Если кто-то желает показать Англию иностранцу, пожалуй, наиболее разумным будет отвезти его туда, где кончаются Пурбекские холмы, и подняться на одну из вершин в нескольких милях к востоку от замка Корф. Тогда под его ногами один за другим развернутся все ландшафты нашего острова. Прямо под ним окажется долина реки Фром и все невозделанные земли, спускающаяся вниз от Дорчестера, черные и золотые, чей утесник, как в зеркале, отражается на просторах Пула. Дальше пролегает долина Стаур, удивительной реки, мутной в Блэндфорде и прозрачной в Уимборне, — Стаур вытекает из тучных полей, чтобы слиться с Эйвоном под башней Крайстчерча. Долину Эйвона не видно, но дальше на север, если приглядеться, можно различить охраняющее ее древнее городище Клирбери-Ринг, а потом воображение, возможно, перенесет вас дальше, на равнину Солсбери, и еще дальше, к великолепным холмам центральной Англии. Вы увидите и лондонские предместья. Непрезентабельное побережье Борнмута уходит, съеживаясь, вправо, предвещая появление сосен, которые, хоть и образуют красивый вид, означают близость красных домов и Лондонской фондовой биржи и доходят до самых городских ворот. Столь длинен шлейф лондонского Сити! Но он никогда не дотянется до скал Фрешуотера, и этот малый остров будет блюсти чистоту большого до скончания времен. Если глядеть с запада, остров Уайт прекрасен вне всяких законов прекрасного. Словно кусочек Англии выплыл вперед встретить иностранца — мел от нашего мела, дерн от нашего дерна, это то, что вам еще предстоит, только созданное в миниатюре. За этим кусочком лежат Саутгемптон, радушный хозяин для всех народов, и Портсмут, скрытое пламя, а вокруг, дважды и трижды сбиваясь течениями, бурлит море. Сколько поселений можно увидеть! Сколько замков! Сколько церквей, разрушенных и процветающих! Сколько кораблей, железных и автомобильных дорог! Какое невероятное разнообразие людей, работающих под этим прозрачным небом и ради какой конечной цели! Разум отступает, как волна на побережье Суониджа; воображение растет, расправляет крылья, уходит в глубину, пока не становится фактом географии, охватывая всю Англию.

И вот Фриду Мозебах, ныне жену архитектора Лисеке и мать его отпрыска, привели на эти холмы, чтобы поразить открывающимся видом, и она, окинув долгим взглядом пейзаж, отметила, что холмы здесь более высокие и крутые, чем в Померании. Это было истинной правдой, однако миссис Мант сочла ее наблюдение не вполне соответствующим моменту. Гавань Пула стояла сухой, что навело Фриду на мысль похвалить отсутствие грязи на береговой полосе курорта Фридриха Вильгельма, что на острове Рюген, где над неприливной Балтикой склоняются буки и даже коровы могут созерцать морские воды. Миссис Мант в свою очередь высказала мнение, что в отсутствии приливов нет ничего хорошего, ибо вода становится гораздо чище, если пребывает в движении.

— А ваши английские озера: Уиндермир, Грасмир, — они что же, грязные?

— Нет, фрау Лисеке. В них, видите ли, пресная вода, а это совсем другое дело. Соленой же воде нужны приливы и отливы, она должна подниматься и спадать, иначе она пахнет. Взгляните, к примеру, на аквариум.

— На аквариум! О, ми-и-иссис Мант, вы хотите сказать, что аквариум с пресной водой воняет меньше, чем с морской? Но когда Виктор, мой деверь, собрал много головастиков…

— Не надо говорить «воняет», — вмешалась Хелен. — Но если ты все-таки это произнесла, то положено по крайней мере сделать вид, что шутишь.

— Тогда «пахнет». А грязь в вашем Пуле там, внизу, она разве не пахнет? Или мне следует сказать «разве не воняет, ха-ха-ха»?

— В гавани Пула во все времена была грязь, — сказала миссис Мант, слегка нахмурившись. — Ее приносят реки, и от нее зависит очень ценный устричный промысел.

