— Боже мой, Винсент, ты похож на оживший труп!

Улыбнувшись, Винсент Готорн придвинул стул к рабочему столу Фергюсона и сел напротив инженера.

— Чему ты удивляешься? Последние двое суток я провел в одной из твоих консервных банок, которые почему-то называются «железнодорожными вагонами».

Винсент на пару секунд задержал взгляд на лице старого друга, и увиденное совсем ему не понравилось. Фергюсон выглядел еще хуже, чем в момент их последней встречи; его кожа обрела нездоровую бледность, и казалось, что скоро он станет совсем прозрачным, как привидение. Винсент знал, что это свидетельствует о тяжелой стадии чахотки.

Со вздохом облегчения Готорн снял намокшую под дождем шляпу и прорезиненный плащ и взял из рук Чака кружку с горячим чаем.

— Через час мне надо быть в Белом доме, но я хотел сначала повидаться с тобой. Собственно, ради этого я и вернулся в Суздаль.

— Какая честь для меня, господин генерал! — гаркнул Чак.

— Ладно, ладно, — усмехнулся Винсент. — Посмотрим, будешь ли ты так же веселиться, когда узнаешь, что и в какие сроки тебе предстоит для меня сделать.

— Что-нибудь, что сможет остановить вражеские броневики?

— В точку. Вот смотри, это записи, которые я сделал во время боя с броневиками бантагов. Различные расстояния, с которых мы стреляли, и последствия наших попаданий. Кроме этого, у меня есть все данные о собственных броневиках. Наши машины быстрее, но они уязвимы при фронтальной атаке.

Винсент вытащил из заплечного мешка блокнот и положил его на стол перед Фергюсоном.

— Расскажи мне последние новости с фронта, — усталым голосом произнес Чак, листая записи Винсента. — Я редко выхожу из этого кабинета.

— Марк с Десятым корпусом идет на помощь остаткам Пятого корпуса, окопавшимся к западу от Джанкшн-Сити. Гаарк расположил свои войска на холмах в восьми милях к западу от города напротив позиций Первой и Второй дивизий Пятого корпуса. Он контролирует перевалы, но пока не спешит продолжать наступление.

— Почему, как ты думаешь?

— По-моему, его армия чересчур растянута. Гаарк израсходовал уйму боеприпасов во время штурма Джанкшн-Сити, и дальнейшее продвижение вперед может слишком дорого ему обойтись. Готов поспорить, что у него осталось пуль и снарядов на одно большое сражение и он ждет прибытия обоза. А вот тогда уже бантаги продвинутся дальше на запад и наглухо захлопнут калитку для Эндрю, Пэта и Ганса.

Чак тихо рассмеялся:

— Значит, «квакерганы», бутафорские пушки, которые я предложил использовать, так напугали этого Гаарка, что он решил отсидеться в окопах?

Винсент смущенно кивнул. Слово «квакер», даже упомянутое случайно и не относящееся к нему лично, всегда заставляло его чувствовать вину за то, что он отказался от своих пацифистских принципов и стал военным.

— Мы выкрасили черной краской сорок бревен и установили их в блиндажах так, что наружу торчали только самые концы, изображавшие стволы. Даже с дирижаблей их ни за что не отличить от настоящих пушек. Черт возьми, такую же уловку применили против нас южане при Манассасе. В жизни бы не подумал, что бантаги купятся на эту уловку, но я сам видел, как Гаарк изучал в бинокль наши позиции, после чего они начали окапываться, вместо того чтобы атаковать с ходу.

— Есть ли известия от Эндрю и Ганса?

— Нет, после того как враги взяли Джанкшн-Сити.

— С ними все будет в порядке.

— Ты так в этом уверен? — тихо спросил у Чака Винсент.

— А ты разве нет?

— Сказать тебе начистоту?

Фергюсон кивнул.

— Дело пахнет керосином. Джанкшн-Сити являлся нашим главным транспортным узлом. Оттуда мы могли переправлять грузы и на юг, и на восток. Чак, боеприпасов и пайков, которые мы там потеряли, хватило бы пяти-шести корпусам на месячную кампанию. Это столько же, сколько было уничтожено в битве при Испании. Обозов Пэта и Ганса достаточно на четыре, максимум пять дней напряженного боя, после чего им придется экономить каждую пулю. Если прорыв и произойдет, то это случится с нашей стороны, а не с их.

— Сколько времени ты мне даешь на то, чтобы придумать средство против их броневиков?

— У меня уйдет неделя на то, чтобы подтянуть к Джанкшн-Сити весь Десятый корпус и солдат Шестого корпуса, снятых с западного фронта. Сразу после этого я начну прорыв, и дай Бог, чтобы он оказался успешным.

— Семь дней?

— Да. Или тогда, или никогда.

— Но почему?

— Гаарк высадил свое войско три дня назад, но не стал углубляться на запад. — Винсент сделал паузу, одним глотком допил остатки чая, и Чак тут же снова наполнил чашку из стоящего на рабочем столе небольшого самовара. — Пока что армия бантагов у Джанкшн-Сити выполняет роль заслона, мешающего нам соединить свои силы, — продолжил Винсент, благодарно кивнув инженеру, — так как Гаарку не хватает мощи, чтобы предпринять сокрушительную атаку на наши защитные укрепления. Я видел его флот. У Гаарка около дюжины пароходов, и это не считая броненосцев. Остальное — парусные суда и галеры. Обратный путь в Сиань займет у них дня четыре, может быть, пять. Из-за этой паршивой погоды бантаги не могут поднять в воздух свои дирижабли, но зато их кораблям дует попутный ветер. День на погрузку в Сиане и еще пять суток на дорогу обратно. Если нам не удастся отбросить Гаарка и совершить прорыв, через семь-восемь дней у бантагов будут здесь еще четыре умена с самым современным оружием. Может, они доставят сюда новые броневики или даже локомотив с вагонами и сами начнут использовать наши железные дороги!

— Тогда Гаарк сможет разделить свои силы и атаковать Эндрю или Ганса, не давая тебе прийти им на выручку, — вздохнул Фергюсон.

Винсент утвердительно кивнул:

— Я возвращаюсь на восток через три дня. За это время ты должен что-нибудь придумать.

— Ты опять требуешь невозможного!

— А ты всегда выручал нас раньше в таких ситуациях.

Подавив рвущийся из груди кашель, Чак снова взял в руки записи Винсента и внимательно их просмотрел.

— Приходи ко мне завтра, — устало выдавил он. — Я уже проделывал тут кое-какие эксперименты. Ты уверен, что эти цифры точны? Мне очень важно это знать, потому что я могу рассчитать кинетическую энергию пятидесятифунтового снаряда, выпущенного с того расстояния, которое ты здесь указал, но, если в твоих записях содержится ошибка, даже на полсотни ярдов, мое новое оружие может не сработать.

— Я пожертвовал многими отличными парнями, чтобы убедиться в точности этих цифр, — стиснув зубы, процедил Винсент.

При этих словах у Чака возникло ощущение, что блокнот Винсента стал красным от крови всех тех солдат, которые отдали свои жизни за содержавшиеся в нем данные.

— Завтра, приходи завтра, — едва слышно прохрипел он.

Согнувшись, Фергюсон безуспешно попытался прокашляться, и Винсент увидел, что его друг дошел до такой степени изнеможения, что уже даже не способен прочистить свои легкие.

— Чак, я бы что угодно отдал, чтобы не заставлять тебя делать все это, — прошептал Винсент, поддерживая инженера за плечи, — но, если ты не справишься с этой задачей, нам всем конец.

