Насмерть перепуганный Винсент старался не смотреть на пытку, но не мог отвести глаз от ужасающего зрелища.

Прошлой ночью его, как мешок с зерном, забросили на спину лошади и связанного отвезли в Новрод.

Каждый вдох давался ему с трудом — наверное, несколько ребер было сломано. Но сейчас это беспокоило его меньше всего.

— Заставь ружье стрелять!

То, что здесь происходило, было настоящим средневековым кошмаром. Брайан Сэдлер был привязан к стулу, а на голове у него был металлический обруч с винтами у висков.

— Заставь ружье стрелять! — ревел священник.

— Поцелуй меня в задницу! — простонал Сэдлер.

Священник улыбнулся и повернул один из винтов на пол-оборота. Тело Сэдлера изогнулось дугой от боли, и он дико закричал.

Всхлипывая, Винсент пытался разорвать веревки, стягивавшие его по рукам и ногам. Священник перевел взгляд на него, усмехнулся и продолжил допрос.

— Заставь ружье стрелять!

Сэдлер плюнул ему в лицо.

Палач завернул винты еще туже. Истошные крики истязаемого слились с мольбами Готорна, просившего остановить это безумие.

Священник подошел к Винсенту и протянул ему мушкет:

— Ты показываешь, как он работает. Я прекращаю это.

«Боже милосердный, как ты допустил это?» — подумал Винсент. Он мог остановить мучения товарища, но тогда эти люди узнают их важнейший секрет.

— Не делай этого! — сквозь слезы выкрикнул Брайан. — Они используют это против наших.

Палач снова повернулся к нему. Взявшись за винт, он хотел снова повернуть его. Однако на этот раз неожиданно вмешался другой священник, который все это время молча стоял в темном углу камеры. Встав перед стулом, он принялся о чем-то спорить с истязателем, показывая на Сэдлера и качая головой.

Как понял Винсент, тот говорит, что еще один поворот винтов убьет Брайана. Из носа Сэдлера текла кровь, а глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит.

В конце концов палач улыбнулся, как бы согласившись на новое предложение. Он ослабил винты, по телу Сэдлера пробежала дрожь, и он бессильно откинулся на спинку стула.

Священник вышел из камеры. Несколько секунд спустя он вернулся, и лицо Винсента посерело от страха.

В руках палача была плетеная корзинка, почти шести футов в длину и фут в поперечнике.

Внутри корзины с угрожающим шипением извивалась темно-зеленая змея. Когда она открывала пасть, в свете факела зловеще блестела пара острых зубов.

— Нет, только не это! — завизжал Сэдлер. — Господи, этого я не перенесу!

В камеру вошло двое слуг, которые пододвинули к Брайану высокий стол. Палач поставил на него корзину и открыл в ней дверцу. Развязав правую руку Сэдлера, слуги начали засовывать ее в отверстие в корзине.

— Боже, помоги мне! — стонал Сэдлер.

— Хватит! — отчаянно закричал Готорн. — Я покажу вам, только перестаньте!

Священник улыбнулся Винсенту и сделал знак подручным отпустить Сэдлера.

Готорна отвязали от стены, и палач сунул ему в руки мушкет.

— Сделай огонь и дым, — приказал он.

Весь дрожа, молодой квакер поставил винтовку Спрингфилда на пол дулом вверх и сказал, чтобы ему принесли патрон и коробку с капсюлями.

Когда Винсент кончил заряжать оружие, палач был уже рядом, готовый ударить его кинжалом, если он попробует что-нибудь предпринять.

Винсент осторожно поднес винтовку к плечу, нацелил ее на зарешеченное окно и спустил курок.

Находившиеся в камере Новродцы испуганно отскочили от него.

Готорн протянул винтовку обратно священнику, который осторожно взял оружие. Понюхав ствол, он вдохнул запах серы, вскрикнул и мрачно посмотрел на юношу.

Взяв коробку с патронами, он достал завернутый в бумагу заряд и, следуя указаниям Винсента, сорвал бумажную оболочку, насыпал в дуло пороху и загнал туда пулю. Взведя курок, вставил пистон.

Готорн указал на спусковой крючок и продемонстрировал, как держать оружие.

Священник поднес мушкет к плечу и направил его прямо в лицо Винсенту.

«Господи, пусть он сделает это», — взмолился про себя юноша. Он знал, что, вступив в армию, уже нарушил законы своей веры, а теперь еще научил человека новому способу убийства. Так что такое наказание было бы справедливым.

Священник гнусно ухмыльнулся.

Медленно повернувшись, он приставил ствол к голове Сэдлера.

— Встретимся в аду! — бросил ему Брайан. Прогремел выстрел. Мозги и кровь разнесло по всей камере.

Винсент согнулся в приступе рвоты, на что его тюремщики отреагировали взрывом грубого смеха.

Дверь в камеру отворилась, и вошел чернобородый воин. Винсент настороженно уставился на бородача, мгновенно распознав в нем того самого человека, который затеял с ним стычку на дороге.

Священник протянул ружье Михаилу, который взвесил на руке тяжесть мушкета и осклабился. Схватив коробку с патронами, он вытащил один заряд, сорвал с него бумагу, высыпал на ладонь порох и сказал что-то священнику, согласно кивнувшему в ответ.

— Ты покажешь это волшебство, — резко бросил он Винсенту. — Если откажешься, то… — Не закончив фразы, палач многозначительно показал на корзину со змеей. — Поспи и подумай.

— Откуда ты знаешь наш язык? — не сдержал любопытства Винсент, хотя сам едва стоял на ногах от боли и ужаса.

Старый священник вдруг весь как-то скрючился, изображая из себя калеку.

— Янки, помогите мне, — проблеял он, протягивая руку.

Пораженный Винсент вспомнил, что он видел этого человека около Форт-Линкольна, где тот изображал нищего. Он даже дал ему однажды медную монетку и пару раз говорил с ним, испытывая жалость к несчастному.

Довольно расхохотавшись, священник выпрямился.

— С этим, — показал он на ружье, — мы пошлем кого-нибудь убить вашего Кина, а может, и его женщину.

