— Сушите весла!

На этот раз все прошло удивительно легко. Он замер на мгновение, вдыхая воздух, словно пытался носом учуять мерков. Но во влажном воздухе смешались только запахи йода и соли — пахло морем. Тут и там поднимались струйки тумана; слышно было, как на скалистый берег лениво наползали волны.

Но где же охраняющие их галеры и воздушные шары?

Что-то было не так, но он уже зашел слишком далеко, чтобы отступать.

Гамилькар Бака, правитель Карфагена в изгнании, стоял, прислонившись к борту своей галеры, и нервно пощипывал умасленную благовониями бороду. Он всматривался в скрытый туманом берег.

— Мы на месте, — прошептал один из гребцов, указывая на вспыхнувший в темноте свет.

Свет вспыхнул еще дважды и вновь погас.

— Все верно, — так же шепотом отозвался Гамилькар.

Он кивнул сигнальщику, стоявшему рядом, тот повернулся, и фонарь в его руке замигал, показывая флотилии, которая следовала за галерой на расстоянии лиги, что все в порядке.

— Ну же, забирайте нас. — Гамилькар едва шевелил губами. Ему почему-то казалось, что лучше говорить потише. «Хотя если мерки нас дожидаются, — подумал он, — они все равно знают, что мы здесь. И не важно, громко мы говорим или тихо».

Он посмотрел на луны. Тонкий серп одной из них поднимался на востоке, другая, круглая и желтая, виднелась на западе. По морю бесшумно скользили корабли. В тумане их темные силуэты были похожи на призраков.

Гребцы отложили вынутые из ножен мечи и опустили весла на воду. Волны Внутреннего моря маслянисто поблескивали. Щупальца тумана по-прежнему поднимались с поверхности воды, но даже через туман в тусклом свете лун были видны огни города. Карфаген находился всего лишь в десятке миль к югу. В рыбацком поселке, к которому направлялись галеры, казалось, никого нет.

Пожалуй, это будет самая крупная операция по спасению людей и особенно важная для него. Так странно снова вернуться на этот берег, чтобы вызволить тех немногих, кому посчастливится спастись от мерков. Нужно только незаметно подойти к берегу и затем так же незаметно скрыться.

Два года назад он был царем. Конечно, он знал о грядущем приходе мерков, но в конце концов ни ему самому, ни кому-либо из его окружения это ничем не грозило. Знать мерки не трогали, беда касалась лишь простолюдинов. Разумеется, он не раз думал о восстании — а кто о нем не мечтал? Когда же до них дошли слухи о том, что янки решили воевать с тугарами, эти мечты стали казаться вполне осуществимыми. А после того, как в обмен на серу он получил несколько орудий, он провел немало ночей возле них, мечтая, что сделает такие же и прогонит мерков прочь.

Гамилькар мрачно усмехнулся своим воспоминаниям. Сейчас бы он продал душу за то, чтобы вновь вернуть тот день, когда у ворот города появился оповещатель с приказом не сопротивляться!

Он проклинал беспечность бога Баалька, который в тот день наверняка лишил его разума и в результате привел к полному поражению.

«Я стал всего лишь их орудием, — с горечью подумал он. — И потерял все из-за собственного малодушия. А сейчас я крадусь в ночи, вопреки всему надеясь спасти хоть нескольких».

К его изумлению, Кин сдержал обещание — с ними обращались совсем не как с пленными, а тем, кто будет сражаться с мерками, даже пообещали свободу.

Такое предложение он не мог не принять. Когда «Оганкит» пошел ко дну, какое-то мгновение он колебался — плыть ли ему к западному берегу и к меркам или направиться к восточному и попасть в плен. Да будет славен Баальк, направивший его к восточному берегу! Мерки наверняка выместили бы на нем злобу за битву, в которой погибли многие из них.

Дважды за последние сорок дней он переплывал Внутреннее море. В первый раз он вел шесть кораблей, и им удалось спасти почти пятьсот человек. Во второй раз кораблей было в два раза больше, и они погрузили тысячу людей, но на обратном пути проклятые летающие машины мерков обнаружили их и утопили два судна.

Оба раза он возвращался, хотя мог бы, и сбежать, отправившись по морю туда, где мерков нет. Похоже, Кин теперь считает его своим союзником, раз доверил ему сорок галер и два больших корабля с пушками для охраны. С ними был даже полк суздальской пехоты. Сейчас солдаты сидели на веслах, но были готовы в любой момент мушкетами и пушками отогнать воздушные шары. Если бы Эндрю отправил с ним солдат в первый раз, Гамилькар решил бы, что это гарантия его возвращения. Сейчас он воспринимал их как вооруженную охрану, которая поможет ему вывести семьи преданных людей из Карфагена.

По пути сюда они не видели ни одного воздушного шара — наверное, сильный ветер заставил мерков спуститься. Можно только молиться о том, чтобы на сей раз им удалось удрать невредимыми.

На берегу зажглись два фонаря. Они указывали место, где галеры могут причалить, не наскочив на камни. Ладони у Гамилькара стали холодными и влажными. Он держал в руке мушкет. Как непривычно было ощущать тяжелое дерево вместо легкого меча! Но мушкет может убить мерка со ста шагов, а мечом это сделать невозможно.

— Двенадцать футов Гамилькар взглянул на лоцмана.

— Десять футов… Восемь футов.

Уже ясно был виден берег, отмеченный белой полосой прибоя.

— Сушите весла.

Волны выбросили лодку на берег, ее днище проскрежетало по мелким камням.

Гамилькар перепрыгнул через борт, держа мушкет над головой. Солдаты последовали за ним с мушкетами наготове. Возможно, это ловушка — ведь никто не поручится, что не найдется предателя, который сообщит меркам место высадки в обмен на освобождение.

С берега раздался громкий крик, и Гамилькар вздрогнул. К лодке помчалась женщина, обеими руками она прижимала к груди детей. Тут же показались и другие, в считанные секунды сотни людей устремились к лодке.

— Гамилькар! — раздался голос с берега.

— Здесь я!

Из темноты вынырнула какая-то тень. Человек, закрывая глаза рукой, свет фонаря Гамилькара слепил его.

— Хвала Баалку! — воскликнул он и опустился на колени. Волна тотчас окатила его, но он даже не заметил этого.

Гамилькар улыбнулся, узнав в темной фигуре друга детства Элазара. Они выросли вместе, даже родились в один и тот же день. Именно благодаря ему Гамилькар научился дисциплине. За мелкие детские шалости и провинности Гамилькара наказывали Элазара, поскольку бить детей королевской семьи было нельзя. Отчаянные предприятия, на которые Гамилькар решился бы, отвечай он за свои поступки сам, были забыты, потому что наследник не хотел рисковать своим другом.

— Элазар, во имя Баалка и всех богов, что здесь происходит? — взревел Гамилькар, с изумлением глядя на все увеличивающуюся толпу.

Люди бежали от поселка к лодке и бросались в воду, стараясь взобраться на борт.

— Все вышло из-под контроля! — вскричал Элазар, дергая свою седеющую бороду. — По городу разнесся слух о твоем возвращении, и тысячи людей кинулись сюда. Похоже, мерки забирают в ямы всех подряд. Десятки тысяч мастеровых делают оружие. Говорят, что весной мерки собираются идти походом на Русь, поэтому они и готовятся к войне.

— Проклятье!

Похоже, на этот раз все действительно вышло из-под контроля. Около двенадцати тысяч карфагенян попали в плен после войны против Руси и Рима. Почти все они приняли предложение Кина. Он обещал вывезти их родных из земель, занятых мерками. Несколько сотен воинов согласились вернуться в Карфаген, чтобы собрать людей на берегу. В результате Внутреннее море превратилось в арену военных действий. Отдельные суда прорывались к берегу под покровом ночи, забирали людей и отправлялись обратно в Суздаль.

Послышался ровный низкий гул. В небе показались воздушные машины мерков. Если они заметят корабль, это равносильно смерти.

— Если столько людей узнало об этом месте, то и мерки знают, — сказал Гамилькар, нервно глядя на вопящую толпу, которая заполонила уже весь берег.

— Мы привели сюда людей, как и планировалось, — ответил Элазар. — Сегодня днем все и началось — сотни жителей бежали из Карфагена.

— А мерки?

— Ни слуху ни духу. Но они придут. И Элазар указал на мужчину, стоявшего подле него.

Гамилькар посмотрел на незнакомца. Его лицо показалось смутно знакомым, в светлых волосах виднелись серебристые пряди. Он был очень худым и измученным, но одежда не походила на крестьянскую: в сшитой из дорогой ткани рубахе сверкали золотые нити. По покрою одежды Гамилькар определил, что перед ним русский.

— Русский? — решил уточнить он.

— Когда-то давно, целый оборот назад, я был русским, — ответил человек на языке мерков. Слова, слетающие с человеческих губ, звучали странно и непривычно.

— Любимец Тамуки, носителя щита мерков, — холодно пояснил Элазар. — Он пришел незадолго до вашего появления и сказал, что скоро появятся мерки.

