Я сидел у окна космического корабля, забыв обо всем на свете, — такие картины проносились у меня перед глазами.
Толстое оконное стекло играло роль линзы — оно увеличивало все раз в десять, если не больше. Отдаленные предметы казались значительно ближе, в них обнаруживались детали, не различимые простым глазом.
Корабль двигался с ровным жужжанием, ласкавшим слух, как музыка. Я знал, что на борту есть еще люди, но каждый был занят своим делом и я не думал о них.
Я потерял представление о времени. Как долго мы находимся в полете, что было до того, как мы покинули Землю? Чтобы вспомнить, требовалось усилие, а мне вовсе не хотелось его делать.
Настроение у меня было приподнятое, и я не ощущал страха: если космическому кораблю и угрожали какие-нибудь опасности, я этого не знал или давно к ним привык.
Я был готов лететь так целую вечность, как будто вне времени, в какой-то совершенно иной действительности, неподвластной его принуждению и гнету.
Зрелище за окном все время менялось, не переставая вызывать изумление и восторг.
Пространство по большей части было мягкого, глубокого темно-синего цвета — гигантский бархатный футляр со сверкающими драгоценностями созвездий. Где-то вдалеке переливались всевозможными оттенками мерцающие мглистые полосы звездных туманностей.
Иногда пространство освещалось розовым сиянием, похожим на космическую утреннюю зарю. Были области лиловые и фиолетовые, а порой наш путь лежал сквозь томительный изумрудно-зеленый полумрак.
Звездная пыль и осколки метеоритов низвергались каскадами огромных искр. Казалось, по обшивке корабля барабанит необыкновенной силы дождь.
К нам то приближались, то удалялись солнца. Курс корабля был проложен на безопасном расстоянии, но палящий жар все-таки ощущался.
Солнца находились в состоянии непрерывного мятежа — вся их жизнь была нескончаемой чередой взрывов. Они могли существовать, лишь уничтожая, пожирая самих себя, постепенно превращаясь в пылающие газы. И я видел в окно эти взрывы ослепительные языки пламени, то и дело вспыхивавшие на солнцах.
Какое потрясающее зрелище эти титанические проявления космической вражды! А может быть, не вражды, а космической страсти?
Так или иначе, солнца были неизмеримо, бесконечно далеки от всего живущего, недоступны не только пониманию, но и воображению человеческому.
Но интереснее всего были планеты, их виды и формы, неожиданные, причудливые. Иногда они подходили к кораблю так близко, что на какое-то время занимали все поле зрения, зато можно было разглядеть их во всех подробностях.
О некоторых планетах, самых удивительных, я расскажу, не пытаясь построить из своих наблюдений какую-то систему и, разумеется, коротко.
Одна планета вся заросла кувшинками, огромными кувшинками, плававшими в черной воде — почти вся ее поверхность была покрыта листьями, лишь кое-где виднелись прогалины. Листья напоминали сцепленные слоновьи уши, только зеленого цвета, а кувшинки — ветряные двигатели, сложные, как турбины, — медно-золотистые, ярко-голубые, красноватые, в цветистых пятнах и полосах.
Это был кувшиночный мир, и единственный смысл его существования, был, казалось, в этой девственной, холодной кувшиночной красоте. Или в черной воде под листьями таилось еще нечто, может быть, какая-нибудь новая форма жизни? Возможно, здесь произошла катастрофа — извержение вулкана или падение метеорита.
Видел я и планету болот, где земля и вода сливались в сплошное, пузырящееся изжелта-красное море грязи с разбросанными на нем островками кустистой травы.
Длинные искривленные стволы, по обеим сторонам которых ветвились не то корни, не то кроны без листвы, показались мне плавучими деревьями.
Почти не отличались от них полузвери или полурыбы, жившие в иле, — время от времени они показывались на поверхности, возможно для того, чтобы набрать воздуху; полужидкая грязь стекала с них, они были безглазые, с щупальцами, как у моллюсков, шевелившимися в воздухе.