— Как дела, Пэт?

Обернувшись, О'Дональд увидел подходящего к нему Эндрю. Пэт вскинул руку к виску, но тут же, начхав на все правила воинской дисциплины, подбежал к другу и радостно двинул ему кулаком по плечу. Эндрю не смог сдержать болезненную гримасу, и это не ускользнуло от ирландца.

— Знаешь, Эндрю Лоуренс Кин, у тебя такой вид, словно ты только что вернулся из ада.

— Практически так оно и было, — прокряхтел Эндрю.

— Половина твоей физиономии стала розовой, как попка младенца!

Эндрю улыбнулся и тут же скривился от боли.

— Как твоя рука?

— Потерял немного кожи. Эмил перебинтовал ее и сказал, что, если я не буду его слушаться, начнется инфекция и я останусь безруким. И что мне тогда делать?

— Жуть какая! Выйдешь на пенсию и даже стакана поднять не сможешь.

Эндрю довелось на своем веку повидать немало ветеранов, лишившихся обеих рук, и мысль о том, что он сам может оказаться в таком же положении, пугала его настолько, что он беспрекословно подчинился приказу Эмила носить стерильную повязку, несмотря на все неудобства, которые это ему причиняло.

— Что тут у вас происходит? Я решил увидеть все своими глазами.

Пэт показал ему на мост через реку Шенандоа. На противоположном берегу слышался треск ружей, а батареи, расположенные слева от того места, где стояли Пэт и Эндрю, поливали неприятеля огнем. Их снаряды падали в лесу примерно в четверти мили от восточного берега Шенандоа.

На дальнем конце моста показалась батарея десятифунтовок, артиллеристы медленно катили свои орудия по узкому дощатому настилу, положенному рядом с железной дорогой.

— А вот и наш последний поезд, — сообщил Пэт Эндрю.

Из леса выехал окутанный клубами дыма паровоз, тянувший за собой десяток вагонов-платформ, доверху груженных снятыми во время отступления рельсами. На грудах рельсов лежали тела раненых и убитых бойцов Республики.

— Кроме солдат Одиннадцатого корпуса, которых эти ублюдки застали врасплох, мы не оставили им ни одного нашего — ни живого, ни мертвого, — с ненавистью в голосе произнес Пэт.

Над лесом взвились четыре снаряда, которые секунду спустя упали в реку по обе стороны от моста. Буквально через мгновение за ними последовали еще четыре вражеских выстрела. Ближайшая к Эндрю батарея тут же изменила направление огня, целясь туда, где скорее всего находились вражеские орудия.

С восточного берега в небо взмыла сигнальная ракета, взорвавшаяся высоко в небе над рекой.

— Жарьте из всех орудий, ребята! — взревел Пэт.

На дальнем конце моста появилась колонна одетых в синие мундиры солдат, бегом устремившихся на спасительный западный берег. Их отступление прикрывала цепь стрелков, которые пятились под натиском наступающей орды, но не показывали врагу спины. Когда хвост колонны был всего только в пятидесяти ярдах от вражеского берега, из леса вылетел бантагский знаменосец с кроваво-красным знаменем своего умена, а вслед за ним из-за деревьев высыпали сотни воинов орды. На остававшихся на мосту людей обрушились стрелы и град пуль.

Десяток батарей, располагавшихся слева от Эндрю, устроили оглушительную канонаду, засыпав снарядами восточный берег Шенандоа, а вооруженные винтовками Шарпса и Уитворта снайперы начали методично расстреливать вражеских солдат, беспрепятственно выбирая мишени. Однако людям на мосту все равно приходилось туго, счет жертв уже шел на десятки. Солдаты на бегу подхватывали своих раненых и убитых товарищей.

— Поднажмите, ребята, немного осталось! — закричал Пэт.

Когда отступавшая колонна достигла середины моста, восточный берег Шенандоа полностью заволокло дымом от разорвавшихся снарядов, и стало совершенно невозможно разглядеть, чем были заняты бантаги.

— Они вступили на мост! — воскликнул наблюдатель, засевший на сигнальной вышке.

Порыв ветра на мгновение разорвал черную пелену, окутавшую дальний берег, и Эндрю удалось разглядеть, что там происходит. Отряд бантагов бегом устремился на мост. Отступавший полк преодолел уже три четверти пути до западного берега. Пэт как угорелый носился туда-сюда, призывая своих парней жать во все лопатки.

Над рекой засвистели бантагские снаряды, один из которых угодил в сигнальную вышку, разворотив сложенное из бревен строение, а другой перевернул установленный неподалеку «пэррот»-десятифунтовку.

Пэт в сопровождении Эндрю быстрым шагом направился к своему бункеру. Находившийся на командном пункте офицер саперных войск, завидев высокое начальство, вытянулся по струнке и судорожным движением вскинул руку к виску.

— Все готово? — бросил Пэт.

— Да, сэр.

Солдатам на мосту оставалось преодолеть целых сто ярдов, и под неистовую ругань Пэта они, пригнувшись, бежали к своим. Знамя полка гордо реяло у них над головами. Из укреплений, воздвигнутых по краям моста, вылезали их товарищи и спешили на помощь раненым, торопясь оттащить их в безопасное место.

Тем временем бантаги подтянули новые батареи, в воздухе стало темно от летящих в обе стороны снарядов, а от несмолкающей канонады закладывало уши.

Головная часть отступающей колонны добралась до западного берега, и солдаты бросились врассыпную, спеша схорониться в окопах. Наконец последние из них укрылись в траншеях, и на мосту не осталось ни одного человека, только надвигающаяся масса воинов орды.

— А теперь следите за руками! — ухмыльнулся Пэт и дал знак саперу, который встал на колени, поднял с пола бункера провод и поднес его к гальванической батарее.

В то же мгновение прямо перед носом у наступавших бантагов раздался взрыв. От моста оторвались и упали в реку несколько досок, но в целом переправа почти не пострадала. Эндрю пораженно уставился на Пэта.

— Ну все, теперь трубите отступление! — крикнул ирландец, не обращая на него никакого внимания.

В окопах запели горны, и солдаты, шустро выбираясь из траншей, побежали прочь от реки.

— Пэт, эти позиции еще можно оборонять! — не веря своим глазам, воскликнул Эндрю.

— Спокойно, Эндрю, не гони лошадей.

Западный бриз развеял висевший над дальним берегом дым, и вскоре их глазам открылась устрашающая картина. Авангард бантагов остановился на середине моста, и до Эндрю с Пэтом донеслись леденящие душу звуки нарг, трубящих атаку. На мост хлынула новая волна яростно ревущих воинов орды, которые бегом устремились к позициям людей.

— Отходим, отходим! — командовал Пэт. Все больше солдат покидали свои окопы, а артиллеристы прикрепляли орудия к лошадиным упряжкам и тоже уводили их из боя.

— Что ты творишь, дубина! — завопил Эндрю. — Мы же можем их сдержать!

Пэт покачал головой и ухмыльнулся:

— Подожди еще пару секунд, Эндрю.

Авангард бантагов, уже находившийся на середине переправы, двинулся вперед, воины орды по краям огибали дыру, проделанную взрывом в настиле моста. Цепь улюлюкающих бантагов растянулась почти на двести ярдов.

Враги были всего в полутора сотнях ярдов от западного берега. Бантаги валились как снопы под выстрелами еще остававшихся в траншеях людей, но на место каждого павшего тут же вставал новый солдат, и атакующая колонна продвинулась вперед еще на пять — десять ярдов, а с восточного берега на мост втекала бескрайняя река ликующих воинов орды.

