— Как давно получено послание? — спросил Калин у Ганса, который, сев на край стола, внимательно разглядывал разложенную на нем карту.

— Укрепления находятся в ста милях к юго-западу от Суздаля. Дальше идут две линии патрулей — в пятидесяти и в ста милях от стены. От дальних патрулей до укреплений послание было передано при помощи сигнальных флажков за полдня. Оттуда гонец проскакал тридцать миль до телеграфного пункта на станции Уайлдернесс, а потом пересек реку и добрался до Новрода. Он сообщил мне, что эта дорога заняла у него больше суток.

— Два дня, — прошептал О'Дональд. — Эти ублюдки совершают дневные переходы в пятьдесят миль!

— Не забывай, что им приходится преодолевать холмы Шенандоа — это должно их замедлить. Я думаю, что за эти два дня они прошли не больше семидесяти пяти миль. Завтра они достигнут укреплений.

— Думаешь, их это задержит?

— О чем ты говоришь? — воскликнул Ганс. — У нас там всего три тысячи солдат и еще пара тысяч рабочих, на которых приходится почти сто миль стены. Не говоря уж о том, что в этой стене есть проемы, сквозь которые может проехать целый умен. Лучше всего, если ребята просто уберутся с их пути и забаррикадируются в блокгаузах. Мерков не интересуют наши укрепления, они спешат в Суздаль.

— Но почему только один умен? — недоумевал Пэт. — По нашим данным, у мерков их более сорока. Что же они посылают сюда так мало?

— Может быть, на мерков наседает другая орда с юга, — предположил Калин. — Скорее всего они думают, что здесь у них все под контролем и им не нужно больше войска. В самом деле, ведь их приспешники уже захватили Суздаль. Наверное, мне все же не следовало оставлять город, — сокрушенно вздохнул он.

— Ты все сделал правильно, — резко перебил его Ганс. — После того как они оказались в Суздале, мы не могли защищать и город, и фабрики. А если бы они взяли штурмом фабрики, все наши титанические усилия пошли бы прахом.

— Но если мерки войдут в Суздаль, Михаил получит дополнительное преимущество, — заметил Калин. — Сейчас у него в руках самый большой город республики. Когда к нему присоединятся еще десять тысяч воинов, то вкупе с армией Кромвеля они вышибут нас отсюда в считанные дни.

— Им придется пересечь реку, а до ближайшего брода минимум день пути, — задумчиво произнес Пэт. — Может быть, нам удастся их там задержать.

— Ты забыл про «Оганкит», — сказал Ганс. — Если мы попытаемся отправить к броду войска из Новрода через холмы, нашим парням все равно придется протопать около двадцати миль вдоль берега реки, а «Оганкит» будет нещадно поливать их картечью. Если помнишь, во время Тугарской войны это судно превратило вражеский авангард в кровавую кашу. А мерки могут использовать несколько галер в качестве паромов и переправиться прямо у Суздаля или где-нибудь еще.

— Значит, все опять зависит от Эндрю, — с дрожью в голосе заключил Калин. — У него всего три дня на то, чтобы разгромить Кромвеля и заблокировать реку.

— А в городе засел Михаил, — мрачно добавил Ганс. — Нам нужно справиться еще и с ним. — Есть какие-нибудь дельные мысли? — спросил Калин.

Ганс покачал головой:

— Если мы нападем на город, мы столкнемся все с теми же трудностями. Нам не удержать такой большой территории. Сейчас под нашим контролем фабрики, оружия у нас много, так что какое-то время мы продержимся. Однако, отец Касмар, нам чертовски необходима помощь свыше.

Священник слабо улыбнулся:

— Я над этим работаю, генерал Ганс.

— Тогда все, господа. Предлагаю всем отправиться на боковую. Скоро уже рассветет, — произнес Калин, с трудом подавив зевок.

Снаружи было прохладно. Из-за низких туч показались первые лучи восходящего солнца. Калин потянулся и обвел взглядом мастерские и фабрики.

— Погода меняется, — заметил он. — Наступает бабье лето.

— Напоминает конец августа у нас в Америке, — негромко отозвался Ганс. — Мое любимое время года, когда начинает спадать одуряющая летняя жара. Просыпаешься поутру, а одеяло прохладное. К полудню температура может подняться до сорока градусов, но ты все равно знаешь, что лето сменяется осенью.

