Ганс приказал водителю остановить броневик у железной дороги и, выбравшись из верхнего люка, соскользнул на землю. Невдалеке находилась огневая позиция бантагов, но те немногочисленные вражеские солдаты, которые попытались организовать сопротивление его отряду, уже лежали бездыханными возле своих пушек. Семь остававшихся на ходу броневиков, следовавших за головной машиной, выстроились в колонну. Ближайший из них был уже совсем рядом с железной дорогой, а кавалерия Ганса рассыпалась цепью.

В канаве, вырытой возле железнодорожной насыпи, затаились около пятидесяти чинов, которые смотрели на Шудера широко распахнутыми от ужаса глазами.

Раскинув руки в стороны, он медленно двинулся им навстречу, стараясь припомнить слова из чинского языка, выученные в лагере для пленных.

— Друг, янки.

Один из бантагских рабов вылез из канавы и осторожно приблизился к Гансу. Шудер мысленно проклял себя за то, что не догадался захватить с собой кого-нибудь из чинов, служивших у него в штабе. Кетсвана, умевший худо-бедно изъясняться по-чински, подскакал к Гансу, спешился и произнес несколько фраз на этом языке.

Выслушав зулуса, чин повернулся к старому сержанту и произнес одно-единственное слово:

— Ганс.

Янки поспешно закивал, и бантагские рабы тут же возбужденно загомонили и стали выбираться из забитой грязью канавы. Один из них ткнул себя пальцем в грудь и показал на Ганса.

— Он говорит, что помнит тебя, — перевел Кетсвана. — Его перевели в другой лагерь еще до нашего побега. Его зовут Чжон Си.

Ганс взглянул на изможденного раба, одетого в вонючие лохмотья. Его почерневшие от мороза ступни были обмотаны кусками джутовой мешковины. В глазах чина, устремленных на Ганса, была надежда. Шудер сделал несколько шагов вперед и торжественно пожал руку бывшему солагернику.

— Скажи ему, что я его помню, — бросил он Кетсване.

— Правда помнишь? — недоверчиво воскликнул зулус.

— Конечно нет, но надо же подбодрить этого беднягу.

Кетсвана обратился к чину, и тот, разрыдавшись, бросился к Гансу и заключил его в объятия. Старого сержанта затопила волна воспоминаний, перед его глазами встали лица десятков тысяч безымянных рабов, которым он не смог помочь. Вонь, грязь и вечный животный страх — Ганс вновь окунулся в атмосферу страшного лагеря смерти. Обняв Чжона, он неловко похлопал его по спине, утешая, как отец сына. Гансу потребовалась вся его сила воли, чтобы сохранить хладнокровие и не дать волю эмоциям.

Дорога была каждая секунда, и Ганс понимал, что он должен положить конец этой сцене и вернуться к своим обязанностям, но оттолкнуть сейчас чина было выше его сил. Наконец Чжон Си сам разжал объятия, отступил от Ганса и взволнованно произнес несколько слов, указывая на броневик.

— Он спрашивает, прибыл ли ты сюда для того, чтобы их спасти? — перевел Кетсвана.

— Что?

Все мысли Ганса были сосредоточены на том, как выполнить поставленную задачу: добраться до реки, уничтожить мост, подорвать железнодорожное полотно и, не мешкая ни секунды, уходить в горы. Он бросил взгляд на дрожащих от холода рабов. Многие из них плакали, и все без исключения смотрели только на Ганса. «Сколько тысяч я бросил на произвол судьбы, зная, что они погибнут из-за моего желания обрести свободу? — подумал он. — Я говорил себе, что сделал это во имя идеалов Республики, чтобы спасти свой народ, но сколькими чужими жизнями мне пришлось за это заплатить?»

— Да, мы здесь для того, чтобы помочь им, — произнес он.

— Ганс! Но это невозможно! Как ты собираешься это сделать? — воскликнул Кетсвана.

Старый сержант повернулся к своему другу:

— Это ведь наш народ, Кетсвана. Они ближе нам, чем русские или римляне. Они нашей крови, потому что мы вместе были рабами.

— Отсюда до гор двадцать пять миль. Я думал, мы тут все раскурочим к чертовой матери и сегодня же вечером отступим на юг. Гаарк нашлет на нас полчища своих солдат.

— Спроси у этого чина, сколько всего пленников работает на этом участке железной дороги.

Услышав вопрос зулуса, чины возбужденно загомонили.

— Они говорят, что у переправы через реку сейчас находятся тысячи рабов. Постройку моста закончили только две недели назад. Ходят слухи, что все эти люди пойдут на прокорм бантагской армии. До сих пор их использовали для транспортировки грузов через реку.

— А сколько бантагов охраняет мост?

— Один полк.

В бантагском полку тысяча солдат. Дьявол, им уже наверняка известно о маневре Ганса.

— Чжон поедет со мной.

Взгляд Ганса был прикован к железной дороге. Было видно, что ее прокладывали наспех. Шпалы были положены кое-как. В некоторых местах из-под снега проступал балластный слой старой республиканской дороги. По обе стороны от насыпи валялись перекрученные обломки рельсов, взорванных при отступлении. Бантагские рельсы были худшего качества, а сама дорога, вместо того чтобы быть прямой как стрела, постоянно виляла из стороны в сторону — явное следствие спешки. У янки ушли годы на то, чтобы сделать из русских профессиональных железнодорожников, а бантаги использовали рабский труд и стремились сделать все как можно быстрее. Глядя на железнодорожное полотно, Ганс подумал, что в этом отношении позиции Гаарка очень уязвимы. Он мог владеть высокими технологиями, но вложить эти знания в головы своих подданных было ой как непросто. Переведя взгляд на лица чинских рабов, Ганс еще яснее осознал главную ошибку кар-карта: Гаарку нужно было обучать этих людей, хорошо кормить их и содержать в достойных условиях, а не просто использовать.

Один из кавалеристов, бывший железнодорожник, подъехал к Гансу, неодобрительно качая головой:

— По этой дороге можно делать не больше пятнадцати миль в час, иначе она расползется по швам.

Ганс согласно кивнул. И все же, если бантагам удастся обеспечить движение поездов по своей главной транспортной артерии, их устроит и такая скорость.

Он поднял глаза на кавалериста:

— Сынок, ты работал на железной дороге?