Затем он снова ткнул пальцем в сторону корзины и, продолжая смеяться, вышел из камеры. Двое его подручных разрезали веревки, все еще стягивавшие Сэдлера, и выволокли тело ногами вперед, а еще один взял корзину со змеей, прихватил единственный факел и последовал за ними.

Михаил ушел последним. Подойдя к Винсенту, он оскалился и нанес юноше сильный удар кулаком в область желудка, от которого тот согнулся пополам. Посмеиваясь, Михаил захлопнул за собой дверь, и послышался звук задвигаемого засова.

Всхлипывая, Готорн лежал на полу, сжавшись в комочек и сознавая, что завтра утром ему придется умереть, чтобы не выдать знание, которое может погубить его друзей.

Касмар поставил на стол чашки с чаем, и Патриарх жестом приказал ему удалиться.

— Пей, не бойся, — успокаивающе предложил Раснар. — Клянусь, что в них нет яда.

Сидящий на другом конце стола Ивор улыбнулся и отодвинул свою чашку в сторону.

— Обижаешь, — промурлыкал священник.

— Обижайся сколько хочешь. Я не так глуп, чтобы пить что-нибудь в твоем доме.

— Ну ладно, ладно. Я не такой дурак. Если бы ты умер от какой-нибудь болезни сразу после посещения моих палат, молва назвала бы меня виновником твоей смерти. Я знаю не один пример, когда человек был облыжно обвинен после того, как разделил трапезу с врагом, которого вскоре угораздило отдать концы. Если я убью тебя, Ивор, я проделаю все куда тоньше, и будь уверен, что вместо меня обвинят кого-нибудь из моих врагов.

— И что же тебя останавливает, если ты такой могущественный?

— Знаешь, старый соперник, может быть, я нуждаюсь в тебе, как и ты во мне.

Ивор откинулся в кресле и поправил очки.

— Каждому из нас было бы лучше, если бы другой умер. Эта борьба за власть между нами продолжается уже много лет. Мой отец лишил твоего отца светской власти. Твоя Церковь отстранена от управления государством, и ты хочешь это изменить.

— Но, друг мой, близится расплата, — мягко возразил Раснар. — тугарам нравился тот расклад сил, который твой отец так опрометчиво нарушил. Церковь правила знатью, а знать — крестьянами. Под нашей властью все подчинялись тугарской орде и выживали благодаря соблюдению их законов о корме. Я тебе еще вот что скажу. Хотя Церковь управляла всеми городами, мы не вмешивались, когда вы, бояре, затевали свои дурацкие междоусобицы. Все это соответствовало воле тугар, ибо города были разделены и не мечтали о сопротивлении.

— Никто не говорит о сопротивлении, — нервно сказал Ивор. — Это было бы безумием. Во всей Руси не наберется двадцати тысяч воинов, а в орде сотни тысяч всадников. Но мы здесь обсуждаем не тугар, а тебя и твои козни.

— Нельзя забывать о тугарах, — парировал Раснар. — Это они установили наш миропорядок, и так было всегда. Менять его без их разрешения — вот это безумие. Тебе и всей русской знати не грозит участь попасть в яму, а Церковь испокон веков продает индульгенции людям более низкого происхождения. Вместе мы правим крестьянами, собираем налоги и предотвращаем неприятности, которые могли бы привести к гибели всех нас.

— Большие зернохранилища и склады серебра уже наполовину заполнены в ожидании их появления через три с половиной года, — перебил его Ивор. — Я позаботился, чтобы к тому времени все было в порядке, так что тебе не о чем беспокоиться.

— Меня пугают твои планы, связанные с этими янки, — резко ответил Раснар. — Я все понял еще в первый вечер после того, как они сокрушили твои катапульты. Я увидел этот огонь в твоих глазах, Ивор Слабые Глаза.

Ивор скривился, услышав это прозвище. Когда-то у него были слабые глаза, но янки исцелили их. Сейчас он предпочитал, чтобы его называли Ивор Хозяин Янки, и насмешка Раснара уязвила его. Да, у него были планы объединить всю Русь под своей властью. Со времен царя Ивана, который жил двадцать поколений назад, такое никому не удавалось. Даже тугары уважали Ивана и взяли одного из его сыновей в свое бесконечное путешествие вокруг мира. Когда тот вернулся, Иван передал ему свой трон. Так началось царствование легендарного Ивана Великого.

Если ему удастся объединить всю Русь, возможно, он договорится с тугарами, чтобы большая часть корма была взята из Новрода, и таким образом еще сильнее укрепит свою власть после ухода орды.

Но, как и раньше, только Церковь была полностью освобождена от повинности перед тугарами. У Церкви все еще сохранялись огромные сокровища, которые священники использовали для взяток тугарам и для того, чтобы натравливать друг на друга бояр. Ивору были необходимы эти деньги. У его отца не хватило храбрости отобрать их, но при помощи янки он даже может попробовать низвергнуть церковную власть и захватить все ее богатство.

— Мы ведь здесь говорим не о тугарах, — раздраженно повторил боярин. — Один из твоих священнослужителей возглавил атаку на янки, а значит, и на меня.

Раснар издал короткий смешок.

— Это не смешно, — разъярился Ивор, ударив кулаком по столу. — Двое янки взяты в плен. Что с ним произошло? Я должен что-то сказать Кину.

— Скажи ему, что они мертвы. Убиты при попытке к бегству.

— Не верю. Они могут показать тебе, как работает оружие янки.

— Мы и сами можем это узнать, — бросил Раснар, отмахиваясь от Ивора рукой, как если бы эта тема не представляла для него никакого интереса.

— Если повторится что-нибудь подобное, я велю схватить нескольких монахов из ближайшего монастыря и повешу их гнить на городской стене!

— Ты не посмеешь, — прошипел Патриарх. — Священники, монахи и монахини подчиняются мне, а не тебе. Только тронь кого-нибудь из них, и я закрою все церкви в твоей земле и скажу людям, что тугары будут набирать свой корм исключительно из твоих подданных. Я скажу им о своем намерении сообщить тугарам о том, что знать и купечество устраивают заговор с целью бросить вызов орде и должны быть наказаны. Тогда купцы объединятся со мной, позабыв о тех налогах, которые когда-то на них наложила Церковь.