— Еще до захода Шагары, — подтвердил тот, кивнув на западную луну, — они будут здесь.

— Почему ты сообщаешь нам это?

— Я хочу вернуться на родину. Я предупредил тебя о приближении мерков и расскажу еще кое-что, а взамен ты поможешь мне возвратиться в Суздаль.

— Что еще он может рассказать? — спросил Гамилькар, оглядываясь на Элазара.

— Мне он этого не объяснил, — ответил Элазар, с сомнением глядя на русского. — Думаю, ты должен решить, что с ним делать, — прошептал он на карфагенском. — Никогда не доверяй тому, кто стал их любимцем, они едят мясо своих соплеменников, лишь бы выжить. Наверняка этот мерзавец доедал остатки со столов мерков. Я слышал, они заставляют своих любимцев это делать.

Гамилькар внимательно посмотрел на русского. Тот стоял перед ним, глядя прямо в глаза, и, казалось, нисколько не боялся.

— Ну, что ты хотел рассказать? Русский усмехнулся:

— Кар-карты мерков и бантагов встретятся во время следующего Праздника Луны, чтобы обсудить условия мира. Я знаю все, что они предложат, и когда нападут, но об этом я расскажу только человеку по имени Кин, когда вернусь в Суздаль.

— Проклятье! — прошипел Гамилькар и, мрачно взглянув на любимца мерков, спросил на их языке: -Ты и правда ел человеческое мясо?

— Я старался выжить, — ответил тот так спокойно, словно не раскаивался в содеянном.

Гамилькар лишь фыркнул от отвращения.

— Как тебя зовут?

— Юрий Ярославич, ювелир из Суздаля, — гордо ответил он.

Произнеся эти слова на карфагенском языке, он посмотрел на Элазара, показывая, что понял все, что тот говорил о нем.

— Иди в лодку, — сказал Гамилькар, поморщившись. — Я отвезу тебя к соплеменникам, чтобы они судили тебя и решили, что с тобой делать.

Мужчина слегка поклонился и вошел в воду.

— Не верю я ему, — произнес Элазар достаточно громко, чтобы его слова были услышаны. Однако Юрий не обратил на них ни малейшего внимания. — С чего бы это ему бежать к нам от хозяев, которые, видно, его ценят?

— Наверное, из патриотизма, — пожал плечами Гамилькар.

— Непохоже. Горло ему перерезать и вышвырнуть за борт. Ты можешь доверять человеку, который ел себе подобных? Лично я бы именно так и сделал -перерезал ему горло и спустил в воду по доске. Мы всегда так поступали с любимчиками мерков, пытавшимися затесаться между нашими людьми.

Он посмотрел в сторону корабля, на который отправился Юрий, и сплюнул на землю.

— Ты же вроде всегда был жалостливым и мягкосердечным?

— После того, что мне довелось увидеть, — прошептал Элазар, — у меня не осталось жалости. — А что с моей семьей?

Элазар показал рукой в сторону покосившейся хибарки. Проталкиваясь через толпу, Гамилькар крикнул своей команде, чтобы она дала сигнал остальным судам подходить к берегу.

Он, ругаясь, пробирался сквозь обезумевшую толпу, которая хлынула на берег, почувствовав, что спасение близко.

— Дразила!

Дверь в лачугу была открыта, возле нее на страже стояли его солдаты — из тех, кто вернулся в Карфаген несколько недель назад, чтобы разыскать родственников. При его приближении они низко поклонились и отошли.

Казалось, перед ним всего лишь видение. Когда Гамилькар отправился на войну против Рима и Руси, у него почему-то возникло ощущение, что он видит жену в последний раз. Он рванулся к ней, она бросилась в его объятия.

— Я и не думала, что снова увижу тебя, — всхлипывала она, прижимаясь к его груди.

Гамилькар уронил мушкет на землю. Кто-то подергал его за рукав. Он наклонился и крепко прижал к себе сына. Азруэль что-то радостно щебетая, то, дергая отца за бороду, то крепко обнимая его за шею.

— Они сказали, что ты умер, но я не поверила! — бормотала Дразила, вытирая слезы.

— Как вам удалось бежать? — спросил Гамилькар, с беспокойством глядя на все возрастающую толпу. Люди заполнили уже почти весь берег.

— Это все Элазар. После того как мы узнали о поражении мерков, он забрал нас из дворца и спрятал. Когда ты был здесь в прошлый раз, мы не успели дойти до этого места. И чуть было не опоздали сейчас — мерки уже начали отбирать людей для ям.

Значит, эти мерзавцы решили, так или иначе, расправиться с Карфагеном. Он ждал этого с того самого момента, как узнал о поражении армии.

В принципе во всем можно было винить Кина, Марка и всех остальных. Если бы они подчинились, ничего подобного бы не произошло. Но с другой стороны, он не мог этого сделать, потому что, как сказал когда-то Кин, разве он сам не сражался бы на их месте? Нельзя забывать, что существует лишь один настоящий враг — мерки.

— Господин, нам лучше поторопиться. Гамилькар кинул быстрый взгляд на Элазара, который беспокойно переминался с ноги на ногу.

— В этот раз я совсем не контролирую ситуацию. Сюда движутся тысячи людей. Мерки наверняка уже знают о нас.

Гамилькар кивнул и, не выпуская из рук Азруэля, поднял с земли мушкет. Они начали проталкиваться обратно к воде. Он всей кожей чувствовал панику, овладевающую толпой.

— Сколько у вас лодок? — спросил Элазар, понизив голос.

— Сорок одна.

— Этого слишком мало.

— Вижу, — кратко отозвался Гамилькар.

Он снова попытался протиснуться через толпу, но понял, что это бесполезно. Здесь и сейчас социальное положение не имело значения. Завидев лодки, тысячи людей кинулись в воду, желая спастись. Они знали, что сумеют выжить, только если влезут в лодку, поэтому все устремились вперед, топча упавших.

Как только галера подходила ближе, по ее бортам начинали карабкаться люди. Они цеплялись за весла, канаты, за малейший выступ. Их было столько, что судно могло перевернуться в любую минуту.

И тут сквозь крики толпы до него донесся звук, который ему хотелось бы услышать меньше всего на свете. Это был рев нарг — военных труб орды.

Толпа на мгновенье смолкла, словно не веря тому, что смерть посылает свое предупреждение. Трубы взвыли снова, по берегу заметалось эхо. Казалось, люди окружены — со всех сторон наступает враг.

— Мерки!

Вопль ужаса тотчас подхватили тысячи голосов.

Сдавленный толпой, Гамилькар беспомощно смотрел, как охваченные паникой люди бросаются в воду.

Темноту разорвали вспышки, мгновенье спустя раздался взрыв. Во все стороны брызнула кровь.

— Гамилькар!

Его корабль подошел почти к самому берегу, он ясно видел Гитру — капитана, который стоял на носу галеры и звал своего царя. Но хотя судно было всего в какой-нибудь сотне шагов, между Гамилькаром и спасением была толпа.

— Держись крепче! — крикнул Гамилькар, почувствовав, что рука Дразилы выскальзывает из его руки. Он повернулся и сделал тщетную попытку шагнуть назад. Дразила смотрела на него широко раскрытыми глазами. Гамилькар с ужасом ощущал, что ее пальцы слабеют.

— Спаси Азруэля! — крикнула она.

Между ними втиснулась какая-то толстая женщина, проталкивавшаяся к воде. Свободной рукой Гамилькар оттолкнул ее, пытаясь дотянуться до жены, которую толпа уже оттеснила назад.

— Дразила!

Толпа тащила Гамилькара за собой, не позволяя ни на секунду остановиться. Толстую женщину сбили с ног, и она визжа упала на землю. Кто-то наступил на нее, и вот по лежащему телу уже шагают десятки ног, втаптывая его в грязь.

Дразила исчезла.

— Мама! — заплакал Азруэль. Он заколотил кулачками по отцовской груди, желая освободиться от обнимающих его рук. — Мама!

Гамилькар только крепче прижал к себе мальчика.

Над обезумевшей толпой продолжали разноситься трубные звуки нарг. Артиллерия мерков наносила удары. Снаряды в большинстве своем падали в воду, враги пытались повредить корабли — люди на берегу не стоили таких усилий.

Со стороны кораблей раздались ответные выстрелы — Суздальцы открыли огонь поверх толпы, желая тем самым отпугнуть людей от судов, которых явно не хватало.

— Гамилькар!

Гитра смотрел прямо на него.

— Мы должны добраться до судна! — крикнул Элазар, пытаясь протолкнуть его вперед.

— Дразила! — не отвечая ему, взревел Гамилькар, отчаянно проталкиваясь обратно.

— Господин, надо посадить в лодку Азруэля! — Элазар понимал, что только это может заставить правителя повернуть к судну.

И действительно, желание спасти своего единственного ребенка вытеснило все остальные мысли. Гамилькар повернулся и стал пробираться к кораблю. Матросы, стоя у борта галеры, размахивали мечами, стараясь удержать толпу. Вода у берега уже стала розовой благодаря их усилиям.