— Ну все, врубай! — рявкнул Пэт.

Сапер взял еще один провод и подсоединил его к батарее.

Первый взрыв прозвучал на занятом бантагами берегу, обрушив восточную секцию моста, а затем волна взрывов прокатилась вдоль всей переправы. Сваи переломились посредине, поперечные балки разлетелись в щепы, а настил моментально превратился в огромный факел — это взлетели на воздух закрепленные прямо под ним бочки с керосином и бензином.

Эндрю почудилось, что тысяча голосов слились в один вопль ужаса и непереносимой боли. Несмотря на то что это были его смертельные враги, при виде их охваченных огнем, изувеченных бревнами или разорванных на куски тел, падающих в воды Шенандоа, Эндрю охватило чувство жалости.

Пэт, в котором, казалось, ожил какой-то древний языческий бог войны, испустил торжествующий крик и восторженно замолотил по спине своего помощника, а из леса, где укрылись «охваченные паникой» люди, донеслось дружное «ура». Солдаты с радостными возгласами выбежали из-за деревьев, словно празднуя удачную шутку.

Все пушки и ружья бантагов, занявших восточный берег, на мгновение умолкли. В реку посыпались сотни обожженных тел. Немногие счастливцы, чудом оставшиеся в живых, отчаянно умоляли своих товарищей о помощи, но криками они только помогали снайперам Пэта выбирать мишени. По воде зацокали пули, и она стала розовой от крови.

Войско воинов орды, ошеломленное чудовищными результатами взрыва, замерло на дороге, ведущей к мосту. Пушки людей, на некоторое время прекратившие огонь, вдруг выстрелиди все разом, словно их спусковые веревки дернула одна невидимая рука, и десятки врагов повалились на землю. Восточный берег вновь окутался клубами порохового дыма.

— Не очень оригинально, но эффективно, — прокомментировал Эндрю.

— Отличный фокус, а? — захохотал Пэт. — Я так и думал, что эти олухи сломя голову попрут на мост, вот и приготовил для них небольшой сюрприз. Это называется ирландское рагу. Да мы одним махом ухлопали около тысячи этих ублюдков!

— Боже, как же мы ненавидим друг друга, — вздохнул Эндрю.

— Они поступали с нами точно так же, Эндрю. Только еще хуже.

— Да знаю я, черт бы их побрал.

— Бантаги были уверены, что мы удираем поджав хвосты. Этот аттракцион научит их осторожности.

Вражеские артиллеристы наконец опомнились от потрясения и вновь начали обстреливать позиции людей на западном берегу. Пэт пригнулся и вместе с Эндрю укрылся в бункере.

— Пожалуй, наше сегодняшнее представление достойно того, чтобы пропустить в его честь по стаканчику, — заявил ирландец. Эндрю удивленно поднял бровь. — Эндрю, дорогуша, я десять суток отступал с боем под натиском превосходящих сил противника, меня дважды чуть не окружили, и тем не менее мне удалось сохранить свою задницу целой и невредимой. По-моему, я заслужил глоток-другой водки, да и ты, кстати, тоже.

Эндрю улыбнулся и протянул руку к стакану.

— За Винсента Готорна, — провозгласил Пэт.

— Почему именно за него?

— Потому что, если мы хотим выбраться отсюда, этому пацану самое время приниматься за работу.

Эндрю расхохотался и даже был вынужден опустить уже поднесенный ко рту стакан.

— Как думаешь, когда они переправятся на наш берег?

— Уже переправились в тридцати милях к северу отсюда. Мы не смогли помешать им форсировать реку выше водопада: там слишком много бродов. Я надеялся только, что дожди будут идти достаточно долго, чтобы Шенандоа вышла из берегов. Что у нас с поездами?

— До наступления темноты мы эвакуируем Одиннадцатый корпус, а завтра утром — Третий. Через два дня мы вывезем отсюда всех наших солдат.

Пэт кивнул и, не спрашивая разрешения Эндрю, вновь наполнил свой стакан водкой.

— Есть ли известия от Ганса? Он возвращается на север?

— От него ничего не слышно, — вздохнул Эндрю. — Наша судьба только в наших руках.

Бантагский снаряд обрушился на крышу бункера прямо у них над головой, и с потолка посыпалась земля.

— Через пять дней мы должны перейти в контрнаступление, — заметил Эндрю, печально глядя на песчинки, плавающие у него в водке. Повертев свой стакан, он тем не менее одним залпом проглотил его содержимое. — Через три дня, Пэт, Третий и Одиннадцатый должны быть готовы к прорыву фронта Гаарка, а Первый и Девятый будут их поддерживать. Все или ничего, иначе нам никогда отсюда не выбраться.

Переполненный гневом и скорбью, Джурак провожал взглядом тела своих воинов, медленно плывущие вниз по реке. Некоторые из них крутились в небольших водоворотах, другие сразу погружались на илистое дно. До этого момента война с людьми была для Джурака обычной боевой операцией, такой же как и все другие. Они преследовали свои цели, они наступали и убивали, чтобы не быть убитыми. В отличие от Гаарка он никогда не испытывал настоящей ненависти по отношению к людям и не боялся их. До этого момента.

Это была война на полное уничтожение. Джурак почувствовал, что его гнев утихнет не раньше, чем он убьет и сожрет их рыжеволосого командира, который, очевидно, и задумал эту страшную и подлую бойню и теперь заливался от смеха, стоя рядом с одноруким Кином, в то время как его, Джурака, солдаты горели заживо.

— Я хочу, чтобы дирижабли были подняты в воздух немедленно, а не завтра!

Едва сдерживая свою ярость, Гаарк гневно смотрел на Бакта, командующего воздушными силами.

— Сир, вы можете злиться сколько угодно, но с ветрами не поспоришь. Буря, длившаяся три последних дня, уничтожила четыре наших дирижабля прямо на стоянке. Здесь для них нет ангаров, — увещевал кар-карта Бакт, показывая на неглубокую долину к востоку от Джанкшн-Сити.

Обломки четырех драгоценных дирижаблей лежали тут же беспорядочными кучами. Из оставшихся шести два пострадали меньше, но у одного было оторвано крыло.

— Я не имею ни малейшего понятия о том, чем занята армия Шудера на юге! — бушевал Гаарк. — До меня доходят только какие-то противоречивые слухи. Информация, которую я получаю от Джурака с восточного фронта, идет сюда больше суток и за это время безнадежно устаревает. Я не знаю, когда ожидать прибытия моих резервов и какова численность войск противника на западе. И ты смеешь говорить мне, что боишься лететь?

— Гаарк, мы можем потерять и эти воздушные суда. Ветер дует не вдоль долины, а поперек. Это ведь не реактивные самолеты из нашего мира, которым все равно при какой погоде взлетать, Гаарк, это дирижабли, к которым мы присобачили крылья. Им нужно несколько минут, чтобы набрать скорость, а к тому моменту они скорее всего врежутся в какой-нибудь склон.

— Ты сам выбрал эту долину под аэродром!

— Потому что это было самое защищенное от ветра место, какое я смог тогда найти. Янки оказались не настолько любезны, чтобы во всем этом хаосе оставить нам воздушную базу.

Гаарк смерил своего старого спутника ледяным взглядом, почувствовав в его словах едва различимую насмешку.

— Взлетай прямо сейчас. Первый корабль полетит на юг, чтобы выяснить, чем занят Шудер, второй и третий на запад — разведать планы неприятеля, повредить их телеграфные линии и взорвать несколько мостов, а четвертый к Джураку — я должен знать, пересекли они реку или нет.

