону и сокрушенно вздыхая, когда ему казалось, что никто на него не смотрит. Сначала я его пожалел, мне не хотелось, чтобы он погиб в первом же бою, как множество других молодых лейтенантов. — Воспоминания с головой захлестнули Ганса. — Первый бой при Антьетаме, когда полк попал в ловушку в Западных лесах. И тогда я увидел, что в этом книжном черве скрывается солдат, борец, и я понял — о да, я понял! — кем он может стать. Миг славы в великой битве под Геттисбергом, когда Эндрю принял командование полком и держал оборону во время отступления Первого корпуса… Потеря руки. Уайлдернесс, кошмарное утро при Колд-Харборе, окопы Питерсберга — все это, казалось, произошло только что. Антьетам… С тех пор уже десять лет минуло. Они оказались на Валдении восемь лет назад, значит, дома сейчас тысяча восемьсот семьдесят второй год. Эндрю уже почти сорок, а мне аккурат посередине между полтинником и шестьюдесятью. И чего только не было за эти восемь лет! Проход через Врата света, восстание Руси против своей знати, первая война с ордой, с тугарами. Затем война с Карфагеном, вторая война с ордой, страшное годичное противостояние меркам. А потом в двух с лишним тысячах миль отсюда я попал в плен. Прошло уже больше года…»

Ганс очнулся от своих грез и, вздохнув, попробовал кашу. Крупа и рыбья мука. Слава богу, без мяса.

За его спиной послышался шелест отодвигаемой занавески. Кто-то вошел в юрту, но Ганс даже не повернул головы. Еще он будет отвлекаться на всяких подонков. Продолжая есть, он снова засунул руку в карман и нащупал ручку бритвы.

— Встань, янки.

Это было сказано по-русски. Ганс удивленно посмотрел на вошедшего. Бантаг был одет в кольчужную рубаху, столь любимую южными кланами, с его плеч свисал багряный плащ, доходивший до колен. В отличие от всех виденных Гансом воинов орды, он был чисто выбрит, и глазам пленника открылось плоское лицо, высокие скулы и приплюснутый нос. Однако почти сразу взгляд янки оказался прикован к тому, что было у вошедшего в руках.

Бантаг беззлобно усмехнулся.

— Поднимайся. Я Гаарк Катул, кар-карт бантагской орды.

Эти слова не звучали как прямой приказ, но в них была сила, которая подразумевала мгновенное подчинение. Ганс усмехнулся и не пошевелился.

— Я могу убить тебя за твою наглость.

— Давай, убивай, все равно у меня на сегодня нет других планов, — спокойно отозвался Ганс.

Гаарк запрокинул голову и расхохотался.

— Ты не похож на тот скот, который я видел раньше.

— Я не скот! — медленно ответил Ганс, с трудом сдерживая накативший гнев. — Я солдат Армии Потомака.

Бантаг промолчал, пристально глядя на пленника, а затем, к изумлению Ганса, сделал шаг вперед и сел рядом с ним.

— Я хотел с тобой познакомиться.

— Не могу сказать того же о себе.

Кар-карт склонился над Гансом, обдав его своим дыханием.

— Не дерзи мне, скот. Твоя жизнь и твоя смерть в моих руках, и я решаю, когда и как ты умрешь.

Ганс ответил ему недрогнувшим взглядом. Обычно скот, который осмеливался смотреть прямо в глаза хозяину, был приговорен, но сейчас он чувствовал, что все будет как-то иначе.

Гаарк посмотрел на Тамиру, которая все еще спала, и Ганс начал незаметно вытаскивать бритву, чтобы броситься на кар-карта или, в крайнем случае, на девушку.

— Твоя подружка?

— Жена, — сказал Ганс. — Это не одно и то же.

Бантаг окинул Ганса оценивающим взглядом и осклабился в волчьей усмешке.

— Давай сразу кое-что для себя уясним, — промолвил он. — Вне этой юрты ты для всех просто пленник — скот, которого можно сожрать в любой момент. У меня есть особое мнение. Я считаю тебя воином, таким же, как я сам.

Ганс едва не бросил в ответ язвительное замечание, но решил пока придержать язык.

— Если ты будешь сотрудничать, — продолжил Гаарк, — твоя… как ты сказал? Жена? Да, твоя жена не попадет в убойную яму. Понимаешь?

Ганс ничего не ответил, стараясь не выдать своих чувств и того облегчения, которое он испытал.

— Вижу, что мне удалось тебя заинтересовать, — заметил бантаг.

— Где ты научился русскому?

— От двоих скотов твоего племени. Хинсена и еще одного, которого мы недавно поймали.

Ганс яростно сплюнул на пол юрты при упоминании имени предателя, который переметнулся на сторону мерков еще перед войной с Карфагеном.

— Я согласен с тобой, — кивнул Гаарк. — Он презренный трус.

— Но полезный для тебя, — буркнул Ганс.

Глаза янки не отрывались от винтовки в правой руке кар-карта.

Гаарк усмехнулся.

— Это то оружие, с которым я пришел в этот мир. Хочешь рассмотреть его получше?

— Пришел в этот мир? — не сдержал своего изумления Ганс. — Так ты не бантаг?

Кар-карт разразился смехом.