Ивор не отвечал. Отец Раснара однажды уже осуществил эту угрозу, когда бояре отстранили служителей Церкви от светской власти в Суздале и отобрали у них право собирать налоги с купцов. Но тогда до возвращения тугар оставалось еще девятнадцать лет. Было несколько крестьянских бунтов, но в итоге бояре восстановили контроль над ситуацией, и Раснару пришлось пойти на попятный, когда он занял кресло Патриарха.

— Если ты это сделаешь, я убью тебя, — спокойно промолвил наконец Ивор, смотря на Раснара через стол.

— И получишь крестьянский бунт. Хотя эта чернь боится и ненавидит нас, своего ада они боятся еще больше.

Негромко выругавшись, Ивор откинулся на спинку кресла.

— Не кипятись, дружище, мы можем достичь соглашения.

— Говори, — холодно приказал Ивор.

— Помоги мне уничтожить этих янки, и я забуду о наших разногласиях.

— Чушь. Это полезные союзники.

— Ты играешь с огнем. Я знаю, что они не демоны, а люди вроде нас. В Первой Летописи говорится о том, как наши предки много лет назад прошли сквозь свет и оказались здесь. Мы знаем, что майя на западе и Рим с Карфасом на востоке и на юге попали сюда таким же образом. Но твои янки отличаются от нас. Как они поступят, когда придет время одному из пяти пойти на корм тугарам?

Ивор промолчал. Ответ уже был ему известен. Эти люди не понимают, что значит выбирать меньшее зло из двух, когда приходится жертвовать некоторыми, чтобы выжили остальные. И у них было оружие, оружие более могущественное, чем страшные боевые луки орды. Но если хотя бы один тугарин падет от руки янки, за его смерть заплатит жизнью тысяча, ибо таков был закон.

Ему нравился Кин; в какой-то степени он даже считал его своим другом и поэтому заступился бы за него и за тех, за кого бы тот попросил. Но Ивор знал, что Кин не позволит забрать ни одного из своих людей. Это было ясно хотя бы по тому, как сильно однорукий вождь переживал вчерашние потери и пленение одного из солдат, Готорна. Кин требовал незамедлительного марша на Новрод и грозился, что отправится в поход вне зависимости от решения Ивора.

— Твое молчание говорит о твоих мыслях лучше, чем любые слова, — вкрадчиво заметил Раснар.

— У нас еще три года, а за это время они приспособятся к нашим обычаям, — неуверенно произнес Ивор.

— Ты дурак, — выплюнул слова Патриарх. — Я понял, что они опасны в тот момент, когда увидел их мощь. Я знаю, зачем они нужны тебе, — ты хочешь использовать их против других князей, надеясь, что сбудется твоя дурацкая мечта и ты станешь новым Иваном. Не говоря уж о том, что ты хочешь натравить их на меня. Но сначала они покончат с тобой, или это сделаю я!

— Поп, если я услышу еще одну угрозу, мне станет безразлично, подвергнешь ты меня анафеме или нет, и сегодня же ночью эта церковь сгорит дотла.

«Ивор, ты так предсказуем, — подумал Раснар. — Считаешь себя очень умным, и в какой-то степени ты прав, но в то же время ты просто хвастливый шут, как и большинство знати. Вы, как глупые дети, ссоритесь и деретесь из-за песчаных замков, а в итоге только разрушаете их своей возней». Ослепленный гневом Ивор был очень опасен, и поэтому теперь надо было проявить особую осторожность.

— Позволь сделать тебе предложение, — вслух произнес Раснар. — Мои люди в Новроде приютили твоего единокровного брата Михаила. Они и сейчас ему помогают, и он заручился поддержкой Влада и Бороса.

Ивор гневно фыркнул.

— Признаюсь, что вчерашнюю стычку организовал именно Михаил, надеясь уничтожить янки и убить Кина, но, к сожалению, все пошло не так, как было задумано, — продолжил Патриарх, раздраженно поводя плечами.

— Почему ты мне это говоришь? — прорычал Ивор.

— О, просто чтобы ты знал, какими возможностями я обладаю.

— И что ты хочешь предложить?

— Я могу устроить так, чтобы с Михаилом произошел несчастный случай, так что вся Русь сочтет, что это дело рук Влада или Бороса. Затем я поверну знать Новрода против их боярина, раскрыв, что он заключил со мной союз против тебя. Хотя между Новродом и Суздалем нет особой любви, знать не поддержит того, кто пользуется помощью Церкви, чтобы избавиться от противника. Остальное просто. Ты идешь в поход на Новрод, местная знать перейдет на твою сторону, и ты захватишь город. Когда придут тугары, ты устроишь так, чтобы большую часть налогов и корма поставили Новродцы. В итоге ты ослабишь своего главного врага, и Суздаль после ухода тугар станет самым мощным городом.

— А взамен я избавляюсь от янки, — прошептал Ивор.

— Разумеется. У меня есть люди, разбирающиеся в том, как отравить воду. Сначала ослабим их, потом уничтожим.

— Ты воплощенное зло, — прошипел Ивор.

— Я реалист. Конечно, за мою помощь я потребую долю от имущества янки. Готов даже уступить тебе все большие дымилки, одна из которых так здорово бабахнула во вчерашней схватке.

Ивор сверлил Раснара взглядом, не в силах вымолвить ни слова.

— Ты понимаешь, что, в конце концов, у тебя нет выбора, — тихо уговаривал его священник.

Пылая гневом, боярин поднялся из-за стола.

— Мы совершали ошибку, когда удерживали друг друга от активных действий. Боялись, что другой узнает секрет их оружия. И вот они живут и пугают тебя сильнее, чем ты готов это признать, — заключил Раснар.

— Я могу управлять ими, а если потребуется, избавлюсь от них.

— Твой чай остыл, — улыбнулся Патриарх.

Ивор смахнул чашку со стола и направился к двери.

— Какая жалость. Такая хорошая заварка, — вздохнул Раснар. — Я знаю, что в итоге мы придем к согласию, потому что иначе тебе не выпутаться из твоих трудностей. Янки — это палка о двух концах, Ивор, и ты взялся не за тот.

