На другой день Маргарет поздоровалась со своим будущим супругом с особой нежностью. Хотя он и был зрелым мужчиной, все же она могла помочь ему построить радужный мост, который соединил бы прозу нашей жизни со страстью. В противном случае мы оказываемся бессмысленными обрубками, полумонахами, полуживотными, разорванными арками, которым никогда не соединиться, чтобы образовать человека. Но если такой мост построен, рождается любовь, которая находит себе место на самой высокой дуге, ярко сияя на фоне будничной серости и смягчаясь на фоне разгоревшегося пламени. Счастлив тот, кто видит с обеих точек мощь ее распростертых крыл. Духовные пути такого человека становятся ровнее, и ходить по ним будет легко и ему, и его близким.

По духовным путям мистера Уилкокса ходить было непросто. С детства он не обращал на них никакого внимания. «Я не тот, кого интересует, что там делается у него внутри». Внешне он был весел, надежен и храбр, но внутри все превращалось в хаос, управляемый — если вообще им что-то управляло — неполноценным аскетизмом. Был ли мистер Уилкокс мальчиком, мужем или вдовцом, его неизменно сопровождала безотчетная вера в то, что физическая страсть — это дурно; вера, желательная лишь в том случае, когда отдаешься ей со всею страстью. Впрочем, истинность его убеждений подтверждала религия. Слова, которые по воскресеньям читались вслух ему и другим уважаемым людям, были теми же словами, что разожгли в душах святой Екатерины и святого Франциска жгучую ненависть ко всему плотскому. Мистер Уилкокс не мог уподобиться святым и с неземной пылкостью полюбить Бесконечное, но он мог немного стесняться любить свою жену. «Amabat, amare timebat». И вот здесь Маргарет надеялась ему помочь.

Это казалось ей нетрудным. Не нужно беспокоить его своим даром. Она всего лишь укажет ему на спасение, дремлющее в его собственной душе, в душе всякого человека. Только соединить! Вот и все, к чему сводилась ее проповедь. Только соединить прозу и страсть, и тогда обе они возвысятся и мы увидим человеческую любовь в ее наивысшем проявлении. Больше не надо будет жить обрубками. Только соединить, и тогда оба — и монах, и животное, — лишенные изоляции, которой является для них жизнь, умрут.

Казалось, эту идею тоже не трудно донести до его сознания. И совсем не обязательно в виде обстоятельной беседы. Радужный мост можно воздвигнуть с помощью осторожных намеков, и он соединит их жизни, воссияв красотой.

Но ничего не получалось, ибо у Генри было свойство, к которому Маргарет оказалась не готова, хотя все время старалась о нем не забывать: твердолобость. Он просто не замечал некоторых вещей, и больше тут нечего было сказать. Он никогда не замечал, что Хелен и Фрида не ладят между собой, что Тибби совсем не интересуется плантациями смородины; он никогда не замечал вспышек света и опустившейся тени, которые существуют даже в самой унылой беседе; указателей, мильных столбов, столкновений и безграничных пейзажей. Однажды — в другой раз — Маргарет попеняла ему на это. Удивившись, он ответил со смехом: «Мой девиз — сосредоточенность. Я не намерен растрачивать по мелочам свою силу на такого рода вещи». «Но ты вовсе не растрачиваешь свою силу по мелочам, — возразила она. — Ты увеличиваешь пространство, в котором можешь быть сильным». «Ты умная маленькая женщина, — ответил он, — но мой девиз — сосредоточенность». И в это утро он, как назло, сосредоточивался еще больше.

Они встретились среди вчерашних рододендронов. При свете дня кусты стали незаметными, а тропинка ярко освещалась лучами утреннего солнца. Маргарет шла с Хелен, которая, после того как с замужеством сестры было решено, вела себя угрожающе тихо.

— Вот и мы! — воскликнула Маргарет и взяла Генри за руку, не выпуская из другой руку сестры.

— Да, вот и мы. Доброе утро, Хелен.

— Доброе утро, мистер Уилкокс, — ответила Хелен.