— Скоро пора собирать урожай, — с тревогой произнес Калин, — а у нас в самом разгаре война.

— Генерал Ганс! — послышался чей-то голос сверху.

Подняв голову, Калин увидел дозорного, занимавшего пост на дымовой трубе литейного цеха. Юноша неистово махал рукой, привлекая их внимание

— Они ушли! Корабли ушли!

Ганс и О'Дональд, отталкивая друг друга, бросились к лестнице, ведущей на дозорную вышку.

— Черт побери, генерал! — предостерегающе крикнул Калин. — Снайперы!

— Они с такого расстояния и в слона не попадут, — рассмеялся О'Дональд.

Снайперская пуля щелкнула по кирпичной стене в нескольких дюймах от него, ирландец выругался и начал подгонять Ганса, чтобы тот пошевеливался. Наконец они достигли небольшого дозорного поста, расположенного на высоте пятидесяти футов. Ганс прильнул к подзорной трубе и навел ее на запад.

— Реки мне не видно, — прошептал он, — но я не замечаю и дыма, который поднимался от броненосца, стоявшего там, где Вина впадает в Нейпер.

— Дай сюда, слепая курица, — прошипел О'Дональд, выхватывая подзорную трубу из рук Ганса. — Ты же забыл нацепить свои очки!

В течение минуты, показавшейся вечностью, артиллерист разглядывал город, едва различимый с верхушки дымовой трубы. Затем он навел трубу на карфагенские окопы к югу и северу от фабрик.

— У них там мертвая тишина, — наконец вымолвил он. — Костры горят, палатки на месте, но там нет никакого движения

— Мортира! — навострил уши Ганс.

— Выстрел из мортиры! — закричал дозорный с вышки. Крик подхватили внизу, и все встревожено посмотрели на запад.

О'Дональд отошел к краю платформы и начал пристально следить за тем, как в небе вырастает огненная дуга. Через некоторое время до них донесся звук выстрела.

— Близко упадет, — испуганно прошептал дозорный. Они услышали свист, нарастающий с каждой секундой. О'Дональд был не в силах сдвинуться с места и молча смотрел на то, как бомба становится все ближе и ближе, искрой прорывая темно-синее небо.

— Да, упадет совсем рядом, — спокойно подтвердил Ганс.

Он подошел к краю платформы и нагнулся:

— Эй, Калин и все остальные, убирайтесь оттуда! Бомба с визгом пронеслась мимо них и обрушилась на крышу литейного цеха в нескольких футах от трубы. Ганс и О'Дональд не отрывали глаз друг от друга, считая секунды.

— Не разорвалась, — наконец выдохнул ирландец Переглянувшись, они расхохотались. — Если бы я сейчас жевал табак, то мог бы и подавиться, — признался старый сержант, вновь наблюдая за неприятельскими окопами.

— Они уводят войска, — уверенно заявил О'Дональд. Ганс согласно кивнул и опустил взгляд на двор фабрики:

— Отец Касмар!

Из бомбоубежища, оборудованного рядом с литейным цехом, появился одетый в черную рясу священник.

— Отец, похоже у вас есть хорошие связи наверху.

— Что ты имеешь в виду, сын мой?

— Они отводят флот и часть своей армии. Эндрю уже рядом!

Кучка людей внизу взорвалась радостными криками.

— Спускаемся, — сказал Ганс. — Надо составить новый план действий.

О'Дональд довольно осклабился, проскользнул в отверстие люка, ведущего на лестницу, и поднял глаза на дозорного.

— Хреновая у тебя работа, сынок, — вздохнул он.

Вокруг царила благословенная тишина. Из дымовых труб в вечернее небо поднимались невесомые белые клубы.

Небольшая бухта была заполнена кораблями, сто галер покачивались на волнах рядом с берегом вплотную одна к другой. Тысячи людей загорали на пляже или купались в теплом море, их веселые голоса, разносившиеся над водой, напоминали крики перелетных птиц. Впервые с тех пор, как три с половиной дня назад они покинули Рим, Эндрю позволил своему флоту небольшую передышку. Все это время гребцы, сменяя друг друга, гребли без остановки, но теперь даже Марк, сгорающий от нетерпения вступить в бой, нехотя согласился, что перед последним броском необходимо, чтобы войско провело ночь на берегу. Пока что им не встретилось никаких следов Тобиаса, но в устье реки Кеннебек разведчики обнаружили остатки брошенного лагеря. Это, несомненно, означало то, что враг знал о их планах. Может быть, уже завтра им предстоит бой.