— Да, сэр. Я помогал прокладывать первую ветку от Суздаля до Форт-Линкольна до того, как меня призвали в армию.

— Назначаю тебя руководителем спецгруппы. Выбери двух-трех человек из своего отряда, которые тоже работали в железнодорожных бригадах. Принимай командование над этими чинами и начинай взрывать полотно. Делай «колючки Шермана», нагревай рельсы и обматывай их вокруг телеграфных столбов.

Телеграфные столбы! Как он мог забыть?

— И ради бога, первым делом перережьте провода.

— А что делать, когда появятся бантаги? — спросил у него суздалец, косясь на чинов и явно не зная, что делать с этими пятьюдесятью скелетами, вдруг оказавшимися у него под началом.

Ганс подошел к ближайшему броневику и махнул рукой командиру машины, приказывая тому спуститься на землю.

— Тебя ведь зовут Игорь?

— Так точно, сэр.

— Отлично, Игорь. Мы поворачиваем на восток, к мосту. Ты же поведешь свою машину на запад. Держись рядом с железной дорогой. Кетсвана, выбери двадцать человек, которые отправятся вместе с Игорем.

Ганс заслонил глаза ладонью от солнца и бросил взгляд на запад. До самого горизонта расстилалась открытая степь, припорошенная ослепительно белым снегом. Пастбища перемежались с возделываемыми полями, кое-где виднелись виноградники и обугленные развалины брошенных домов, похожие на гигантские гнилые зубы, торчащие из земли.

— Будь бдителен. Солнце светит тебе в глаза. Постарайся не нарваться на засаду и не подпускай к себе близко вражеских артиллеристов. Всех чинов, на которых наткнешься по пути, отправляй сюда, на восток. Займи удобную позицию, где тебя будет трудно застать врасплох, и, если получится, пусти под откос какой-нибудь поезд или уничтожь бантагский локомотив. После этого немедленно отступай.

— Куда, сэр?

Ганс посмотрел в глаза юному командиру броневика. Арифметика выходила очень простая. Если Игорю удастся беспрепятственно пройти пять миль на запад, это даст лишний час времени основным силам Ганса. А если бы он к тому же пустил под откос бантагский поезд, это стоило бы потери десятка броневиков, потому что Гаарку будет крайне трудно возместить потерю даже одного локомотива. Ради такого случая не грех было бы пожертвовать даже одной машиной. Да, но эта простая арифметика означала почти неминуемую смерть для этого человека и всех его солдат.

— Просто выходи из боя. Прямо на этом месте, рядом с бантагскими пушками, мы соорудим пирамиду из взорванных рельсов. Если тебе придется отступать уже ночью, следуй вдоль путей до этого места, а отсюда поворачивай вправо и окажешься на дороге, которая ведет обратно к перевалу.

Командир броневика кивнул.

Ганс крепко сжал его руку:

— Удачи, сынок.

— Похоже, она мне понадобится, сэр.

— Похоже на то. Возьми с собой одну повозку с припасами — обоз должен появиться здесь через пару минут — и позаботься о том, чтобы у тебя было достаточно топлива. И захвати побольше патронов и снарядов.

Поскольку говорить больше было не о чем, Ганс развернулся и потопал назад к своей машине.

— Надо было мне пойти вместе с ним, — прошептал Кетсвана.

— Ты мне нужен в качестве переводчика, — соврал Ганс.

На самом деле он просто не в силах был отправить своего друга на верную смерть. Вскарабкавшись на крышу своего броневика, Шудер махнул рукой Чжону, приглашая перепуганного чина занять место на башне рядом с собой. Заметив русского кавалериста, который уже успел спешиться и раздавал указания чинским рабочим, Ганс крикнул суздальцу, чтобы тот соорудил пирамиду из рельсов для Игоря и двигался со своими людьми на восток. В том случае, если на западе раздадутся выстрелы, спецгруппа должна была спешно отходить к мосту.

Оглянувшись, Ганс увидел, что все его броневики наконец догнали головную машину и во время этой короткой остановки успели пополнить запасы керосина.

— Когда обозные телеги опустеют, сажайте на них всех тех чинов, которые будут слишком вымотаны, чтобы идти самостоятельно, — распорядился Шудер.

Разрубив воздух сжатой в кулак рукой, Ганс дал сигнал двигаться вперед.

Его водитель попытался было вести машину непосредственно по железной дороге, но колеса броневика все время соскальзывали с насыпи, и через пару сотен ярдов ему пришлось съехать вниз и продолжить движение сбоку от путей. Наличие балластного слоя и небольшого уклона вниз позволило водителю увеличить скорость, и по прикидкам Ганса машина делала добрые шесть миль в час.

Дорога вела прямо на восток, никуда не сворачивая. Несколько миль они без помех ехали вперед, то спускаясь в неглубокие просторные долины, то снова взбираясь на пологие холмы. На гребне второй гряды холмов их поджидал небольшой отряд бантагских всадников, которые, завидев врага, спешились и рассыпались тонкой цепью. Кавалеристы Ганса, скакавшие по обе стороны от железной дороги, вступили в перестрелку с противником. Обменявшись несколькими залпами с людьми и потеряв одного из своих солдат, бантаги вскочили на коней и скрылись за холмом. Добравшись до вершины гряды, Ганс увидел, как они во весь опор несутся на восток. Рядом с железной дорогой торчали несколько жалких лачуг, наспех построенных из обломков близлежащих фермерских домов. В снегу возле рельсов лежали тела десятков чинов, очевидно убитых бантагами при отступлении, но около полусотни рабов удалось избежать бойни. Они в панике разбегались во все стороны от железной дороги, увязая в снегу.

— Кетсвана, оставь здесь еще несколько своих парней. Пусть они успокоят этих людей, соберут их вместе и отходят на восток, взрывая рельсы.

Броневик Ганса летел вперед. Бантаги отступали, не ввязывась в бой, и с каждой милей их становилось все больше. Очевидно, к противнику подходили подкрепления, находившиеся в резерве у моста. На вершине следующего холма возвышался небольшой земляной форт, и Ганс моментально заметил большие нарезные стволы, блестевшие золотом в лучах вечернего солнца. Не поддаваясь панике, он поднес к глазам полевой бинокль. Его взгляду предстали два орудия угрожающего вида, приведенные в состояние полной боевой готовности.