— Генри, она получила такое славное письмо от того странного сердитого юноши. Помнишь его? У него еще печальные усы, но молодой затылок.

— Я тоже получил письмо. Но не славное — и хочу с тобой о нем поговорить.

Теперь, когда Маргарет дала мистеру Уилкоксу свое согласие, Леонард Баст был для него пустым местом: любовный треугольник разбился навсегда.

— Благодаря твоей подсказке он уходит из «Порфириона».

— Да, у «Порфириона» дела идут неплохо, — рассеянно сказал мистер Уилкокс, доставая из кармана свое письмо.

— Неплохо… — повторила она, отпустив его руку. — Но ведь на набережной Челси…

— А вот и наша хозяйка. Доброе утро, миссис Мант. Прекрасные рододендроны. Доброе утро, фрау Лисике. Умеем мы в Англии выращивать цветы, а?

— Дела идут неплохо?

— Да. Мое письмо касается Говардс-Энда. Брайса отправляют за границу, и он хочет сдать дом в субаренду. Я совсем не уверен, что разрешу. В нашем договоре не было такого пункта. По-моему, субаренда будет неверным шагом. Если он найдет другого жильца, которого я сочту подходящим, то я расторгну договор с Брайсом. Доброе утро, мистер Шлегель. Тебе не кажется, что это лучше, чем субаренда?

Хелен уже выдернула руку, и мистер Уилкокс повел Маргарет мимо всей компании к той стороне дома, что выходит на море. Под ними лежал небольшой буржуазного вида залив, должно быть, мечтавший на протяжении столетий, чтобы на его краю был построен именно такой морской курорт, как Суонидж. Плескались бесцветные волны, а борнмутский пароходик, стоявший у пирса и громко гудевший для привлечения экскурсантов, делал пейзаж еще более безжизненным.

— Стоит только согласиться на субаренду, жильцы сразу же что-нибудь испортят…

— Ты уж прости меня, пожалуйста, Генри, но я все про «Порфирион». Мне не по себе. Могу я побеспокоить тебя на эту тему, Генри?

Она говорила с таким серьезным выражением, что он остановился и несколько резковато спросил, что ей нужно.

— На набережной Челси ты определенно говорил, что «Порфирион» в плачевном состоянии, поэтому мы посоветовали этому клерку уволиться. Сегодня утром он написал нам, что последовал нашему совету, а ты теперь говоришь, что дела в компании идут неплохо.

— Клерк, который увольняется по любой причине, хороши в его фирме дела или плохи, и при этом не готовит себе место в другой компании, прежде всего глупец, и мне его совершенно не жаль.

— Но он поступил не так. Он пишет, что перешел в банк в Камден-Тауне. Жалованье там существенно ниже, но он надеется, что справится. Это отделение банка Демпстера. Оно надежное?

— Демпстера! Бог мой, конечно!

— Надежнее, чем «Порфирион»?

— Да-да-да. Прочный как скала. Даже прочнее.

— Большое спасибо. Прости, так ты говоришь, если согласиться на субаренду…

— Если он сдаст субарендатору, у меня не будет того же контроля. Теоретически ничего плохого с Говардс-Эндом не случится, практически же — случится обязательно. Могут произойти вещи, которые никакими деньгами не исправишь. Например, я не хочу, чтобы пострадал замечательный шершавый вяз. Он раскинулся… Маргарет, мы должны когда-нибудь поехать и посмотреть старый дом. Он по-своему красив. Поедем на автомобиле и пообедаем с Чарльзом.

— Мне было бы очень приятно, — храбро сказала Маргарет.

— Как насчет следующей среды?

— Среды? Нет, я никак не смогу. Тетя Джули рассчитывает, что мы пробудем у нее еще по крайней мере неделю.

— Но теперь-то можно изменить планы.

— Э-э-э… нет, — ответила Маргарет после некоторого раздумья.

— Все будет в порядке. Я сам с ней поговорю.