Бросив еще раз взгляд на юг, Эндрю увидел показавшийся из-за мыса «Антиетам», который медленно заходил в бухту. За его кормой на буксире тащилась «Республика Русь».

— Седьмой броненосец, с тех пор как мы отчалили, — с горечью сказал Эндрю Буллфинчу.

— Мы ведь предвидели такую возможность, сэр, — отозвался юный моряк, тщетно стараясь, чтобы его голос звучал бодро.

— Да, предвидели, — медленно произнес Эндрю. — Но все же я хотел, чтобы у меня под рукой было все, что у нас есть, когда начнется бой.

— Когда имеешь дело с военными кораблями, — тоном старого морского волка заметил Буллфинч, — то из-за непогоды, поломок и прочей ерунды теряешь больше судов, чем во время боя.

— Все равно трудно смириться с такими потерями, — тихо ответил Эндрю.

Полковник замолчал и прислонился спиной к стене рулевой рубки, радуясь наступившей тишине и тому, что палуба перестала дрожать у него под ногами. Южный ветер стих, и поверхность моря стала ровной, как стекло. Впервые после отплытия из Рима его желудок перестал бунтовать. Около полудня Эмилу даже удалось накормить его мясным бульоном, и не случилось никаких неприятностей.

— Вы предлагаете как-то изменить планы? — спросил Эндрю у Буллфинча, с удивлением замечая, что нуждается в руководстве со стороны двадцатидвухлетнего юнца.

— Надо действовать как Нельсон и Перри. — Лицо Буллфинча озарилось улыбкой. — Быстрое сближение, а там кто кого. У Кромвеля все преимущества. Его пушки более дальнобойны, и я подозреваю, что его корабли быстрее наших. Наш единственный шанс во внезапной атаке. Впереди должны в линию двигаться броненосцы, а сзади, под их прикрытием, галеры. Мы постараемся протаранить корабли Кромвеля, но это будет куда труднее, чем вам кажется. Если идти на таран под неправильным углом, то суда просто скользнут бортами друг по другу. Но на близком расстоянии мы сможем быстрее презаряжать орудия и будем целиться в отверстия орудийных портов. Поверьте, сэр, после того, как на батарейной палубе разрывается семидесятипятифунтовый снаряд, там не остается ничего.

— А ты когда-нибудь участвовал в морском бою? — вдруг спросил Эндрю, которому этот вопрос раньше не приходил в голову.

У Буллфинча был смущенный вид.

— Э-э, нет, сэр, — ответил он.

Эндрю улыбнулся и потрепал его по плечу: — Боишься?

— Конечно нет, сэр!

— А я в первый раз окаменел от страха, — негромко произнес Эндрю, как бы раскрывая Буллфинчу большую тайну. — Если бы не старый Ганс Шудер, я бы повел себя как последний дурак. Я был новоиспеченным лейтенантом, а через десять минут после начала боя погиб командир моей роты. Еще немного, и я бы бросился бежать, но тут рядом со мной возник Ганс и стал тихо давать советы. Странно, многие потом говорили, что я вел себя как герой, но когда я вспоминаю Антиетам, на ум приходят только Ганс и лежащий в луже крови капитан. И я тебе еще вот что скажу — я до сих пор до чертиков боюсь каждый раз, когда начинается бой. Я рассчитываю на тебя, сынок. Для меня это тоже будет первым морским сражением.

— Не беспокойтесь, сэр. — Голос Буллфинча слегка дрожал. — У вас все получится.

— Спасибо за поддержку, — усмехнулся Эндрю.

Он открыл люк и спустился в боевую рубку. Согнувшись, Эндрю стал наблюдать сквозь узкую смотровую щель за тем, как в пятидесяти ярдах от носа «Суздаля» проплывает «Геттисберг». Броненосец, которым командовал Джон Майна, был вооружен захваченной у карфагенян пятидесятифунтовкой и в сгустившихся сумерках выглядел устрашающе. Расстояние между кораблями было так мало, что на суше ружейный огонь, не говоря уже о картечи, нанес бы колоссальный урон обеим сторонам. И все же скорее всего именно с такого расстояния они будут обмениваться тяжеленными снарядами, как закованные в латы рыцари, молотящие друг друга палицами.