— Да, это верно, — уступила Фрида, и очередной международный инцидент разрешился.

— «Борнмут сегодня… — подытожила миссис Мант, цитируя местный стишок, который ей очень нравился. — Борнмут сегодня, Пул вчера, а Суонидж станет скоро из трех важнейшим и большим, и с этим не поспоришь». Так что, фрау Лисеке, я показала вам Борнмут, я показала вам Пул, а теперь пройдем немного назад и снова посмотрим на Суонидж.

— Тетушка Джули, там, внизу, не поезд ли Мег?

Облачка дыма покружили над гаванью и потихоньку поползли в их сторону, на юг, через черное и золотое.

— О дорогая моя Маргарет! Надеюсь, она не переутомилась.

— А интересно… Да, очень интересно, сняла ли она дом.

— Надеюсь, она не приняла слишком поспешного решения.

— Я тоже. Тоже очень надеюсь.

— Он такой же красивый, как на Уикем-плейс? — спросила Фрида.

— Думаю, да. Можете не сомневаться: мистер Уилкокс приобретает такие вещи, что другим остается только завидовать. Все дома на Дьюси-стрит красивы — на современный лад, конечно, — и я не понимаю, почему он не хочет оставить его себе. Однако он поселился там в основном из-за Иви, а теперь, когда Иви выходит замуж…

— Ах вот как!

— Ты никогда не видела мисс Уилкокс, Фрида. Как ты абсурдно матримониальна!

— Но она сестра того самого Пола?

— Да.

— И того самого Чарльза, — сказала миссис Мант с особым чувством. — О, Хелен, Хелен, что это был за день!

Хелен рассмеялась.

— Мы с Мег не такие нежные. Если подворачивается возможность снять дом подешевле, мы не раздумываем.

— А теперь, фрау Лисеке, посмотрите на поезд моей племянницы. Видите, он движется в нашу сторону — все ближе и ближе. И когда он дойдет до Корфа, то потом фактически проедет сквозь холмы, на которых мы стоим, так что, если мы повернем назад, как я вам предлагаю, и посмотрим вниз, на Суонидж, мы увидим, как поезд появится с той стороны. Согласны?

Фрида согласилась, и через несколько минут они пересекли вершину холма. Роскошный вид сменился менее впечатляющим. Под ними лежала довольно скучная долина, позади которой поднимались склоны тянущихся до побережья холмов. Дамы смотрели на остров Пурбек и далее, на Суонидж, который станет скоро из трех страшнейшим и большим, и с этим не поспоришь. Поезд Маргарет появился, как и предполагалось, с другой стороны, что было отмечено одобрительным возгласом ее тетушки. Он сделал остановку; там Тибби должен был встретить сестру и привезти ее к ним вместе с корзинкой, в которой была собрана провизия для пикника.

— Видишь ли, — объясняла Хелен кузине, — Уилкоксы собирают дома, как твой Виктор головастиков. У них есть дом на Дьюси-стрит — раз; Говардс-Энд, где я устроила кавардак, — два; загородный особняк в Шропшире — три; дом Чарльза в Хилтоне — четыре; еще один недалеко от Эпсома — пять; у Иви будет свой дом, когда выйдет замуж, — шесть; и, возможно, еще pied-à-terre за городом, то есть всего семь. Ах да, еще хижина Пола в Африке — восемь. Но мне бы хотелось жить в Говардс-Энде. Вот славный дом! Вам так не показалось, тетя Джули?

— У меня было слишком много других забот, дорогая, чтобы его разглядывать, — сказала миссис Мант с благородным достоинством. — Мне нужно было все уладить, разъяснить и к тому же сдерживать Чарльза Уилкокса. Вряд ли я смогла бы многое запомнить. Помню только, что пила чай у тебя в спальне.

— И я помню. Ведь это надо же! Сейчас все уже быльем поросло! А осенью началась кампания «анти-Пол»: вы, Фрида, Мег и миссис Уилкокс — все до смерти боялись, что я все-таки выйду за Пола.