— Я попал сюда сквозь Врата света, как и ты.

— Значит, ты не из этого мира, — медленно произнес Ганс.

В нем вспыхнул огонек надежды. «Что это может означать? Гаарк сказал, что он не из этого мира, и вместе с тем он кар-карт, вождь бантагской орды. Есть ли какой-то шанс, что он видит все иначе и понимает, что люди не скот?» Ганс пригляделся к его винтовке. Оружие предназначалось для воина расы Гаарка и потому было очень тяжелым, а его длина составляла почти шесть футов. Но внимание Ганса привлекло не это, а необычный механизм затвора.

— Пожалуйста, можешь потрогать все сам, — поощрил его Гаарк.

Ганс взял винтовку в руки и ощутил неожиданный прилив сил. У него снова было оружие, и целое мгновение Гансу казалось, что он свободен, пока его взгляд не остановился на фигуре бантагского вождя. Гаарк не сводил с янки глаз, он был напряжен, как пружина, и готов броситься на Ганса, сделай тот хоть одно неверное движение. Ганс покрутил винтовку в руках. Оружие весило восемнадцать-двадцать фунтов, но он понимал, что бантаг ощущает эту тяжесть иначе. Воину орды такой вес не кажется большим. Ганс повнимательнее пригляделся к затвору; механизм напомнил ему прусские карабины, заряжавшиеся с казенника, и янки потянул затвор на себя. Из образовавшейся щели вылетела сверкающая гильза и упала на пол юрты. Снова бросив быстрый взгляд на Гаарка, Ганс вогнал затвор на место. Впервые после пленения он держал в руках настоящее оружие. Если бы только ствол был покороче, он мог бы развернуться и…

— Даже не думай об этом, — ровным голосом предупредил его бантаг. — Я хочу поговорить с тобой, но если ты попытаешься меня атаковать, я убью тебя.

В его руке блеснуло лезвие кинжала.

Ганс улыбнулся. Он снова отвел затвор. Механизм работал идеально — это было превосходное оружие, сделанное куда более искусно, чем все, что выходило из мастерских русских оружейников. Если уж на то пошло, это оружие было лучше любого, виденного им на Земле. От этой мысли Ганс покрылся холодным потом. Эти ублюдки обогнали землян в этом ремесле. В чем еще?

Не задвигая затвор на место, он поднял винтовку вверх и изучил ее ствол. В тусклом свете, проникавшем внутрь ствола сквозь отверстие казенной части, виднелась нарезка. Кольца нарезки были тоньше и располагались ближе друг к другу, чем в «спрингфилдах» или его старом карабине Шарпса. Медленно поднеся винтовку к плечу, Ганс почувствовал, что, несмотря на вес, она хорошо сбалансирована. Он прицелился в светильник, мерцавший в центре юрты. На стволе располагался прицел, и вскоре Ганс понял, что его линзу можно регулировать в зависимости от расстояния до мишени. Единственным оружием с прицелом, которое ему доводилось видеть, была винтовка Шарпса, изготовленная по специальному заказу для снайперов.

Выбитые на прицеле символы были ему незнакомы, но Ганс предположил, что это цифры, позволяющие стрелку корректировать полет пули в соответствии с необходимой дальностью стрельбы.

— Странно, — заметил Гаарк. — Похоже, на этой планете гравитация чуть меньше. Я обратил внимание, что эти насечки не совсем точны.

Ганс вздрогнул от удивления. Он вспомнил, что Фергюсон говорил о чем-то подобном, а когда они впервые очутились в этом мире, ему все казалось легче, чем обычно, но раньше Ганс никогда по-настоящему не задумывался об этом.

Положив винтовку на пол юрты, он поднял пулю. Гильза был сделана из латуни, а калибр пули был приблизительно пятидесятый. Твердый и заостренный на конце патрон, по-видимому, имел намного большую пробивную силу, чем у пуль, которыми стреляли «спрингфилды».

— Где ты взял такое ружье? — спросил Ганс.

— Принес из своего мира.

Ганс промолчал.

— Частично из-за этого я и хотел поговорить с тобой. Как и ты, я не из этого мира. Я прошел через Врата света.

— И у тебя было ружье?

— Я был солдатом, хотя тогда мне этого совсем не хотелось. А ты?

— И я был солдатом. — Ганс судорожно передернул плечами. — Я не знаю, как мы попали сюда. А ты знаешь?

Он удивлялся самому себе. И почему его тянет поговорить с этой тварью? Может, он просто рад снова слышать знакомую речь. Его родным языком был немецкий, и, конечно, за семнадцать лет жизни в Штатах он овладел английским, но государственным языком Республики был русский, и в какой-то момент Ганс понял, что думает именно на нем. Его беспокоило, что, научившись со временем языку орды, он иногда видел на нем сны. И поэтому сейчас он с удовольствием формулировал свои мысли, не прибегая к бантагскому похрюкиванью и реву — именно так Ганс воспринимал ненавистную речь. Русский в устах кар-карта звучал странновато, звуки были резкими и гортанными.

— И я не знаю, — отозвался Гаарк. — Я надеялся, что ты сможешь мне объяснить.

— Ты что, хочешь вернуться домой?

