На следующее утро мыс покрылся легким туманом. Погода обещала быть хорошей, и очертания замка на холме с каждой минутой становились яснее. Маргарет вглядывалась в даль, пока не увидела главную башню, а солнце меж тем позолотило бутовую кладку и добавило голубизны в белое небо. Тень дома, сгустившись, упала на сад. Снизу в окно Маргарет посмотрела кошка и мяукнула. Наконец появилась река, все еще удерживающая туман среди своих поросших ольхой берегов, и видимая лишь до холма, который заслонял верховья.

Маргарет была заворожена Онитоном. Вчера она сказала, что влюблена в него, но главным образом ее притягивал его романтический ореол. Холмы-друиды с закругленными вершинами, которые она успела разглядеть во время поездки, реки, бегущие отсюда в Англию, грубо слепленные массивы других, более низких холмов наполняли ее своей чарующей поэтичностью. Сам дом ничем особенным не отличался, но вид из него всегда будет для нее счастьем, и Маргарет представляла, скольких друзей она пригласит сюда погостить, и надеялась, что даже Генри сменит городскую жизнь на сельскую. Местное общество тоже обещало быть приятным. Прошлым вечером у них ужинал приходской священник; выяснилось, что он был приятелем ее отца и, стало быть, понимал, что она за человек. Маргарет он понравился. Священник познакомит ее с городским обществом. По другую сторону от нее сидел сэр Джеймс Биддер, который не уставал повторять, что ей достаточно сказать лишь слово и он расшевелит все почтенные семейства этого графства на двадцать миль вокруг. Маргарет сомневалась, что сэр Джеймс, владелец компании «Семена для сада», и в самом деле способен выполнить свое обещание, но покуда Генри ошибочно принимал всех, кто приходил к ним с визитами, за представителей почтенных семейств, она была довольна.

По лужайке прошли Чарльз и Альберт Фасселл. Они явно направлялись к реке для утреннего купания, поскольку за ними следовал слуга с купальными костюмами. Маргарет сама намеревалась прогуляться перед завтраком, но поняла, что покамест день принадлежит мужчинам, и принялась с улыбкой наблюдать за непредвиденными препятствиями, возникавшими у тех на пути. Сначала никак не могли найти ключи от домика для переодевания. Чарльз стоял у реки, скрестив руки и с трагической миной на лице, а слуга кричал что-то другому слуге в саду, но тот ничего не понимал. Потом возникла проблема с трамплином, и вскоре три человека уже бегали по лугу туда-сюда, выполняя противоречивые приказы, обвиняя друг друга и принося извинения. Если Маргарет хотела выпрыгнуть из машины, она выпрыгивала; если Тибби полагал, что гребля полезна для его лодыжек, он занимался греблей; если клерк хотел испытать приключение, он отправлялся в пешую прогулку в темноте. Но этих двух атлетов, как видно, парализовало. Они не могли купаться без соответствующих приспособлений, хотя их манило утреннее солнце и остатки тумана рассеивались над покрытым рябью потоком. Понимают ли они, в конце концов, что такое жизнь человеческого тела? И не могут ли те, кого они презрительно называют тряпками, побить их на их же поле?

Маргарет задумалась о приготовлениях к купанию, о том, какими им следовало бы быть — никаких хлопочущих слуг, никаких специальных приспособлений за рамками здравого смысла. Ход ее мыслей был прерван появлением тихой девочки, которая вышла поговорить с кошкой, но теперь наблюдала, как Маргарет в свою очередь наблюдает за мужчинами.

— Доброе утро, душа моя! — крикнула Маргарет, пожалуй, слишком пронзительно.

Ее голос перепугал купальщиков. Чарльз обернулся и, хотя был полностью облачен в сине-фиолетовый купальный костюм, сразу же ретировался в домик и более не показывался.

— Мисс Уилкокс встала… — прошептал ребенок, но дальше ничего нельзя было разобрать.

— Что-что?

Послышалось нечто вроде «желток-мешок».

— Не слышу.

— На кровати… в шелковой бумаге…

Сообразив, что речь идет о примерке свадебного платья и что ее визит придется кстати, Маргарет направилась в комнату Иви. Там кипело веселье. Иви в нижней юбке танцевала с одной из англичанок, тех, что из Индии, а другая в это время любовалась ярдами белого атласа. Они визжали, смеялись и пели. Тявкала собака.