— Наш приезд сюда — дело крайне важное. Тетушка готовится к нему каждый год. Ради нас она переворачивает вверх дном весь дом, специально приглашает гостей. С Фридой она едва знакома, и мы не можем оставить Фриду на нее. Если я уеду хотя бы на один день, она так обидится, будто я пропустила все десять.

— Но я поговорю с ней. Не беспокойся.

— Генри, я не поеду. Не заставляй меня.

— Но ты все-таки хочешь посмотреть на дом?

— Очень хочу. Я о нем столько слышала — от разных людей. А в вязе правда есть кабаньи зубы?

— Кабаньи зубы?

— И чтобы снять зубную боль, надо жевать его кору.

— Какая нелепость! Конечно, нет!

— Наверное, я перепутала с каким-то другим деревом. Кажется, в Англии слишком много священных деревьев.

Однако мистер Уилкокс уже двинулся вперед, чтобы перехватить миссис Мант, чей голос был слышен вдали, но тут его самого перехватила Хелен.

— О, мистер Уилкокс, я насчет «Порфириона»… — начала она и покраснела до корней волос.

— Все в порядке, — сказала Маргарет, поравнявшись с ними. — Банк Демпстера лучше.

— Но, кажется, вы говорили нам, что «Порфирион» в плохом состоянии и обанкротится до Рождества.

— Разве? Он тогда находился за пределами тарифного кольца и был вынужден проводить дрянную политику, но в последнее время выправился, и теперь прочен как скала.

— Другими словами, мистеру Басту не следовало уходить?

— Нет, не следовало.

— …и не следовало начинать работать в другом месте за гораздо меньшее жалованье.

— Баст написал просто «меньшее», — поправила ее Маргарет, предчувствуя неприятности.

— Для такого бедного молодого человека всякое сокращение жалованья существенно. Я считаю, что произошло несчастье, достойное сожаления.

Мистер Уилкокс, поглощенный мыслями о предстоящем разговоре с миссис Мант, уверенно шагал вперед, но последнее замечание Хелен заставило его спросить:

— Что? Что это значит? Вы хотите сказать, что я за это в ответе?

— Не смеши, Хелен.

— Кажется, вы думаете… — Он взглянул на часы. — Позвольте, я объясню. Дело обстоит следующим образом. Вы, по-видимому, полагаете, что, когда концерн проводит деликатные переговоры, ему следует информировать о них общество шаг за шагом. С вашей точки зрения, «Порфирион» должен был заявить: «Мы делаем все возможное, чтобы попасть в тарифное кольцо. Мы не уверены, что у нас это получится, но это единственное, что спасет нас от банкротства, поэтому мы стараемся». Моя дорогая Хелен…

— Значит, вы так смотрите на сложившуюся ситуацию? Человек, у которого и без того было мало денег, стал получать еще меньше, — вот как смотрю на это я.

— Я опечален судьбой вашего клерка. Но такие вещи происходят в течение одного дня. Это часть борьбы за жизнь.

— Человек, у которого было мало денег, — повторила она, — стал получать еще меньше из-за нас. При таких обстоятельствах я не считаю удачным выражение «борьба за жизнь».

— Ну-ну! — ласково возразил он. — Вы ни в чем не виноваты. Никто не виноват.

— Значит, никто никогда ни в чем не виноват?

— Я бы так не сказал. Но вы все принимаете слишком близко к сердцу. Кто этот парень?

— Мы уже дважды рассказывали вам, кто этот парень, — сказала Хелен. — Вы этого парня даже видели. Он очень беден, и у него жена — взбалмошная идиотка. Он достоин лучшего. Мы — мы, представители высших классов, — думали, что поможем ему с высоты наших исключительных познаний, и вот что получилось!

Мистер Уилкокс поднял палец.

— Теперь маленький совет.

— Мне больше не нужны советы.

— Маленький совет. Не относитесь с такой сентиментальностью к бедным. Проследи, чтобы она этого не делала, Маргарет. Бедные — это бедные, их жаль, но не более того. По мере того как цивилизация идет вперед, башмак кое-где может жать, и нелепо полагать, что за это кто-то несет персональную ответственность. Ни вы, ни я, ни мой информатор, ни тот, кто информировал его, ни директор «Порфириона» не виноваты в том, что у вашего клерка стало меньше жалованье. Это просто жмет башмак — и поделать ничего нельзя. И потом, запросто могло быть еще хуже.