— Ты и сейчас еще можешь выйти, — грустно сказала Фрида.

Хелен покачала головой.

— Жуткий кошмар Уилкоксов больше никогда не повторится. Уж в этом-то я уверена.

— Нельзя быть уверенной ни в чем, кроме искренности своих чувств.

Замечание Фриды приостановило разговор. Но Хелен обняла кузину за талию, потому что за эти слова стала лучше к ней относиться. Не то чтобы Фрида высказала какую-то оригинальную мысль или произнесла ее с особенной искренностью, ибо ее взгляд на мир был скорее патриотическим, чем философским. Однако они свидетельствовали об интересе к общечеловеческому, который есть у среднестатистического тевтонца и отсутствует у среднестатистического англичанина. Замечание Фриды означало, пусть вне всякой логики, противопоставление хорошего, красивого и истинного респектабельному, милому и подобающему. Оно было как пейзаж Бёклина рядом с пейзажем Лидера, резкое и непродуманное, но с трепетом уходящее в сверхъестественное. Оно усиливало идеализм, волновало душу. Возможно, оно было плохой подготовкой к тому, что последовало далее.

— Смотрите! — закричала тетя Джули, поспешно убежав от абстрактных разговоров к краю узкой вершины холма. — Встаньте-ка на мое место, и увидите, как к нам поднимается пони с повозкой. Я вижу пони с повозкой!

Остальные подошли и тоже увидели пони с повозкой. Вскоре можно было разглядеть, что в ней сидят Маргарет и Тибби. Миновав окраину Суониджа, повозка проехала через бегущие в разные стороны тропинки, а потом начала подниматься на холм.

— Ты сняла дом? — начали кричать стоявшие на холме задолго до того, как Маргарет могла их услышать.

Хелен побежала навстречу. Через седловину холмов проходило шоссе, и с него, повернув под прямым углом, съехал грузовик и теперь двигался вдоль гребня.

— Ты сняла дом?

Маргарет покачала головой.

— О, какая досада! Значит, мы никуда не продвинулись?

— Не совсем так, — сказала Маргарет, слезая с повозки.

Она казалась усталой.

— Тут кроется какая-то тайна, — проговорил Тибби. — Но вскоре нас должны просветить.

Маргарет подошла к Хелен и прошептала, что мистер Уилкокс сделал ей предложение.

Это сообщение показалось Хелен забавным. Она открыла и придержала ворота, чтобы брат мог провести пони.

— Типичный вдовец. У таких на что угодно хватит нахальства, и они непременно выбирают подружку своей первой жены.

Лицо Маргарет вспыхнуло от отчаяния.

— Этот тип мужчин… — Хелен осеклась, а потом воскликнула: — Мег, ты не сделала никакой глупости?

— Подожди минуту, — ответила Маргарет все так же шепотом.

— Но ты ведь никак не могла… ты никак не… — Она взяла себя в руки. — Тибби, поторопись же! Я не могу до скончания века держать эти ворота. Тетя Джули! Послушайте, тетя Джули! Заварите чай, пожалуйста. И Фрида тоже. Нам нужно поговорить о доме. Я присоединюсь позже.

С этими словами она повернулась к сестре и разрыдалась.

Маргарет опешила.

— Ну, право же… — услышала она собственный голос и почувствовала, как до нее дотронулась дрожащая рука.

— Не надо, — всхлипывала Хелен, — не надо, не надо, Мег, не надо! — Казалось, Хелен не в состоянии произнести ничего другого.

Маргарет, тоже дрожа, повела сестру вперед по дорожке, и они прошли через другие ворота, ведущие на холм.

— Не надо, не надо этого делать! Говорю тебе, не надо! Я знаю… Не надо!

— Что ты знаешь?

— Ужас и пустота, — всхлипнула Хелен. — Не надо!

«Хелен немного ревнует, — подумала Маргарет. — Я никогда так себя не вела, когда возникала вероятность ее замужества».