Маргарет тоже немного повизжала, но не слишком убедительно. Свадьба не казалась ей таким уж смешным делом. Наверное, это был пробел в воспитании.

— Долли, бессовестная, не приехала, — возмущалась Иви. — Вот уж мы бы ее подразнили!

Маргарет спустилась к завтраку.

Генри уже занял свое место за столом, ел медленно, мало говорил и, как показалось Маргарет, был единственным из всей компании, кто успешно скрывал свои эмоции. Она никогда не поверила бы, что ему совершенно безразличен и уход дочери в другую семью, и присутствие в Онитоне будущей жены. Однако он имел бесстрастный вид, лишь изредка отдавая распоряжения — необходимые, чтобы создать удобства гостям. Генри справился, как ее рука, потом поручил Маргарет разлить кофе, а миссис Уоррингтон — чай. Когда к завтраку спустилась Иви, обе дамы, сразу же почувствовав неловкость, встали, чтобы уступить девушке место хозяйки дома. «Бертон! — крикнул Генри. — Разлейте кофе и чай на буфете!» Это не было, строго говоря, проявлением такта, но за этим жестом просматривалась определенная внимательность — та, что проявляется столь же часто, что и такт в общепринятом понимании этого слова, и не раз спасает положение во время заседаний совета директоров. Генри относился к свадьбе как к похоронам, расписав ее пункт за пунктом и ни разу не взглянув на событие в целом. По окончании действа можно было бы воскликнуть: «Смерть! Где твое жало? Любовь! Где твоя победа?».

После завтрака Маргарет попросила Генри уделить ей несколько минут. Было всегда удобнее обращаться к нему по установленной форме. Желание поговорить объяснялось тем, что на следующий день он собирался стрелять рябчиков, а она возвращалась в город, к Хелен.

— Конечно, дорогая, — ответил он. — Без сомнения, у меня найдется время. Что ты хотела?

— Ничего.

— Я уж испугался, что что-то не так.

— Нет. Мне нечего тебе сказать, но ты можешь со мной поговорить о чем-нибудь.

Бросив взгляд на часы, он заговорил об одном неприятном повороте дороги у церковных ворот, через которые обычно проносят гроб с усопшим. Маргарет слушала с интересом. Своей внешней оболочкой она всегда уважительно реагировала на внешнюю сторону его бытия, хотя глубоко внутри все ее естество рвалось сделать что-то, чтобы помочь ему измениться. Она отказалась от любого продуманного плана действий. Лучше любви ничего не бывает, и чем больше она позволяла себе любить Генри, тем больше у того было шансов навести порядок в своей душе. В такой момент, как этот, когда они сидели в прекрасную погоду перед аллеями своего будущего дома, ей было так хорошо, что это блаженство непременно должно было передаться и ему. Каждый его взгляд, каждое движение его верхней губы, скрытой под щеточкой усов, когда она отрывалась от нижней, гладко выбритой, должны были предвосхищать нежность, которая одним ударом убьет в нем и монаха, и зверя. Сотню раз разочаровавшись, Маргарет не переставала надеяться. Она любила его с такой очевидностью, что ничуть не боялась застлавшего его душу тумана. Излагал ли он какие-нибудь банальности, как сегодня, или бросался на нее в сумерках с поцелуями, она могла простить его, простить и откликнуться.

— Если там такой неприятный поворот, — предложила она, — может быть, нам стоило бы пойти в церковь пешком? Нет, вы с Иви, конечно, поедете, но остальные прекрасно могли бы выйти пораньше и тогда понадобилось бы меньше экипажей.

— Нельзя заставлять дам идти пешком через Рыночную площадь. Фасселлам это не понравится. На свадьбе Чарльза они отнеслись к аналогичному предложению весьма придирчиво. Моя… она… одна дама из нашей компании хотела пойти пешком, да и церковь была сразу за углом. Я тоже не возражал бы. Но полковник уперся — и ни в какую.

— Вам, мужчинам, не надо быть такими уж галантными, — глубокомысленно произнесла Маргарет.

— Почему?