Хелен вся затряслась от негодования.

— Всенепременно занимайтесь благотворительностью — занимайтесь много, — но не увлекайтесь абсурдными планами социальных реформ. Я вижу многое из того, что происходит за кулисами, и вы можете мне поверить: нет никакой «социальной проблемы» — если не считать писаний нескольких журналистов, которые пытаются заработать себе на жизнь, используя эту фразу. Просто есть бедные и богатые, и они были и будут всегда. Назовите мне хоть один период, когда люди были равны…

— Я не говорила…

— Назовите мне период, когда желание достичь равенства сделало кого-то счастливее. Нет и нет. Не можете. Во все времена существовали бедные и богатые. Я не фаталист, Боже упаси! Но нашу цивилизацию формируют мощные безликие силы (здесь его голос зазвучал самодовольно — так бывало всегда, когда он исключал личное) и на свете во всякое время будут существовать богатые и бедные. Вы не можете этого отрицать (теперь он говорил с уважительной интонацией) — и не можете отрицать, что, как бы там ни было, тенденция развития цивилизации в целом направлена вверх.

— Благодаря Господу, полагаю, — вспылила Хелен.

Он пристально посмотрел на нее.

— Вы берете доллары. Бог делает остальное.

Не было никакого смысла вразумлять девочку, если она взялась говорить о Боге в этом современном неврастеническом ключе. До самого конца он беседовал с ней по-отечески, а потом перешел к более спокойному обществу миссис Мант. «Она очень похожа на Долли», — подумал он.

Хелен глядела на море.

— Никогда не разговаривай с Генри о политэкономии, — посоветовала ей сестра, — иначе все закончится слезами.

— Но он, похоже, из тех, кто примирил науку с религией, — медленно проговорила Хелен. — А я таких не люблю. Они привержены науке и рассуждают о выживании сильнейших, сокращая жалованье своим клеркам и пресекая независимость всех, кто может представлять угрозу их благополучию, и все же они полагают, что как-нибудь — всегда это невнятное «как-нибудь» — в результате получится нечто хорошее и что неким таинственным образом мистеры Басты будущего выгадают от того, что мистерам Бастам сегодняшнего дня приходится туго.

— Он такой человек в теории. Но, Хелен, только в теории!

— Но, Мег, что за теория!

— Почему ты смотришь на все с такой горечью, радость моя?

— Потому что я старая дева, — сказала Хелен, прикусив губу. — Сама не знаю, почему я так себя веду.

Оттолкнув руку сестры, Хелен пошла в дом. Маргарет, расстроенная таким началом дня, следила взглядом за борнмутским пароходиком. Она понимала, что нервы у Хелен натянуты до предела из-за неприятностей с мистером Бастом и она вот-вот выйдет за рамки приличий. В любой момент может произойти настоящий взрыв, который заметит даже Генри. Генри следовало удалить.

— Маргарет! — позвала ее тетушка. — Мэгси! Неужели то, что говорит мистер Уилкокс, правда? Не может быть, чтобы ты хотела уехать в начале следующей недели!

— Не хотела, — быстро отреагировала Маргарет, — но нам предстоит уладить столько дел и я правда с удовольствием повидалась бы с семейством Чарльза.

— Но уехать, не побывав в Уэймуте или хотя бы в Лалвортской бухте? — проговорила миссис Мант, подходя ближе. — И не поднявшись еще разок на Девять могильных холмов?

— Боюсь, что так.

Тут мистер Уилкокс присоединился к Маргарет со словами:

— Прекрасно! Вот я и разбил лед.

На Маргарет нахлынула волна нежности. Она положила руки на плечи Генри и вгляделась в черные сияющие глаза. Что таилось за этим взглядом сведущего во всех делах человека? Она знала, но беспокойства не испытывала.