Снаряд взорвался почти прямо над кораблем. В толпе, окружившей судно, образовалась брешь. Гамилькар рванулся вперед, держа Азруэля на вытянутых руках у себя над головой, а ребенок визжал от страха. Матросы шагнули к Гамилькару, Гитра взял ребенка на руки и поднял на борт. Раздался какой-то непонятный свист, удар, и Гамилькар уставился на стрелу, вонзившуюся глубоко в борт корабля. Через мгновенье хлынул настоящий дождь из стрел, несущих смерть.

— На борт! — вскричал Гитра. Гамилькар оглянулся.

— Дразила!

Краем глаза он заметил, как Элазар заносит кулак.

— Нет!

Мощный удар опрокинул его. — Возьмите его на борт! — закричал Элазар. — Скорее!

Оглушенный, он лишь слабо отмахивался от друзей, которые втащили его на корабль. Стрелы продолжали выкашивать людей, в толпе началась паника. Люди кричали, визжали, бросались из стороны в сторону. — Назад! Вернитесь!

Он попытался подняться на ноги, но чьи-то сильные руки удержали его. Потом его плечи охватила веревка — верный Элазар привязывал его, чтобы Гамилькар не смог встать и броситься обратно. Мелькнуло чье-то лицо с выпученными от ужаса глазами, и он на мгновенье провалился в забытье. Матросы еще сталкивали вниз вцепившихся в корабль людей, еще раздавались крики отчаявшихся беглецов, а корабль уже медленно двигался прочь от берега.

Продолжали завывать нарги. Несколько кораблей оказались настолько перегружены, что не смогли отойти от берега. Один из них лежал на боку, масло из фонаря на борту вылилось, и теперь корабль горел, освещая происходящее. На берегу, казалось, бьется в агонии какое-то гигантское существо — сбившиеся в кучу люди цеплялись друг за друга, ища спасения.

На улочках рыбацкого поселка уже были видны мерки, окружавшие место посадки кольцом. Для них это была всего лишь охота на скот, который нужно загнать в ямы. Свежее мясо убитых окажется на столе к завтрашнему утру. «Дразила…»

Кипя от бессильной ярости, он оглянулся на Элазара, молча удерживавшего его.

Гребцы налегли на весла, корабль устремился прочь от берега. Крики сотен людей звучали все глуше, теперь они напоминали голоса призраков — едва слышные и жалобные. Раздался грохот, снаряд упал в воду, подняв тучу брызг. Но это был жест отчаяния.

Воздух пронзали сотни горящих стрел. В их неровном свете жуткая картина избиения людей на берегу казалась еще страшнее. Пушки мерков, которые уже разрушили дальний конец поселка, теперь стреляли по отходящим кораблям. Падающие снаряды то и дело поднимали фонтаны воды. Гамилькар увидел, как одна из галер начала медленно крениться на правый борт. Матросы-суздальцы и беглецы оказались в воде.

Из темноты показалась другая галера, покачивавшаяся на волнах.

«Может, Дразила на другом корабле», — подумал он, но холодок, заползший в сердце, подсказывал, что это не более чем мечты. Некоторые корабли остались у берега, и теперь их команды отбивались от наседавшей толпы. Похоже, его судно было единственным, какое смогло забрать людей и снова выйти в море.

— Где Гамилькар? — послышалось с приблизившегося корабля.

— Здесь! — крикнул в ответ Гитра. — Мы держим курс на Суздаль!

Он хотел было запротестовать, но понял, что не сможет вымолвить ни слова от сдавивших грудь рыданий.

Азруэль прильнул к нему, малыш всхлипывал и дрожал. Гамилькар поднял ребенка на руки и крепко прижал к груди. Как бы он хотел стереть из его памяти этот ужасный день.

— Где мама?

— Она приедет позже. — Судорожно сглотнув, он поверх головы Азруэля посмотрел на Элазара, как будто друг мог сделать мечты явью.

— Она умная девочка, к тому же молодая и сильная, — прошептал Элазар. — Уверен, она не осталась в толпе. Наверняка она сейчас прячется где-нибудь неподалеку, а потом, когда все уйдут, снова вернется на берег.

Крики с берега становились все тише. Зная, каким будет следующий приказ, Гамилькар посмотрел на Гитру. — Мы слишком поздно отчалили, — мягко сказал тот. — Теперь нам придется приналечь на весла, погода будет безветренной, а их воздушные машины поднимутся в воздух еще до рассвета. Если же мы прикажем каким-нибудь из кораблей вернуться, они, конечно, заберут людей, но будут так перегружены, что мерки легко с ними справятся.

Гамилькар лишь молча кивнул, соглашаясь. Говорить он не мог.

Он думал о том, что если мерки сумеют заключить мир с бантагами, это нарушит хрупкое равновесие и ему придется забыть о слове, данном Кину. Гамилькар взглянул на Юрия, который сидел на палубе и, казалось, думал о чем-то невеселом. Подумать только — с этим мерзавцем ничего не случилось!

Нет никакой надежды, что Дразила сумела уцелеть. Сердце у него больно сжалось.

Когда же это закончится, от Карфагена останется лишь воспоминание, потому что независимо от того, победят мерки или проиграют, его жителям придется участвовать в этой войне до самого конца. Даже если он вернется, чтобы погибнуть вместе с ними, это ничего не изменит. Кин был прав — это будет война между людьми и ордой до победного конца. Но так ли уж необходимо начинать ее сейчас? Ведь можно подождать, пока орды уйдут, и тогда другим придется решать…

— Вези нас домой, — прошептал Гамилькар. Гитра изумленно посмотрел на него, не понимая.

Гамилькар твердо повторил: — Домой. В Суздаль.

Тайянг, кар-карт орды бантагов, откинулся на спинку своего трона и улыбнулся:

— Со времен наших прадедов и их отцов, встречавшихся еще две сотни оборотов назад, не было такого удачного момента, позволяющего договориться о том, чтобы наши пути в широкой степи не пересекались.

Музта, кар-карт тугарской орды, изрядно поредевшей после сражения с янки, сидел молча, смотря на третьего участника сегодняшней встречи.

Джубади взглянул на Тайянга с плохо скрытой ненавистью.

— Мы с тобой встречались меньше двух лет назад, — наконец произнес он. Он говорил медленно, словно каждое слово причиняло ему боль. — И ты нарушил клятву крови, обязывающую к гостеприимству, и попытался убить меня.

— Ты заранее подготовился к этому, — отозвался Тайянг. — Твой элитный умен Вушка Хуш перебил за это десять тысяч моих воинов. Откуда я знаю, может, они и сейчас наготове?

— Каждый из нас пришел со своим уменом, — прервал начинающуюся ссору Музта. — По десять тысяч самых лучших. Теперь все земли на протяжении трех дней пути очищены от мерков, тугар, бантагов и даже от скота. Сегодня никто не будет убивать друг друга.

Музта пристально оглядел присутствующих. И Джубади, и Тайянг уже обращались к нему с обещаниями и угрозами, предлагая поддержать одного из них в борьбе против другого.

Конечно, мысль была соблазнительная, но он представлял, чем закончится такое столкновение. Даже Джубади — или, по крайней мере, его щитоносец Хулагар — понимал это. «А это любопытно», — подумал Музта. У него самого, как у всякого правителя орды, был свой советник — старый Кубата, но даже он не обладал таким влиянием, как носитель щита мерков. Ходили слухи, что их щитоносец не только защищает жизнь своего господина, но при необходимости — например, если кар-карт не способен отстаивать интересы клана, — может даже занять его место.

Лично ему такая система казалась безумием. Кто такой кар-карт, если не правитель всех кланов, которому никто не может указывать? Разве не сказано:«Как Бугглаа правит всеми мертвыми, так кар-карт правит живыми»?

Хулагар уловил его взгляд и на какое-то мгновение заглянул ему прямо в глаза. Что думает носитель щита обо всем этом? По его лицу никто бы не угадал его мысли, настолько оно казалось непроницаемым.

— Хотя ты самый слабый, — тихо произнес Тайянг, прерывая течение мыслей Музты, — здесь ты сильнее всех.

Музта внутренне ощетинился. Еще один кар-карт насмехается над ним.

— Если бы кто-нибудь из вас первым столкнулся с оружием янки, то именно его орда была бы разгромлена, и сейчас не я, а он сидел бы перед двумя остальными как нищий.

Тайянг рассмеялся, но Музта почувствовал, что тот задумался над его словами. Музте уже нечего терять, поэтому роскошь говорить правду теперь ему доступна. У него ничего нельзя отнять, следовательно, на этом собрании кар-картов и их приближенных Джубади не станет объединяться с Тайянгом, чтобы убить его, Музту. На какое-то недолгое время эти двое в его власти. Но если он перейдет на сторону одного из них и нападет на другого… Их орды по-прежнему бесчисленны и будут охотиться за остатками его орды по всему свету, пока не перебьют всех, чтобы отомстить за своего вождя. Воины, охраняющие его, составляли умен. И, пожалуй, это все, что осталось от его армии. Все остальные похоронены у стен человеческого города Суздаля.