Бакт понял, что спорить нет смысла. Кивнув, он направился к группе ожидавших его пилотов.

— Ты не полетишь первым, Бакт, — приказал Гаарк.

— Я здесь лучший пилот; если у меня не выйдет, окажи мне услугу, не посылай остальных на верную смерть.

Иногда у Гаарка возникало такое чувство, что они с Бактом снова просто друзья — как прежде, до Врат света. Он согласно кивнул, и вдруг ему страстно захотелось, чтобы этого его спутника из другого мира просто не стало. Ибо Бакт знал его слишком давно, ему были ведомы многие тайны и слабости бывшего сослуживца, и он бы никогда не смог с должным благоговением относиться к новому Гаарку Спасителю.

Посадочные команды, прибывшие сюда вместе с воздушным флотом бантагов, уже прогрели двигатели в расчете на то, что ветер, может быть, утихнет. Махнув бригадиру своей команды, Бакт подбежал к дирижаблю и залез в кабину пилота. За ним последовал бортмеханик, но дернувшемуся с места хвостовому стрелку Бакт жестом велел оставаться на земле.

Гаарк хотел было все равно приказать артиллеристу залезать в кабину, потому что, кто знает, может, у Кина уже появились новые дирижабли, но решил довериться опыту Бакта. Чем меньше веса, тем больше шансов на удачный взлет.

Оба двигателя постепенно наращивали число оборотов, члены посадочной команды отвязали тросы, крепившие дирижабль к земле, и встали с наветренной стороны, придерживая машину за крыло.

Бакт потянул за рычаг, и мерное гудение двигателей сменилось громким ревом. Дирижабль покатился по дну долины, а с десяток бантагов бежали рядом с ним, продолжая удерживать наветренное крыло машины, чтобы примитивная конструкция не перевернулась еще на земле.

Гаарк, затаив дыхание, следил за тем, как неуклюжая махина медленно набирает скорость; у него было такое чувство, что он наблюдает картину из далекого прошлого. Самый медленный из членов посадочной команды начал отставать и отпустил крыло. Бакт махнул рукой остальным своим помощникам, и они тоже перестали удерживать крыло. Боковой ветер тут же начал разворачивать машину, но Бакт уже успел набрать достаточно высокую скорость, чтобы противостоять ему. Дирижабль оторвался от земли, Бакт до упора рванул на себя штурвал, но в момент поворота ветер подхватил хрупкую машину и понес ее прямо на склоны узкой долины.

Едва не задев верхушку холма, дирижабль вылетел с подветренной стороны ущелья, и Гаарк облегченно вздохнул. С места стронулся второй дирижабль, вновь повторилась та же процедура, но на это раз, как только машина поднялась в воздух, ее наветренное крыло задралось вверх, а подветренное соответственно задело землю. Дирижабль перевернулся и зарылся в грунт. Его оболочка лопнула, полыхнуло синее пламя, и через несколько секунд одновременно взорвались обе бомбы, находившиеся на борту машины.

Подняв глаза к небу, Гаарк увидел, что Бакт, завершив широкую петлю, направил свой дирижабль на юг, в направлении едва различимых в чистом утреннем воздухе гор.

— Мой кар-карт.

Бригадир посадочной команды, готовый принять наказание за поломку еще одного дирижабля, бухнулся перед вождем на колени.

— Запускайте следующую машину, — бросил ему Гаарк. — Мне нужно знать и то, что происходит на западе!

Он направился к выходу из долины, ветер раздувал полы его плаща. Нащупав висевший у него на поясе кошель, Гаарк вытащил плитку табака и откусил от нее кусок. Он ослепил своих врагов, отрезал их друг от друга, но теперь и сам оказался слеп. На южных перевалах шли какие-то бои, до него доходили сведения о том, что там видели флаги двух различных корпусов и синий флаг с золотыми шевронами, флаг Шудера, пробивавшегося на север.

Неужели Ганс оказался так глуп, что полез в заготовленную для него ловушку? Или он догадался о замысле кар-карта, согласно которому, если все пойдет как намечено, в тылу Шудера скоро высадятся пол-умена вооруженных самым современным оружием солдат с десятком броневиков.

А на востоке был Кин. Один из пленников перед смертью рассказал, что Кин присоединился к своим отрезанным от основных сил частям. Но зачем? Ему следовало бы отправить туда своего молодого помощника, а самому вернуться на запад, чтобы организовать прорыв. Непонятно и тревожно.

Гаарк вновь прокрутил в голове план предстоящей операции. Через три дня сюда прибудут новые умены. Тогда у него будет достаточно воинов, чтобы сокрушить сначала Кина, а потом и Ганса, после чего он победным маршем пройдет до Рима и Суздаля. Потеряв две трети своей армии, люди не смогут противостоять орде.

Старший сержант Ганс Шудер откусил изрядный кусок табачной плитки, привстал в стременах и без тени смущения почесал располагающуюся ниже спины часть тела, которая буквально окаменела после многих часов, проведенных в седле.

Не обратив никакого внимания на просвистевшую рядом пулю, Ганс сплюнул на землю табачную слюну.

— Черт побери этот марш-бросок, Кетсвана, — пробурчал он, протягивая остаток плитки своему другу, шагавшему рядом с ним. Кетсвана согласно кивнул, сунул табак в рот и энергично задвигал мощными челюстями. — И постарайся хоть в этот раз его не проглатывать, старик. А то я с коня от смеха свалюсь, если ты снова начнешь блевать.

Слышавшие эти слова штабные офицеры Ганса разразились было смехом, но угрожающее выражение лица огромного зулуса тут же заставило их умолкнуть. Полковник, скакавший в головной части выстроившегося в большое каре корпуса, вырвался из передней шеренги и рысью направил свою лошадь к Гансу.

— Разведчики говорят, что неприятель построился к бою в овраге перед нами, — доложил он.

— Если эти ублюдки ищут неприятностей, они их найдут, — отозвался Ганс. Два с лишним часа назад он сам видел темные колонны бантагов; всадники орды отослали своих лошадей в тыл, готовясь на этот раз сражаться в пешем строю.

Стоя в стременах, Ганс поднес к глазам полевой бинокль и тщательно оглядел поле предстоящей битвы. Несущий влагу ветер с Внутреннего моря не проникал сюда из-за гор на западе, поэтому здешняя местность сильно напоминала Гансу метко прозванные «сковородкой» степи Техаса и прерии к востоку от Скалистых гор. Буря, прогремевшая три дня назад над их головами, принесла с собой кратковременный дождь, поэтому казавшаяся выжженной растительность возродилась к жизни. Колени солдат утопали в зеленом океане травы, колыхавшейся под натиском свежего западного бриза. В полумиле к востоку от Ганса был на марше 7-й корпус, выстроенный в каре. По краям каре располагались четыре бригады, а еще две бригады, остававшиеся в резерве, находились в его центре. Солдаты двигались колоннами по четыре, а с фронта и с тыла корпус прикрывали двойные шеренги. Расстояние между передней и задней шеренгами равнялось десяти ярдам, а длина каждой стороны этого квадрата составляла почти шестьсот ярдов.

Каре такого колоссального размера было слишком неповоротливым и медленным; солдаты преодолевали всего около полутора миль в час, но зато им была не страшна кавалерийская атака противника, пока они держали строй. Между 2-м корпусом Ганса и 7-м корпусом Уотли на востоке располагался 8-й корпус, находившийся в полумиле позади двух передних каре. Если бы один из этих огромных квадратов угодил в беду, два других смогли бы прийти ему на выручку.