Ганс оглянулся. Броневики продолжали ехать колонной вслед за его головной машиной. Шудер развел руки в стороны, сигнализируя командирам броневиков перестроиться в цепь, и махнул в направлении форта.

— Кетсвана! Ты со своими людьми будешь прикрывать нас с флангов, и не лезьте вперед машин!

Выпущенный из бантагской мортиры снаряд просвистел у него над головой и разорвался слева от броневика Ганса. Один из кавалеристов вылетел из седла и больше не поднялся.

— Чжон, полезай внутрь кабины!

Ганс вылез из орудийной башни и, свесив ноги вниз, ткнул пальцем в отверстие люка.

Чин уставился на него выпученными от ужаса глазами.

— Полезай сюда! — рявкнул старый сержант и, схватив Чжона за плечи, начал втаскивать упирающегося чина внутрь броневика. Наконец Чжон оказался в чреве изрыгающего пар дракона. Ганс нырнул в люк вслед за ним и плотно захлопнул за собой крышку.

Прильнув к «гатлингу», Шудер открыл паровой кран, положил палец на гашетку и стал ждать. Над стенами форта взметнулось облако дыма, и мгновение спустя вражеский снаряд вспорол землю в ста ярдах впереди машины Ганса.

У бантагов дрожали поджилки — наверняка гарнизон форта не участвовал в боевых действиях с самого начала войны и ни разу не имел дела с броневиками.

Тысяча ярдов до цели, восемьсот, шестьсот. Поворачивая свою башню, Ганс видел, что броневики построились цепью, как он и приказал. Один из пулеметчиков выпустил короткую очередь в сторону форта, и его почин тут же был подхвачен на остальных машинах. Дьявол, время для «гатлингов» еще не пришло, лучше бы они поберегли заряды.

До форта оставалось всего двести пятьдесят ярдов. На таком расстоянии машины уже уязвимы для бронебойных снарядов. Надежда была только на то, что у бантагов их нет. Две вражеские пушки не прекращали стрельбу. До Ганса вновь донеслось стрекотание «гатлингов». Прильнув к узкой смотровой щели в правой части башни, он увидел, что бантагские кавалеристы, рассыпавшись цепью, приближаются к его машинам с фланга. Два крайних броневика развернулись им навстречу. Несколько пулеметных очередей — и вражеский отряд перестал существовать. Обе машины вернулись в строй и продолжили движение в направлении форта.

«Не теряйте бдительности! — мысленно обратился к командирам броневиков Ганс. — Возможно, у бантагов есть ракетницы, и нас заманивают в ловушку».

Метко пущенный снаряд угодил в броню его машины и со свистом срикошетил в небо.

— Эй, в кабине, вы там все целы? — крикнул Ганс.

— Так точно, сэр. Разве что чин чуть в штаны не наложил.

Пушка броневика рявкнула в ответ, и канонир зычно потребовал у помощников быстро перезарядить орудие.

Черт, у них на счету был каждый выстрел. В земляной стене форта появилась небольшая выемка. Еще один снаряд лег точно в цель, но им опять не удалось пробить брешь в бантагском укреплении.

— Подберись к форту на сто ярдов! — скомандовал водителю Ганс.

Броневик резко рванул с места, Шудер задержал дыхание. Бантаги произвели очередной выстрел, и на этот раз их снаряд просвистел совсем рядом с его орудийной башенкой. Тщательно прицелившись, Ганс выпустил короткую очередь в сторону огневой позиции бантагов. Трассирующие пули пронеслись выше вражеских пушек, поэтому Ганс слегка опустил ствол своего пулемета и снова нажал на гашетку «гатлинга». На этот раз он попал чуть ниже и правее, чем нужно. Целиться во время движения было трудно, и он решил выждать паузу.

Машина остановилась. Бантагские артиллеристы угостили непрошеных гостей новым снарядом, и Ганса отбросило к дальней стенке башни. Бормоча себе под нос проклятия, он вновь склонился над «гатлингом», прицелился и направил рой пуль точнехонько в отверстие орудийного порта, скосив под корень весь расчет бантагской пушки. Сняв палец с гашетки, Ганс повернул свою башню в направлении второго орудия, но оно уже было выведено из строя.

— Вперед!

Машина поползла вверх по заснеженному склону. По ее броне зацокали бантагские пули, одна из которых впорхнула в орудийный порт «гатлинга» и, пометавшись от стенки к стенке словно рассерженная пчела, больно ужалила Ганса в шею.

Сочно выругавшись, старый сержант дернул себя за воротник, приник к смотровой щели и вдруг возле самого броневика увидел несколько бантагов — ракетный расчет! Пушка внизу выстрелила картечью. Большая часть пуль угодила в склон холма, но некоторые из них попали таки в бантагских солдат, на долю секунды запоздавших с выстрелом. Их ракета взмыла вертикально вверх и исчезла в небе.

Броневик въехал на вершину гряды и медленно покатился вниз. Они были внутри форта, и впавшие в панику бантаги беспорядочно метались туда-сюда перед колесами их машины. «Гатлинг» Ганса не знал пощады. Бантаги пытались выбраться через задние ворота и погибали десятками. Если бы это были люди, Ганс прекратил бы кровавую бойню, но к солдатам орды никакой жалости он не испытывал. Давя упавших бантагов, броневик выехал за пределы форта.

От представшей его взгляду картины у Ганса перехватило дыхание. Под ним расстилалась долина Эбро. Сотни бантагов сломя голову мчались вниз к реке. У подножия холма находился небольшой городок, от которого теперь остались лишь обугленные развалины. Железная дорога, проложенная бантагскими рабами прямо среди руин, вела на грубо сколоченный деревянный мост, длина которого составляла двести ярдов.

Тысячи фигурок, похожих сверху на муравьев, сбились в огромную черную массу и безуспешно пытались выбраться из разрушенного города. Чинские рабочие! В воздухе плыли клубы порохового дыма — это бантаги, оцепившие концлагерь, хладнокровно расстреливали своих рабов. Но Ганс увидел и еще кое-что: перед мостом, один за другим, стояли три железнодорожных состава.

— Вперед, ради всего святого, вперед! — взревел Шудер.