Джубади поднял руку, словно удерживая Тайянга от дальнейших насмешек.

— Не смейся, — тихо сказал он. — Слишком многие из нас погибли. Не стоит относиться к этому так легко.

— Мертвы тугары и мерки, а мне до них какое дело? — отозвался Тайянг. Но Музта заметил быстрый взгляд, который тот опасливо кинул вверх, на купол юрты. По преданиям, именно оттуда, через дыру для дыма, и приходят духи.

— Бантаги тоже скоро погибнут, — сказал Джубади, — если мы так и не придем к согласию.

— А тебя-то почему это так заботит? — задал вопрос Тайянг.

— Потому что это всех нас касается.

Музта с интересом посмотрел на вождей кланов, сидящих полукругом позади трона Джубади, искусно сделанного из костей скота. Один из мерков подошел к нему и встал, глядя на своего кар-карта. Этот воин был строен, как женщина. Темные волосы, темные глаза, в них читалась какая-то решимость и уверенность. В целом он походил на змею, готовую к броску. Доспехи на нем были самые простые: кольчуга из темной стали, поверх нее плащ с белым кругом на черном шелке, штаны из порыжевшей кожи с нашитыми металлическими полосками. На плече он держал большой бронзовый щит со знаками своего клана.

В глазах Джубади промелькнуло удивление — как один из его вассалов, всецело ему подчиненных, осмелился прервать разговор троих кар-картов? Джубади задумался, словно решая, что же делать с наглецом, затем неохотно кивнул. Мерк выступил вперед:

— Я — Тамука, носитель щита зан-карта Вуки, наследника.

Похоже, он уже видел этого Тамуку. Остается только надеяться, что он умеет управлять своим господином, ибо, если кто и не способен быть кар-картом, то это именно Вука Музта заметил настороженность в глазах Вуки, когда его щитоносец вышел на середину юрты.

— Твой язык настолько слаб, что ты не можешь говорить сам? — язвительно спросил Тайянг, глядя на Джубади.

— Вероятно, я умею сплетать слова лучше остальных, — ответил Тамука. — Я не кар-карт, пекущийся о своей власти и о силе своей орды. Вас троих ведет «ка» — дух воина, он присущ всем правителям. Нов орде мерков, как вы знаете, носителей щита, принадлежащих к Белому клану, ведет «ту». И внутренний дух образует в нас силу «ка-ту».

— Я слышал об этом, — сказал Тайянг. В голосе его проскальзывали нотки любопытства.

— Однако бантаги никогда не допустили бы, чтобы этот дух руководил ими. Да и мерки тоже, — добавил он, глядя на Музту.

— Да, возможно, если бы я повнимательнее прислушивался к тому, кого вел дух «ка-ту», — отозвался Музта, — случившееся никогда бы не произошло. И под солнцем белели бы кости янки, а не тугар.

В жизни каждого бывают горькие моменты, из которых надо извлекать урок. В конце концов их преодолеваешь, но все равно они навсегда остаются с тобой, и каждый раз, вспоминая о них, хочется повернуть время вспять, чтобы что-то изменить. Возможно, надо где-то промолчать или, наоборот, сказать одно-единственное слово, которое может все решить. В его жизни было две таких ситуации. Одна из них случилась очень давно, и касалась она только его личной жизни, другая произошла с ним как с кар-картом. Ему вспомнилось, как перед ним стоял Кубата и советовал не нападать на янки, а он поступил по-своему. А теперь Кубата мертв, как почти все, кто участвовал в том сражении.

— Прислушайтесь к духу «ка-ту», — сказал Музта. В его голосе слышалась такая сила, что Тамука обернулся. В его глазах мелькнуло нечто вроде уважения.

Тайянг посмотрел на Музту, потом перевел взгляд на Тамуку:

— Ну, говори, живущий не так, как воины, повинующиеся духу «ка».

Тамука кивнул, не обратив внимания на оскорбление. Потому что иначе как оскорблением слова о том, что он живет не по законам духа «ка», назвать было нельзя. Он вступил в круг, выложенный в центре юрты из золотой парчи, — там, согласно обычаю, можно было говорить только правду.

— Все мы сражались в разных битвах, — тихо начал он, повернувшись лицом к трем собравшимся кланам и их кар-картам. — Бантаги против мерков, мерки против тугар, и еще до великого разделения нашего мира тугары сражались против бантагов. Я не собираюсь долго говорить о той славе, которую приносили эти поединки, о тех сражениях, которые лучше меня описывают барды, и о потерях, за которые мы мстили оборот за оборотом. Есть то, что заставляет нас выбирать свою судьбу, думать о дальнейших планах: дух «ка», живущий в каждом из нас, и именно его мы слышим, когда бок о бок устремляемся в новую битву с мыслями о победе. Вот что значит быть одним из орды. — Он улыбнулся, как будто вспомнил что-то приятное. — Вот для чего мы живем. Потому что без врага, без достойного противника мы не можем познать свою силу и услышать «ка».

Все кивнули, соглашаясь со столь мудрыми словами.

— Но сейчас все это потеряло всякий смысл. Тайянг поерзал. Ему было явно не по себе. Однако, несмотря на недовольство, он промолчал.

— Скот для нас — источник жизни. Все они прошли через туннель света — врата, которые соорудили боги наших предков, чтобы путешествовать по звездам. Мы не в силах понять, как они действуют, мы что-то утеряли. Какое-то знание, которое теперь кажется невосполнимым. Сейчас мы считаем, что эти туннели действуют сами, по своей собственной воле, перемещая скот и все, что оказывается рядом с ним, в наш мир. Они открываются и закрываются когда захотят и приносят в Валдению множество странных предметов. Наши предки сделали великолепную вещь — или по крайней мере она была таковой в прошлом. Врата принесли нам скот, множество растений, которые прижились здесь, животных, живущих в степи и в лесу, и, конечно, лошадей, которые помогли нам объехать весь мир.

— Да, лошади — это хорошо, — пробормотал Тайянг, а остальные кар-карты дружно закивали, словно чувствовали необходимость подтвердить его слова. — Лошадь дала нам свободу, позволила стать хозяевами всей Валдении, объезжая ее по кругу вслед за восходящим солнцем. И если сначала нас было мало и мы жили далеко в горах Баркт Ном, теперь мы стали владеть всей землей, куда только могли добраться на лошадях.

Мы покорили своей воле тот скот, который уже был здесь, когда мы научились ездить верхом. Потом появились другие расы, их становилось все больше и больше. Казалось, туннель вышвыривает в наш мир всевозможный скот, только чтобы показать, какой он бывает разный. Мы видели белокожих и чернокожих, коричневых и желтых, они говорили на разных языках и жили по разным законам. Наши предки в своей бесконечной мудрости расселили их по всему миру.

Скот построил свои города, в которых все они так любят прятаться. Они принесли с собой домашних животных и съедобные растения. И хотя нас становилось все больше, их число росло быстрее. И тут мы узнали кое-что еще. Мы узнали, как вкусна их плоть, и стали собирать свой урожай. Они готовились к нашему приходу, и у нас всегда была пища. Но самое главное, они освободили нас от труда, недостойного членов орды. Мы больше не думали о таких низких занятиях, как забота о лошадях, разведение огня, изготовление сотен нужных вещей. Они освободили нас от всех забот, и теперь мы могли заниматься тем, что более всего пристало тем, кто живет в орде. Свободные от необходимости добывать пищу, от труда, мы могли воевать друг с другом, добывая честь в бою.

Тамука замолк на мгновение и обвел взглядом присутствующих. Все они согласно кивали — он говорил верно.

— Мы — глупцы.

— Ты осмеливаешься говорить это в моем присутствии? — зарычал взбешенный Тайянг, вскакивая со своего места.

Тамука оглядел юрту.

— Все мы — тугары, бантаги и мое собственное племя — мерки — мы все глупцы! — выкрикнул Тамука, обвиняюще указывая рукой на каждый клан по очереди.

— Похоже, твой верный пес взбесился, — бросил Тайянг. — Утихомирь его, Джубади, или я сам этим займусь!

— Сейчас он — мой голос, а значит, говорит от моего имени, — отозвался Джубади.

Тайянг поерзал на своем месте и посмотрел на Музту, словно прося его поддержки.

— Пусть продолжает, — еле слышно проговорил Музта.

Тамука взглянул на Тайянга. Кар-карт беззвучно шевелил губами — чувствовалось, что ему стоило большого труда не произносить вслух проклятия, которые рвались у него с языка. Наконец он кивнул.

— Сейчас я говорю не только от имени мерков, — сказал Тамука, повернувшись к Джубади и слегка склонив голову, словно извиняясь за свои слова. — Я говорю от имени всех орд.

Музта с изумлением уставился на Джубади. Он заметил, как по лицу зан-карта Вуки скользнула тень неудовольствия, скользнула и тотчас пропала.

