В темнеющем небе показалась луна — Шадука. Она скользила за облаками, окрашивая их силуэты в красноватый цвет. Казалось, духи предков собрались в небе посмотреть на своих детей. В конце концов, это была Ночь духов.

Он задержал дыхание и снова услышал рокот барабанов, гремевших возле сотен горящих костров. Снова посмотрел в небо, на Шадуку, потом перевел взгляд на бескрайнюю степь. С того холма, на котором он сидел, был виден весь лагерь Клана Золотой крови — правящего клана орды мерков. До самого горизонта, насколько хватало глаз, от костров к вечернему небу поднимался дым. В его очертаниях угадывались какие-то неясные силуэты, напоминающие призраков. Перед ним была лишь часть всей орды — десять кланов из шестнадцати. Они пасли лошадей на полях Карфагена, позволяя животным наесться молодой травы перед новым походом.

Он повернул голову и посмотрел на юго-восток. На побережье Внутреннего моря темнели низкие стены Карфагена. Уже два сезона он стоял здесь лагерем и — он с отвращением передернул плечами — выбирался отсюда только в прошлом году, чтобы сразиться с русским скотом, да еще на встречу трех кар-картов. Он уже давно не был один, не скакал на лошади во весь дух, когда ветер свистит в лицо. Вместо того чтобы почувствовать весеннюю степь, надышаться ее запахом, он должен сидеть взаперти, в этих вонючих домах, вдыхать пот скота, дым и смрад их литейных цехов. Место, где живет скот, подходит только для того, чтобы пережить зиму и собрать жертвоприношения. Если орда долго задерживается на одном месте, это ее развращает.

— Пак ту Баркт Ном, гаск ярг, гаск верг тафф Улма Карзорм. (С места упокоения наших предков приди, царица света, приди, охранительница ночи Улма Карзорм.)

Улыбаясь, Тамука раскачивался вперед и назад. Он смотрел на восток, а старший шаман Сарг распевал приветствие Улме Карзорм — второй луне, появившейся на небе. Слова эхом разносились по холмам, покрытым молодой зеленой травой, подхватывались шаманами других кланов и воинами племен. Сотни голосов разносились по бескрайней степи.

Солнце уже зашло, о нем напоминала лишь узкая красная полоска на горизонте, сливавшаяся вдалеке с волнами Внутреннего моря. Луна бросала отблеск на морскую рябь, и это напомнило ему Баркт Ном, в чьих гладких ледяных стенах отражались звезды и луны Валдении.

Свет луны становился все ярче, пение Сарга подхватили миллионы голосов. Они звучали, как буря в степи, как крик торжества, приветствующий появление кроваво-красного спутника планеты. Но сам он так и не присоединил своего голоса к этому ликующему хору.

— Гаск ярг, гаск верг тафф!

Голоса летели к небу, они рвали ему душу, казались языками пламени, обжигающими своим прикосновением. Улма Карзорм, появившаяся из-за горизонта, казалась только что исторгнутым из чрева мира сгустком, который дрожит в вышине, принимая форму капли крови. Он полностью погрузился в себя, ему казалось, что сейчас он переживает момент рождения мира. Звук тысячи голосов ударил, словно гром, но ему казалось, что он доносится издалека, как отдаленный шепот. Душа Улмы Карзорм заполнила его, как вода наполняет пустой сосуд. Небо превратилось в жидкий огонь, поднимающийся все выше и выше.

Темноту изгнали. Он улыбнулся при мысли об этом. Если уж изгонять темноту, то кровью, омыть мир в океане крови. Перед его мысленным взором волны моря приобрели красный оттенок. Он обонял сладковатый, манящий запах крови и знал, что сейчас с ним говорят предки, пославшие ему это видение. Но чья это была кровь?

Раздался раскат грома, перекрывший крики орды. Он вгляделся в долину перед ним. Гром доносился с вершины одного из холмов, где расположилась артиллерия орды. Так приветствовали мерки появление новых лун в месяц Кагарв, когда снова можно было садиться на коней и двигаться вперед.

Канонада встревожила его. Пение шаманов, первый крик, приветствующий появление Шадуки, потом ликование при восходе Улмы Карзорм — все это были традиции орды. Но сейчас, когда в этот шум вплелись звуки пушечного салюта, он почувствовал беспокойство. Пушки — традиция скота, и ни к чему меркам пользоваться ими. Можно подумать, что их собственных голосов недостаточно, чтобы общаться с духами предков, и для этого нужны вещи, придуманные скотом.

Щитоносец Тамука с отвращением фыркнул и огляделся. Хулагар, щитоносец кар-карта Джубади, смотрел на него, согласно кивая.

— Созерцание нарушено, — вздохнул он. Тамука не ответил.

— Пойдем, а то начнут без нас, — сказал Хулагар и встал Его доспехи скрипнули, когда он поднимался и протягивал руку Тамуке. Оба носителя подняли щиты на правое плечо и остановились, прежде чем спускаться с холма.