Когда за боярином захлопнулась дверь, Раснар не удержался от смеха, впервые после появления янки. Он хорошо знал Ивора. Как боярин тот был получше многих. Но он чересчур много думал о своем величии и был слишком властолюбив. На этой слабости можно было сыграть.

Конечно, он согласится. Если он хочет, чтобы Русь пережила следующее нашествие орды, ему придется согласиться, а Церковь заберет обратно свои права, так как Ивор будет полностью от нее зависеть, прежде чем все закончится. И кроме того, несколько сотен трубок янки весьма помогут укреплению авторитета Церкви среди бояр, после того как с Ивором будет покончено.

Только сегодня утром он получил донесение, что были взяты в плен двое солдат и что после должных увещеваний они откроют секрет волшебного порошка.

Посмеиваясь, Раснар встал, вылил в огонь нетронутое содержимое своей чашки и вышел из комнаты.

Пиршество удалось на славу. Музта медленно ехал мимо убойных ям, в которых громоздились груды человечьих костей. Все согласно обычаю: черепа в одной куче, ребра в другой, а берцовые кости в третьей.

И все же эпидемия опережала их, унося жизни половины обитателей деревень еще до того, как туда прибывали первые сборщики свежего мяса. Еще четверть скота была слаба и изуродована болезнью, а следовательно, несъедобна.

Орде требовалось пятнадцать сотен голов скота в день, не считая прочей еды. Выбрав двух из десяти, они двигались дальше. Теперь же для того, чтобы прокормиться, им приходилось надевать символические уздечки на шеи всех здоровых особей, отборного сорта и нет, молодых и старых.

Музта оставил невеселые раздумья и бросил взгляд на деревню, из которой доносились скорбные крики немногих выживших.

Их боль не трогала его, как не трогают вопли забиваемой коровы того, кто хочет есть. Но он понимал, что будет после того, как утром они свернут юрты и пойдут дальше.

Немногочисленные оставшиеся жители скорее всего погибнут этой зимой, так как у них даже не хватит сил собрать урожай. Когда тугары вернутся сюда, сделав один оборот, от деревни останутся одни руины. Стоянка орды, существовавшая на протяжении сотен поколений, исчезнет навсегда. Он рассчитывал вовсе не останавливаться здесь и сохранить это место, но Тула и другие вожди требовали свежатинки, так как уже неделю им не приходилось отведывать приличной еды. Даже у Музты сейчас текли слюнки от дразнящего аромата шашлыков, котлов с кровавой похлебкой, почек и свежеподжаренной печенки.

Он с нетерпением ждал десерта, так как наступил Праздник Луны. В юрту была доставлена здоровая самка отборного сорта. Как правило, отборный скот было дозволено есть только в Праздник Луны, поэтому сейчас он не испытывал сожалений по поводу нарушения обычаев. Ее втащили под специальный Лунный Стол, просунули голову в отверстие и должным образом закрепили. Сам Алем занялся готовкой и точными ловкими движениями снял кожу с черепа.

Крики жертвы являлись частью церемонии, шаман видел в них знамения, указывающие на то, каким будет следующий месяц. Когда скальпирование было закончено, жертва еще жила и была в сознании — тоже хороший знак. С громким хлопком череп был расколот, и взору сидящих вокруг стола вождей открылись ее мозги. Все потянулись к ней золотыми ложками, чтобы вычерпать содержимое ее головы, в то время как женщина судорожно дернулась и умерла.

И вдруг, к всеобщему ужасу, они увидели в мозгу отвратительный красный сгусток размером с маленькое яблоко. Музту затошнило, и он выплюнул изо рта зараженные мозги. Алем возопил, что знамения слишком плохи, чтобы о них можно было говорить вслух.

Он никак не мог отделаться от этого воспоминания, и ему не нужно было толкование шамана, чтобы объяснить, что это значит. Они должны спешить, мрачно подумал он, и как-то опередить эту заразу, которая оставляет на скоте гнусные оспины, при виде которых сама мысль о еде вызывает отвращение.

Он посмотрел на небо. Великое Колесо висело прямо у него над головой, это был признак, что кончается лето. Его план все равно хорош, решил он, хотя кони орды тощают от беспрерывного марша, преодолевая за год расстояние, на которое обычно уходило два года. Когда они достигнут пастбищ майя, Колесо будет висеть низко и пойдет первый снег. Может, тогда они смогут отдохнуть.

Музта задумчиво прожевал кусок свежей колбасы, сделанной его седьмой женой, и поскакал дальше в ночь.

Как ни странно, ему удалось поспать. Встав на колени, Готорн оглядел свою камеру, освещенную серебристым светом Колеса и двух лун, взошедших в восточной части небосклона.

Со стоном он поднялся на ноги и оперся руками о стену. И тут же, вскрикнув, оторвал руки от стены и поднес их к глазам.

То, что раньше было мозгами Сэдлера, стекало по его пальцам и капало на пол. Задрожав, он быстро вытер руки, отгоняя от себя жуткие воспоминания.

Сможет ли он выдержать это утром? — лихорадочно думал Винсент. Эта змея и леденящая душу улыбка священника, глядящего на его мучения, — сможет ли он это выдержать? В сердце его был страх, и внутренний голос говорил ему, что он сломается.

Священник знал свое черное дело. Раньше ему удавалось выдерживать это безумие, но теперь, после долгой ночи, Винсент осознал, что его ждет.

Он постарался произнести слова молитвы, углубиться внутрь себя. На молитвенных собраниях ему это так легко удавалось! Но сейчас Винсенту казалось, что это было сотни лет назад. Он попробовал воссоздать в памяти образ церкви с покрытой дранкой крышей у холма Оук Гроув. Тихо падающий снег снаружи, умиротворение внутри. Он вспомнил даже Бонни Прайс, сидящую на женской скамье и искоса поглядывающую на него.

«И зачем я ушел оттуда?» — пожалел Винсент сам себя. Сейчас он был бы дома. Там как раз февраль, может, даже воскресенье. Он долго смотрел на Колесо, пытаясь представить, что где-то там, вверху, находится его мир, в котором домашние ходят в церковь и молятся за него.