Бантаг рассмеялся.

— Домой? Чего ради? Чтобы стать студентом или, того хуже, чтобы меня снова замели в армию? Ну уж нет. Здесь я Катул. Знаешь, что это значит?

Ганс покачал головой.

— Спаситель, о котором говорят древние пророчества.

При этих словах Ганс словно заледенел.

— Нет, я останусь здесь, — продолжал Гаарк. — Но если бы я нашел путь обратно, у меня появился бы доступ ко многим вещам, которые мне нужны здесь.

— Например?

Бантаг хитро улыбнулся, как бы размышляя, поделиться ему своими секретами или нет.

— Все бы отдал за книгу по рафинированию металлов. Или хотя бы за набор инструментов из сверхтвердой стали. И я никогда не понимал принцип двигателя внутреннего сгорания, хотя один из моих спутников работал на — как вы это называете? — железной дороге.

Слова застыли у Ганса в горле.

— Да, у нас есть паровые двигатели. Скажи-ка мне лучше, есть ли в вашем мире самолеты?

По спине старого сержанта побежали мурашки.

— Конечно.

Бантаг снова улыбнулся и покачал головой.

— Ох, сомневаюсь. Ваши машины отстают от наших на несколько поколений. Правда, в этом мире остались кое-какие полезные артефакты. Я думаю, что у древних до периода упадка была даже атомная энергия. По крайней мере я сделал такой вывод, изучая описание двигателей, использовавшихся на летательных аппаратах мерков. Сейчас мы раскапываем древние захоронения в поисках таких устройств. Если только в них не испортилось топливо, мы сможем запустить новые самолеты.

Он сделал паузу.

— Я сказал «атомная энергия». Ты знаешь, что это такое?

— Кто ж этого не знает!

— Тогда объясни мне.

Ганс промолчал, злясь на самого себя. О чем бы там ни болтала эта тварь, ему явно было многое известно о мире янки. Рассудок подсказывал Гансу, что ему надо сохранять молчание, но любопытство побуждало его продолжить беседу.

Кар-карт усмехнулся.

— Ты не сказал мне ничего такого, о чем бы я не подозревал ранее. Твой дружок Хинсен уже рассказал мне все о вашем мире. Ваша цивилизация примитивна. Если бы мы смогли открыть проход из моего мира в ваш, то легко раздавили бы вас.

— Я в этом не уверен.

— А как бы вы защищались? — презрительно кинул Гаарк. — Нарезные ружья против пулеметов? Дирижабли против истребителей и ракет? Ты хоть знаешь, что такое радио?

— Руки коротки до нас дотянуться, — сплюнул Ганс, внезапно разъярившись оттого, что этот ублюдок словно издевался над его невежеством.

Бантаг улыбнулся и покачал головой.

— Не волнуйся ты так. У меня есть более срочные дела.

— Это какие?

— Закончить эту войну между вами… — кар-карт запнулся на секунду, — вами, людьми, и нами.

Ганс вдруг ощутил надежду, но тут же заставил себя трезво взглянуть на вещи. Конец этой войне придет только тогда, когда исчезнет одна из рас, ее ведущих.

— Как? — все же спросил он.

— Возможно, нам удастся заключить соглашение — скажем, разделить территории.

— Вряд ли.

— Почему нет?

— Прежде всего потому, что нам незачем идти на такие уступки, — спокойным тоном произнес Ганс. — Мы почти полностью уничтожили тугар и мерков. Скоро дойдет черед и до вас.

— У бантагов свыше шестидесяти уменов. У харангов, к югу от нас, еще сорок. Мы сможем выставить миллион воинов.

— Мы разбили сорок уменов мерков.

— И сами чуть не потерпели поражение. Ваши люди до сих пор не оправились от этой войны, и к тому же, насколько мне известно, их силы расколоты.

В течение того года, что Ганс был в плену, он ничего не слышал о своих старых друзьях. Сейчас он пытался скрыть свою заинтересованность в их судьбе. Однако бантаг, похоже, видел его насквозь.

— Что, хочешь узнать новости из дома? Может, потом я расскажу тебе кое-что. Кстати, не исключено, что перед смертью ты даже увидишься с кем-нибудь из своих друзей.

— Мне это все равно. Я знал, что я мертвец, с того момента, как попал в плен. Я не дурак, чтобы надеяться на другой исход.

— А знаешь, ты мне в самом деле по душе.

Ганс испытывал какое-то странное чувство. Ему казалось, что он беседует не с заклятым врагом, а со старым приятелем-солдатом.

— Я соглашусь с тобой, что если бы эти варвары, которых вы называете бантагами, выступили против вас такими, какими они были несколько лет назад, они проиграли бы. Но с тех пор многое изменилось.

Говоря это, Гаарк не переставая поглаживал свою винтовку.

— У мерков было такое же оружие, как у нас.

— Примитивные ружья, к тому же их было мало. Все стало совсем иначе после того, как на Валдении появился я. К востоку отсюда у нас есть завод, который выпускает триста винтовок в неделю.

— Таких, как твоя? — затаив дыхание, спросил Ганс.