— Как бы то ни было, но я всегда воспринимаю это как чудо, — промолвил Хулагар, глядя на две луны в небе, которые освещали степь с бесчисленными огнями и город скота Карфаген.

Костры горели до самого горизонта. Когда-то давно он впервые поднялся на холм, чтобы увидеть свой лагерь с высоты, как его увидели бы духи предков. И его сердце наполнила гордость за силу и мощь мерков.

— Надеюсь, отцы наших отцов смотрят сейчас вниз и радуются, что орда вновь встречает весну, чтобы отправиться по своему великому пути, — прошептал Хулагар.

— Конечно смотрят, — рассеянно отозвался Тамука Хулагар взглянул на него и улыбнулся. Его клыки блеснули в свете луны.

— Не подобает двум щитоносцам Клана Золотой крови опаздывать. — Он положил руку на плечо Тамуки, и они пошли вниз.

С каждым шагом все сильней становился запах свежей травы и цветов, он разливался в прохладном ночном воздухе. В лунном свете ковер из белых весенних первоцветов казался красным.

Запах напомнил о том, что орда, пережив зиму, вновь отправляется в путь. Лошади уже ожеребились, юрты поднимут на специальные телеги, и пока орда будет медленно двигаться на восток, воины займутся охотой или, отклоняясь от проторенного пути, свернут на север или на юг — к тугарам или бантагам, против кого в этом году будет вестись война.

Воины стихли, и вновь зазвучала песня шаманов и крики радости в предвкушении пира. Слышались и другие голоса — вопли скота, доносившиеся от каждого круга юрт. Почти пятьдесят тысяч будут принесены в жертву на этот раз.

Он стоял перед большой юртой кар-карта. Золотая ткань была освещена сотней факелов, внутри было светло, как днем, и раздавались взрывы веселого смеха. Полог над входом был приподнят, шесты, поддерживающие стены юрты, украшены золотом и драгоценными камнями, которые сверкали, как звезды. Юрту окружала личная гвардия кар-карта, отборные воины элитного умена Вушка Хуш. Их доспехи отливали серебром, за спиной виднелись луки. Охранники держали перед собой обнаженные мечи, уперев их острием в землю.

Они прошли мимо стражей, которые их внимательно осмотрели, но ни о чем не спросили. У первой сотни, которой выпала честь быть личными охранниками кар-карта, были вырваны языки, так как они присутствовали даже на самых секретных переговорах, охраняя своего владыку.

Вход в юрту освещали два высоких факела, воткнутых в землю. Остановившись на мгновение, Тамука поклонился сначала на запад, потом на три другие стороны, после чего прошел между факелами в юрту.

— А я уже думал, что нам придется вас ждать.

— Польщен таким вниманием, — сказал Хулагар, низко кланяясь в сторону помоста, на котором восседал Джубади. Слева от него расположился кар-карт тугар Музта, а справа — наследник Джубади Вука.

— Присоединяйтесь, — приказал Джубади. — Оба. Тамука ничем не показал своего удовлетворения — проявлять эмоции считалось признаком дурного тона. К тому же он видел, что вожди кланов глядят на него с завистью и некоторым страхом. Его речь на встрече трех кар-картов позволила им прийти к согласию с бантагами, и между двумя ордами после десятилетней изнурительной войны установился мир. Теперь у обоих народов было время передохнуть и приготовиться к грядущей войне со скотом.

Тамука вступил на помост и направился к круглому столу, за которым сидели Джубади, Музта и Вука. Хулагар устроился слева от Джубади, опустившись к его ногам. Тамука, подумав секунду, уселся рядом с Вукой — зан-картом, которому он присягнул помогать и защищать хотя бы и ценой собственной жизни.

— Я сам выбрал пищу, — сказал Вука, улыбнувшись своему щитоносцу, и тот улыбнулся в ответ.

— Значит, мы хорошо поедим, — дипломатично ответил он.

С того самого дня, как они потерпели поражение от скота под городом Суздалем, он был рядом с Вукой, выполняя его приказы. Но это вовсе не означало, что ему нравится наследник кар-карта, больше того, это не означало и того, что он уважает его и почитает, как это приличествует его положению. В глубине души Тамука был уверен, что именно Вука убил своего брата, который должен был стать наследником Джубади, и тем самым сумел избежать заслуженной смерти.

Если бы не Вука, они бы захватили другой город скота — Рим. Но даже и без этого Тамуке было совершенно ясно, что зан-карт не подходит на роль вождя орды. Его поведение колебалось от сумасшедшей дерзости во время атаки до таких поступков, которые иначе как трусостью и назвать было нельзя. Но Джубади пока отказывался признать это, принимая безрассудство за отвагу, а лживость за хитрость и ум, необходимые кар-карту. Джубади не понимал, что его прямой наследник, единственный законнорожденный сын, которого были готовы принять кланы, виновен в братоубийстве, хотя слухи ползли по всем юртам. Хулагар как щитоносец кар-карта попытался заговорить об этом с Джубади, но чуть было не лишился жизни. Если бы не традиционное почитание щитоносца и не его неприкосновенность, он остался бы без головы, даже не договорив до конца.