Ганс когда-то читал, что маршал Ней применил такую же тактику во время отступления французов из Москвы, сдерживая орды казаков в последние дни бегства к Неману. Пока что этот маневр срабатывал и здесь, хотя, если бы бантаги обрушили на армию Ганса огонь четырех-пяти батарей, потери среди людей были бы огромными. Снарядов, лежавших в зарядных ящиках артиллеристов Республики, может хватить на час жаркого боя, после чего пушки людей превратятся в кучу бесполезного металлолома.

Наведя бинокль на юг, Ганс увидел тысячи лошадей в полумиле позади оврага, немногочисленные погонщики-бантаги уводили своих драгоценных коней вглубь тыла. Он проводил взглядом этот гигантский табун. Определить его численность совершенно невозможно, но, по прикидкам Ганса, в овраге перед ними укрылся по меньшей мере умен бантагов.

До Ганса доносился треск ружейных выстрелов; шедшие цепью в двухстах ярдах впереди каре стрелки останавливались, стреляли с колена, перезаряжали, бегом преодолевали пять-шесть ярдов и стреляли снова. Засевшие в овраге враги отвечали стрельбой, и хотя их ответный огонь был не слишком интенсивным, тем не менее люди начали нести потери.

Полковые хирурги занялись ранеными, и Ганс отвернулся, не желая смотреть на то, как врачи делают свой ужасный выбор. Если солдат мог держаться на ногах, его перебинтовывали и разрешали ему передохнуть в одной из драгоценных санитарных повозок, но если его рана была слишком серьезной, врач делал ему укол морфия, кто-то из товарищей перезаряжал его оружие, и несчастный оставался лежать где упал, имея в запасе не больше шести пуль. Все эти три долгих дня, что длился их трудный марш, самым тяжелым для Ганса было оглядываться назад. За Армией Республики по пятам шли бантаги. Иногда над степью поднимался дымок — это значило, что у кого-то из раненых солдат хватило сил перед смертью уложить одного-двух врагов.

А те люди, которые были уже не в силах спустить курок? Ганс старался не думать об их участи. Однажды в Техасе он пристрелил своего раненого команчами друга, чтобы не оставлять его на милость индейцев, отличавшихся не меньшей изобретательностью по части пыток, чем бантаги. Воспоминание об этом до сих пор преследовало его.

Он нередко видел, как его солдаты тайком волокли на себе своих раненых товарищей, скрывая их от взгляда начальства. Пока что Ганс притворялся, что ничего не замечает, но он понимал, что, если бантаги подтянут сюда подкрепления, ему придется отдать безжалостный приказ: иди на своих двоих или умирай.

Укрывшиеся в овраге бантаги стали стрелять чаще. Ганс внимательно разглядывал чуть высовывавшиеся из травы стволы их ружей. Ага, это винтовки, заряжающиеся с дула, а не с казенника, очень хорошо.

Очередная пуля со свистом пронеслась мимо Ганса и вонзилась в стенку обозной телеги, ехавшей за ним. Опустившись в седло, он пришпорил коня и легким галопом поскакал к передней линии. Солдаты продолжали двигаться вперед в прежнем темпе, преодолевая восемьдесят ярдов в минуту. Низко летящие бантагские пули, как косой, срезали стебли степной травы, и Ганс не знал, смеяться ему или браниться, глядя на то, как какой-то молодой солдатик при ходьбе высоко задирает ноги, словно надеясь перепрыгнуть через проносящуюся над прерией смерть.

Офицеры сновали туда-сюда, подбадривая своих людей, некоторые из них во все горло выкрикивали команды не сбавлять шаг, другие же, умудренные опытом ветераны, ограничивались негромкой похвалой и, демонстрируя полную невозмутимость, личным примером укрепляли веру солдат в собственные силы.

В нескольких шагах от Ганса рядовой схватился за живот и, выругавшись, повалился на землю. Его шеренга продолжила движение вперед. Солдат поднял глаза на проехавшего мимо него Ганса, затем перевел взгляд на санитаров, которые должны были решить его судьбу. С перекошенным от боли лицом он поднялся на ноги и заковылял вдогонку своим товарищам, одной рукой зажимая рану, но другой крепко держа винтовку.

Авангард наступающего корпуса догнал шедших впереди стрелков, которые слились с общей массой атакующих. Начальник дивизии дал зычную команду первым двум шеренгам примкнуть штыки. Сотни винтовок слетели с плеч, на солнце сверкнули блестящие клинки, и авангард мигом превратился в ощетинившегося стального ежа. Бросив взгляд на восток, где к оврагу приближался 7-й корпус, Ганс увидел, что там предприняли тот же маневр, и его охватило чувство гордости за синхронность их действий, выполненных точно как на параде.

В следующую секунду над краем оврага поднялась темная стена длиной почти в четверть мили, послышалось пение тысяч луков, и солдаты авангарда замедлили шаг, инстинктивно задрав головы к небу. Краем глаза Ганс следил за тем, как над степью, затмив собою солнце, взмыла туча бантагских стрел. Казалось, они перелетят через каре, однако мгновение спустя раздался пронзительный свист, и на людей обрушился смертоносный дождь. Десятки солдат, бранясь и крича от боли, повалились на землю.

Ганс уже открыл рот, чтобы отдать авангарду приказ атаковать, но тут справа от него и на востоке, между его каре и 7-м корпусом, из оврага выплеснулись две волны улюлюкавших всадников орды, выглядевших как вырвавшиеся из могил призраки. Если бы Ганс, сейчас скомандовал своим людям перейти в атаку, тысячи бантагских всадников накинулись бы на них с обоих флангов и без труда разорвали бы оборону каре, но продолжать двигаться вперед в прежнем темпе тоже было невозможно, так как в этом случае вражеские лучники забросали бы их стрелами и потери людей были бы колоссальными.

— Труби команду ускорить шаг! — бросил Ганс находившемуся поблизости горнисту.

Над полем боя зазвучал чистый сигнал горна, тут же подхваченный всеми остальными горнистами корпуса, и офицеры начали кричать своим солдатам, чтобы те шли быстрее, но не переходили на бег. Ганс с тревогой следил за точностью выполнения его приказа, не обращая внимания на второй залп бантагских стрел, свистящих вокруг него. Солдаты уже с трудом выдерживали строй, кое-где их ряды поколебались и смешались, между полками появились бреши. Справа из оврага продолжали вылетать все новые и новые всадники орды, на полном скаку мчащиеся к наступающему корпусу.

«Ловкий маневр, — подумал Ганс. — Они хотят, чтобы мы остановились тут, на открытом месте, чтобы без помех расстрелять нас из оврага».

— Не замедляйте шаг! — проревел он своим людям. Пришпорив коня, Ганс поскакал вперед, вскинув над головой карабин. Яростно рычащий Кетсвана, глаза которого блестели в предвкушении боя, следовал за ним по пятам.

Ганс галопом промчался вдоль передней шеренги, показывая солдатам на овраг, подбадривая их и подгоняя отстающих.

До бантагов оставалось уже меньше ста ярдов, и многие солдаты, не выдержавшие ускоренного шага, перешли на бег. Надрывая глотку, Ганс закричал им, чтобы они оставались в строю, но было поздно, и мгновение спустя вся шеренга кинулась в атаку. Почти в ту же секунду с правого фланга на каре обрушилась волна всадников орды, большая часть из которых угодила под пули стрелков Ганса, встретивших врага залповым огнем с тридцати ярдов, но части бантагов удалось ворваться в брешь между устремившейся в атаку передней шеренгой и остальным корпусом.