«Похоже, эти двое с трудом выносят друг друга, — сообразил Музта. — И это не просто взаимная неприязнь, это гораздо больше напоминает настоящую ненависть». Тамука, казалось, ничего не заметил. Он прикрыл глаза, а потом вперил взор куда-то ввысь, словно видел не затканный золотом полог юрты, а нечто большее, недоступное взору всех прочих.

— Остались лишь воспоминания, намеки на былое могущество, — прошептал он. — Все это — как возвращение в юность, когда все кажется возможным, стоит только захотеть. Но время ушло, и нам не вернуться в прошлое. Нельзя удержать цвет заката, прикосновение ветра к щеке, запах травы в летний полдень или поднимающийся от земли пар весной. Можно лишь хранить в памяти мгновения, когда ты один мчался ночью по бескрайней степи и конь под тобой, казалось, летит как птица. Можно лишь мысленно возвращаться к тому дню, когда на рассвете ты остановился в горах и приветствовал восходящее солнце радостным криком, потому что его лучи преобразили мир, одев снежные вершины в пылающую пурпурную мантию… В этом — наша жизнь. — Его голос стал тише. Слова звучали напевно, словно он рассказывал былину или волшебную сказку. Музта внимал этим словам молча, он прикрыл глаза и, казалось, унесся мыслями куда-то вдаль. — Вы все помните те мгновения, когда вас наполнял дух «ка». Вы были одним из орды, которая лавиной неслась по степи. Из вашей груди вырывался воинственный клич, земля дрожала от стука копыт ваших лошадей, вы были подобны разящей молнии. Не важно, что впереди, — жизнь или смерть, важно только то, что вы неслись вперед, в битву. И каждый знал, что даже если он проживет еще пять оборотов — сто лет, — все равно никогда не забудет этого мига, этого упоения битвой. В этом — наша жизнь. — Он замолк на мгновение. Все молчали. — Есть минуты в нашей жизни, когда мы являемся частицей единого целого. Это живет в нас, в нашей крови. И поэтому я говорю не только от имени мерков, но от имени всех племен, всех кланов. Скот разрушит все это навсегда. Мы никогда не станем прежними.

Послышалось недовольное ворчание присутствующих. Музта поморщился — убаюкавшие его видения прошлого вдруг превратились в предупреждение.

— Они дали нам свободу, но сейчас они в силах лишить нас ее. Скот изменился. Он научился думать не только как мы, но и лучше нас. Он разобьет нас, и этот мир будет принадлежать ему, если мы не изменимся. Если мы хотим спастись, мы должны стать другими — по крайней мере на время. Хотя никто из вас не считает битвой чести бой со скотом, именно скот с севера и есть наш настоящий враг, а стычки между нашими племенами бессмысленны. Если мы сейчас этого не поймем, они уничтожат нас. И скот, низший разум, будет владеть нашим миром.

Вожди кланов, сидящие подле кар-картов, загомонили. Некоторые уловили глубокий смысл сказанного, но таких было меньшинство. Большая же часть смотрела на него так, словно он внезапно сошел с ума. На их лицах было написано недовольство, смешанное с недоверием.

— Я выслушал тебя. И твои слова на мгновение увлекли меня, — прорычал Тайянг. — Но сейчас я вижу, что они не больше чем жужжание мухи над падалью.

Тамука подождал, пока не утихнут гневные выкрики.

— Мой господин Джубади даже сейчас изготавливает оружие. Или, вернее, у нас есть скот, который делает его для нас.

— Наверняка что-нибудь вроде того, что не помогло вам в битве со скотом, — рассмеялся Тайянг.

— Я был там, а ты — нет, кар-карт Тайянг, — ответил Тамука. — Я своими глазами видел то, о чем ты только слышал рассказы. Я же не понаслышке знаю то, что тебе не привидится и в самых страшных кошмарах. Я видел скот, который сражался так же организованно, как и мы. Я видел скот, который шел в битву, ненавидя нас, понимая, что умрет, но желая при этом забрать с собой хоть одного из нас. Я помню время, когда один из нас приходил в их город и тысячи подчинялись ему, покорно подставляя горло под нож. А сейчас на севере они ждут нас со своими ружьями, пушками, кораблями и мечами, — да они готовы сражаться голыми руками. Даже если мы убьем десятерых за одного из нас, мы все равно проиграем. Потому что если эта эпидемия ненависти распространится на восток и юг, вплоть до владений бантагов, вы увидите поля, заваленные трупами наших воинов. А вскоре миллионы врагов растекутся по всему миру. И наш мир будет принадлежать скоту. Вы говорите, нет чести в битве со скотом. Прислушайтесь к моим словам. И ты, Тайянг, и все вы. Не важно, с честью или без нее, но вы умрете от их пуль, и они будут торжествовать победу, зарывая в землю ваши останки. Они будут смеяться, уничтожая нас до тех пор, пока все наши племена не исчезнут с лица земли.

Тайянг поерзал на месте, откинулся назад, но не смог найти нужных слов, чтобы возразить наглецу. К тому же он видел лица картов, вождей его племен, которые сидели молча и внимательно слушали Тамуку.

— Сражаться с этим новым скотом — все равно что сражаться с Уграслой, огромным змеем из лесов. Вы хватаете его и думаете, что справились, но враг выскальзывает из рук и вновь обвивается вокруг вас. Мы делаем оружие — такое же, как у скота. Вернее, у нас есть скот, который изготавливает его для нас. Но это занимает много времени — почти год. А янки тратят на это в десять раз меньше времени, и оружие у них гораздо лучше. Мы делаем оружие, стреляющее свинцом и пламенем. Оно убивает на расстоянии пятидесяти шагов — вы видели его перед нашей встречей. Их ружья стреляют на двести шагов только потому, что они изменили форму пули и сделали нарезы внутри ствола. Мы должны научиться делать такое оружие сами, своими руками.

— И ты считаешь, что дух «ка» — это не воинская доблесть, а труд? — Тайянг фыркнул. — Может, дух внутри тебя, который ты называешь «ту», и готов к унизительной работе, но настоящий воин не станет пачкать руки рабским занятием!

Все присутствующие, за исключением Музты, закивали, соглашаясь с Тайянгом.

— Мы должны освободиться от скота, если хотим выжить и обрести утерянную свободу, — решительно сказал Тамука.

— Стать рабами, копаться в горах, добывая железо, проливать пот в кузницах — это не свобода, это жизнь скота, — тихо произнес Джубади, хотя было видно, насколько встревожило его сказанное Тамукой.

Тамука замолк, словно подыскивая нужные слова.

— Мы живем не изменяясь, они же готовы к переменам.

— А ты хочешь, чтобы мы изменились. — Среди полной тишины голос Музты прозвучал особенно громко.

Тамука кивнул:

— Для того чтобы существовать всегда, мы должны изменить нашу жизнь, отбросить старое ради нового, день вчерашний ради сегодняшнего.

— Навсегда? — спросил Музта.

— По крайней мере на ближайшее время, пока не восстановится порядок. Но и тогда мир не станет прежним.

— Почему же? — спросил Тайянг. — Я пока что не вижу никаких причин, чтобы изменяться. Какое мне до всего этого дело?

— Когда я в первый раз услышал о неудаче тугар, я смеялся, — сказал Джубади. — Теперь мой смех смолк.

Вожди кланов из орды бантагов смотрели на своего правителя, ожидая его реакции.

— Ну и что ты хочешь этим сказать? — спросил Тайянг. — Ты, голос кар-карта мерков?

— Надо уничтожить их всех, — холодно ответил Тамука.

— Убить скот? — в ужасе воскликнул Тайянг. — Ты сошел с ума! Они готовят пищу, они делают все, что нам нужно. Они шьют одежду, мастерят доспехи, куют мечи, изготавливают стрелы и гнут луки. Они выращивают хлеб и домашний скот, который мы едим, и сами они — та благородная пища, которая наполняет наши желудки. Если послушать тебя, то что мы будем есть? Траву, как лошади?

— Если их не перебить, то через двадцать лет, когда мы снова вернемся сюда, они заставят нас питаться травой.

Музта сидел молча. До этого момента он думал, что проблему янки можно решить. В конце концов, даже если это займет двадцать лет, орда вернется и отомстит за нынешнее поражение.

Но с чем они столкнутся через двадцать лет? Сейчас Тамука нарисовал перед ними картину так ярко, как это делал когда-то Кубата. Он видел машину янки, которая движется, выдыхая дым. Раньше он думал об этом как о чем-то любопытном, но не заслуживающем внимания, но сейчас он внезапно понял, что с такой машиной янки за один день покроют расстояние, какое орда на лошадях преодолевает за неделю.

— Эта машина янки, которая ходит по земле… — начал Музта.

— Они называют ее «поезд», — отозвался Тамука.