Раздался жуткий вопль, и, подняв голову, Тамука увидел, что в юрту ввели человека, приготовленного для пиршественного стола. Его тащили два немых стража, а позади шел сарг-карт — старший шаман. Пленник оказался хорошо сложенным мужчиной с загорелой до черноты кожей, как у большинства карфагенян. Он визжал от ужаса, как это всегда делает скот, и Тамука недовольно поморщился, хотя многие вожди кланов громко рассмеялись. Слуги привязали пленника к столу и закрепили его голову в специальном зажиме. Мужчина дергался и вырывался, но напрасно. Стол был устроен так, что наверху оставалась только голова.

— Он только повредит себе руки и ноги, — сказал Вука, покачав головой. Вожди кланов веселились, глядя на напрасные попытки жертвы освободиться.

К другим столам тоже привязали пленников, воздух буквально звенел от их криков. Тамука смотрел на них с отвращением. Они могли бы по крайней мере спеть песнь смерти, как это делают майя, принять судьбу с достоинством, а не вопить так жалобно. В груди у него поднялась волна раздражения, он желал, чтобы все было кончено как можно быстрее.

Сарг-карт, старший шаман, принялся за работу. Другие шаманы стояли, ожидая этого самого главного предсказания, которое определит судьбу всей орды.

Он вынул из-за пояса кривое лезвие и приставил его к голове жертвы прямо над глазами. Человек завопил еще громче. Это был добрый знак — он не рыдал и, что еще хуже, не потерял сознания. Одним движением шаман надрезал кожу на лбу, над ушами и на затылке. Раздались крики — вожди одобряли мастерство Сарга. Если бы он поранил ухо, это означало бы, что они услышат плохую новость, если бы задел глаз — увидят что-то дурное, а если бы жертва потеряла сознание, то нежданная неприятность грозила всей орде.

Сарг склонился над головой жертвы, наблюдая, куда с нее стекает кровь.

— К северу, — объявил Сарг. Все благоговейно замолчали, ведь орда направлялась именно на север. Но чья кровь прольется?

Настал черед самой важной части церемонии. Сарг-карт достал кривую пилу. Сквозь кровь, заливающую глаза, человек увидел страшное лезвие и понял, что это означает. С его губ сорвался ужасный крик.

— Это будет кровь скота! — — провозгласил Сарг, и вожди разразились победными криками.

В юрте стояла сосредоточенная тишина, когда Сарг, бормоча под нос заклинания, сделал надпил вокруг головы пленника. Крики жертвы стали тише и перешли в невнятное бормотание. Как правило, большинство из них именно в этот момент теряло сознание — что уж возьмешь со скота, но если бы этот умер до окончания церемонии предсказания, это было бы дурным предзнаменованием.

Наконец Сарг закончил эту операцию. Теперь он должен был снять выпиленную кость. Нередко случалось так, что она оказывалась не пропиленной до конца и тогда, дернув за волосы, шаман только снимал скальп. Так произошло с янки, которого звали Кромвель. Он не произнес ни слова, пока шаман делал свою работу, но в глазах его было нечто такое, что молодой шаман нервничал, и, когда дернул, в руке у него остался лишь окровавленный клок волос.

Но Сарг знал свое дело и не мог допустить такой унижающей его достоинство ошибки. Казалось, не прикладывая особых усилий, он зажал между пальцами пряди волос пленника, и верхняя часть черепа отделилась с едва слышным хлопком. Все радостно загомонили, только другие жертвы принялись кричать еще громче. Они знали, что то же самое будет проделано и с ними.

Пленник едва слышно простонал и замолк. Сарг посмотрел на него и, склонившись, несколько раз несильно ударил по щекам, чтобы тот пришел в себя. Карфагенянин открыл глаза и с неописуемым ужасом уставился на своего мучителя.

Мозг был покрыт сероватой пленкой. Надрезав пленку сзади, Сарг снял ее, как кожуру со спелого фрукта. На пол потекла светлая жидкость. Сарг наблюдал за тем, как в мозгу пульсируют артерии, и что-то тихо бормотал. Но вот он обернулся к Джубади.

— Придется пересечь много рек, некоторые из них наполнены красной кровью, другие голубой. Я вижу яркий огонь и темные тропы. Он снова склонился над мозгом. — Вот! Я вижу белые пузырьки, как корабли, которые летят в воздухе. Одни движутся на запад, другие на восток. Я вижу синее поле, это цвет янки, и их ждет смерть.

Он посмотрел на Джубади.

— Нас ждет победа!