— Горнист! Труби команду вступать в бой резервным частям!

Не услышав ответа, Ганс бросил взгляд назад и увидел лошадь без всадника, скачущую рядом с ним. Кетсвана по-прежнему бежал за конем Ганса, огромный зулус что-то кричал, но в шуме боя Ганс не смог разобрать его слов. Развернувшись, Шудер поскакал в центр каре, по дороге чудом увернувшись от вражеского солдата, рассекшего мечом воздух в дюйме над его головой. Кетсвана одним прыжком вскочил на круп бантагского коня, перерезал всаднику орды горло и выпихнул его тело из седла.

Одна из резервных рот уже бежала к образовавшейся на правом фланге бреши, чтобы отбить атаку бантагской кавалерии. Издав воинственный клич, Ганс присоединился к ним. В это время солдаты передней шеренги добрались до оврага и практически в упор разрядили свои ружья в засевших внизу бантагов. Однако те устояли и в ответ произвели залп из своих громадных луков; с такого расстояния выпущенные из них стрелы прошивали человека насквозь.

Справа от Ганса раздался пушечный выстрел, и Шудер с удивлением увидел, что одна из его батарей без всякого приказа выдвинулась из тыла, развернулась и теперь поливала картечью бантагских всадников, десятками выбивая их из седел. Работая в сумасшедшем темпе, канониры закладывали в казенники снаряды с картечью и мешочки с порохом, стреляли, перезаряжали и снова стреляли, успевая скосить вражеских кавалеристов, прежде чем те добирались до них.

Правый фланг каре колебался под натиском тысяч бантагов, казалось, еще немного — и он поддастся, но вышколенные солдаты стояли стеной. Передние две шеренги встречали врагов штыками, а два задних ряда в упор расстреливали всадников орды поверх голов своих товарищей.

Авангард корпуса захватил верхний край оврага и обрушил на головы бантагских лучников стальной ливень. Вражеские солдаты пытались контратаковать вверх по склону, но их быстро сбросили обратно на дно оврага. Одна из отчаянных попыток неприятеля вырваться из западни на время увенчалась успехом, части бантагов удалось-таки добраться до края оврага и скинуть вниз израненных и стонущих от боли людей, где их тут же разорвали на куски. Один из находившихся в резерве полков бросился на выручку и закрыл брешь в строю, а артиллеристы мигом подтащили свои пушки прямо к оврагу. Ганс примчался к орудийным расчетам и начал их подбадривать. Канониры подкрутили болты вертикальной наводки, и стволы пушек опустились вниз. Заряжающие распахнули крышки казенников и забили в стволы заряды картечи. За несколько секунд число артиллеристов уменьшилось почти наполовину, и тут все четыре орудия выстрелили разом, выпустив тысячу железных шариков по копошащейся внизу густой массе бантагов. Воинов орды словно срезало гигантской косой, их разорванные в клочья тела отбросило аж до дальнего края узкой лощины. Оставшиеся в живых бантаги на мгновение застыли от ужаса, а пехотинцы Ганса, оценив ситуацию, пришли на помощь своим артиллеристам. Побросав винтовки, они кинулись к пушкам и быстро их перезарядили. Командиры расчетов поторапливали своих людей, крича, что нет времени протирать стволы орудий.

Когда заряжающий забил мешочек с порохом в ствол второй пушки, там проскочила искра, раздался взрыв, и несчастному солдату оторвало руку. Три оставшихся орудия снова произвели залп, бантаги дрогнули и в панике бросились к противоположному склону оврага.

Солдаты 2-го корпуса разразились торжествующими криками и занялись делом, методично расстреливая карабкающихся вверх по склону бантагов с расстояния в десять ярдов. Наводчики трех пушек подняли стволы и теперь простреливали овраг на всем его протяжении. Противоположный склон стал практически непреодолимым, и вражеские воины напрасно пытались пробить себе путь к спасению сквозь груды мертвых тел; раненые бантаги срывались вниз и мешали выбраться тем, кто еще надеялся уцелеть в этой бойне. Слева от Ганса рявкнули несколько пушек, и, повернув голову, он увидел, что от каре отделилась еще одна батарея, которая теперь поливала огнем позиции бантагов в восточной части оврага, там, где вел отчаянный бой 7-й корпус. В пространство перед Гансом, расчищенное картечью, устремились пехотинцы, которые скатились на дно оврага и принялись добивать штыками раненых врагов, а затем повернулись и обрушили на бантагов огонь с флангов, в то время как над их головами батарея продолжала обстреливать охваченную паникой толпу солдат орды.

Ганс хотел было приказать начальнику батареи прекратить огонь, чтобы не навредить людям на дне оврага, но тут он заметил, как несколько артиллеристов обвязали хобот лафета одной из пушек прочным канатом. Группа пехотинцев схватилась за конец каната, а канониры подтолкнули пушку к краю оврага. Мощное усилие — и орудие заскользило вниз по залитому кровью склону, давя железными колесами тела мертвых и раненых врагов. Вцепившиеся в канат солдаты служили пушке своеобразным якорем, не давая ей перевернуться.

Артиллеристы, не мешкая, один за другим попрыгали вниз на дно оврага, подняли хобот лафета и моментально развернули орудие, крича солдатам, чтобы те подались назад.

Двойной заряд картечи, выпущенный в упор по флангу бантагов, превратил овраг в открытую могилу для воинов орды. Уже не помышляя об обороне своих позиций, они в панике полезли вверх по противоположному склону, сотнями погибая под шквальным ружейным огнем людей. Ганс отъехал чуть назад, устремил свой взгляд в сторону 7-го корпуса, и у него похолодело в груди. Стройность рядов была нарушена, в них образовалась брешь, куда теперь устремился черный поток всадников орды.

Еще одна батарея выехала из центра каре Ганса на открытое пространство и, развернувшись, стала поливать картечью бантагов, атакующих их друзей из 7-го корпуса. В этот момент с севера донесся гром канонады — это орудийные расчеты 8-го корпуса, находившегося в полумиле позади двух передних каре, пустили свои упряжки галопом, вырвались вперед и, стащив пушки с передков, обстреливали участок степи между 2-м и 7-м корпусами.

Ганс снова посмотрел вперед. Обезумевшие от ужаса бантаги, которым удалось выбраться из оврага, оказавшись на открытом пространстве степи, десятками валились под залпами пехотинцев-людей. Привстав в стременах, Шудер увидел, что кавалерийская атака врагов на его правый фланг захлебнулась и всадники бантагов тоже удирают прочь с поля боя.

Он подъехал к начальнику батареи.

— Отличная работа! — зычно похвалил Ганс артиллериста. — Теперь разворачивайте свои пушки и жарьте по ублюдкам, укрепившимся перед Седьмым корпусом!

Взгляд Ганса упал на полковника, командовавшего одним из остававшихся в резерве полков. Офицер подбежал к нему и отсалютовал.

— Переправляйтесь со своими людьми через овраг и идите на выручку Седьмому. Вы обойдете бантагов с фланга.

Полковник радостно осклабился, выхватил из ножен саблю и, крикнув своим людям следовать за ним, первым побежал вперед. Только тут Ганс обратил внимание на флаг этого полка — это был старина 5-й Суздальский, тот самый, которым некогда командовал Готорн.

— Горнист! Мне нужен горнист!

Рядом с Гансом мигом возник юноша с черным от порохового дыма лицом.

— Труби сигнал «стой»!