Затем Эндрю спустился к канонирам. И почему на этом корабле такие низкие потолки! Эндрю едва удержался от смеха. Его ноги стояли на батарейной палубе, а голова высовывалась из люка в боевой рубке.

Обменявшись приветствиями с канонирами, Эндрю поднял крышку люка, ведущего в пороховой погреб, и проскользнул вниз. Когда не было качки, он хотя бы мог без проблем перемещаться вверх-вниз между палубами.

Темный пороховой погреб был пуст, мальчик был наверху вместе с матросами. Повозившись с засовами, Эндрю пересек промежуточную камеру и оказался в машинном отделении.

Пробравшись между огромных поленниц, он вышел к умолкнувшим машинам. В топке одного из котлов сменяющие друг друга кочегары постоянно поддерживали огонь, на тот случай если придется быстро сниматься с якоря.

— А, Эмил, вот куда тебя занесло, — удивленно приветствовал Эндрю старого доктора.

— Лучшее место для того, чтобы сварить себе чашку чая, — ответил Эмил. — Хочешь попробовать?

Эндрю задумался.

— Лечебный травяной чай моего собственного приготовления, — упредил его сомнения Эмил. — Пойдет тебе только на пользу.

Не дожидаясь ответа, доктор сделал знак кочегару, который взял кружку, подставил ее под кран для спуска воды и наполнил до краев кипятком. Эмил вытащил небольшой кошель, достал из него какие-то листья и бросил их в кружку.

— Бери, Эндрю.

Полковник поднес кружку к губам и осторожно отглотнул.

— Напоминает мяту.

— Да, очень похоже. Я никогда не видел на Земле такого растения, но думаю, что оно может вполне заменить мяту. Эндрю сделал глоток и почувствовал, как согрелся его почти пустой желудок.

— Капитан обходит свой корабль в ночь накануне боя?

— Ты же знаешь, я никогда не поступал иначе, — отозвался Эндрю. — Еще с тех пор как был командиром роты, я всегда был вместе со своими людьми.

— Мне кажется, есть такое морское поверье, что капитан или адмирал — ну, в общем, самый главный на судне — поступает так только тогда, когда кораблю предстоит последний бой, в котором почти нет надежды на победу.

— Мы слишком мало знаем сейчас, — ответил Эндрю. — Во время войны с тугарами нам было известно, на что способно наше оружие и чем могут ответить враги. Теперь же, пока не начнется сражение, я ничего не могу сказать о наших шансах.

— Что ж, есть только один способ научиться искусству морского боя, — хладнокровно заметил Эмил, — и скоро тебе представится такая возможность.

— Значит, ты считаешь, что мне нечего волноваться?

— Я тебе всегда так говорил. Это вредно для желудка и может сказаться на сердце. Ты не бережешь свои нервы, и когда-нибудь это доведет тебя до могилы.

— Эх, доктор, у меня и так забот полон рот, а теперь к ним еще прибавился страх умереть от расстройства нервов, — рассмеялся Эндрю. — Но я постараюсь исправиться.

— Может, тебе стоит пойти поспать?

— Сейчас пойду, Эмил, — ответил Эндрю. — Кстати, отличный чай. Моему желудку стало гораздо лучше. До конца обхода осталось совсем немного

Поставив кружку на место, он подошел к лестнице, ведущей на корму, и медленно поднялся на верхнюю палубу. Вскоре из темноты вынырнула шлюпка и пристала к борту «Суздаля». Из нее выбрался Фергюсон, шлюпка развернулась и вновь исчезла в ночи.

— Что с «Республикой»?

Чак недоуменно завертел головой, не видя Эндрю. Наконец, заметив командира, он вытянулся в струнку и торжественно отсалютовал:

— Инженер Фергюсон на борт прибыл! Господин полковник, разрешите доложить?

— Ох уж этот Буллфинч и его морские традиции! — закатил глаза Эндрю. — Как он меня заколебал! Слушай, давай обходиться без всех этих штучек, по крайней мере когда его нет рядом. Что там с нашим кораблем?

— Погнулся вал на левом двигателе.

— Черт возьми, там же есть запасной!

— Я знаю, — хмуро ответил Фергюсон.

— Судно может двигаться?