Его слова приветствовал восторженный рев. Тамука подошел поближе, хотя он и сомневался, что будущее можно предсказать таким образом. За исключением некоторых моментов, шаманы всегда говорили одно и то же. Между теми, кто предсказывал будущее по мозгу скота, и теми, кто следовал путем «ту», не было ничего общего. Предсказатели смотрели на Белый клан как на соперников, а те, хотя и признавали, что порой слова шаманов бывают истинны, считали, что не всегда им открыта вся правда.

Сарг вынул из сумки длинную иглу и погрузил ее в мозг. Зубы скота застучали, с губ стали срываться странные слова. Шаман вытащил иглу и вонзил ее снова. На сей раз у пленника задергались ноги и руки. Сарг исполнил «Ужта Иг» — танец духа, показывающий, как он подчиняет себе низший дух скота. Все смотрели в зачарованном молчании.

Сарг обернулся к вождям, на его губах мелькнула улыбка удовлетворения от хорошо проделанной работы. Вожди смотрели не отрываясь. Многие стучали кулаками по столу от возбуждения, видя, как подчиняются шаману сверхъестественные силы. Сарг кивнул Джубади и, опустившись на колени, стал прислушиваться к последним словам жертвы.

Джубади встал, взял со стола золотую ложку и погрузил ее в обнаженный мозг. Человек застонал, забился в судорогах, но Джубади жевал, не обращая внимания. Затем он кивнул сотрапезникам. Тамука взял золотую ложку, сел рядом и зачерпнул еще теплый мозг. Он таял во рту. Остальные приближенные кар-карта присоединились к ним. Вожди, которые сидели за нижними столами, не отрываясь смотрели на это пиршество в ожидании своей очереди.

К Саргу подошел молодой шаман и подал ему миску с какой-то жидкостью и свечу. Шаман вылил содержимое миски в открытый череп, подняв глаза к небу, произнес что-то на языке предков и поднес горящую свечу к голове мертвого человека.

Остальной скот в ужасе закричал — из отверзтого черепа поднимались языки пламени, словно мертвец был увенчан короной из голубых и желтых языков пламени. С довольной улыбкой Сарг отступил в сторону. Тамука почувствовал, как по его телу прошла дрожь. Он уже не раз видел этот ритуал, но все равно в нем было что-то завораживающее.

Человека уложили на стол.

— Он сказал что-нибудь? — несколько нервно спросил Джубади.

— Он сказал: «Умрут двое», — прошептал Сарг. — Он произнес это на нашем языке.

Джубади оглядел собравшихся.

— Это плохо, — послышался чей-то голос. — Двое, сидящих за столом кар-карта…

— Умрут двое, — повторил Хулагар. — Русский и римлянин. Кто еще, по-вашему, это может быть?

Тамука заметил, как тень облегчения скользнула по лицу Сарга, скользнула и тут же сменилась ненавистью — его выручил один из Белого клана. Однако шаман согласно кивнул.

— Гадание обещает полную победу, — объявил он, как будто озарение снизошло на него самого.

Сарг махнул рукой в знак того, что теперь, когда судьба всей орды была предсказана, остальные шаманы тоже могут начать ритуал. Вопли скота послышались со всех сторон, предсказывая орде удачу. По долине, которая замерла, прислушиваясь к предсказанию, пронесся ропот голосов простых воинов.

Пока в юрте другие шаманы занимались своим делом, Тамука откинулся назад, наслаждаясь любимым блюдом. Вука облизывал пальцы, не желая оставить ни капли.

Тамука почувствовал запах мяса — слуги внесли на подносах жареные конечности скота, искусно украшенные внутренностями, и, разумеется, кровяной бульон. Другие слуги в это время убрали труп, засыпали пол свежей травой и снова установили стол, который в считанные секунды оказался уставлен вкуснейшей пищей. Никто не терял времени на разговоры — долгий день поста подошел к концу, и все воздавали должное еде.

Сказители стояли в темных углах юрты и прославляли благородных вождей мерков, начиная с кар-карта Пука Тауг, первым приведшего своих воинов через врата света в Валдению. Они перечисляли правителей всех поколений, аккомпанируя себе на музыкальных инструментах с единственной струной, дребезжащему звуку которой вторили мерный рокот барабанов и нарги — трубы войны.

Слуги внесли на больших тарелках тонко нарезанное мясо, еще несколько минут назад бывшее живой плотью. Джубади церемонным жестом взял один из кусков и бросил его в жаровню. Это был дар, предназначенный предкам.

Тамука с удовольствием вонзил зубы в сочное мясо. Оно было прожарено в самый раз — хрустящая корочка и нежная мякоть. Подали перебродившее молоко лошадей и скота. После того как вожди кланов приложились к нему, их голоса стали звучать громче, они хохотали и задирали друг друга. На каждый стол поставили котлы, наполненные горячей кровью, и воины выхватывали друг у друга черпак и пили из этих котлов, разбрызгивая жидкость на стол, на доспехи и соседей. Разгорелась шуточная потасовка, и если бы у пирующих было при себе что-нибудь, помимо столовых ножей, текла бы, возможно, не только кровь скота.