Звук горна был тут же подхвачен всеми горнистами корпуса. Ганс встал в стременах, надеясь, что в этот момент его видят все командиры дивизий и бригад. Вскинув вверх карабин, он указал в сторону 7-го корпуса.

— Ускоренным шагом марш! — проревел Ганс.

Каре, продвигавшееся на юго-запад, развернулось и направилось на помощь своим попавшим в трудное положение друзьям на востоке. Ганс хотел сначала отдать команду «бегом марш», но быстро понял, что в этом случае стройность рядов каре сразу нарушится. Хотя они только что сокрушили целый умен бантагов, на западе оставалось еще немало всадников, которые могли причинить им уйму хлопот.

«Мы доберемся до Седьмого в лучшем случае минут через пять», — пронеслось в голове Ганса. Досадуя на медлительность наступления, он следил за тем, как бойцы из 5-го Суздальского бегом сокращают расстояние до корпуса Уотли, время от времени останавливаясь, чтобы сделать залп по все еще укрывавшимся в овраге бантагам. Орудийные расчеты 8-го корпуса вновь водрузили пушки на передки и под прикрытием своего авангарда помчались в направлении каре Ганса, в то время как основная часть 8-го в прежнем темпе продвигалась на выручку 7-му корпусу.

Стиснув зубы, Ганс смотрел, как выскочившие из оврага бантаги прорвали передние ряды корпуса Уотли. Фланги истерзанного каре попятились к центру, отчаянно пытаясь восстановить начальный боевой порядок.

Рявкнули пушки, и бантаги посыпались обратно в овраг.

— Вот это дело! — завопил Ганс. — Давайте, парни, мочите их из пушек!

Очевидно, Уотли расположил все пять своих батарей в центре каре. Теперь они залповым огнем поливали авангард бантагов, вынуждая тех замедлить атаку.

5-й Суздальский находился уже менее чем в сотне ярдов от бантагских позиций, и солдаты орды начали в спешке выбираться из оврага, грозившего превратиться для них в братскую могилу. К немалому удивлению Ганса, артиллеристам удалось поднять по противоположному склону оврага спущенное несколькими минутами ранее вниз орудие, и теперь они нещадно погоняли упряжку лошадей, также спешно переправленных на ту сторону лощины. Орудийный расчет догнал солдат 5-го Суздальского, мигом сдернул пушку с передка и начал с тыла расстреливать картечью бестолково мечущихся бантагов.

Каре Ганса было всего в двухстах ярдах от 7-го корпуса, и его солдаты начали стрелять по вражеской коннице, теснившей западный фланг Уотли. Бантагские всадники попали под перекрестный огонь, а батареи 8-го корпуса захлопнули капкан, обрушив на них огонь с севера.

За пару секунд почти все кавалеристы орды были уничтожены. Некоторые из них предприняли отчаянную попытку добраться до пушек 8-го корпуса, но залпом с пятидесяти ярдов их всех смело с седел. Остальные развернули коней и поскакали обратно в овраг, рассчитывая выбраться с той стороны, но ноги лошадей увязали в густой массе мертвых тел, покрывавших оба склона лощины, и люди без помех расстреливали представлявших собой отличные мишени всадников.

Разразившись дикими криками, солдаты Ганса перешли в атаку. Волна бантагов отхлынула от 7-го корпуса, и канониры Уотли принялись за дело по-настоящему. Некоторые командиры расчетов приказали поднять выше стволы орудий и начали обстреливать скопления лошадей, которые принадлежали бантагам, сражавшимся в пешем строю, и на время боя были уведены врагами в тыл. На каждого приглядывавшего за ними бантага приходилось по шесть — восемь коней, которые после десятка залпов в панике разбежались по всей степи; удержать их было совершенно невозможно.

Наблюдая за всем этим безумием, Ганс испытывал сильнейшее желание задействовать три своих кавалерийских полка. Если ввести их сейчас в бой, можно будет уничтожить тысячи обезумевших от ужаса безлошадных бантагов, однако на флангах у людей по-прежнему находились вполне боеспособные конные формирования орды. Кавалеристы Ганса могут слишком увлечься погоней, оторваться от основных сил, и тогда конница бантагов отрежет их от пехоты. Кроме того, лошади могут понадобиться Гансу позднее для другого дела.

Шум боя почти стих, и Ганс наконец вновь опустился в седло. Подъехав к краю лощины, он испытал чувство сожаления при виде сотен угодивших в эту бойню лошадей; многие из них были еще живы и отчаянно бились в агонии или жалобно ржали. Тут и там звучали одиночные выстрелы — это его солдаты добивали оставшихся в живых бантагов и их изувеченных коней.

Оторвавшись от своего каре, Ганс рысью поскакал навстречу 7-му корпусу. Из поредевших рядов 5-го Суздальского появился Кетсвана во главе отряда зулусских воинов, которых, увы, становилось все меньше и меньше, и Ганс облегченно перевел дыхание.

— Я и мечтать не мог о том, что настанет день, когда мы устроим этим ублюдкам такую кровавую баню! — прогремел Кетсвана.

Участок степи между передней шеренгой 7-го корпуса и краем оврага был сплошь устлан сине-черным ковром из человеческих тел и лежащих на них сверху бантагов, уничтоженных в последней контратаке.

Ганс подъехал к каре Уотли и спрыгнул со своего коня — передвигаться верхом по грудам мертвецов было совершенно невозможно.

— Где командир корпуса? — спросил Ганс у стоявшего поблизости полковника, который ошарашенно взирал на картину колоссального побоища.

Офицер непонимающе уставился на Ганса и медленно покачал головой.

Шудер вошел внутрь каре, спокойно обойдя поверженного бантага, отчаянно пытающегося дотянуться до него своим мечом. Шедший следом за ним Кетсвана выстрелом из револьвера добил раненого врага.

Завидев знамя корпуса, Ганс направился к нему, мысленно ругая себя за то, что свой собственный флаг он отправил на север с Бэйтсом, рассчитывая обмануть этим ходом бантагских разведчиков и убедить их в том, что он собирается пробиваться к Джанкшн-Сити. Теперь его собственные подчиненные не всегда знали, где находится их командир, и Гансу стало намного труднее управлять своей армией.

Возле корпусного штандарта, сжав зубами трубку, лежал Джек Уотли, держащийся за обрубок своей правой нога; ниже колена остались только клочки кожи и обломки костей.

— Как ты, Джек?

— Хреново, Ганс, даже после Геттисберга так не болело.

— Ты, главное, лежи спокойно.

— Ганс, надо сделать привал на день. Ребята только что выдержали тяжелейший бой. Здесь было жарче, чем при Спотсильвании, и почти так же плохо, как при Испании. Парням нужен отдых.

Ганс покачал головой:

— Только что перевалило за полдень. До захода еще целых шесть часов. Мы успеем пройти десять миль. Может, нам удастся оторваться от врагов, сидящих у нас на пятках.

— Сэр, мы потеряем много людей во время этого марша. Через день некоторые из них будут в состоянии идти дальше.

Ганс промолчал, понимая, что Джек говорит не о себе.

Парням Уотли и впрямь сильно досталось в этом бою. Три-четыре тысячи раненых и убитых, и это не считая еще пятисот, а то и тысячи жертв в корпусе самого Шудера.

На флангах и впереди еще звучали ружейные выстрелы, стрелки Ганса продолжали преследовать врага. Хотя в овраге бантаги потеряли около двух уменов, тысячи солдат орды остались в живых. Некоторые из них пустились в бегство, но многие, выбравшись из-под артиллерийского огня, вновь собирались в боевые порядки.