И в душе он понимал, что не выдержит пыток и из-за его слабости многих будет ждать гибель.

Он медленно осел на пол. Что же делать? И почему священник не убил его! Закончился бы этот кошмар…

В голове Винсента зрело отчаянное решение. Это грех, думал он, ужасный грех, и он попадет в ад. Но, может быть, Господь все-таки простит его. Этот поступок спасет сотни жизней.

Но разве его не учили, что это заблуждение, довод, который всегда используется для того, чтобы оправдать убийство. Убей одного, чтобы спасти сотни, — согласившись с этим, ты совершаешь убийство.

Но самоубийство? Жертва во имя спасения. Пусть так, это лучше, чем прожить последние мгновения своей жизни с мыслью, что ты совершил наихудшее из зол — подставил под удар своих друзей.

Ощупав свои путы, Винсент решил, что Михаил не слишком умело завязывает узлы. Несколько минут пленник лихорадочно грыз зубами веревки, стягивавшие его запястья. Наконец узлы ослабли, и он освободил руки.

Готорн заставил себя встать на ноги, осмотрел камеру и тут же увидел средство для выполнения своей задачи. Обрывки веревки, которой был связан Сэдлер, все еще валялись на полу.

Действовать надо было быстро, так как он знал, что, чем дольше будет тянуть и обдумывать свое положение, тем труднее ему будет решиться на единственно возможный поступок. Винсент сделал петлю и вновь окинул взглядом свою камеру. С его губ слетело тихое проклятие.

На потолке не было ни одного крюка, зацепить веревку было не за что. Отчаянно вертя головой, он осознал, что выход только один. Ему придется привязать веревку к оконной решетке, поджать ноги и висеть, пока не наступит смерть от удушья.

Но когда он потеряет сознание, его ноги инстинктивно выпрямятся, и он спасется. Значит, надо позаботиться о том, чтобы этого не произошло. Винсент привязал веревку с петлей к решетке, затем пододвинул к окну стул, на котором пытали Сэдлера. Встав на него коленями, он взял еще один моток. Трясущимися руками затянул вокруг своих лодыжек два обрывка веревки, продернул их концы сквозь пояс и крепко привязал ступни к ягодицам.

— Господи, прости мне этот грех, — ломающимся голосом взмолился он. Стараясь не свалиться раньше времени, Винсент накинул себе на шею петлю, подтянул узел к горлу и руками отбросил от себя стул.

Перед его глазами снова предстала картина снегопада — мягкий снег, тихо падающий за окном церкви, и глаза Бонни, глядящие на него.

Стул с шумом упал на пол, и он повис на конце веревки.

— Дьявол, он и рукой не пошевельнет, только разве отправит гонца с протестом. Он думает, что они уже мертвы, — орал в ярости Эндрю. — Я попусту потратил полтора дня. Сейчас мы были бы уже у стен Новрода. Стоит им увидеть, что может сделать артиллерия с их деревянными укреплениями, тут же вернут нам Готорна и Сэдлера.

— Хлебни немного, сынок, — успокаивающе произнес Эмил, поднося другу стакан бесценного бренди.

— Это двое моих парней, — продолжил Эндрю в паузе между глотками. — Я потерял вчера десятерых, считая двоих людей О’Дональда. Одиннадцать с Джеймсом. Да я скорее разнесу здесь все по бревнышку, чем отдам еще двоих!

— И что же ты предлагаешь? — мягко осведомился Эмил.

— Завтра утром мы вернемся в Форт-Линкольн, построим полк и выступим на Новрод, а Ивор может идти к чертовой матери! Полк сам решает свои проблемы, так было и, с Божьей помощью, так всегда будет. Вспомни, Эмил, мы теряли людей пленными только дважды: у Антьетама и Геттисберга, и там были южане, которые хотя бы соблюдали правила войны. А ты видел, как Ивор вешает на стене своих врагов и преступников? Боже милосердный, сегодня утром он повесил там нескольких раненых новродцев. Меня чуть не вырвало.

— Дерьмо, — процедил Ганс из угла комнаты. — Подлые варвары, вот они кто.

— А если Ивор запретит тебе? — настойчиво добивался ответа Эмил.

— Я отвечаю в первую очередь перед своим полком, — отрезал Эндрю. — Мои люди прежде всего, а тот, кому это не нравится, пускай подавится.

— Ты можешь развязать полномасштабную войну, а Ивор твой единственный союзник, — предостерег его Ивор.

— Когда все закончится, я подарю ему Новрод. Как отступное. Он будет счастлив.

— Здесь идет очень сложная игра, правил которой мы не знаем, — возразил Эмил. — Своим нападением на Новрод ты можешь смешать его планы, и он обрушит свой гнев на нас.

— Все равно это лучше, чем идти у них на поводу. Я никому не позволю думать, что можно безнаказанно издеваться над моими людьми.

— Я думаю, что ты не прав, — тихо сказал Эмил.

— Думай, если тебе так нравится. Разговор окончен. Не хочу больше ничего слышать, пока мы не выступим. Проследи за тем, чтобы раненые были доставлены на борт «Оганкита». На рассвете мы возвращаемся в Форт-Линкольн и строимся.

Ганс вскочил со стула и радостно улыбнулся, хлопнув себя по бедру.

— Отличная будет драчка, — выпалил старый сержант, с гордостью посматривая на Эндрю. Опустошив свой стакан, он бодрым шагом вышел наружу.

Эндрю отвернулся. Умом он понимал, что совершает ошибку, так как потеряет куда больше людей во время штурма. Но сила полка была в том, что каждый солдат знал, что, если понадобится, все как один будут сражаться, чтобы спасти его из беды. Никто из них не мог спокойно думать о том, какие ужасные муки, возможно, испытывают сейчас Сэдлер и особенно ясноглазый Готорн.

Мир завертелся вокруг него, легкие сдавила невыносимая тяжесть. Винсент почувствовал, что он на пороге ада, и ему захотелось кричать от ужаса, но повесившийся человек не может позволить себе такой роскоши.