Она знала почему, но сказала, что не знает. Тогда Генри объявил, что если Маргарет не желает сообщить ему ничего особенного, то стоило бы наведаться в винный погреб, и они отправились вместе на поиски Бертона. Пусть громоздкий и несколько неудобный, но Онитон был все же настоящей загородной усадьбой. Они спустились вниз по гулким мощеным переходам, заглядывая в одну комнату за другой и пугая незнакомую прислугу, выполнявшую неизвестные поручения. Свадебный завтрак должен быть готов, когда они приедут из церкви, а чай будут подавать в саду. Вид стольких озабоченных и серьезных людей заставил Маргарет улыбнуться, но потом ей пришло в голову, что слугам заплатили за эту серьезность и они с удовольствием проявляют озабоченность. Здесь крутились нижние колеса механизма, который вознесет Иви к супружескому блаженству. Маленький мальчик с поросячьими хвостами преградил им дорогу. Он не понял, с какими важными людьми имеет дело, а потому попросил: «С вашего разрешения, могу я пройти?» Генри поинтересовался у него, где Бертон, но все слуги были новые и не знали друг друга по именам. В кладовой сидели музыканты, которые поставили условием включить в оплату шампанское и уже пробавлялись пивом. Из кухни доносились ароматы Аравии вперемежку с криками. Маргарет догадалась, что случилось, ибо то же самое произошло однажды и на Уикем-плейс. Какое-то блюдо, вскипев, вылилось наружу, и повар кидал кедровую стружку, чтобы перебить запах гари. Наконец они наткнулись на дворецкого. Дав ему ключи, Генри помог Маргарет спуститься по лестнице в погреб. Обе двери были открыты. Маргарет, которая весь свой запас вина хранила на дне бельевого шкафа, была потрясена увиденным.

— Мы этого никогда не осилим! — воскликнула она, и мужчины дружно улыбнулись, внезапно ощутив принадлежность к единому братству. А Маргарет показалось, что она снова выпрыгнула из машины на полном ходу.

Конечно, Онитон надо будет переварить. Не так-то легко сохранить себя как личность и одновременно приспособиться к жизни в этом имении. Она должна сохранить себя и ради Генри, и ради себя самой, поскольку жена, во всем потакающая мужу, принижает супруга; а приспособиться она должна по причине взаимной честности, поскольку нечестно выходить замуж за человека и тут же создавать ему неудобства. Единственным ее союзником была власть Дома. Утрата жилища на Уикем-плейс научила Маргарет большему, чем владение им. Потом этот урок повторил Говардс-Энд. И теперь Маргарет была готова сотворить новую святыню среди этих холмов.

После посещения погреба она переоделась, и вскоре началась свадебная церемония, которая показалась совсем незначительной по сравнению с предшествовавшими приготовлениями. Все прошло быстро и четко. Из ниоткуда материализовался мистер Кахилл; он стоял, ожидая свою невесту у входа в церковь. Никто не уронил кольцо, не перепутал слова, не наступил на шлейф невесты, не плакал. За несколько минут священник выполнил свои обязанности, в приходской книге были поставлены подписи, и все вновь уселись в экипажи, обсуждая опасный поворот у церковных ворот. Маргарет была уверена, что молодые вовсе не поженились и норманнская церковь все это время была поглощена каким-то иным делом.

Дома их ждали еще документы, которые следовало подписать, завтрак и несколько гостей, явившихся на устроенный в саду прием. Многие приглашенные не смогли прибыть, но, в конце концов, не такое уж грандиозное это было событие — в отличие от того, что ожидало Маргарет. Она отметила про себя блюда и красные дорожки, все то внешнее, что она должна дать Генри, все, что полагается в подобной ситуации. Но внутри она надеялась на что-то лучшее, чем эта смесь воскресной церкви и охоты на лис. Ну хоть бы один человек расстроился! Однако свадьба прошла превосходно — «прямо как дурбар», по словам леди Эдсер, и Маргарет полностью с ней согласилась.

Потерянный день грузно катился дальше, невеста и жених уехали, громко хохоча, и во второй раз солнце начало удаляться в сторону валлийских холмов. Генри, который устал больше, чем готов был признать, подошел к Маргарет на замковом лугу и с непривычной нежностью в голосе сказал, что доволен. Все прошло так хорошо. Почувствовав, что он отдает должное и ее стараниям, она покраснела. Нет сомнения, она сделала все, что могла, занимая его неуправляемых друзей и особенно следя за тем, чтобы всячески потакать мужчинам. Вечером гости начали разъезжаться: переночевать останутся только Уоррингтоны и тихая девочка, а остальные уже шли к дому складывать вещи.