— Нет, наши ружья заряжаются с дула, как ваши. Мы взяли за образец оружие мерков, но думаю, через год у нас будут винтовки, похожие на мою. Какие все-таки отсталые племена! — заявил Гаарк с презрительным фырканьем. — Подчинить их своей власти было проще пареной репы. Они боятся меня. Я напомнил им кое-какие древние легенды о Спасителе, убил полдесятка недовольных и в момент стал кар-картом. Это было несложно. А вот заставить их работать — тут приходится попотеть.

— И ты решил использовать людей, — догадался Ганс.

— Знаешь, на востоке есть город желтокожих людей, которые называют себя чинами. В этом городе их миллион. Мы пообещали им освобождение от убойных ям, если они будут делать то, что мы скажем. Это отличные рабочие. Но моя винтовка — пока что они не умеют делать такое. Поэтому я внедрил в производство старые образцы. Ружья, заряжающиеся с казенника, могут подождать. У нас есть экземпляры оружия из вашего мира.

Ганс с ностальгией подумал о своем ненаглядном карабине Шарпса и машинально согнул руку, словно это оружие снова оказалось у него. Гаарк заметил этот жест и понимающе усмехнулся.

— С артиллерией и даже дирижаблями то же самое, — продолжил он. — У нас есть паровые двигатели. Не очень мощные на данный момент, но мы совершенствуем их. Есть чертежи печатного станка, так что скоро мы будем издавать технические пособия. Мы знаем, как изготовить уборочные машины, их применение позволит мне привлечь больше рабочих на новые фабрики.

— Так чего же ты хочешь от меня? В машинах я ничего не понимаю, но даже если бы понимал, то послал бы тебя куда подальше.

— Речь солдата. Хотя мои советники считают, что, если постепенно поджаривать тебя на медленном огне, ты бы заговорил. Впрочем, у меня на уме совсем другое.

— Что же?

— Ты будешь, как здесь говорят, моим рагма.

— Любимцем? — яростно воскликнул Ганс. — Ни за что!

Гаарк успокаивающе протянул руку ладонью вперед.

— Тебе не нравится это слово? Пусть тогда будет «компаньон». Мы будем иногда разговаривать.

— Ты не дождешься от меня никакой помощи.

— Скорее всего, нет. Но я бы хотел кое о чем тебя спросить.

— О чем?

— Расскажи мне о Кине.

Лицо Ганса озарила улыбка.

— Ты никогда не побьешь его. Никому этого не удавалось. Я-то знаю — я был с ним с самого начала. Десять с лишним сражений дома, на Земле, и все кампании на Валдении, пока меня не взяли в плен. Даже если бы он знал, что его ждет поражение, он плюнул бы тебе в лицо и погиб бы сражаясь.

— Ты гордишься им, да?

— Еще бы! Я чертовски горжусь им! — воскликнул Ганс.

— Я так понимаю, что ты ему как отец. Ты был его учителем в военном деле. Значит, узнав тебя, я узнаю и его.

Гаарк довольно улыбнулся, и Ганс поздно спохватился, что выболтал чересчур много.

— Пойдем со мной.

Ганс бросил обеспокоенный взгляд на Тамиру, которая все еще спала.

— С ней ничего не случится, — заверил его Гаарк. — Вы теперь под моей защитой, и она в безопасности.

Ганс попытался скрыть облегчение.

Кар-карт поднялся и жестом приказал пленнику следовать за ним. Выйдя из юрты, Ганс непроизвольно заморгал. Вечернее солнце висело низко, заливая плоскую степь своим кроваво-красным светом. Лагерь бантагов уходил за горизонт, в небо поднимались клубы дыма от походных костров. Ветерок разносил аромат жареного мяса. Ганс давным-давно научился справляться с ужасом, который этот запах внушал ему. Вдалеке раздавались жалобные вопли будущей жертвы. Гаарк заставил его на время забыть обо всем этом, но от криков, полных боли и страха, в жилах бывшего старшего сержанта стыла кровь.

— Пока не пришел конец этому кошмару, — с горечью произнес Ганс, — наша война будет продолжаться.

Гаарк недоуменно посмотрел на него, явно не понимая, что Ганс имеет в виду. Вопли стали громче, и наконец до кар-карта дошло.

— Может быть, когда-нибудь все изменится. Я слышал, что тугары отказались от человеческого мяса. Некоторые из них даже присоединились к твоему Кину.

Ганс недоверчиво покачал головой и пробормотал себе под нос ругательство. Быть того не могло!

К ним приблизились двое стражников, которые вели под уздцы лошадей. К изумлению Ганса, одна из лошадей предназначалась ему. Чтобы взобраться в седло слоноподобного коня бантагов, ему пришлось изрядно поднатужиться. Все же было хорошо опять сидеть верхом на лошади — на мгновение он почувствовал себя свободным.

«Я могу пришпорить ее и ускакать», — пронеслось у него в голове. Он представил себе, как несется во весь опор по степи на северо-запад. Но Ганс сразу же вспомнил о Тамире, и ему стало стыдно, что он даже на секунду помыслил о том, чтобы бросить ее одну. Да и в любом случае у него не было и одного шанса на миллион выбраться отсюда.

— Ты не проскачешь и пятидесяти шагов, — негромко произнес Гаарк. — А что случится с твоей спутницей?