За главным столом приличия были соблюдены. Джубади, по праву взявший черпак первым, осушил его едва до половины и дипломатично предложил вторую половину Музте, допившему кровь до конца.

Вокруг юрты толпились воины, которым шаманы щедро предсказывали табуны новых лошадей, кучи золота и рождение крепких сыновей.

Насытившись, Тамука со стоном отодвинулся от стола. Было мало чести в том, что он закончил первым, но как носитель щита он мог не беспокоиться о таких мелочах. Он увидел злорадную улыбку Вуки -его щитоносец проявил слабость, недостойную воина. Вука демонстративно взял берцовую кость, раскусил ее крепкими зубами и, высосав мозг, откинул ее за спину.

Теперь Тамука лишь пригубливал перебродившее молоко, чтобы чувство приятного насыщения сохранилось.

— Мы хорошо поели за столом нашего кар-карта! Да продлится его жизнь еще десять оборотов! — выкрикнул, подняв свой черпак, Горн, вождь Клана Трех красных коней. Снаружи, поддерживая его, раздался согласный крик жен, наложниц и детей, собравшихся у юрты. Тысячи голосов подхватили его клич. По всей степи звучало имя Джубади.

Тамука почувствовал волнение — такая сила слышалась в этом кличе. Наверняка он достиг небес, где его услышали духи предков.

Джубади поднял руки, добиваясь внимания, и забрался на пиршественный стол. Вожди тоже встали плечом к плечу, глядя на своего кар-карта.

Они скинули со стола оставшиеся блюда, смели котлы и подносы и подняли стол со стоящим на нем Джубади. Военачальники, которые командовали десятитысячными уменами, дрались за право нести своего кар-карта. Стол подняли на плечи и вынесли из юрты.

Как только Джубади оказался на улице, вокруг раздался дружный крик. Он звучал, как раскаты грома, перекатывавшиеся по степи.

— Кар-карт! Кар-карт! Кар-карт! Тамука посмотрел на Хулагара, который присоединил свой голос ко всеобщему хору, а потом перевел взгляд на Вуку. Тот стоял молча, слушая голоса, знаменовавшие власть, которой обладал его отец. В глазах Вуки горела неприкрытая зависть. Внезапно Тамука почувствовал, что и он, носитель щита, безумно хочет обладать такой властью. Он понял, что власть способна подарить наслаждение большее, чем даже куртизанка Юва, приходившая в его палатку.

Смущенный охватившим его чувством, Тамука заметил, что Вука смотрит на него с холодной усмешкой, словно зан-карт вдруг прочел мысли своего щитоносца. Тамука отвернулся.

Вожди шумно внесли Джубади в юрту. Кар-карт посмотрел на Хулагара и улыбнулся.

— Вот наша мощь, вот сила орды! — проревел Джубади и, не дожидаясь, пока стол поставят, спрыгнул с него. — Скот севера, русские, римляне, наполнят наши утробы! Мы будем есть их мясо и пить их кровь! А потом их кости высушит солнце!

Хулагар кивнул, но ничего не ответил. «А сколько наших воинов останется в степи навсегда?» — подумал Тамука. План был хорош, он сам помогал составлять его, хоть это и было неслыханным нарушением традиций: носители щита никогда не позволяли себе вмешиваться в воинские дела, но даже Джубади одобрил его толковые советы и знание обычаев скота.

— Если оставить в живых хоть одного их них, они завоюют весь мир, — сказал Тамука тихо. Его слова заставили Джубади повернуться к нему.

Хулагар посмотрел на Тамуку и покачал головой, словно предупреждая. Джубади по-прежнему хотел верить, что, подчинив скот, они снова обретут послушных рабов, готовых выполнять приказания, делать грязную работу и кормить орду своей плотью. А орда сможет спокойно продолжать свой бесконечный путь по кругу, сражаясь с себе подобными ради славы.

— Ты слишком много выпил, щитоносец моего сына, — угрожающе прорычал Джубади. — Мы будем сражаться, как я сказал, и победим. Когда мы подчиним, их, они снова станут покорны. Но убить их всех — это значит нарушить весь привычный уклад жизни. Как я сказал, так и будет.

Тамука низко поклонился, проклиная так не вовремя вырвавшиеся слова. Но он знал, что голос щитоносца внутри него, голос, которому он привык повиноваться, говорит правду.

— Я много выпил, — ответил Тамука, — но голос, который звучит внутри меня, — это голос разума, а не вина.

Джубади холодно смотрел на него.

— Я уйду, — сказал Тамука и, склонив голову, спустился с помоста.

Он вышел из юрты на свежий воздух и глубоко вздохнул.

— Мы отправляемся завтра! — прорычал Джубади, и восторженные крики вождей кланов развеяли повисшее в воздухе напряжение.