Броневик покатился вниз по склону, но слишком медленно, и Ганс, просунув ногу в отверстие люка, лягнул водителя.

— Быстрее, выжми из этой жестянки всю ее скорость!

— Но, сэр, тогда я не смогу ею управлять.

— Черт тебя возьми, эти ублюдки там убивают людей! Полный вперед!

Машина набрала ход, и через несколько секунд Ганс почувствовал, что колеса броневика проскальзывают по снегу и они несутся вниз, как на санках с ледяной горки.

Железнодорожный поселок окружала невысокая каменная стена, и Ганс чудом не разбил себе голову о ствол «гатлинга», когда броневик скатился с холма и на полной скорости проломил это укрепление. Внизу раздавалась брань водителя. Сразу же открыть огонь по бантагам, которые облепили стены чинского лагеря и самозабвенно расстреливали беззащитных людей, было невозможно. Солдаты орды были так увлечены творимой ими бойней, что даже не заметили, как с тылу к ним подкралась их собственная смерть.

Броневик замедлил ход, и водитель развернул машину, поставив ее параллельно лагерной стене. Ганс припал к своему пулемету и длинной очередью уложил всех бантагских надзирателей. Водитель направил броневик прямо на забор и проделал в нем дыру, после чего покатился вдоль стены. Деревянное ограждение не выдержало натиска железного монстра, и вскоре от него остались одни щепки.

Чины взорвались криками, в которых смешались ярость, страх и восторг. Развернув свою башню на сто восемьдесят градусов, Ганс увидел, что сотни бантагских рабов вырвались на свободу и бросились в погоню за своими мучителями, хотя многие из них едва держались на ногах. Раненые бантаги, пытавшиеся ползком уйти от преследования, мгновенно были облеплены ревущими от гнева чинами и разорваны на куски.

— Поезда! Мы должны добраться до поездов!

Броневик развернулся и поехал прямо сквозь лагерь рабов, сокрушая по ходу чинские лачуги, сооруженные из какого-то хлама. Гансу оставалось только молиться о том, чтобы самых слабых пленников успели вовремя вынести наружу. Впереди показалась еще одна стена, они проломили ее и снова оказались рядом с железной дорогой.

Проклятые поезда двигались задним ходом и были уже на мосту.

Расстояние до ближайшего локомотива составляло несколько сот ярдов, но Ганс все равно нажал на гашетку своего «гатлинга». Пули рикошетом отскочили от лобовой брони паровоза, не причинив ему никакого вреда.

Первый из бантагских поездов уже достиг восточного берега реки и был совсем рядом с гребнем горной гряды. Внизу под Гансом рявкнула пушка, но снаряд лег рядом с целью.

— Канонир, подбей этот чертов состав!

— Снаряд заело в казеннике! Я делаю все, что могу!

— Проклятье, они уходят!

Ганс вновь лягнул водителя, приказав ему выехать на мост.

Подчиняясь команде сверху, водитель направил свою машину вдогонку за поездами. Когда они оказались на узкой железнодорожной переправе в тридцати футах над бурлящей рекой, по которой проносились льдины, у Ганса комок подкатил к горлу, и он пожалел о принятом решении. Справа от них находился старый римский мост, взорванный во время отступления и восстановленный бантагами. Уничтоженный центральный пролет был возведен заново из прочных бревен. Один из броневиков Ганса уже въехал на эту переправу и медленно катился вперед, гоня перед собой несколько десятков бантагских всадников. Очередь из «гатлинга» — и дорога расчищена.

Но на железнодорожном мосту не было никаких боковых ограждений, только шпалы, и Ганс чувствовал, как скользит и раскачивается машина. В любой момент они могли рухнуть вниз. Он хотел было отдать приказ остановить броневик, но вовремя прикусил язык. Все внимание водителя было сосредоточено на управлении машиной, и отвлекать его в этот момент было чрезвычайно рискованно. Все могло закончиться падением в реку.

Ганса охватил такой страх, которого он не испытывал со времени своего плена, и старый сержант закрыл глаза, прощаясь с жизнью каждый раз, когда колесо броневика наезжало на какой-нибудь камень или попадало в выбоину.

Вдруг машина стала заваливаться набок, и Ганс с трудом удержался от крика. Они добрались таки до восточного берега, и водитель начал съезжать с рельсов, но застрял на полпути.

Впереди последний из поездов исчезал в клубах дыма за гребнем холма. Ганс не знал, радоваться ему или браниться с досады. Он никак не мог смириться с тем, что желанная добыча ускользнула от него в последний момент. Вдруг из-за края гряды взметнулся столп пламени, во все стороны полетели обломки.

Тимокин, сукин сын! Он успел отрезать бантагам путь к отходу!

Взрывная волна докатилась до броневика Ганса, и через несколько показавшихся вечностью секунд из-за холма показался тот самый поезд, который они безуспешно пытались догнать. Из его трубы валил черный дым.

— Канонир!

— Еще чуть-чуть, сэр!

Бантагский поезд приближался к ним, а артиллеристы из других броневиков никак не могли подбить его локомотив.

Вражеский состав был уже всего в двухстах ярдах от них и быстро набирал ход.

— Водитель, может, мы уберемся с рельсов?

—. Мы застряли, сэр. Дайте мне еще минуту.

— Нет у меня этой минуты!

Ганс вновь перевел взгляд на бантагский паровоз. Ну, во всяком случае, их броневик блокирует подход к мосту. Он открыл крышку люка, ведущего наружу.

— Вылезайте из кабины! — крикнул Ганс экипажу.

— Мы заряжаем пушку! — пришел ответ снизу.

Ганс остался в башне и затаил дыхание. Наконец, орудие рявкнуло. Секунду спустя стальной бронебойный снаряд насквозь прошил паровой котел локомотива, забросав горящими обломками угольный тендер и находившийся за ним вагон, в которым хранились пятьсот ракет.

Прогремел оглушительный взрыв, и цепная реакция захватила следующий вагон, также загруженный пятьюстами ракетами, затем настала очередь артиллерийских снарядов, сигнальных ракет и миллионов винтовочных патронов в других вагонах, после чего на воздух взлетели пятьдесят баррелей керосина и пять баррелей бензина. Последними взорвались два вагона, в которых сидели бантагские пехотинцы.