Вопреки собственному желанию он начал судорожно подергиваться и корчиться на конце веревки, с трудом сдерживаясь от того, чтобы схватиться за нее и подтянуться.

Вдруг что-то заскрежетало, Винсента обдало градом из мелких камешков, он опустился на несколько дюймов ближе к полу, и узел на шее затянулся еще сильнее.

Должно быть, железная перекладина, к которой он привязал веревку, сдвинулась. Винсент отчаянно дернулся и схватил веревку у себя над головой. Его легкие готовы были разорваться. В глазах засверкали искры, казалось, каждая клеточка его тела задыхается и требует воздуха.

Он постарался подтянуться повыше, но в его руках осталось слишком мало силы.

Наверху снова заскрежетало, и веревка опустилась еще на один дюйм. Последним усилием он выбросил вверх руку и ухватился за перекладину.

Перед глазами все расплывалось, как будто он смотрел в глубокий колодец. Держась одной рукой за перекладину, другой рукой он безуспешно пытался развязать узел у себя на горле. Тот никак не поддавался.

Вдруг петля ослабла. Хрипя, он сделал полный вдох, потом еще один и еще.

Задыхаясь, он лихорадочно стягивал петлю через голову. Скинув наконец удавку с шеи, Винсент рухнул на пол, теряя сознание.

Он не знал, сколько прошло времени, пока он приходил в себя. Может, минута, может, час. У него было чувство, что его горло охватывает ошейник из раскаленного металла. Трясущимися руками он развязал веревки, стягивавшие его ноги, и, пошатываясь, поднялся. С решетки все еще свисала петля. Схватившись за перекладину, он резко дернул.

Та не поддалась. Всхлипнув, он снова потянул за нее и снова безрезультатно. Уж не привиделось ли ему все это? Может, это была галлюцинация? А хватит ли у него теперь сил повторить все это снова?

Бранясь и сетуя на свою судьбу, Винсент ударил по перекладине кулаком, и она со скрежетом встала на место. Так значит, все-таки это было на самом деле. Юноша резко потряс железный брус туда-сюда. Он свободно перемещался на несколько дюймов, но затем упирался в тяжелый камень, так что выдернуть его было невозможно.

Надо действовать! Он слишком легко сдался. Разве Господь не послал ему знамение, что он должен пораскинуть мозгами и выбраться отсюда?

Присев на стул, он уже в который раз внимательно оглядел камеру, так как решил, что раз Бог уберег его от смерти, то он сможет спастись.

Через час Винсент был готов к побегу. Все это время он, стараясь не производить шума, выламывал ножку из стула, на котором пытали Сэдлера. Взяв кусок веревки, он привязал его к шатающейся перекладине, потом несколько раз обернул другой конец вокруг соседнего, прочно держащегося бруса, а затем опять протянул веревку к первой перекладине.

После молчаливой молитвы он просунул между двумя концами веревки ножку от стула и начал поворачивать ее, используя как лебедку. Веревки начали наматываться на ножку и натягиваться сильнее и сильнее. Когда была сделана дюжина оборотов, поворачивать рычаг стало очень трудно. Винсенту приходилось обеими руками тянуть палку на себя, его ступни упирались в стену, а напряженные мышцы ужасно ныли.

Он почувствовал, что у него не хватит сил повернуть самодельную лебедку еще раз, и его молитва перешла в безмолвное ругательство. С его губ слетел приглушенный стон, по лицу градом катился пот, и тут Винсент заметил, что перекладина согнулась в середине.

— Господи, дай мне силы, — взмолился он.

Перекладина сгибалась все сильнее, на юношу сыпалась известка, и вдруг железный брус со скрежетом вырвался из гнезда и повис на веревке. Винсент с грохотом свалился на пол.

Вскочив, он с испугом подхватил перекладину и, пригнувшись, посмотрел на дверь, ожидая, что сейчас в камеру ворвутся его тюремщики. Какое-то время, показавшееся ему вечностью, он боялся даже пошевелиться, чтобы не наделать шума. Теперь он понимал, что чувствует зверь, спрятавшийся в норе от охотников.

Из-за двери не доносилось ни звука. Облегченно переведя дыхание, он выпрямился и высунул голову в окно. До земли было добрых двадцать футов.

Заткнув перекладину за пояс, Винсент принялся за дело. Мгновение спустя он уже пролез сквозь отверстие в решетке. Схватившись за конец веревки, привязанной к прочно держащейся перекладине, юноша быстро заскользил вниз.

К счастью, было еще темно, но на востоке небо уже начало светлеть. У него было мало времени. Оказавшись на узкой улочке, он решил, что направление движения не имеет значения. Выхватив из-за пояса железную палку, он кинулся бежать со всех ног.

Несколько минут он в панике носился туда-сюда, думая, что потерялся и будет бегать здесь, пока не взойдет солнце и его исчезновение будет обнаружено. Но, повернув за угол, Винсент увидел деревянную городскую стену.

Какое-то время он пристально ее разглядывал. Казалось, никакой стражи не было.

Отчаянным рывком юноша достиг ближайшей лестницы и секунду спустя был уже наверху. Опять двадцать футов до земли. Как же спуститься на ту сторону?

— Эй!

Готорн испуганно вздрогнул. По стене к нему приближался стражник. Новродец еще раз окликнул его, и Винсент беспомощно пожал плечами.

Стражник подошел прямо к нему и начал что-то говорить.

Вдруг его глаза расширились от изумления.

— Янки! — завизжал русский.

Не раздумывая, Винсент замахнулся своей железкой и с хрустом опустил ее на шлем стражника. Тот завопил, попятился и сверзился со стены вниз.

Из сторожевой башни, которая была совсем рядом, послышались крики встревоженных воинов. В паре дюймов от Винсента просвистела стрела.

Закрыв глаза, молодой квакер перелез через ограждение и спрыгнул.

Сильно ударившись о землю, он тем не менее быстро вскочил и опрометью бросился к реке. Раздался свист еще одной стрелы. Юноша споткнулся, упал, но тут же снова поднялся и побежал, несмотря на торчащую из бедра стрелу.