— Но мы все равно будем часто видеться, — сказала она, — и ты…

— Дело вовсе не в этом! — всхлипывала Хелен.

Она оторвалась от сестры и пошла вверх, не разбирая дороги, подняв руки и плача.

— Что с тобой случилось? — крикнула ей вслед Маргарет и пустилась за ней, обдуваемая ветром, который всегда дует на закате с северного склона холмов. — Но это же глупо!

И тотчас та же самая глупость овладела и ею, так что величественный пейзаж весь расплылся у нее перед глазами. Но вот Хелен обернулась.

— Мег…

— Не знаю, что с нами случилось, — сказала Маргарет, вытирая глаза. — Наверное, мы обе сошли с ума.

Хелен тоже вытерла слезы, и они даже рассмеялись.

— Послушай-ка, сядь.

— Хорошо. Я сяду, если ты сядешь.

— Ну вот. (Поцелуй.) Так что же случилось?

— Я сказала то, что думаю. Не надо. Ничего из этого не выйдет.

— О, Хелен, перестань говорить «не надо»! Это вульгарно. Как будто ты с головой ушла в житейскую тину. «Не надо» — это, наверное, то, что миссис Баст целый день говорит мистеру Басту.

Хелен молчала.

— Ну?

— Сначала расскажи мне обо всем, а я тем временем, может, выберусь из тины.

— Это уже лучше. Так с чего же мне начать? Когда я приехала на вокзал Ватерлоо… нет, я расскажу про то, что случилось еще раньше, потому что хочу, чтобы ты все узнала с самого-самого начала. «Начало» было дней десять назад. В тот день, когда, явившись на чай, мистер Баст на нас накинулся. Я защищала молодого человека, а мистер Уилкокс, пусть совсем немного, приревновал меня. Я тогда подумала, что это случилось непроизвольно, что мужчинам так же трудно справиться с подобным чувством, как и нам. Ты знаешь — во всяком случае, я могу сказать о себе, — когда мужчина говорит мне: «Такая-то очень симпатичная девушка», — меня на мгновение охватывает злость по отношению к «такой-то» и хочется ущипнуть ее за ухо. Это неприятное чувство, но не столь важное, и с ним легко справляешься. Но теперь я понимаю, что в случае с мистером Уилкоксом речь шла о чем-то большем.

— Значит, ты его любишь?

Маргарет задумалась.

— Удивительно, когда понимаешь, что ты не безразлична настоящему мужчине. Сам этот факт становится все более грандиозным. Не забудь, что мы знакомы уже почти три года и он мне всегда нравился.

— Но ты все это время его любила?

Маргарет стала разбирать свое прошлое. Приятно анализировать чувства, пока они остаются чувствами и еще не отражены в общественных установлениях. Обняв Хелен и скользя взглядом по окрестностям, как будто какое-нибудь графство там внизу могло раскрыть секрет ее собственного сердца, она честно обдумала этот вопрос и ответила:

— Нет.

— Но полюбишь?

— Да, — ответила Маргарет. — В этом я абсолютно уверена. По правде говоря, я почувствовала к нему любовь, как только он со мной заговорил.

— И ты решила выйти за него?

— Да. Но я хочу сейчас же все с тобой обсудить. Что ты имеешь против него, Хелен? Ты должна попытаться мне объяснить.

Хелен в свою очередь оглядела пейзаж.

— Это еще со времен Пола, — наконец проговорила она.

— Но какое отношение к Полу имеет мистер Уилкокс?

— Но он тоже там был, они все там были в то утро, когда я спустилась к завтраку и увидела, что Пол боится — человек, который меня любит, боится, — и все, что свидетельствовало о его любви, исчезло, и я сразу поняла, что ничего не выйдет, потому что личные отношения — это самая-самая важная вещь на свете, а вовсе не внешняя жизнь, не эти телеграммы и гневные попреки.

Она выпалила эту фразу на одном дыхании, но Маргарет все поняла, ибо в ней были затронуты темы, которые они уже обсуждали.