Взрывная волна прокатилась вниз по склону холма, обломки поезда разлетались во все стороны, ракеты чертили в небе причудливые дуги, гулко ухали орудийные снаряды, а винтовочные патроны бабахнули так, что показалось, будто кто-то разом запустил пять миллионов шутих.

Ганс нырнул в кабину броневика и крикнул экипажу, чтобы все пригнулись. В следующее мгновение броневик оказался в центре невиданной бури. Казалось, на стенки машины обрушился рой из тысяч стальных пчел. Взрывные волны накатывали одна за одной, броневик содрогался под падающими сверху обломками. Вылетевшие из стенок заклепки, скреплявшие бронированные плиты, летали по кабине, рикошетя от перегородок. После одного из взрывов броневик приподняло в воздух и чуть не перевернуло.

Наконец буря утихла, и стальной град сменился легким дождем. Прогремел последний сильный взрыв. Ганс осторожно подполз к орудийному порту, который артиллерист, слава богу, успел прикрыть бронированным ставнем. Открыв заслонку на один дюйм, Ганс выглянул наружу и повернулся к канониру.

— Лучший выстрел, который я когда-либо видел! — восхищенно произнес он, и артиллерист расплылся в счастливой улыбке, словно мальчишка, которому удалось перехитрить всех взрослых и раньше времени запустить фейерверк, приготовленный для праздника.

Поднявшись с пола, Ганс увидел Чжона, съежившегося в комочек у парового котла.

— Бедняга! — усмехнулся механик, похлопывая по плечу чина, который никак не мог прийти в себя и тихо подвывал от ужаса.

Ганс отодвинул задвижку на боковом люке и налег на дверцу, однако открыть ее ему не удалось. На помощь Шудеру пришел механик, и вместе они наконец добились успеха. Ганс вылез наружу. На боковой стенке машины лежал ведущий вал взорванного паровоза с одним из колес.

Броневик был наполовину погребен под грудой раскаленных обломков, и Ганс крикнул водителю, чтобы тот попробовал дать задний ход.

Отступив в сторону, он перелез через дымящуюся дверь товарного вагона. В степи еще продолжали греметь взрывы. Упавший неподалеку снаряд забрызгал Ганса грязью, но старый сержант не обратил на это никакого внимания.

Зрелище, открывшееся его глазам, потрясало воображение. Этого мига он не забудет никогда.

Там, где минуту назад находился поезд, теперь были только обугленные обломки. Вокруг в пределах ста ярдов весь снег растаял и превратился в грязную воду. Над местом взрыва поднимался столб дыма, с неба все еще падали небольшие осколки.

До слуха Ганса донесся новый звук, заставивший его сердце учащенно забиться в груди. Это был радостный рев тысяч рабов, которые дожили до того мига, когда у них на глазах ненавистные мучители потерпели полный крах. Оглянувшись, Ганс увидел, что чины столпились на дальнем берегу реки и, не обращая внимания на грозящую им опасность, машут ему руками и кричат от восторга. Вдруг они начали хором скандировать одно слово, и на глаза Ганса навернулись слезы.

— Янки! Янки! Янки!

На вершине холма возник новый броневик, который покатился навстречу машине Ганса, виртуозно объезжая горящие обломки бантагского поезда. Открылась крышка верхнего люка, и из орудийной башни показался Тимокин, победно вскинувший вверх руки. Чины вновь зашлись в восторженном реве. Глядя на них, Ганс почувствовал себя актером на сцене огромного театра и вспомнил, как мальчиком мечтал о славе. Не в силах сдержать своего порыва, он помахал чинам рукой и поклонился.

— Клянусь Пермом, Кесусом и Святым Мэлади! — воскликнул Тимокин, спрыгнув на землю, когда его машина остановилась рядом с Гансом. — Вы когда-нибудь видели что-либо подобное?

— Честно говоря, нет, — усмехнулся Ганс.

— Я уж было подумал, что эти гады уйдут от нас. Мы заметили поезда, как только добрались до железной дороги. Они шли задним ходом на восток, но при нашем появлении затормозили и снова покатили на запад. Нам было не угнаться за этими ублюдками, и я уж решил, что им удалось ускользнуть от погони. Ну, мы все равно поехали к реке, и вдруг они опять прут прямо на нас жопой вперед.

Всю эту тираду Тимокин выпалил на одном дыхании, и ему пришлось взять паузу, чтобы отдышаться.

— Первого я сам подбил. Два остальных состава остановились, опять поехали к мосту, и тут — бабах! бабах!

Не в силах выразить свои чувства словами, суздалец затряс кулаками у себя над головой.

— Поезда с боеприпасами, — произнес Ганс, наконец придя в себя после всего пережитого.

Его собственный броневик только сейчас выбрался из-под кучи обломков, съехал с рельсов и подкатил к машине Тимокина. Члены обоих экипажей вылезли наружу и теперь хлопали друг друга по спинам, возбужденно обсуждая недавний бой. Ганс не стал вмешиваться. Даже Чжон набрался смелости покинуть кабину броневика и с изумлением переводил взгляд с обломков локомотива на своих избавителей. Ганс вновь повернулся к Тимокину:

— Сколько машин у тебя осталось?

— Шесть. Еще четыре сломались в дороге, а одну мы потеряли, нарвавшись на бантагскую батарею, когда преследовали эти поезда. Мне очень жаль, сэр, мы так разгорячились во время погони, что не захотели сбавлять ход.

— Ничего, такие вещи случаются с каждым.

Тимокин бросил взгляд на железнодорожный мост.

— Трудно будет сжечь эту штуку. Свежесрубленная древесина. Можно вылить на нее сто галлонов керосина, а она все равно не будет гореть.

— У чинов должны быть инструменты. Я прикажу им уничтожить этот мост, и, если понадобится, они просто подрубят его опоры.

Тимокин прикрыл глаза ладонью и посмотрел на запад.

— Ганс, если мы хотим выбраться отсюда до наступления темноты, то уже надо выступать.

— Мы не уйдем отсюда до темноты.

— Что?

Ганс кивнул в сторону продолжавших кричать от восторга чинов:

— А как насчет их?

Тимокин печально склонил голову:

— Не думай об этом.

— По правде сказать, я и не думал, пока не увидел их. Отсюда до перевала двадцать пять миль. Ты бы посмотрел на них вблизи! Если заставить их идти ночью по снегу, к утру они все будут мертвы.