Тамука прошел между факелами и поклонился на четыре стороны света. Хотя он удалился с достоинством, для стоявших снаружи было ясно, что он сказал что-то, чего не следовало говорить щитоносцу зан-карта. Давать советы кар-карту имел право лишь его щитоносец — Хулагар. Тамуке низко поклонились в соответствии с его высоким положением, но никто не заговорил с ним. Как хранитель щита он внушал благоговение, но сейчас был явно в немилости.

Во время пиров слова гнева были обычным делом. Десятки воинов орды упокоятся навек еще до рассвета — таков порой был результат обильных возлияний. Конечно, гораздо чаще подобные ссоры заканчивались всего лишь разбитыми головами, но когда речь идет о гневе кар-карта, лучше держаться подальше от впавшего в немилость, по крайней мере до тех пор, пока его судьба не будет решена.Он прошел мимо молчащих соплеменников и направился к холму, с которого наблюдал восход лун. До него доносились смех и громкие голоса спорящих и распевающих песни воинов. Степь до самого горизонта светилась кострами.

Тамука чувствовал силу орды, в течение сотен поколений объезжавшей мир. Каждую весну они встречали пиром полнолуния, а потом вновь садились на лошадей и ехали по бескрайней степи. Лишь один момент в жизни орды был еще более значительным — пиршество возле Баркт Ном, когда все собирались у подножия горы и, стоя с факелами в руках, пели, отдавая почести предкам, живущим в вышине, и подбадривая тех еще безымянных мальчиков, которые впервые должны были подняться на гору. Его пробрала внутренняя дрожь, когда он вспомнил, как он тоже стоял на вершине, смотрел на бесчисленные факелы, которые с высоты казались океаном огня, и слушал голоса, эхом отдававшиеся в горах.

На рассвете двадцать пять уменов, в том числе два тугарских, должны были повернуть на северо-запад, а через три дня еще семь отправлялись прямо на север через холмы. Два умена уже переправлялись через проливы на пути к Риму. И наконец, пять уменов были оставлены в резерве, чтобы охранять орду с тыла, на случай, если бантаги решатся на предательство и нападут на союзников.

Такая тактика должна была сработать, потому что других вариантов не было. Если потерять время, к осени в орде начался бы голод. И в таком случае бантаги могли отправиться на север и опередить их на пути по кругу. Поэтому во что бы то ни стало надо было к осени захватить Рим, а потом быстро двигаться на восток.

— Его гнев остынет, носитель щита, его слова — всего лишь власть напитка над разумом.

Тамука обернулся, досадуя, что не слышал, как заговоривший подошел к нему.

— Любопытное звание — «носитель щита», — продолжал Музта, подходя к Тамуке и становясь рядом. На лице кар-карта играла непонятная улыбка.

Тамука ничего не ответил. Он низко поклонился, хотя это был всего лишь кар-карт разбитой тугарской орды.

— Когда я оглядываюсь назад, на то, что произошло, я вижу, насколько полезны такие люди, как ты. Если бы пять сезонов назад кто-то сказал, что мне понадобится советчик, к словам которого я буду прислушиваться, я бы рассмеялся. — Музта покачал головой. — У меня был помощник, но он был воином. — Музта грустно улыбнулся. — Кубата. Он пытался предупредить меня в самом конце, но я не послушал.

— Его имя известно даже у нас, — вежливо ответил Тамука.

— С той минуты, когда он впервые услышал об этих янки, казалось, какой-то внутренний голос говорил ему, что они сделают. Он пытался сказать об этом мне… — Голос Музты дрогнул. — Но я не слышал его…

Тамука ничего не сказал.

— Если бы тогда я прислушался к его словам, орда тугар не потерпела бы поражения.

— И что же он говорил?

— Думаю, в конце он понял, что мы должны оставить их, уйти куда-нибудь, чтобы собрать силы. Возможно, прийти к соглашению.

— Заключить мир? И это советовал герой Орки? -с сарказмом в голосе спросил Тамука.

— Да, это сказал тот, кто обеспечил победу при Орки, — отозвался Музта, глядя на хранителя щита.

— Я был там, — признался Тамука. — Совсем молодым, у меня даже не было лука.

— И кому ты служил?

— Воину, который погиб, защищая карта Барга, командовавшего уменом Юшин.

— Да, они хорошо сражались. — Они погибли все, — холодно сказал Тамука. — Я помню песнь, которую они пели, умирая под градом ваших стрел. Да, кар-карт, я до сих пор помню это.

— И до сих пор ненавидишь нас, — продолжил Музта. — Хотя именно ты на совете трех кар-картов помог прийти к согласию. Но сейчас в твоем голосе я слышу ненависть.

— Еще больше я ненавижу скот, — спокойно прозвучал голос хранителя щита. — Мой господин и весь умен Юшин теперь скачут по небу вместе с предками. Я ненавижу вас за их смерть, но они умерли достойно. А те, кто погиб, сражаясь со скотом? Как они предстанут перед духами предков, какую песнь споют о своей смерти? Сначала скот развратил нас, а теперь убивает.