Ганс потрясенно воззрился на кар-карта. Неужели он умеет читать мысли? Эндрю считал, что некоторые воины орды способны на такое. На губах Гаарка блуждала загадочная улыбка.

Неспешной рысью Ганс следовал за кар-картом. Пробираясь сквозь скопление юрт, он видел множество бантагских семей, сидящих вокруг костров, и зачастую в их кипящих котлах варились те или иные части человеческих тел. При приближении кар-карта они вставали и низко кланялись. Многие недоуменно пялились на человека верхом на лошади.

— Примитивный народец, — заметил Гаарк.

— Ты их презираешь?

— Нет. Честно, нет. Скорее жалею. Согласно нашим легендам — то есть легендам моего мира, — это наши предки, которые некогда путешествовали по всей вселенной — до Великой войны. Это они построили Врата, которые позволяют перемещаться между мирами. Для меня было шоком найти их в таком упадке. Но мы вернем этому народу его прежнее величие.

Эти слова — «мы вернем этому народу его прежнее величие» — отозвались тревогой в сердце Ганса. Гаарк говорил на чужом языке и мог иметь в виду совсем другое, но все же местоимение «мы» не давало Гансу покоя.

Выехав за пределы лагеря, кар-карт пустил свою лошадь галопом, Ганс не отставал от него. Эта скачка, ветер в волосах, — пульс Ганса участился от волнения. Он закрыл глаза и почувствовал себя на двадцать пять лет моложе. Вот он снова несется по техасской прерии в погоне за команчами…

Степь изобиловала пологими подъемами и спусками. Они поднимались на вершины невысоких холмов, затем скатывались вниз, в мрачные лощины, на дне которых плескался вечерний туман, потом снова вверх и опять вниз. Наконец Гаарк резко натянул поводья на вершине очередного холма, так что его конь встал на дыбы. Ганс остановился рядом с вождем. Он открыл было рот, чтобы поделиться с Гаарком своей радостью от этой скачки, но тут его сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

Кар-карт почти дружески улыбнулся ему.

В долине у них под ногами копошились тысячи людей. Вдалеке послышался протяжный, скорбный звук, и волосы на голове Ганса встали дыбом.

— Вы строите железную дорогу, — пересохшими губами прошептал он.

Улыбка не сходила с лица кар-карта.

— Мы уже проложили двадцать миль путей от города чинов. В шахтах и литейных мастерских работают тысячи людей, они выплавляют рельсы, пилят шпалы, возводят мосты. Каждый день наша дорога удлиняется на четверть мили.

Гаарк подъехал ближе к Гансу.

— Одно из ваших стратегических преимуществ в войне с мерками. Вы могли перебрасывать войска на поездах. У вас была возможность помочь подразделениям, отдаленным от других на сотни миль. Мерки полностью зависели от травы для своих коней, от еды, которую они могли достать для себя в радиусе нескольких дней марша Твой Кин все хорошо спланировал и, отступая, сжигал все на их пути. Теперь эта тактика вам не поможет.

Ганс задумчиво наблюдал за работой людей, трудившихся под присмотром бригадиров-бантагов. Сейчас он все на свете отдал бы за кусок жевательного табака. Вынужденное воздержание от никотина в плену не смогло убить старую привычку. Гаарк протянул ему руку. На открытой ладони кар-карта лежала плитка прессованного табака. Ганс был потрясен.

— Да, иногда я могу, — спокойно произнес Гаарк в ответ на его невысказанный вопрос. — У мерков традиционно существовали дух «ту» и дух «ка». Духовное и воинское начало. Некоторые из нас обретают способность читать мысли других. У меня есть этот дар.

Ганс испытал леденящий душу ужас. Неужели Гаарк проник в его мысли и увидел тот страх, который охватил Ганса при виде этой дороги, когда он понял, что это все значит? Мгновение помедлив, старый сержант взял плитку табака, откусил от нее кусок и благодарно кивнул своему спутнику. От вкуса никотина ему сразу стало легче, и он не смог подавить удовлетворенный вздох. По обыкновению, он решил предложить табаку Эндрю, забыв, где находится, и машинально качнулся в сторону Гаарка, но, опомнившись, остановил себя.

— Чего ты хочешь? — спросил Ганс.

— Ты мне любопытен, — спокойно ответил Гаарк. — Ты был одним из тех, кто спланировал разгром мерков. Я немало заплатил за тебя и других пленников, захваченных в эту войну. Вас почти пять тысяч.

Ганс сплюнул на землю струю табачной слюны.

— Мерки, паршивые ублюдки!

— А мы — нет, — произнес Гаарк. В его голосе слышались стальные нотки.

— Дьявол, да почему тебя все это вообще волнует? Мы живем за полторы, а может, и две тысячи миль от вас. Почему не оставить все, как есть?

Ганс с сожалением подумал, что эти слова прозвучали как-то жалобно. Он замолчал и посмотрел прямо в глаза Гаарку.

— Ты собираешься возобновить войну.

— Не раньше, чем мы будем к ней готовы, — ответил кар-карт.

— И как ты думаешь, чем все закончится?

Гаарк расхохотался, и его лошадь загарцевала перед Гансом.