— Ганс, они все равно погибнут, когда бантаги придут в себя и обрушат на нас ответный удар.

Ганс замотал головой:

— Это произойдет не так быстро. Я все прикинул. Мы перерезали им транспортную артерию и уничтожили столько боеприпасов, что их хватило бы на неделю тяжелых боев. Мы уничтожим пятнадцать с лишним миль железнодорожного полотна и подорвем мосты. Но Гаарку нужны эти рабы, Тимокин. Здесь должно быть от шести до десяти тысяч человек. Если мы освободим их, бантагам будет крайне трудно восстановить причиненный нами ущерб. Их войска останутся без снабжения на несколько дней, а то и недель. Если мы спасем этих людей, армия Гаарка будет обречена.

— Может быть, бантаги будут здесь уже этой ночью.

— Поживем — увидим. Я возвращаюсь на тот берег. Надо навести там порядок. Первым делом мы их как следует накормим.

— Чем? — обескураженно спросил Тимокин.

— Видишь всех тех лошадей? — Ганс ткнул пальцем в сторону бантагских коней, лишившихся всадников и разбежавшихся по степи. — Пусть наши кавалеристы сгонят их в одно место. Накорми чинов, уничтожь здесь все, что только можно, и уводи людей в горы. Я пошлю гонца к нашей пехоте на перевале, чтобы они вышли вам навстречу.

— Ты хочешь вывести пехоту в голую степь без всякого прикрытия?

— А что, есть какие-то варианты?

До них снова донеслись крики ликующих чинов, и Ганс посмотрел прямо в глаза Тимокину. Суздалец улыбнулся:

— Похоже, ради этого мы и сражаемся.

— Ты чертовски прав, старина.

Гаарк молча разглядывал объятый пламенем Рим. В его мозгу проносились воспоминания о прошлом: горящие города его родного мира, вырастающий в ночном небе гриб атомной бомбы, разом унесшей жизни еще одного миллиона человек, непрекращающаяся бойня, когда уже неважно, где свой, где чужой.

«Но здесь все иначе, — думал он. — Наш народ хочет уничтожить другая раса, и я тот Спаситель, который сокрушит врагов».

По его приказу артиллеристы прекратили канонаду. Боеприпасы почти закончились, но завтра утром сюда прибудут новые поезда, и штурм будет продолжен.

Гаарк перевел взгляд на своего офицера, державшего в руке белый флаг:

— Махай им над головой так, чтобы сразу было видно, что ты мой посол. Передай людям мое предложение и дождись ответа.

— Да, мой кар-карт.

Офицер растворился в ночи, и Гаарк довольно ухмыльнулся. Этот ход заставит людей задуматься и ослабит.

— Мой кар-карт!

Это был Джурак, и по его тону Гаарк почувствовал, что случилось что-то неладное.

— В чем дело?

— У нас возникла проблема.

— Что еще?

— Ты уже в курсе, что произошел разрыв телеграфной линии рядом с мостом через Эбро?

— Да.

— Только что вернулся из разведочного полета один из наших дирижаблей. Пилоты видели две колонны вражеских броневиков по обе стороны от моста. Наш гарнизон уничтожен.

— Проклятье!

— Гаарк, люди взорвали три наших поезда. Судя по шуму, в них были боеприпасы.

— Что??? — яростно взревел Гаарк. Пнув подвернувшийся под ногу комок земли, кар-карт отвернулся, скрывая свой шок от командиров уменов, стоявших неподалеку. — Я же приказал задержать отправление поездов до того момента, пока туда не прибудут наши броневики!

— Похоже, в штабе что-то напутали. Мы остались без снабжения, Гаарк.

— Перебросить на восток еще один умен. Железнодорожное сообщение должно быть восстановлено не позднее чем завтра.

— А как ты собираешься перевезти этот умен? В нашем распоряжении всего два состава. Один из них сейчас везет к реке броневики, а на втором мы собирались отправить ракетные расчеты и оставшиеся машины. И мы не можем связаться с нашими частями, оставшимися на восточном берегу Эбро.

Гаарк опустил голову. Три поезда с боеприпасами! Его войскам нужно было не менее пяти миллионов патронов в сутки, чтобы продолжать осаду Рима, и это не считая десяти тысяч снарядов для пушек и мортир. За тот месяц, что прошел с начала боев, он, совершенно не предвидя такого оборота, почти целиком израсходовал годовую продукцию всех военных заводов и до предела растянул свою единственную транспортную артерию. И теперь из-за одного чертовою партизанского рейда все могло пойти псу под хвост!

— Свяжись по телеграфу со всеми, с кем только можно. Пусть все наши конные соединения направляются к Эбро. Я хочу, чтобы прорыв на линии был ликвидирован, атаковавшие нас ублюдки уничтожены и транспортное сообщение восстановлено не позднее чем через три дня.

Джурак кивнул.

— А что ты планируешь относительно Рима?

— Если они не сложат оружие сегодня, то сломаются завтра. Я уверен в этом. На рассвете мы возобновим артобстрел и начнем штурм. Завтра им придет конец. Но те, кто совершил этот рейд, должны быть уничтожены. Сделай все, чтобы не дать им уйти от возмездия!

— Вот его условия, — произнес Пэт, глядя на письмо Гаарка, написанное на корявом русском языке. — Прекращение огня. Все русские войска должны в течение двух дней оставить город и на кораблях отплыть на Русь. Он не будет этому препятствовать. Рим слагает оружие и сдается орде.

Пэт обвел взглядом своих штабных офицеров и корпусных командиров. В углу комнаты, скрестив руки на груди, стоял Марк.

— Ответь ему, чтобы он шел к черту, — пролаял Шнайд, приподымаясь с носилок. Было видно, что сломанные ребра причиняют ему адскую боль. — Дьявол, да я сам возьму в руки ружье и выйду на передовую!

— Очень благородно с твоей стороны, Рик, — саркастически отозвался Марк. — Только, боюсь, от этого будет мало толку.

Шнайд гневно уставился на римлянина, и тот примиряюще вскинул вверх руку.

— Ты хороший солдат, Рик, но ты выдохся. Мы все тут выдохлись.