— Может, но от него будет мало проку в бою. Если пустить правый двигатель на полную мощность, скорость корабля составит около трех узлов, но им будет почти невозможно управлять

— Значит, у нас стало еще одним кораблем меньше.

— У меня возникла идея, сэр, — произнес Фергюсон, и его запачканное маслом лицо озарилось улыбкой. — Я вспомнил одну статью в «Харперз уикли», которую я прочитал еще в Виргинии. Южане слегка прижали наших на Миссисипи, и какие-то толковые ребята соорудили квакербот, бутафорский корабль, который навел страху на проклятых мятежников.

Эндрю улыбнулся:

— Квакербот, говоришь?

— Мы можем сделать его из «Республики Русь», у меня все под рукой. Кто знает, вдруг это поможет? К утру будет готово.

— Ладно, давай попробуем.

— Собственно говоря, мои люди уже работают над этим, — признался Фергюсон, облегченно вздохнув. — Кстати, может быть, назначить его капитаном генерала Готорна?

Эндрю понимал, что в словах Фергюсона нет насмешки, это просто безобидная шутка, и все же она его покоробила.

— Ты молодец, Чак. Теперь иди отдохни.

Сам Эндрю поднялся на нос корабля и задержался там, вглядываясь в волны Внутреннего моря.

Скорее всего завтра, в крайнем случае послезавтра, все решится. «Хотя я знаю так мало, именно в моих руках судьба боя», — подумал он. С северо-запада подул легкий бриз, и «Суздаль» начал медленно разворачиваться.

Поверхность залива покрылась рябью, небольшие волны, набегавшие с юга, теперь, казалось, повернули вспять.

«Черт возьми, опять начинаются мои мучения, — выругался про себя Эндрю. — Уж не знамение ли это?»

Кар-карт Джубади осадил коня перед обгорелыми развалинами блокгауза и спешился. За его спиной, нарушая ночную тишину, строем шириной в сто футов скакала колонна Вушки. Джубади оглянулся, и его сердце исполнилось гордости. Он понимал, что сейчас его место в Карфагене, но кампания предстояла недолгая, дней на тридцать, а если бы что-нибудь произошло, то сеть гонцов, раскинутая на тысячу миль, донесла бы ему новости за три дня. И хотя он предпочитал не думать об этом, один из кораблей, шедших вдоль берега, имел на своем борту огромное чудовище, которое могло быстрее чем за сутки отнести его обратно.

Из блокгауза появилась фигура Суватая, освещенная сиянием Большого Колеса. Командир Вушки пролаял приветствие и, низко поклонившись, предложил кар-карту войти в здание.

— Это не было настоящим боем, — оскалившись в волчьей ухмылке, произнес Суватай. — Наши разведчики могли проехать мимо, не вступая в схватку. — Он кивнул в сторону груды обугленных тел. На лицах мертвецов застыла гримаса смерти.

— Потери врага?

— Примерно пятьдесят скотов, мой карт. У нас убито около сотни.

— Такого больше не должно повториться, Суватай. Такие потери в бою со скотом недопустимы.

— Их ружья отличаются от тех, которые сделал Кромвель. Они стреляют в два, почти в три раза дальше. Мы атаковали цепью, как и было решено, чтобы их пушка не могла положить больше одного-двух наших. Затем остановились на расстоянии полета стрелы и спешились. Вдруг мои парни начали валиться на землю один за другим. Мы бросились в атаку — а что еще оставалось? — Суватай бросил сквозь распахнутую дверь взгляд на свеженасыпанный курган.

— Они стреляют дальше? Как такое может быть? Их. ружья выглядят точно так же.

Суватай протянул кар-карту захваченный у русских мушкет. Джубади внимательно оглядел оружие, но не заметил ничего необычного.

— У них другие пули, — пояснил Суватай. — Вот эта была извлечена из раны одного моего воина.

Джубади взял новую пулю и поднес ее к факелу, чтобы рассмотреть получше.

— Она немного погнулась, но все же видно, что пуля не круглая, а острая на одном конце и плоская на другом, а внутри полая. Почему-то из-за этого она летит дальше и имеет большую пробивную силу. Некоторые раны выглядят просто ужасно — в них можно целиком просунуть кулак.

«Этот скот слишком быстро изменяет вещи, — мрачно подумал Джубади. — Только мы разработали тактику войны против янки, как теперь ее нужно придумывать снова, и все из-за этого проклятого кусочка свинца!»