— Сначала вы победили тугар. Непостижимо. Презренная раса поднимается из праха, меньше чем за два года вооружается, объявляет войну и сокрушает двадцать уменов гордой орды. Это был первый сигнал тревоги. В этот момент бантаги и мерки должны были позабыть о своих разногласиях, подготовиться и уничтожить вас. Вместо того эти дураки затеяли войну между собой. Я внимательно изучил составленный мерками план кампании. Если хотя бы десять уменов бантагов зашли с юга на территорию между морями, которые вы называете Внутренним и Великим, Рим был бы атакован с южного фланга и вам пришлось бы воевать на два фронта. Вас ждало поражение.

— Но они не объединились, и мы победили.

Гаарк утвердительно кивнул.

— Этого не произошло бы, будь я здесь.

Он поднял вверх свою винтовку.

— Я понимаю это. Мне ясно, почему все было именно так. Я хорошо представляю себе ваш мир. Вы на два-три поколения отстали от моей цивилизации, но на пятьдесят или даже на сто поколений впереди этих дикарей, которыми я сейчас правлю. Есть закон, согласно которому в противостоянии более высокой и более низкой культур последняя неизбежно либо изменяется, либо погибает. Так что выбор прост: либо вы, либо мы.

Ганс вытаращил глаза. Ему хотелось заорать на этого ублюдка, послать его к черту, но он понимал, что Эндрю вел бы себя иначе и хотел бы, чтобы он, Ганс, подошел к этому делу по-другому.

— Все могло бы быть совсем не так. Даже сейчас еще не поздно все изменить. Если бы ты встретил расу, которая убивает и пожирает твоих детей, разве не стал бы ты сражаться с ними насмерть?

Гаарк и не думал с ним спорить.

— Конечно. Ты хочешь попросить меня изменить их? Это невозможно.

— Тогда будет война. Мы с этим никогда не смиримся.

— Думаешь, я этого не знаю?

— Ты кар-карт. Ты можешь приказать, и все будет по-твоему.

— Не все. Золотой трон шатается подо мной. Многие клановые вожди сомневаются, что я в самом деле Катул.

Ганс не сводил с него взгляда.

— Пророчество гласит, что из Врат света выйдет посланный предками вождь, который вернет свой народ к звездам, — пояснил Гаарк.

— Так ты и есть этот Катул?

Гаарк улыбнулся, и Ганс почувствовал, что кар-карт мысленно сейчас далеко от него. «Он верит в это, — вдруг понял Ганс. — Только религиозного фанатика нам и не хватало!»

— Я не фанатик, — прошептал Гаарк, и Ганс невольно отвел глаза, вызвав этим смешок у своего собеседника.

— Так чего же ты хочешь от меня?

Гаарк вздохнул и наклонился к нему в седле. Вождь показал на плитку табака в руке Ганса, и старый сержант, не задумываясь, протянул ее ему. Это был очень странно — как ритуал, который он столько лет выполнял на пару с Эндрю. Может быть, Гаарк поступал так именно поэтому?

Откусив от плитки, Гаарк вернул ее Гансу.

— В моем мире есть подобное растение. Оно называется лах гудак, солдатский лист. Более мощная штука, чем это, успокаивает нервы и помогает не заснуть, когда ночью стоишь на посту.

— Значит, в твоем родном мире идут войны?

— Такие войны, какие ты не можешь даже вообразить, — сипло произнес Гаарк. — Нескончаемая война из-за династических споров, развязанная просто потому, что мы не можем не воевать. Виды оружия, которые тебе и не снились, произошедшие от того, что вы принесли сюда, на Валдению.

Гаарк продолжал жевать, задумчиво глядя на горизонт.

— Этот мир, эти войны. Детская возня. Я хочу, чтобы ты управлял моими литейными заводами. Тебя знают и уважают. Ты можешь организовать это дело.

Ганс яростно сплюнул.

— Иди к черту.

Гаарк покачал головой и сделал Гансу знак следовать за ним. Они скакали рысью по невысоким холмам. Ганс пристально наблюдал за тем, как производятся работы по укладке путей. Его поразило, как похоже это на античные рисунки, изображавшие рабов древности. Тысячи одетых в лохмотья рабочих, объединенные в бригады, медленно шли под надзором размахивающих бичами надсмотрщиков. В этот момент один из рабов упал. Бантаг шагнул вперед и одной рукой поднял человека за горло. Все остальные продолжали двигаться вперед, таща на своих спинах шпалу и отводя глаза от этого ужаса. Надсмотрщик потряс человека несколько раз, но у того уже не было сил ответить ему. С пугающей легкостью бантаг свернул несчастному шею и отбросил его тело в сторону.

Ганс замедлил бег своего коня, наблюдая за этой сценой. За последний год он сотни раз видел подобные зрелища, но так и не смог к ним привыкнуть. В нем вскипел гнев. Он поймал на себе оценивающий взгляд Гаарка.

— Ты хочешь, чтобы я помогал вот этому? — взорвался Ганс. — Не дождешься, гад!

Гаарк пришпорил лошадь, но Ганс остался стоять на месте. Кар-карт навел на него винтовку.

— Стреляй, и покончим на этом!

— А как же твоя подруга?

Ганс молча смотрел на врага. «Все равно мы все уже приговорены. Незачем обманывать себя».