— Только не я, — проворчал генерал Мэтьюз, командир 6-го корпуса, и все остальные русские корпусные командиры согласно кивнули. Свою солидарность со словами Мэтьюза высказал даже Баркер, 4-й корпус которого был почти полностью уничтожен во время бантагского прорыва.

Пэт перевел взгляд на генералов, руководивших 9-м, 11-м и 12-м корпусами, которые были набраны в Риме. Бамберг, ветеран 35-го Мэнского полка, командовавший злополучным 9-м, поддержал Мэтьюза, но двое римских патрициев, возглавлявших остальные корпуса, ничего не ответили и не сводили глаз с Марка.

В комнате повисло неловкое молчание, и Пэт подумал о лежавшей у него в нагрудном кармане депеше от Калина, доставленной Буллфинчем, который тоже присутствовал на совещании, тихо сидя в дальнем углу штабного помещения. В письме президента говорилось, что если Рим решит пойти на сепаратный мир с ордой, Пэт должен будет немедленно вывести из города все русские части. Если бы он сейчас озвучил это послание, Марк наверняка обвинил бы русских в двойной игре и заключил соглашение с Гаарком.

— И это все? — спросил Марк. — По-моему, там говорится что-то еще.

— О, ничего важного.

— Прочти нам все, — потребовал Марк.

Пэт глубоко вздохнул.

— Здесь сказано, что президенту Руси предложены те же условия. Если Русь согласится на прекращение огня, а Рим решит продолжать боевые действия, город будет уничтожен.

— Вот! — воскликнул Марк, словно услышав в этих словах решающий довод в поддержку своей позиции.

— Это гнусная ложь, — с негодованием заявил Пэт. — Наша армия сражается до конца. Русские не сдаются.

— Ой ли?

— Марк, он пытается настроить нас друг против друга. Если мы расколемся, нам всем крышка. Гаарк находится в отчаянном положении, если он прибег к этому маневру. Нам нужно продержаться еще совсем чуть-чуть. Сегодня впервые за несколько недель температура поднялась выше точки замерзания. Возможно, это начало таяния снегов.

— Ты уже месяцами талдычишь мне одно и то же, Пэт: еще один день, еще одна неделя, и фортуна повернется в нашу сторону. Ну и к чему мы пришли? Половина моего города лежит в руинах, а бантаги окопались на берегу Тибра в шестистах шагах от этого самого здания. Взгляни на это моими глазами. Если мы продолжим сражаться, нас в любом случае ждет поражение и мой народ будет полностью уничтожен. — Марк опустил голову. — Пэт, сегодня утром здесь прозвучали страшные оскорбления. Я склонен приписать их горячке боя.

Пэт кивнул:

— Благодарю тебя и прошу прощения.

Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы произнести эти слова. Марк был не прав, но надо было использовать каждый шанс, чтобы убедить римлянина продолжить войну.

— Мечта о Республике — это было прекрасно, пока мы могли сохранить ее, но теперь мы все погибаем. Я считаю, что, если мы сейчас сдадимся, некоторые из нас выживут. Возможно, через десять-двадцать лет мы вновь соберемся с силами и победим.

— Господа!

Это был голос Эмила. Старый доктор устало поднялся со стула, и из уважения к нему все офицеры сразу замолчали.

— Я врач. Моя работа — спасать жизни. Я никогда не желал для себя другого занятия. Я долго боролся против шарлатанства в медицине, и, хвала Всевышнему, мне выпало счастье пожать плоды своих трудов. Попав в этот мир, я стал свидетелем многих перемен, на моих глазах умирали десятки тысяч мальчиков, сражавшихся ради того, чтобы сделать этот мир лучше. Если ты согласишься на условия Гаарка, Марк, все их усилия пойдут прахом. Это будет означать, что все эти мальчики, русские и римские, впустую погибли при Испании, возле Роки-Хилл и здесь, и их призраки будут вечно преследовать тебя, потому что ты предашь их.

— Они мертвы, — прошептал Марк. — Этого уже не изменить. Я не хочу рыть новых братских могил только для того, чтобы умилостивить их неупокоившиеся души.

— Ты нас всех отправишь в одну братскую могилу или, что более вероятно, в убойные ямы бантагов. Когда Гаарк расколет наши силы, когда он займет наши земли и разоружит нас, он наверняка нарушит свое слово и уничтожит наш народ под корень. Ты всерьез считаешь, что он оставит в живых кого-нибудь из тех, кто знает, как совершить все то, что удалось нам? Орда правила миром, потому что люди трепетали перед ней, потому что внушаемый ей страх был так велик, что ни один народ никогда не пытался объединить свои силы с соседями и бросить кочевникам вызов. Марк, твое решение будет означать смертный приговор для всей планеты. После того как бантаги раправятся с нами, им придется убить и чинов, потому что чины знают о нас. Затем настанет черед Ниппона, а потом тех племен, которые живут к востоку от ниппонцев, и так далее, пока в этом мире не умрет последний человек.

— Марк, ты обещал мне еще один день, — быстро перебил Эмила Пэт. — Ты согласился подождать до этого утра. Ради всего святого, дай нам еще сутки. Может быть, Гансу удался его рейд.

— Этот план с самого начала был безумен.

— Дай мне еще один день.

Римлянин опустил голову и неохотно кивнул:

— Одни сутки, и мы сдаемся.

Совещание закончилось, и командиры корпусов разошлись по своим штабам. Пэт с Эмилом вместе вышли из комнаты и направились к кабинету доктора, находившемуся в дальнем конце коридора.

— Завтра он сломается, — уверенно заявил Эмил, закрыв за собой дверь кабинета. — У меня в этом нет никаких сомнений. На самом деле Марк хороший человек. Вспомни: когда мерки пошли на Русь войной, он присоединился к нам, хотя в его интересах было остаться в стороне от схватки. Он просто не может вынести того, что его любимый город превращается в груду развалин. Для него Рим — это столица, и он хочет, чтобы хоть кто-то из горожан остался в живых.

— Они все погибнут.

— Судя по тому, как идут дела, мы все тут скоро погибнем. Ты всерьез рассчитываешь на то, что завтра тебе удастся отбросить бантагов от города? Кажется, Гаарк перебрасывает войска на северо-западные окраины Рима.