— Сколько мерков они убили? — спросил Музта. — Пять сотен, самое большее тысячу за прошлую осеннюю кампанию и зимой. Я же потерял семнадцать уменов, семьдесят одну тысячу воинов. Если у кого-то и есть полное право ненавидеть их, так это у меня.

Музта замолчал. Когда Тамука взглянул на него, его лицо было абсолютно бесстрастным.

— Хотя я забыл. Скот убил всех наследников, кроме Вуки.

Тамука посмотрел Музте прямо в глаза. Неужели он подозревает? Неужели слухи о Вуке дошли даже до лагеря тугар?

— Я не чувствую в твоем голосе той ненависти, которую, казалось бы, ты должен испытывать к ним, — произнес Тамука, решив не продолжать тему о смерти братьев зан-карта.

— Я ненавижу их. Уже давно я пообещал себе, что настанет день, когда Кин станет моим гостем на пиру полнолуния.

— И?

Музта покачал головой и улыбнулся.

— Он ничем не хуже командиров Оркона или вашего Вушки Хуш. Это и было моей главной ошибкой.

Я недооценил его и его солдат. В конце концов, сказал я себе, они всего лишь скот. Ты и сам видел, каким фиаско закончился для вас прошлый год: меньше чем за сорок дней они построили флот, который мог сравниться с вашим, они перехитрили вас и вашего скота Кромвеля, когда победа, казалось бы, уже была в ваших руках. Кин победил Кубату, но не забывай, что именно Кубата когда-то победил твою орду, хотя нас и было в два раза меньше.

— Зачем ты мне это говоришь? — спросил Тамука. — Я всего лишь щитоносец зан-карта. Скажи это Джубади, командирам уменов и десятков уменов.

Музта усмехнулся:

— Ты считаешь, они станут слушать кого-то из тугар? Они станут слушать вождя, который потерял почти всех воинов в сражении с презренным скотом?

Он насмешливо покачал головой и посмотрел на звезды.

— Временами я сам не могу поверить, что привел своих людей к катастрофе, что сейчас у меня осталось всего два умена, которые влились в вашу орду, что я вынужден просить о помощи, а подчиненные мне кланы — в полутора тысячах миль отсюда, они абсолютно беззащитны и целиком зависят от ваших решений.

Кар-карт тугар отступил на шаг и посмотрел на освещенный кострами лагерь, где слышались радостные крики воинов, предсмертные вопли скота, песни сказителей. Орда мерков лежала перед ним во всей своей мощи.

— Они изменят вас так же, как изменили нас, — мрачно предупредил он. — Когда я родился, в мою руку вложили лук еще до того, как я коснулся груди матери. Когда родится мой сын, что я смогу вложить в его руку? Будет ли это инструмент скота, или оружие, используемое ими против нас, или стропы для летающего корабля, молот из кузни, рельсы, по которым передвигаются их огнедышащие драконы? Все это нам придется принять от скота, если мы хотим выжить. — Потому-то я и считаю, что весь скот надо уничтожить, — твердо и страстно произнес Тамука. — Чтобы сохранить наш народ, нам придется убить их. Нам придется научиться всему, что они знают, а потом покончить с ними, чтобы даже памяти не осталось о том, что когда-то в Валдении жил скот. Только тогда мы снова сможем почувствовать себя хозяевами степи. Музта горько рассмеялся:

— А кто будет кормить нас? Мы едем по степи, накормленные скотом, мы приезжаем в их города осенью, зная, что нас ожидает запас провизии, которого хватит до весны. А что случится, когда скота не будет?

— Очистив этот мир, мы снова станем той ордой, в какой жили наши предки. Мы познаем все необходимое, но без скота, который грозит уничтожить нас. Мы научимся сами создавать себе пищу. Между нами и скотом никогда не будет мира. Джубади не прав, думая, что после того, как мы подчиним их, все снова станет как раньше.

Злясь на себя за то, что он так открыто высказал несогласие со своим кар-картом в присутствии извечного врага мерков, Тамука зарычал и отвернулся.

— Если я передам Джубади то, что ты говорил мне, — тихо произнес Музта, — ты умрешь. Если бы такое сказал мне кто-нибудь из моих советников, я бы зарубил его собственным мечом.

— Так сделай это, — фыркнул Тамука, даже не подумав обернуться.

— Со мной ты можешь говорить спокойно, — прошептал Музта.

Тамука знал, что должен поблагодарить кар-карта чужой орды, потому что он держал жизнь щитоносца в своих руках.

— А зан-карт Вука прислушивается к твоим словам? Тамука обернулся:

— Не думай, что, сохранив мне жизнь, ты сможешь подкупить меня, тугарин.

Музта усмехнулся:

— Даже не собираюсь. Твоя жизнь принадлежит тебе, и я не собираюсь ею распоряжаться.

Тамука наконец кивнул.

— Готов ли твой зан-карт вести орду, если Джубади падет? — спросил Музта так тихо, словно говорил сам с собой. — Ты знаешь, что Джубади не прав в том, что касается дальнейшей судьбы скота. Но ни ты, ни я не можем не признать, что он — прекрасный воин. Может, он и недооценивает этих янки, но он достойный кар-карт. А каков зан-карт?