— Поехали. Выслушай меня, а потом решишь, как поступить.

Гаарк поскакал вперед. Ганс бросил взгляд на тело убитого чина и увидел, что надсмотрщик уставился прямо на него. Конец кнута бантага лежал на трупе и шевелился, словно был живым. Тамира… В сердце Ганса бушевала схватка, в нем сражались любовь к ней и чувство горечи оттого, что из-за нее его жизнь и его решения теперь уже не зависели целиком от него самого.

Он пришпорил своего битюга и, осыпая надсмотрщика самыми грубыми английскими ругательствами, поскакал вслед за Гаарком. На вершине следующего холма кар-карт остановился. Под ними был лагерь огромного бантагского войска. Солнце коснулось своим краем горизонта, и все окрасилось в багрянец. Ветер донес до них песни сказителей, и по спине Ганса пробежал холодок. Насколько видел глаз, вся степь была заполнена бантагами, вздымавшими к небу свои мечи, чтобы уловить последний отблеск уходящего дня. Гаарк, как и подобало воину его ранга, остался сидеть в седле и вместо меча вскинул вверх винтовку. Из его горла вырвалось воинственное улюлюканье, смешавшееся с ревом толпы внизу.

Когда солнце скрылось за горизонтом, все повернулись на восток, приветствуя серебряные проблески первой луны. Вскоре на небе появилась и вторая луна, на пядь справа от первой. Войско снова разразилось дикими воплями, странно сочетавшимися со свистками паровозов и пушечными выстрелами.

— Сегодня ночь Праздника Луны, — сказал Гаарк Гансу. — Ты в курсе? Назвать тебе имена пленников, которых я выменял у мерков?

— Нет, не надо, — ответил Ганс, предчувствуя, что будет дальше.

— Пятьдесят с лишним русских из твоей армии, взятых в плен в битве при Испании и в стычках при последующем отступлений мерков. А также четыре с лишним тысячи карфагенян. И, — Гаарк сделал многозначительную паузу, — твоя, как ты выразился, жена.

Ганс не сводил с кар-карта горящих глаз.

— Еще у меня есть Хинсен, хотя ты был бы только рад, если бы он отправился на пиршественный стол. А что касается остальных, то все очень просто. Многие из них работали на литейных заводах, даже на железной дороге и в оружейных мастерских. Мы сами захватили в плен около полусотни ваших людей из числа дозорных, наблюдавших за территориями между Внутренним и Великим морями. Я обещаю тебе, что все они останутся живы до тех пор, пока будут работать на нас.

— Или?

— Или они пойдут на пиршественные столы сегодня же вечером. Если ты откажешься сотрудничать.

Сердце Ганса разрывалось на части. Если бы он был один, он бы ни секунды не сомневался. Его ответ был бы однозначен и окончателен. И почему только Тамира вошла в его жизнь? В Гансе до сих пор жил червячок сомнения, нашептывающий ему, что молодая девушка, спящая сейчас в юрте, была в союзе с ордой, что они специально подослали ее к нему, чтобы поколебать его решимость. Но он понимал, что такого не могло быть. Ганс слишком часто смотрел в глаза Тамиры и провел с ней слишком много ночей, чтобы сомневаться в ее любви к нему и в своей любви к ней, любви, о которой он даже не мечтал.

Но у них был выход. Одно последнее ужасное мгновение — и они свободны. Это лучше, чем такое существование среди живых мертвецов.

— Жизнь или смерть для всех, — повторил Гаарк. — Насколько мне известно, на тризне по кар-карту мерков ты стал свидетелем убийства ста тысяч человек и один остался в живых.

Ганс усилием воли отогнал от себя жуткое воспоминание. «Полная крови яма, безумие гигантской гекатомбы, и я, как Лазарь, вернувшийся из царства мертвых».

— Ты вновь увидишь это, сержант. Ты ведь знаешь, что я могу найти других для этой работы, так что ничего не изменится. Машины будут построены, и придет день войны, но перед этим ты увидишь, как подвергнут мучительной пытке твою жену. Поверь мне, когда все узнают, кто вы такие, многие будут рады растянуть эту пытку до самого рассвета.

И словно для того, чтобы придать вес его словам, из лагеря до них донесся душераздирающий вопль жертвы, которую тащили к убойной яме.

— Ты ведь еще не видел Праздника Луны у бантагов, сержант?

— Я насмотрелся на это у мерков.

— В моей орде любят забавляться по-особому, — не повышая голоса, сказал Гаарк. — Они считают, что чем больше мук и страданий испытывает жертва, тем вкуснее становится ее мясо, когда наступает время расколоть череп и попробовать мозги. Самый лучший способ — это в течение половины ночи поджаривать живого человека на медленном огне. У твоей жены такая красивая коричневая кожа, жаль будет, если она дочерна обуглится, пока девушка будет еще жива.

— Ублюдки, все вы ублюдки, — выдавил из себя Ганс.

— Решай, человек. Я не могу больше ждать. И помни, даже если ты откажешься, это ничего не изменит. Твое место займут другие. Машины будут построены. Но ты и твоя жена — этой ночью сбудутся ваши самые кошмарные видения.