Пэт кивнул:

— Пять уменов. На рассвете они пойдут в атаку, это очевидно. Мы устроим им кровавую баню, но у меня больше нет резервов. Полки, удерживающие внешний периметр, принадлежат Первому и Шестому корпусам — мне тяжело это признавать, но я больше не могу доверить оборону ключевых участков фронта римским частям. Мы потеряем внешние укрепления, потому что у нас нет возможности их удержать, и тогда Гаарк обрушит на нас главный удар с востока и захватит мосты. И не забывай, что устье Тибра замерзло. Бантаги могут подобраться к нам по льду.

— И этот лед нельзя разбить?

— Мы пытаемся сейчас это сделать под покровом темноты, но всю реку расчистить нам не удастся.

— Так что же ты задумал, Пэт?

— Погибнуть сражаясь. Я всегда был уверен, что смерть настигнет меня в бою. Эндрю ждал того же для себя.

Услышав имя своего друга, палата которого находилась прямо под этим кабинетом, Эмил горестно покачал головой.

— Есть какие-нибудь новости? — тихо спросил у него Пэт.

— Никаких. За весь день он и носу не высунул из своей комнаты.

— А что Кэтлин?

— Она теперь в главном госпитале, помогает раненым.

— У нее, наверно, сердце разрывается из-за того, как она с ним поступила.

— Бедное дитя! — вздохнул Эмил. — Пожалуй, в ней больше храбрости, чем в нас всех вместе взятых. У меня не хватило бы мужества решиться на такое. Я бы сидел рядом с Эндрю и говорил ему, что все будет хорошо. Проклятье, он ведь мне как родной сын! — Старый доктор с трудом сдерживал слезы. — Я всегда боялся, что с ним может случиться что-то подобное. С каждым годом он все сильнее и сильнее истощал свой организм, отдавая всего себя работе, но это как рак — однажды наступает такой момент, когда опухоль распространяется на те самые клетки, которые ее питают, после чего быстро следуют коллапс и смерть.

— Может, тебе следует прекратить все это? — тревожно спросил Пэт. — Эмил, я был не прав, когда произнес те слова. Я хочу, чтобы Эндрю был жив. Ты можешь спуститься вниз и положить конец этой пытке. Отбери у него револьвер, и мы перенесем Эндрю на корабль Буллфинча и вывезем его из этого ада.

Эмил замотал головой:

— Она является ближайшей родственницей пациента. Я обязан следовать ее указаниям.

— К дьяволу ее указания!

— Пэт, Эндрю тоже этого хотел. Дважды, впервые после Геттисберга, а во второй раз на полу того вагона, он говорил мне, что он предпочтет умереть, чем жить инвалидом. Он инвалид, Пэт, я спас его тело, но на этот раз мне не удалось сохранить ему рассудок. Тот Эндрю, которого я знал, хотел бы, чтобы я оставил его наедине с самим собой, пока он сам не решит, что делать дальше.

Ганс смотрел, как горит железнодорожный мост. На всю операцию ушло несколько часов, а для того, чтобы поджечь опоры из свежеспиленной древесины, пришлось пустить на дрова лачуги из чинского лагеря. Остатки драгоценного керосина приберегли для броневиков. Незадолго до полуночи обе луны затянуло тучами, но по сравнению с прошлой ночью воздух был гораздо теплее. После многих недель беспрерывных холодов Гансу было просто жарко. На его лицо упала влажная капля — пошел дождь.

Проклятье! В их ситуации дождь был хуже снега. Эти бедолаги промокнут до нитки. Весь вечер они эвакуировали чинских рабов на восточный берег Эбро. Люди Кетсваны развели огромные костры, и в воздухе пахло жареной кониной. Чины не думали о завтрашнем дне; все их мысли были только о том, что сейчас им тепло, а их животы лопаются от вкусной пищи. Во время этого пиршества десятки людей умерли от переедания, пытаясь за один присест умять месячную норму еды. Ганс не испытывал сожаления по этому поводу, считая, что такой смерти можно даже позавидовать. В конце концов, эти бедняги умерли в тепле и сытости, а не крича от ужаса и боли под ножом бантагского мясника.

Он помнил, как, будучи рабом, и сам охотно распростился бы со своей так называемой жизнью в обмен на одну ночь в теплой постели и хорошую еду.

А что будет на рассвете? Половину своих броневиков под началом Тимокина Ганс послал на юг оборонять мост через Эбро на дороге, ведущей к перевалу. Если бантаги не подойдут сюда этой же ночью, он с чинами двинется в путь за пару часов до восхода солнца. Возможно, самым сильным из них удастся добраться до гор, хотя Ганс сомневался, что таких наберется хотя бы половина от первоначального количества. И десятки, если не сотни, погибнут по дороге.

Но бантаги кинутся в погоню, это совершенно очевидно, а поскольку Гаарк, скорее всего, пришлет войска и технику из Рима, Ганс решил отступать на юг по восточному берегу Эбро. Река будет служить преградой между людьми и солдатами орды — по крайней мере, до второго моста. «Зато когда бантаги подойдут к этому мосту, они отрежут нам путь к перевалу», — пронеслось у него в мозгу. Что происходило на востоке, Ганс не знал. Тимокин, как и он, послал вдоль железной дороги одну из своих машин вместе с ротой кавалеристов, приказав им освобождать чинов и взрывать рельсы. Вполне возможно, что с тыла к ним приближался целый умен бантагов, если не шесть. «В таком случае, — подумал Ганс, — нас зажмут в клещи с обеих сторон, и на этом поход закончится».

Если им будут противостоять только кавалерия с пехотой, можно будет прорваться, но надеяться на это нечего. У Гаарка были броневики, и он, конечно, направил их сюда. Вокруг Ганса царило безудержное веселье, чины пели победные песни на своем чудном языке, те из них, у кого еще оставались силы, плясали рядом с кострами, и все как один были счастливы, потому что этим вечером они перестали быть рабами. Глядя на своих друзей — а Ганс всех бантагских пленников считал своими друзьями, — старый сержант не испытывал сожалений. Завтра их ждет смерть, но они умрут свободными людьми: некоторые с драгоценной бантагской винтовкой в руках, большинство — сжимая палку или камень, но они погибнут в бою, и этим все сказано. Ганс улыбнулся: в этом проклятом мире ему не найти лучших спутников для своего последнего боя, чем люди, готовые умереть, сражаясь за право быть свободными.