Он положил пулю в свой кошель.

— Как далеко наши разведчики?

— Приблизительно в трех часах езды.

— Еще где-нибудь было оказано сопротивление?

— Нет, мой карт. У них тут было максимум пять тысяч, рассредоточенных вдоль всей этой стены, которую они возводят.

— Какова длина этой стены?

— Она простирается от моря до высоких холмов в лесу, и, чтобы доскакать из конца в конец, требуется не меньше полутора дней быстрой езды. То, что они уже возвели, выглядит внушительно: большие земляные форты, глубокие траншеи, а перед траншеями ряды кольев, чтобы остановить нашу атаку. К счастью, стена еще недостроена. Конечно, я выбрал для атаки самый слабый участок, где они только начали копать.

— Через год мы бы столкнулись с большими трудностями, — тихо заметил Джубади. Через год мы и не вспомним об этой стене, — ответил Суватай.

Кар-карт согласно кивнул, но на душе у него было неспокойно. Все же было бы хорошо иметь под рукой еще два-три умена. Проклятые бантаги, из-за них ему приходилось растягивать свои войска, чтобы удерживать все перевалы на пути вражеской орды, которая к этому время должна была достичь границ карфагенских земель; к тому же часть мерков оставалась в Карфагене. Но тут уж ничего не поделаешь.

— Еще три дня, и все будет закончено, — произнес Суватай, прочитав мысли своего вождя.

— Надеюсь, ты прав, — отозвался Джубади.

— Ты голоден, мой карт?

— Умираю от голода.

— Несколько тел не очень подгорели. Я их попробовал, и они довольно вкусны, если снять кожу.

— Звучит великолепно, — улыбнулся Джубади.

Он никак не мог заснуть. Отбросив промокшую от пота простыню, Тобиас натянул штаны, накинул на плечи китель и вышел на батарейную палубу.

Все было тихо, судно едва заметно покачивалось на волнах. Тобиас подошел к трапу и поднялся на верхнюю палубу. Вахтенный отдал ему честь, и Тобиас сделал ему знак подняться на бак.

Сам капитан в одиночестве остался на корме и, тихо вздохнув, оперся на мачту.

«Разве это мачта?» — вдруг подумал он. Мысли его обратились к тем временам, когда он начинал свою морскую карьеру. Завершалась великая эпоха парусных кораблей; тогда еще не было ни нескончаемого грохота под палубой, ни густого дыма, обволакивающего судно. Только хлопали паруса на ветру да трещало дерево. И это пьянящее чувство полета на крыльях ветра!

«Как давно это было? Уже три года, как мы здесь, а я пошел на флот в тридцать восьмом, гардемарином на старушку „Констелэйшн”. Тридцать с лишним лет».

От этой мысли ему стало грустно. За все эти годы он так и не обзавелся семьей, море заменило ему все. Но и море было к нему жестоко. Сколько лет провел он один в убогой каюте морского лейтенанта, в то время как многие его товарищи переселились в комфортабельные капитанские каюты. Но теперь настал его час!

Он обвел взглядом «Оганкит», свое непобедимое грозное судно. «Дома мне никогда бы не доверили такой корабль, — с горечью подумал он, — но теперь я сам сделал его». Восемнадцать броненосцев, похожих на черных жуков, стояли на якоре вокруг «Оганкита», который казался маткой, из чьих яиц вылупились эти железные чудища. Ближе к берегу находились галеры; гребцы спали прямо на скамьях у весел.

«В этом месте я буду ждать их, в этом месте я одержу великую победу».

— Ночь перед битвой — подходящее время для размышлений.

Вздрогнув от неожиданности, Тобиас посмотрел наверх. Из темноты выступила чья-то огромная фигура.

— Не можешь уснуть?

— Составляю планы на завтра, — ответил Тобиас, тщетно пытаясь разглядеть своего собеседника.

— Я Тамука. Я лучше вижу тебя, чем ты меня, — вы, люди, не обладаете ночным зрением, как мы.

Мерк усмехнулся, и Тобиас понял, что тот намеренно унижает его. Однако тон Тамуки был каким-то необычным, его даже можно было назвать вежливым.

— Когда в воздухе пахнет битвой, начинают беспокоиться духи, — спокойно продолжил Тамука. — Предки собираются среди бесчисленных звезд, чтобы наблюдать за нами, воодушевлять нас на подвиги и, главное, чтобы выбрать тех, кто скоро будет скакать по небу вместе с ними. Сейчас духи в смятении. Завтра будет бой.