В лагере послышались новые вопли, каждый из них разрывал ему душу. Ганс вдруг почувствовал, что Тамира проснулась и дрожит от страха одна в юрте. Мысль о том, как он будет глядеть ей в глаза, когда она будет умирать в страшных муках, была непереносимой.

— Еда. Рабочие должны получать хорошую еду, — хрипло сказал он.

На лице Гаарка промелькнула легкая улыбка.

— Один день в неделю будет выходным. Тогда они смогут работать лучше и дольше. Люди должны жить в хороших бараках. И полное освобождение от Праздников Луны и вообще от убойных ям. Если они будут работать на тебя, им должна быть гарантирована жизнь, беременные женщины и маленькие дети освобождаются от работы.

— Договорились.

К горлу Ганса подступила тошнота. Все-таки они его сломали.

— И еще одно, — произнес его мучитель. — Время от времени мы с тобой будем говорить, человек. В тебе есть что-то, что мне нравится.

— Не могу сказать того же про тебя.

— Это не имеет значения. Ты сделал правильный выбор. Мне не хотелось убивать тебя.

— Этой ночью вместо меня умрут другие.

— Пусть тебя это не волнует. В ночь праздника погибнут пятьдесят тысяч. Ими могли быть ты и твои друзья; теперь это будет кто-то другой. Ты увидишь завтрашний день, и твоя женщина тоже. — Гаарк помолчал секунду. — И еще один твой старый друг.

«Другие умрут вместо меня», — эта мысль не выходила у Ганса из головы.

— В этом мире нет места жалости, — резко произнес Гаарк. — Ты выбрал жизнь, только дурак поступил бы иначе. Иди обними свою женщину и радуйся, что ей не придется этой ночью кричать в агонии.

Кар-карт развернул коня и, словно вспомнив о чем-то, вновь протянул своему спутнику плитку табака.

— Ты знаешь обратную дорогу. Поезжай. Мы еще поговорим. Завтра тебя отведут на то место, где будет построен новый завод. Строить его будешь ты со своими людьми, и работать на заводе тоже будете вы. Сделайте это, и останетесь в живых. Обмани меня, и… — Гаарк кивнул в сторону лагеря, где уже началось пиршество.

Негромко рассмеявшись, кар-карт исчез в сгустившихся сумерках, за ним последовала дюжина стражей, которые во время беседы находились на почтительном расстоянии от них.

Ганс испытывал сильное искушение бросить подаренный табак на землю, но вместо этого сунул плитку себе в карман. Не поднимая головы, он развернул свою лошадь. Из его глаз текли слезы унижения и гнева.

— Ганс?

Старый сержант удивленно поднял глаза от земли.

— Бог мой, Григорий!

От стены его юрты отделился худой, изможденного вида молодой человек, одетый в мешковатую белую рубаху и форменные брюки русского пехотинца. Он неуверенно приблизился к Гансу.

— Сэр, неужели это и вправду вы?

Ганс соскользнул с лошади и бросился к парню, который был некогда начальником штаба его 3-го корпуса, но наибольшую известность снискал как неподражаемый исполнитель ролей в шекспировских пьесах. Григорий знал наизусть чуть ли не весь сборник произведений Шекспира, чудом попавший сюда из другого мира.

Юноша вытянулся по стройке «смирно» и явно намеревался отсалютовать Гансу, но тот схватил Григория за руку и крепко сжал ее.

— Сынок, как ты сюда попал?

Григорий печально покачал головой.

— Меня схватили примерно полгода назад. Мы рассылали патрули на юг и на восток, пытаясь разведать, что случилось с мерками и где болтаются эти ублюдки. Мое подразделение попало в засаду, — в голосе Григория звучала горечь. — Нас стерли в порошок. Жаль, что меня не убили. После боя я очнулся уже в плену. Со мной было сто человек. Всех их…

— Тебе нечего стыдиться, сынок, — перебил его Ганс. — Со мной было то же самое.

— Они отвели меня к этому Гаарку, Спасителю, или кем он там себя считает. Он хорошо обращался со мной, сэр, и только хотел научиться нашему языку. Он сказал мне сегодня утром, что я смогу увидеть вас, но я не верил в это, пока они не привели меня сюда пару минут назад.

— Может, это звучит и странно, — взволнованно произнес Ганс, — но я почти рад видеть тебя здесь.

Григорий выдавил из себя улыбку.

— Здесь есть еще пара ребят с Руси. Алексей Давыдович, из моего подразделения, он раньше был инженером. Они его тоже взяли в плен. И еще я видел Хинсена. Я никогда раньше не встречал его, но догадался, что это может быть только он. Он тут на привилегированном положении, у него своя юрта, лошадь, даже женщины. Эх, вот бы добраться до него, тогда и умереть не жалко!

— Пока не думай об этом, — предостерег его Ганс. — Он свое еще получит. А для нас сейчас главное — выжить.

— Что они собираются с нами сделать?

— Рано или поздно они нас убьют, — тихо сказал Ганс, глядя на юрту и думая о той, которая находилась внутри нее. — Но пока что мы живы. Главное, выжить и найти путь к спасению. Надо вернуться и предупредить Эндрю, даже если у нас уйдут годы на подготовку к побегу.