Добежав до реки, он увидел на берегу легкий челнок и столкнул его в воду. Запрыгнув в него, Винсент принялся отчаянно грести к середине реки. Он быстро удалялся от берега, а после того, как его лодка миновала излучину, Винсент перестал видеть и город.

Долгое время он греб без передышки, не обращая внимания на стертые в кровь руки и саднящее горло. Наконец, когда страх слегка отпустил его, Винсент принялся осматривать свою рану. Стрела глубоко вонзилась ему в ногу. Собравшись с духом, он попробовал выдернуть ее, но тут же со стоном повалился на дно лодки.

Ржавым рыбным ножом, найденным в челноке, Винсенту удалось распилить стрелу рядом с раной, хотя при каждом движении его ногу пронзала адская боль. Стянув с себя рубашку, юноша порвал ее на бинты и крепко перевязал ногу, остановив наконец кровотечение. Затем он вновь взялся за вёсла, потея от страха при мысли о том, что его догонят и он опять попадет в руки священника, который, посмеиваясь, поставит перед ним корзину со змеей.

Солнце было уже в зените. Дрожа от усталости, Готорн бросил весла и прилег отдохнуть. Но его покой был скоро нарушен звуками грома, которые слышались все ближе и ближе.

Из последних сил он поднял голову и посмотрел на воду. По обеим сторонам реки возвышались крутые холмы, и течение стало быстрее. Впереди он увидел завесу водяной пыли… пороги. Позади за ним неслось небольшое судёнышко, напоминающее корабль викингов. Его весла ритмично вздымались и опадали. «Значит, они меня все-таки догнали», — промелькнула мысль в голове Винсента.

Челнок начало крутить и вертеть, но Готорн уже не обращал на это внимания. В глазах у него потемнело, и он потерял сознание.

Все висело на волоске, мрачно думал Эндрю, пересекая городскую площадь. Он даже не отвечал на поклоны местных жителей, которые провожали его восторженными взглядами. Весь город уже слышал о сражении возле реки, в котором небольшой отряд янки противостоял пятикратно превосходящим силам противника и отогнал их, нанеся врагу огромные потери. Отношение горожан к ним сменилось с настороженного на восхищенное и благожелательное.

Дойдя до собора, Эндрю рывком распахнул двери и вошел внутрь.

Два часа назад полк был построен в полной боевой готовности, всем выданы пайки и по восемьдесят патронов на человека, упряжка лошадей тащила пушку.

Когда полковник увидел Ивора, галопом скачущего к ним навстречу, он подумал, что тот собирается пригрозить ему жесткими мерами в ответ на его самоуправство. Прошлой ночью они сильно повздорили по этому поводу, но, к удивлению Эндрю, боярин воздержался от прямого запрета на их поход против новродцев.

Ивор остановил коня рядом с Эндрю и, широко улыбаясь, сообщил ему новости. Эндрю приказа солдатам сдать патроны и, развернув лошадь, поскакал в Суздаль в сопровождении Ивора, Калинки и Эмила. После того что он увидел и услышал от Винсента, ничто не могло остановить его гнев.

Подойдя к алтарю, Эндрю увидел Касмара.

— Где Раснар? — прогремел он.

Касмар пораженно воззрился на него.

— Мне нужен Раснар. Немедленно! — пролаял Эндрю.

— Его святейшество погружен в размышления, — испуганно произнес священник.

— Приведи его сюда! — приказал Эндрю.

— Осторожнее, Кин, — шепнул ему Калинка, дрожа от страха.

— К дьяволу осторожность, — бушевал Эндрю.

— Не делай этого, — сказал Касмар, и в его голосе Эндрю послышалось сочувствие.

— Если ты не пойдешь за ним, то я сам найду его! — пригрозил он священнику.

— Я скажу Патриарху о твоем появлении, — согласился Касмар и, качая головой, направился к боковой двери.

Едва секретарь Раснара скрылся за дверью, Эндрю не выдержал и бросился вслед за ним.

— Стой, Кин, — закричал Калинка.

Эндрю не остановился и даже не отозвался на этот выкрик. Толкнув дверь, он оказался в длинном коридоре. В дальнем конце он увидел Касмара, который обернулся и со страхом посмотрел на него. Эндрю ускорил шаг. Молодой священник стоял около украшенной искусной резьбой двери. Отодвинув его в сторону, Эндрю пинком распахнул дверь и ворвался в комнату.

Раснар был явно застигнут врасплох, впервые на памяти Эндрю. Встав из-за стола, он застыл на месте и обеспокоенно смотрел на правую руку Эндрю, поглаживающую кобуру револьвера.

— Нет, я не убью тебя, — бросил ему Эндрю. — Пока не убью.

— Откуда такое милосердие? — спросил Раснар, быстро приходя в себя и снова садясь за стол.

— Потому что я на службе у Ивора, и обвинен в этом будет он. Так что на время ты в безопасности.

— Думаю, Ивору стоит держать своих псов на более коротком поводке.

— Только что вернулся один из моих солдат, — холодно произнес Эндрю, кладя руку на стол Патриарха.

— Прими мои поздравления. Перм был милостив к нему.

— Он рассказал мне, как один из твоих служителей пытал его, как этот зверь в золотой рясе вышиб мозги другому моему солдату и пытался заставить Готорна выдать ему секрет пороха.

— Бредни безумца, — спокойно отозвался Раснар.

— Я поверю ему, какими бы лживыми измышлениями ты меня не запутывал!

Раснар ничего не ответил. Взяв со стола чайник, он недрогнувшей рукой налил себе чашку чая.

— Я бы угостил и тебя, — ровным голосом промолвил он, — но, кажется, тебе пора уходить.

— Предупреждаю тебя, что я вижу, какую игру ты ведешь. Ты приказал пытать двух моих людей, из-за твоих козней я потерял еще десятерых в бою, и у меня сильные подозрения, что эта драка в таверне тоже затеяна твоими людьми.

— О нет, в этом я не виновен, — улыбнулся Раснар.

— Не трать время на объяснения. Сейчас мы заключим перемирие — я пойду на него ради Ивора. Но если еще хоть раз пропадет кто-нибудь из моих людей или произойдет какой-нибудь несчастный случай, если на моего солдата упадет с крыши черепица или кого-нибудь пырнут ножом в трактирной драке, на следующее же утро я построю полк на площади перед этой церковью. Я прикажу выломать двери и заколоть штыками каждого, кто будет здесь находиться. Я ясно выразился?