Болото было чувствительно к силе притяжения обеих лун, которые обращались вокруг планеты в противоположных направлениях. Под их воздействием перемещались целые горы грязи, вздымались могучие волны с рыжими пенистыми гребнями, расходились в разные стороны, сшибались друг с другом, разбрызгиваясь фонтанами.
Была еще грибная планета — страшно сырая, там постоянно моросил мелкий дождик. Только на короткие мгновения завеса туч раздвигалась, давая возможность заглянуть в грибной лес.
Грибы росли на этой планете несметными массами, некоторые величиной с газгольдер, — грибы всевозможных видов: с опущенными шляпками, будто зонтики, с вогнутыми шляпками, вроде чаш для собирания воды, — время от времени они наклонялись, выливая воду через край, — грибы, похожие на пучки черных трубок и на клубки бледно-желтых червей, грибы с синими иглистыми шипами и грибы, напоминавшие воздушные шары из черного шелка. Слоистые грибы — точно ряды черных тарелок, поставленных на ребро, и грибы как гигантские фарфоровые ролики цвета позеленевшей меди; а белесые грибы-слизняки, грибы-прыщи, грибы — раковые опухоли, грибы-бородавки, похожие на сгустки запекшейся крови, — ими планета кишмя кишела.
Грибы паразитировали друг на друге, карабкались, топтали один другого, рождались из собственного стремительного разложения, разбухали и съеживались. Быть может, в молчаливой жестокой схватке — битве за существование — они пускали в ход яды, но это я мог лишь предполагать.
Небольшое небесное тело представляло собой, насколько я понимал, одно-единственное дерево шарообразной формы, с корнями, скрытыми внутри шара. На поверхности древесного шара росли редкие ветки с каким-то подобием листвы. В разных частях этой планеты-дерева можно было наблюдать разные времена года: летняя зелень перемежалась с голыми по-зимнему ветвями.
Некоторые планеты состояли из одной лишь воды, которая непрерывно испарялась и снова конденсировалась вокруг ледяного ядра.
Я видел планеты из льда; кое-где лед давал трещины и вздымался остроконечными башнями, разламывался осколками и глыбами; а сверкающие ледяные пустыни были гладкие как зеркало — лишь метеор прочертил на них когда-то длинную белую борозду.
Мне даже казалось, что я различаю планеты из воздуха, прозрачные и почти невидимые, — из воздуха, сжатого под неслыханным давлением; это были какие-то массы уплотненного воздуха в разреженной атмосфере — там цвели бесчисленные цветы, сотканные из кислорода и солнечного света, нежные цветочные облака отбрасывали слабую тень в воздушные глубины.
Одна планета состояла из мелкой бело-серой пыли, похожей на твердый туман, из какого-то сухого вещества, клубившегося, как пыль или мука.
Плоские планеты вращались на лету. Веретенообразные, заостренные с обоих концов сновали туда-сюда, как челноки в ткацком станке. Мчались планеты (если их еще можно назвать планетами) из металлических стержней, скованных электрическим напряжением.
Свободные электрические разряды, казалось, носились вокруг, подобно огненным цепочкам, пучкам лучей, светящейся бахроме, клубкам искр. А может быть, это летели скопления невидимых простым глазом металлических частиц, находивших выход своей ни на что не направленной энергии в страстном самосожжении.
Еще много больших и маленьких небесных тел мне пришлось видеть: из чистого золота, из серебра и других металлов, голые шары планет, лишенных атмосферы и влаги, быстро вращающиеся, отполированные до блеска, светящиеся отраженным светом, как умершие солнца небесные тела-гробницы, которые появились, возможно, в результате неконтролируемых атомных реакций.
Со свистом проносились мимо кометы и метеоры.
Корабль пробирался сквозь них, очевидно, благодаря какой-то магнетической способности от них отталкиваться.
О протяженности этого путешествия во времени и в пространстве у меня весьма смутное представление; вокруг стало медленно чернеть, как будто наступила космическая ночь. А может быть, я просто заснул.