— Да, поезд. Если все мы отправимся на восток, то, когда вернемся через двадцать лет, они построят много таких машин и смогут объединить против нас сотни городов. Поэтому тебя это тоже касается, Тайянг. Пройди мимо этого сейчас, и когда твой сын приведет сюда свою орду, их армия станет неисчислимой, как трава на пастбищах. И за один день они смогут проехать столько, сколько мы проезжаем за десять дней.

Тайянг со своего трона посмотрел на молодого человека, который, как знал Музта, был его наследником.

— Ну и чего же ты хочешь от нас? — наконец спросил Тайянг.

— Мира. Для того чтобы весной орда мерков могла обрушить на янки всю свою мощь.

Тайянг тихо рассмеялся.

— А что взамен?

— Спокойствие. Они не будут нам больше угрожать.

Тайянг снова засмеялся.

— Я что, похож на дурака? Где же ваше новое оружие? Я слышал, что мерки теперь могут даже летать. Или это только слухи?

— Это правда, — отозвался Джубади. — Мы можем летать.

Вожди кланов, окружавшие Тайянга, стали с недоверием перешептываться.

— Это правда, — подтвердил Музта. — Я видел небесных всадников. Машины, сделанные мерками, могут летать.

— Но как? — воскликнул Тайянг, не в силах скрыть изумление.

Тамука оглянулся на Джубади:

— Один из янки-предателей знал секрет того, как делается невидимый воздух, который помогает летать.

— Похоже, вы нанесли им удар г тыла, — хрипло расхохотался Тайянг.

Джубади улыбнулся:

— Этот воздух взрывается, если рядом зажечь огонь. Его накачивают в сшитую в виде огромной сумки ткань, а когда она наполнится и станет похожа на шар, то взлетает. Под шаром мы установили тележки, которые вытащили из курганов, — на них наших предков отвозили к месту погребения. Старые сгнившие колеса мы сняли, а вращающиеся лопатки позволяют шару передвигаться в воздухе. Мы можем лететь куда угодно.

— Похоронные телеги двигаются без лошадей, сами по себе? — недоверчиво переспросил Тайянг.

Джубади кивнул.

— Ты осквернил могилы предков. На тебя обрушится проклятие, — раздался голос из-за спины Тайянга.

Джубади кинул взгляд на шамана, ожидая, что Тайянг прикажет замолчать вмешавшемуся в беседу вождей. Однако кар-карт ничего не сказал. Джубади почувствовал себя оскорбленным. Его, вождя, посмел осудить какой-то шаман, который ничего не смыслит в битвах и переговорах.

— Проклятие убило нескольких, — вставил Тамука. — У них пошла горлом кровь, выпали волосы, и они умерли. Но остальные остались невредимы, — значит, предки нас простили и теперь не сердятся на нас, а радуются, что мы сумели воспользоваться этими вещами, чтобы разбить врага.

Джубади пристально посмотрел на шамана, который сделал жест, отгоняющий злых духов, и сел на свое место, растворившись в темноте.

— На этих машинах мы облетим всю Русь и даже доберемся до земель Рима. Мы сможем наблюдать, что делает враг, сможем взорвать его оружие. Даже сейчас мы продолжаем делать эти машины и не собираемся останавливаться, потому что только так мы сумеем противостоять янки.

— Да, — прошептал Тамука едва слышно.

— Ну что ж, проклятье падет на твою голову, — сказал Тайянг, хотя видно было, как ему хочется посмотреть на этакое чудо — летающую машину.

Тени стали глубже и темнее, красноватый отсвет заката исчез. Снаружи раздался крик наблюдателей, извещающий о заходе солнца. Слуги откинули западный полог юрты. Все замолчали. Три кар-карта поднялись со своих тронов и обратили лица в сторону заката, вожди кланов опустились на колени и склонили головы.

— О светоч нашего мира! — закричали наблюдатели. — Иди же теперь в края, где в бесконечных небесах царит вечная ночь. Донеси до наших предков и всех их прародителей слова нашей молитвы. Обрати свой лик в царство мертвых, а затем снова возвращайся к нам в сиянии своей славы.

Последний тонкий лучик исчез за горизонтом, и в это мгновение вспыхнул ярко-зеленый свет. Раздался радостный крик — зеленый луч считался добрым знаком, и все, кто его видел, полагали, что их благословили предки.

Зеленый луч также рассеялся, эхо с холмов отражало возбужденные голоса собравшихся. Все были довольны предзнаменованием.

Три кар-карта вернулись на свои места, полог вновь закрыли. Внесли факелы, по углам юрты заплясали те-

ни. Круглую жаровню, стоящую почти в самой середине, возле Тамуки, наполнили свежими поленьями, и в воздухе разлился сладкий запах дыма. Тамука с удовольствием вдыхал этот аромат и смотрел на огонь. Тот, кто путешествовал по центральным степям, зачастую в течение многих месяцев не видел настоящего огня. Готовить приходилось на кострах, топливом для которых служила трава, сухой навоз или ветки колючего кустарника с маслянистым соком, распространявшие при горении едкий черный дым.

Тайянг с удовлетворением кивнул, словно именно ради него и появился в небе зеленый луч. Затем он уселся поудобнее и посмотрел поверх головы Джубади.

— Так, значит, ты хочешь мира? Джубади кивнул.

— Ты хочешь, чтобы я дал тебе время. Ты захватишь оружие скота, научишься его делать, а потом повернешь его против нас.

Музта заметил раздражение, промелькнувшее на лице Тамуки.

— Думать так нельзя! Это грозит гибелью всем нам! — гневно вскричал хранитель щита — Наш враг -скот! Сначала это была Русь, теперь Рим, а потом, по мере того как весть о нашем поражении распространится по миру, и все остальные народы. Наверняка странники, которые передвигаются впереди нашей орды, уже разнесли эту новость. И даже самые быстрые наши всадники не смогут опередить их. Остается лишь одно. Дать меркам необходимый мир, чтобы они могли обратить всю свою мощь против скота, которым руководят янки. Тогда, может быть, мы справимся с ними.

Он заколебался на минуту, словно понимая, как остальные отреагируют на то, что он собирается сказать дальше.

— А потом надо уничтожить весь оставшийся в нашем мире скот. Мы очистимся от них. Только тогда мы сможем вернуть себе былую славу и могущество.

— Убить наш собственный скот! — выдохнул Тайянг. Казалось, он не знал, то ли ему послышалось это невероятное предложение, то ли оно прозвучало в действительности и можно дать волю ярости. — А что мы будем есть?

— Мы вполне можем прокормить себя сами, как это делали наши предки.

Тайянг покачал головой:

— Копаться в грязи! Да ты просто сумасшедший! На лицах сторонников Тайянга Музта увидел явное согласие с таким определением их лидера.

— Носитель щита, теперь ты говоришь не моими устами, — тихо сказал Джубади. — Все, о чем я просил, — это перемирие, позволяющее нам победить янки. И не важно, превратим мы их в послушный скот или убьем, я просил лишь о мире, и ни о чем больше.

— Я говорю так, как подсказывает мне дух «ту», — не сдавался Тамука.

— Так давайте пообещаем Джубади мир, которого он добивается, — вмешался Музта, прежде чем Джубади или Тайянг отреагировали на слова Тамуки. — Пусть он с помощью новых средств истребит скот, зараженный бациллой свободы.

— А как же насчет оружия? Ты еще не ответил.

— Когда мы победили йоров, мы уничтожили их оружие, — сказал Джубади. — Потому что наши предки понимали, что, если использовать его мощь для решения наших конфликтов, мы все погибнем. Мы должны поступить так снова. А когда мы разобьем армии скота, мы уничтожим все следы их пребывания в нашем мире.

Тамука взглянул на Джубади.

— Скот появляется из светового туннеля с начала времен. Так будет продолжаться и дальше. Что если прибудут другие, еще более опасные, чем эти янки?

— Сейчас мы должны думать о другом, — резко ответил Джубади. Его тон показывал, что он не потерпит поучений, тем более когда вопросы осмеливается задавать не его собственный щитоносец, а тот, который служит его сыну.

— А какие я получу гарантии? — спросил Тайянг.

— Гарантии? — переспросил Джубади, глядя на Тамуку. — Этой весной я со всеми моими воинами отправлюсь на север, у нас будут ружья и летающие машины. И мы покончим со скотом. Думаю, я потеряю немало воинов, но мы уже многому научились. В конце концов мы победим. Возможно, это мне следует задавать вопросы о гарантиях, а не тебе.

Тайянг рассмеялся и покачал головой:

— Что я получу взамен, если не стану нападать на тебя?

— Треть ружей, которые мы сделаем этой зимой, и скот из Карфагена, умеющий их делать, — вмешался Музта, взглянув на Джубади. — Дай ему это. Весной у нас будет более чем достаточно ружей и всего остального. Скот из покоренной Руси или даже Рима, который знает, как делать подобные вещи, заменит скот Карфагена. А когда мы наконец расправимся с янки, вы двое сумеете договориться и, собравшись, уничтожите оружие. И мы, как и прежде, будем скакать по степи и сражаться луками, подобно нашим предкам.

Оба кар-карта уставились на Музту.