— Очень впечатляющее выступление, — заметил Раснар, не теряя выдержки, но было видно, что он всерьез воспринял слова Эндрю.

— Считай, что я тебя предупредил. Я знаю, что ты мой враг, и ты знаешь, что я твой. За пределами этого здания я буду вести себя по отношению к тебе в соответствии с твоим высоким положением и ничего не скажу своим людям, которые разнесли бы здесь все голыми руками, если бы узнали правду. Я уважаю ваши обычаи, но и ты, слышишь, уважай наши и не провозглашай больше с амвона, что мы дьявольское отродье, не то, клянусь небом, увидишь, какой ад я смогу тебе устроить.

Калинка, дрожа от испуга, перевел слова Эндрю. Он хотел было смягчить выражения, но Кин заранее приказал ему переводить все дословно и пригрозил выгнать его из лагеря, если тот изменит хоть одно слово.

— Хорошо, мы друг друга поняли, — ответил Раснар. — А теперь прочь из моей церкви, язычник!

Эндрю вытянулся по струнке и издевательски улыбнулся.

— Приятного вам дня, ваше святейшество. Приношу извинения за то, что прервал ваши размышления.

Отсалютовав, он развернулся и вышел из комнаты. В дверях Эндрю подмигнул Касмару, который выпучив глаза слушал его беседу со своим господином.

— Ты сошел с ума, — шепнул ему на улице Калинка, которому приходилось почти бежать, чтобы не отставать от Кина.

Эндрю остановился, взглянул на переводчика и улыбнулся. С шумом переводя дыхание, он вытер платком лицо.

— У вас здесь принято не демонстрировать свою враждебность и плести втихомолку заговоры. У нас в Новой Англии люди более открытые. Мы говорим все, как есть, без всякой скрытности. А Раснару какое-то время придется приходить в себя. Он не привык к такому обращению, и это должно его остудить.

— Надеюсь, что так, Кин. Его святейшество очень опасный противник.

— Может быть, — тихо согласился Эндрю. — Ладно, пойдем проведаем нашего парня.

Внутреннее напряжение спало, и Эндрю почувствовал, что у него с души свалился камень. Готорн выживет, хоть ему и довелось пройти через настоящий кошмар. Просто чудо, что рыбаки заметили, как он цепляется за перевернувшийся челнок, и вытащили его на берег.

Слава богу, он был жив, единственная добрая весть за эти три дня. Плохо, что так вышло с Сэдлером. Это был хороший солдат, он вступил в полк вместе со своим братом Крисом в начале шестьдесят второго. Надо будет предупредить Готорна, так как если Крис узнает всю правду, то убьет первого же священника, попавшегося ему на глаза.

Для блага всего полка он будет вынужден попросить Винсента молчать о тех вещах, которые происходили с ним в плену, но Эндрю знал, что тот все поймет.

Поднявшись по ступеням дворца, Эндрю воинским салютом ответил на поклоны стражников и вошел внутрь. Ивор уже ждал его, сгорая от нетерпения узнать, что произошло в соборе. Дородный боярин расхохотался, когда Эндрю, выходя от Винсента, сообщил ему, что он собирается сказать Раснару. Конечно, вдруг подумал Эндрю, Ивору на руку иметь вассала, который является чужаком и потому не боится Церкви.

Улыбнувшись боярину, Эндрю вошел в маленькую комнатку без окон.

Готорн попытался сесть на кровати, когда открылась дверь.

— Лежи, лежи, сынок, — успокоил его Эндрю. — Ты в безопасности.

Юноша, дрожа, откинулся на подушку.

— Как он? — с беспокойством спросил Эндрю у Эмила.

— Все будет нормально, — отозвался доктор, потрепав Винсента по плечу. — Шея заживет, хотя какое-то время ему придется хрипеть. На руках содрана кожа, и, боюсь, у него перелом ноги. Скоро я вытащу эту стрелу. Но перед этим надо навести здесь чистоту и прокипятить мои инструменты.

— Готорн, ты теперь в руках доктора Вайса. Он быстро поставит тебя на ноги. Поправляйся. Калин сказал мне, что будет рад, если ты, когда тебе полегчает, поживешь у него. Его жена и красавица дочь будут заботиться о тебе. Я хочу, чтобы ты начал учиться у них русскому. Это приказ.

На глазах Винсента выступили слезы. Эндрю осторожно присел на краешек кровати.

— В чем дело, сынок?

— Полковник…

— Не бойся, можешь мне все рассказать. Я горжусь тобой, парень, и не корю тебя за то, что ты говорил, пытаясь спасти Брайана. Ты все делал правильно и проявил настоящее мужество, когда выбрал смерть, чтобы не подвести своих товарищей. Прямо здесь и сейчас я присваиваю тебе чин капрала, ты заслужил его своим героизмом.

Готорн затряс головой, по его лицу катились слезы.

— Нет, я не могу, — еле слышно произнес он.

— Почему?

— Полковник, я… я убил человека.

Эндрю промолчал. И почему все случилось именно так? Он надеялся, что молодому квакеру никогда не доведется узнать, попала ли его пуля в человека или нет. Но в первой же схватке Винсенту пришлось убивать самым ужасным образом — в рукопашной, смотря в глаза человеку, которого он лишил жизни.

На него нахлынули воспоминания. Скольких он убил вот так, вблизи? Уже здесь не меньше десятка. И еще этот мальчик в Уайлдернессе. Он выстрелил в него в упор, так что на форме южанина осталось пятно от ожога, а затем Эндрю в течение часа лежал на земле рядом с ним, скрываясь от огня мятежников и видя, как из него медленно уходит жизнь.

Боже, неужели это все, что он теперь умел: убивать и приказывать убивать другим? Эндрю попытался отогнать эту мысль.

— Думаю, Господь все поймет и простит тебя, — мягко сказал он, сжимая руку Готорна.

Но простит ли Бог мои грехи и мою любовь к битве? — грустно спросил он сам себя.