«Вука — кар-карт? Конечно, его учили всю жизнь, стремясь сделать достойной заменой своему отцу. Но он не справится. Он ринется куда-нибудь сломя голову, как сделал это на улицах Рима, как это сделал стоявший рядом с ним тугарин. В нем нет и следа отцовских способностей».

И он убил своего брата, в этом Тамука был совершенно уверен.

— Он будет готов, — холодно сказал щитоносец.

— Разумеется. — Музта улыбнулся, и в лунном свете его зубы блеснули красным. — Я должен вернуться к своим воинам. Завтра нам предстоит трудный переход.

Тамука низко поклонился, кар-карт повернулся и пошел прочь, оставляя за собой запах примятой сапогами травы и весенних цветов.

С земли стал подниматься белый туман, и в нем растворился Музта.

Тамука уходил все дальше и дальше от юрты Джубади. Наконец он лег в траву, и туман обнял его холодными руками. По небу, таинственно мерцая, плыли две луны.

Тамука сделал несколько коротких вдохов, потом быстро выдохнул и замер. По его телу пробежала дрожь, все окружающее потеряло четкие очертания. Дыхание становилось все медленнее и медленнее. Со стороны могло показаться, что щитоносец зан-карта Вуки умер. Он превратился в дух «ту», дух носителя щита. Он взлетел в ночное небо, чтобы услышать голоса предков. Перед ним пронеслась череда лиц, все они жили радостью своей последней битвы — воины, спевшие песнь смерти на поле сражения. Появился Юрга -его учитель, он приказал оставить дух «ка» — дух воина — и прислушаться к духу «ту»:

«Нельзя, чтобы тобой владел дух „ка", пусть он останется за пределами твоего сердца, твоей души. Будь одним из мерков и вместе с тем не будь им, подчини себе воинский дух „ка", дух орды, только так все смогут выжить в предстоящей битве».

Pi он шел вперед, слушая слова духа «ту», но «ка» взывал к нему. Мимо по ночному небу проносились на конях души воинов, они смотрели на потомков, которые скакали по зеленой траве. Тамука видел их всех — умерших и живущих ныне, великую орду, готовую к новому путешествию и новой войне.

По вечному небу снова мчались вечные всадники, но их крики, в которых слышалась радость победы, постепенно затихли. На горизонте стоял скот, он ждал их приближения, и в глазах у него горела ненависть.

«Неужели они добрались и сюда, в небо, где живут наши предки? — подумал Тамука. — Как скот смог пересечь черту небесных врат, сотканных из огня вечных небес?»

Но в этом не было ничего удивительного. Ибо когда на земле мерки одерживают победу, то и в небесах они побивают врагов, оба мира отражают и поддерживают друг друга.

Всадники приблизились. Он увидел отца, всех воинов умена, павших на поле брани. Они смотрели на него обвиняюще и затем молча обратили свои взоры на север.

На минуту он вспомнил о своем питомце. Втайне от всех он послал его вперед, возложив на него особое задание. Это был мастерский ход с его стороны, ибо он подготовил питомца так, что тот и сам не подозревал об этом задании. Но Тамука заранее знал, что он будет делать. Таков был его секретный план.

Таким образом, его дух «ка» осуществил то, что надо было сделать. Дух «ту», дух щитоносца, позволяющий ему путешествовать вне тела и узнавать скрытое от глаз, отступил. И он увидел, как Юрга, его учитель, учитель всех щитоносцев Белого клана, плачет.

Юрий вынырнул из глубин сна. Снова тот же кошмар. В глазах у него стояли слезы, от которых луна, заглядывающая к нему в комнату через окно, расплывалась. Он дома, хотя на самом деле это такая же тюрьма. Но по крайней мере здесь он, отверженный, бывший питомец орды, евший плоть собственного племени, был в безопасности. Ему позволили остаться на свободе, но и тут его охраняли, хотя в этой глухой деревне под Новродом его никто не знал. Но все равно за ним постоянно следили.

Кин. При мысли о нем Юрий проснулся окончательно. Кин должен знать, зачем он здесь. Кин послал его сюда, чтобы защитить, сохранить ему жизнь. Для чего?

Он смахнул слезы. Кин знал, и Тамука тоже, он мысленно слышал их голоса. Оба они начали какую-то игру, а он был пешкой. Сам ли он принимал решения или кто-то вынуждал его действовать так, а не иначе?

Завтра наступит новый день, и он как две капли воды будет походить на предыдущий. Все дни для него слились в один, кроме тех моментов, когда поздно ночью его сажали в машину, которая двигалась по железным рельсам, и отвозили к Кину. Потом его привозили обратно. Ему ничего не было нужно. И вместе с тем ему было нужно все.

Он закрыл глаза и, засыпая, снова услышал зовущий голос.