— Похоже, над этой идеей стоит подумать, — осторожно сказал Тайянг.

— Никто из вас не понял, о чем я говорил, — печально констатировал Тамука.

Кар-карты замолчали.

— Сейчас у нас есть шансы справиться с ними, — сказал Тамука. — Но все вы мечтаете, что мир может стать таким, как прежде. Неужели вы не видите, что начавшаяся война может кончиться только одним — полным уничтожением врага. Этот мир будет принадлежать или орде, или скоту, но существовать вместе мы больше не можем. Вот о чем вы трое должны говорить сегодня. — Мое дело — разбить янки! — прорычал Джубади. — Или ты, носитель щита, сомневаешься, что мы на это способны?

— Нет, мой карт, — отозвался Тамука. — Но запомни — они вновь попытаются изменить порядок вещей. Мы победим их в этой войне, но и они измотают нас до смерти. Наши столы будут ломиться от их трупов; нам приведут даже их вождя Кина. Мы разрушим их города, и среди обломков истлеют кости непокорного скота. Но мы никогда не станем прежними. Помни об этом. Сейчас вы спорите о том, сколько вам ружей достанется — три или четыре из десяти. Или о том, пять сотен или пять тысяч карфагенян станут вашими. Мы с таким же успехом можем остаться здесь и ничего не делать, потому что не доверяем друг другу. Опасность не в том скоте, с которым вы собираетесь воевать весной. Опасен весь скот! Убейте их всех, кар-карты, убейте их всех до последнего. В нашем мире не должно остаться ни одного представителя этой презренной расы, только тогда мы сможем наслаждаться битвами меж равных. Никакого милосердия, никакой жалости! Нужно уничтожить их всех, иначе через некоторое время они станут охотиться на нас на наших собственных землях!

Не дожидаясь, пока слушатели возмутятся и потребуют, чтобы он ушел, Тамука низко поклонился на восток и на запад и покинул юрту, высоко подняв голову.

Повисла напряженная тишина. Все растерянно переглядывались. Музта посмотрел на Джубади. Он видел, что кар-карт мерков раздражен, хотя было непонятно, злится он на Тамуку или согласен с тем, что он только что сказал.

— Так ты сказал, половину всех ружей? — нарушил молчание Тайянг.

Музта оглянулся и заметил улыбку на лице кар-карта бантагов.

Ничем не показав, что он слышал слова Тайянга, Музта потянулся к подносу, стоящему рядом, и взял с него кусок вареного мяса скота. Потом медленно и с наслаждением стал жевать его.

Ему все было ясно: тугарам придется маневрировать между бантагами, мерками и скотом.

Тамука был прав — по меньшей мере в том, что касается исхода войны. Весной прольются реки крови, поскольку у каждого свои собственные планы относительно войны и того, что за ней последует. Понятно, что у Джубади с его оружием, изготовленным в Карфагене, и с машинами, которые могут летать, шансов на победу гораздо больше. Скота просто-напросто мало, чтобы противостоять такой огромной силе.

Самое главное для всех — выжить. И пока он слушал беседу между этими двумя, которая, к слову сказать, больше походила на ссору, на его губах появилась легкая улыбка.

— Приведите его, — сказал Эндрю, не оглядываясь.

Он открыл дверцу печи и засунул туда еще одно полено. Осень впервые напомнила о себе промозглым дождем, который барабанил по стеклу. Старые часы -их подарил ему еще дед — тихонько тикали в кармане. Внезапно он почувствовал ужас — с каждой секундой драгоценное время утекало сквозь пальцы, неотвратимо, неумолимо. Странно, но ход часов замечаешь, только когда остаешься один. Он напоминает о неизбежном, о том, что время уходит безвозвратно и остановить его невозможно.

Он посмотрел в окно. Небо было темным, что и неудивительно для двух часов утра — или ночи, смотря как считать. Кэтлин с малышкой спали наверху, в доме стояла сонная тишина. Ее нарушало лишь жалобное поскрипывание какой-то доски, когда на дом налетал особенно сильный порыв ветра, и неумолчное тиканье часов.

Он вновь взглянул на часы.

«Сколько времени у нас осталось? — подумал он. — Они не придут зимой — у них нет оружия, нет запасов еды. Чтобы прокормить орду, которая в три раза больше тугарской, потребуется много пищи. К тому же их задержит война с бантагами. Нет, они нападут весной, когда зазеленеет трава. Вот тогда и надо ждать врагов».

Он мысленно проводил линии и стрелки, обозначающие силы противника и точки, откуда следует ждать удара. Карта ему была не нужна, он и так четко представлял себе новый мир. В сотне миль к юго-западу — река Потомак. Он улыбнулся, вспомнив название. Они присвоили знакомые имена самым разным местам в этом мире, чтобы он больше напоминал дом. Память то и дело возвращала их на Землю, потерянную для них теперь уже навсегда.

«С врагом по возможности надо сражаться не на своей территории, — подумал он, — но долго преграждать вход в Нейпер мы не сможем. Мерки наверняка поднимутся вверх по реке, пройдут лесами и повернут на восток вдоль нее. Так они окажутся на нашем левом фланге, отрезав с востока Вазиму. Место там просто ужасное — железную дорогу не проложить, кругом сплошные болота. Если же они обойдут нас с флангов и вторгнутся на Русь с другой стороны, все будет кончено очень скоро. Нет. В прошлый раз единственное, что мы должны были удержать, — это Суздаль, а теперь мы защищаем всю Русь. К тому же железная дорога связывает нас с Римом, а это значит, что мы не можем сконцентрировать все силы в Суздале. Если мы засядем в городе, враг окружит нас и не снимет блокаду, пока мы все не вымрем от голода.

Нет, все должно произойти на Потомаке, даже если Ганс и против. Их надо удержать на краю степи. Построить линию обороны, как это когда-то сделал генерал Ли, — траншеи, окопы, земляные бастионы и заграждения. Укрепить ее так, чтобы они в крови захлебнулись, когда полезут штурмовать. Главное — выстоять, пока они не сдадутся и не уйдут.

Но почему же я чувствую себя так неуверенно?» — подумал он.

В дверь тихонько постучали.

— Входите.

Послышались шаги, но Эндрю помедлил, прежде чем обернуться. Он слышал дыхание вошедшего. Внезапно он почувствовал легкий озноб — ему показалось, что до него донесся запах ям, в которых их враги держали таких же, как он сам.

— Ты знаешь, что все здесь, включая и моих людей, предпочли бы выгнать тебя или, еще лучше, подвергнуть тому наказанию, какое здесь принято для тех, кто жил бок о бок с врагом.

— Я не жду, чтобы меня простили.

Голос говорящего был холоден, как лед. Эндрю вдруг услышал явное суздальское произношение, однако слышалось в его речи и что-то чуждое, как у всех, кто долгое время жил в орде и говорил на их языке.

Эндрю повернулся и взглянул на вошедшего.

— Есть мясо другого человека… — прошептал он.

— Или это, или смерть, — ответил Юрий. — Все, кто стал их питомцем, вынужден делать это. Так они навсегда отделяют нас от наших соплеменников. Я хотел выжить.

Эндрю попытался представить себе, что бы он делал, случись с ним подобное. Он мысленно увидел, как один из его солдат поглощает мясо, которое еще недавно было его, Эндрю, ногой. А он сам стоит и смотрит на этот каннибальский пир. Черт побери!… Он отогнал неаппетитное видение.

Тот, кто желал выжить, должен был нарушить один из самых страшных запретов — не есть плоть себе подобных.

— Сидя в уютном доме, легко сказать, что никогда бы не опустился до такого, — сказал Юрий. На его губах появилась легкая улыбка. — А когда в полнолуние ты видишь этот пир, слышишь крики жертв, смотришь на их агонию, на то, как тускнеют их глаза, как дергаются в смертельных судорогах руки и ноги, начинаешь думать иначе. В свете факелов сверкают золотые ложки мерков, которые поглощают еще теплую плоть. «Ешь!» — кричат они. — Дальнейшие слова Юрий прошептал на языке мерков: — «Ешь, или будешь следующим!»

Он посмотрел в глаза Эндрю.

— Я хотел жить… — Юрий перевел дыхание. — Я не мог забыть ужас в глазах тех, кто стал пищей на пиру. Я не мог представить, чтобы мой череп раскрыли и копались там, пока я еще жив. Я не хотел умереть в муках, как жертвенное животное, не понимающее, за что его убивают… Я не хотел, чтобы шаман гадал по моему телу о будущем. — Его голос дрогнул. — И я ел…

Эндрю ничего не сказал. В этом страшном рассказе была какая-то притягательность запретного плода, не позволяющая оторваться от этого воплощенного ужаса осознания смерти. Как будто к нему обратился Лазарь, прошедший через врата смерти и пожелавший поведать ему, что такое ад.

— Во второй раз это уже не так трудно. Когда ты уже стал отверженным, невозможно что-либо изменить. Ты преступил черту, и обратно хода нет. А потом я даже не замечал, что у меня в тарелке. Просто это стало частью моего существования в аду. Я превратился в одного из них, и это больше не имело для меня никакого значения.