Вскарабкавшись на орудийный передок, Ганс поднес к глазам полевой бинокль и навел его на северо-восток. Разглядывая далекий горизонт, он скорее почувствовал, чем увидел поднимавшуюся над ним черную полосу. Двадцать, двадцать пять миль? Сколько?

Он слез на землю.

Вздохнув, Ганс опустился на колени рядом с Уотли и положил руку ему на плечо.

— Мне очень жаль, Джек, — прошептал он. — Нам нужен полевой госпиталь и доктор Вайс, но у нас нет ни того, ни другого. С северо-востока на нас надвигаются новые полчища этих ублюдков. Мы должны идти дальше.

— Боже милосердный, Ганс, ты же говоришь о том, чтобы бросить здесь тысячу с лишним человек!

Лицо Шудера потемнело.

— Мы спешим половину наших кавалеристов и посадим раненых на лошадей, но они должны быть в состоянии сами удержаться в седле. — Он помолчал секунду. — Ты можешь взять мою лошадь, Джек.

Один из врачей начал накладывать тугой жгут на изуродованное колено Джека, и лицо Уотли исказила гримаса боли.

— Я так не думаю, Ганс.

Ганс знал, что его друг откажется от этого предложения. Он все равно хотел взять его с собой. Джек был отличным командиром корпуса — месяц в лазарете, и он будет снова готов к бою. Но до госпиталя было целых сто миль по суше и еще пятьсот по морю. А ужас ситуации заключался в том, что, если бы он сделал исключение для Джека, сотни оставшихся здесь людей заговорили бы о привилегиях, полагающихся старшим по званию. Это была армия Республики, и офицеры, какое бы высокое положение они ни занимали, получали те же пайки, что и рядовые, так же как и их солдаты спали на сырой земле и наравне с ними делили все опасности войны. Если это равенство когда-нибудь нарушится, изменится сущность самой Республики.

— Я должен думать о сорока тысячах людей, Джек.

— Я тебя понимаю, Ганс. На твоем месте я бы поступил точно так же.

Шудер вновь повернулся к оврагу.

— Двадцать зарядов каждому солдату, остающемуся здесь. Может, им удастся выиграть для нас немного времени. Это отличная оборонительная позиция для людей с винтовками в руках.

Когда колонны его солдат двинулись дальше, Ганс с трудом подавил сильное желание пустить своего коня вскачь и помчаться вперед.

— Смотрите, чтобы они не останавливались, — бросил он офицерам штаба. Развернувшись, он рысью поскакал к задней части каре. Следившие за ним солдаты поняли, что он собирается сделать, и расступились, давая ему дорогу.

Выбравшись на открытое пространство, Ганс направил своего коня обратно к оврагу. В воздухе стоял запах крови и мертвечины. С севера и с юга вдоль оврага были сложены настоящие валы из бантагских тел, которые должны были стать не только защитой для засевших в лощине людей, но и грозным предупреждением для их врагов.

Спешившись, Ганс подошел к краю оврага и опустился на колени. Порывшись в кармане, он вытащил оттуда плитку табаку:

— Угощайся, Джек.

Уотли ухмыльнулся и покачал головой:

— При мне моя трубка, Ганс, я терпеть не могу жевательный табак, это вредно для зубов. И как только твоя жена разрешает тебе целовать ее? Бедная женщина.

Улыбка Уотли вдруг сменилась гримасой боли.

— Если ты хочешь, чтобы я что-нибудь передал… э-э… — запнулся Ганс.

— Ольге, — быстро вставил Джек, делая вид, что не заметил, как Ганс забыл имя его жены. Он мотнул головой. — Мне никогда не нравилась вся эта чепуха с прощальными письмами и последними словами. Слишком мелодраматично, друг мой. Она и так будет знать, что я думал о ней.

— Я могу что-нибудь для тебя сделать?

— Ну, если у тебя в запасе есть лишняя нога, я был бы тебе очень благодарен.

Ганс склонил голову:

— Джек, я только хотел…

— Можешь мне не объяснять, Ганс, я все понимаю. Если бы это случилось с тобой, я поступил бы точно так же. Ты, главное, позаботься об остальных парнях.

Ганс кивнул. Подняв голову, он окинул взглядом лощину у себя под ногами. Почти тысяча человек ждали в ней своего последнего боя. Большинство из них молчали, кое-кто негромко стонал или плакал. Ганс заставил себя посмотреть им в глаза. Некоторые солдаты кидали на него взгляды, полные гнева и горечи, но тяжелее всего Гансу пришлось оттого, что на лицах многих людей было написано понимание, его товарищи и друзья по прежним боям грустно улыбались и приветственно махали ему.

Он медленно поднялся с колен и опять навел свой бинокль на северо-восток. Там явно что-то происходило. Степь все еще была влажной от лившего последние три дня дождя, иначе Ганс видел бы пыль, поднимавшуюся от бантагского войска, с сорока, а то и пятидесяти миль, но он и так знал, что враги недалеко и скорее всего к вечеру будут здесь.

Ганс снова опустился на землю рядом с Джеком.

— Недолго осталось, Джек, — прошептал он. — Еще три часа, максимум четыре. Они увидят трупы своих товарищей и попрут на вас, желая отомстить.

— Отсюда далеко до Антьетама, да? — вздохнул Джек. — Помнишь, я под Геттисбергом получил пулю в грудь, думал, что точно помру, а все-таки выкарабкался?

Ганс молча кивнул.

— Забавно все это: выжить в стольких боях, чтобы в итоге отдать концы в каком-то овраге на этой чертовой планете, бог знает в скольких милях от дома. Эх, хотелось бы мне еще разочек побывать в Вассалборо. Взять лодку и порыбачить вечерком в пруду Уэббера.

— Может быть, так оно в конце концов и будет, — тихо отозвался Ганс, сжав плечо друга.

— Ты решил удариться в религию?

— Да нет, просто подумал, что после того, как все заканчивается, мы, возможно, отправляемся туда, куда мы действительно хотим больше всего попасть.

— Хотелось бы в это верить, Ганс, хотя что-то я сильно сомневаюсь. Впрочем, — печально усмехнулся Джек, — я скоро сам все узнаю.

Трясущимися руками он вытащил из вещевого мешка коробок спичек и вновь раскурил свою трубку.

— Не забывай следить за флангами, — напомнил ему Ганс, бросив взгляд в сторону конных формирований бантагов, уцелевших в недавнем бою. Перестроившись, враги выжидали момента для новой атаки, находясь вне досягаемости ружей людей. — Эти ублюдки жаждут мести. Хотя, скорее всего, они будут ждать подхода основных частей с северо-востока.

— Пусть только сунутся. Я жду не дождусь встречи с одним из них, — ответил Джек, рассеянно поглаживая обрубок правой ноги.

Ганс взглянул на десятки находившихся без сознания людей, лежавших на обоих склонах лощины.

— Не беспокойся, я знаю, как им помочь, — прочитал его мысли Джек, и спокойствие на мгновение изменило ему. — Что за сволочная война! Южане угостили бы нас выпивкой и отправили бы в лазарет, как тогда меня под Геттисбергом. А здесь все не так. Как-то мне не по душе мысль о том, что я скоро пойду на обед этим тварям. Надеюсь, они мною подавятся, — улыбнулся он сквозь слезы.

Слова застыли у Ганса в горле; он сжал плечо друга и встал с колен.

— Да пребудет с тобой Бог, Ганс Шудер.

— И с тобой тоже.

Взлетев в седло, Ганс вскинул руку в салюте и развернул коня, благодаря небо за то, что никто не видит его слез.