— Но это глупо. Во-первых, я не согласна по поводу внешней жизни. Мы с тобой часто об этом спорили. Но суть дела в том, что между твоей любовью и моей существует громадная пропасть. Твоя была романтической, моя — прозаична. Я не пытаюсь принизить свои чувства: это очень хорошая проза, но продуманная и взвешенная. К примеру, я знаю все недостатки мистера Уилкокса. Он боится чувств. Он слишком много думает об успехе и слишком мало о прошлом. Его симпатии чужда поэзия, да это и не симпатия вовсе. Я бы даже сказала, — она посмотрела на сияющие лагуны, — что в духовном смысле он не так искренен, как я. Ну что, ты довольна?

— Нет, не довольна, — ответила Хелен. — Мне от твоих слов только хуже и хуже. Ты определенно сошла с ума.

Маргарет сделала нетерпеливое движение.

— Я вовсе не предполагаю, что он или любой другой мужчина или женщина станут всей моей жизнью. Боже сохрани! Во мне много всего такого, что он не понимает и не поймет никогда.

Так говорила она до свадебной церемонии и до физического союза, до того как упала та удивительная стеклянная ширма, которая встает между теми, кто вступает в брак, и остальным миром. Маргарет было суждено сохранить свою независимость в большей мере, чем до сих пор удавалось другим женщинам. Замужество изменит ее состояние, но не характер, и она не так уж была не права, когда хвасталась, что понимает своего будущего мужа. Впрочем, ее характер он изменил — чуть-чуть. Маргарет испытала неожиданное удивление, стихли ветры, несущие ароматы жизни, она ощутила давление общества, которое вскоре заставит ее смотреть на мир глазами замужней женщины.

— То же самое и с ним, — продолжала она. — Существует множество вещей — в основном это то, чем он занимается, — которые всегда будут мне недоступны. Он обладает всеми социальными качествами, которые ты так презираешь и которые дают возможность появиться всему этому… — Она обвела рукой панораму, которая в общем-то могла подтвердить все, что угодно. — Если бы Уилкоксы не трудились и не умирали в Англии тысячи лет, мы с тобой не сидели бы тут сейчас — нам уже давно перерезали бы горло. Не было бы ни поездов, ни кораблей, чтобы перевозить нас, людей образованных; даже полей, и тех не было бы. Одно варварство. Нет, пожалуй, и его не было бы. Без мощного духа таких, как мистер Уилкокс, жизнь не развилась бы дальше протоплазмы. Мне все больше и больше претит получать свой доход и при этом насмехаться над теми, кто его гарантирует. Иногда мне кажется, что…

— И мне кажется, и всем женщинам кажется. Поэтому кто-то и поцеловал Пола.

— Грубое сравнение, — сказала Маргарет. — Со мной совершенно другая история. Я все продумала.

— Что толку, что ты все продумала! Результат-то один.

— Ерунда!

Последовала долгая пауза, и в это время прилив начал возвращаться в гавань Пула. «Что-то будет потеряно», — пробормотала Хелен, по-видимому, самой себе. Вода подбиралась к той части берега, которая всегда затопляется приливом, а потом дальше, к утеснику и почерневшему вереску. Остров Браунси утратил свою береговую полосу и стал темным клочком суши, покрытым деревьями. Реку Фром погнало вспять, к Дорчестеру, Стаур — к Уимборну, Эйвон — к Солсбери, и над всеми этими передвижениями сияло, торжествуя, солнце, пока, закатившись, не обрело покой. Англия жила, она бурлила волнами в устьях своих рек, кричала от радости голосами своих чаек, и северный ветер сильнее дул навстречу ее вздымающимся водам. Что это значило? Какова цель этих сложных и прекрасных перемен, разнообразия ее почвы, извилистого берега? Принадлежит ли Англия тем, кто сформировал ее и сделал грозой других стран, или тем, кто ничем не приумножил ее могущества, но каким-то образом увидел ее всю, весь остров сразу, лежащий как алмаз в серебряной оправе океана, плывущий как корабль с душами на борту, в сопровождении бравого флота всего мира, в сторону вечности?