— Тогда почему ты сбежал? — спросил Эндрю.

— Бывает, что никак не можешь забыть плеск волн на родном берегу, запах горячего хлеба, голоса родных и смех детей. Вы, янки, знаете это, я слышал, как вы говорите о Мэне.

Это слово застало Эндрю врасплох. Мэн. Дом. Улочки Брунсвика; протяжная, медлительная речь друзей и соседей; ученики, которые никак не могут сосредоточиться — ведь за окном класса звенит весна и все сады утопают в яблоневом цвету. А озеро в лесу возле Уотервилла (каким волшебным светом оно сияло в лунные ночи!), а скалы залива, о которые разбиваются волны прибоя… Сердце сжалось от горькой радости. Мэн.

Он молча кивнул, проглатывая ком в горле. Говорить он не мог.

— Даже если ты прогонишь меня и прикажешь убить, все равно я увидел Суздаль. Этого вполне достаточно.

— Если бы дело было в этом, я бы сейчас не говорил с тобой, — отозвался Эндрю. — Мне нужно другое…

— Я понимаю, — сказал Юрий. Голос его теперь звучал спокойно. — Ты никак не можешь решить, лгу я или говорю правду. И чего от меня ожидать.

Эндрю кивнул.

Юрий с откровенным любопытством оглядел комнату, Эндрю наблюдал за ним. Тот остановил взгляд на часах и затем вопросительно взглянул на хозяина.

— Машина для измерения времени.

— Как все изменилось, — сказал Юрий. — Двадцать один год назад я уехал из дома в Карфаген, чтобы продать там золотые безделушки. Когда я уезжал, Ивор еще не был боярином, моя жена была жива и молода, мой город…

Он покачал головой и снова огляделся.

— Вся моя жизнь изменилась в одночасье. Я хотел выгодно продать свои изделия и отправился на юг, но потерпел кораблекрушение, а когда выбрался на берег, меня подобрали мерки, которые как раз ехали из Карфагена. Прошел двадцать один год, и я опять здесь.

Он вздохнул, словно возвращаясь к действительности.

— Знаешь, здесь нет никого, кто проехал бы с мерками целый оборот, — сказал Эндрю, наблюдая за Юрием. — Никого, кто знал бы их так, как ты.

— Они убивают питомцев в трех случаях, — рассеянно произнес Юрий. — Чаще всего, когда орда приближается к священным горам Баркт Ном. Кроме того, если умирает кар-карт, то за ним должны последовать его слуги. — И наконец, убивают всех, кроме самых доверенных лиц, когда орда приближается к родной земле питомцев, — продолжил Эндрю.

Юрий кивнул:

— Да, в живых остаются лишь те, кому действительно доверяют.

— Значит, тебе доверяли?

— Я служил Тамуке, щитоносцу зан-карта Вуки, наследника кар-карта мерков Джубади ва Улга, — с ноткой гордости произнес Юрий. — Я сделал ему нагрудник из чистого золота со священными именами, и он носит его до сих пор. Я учил Тамуку, щитоносца из Белого клана, языку русов. Да, мне доверяли, мной гордились — я знал дюжину языков и мог делать красивые вещи из драгоценного золота; мне позволяли носить золотой ошейник питомца хранителя щита. — Он дотронулся рукой до шеи, где виднелась красная полоса — след от ошейника.

— Некоторые говорят, что тебя послали шпионить за нами, разузнать то, что может оказаться полезным, если они нападут на Русь.

— Я пришел рассказать о встрече трех кар-картов.

— Возможно, мы вскоре узнали бы все и без твоей помощи.

Юрий тихо рассмеялся.

— Тогда убей меня, — прошептал он. — Я снова увидел свой дом, хотя все и отвернулись от меня. Моя жена мертва, мои сыновья выросли без меня только для того, чтобы умереть в ваших войнах.

Он замолчал и посмотрел в лицо Эндрю. Потом, опустив глаза и рассеянно погладив золотое кольцо на безымянном пальце, он снова взглянул на Эндрю.

«Сколько еще родителей, чьи сыновья погибли в битвах с врагом, смотрят на меня так?» — подумал Эндрю. Взгляд Юрия, казалось, обжигал и вызывал у Эндрю неловкость. В этом человеке чувствовались сила и спокойная уверенность, которую Эндрю не вполне понимал. Как может человек, столько лет проживший на краю ямы и видевший все возможные ужасы, не сойти с ума и оставаться таким спокойным?

— Я предлагаю тебе все, что знаю сам, Эндрю Лоренс Кин, янки из Мэна. Если однажды я предал род человеческий, поедая плоть своих соплеменников, тем легче мне предать тех, кто заставил меня это сделать.

И вновь воцарилось молчание. Тиканье часов было единственным звуком, нарушавшим тишину. Юрий снова посмотрел на них.

— Голос времени, — сказал он с усмешкой. — Забавная машинка. Знаешь, тебе следует поторопиться, потому что, когда они придут, начнется ад.

Эндрю кивнул.

— Поверь, Джубади постарался узнать о тебе как можно больше. У него был предатель Хинсен и те янки-матросы с большого корабля. Попав в плен, они обменяли свою честь на жизнь. Джубади провел много часов, изучая тебя, твои чувства и мысли, в то время как ты не имел такой возможности.

Услышав имя Хинсена, Эндрю поднял голову. Он вспомнил еще одно имя, которое произносилось с таким же отвращением, — Бенедикт Арнольд. Именно он рассказал врагам, как добывать водород для машин, и многое другое.

— Ты видел Хинсена? Юрий кивнул.

— Много раз. Он пресмыкался перед Джубади, обещая ему все, что угодно, — рассказать о том, как ты ведешь сражение, о том, как ты думаешь, как руководишь людьми.

— А другие?

— Большая часть матросов — и янки, и Суздальцев — мертвы. Одни отказались помогать Джубади, другие пытались бежать. Но все равно осталось еще много. Есть и другие матросы, которые говорят на твоем языке и пришли с южного моря. Они привезли одну из твоих наземных паровых машин в Карфаген, но, когда прошел слух о твоей победе, они ускользнули. — Он усмехнулся. — Они украли один из железных кораблей, которые делал Кромвель, но воевать они не были готовы. С ними удрали еще несколько Суздальцев и пара матросов-янки. Они отправились на юг, и с тех пор о них ничего не слышно. Джубади был в ярости.

Мгновение он помолчал, а потом добавил:

— В отместку он убил пять тысяч человек, которые жили в тех краях.

«Лучше бы они бежали на север», — подумал Эндрю. Двигатели на кораблях Кромвеля, изготовленные, может, и грубо, были зато прочными и надежными. И опять он про себя выругал человека, знания которого вновь исчезли как раз в тот момент, когда они так нуждались в них.

— А что случилось с Кромвелем?

— Пир в полнолуние. Говорят, что умер он достойно.

Эндрю ничего не ответил. Пусть они были предателями, но он не мог не пожалеть их, зная о том, какая судьба их ожидает. Да и Юрий, хоть и против своей воли, тоже был предателем. Ему пришлось стать верным рабом, иначе его убили бы много лет назад. Двадцать лет жизни среди врагов должны были оставить свой след.

— У них слишком много тех, кто предал нас, — сказал Эндрю, глядя в глаза Юрию.

— Послушай меня, я объясню, чего они боятся. Я расскажу тебе о Джубади, Вуке, Шаге и Тамуке.

Имена врагов звучали непривычно для слуха Эндрю, в них слышалась угроза. Внезапно он осознал, как мало ему в действительности о них известно. Враг был для него безликой массой, многоногим и многоруким чудовищем из Апокалипсиса. Он не знает о них ничего — кто они такие, как они думают, о чем мечтают. И сейчас перед ним был свидетель, способный рассказать о них, заставить врага показать лицо, раскрыться и стать более понятным, а значит, дать ему, Эндрю, возможность победить.

Ни один из тех, с кем он говорил сегодня, не доверял Юрию. Кто-то помнил его еще до исчезновения -он был купцом, а купцов на Руси не любили. Человек, стоявший рядом с ним, ел мясо своих соотечественников. Предав род человеческий, чтобы выжить, он обрел жизнь без надежды на прощение и понимание. Наиболее снисходительные предлагали просто изгнать его, но все русские, даже Калин, требовали наказать предателя: вырезать у него язык и засунуть обратно в рот, а потом привязать к городской стене, чтобы он умер, захлебнувшись собственной кровью. Так наказывали бежавших из орды тугары и мерки, потому что тот, кто столь долго жил с ними, превращался после побега в предателя и их расы.

И снова повисло молчание, и часы вновь отсчитывали время, оставшееся до того момента, когда на горизонте появится облачко, извещающее о приближении орды. Дождь вдруг утих, капли перестали дробно стучать в стекло. Эндрю взглянул на окно и увидел на нем первые снежинки.

Он посмотрел на Юрия:

— Садись, Юрий Ярославич. Нам надо поговорить.