— Почему ваших духов заботят наши дела? — спросил Тобиас. — В конце концов, мы просто скот.

Тамука бросил взгляд на Кромвеля, почувствовав в его голосе сарказм. Этот янки думает, что он в безопасности, а когда он поймет, что его ждет, будет уже слишком поздно. — Это также и наша война, — ответил Тамука. — Здесь, на борту твоего корабля, есть мерки, которые тоже могут погибнуть.

«Например, нынешний зан-карт, да и будущий тоже», — подумал он.

— Ты уже составил свои планы? Тобиас утвердительно кивнул:

— На заре из бухты уйдут галеры и два броненосца. Они очень медленно пойдут на восток, экономя силы гребцов. Когда появится флот Кина — если он появится, — он будет держаться рядом с берегом, потому что его капитаны побоятся выходить в открытое море. Галеры отойдут обратно к этой бухте, и тогда «Оганкит» и остальные броненосцы нападут на Кина с фланга. А галеры развернутся и бросятся в атаку.

«Это же ловушка, западня, излюбленный маневр орды, когда одураченный враг пускается в погоню, а наши главные силы врезаются в него с флангов, в то время как центр разворачивается и атакует в лоб!» — удивленно подумал Тамука.

— Но у тебя нет кораблей в море, чтобы захлопнуть капкан.

— Наши корабли более маневренны, чем его. Мы строили их целый год, а он всего месяц. Кроме того, если бы я отвел в море несколько броненосцев, дым от их труб был бы заметен за двадцать миль. Этот залив — идеальное место для засады. На востоке нас прикрывают высокие холмы, к тому же Гамилькар высадит на берег несколько небольших отрядов, чтобы создать видимость лагерей. Они разведут костры, дым от которых замаскирует наш. Подходя с моря, Кин не заметит нашего укрытия, пока не обогнет этот мыс. Возможно, в его армии есть русские моряки, которые знают, что здесь есть залив, и предупредят его, но все равно наше нападение станет для него неожиданностью.

— Надеюсь, что это так. Иначе твоя ошибка обойдется тебе очень дорого.

— Не мне одному, — огрызнулся Тобиас. — Не забывай, что ты тоже находишься на борту этого корабля.

— Я не забываю, — тихо ответил Тамука.

Это был довольно любопытный образчик скота. Пожалуй, он не был настоящим воином. У него всегда был какой-то затравленный взгляд, не то что у Гамилькара, который не опускал глаз, даже когда говорил с представителями избранного народа. Этот янки изображал из себя воина, но Тамука чувствовал, что он испытывает отчаянный страх.

«У него сердце, которое не стоит того, чтобы его есть», — равнодушно подумал Тамука.

— Поговорим после нашей победы, — произнес он вслух и удалился.

Тобиас облегченно вздохнул, когда огромная фигура мерка скрылась из виду. Эти ублюдки что-то замышляют. Он улавливал напряжение, возникшее между ними после того, как этот чертов сынок Джубади похерил все плоды войны с Римом.

Это могло отразиться и на нем, Тобиасе, но пока он еще не понимал, как именно.

Холодный ветер с северо-запада усилился, и Тобиас поплотнее закутался в плащ.

«Неужели настал момент, когда я должен почувствовать себя героем?» — задался вопросом капитан, глядя на небо. Он всегда восхищался картинами, где был нарисован Нельсон на палубе «Виктории» или Джон Пол Джонс, дающий свой гордый ответ. Когда началась война, он мечтал, что однажды на центральном развороте «Харперз уикли» будет помещена гравюра, изображающая его на мостике судна, таранящего корабль мятежников.

Тобиас вспомнил, как он упал за борт «Камберленда», когда разорвался снаряд. Они всегда подозревали, что он спрыгнул в воду сам, хотя не могли этого доказать. Именно это погубило его карьеру.

«Но теперь я адмирал, осматривающий свой флот перед боем. Разве я не должен чувствовать себя героем? Интересно, что сейчас делает Кин? Наверное, торчит на палубе, уверенный в собственной непогрешимости и как всегда окруженный своими прихлебателями».

— Черт бы его побрал, — тихо выругался Тобиас. На адмирала налетел порыв ветра, и по его спине побежали мурашки.