— Думаю, и правда все прошло замечательно, — согласилась она. — Поскольку меня угораздило выпрыгнуть из авто, я благодарю Бога, что приземлилась на левую руку. Я так этому рада, дорогой. Надеюсь, гостям на нашей свадьбе будет хотя бы наполовину так же хорошо, как сегодня. Вы все должны помнить, что в нашем семействе нет ни одного практичного человека, кроме разве что тетушки, но и она не привыкла к таким большим приемам.

— Знаю, — серьезно сказал он. — При таких обстоятельствах будет лучше предоставить все людям из «Харродс» или «Уайтлиз» или даже снять какой-нибудь отель.

— Хочешь устроить свадьбу в отеле?

— Да, потому что… но я не должен решать за тебя. Не сомневаюсь, что ты желаешь выйти замуж в своем родном доме.

— Мой родной дом разваливается на части, Генри. Мне хочется, чтобы у меня был новый. Разве не прекрасный сегодня вечер…

— «Александрина» — неплохой отель…

— «Александрина», — повторила она, занятая больше струйками дыма, выходящими из труб и рисующими, как по линейке, серые параллельные линии на освещенных солнцем склонах.

— Он на Керзон-стрит.

— Да? Тогда давай поженимся на Керзон-стрит.

С этими словами Маргарет повернулась на запад и увидела золотистый водоворот. Как раз там, где река огибала холм, ее воды залило солнцем. Над излучиной, должно быть, раскинулось волшебное королевство, и оттуда в их сторону, минуя купальный домик Чарльза, изливалась драгоценная жидкость. Маргарет смотрела так долго, что ее глаза ослепли от яркого света, и когда они пошли назад, по направлению к дому, она не могла разглядеть лица выходивших оттуда людей. Впереди шла горничная.

— Кто эти люди? — спросила Маргарет.

— Неужели гости? — воскликнул Генри. — Хотя для гостей слишком поздно.

— Может, кто-то из местных. Пришли посмотреть на свадебные подарки…

— Я еще не очень хорошо знаком с местными.

— Тогда спрячься в развалинах, и, если получится, я их остановлю.

Генри ее поблагодарил.

Маргарет пошла вперед со светской улыбкой. Она полагала, что это какие-то непунктуальные гости, которые вместо встречи с виновниками торжества вполне могут удовлетвориться ее вежливым приемом, поскольку Иви и Чарльз уже уехали, Генри устал, а остальные удалились в свои комнаты. Маргарет приняла на себя роль хозяйки, но ненадолго, ибо одной из новоприбывших оказалась Хелен. Хелен в своем самом старом платье была охвачена напряженным возбуждением, которое грозило обрушиться на всякого и делало ее совершенно невозможной еще в младенчестве.

— Что случилось? — крикнула Маргарет. — В чем дело? Тибби заболел?

Хелен что-то сказала двум своим спутникам, и они отступили назад. Сама же она, напротив, ринулась навстречу Маргарет.

— Они умирают с голоду! — закричала она. — У них нет даже куска хлеба!

— У кого? Зачем ты приехала?

— У Бастов.

— О, Хелен! — простонала Маргарет. — Ну что ты опять натворила!

— Он потерял место. Его уволили из банка. Да, с ним покончено. Мы, представители высших классов, погубили его, и ты, наверное, скажешь мне, что это называется борьбой за существование. Умирать с голоду. Его жена больна. Голодает. В поезде она упала в обморок.

— Хелен, ты сошла с ума?

— Пожалуй, да. Если тебе так нравится, да, я сумасшедшая. Но я привезла их сюда. Больше я не желаю терпеть несправедливость. И всем покажу, какое несчастье скрывается за этой роскошью, за этими разговорами о безликих силах, за этими сказками про Бога, который делает за нас то, что мы ленимся сделать сами.

— Ты и вправду везла двух голодающих из Лондона в Шропшир, Хелен?

Хелен осеклась. Ей не пришло в голову взглянуть на ситуацию с этой точки зрения, и ее истерика улеглась.

— В поезде был вагон-ресторан, — сказала она.

— Не будь смешной, Хелен. Никто не умирает с голоду, и ты это прекрасно знаешь. А теперь начни с начала. Я не собираюсь терпеть эту театральную чепуху. Как ты посмела? Да, как ты посмела, — повторила Маргарет, все больше переполняясь гневом, — проявить такое бессердечие и явиться на свадьбу Иви? Боже правый! Какое у тебя извращенное понятие о филантропии! Погляди! — И Маргарет указала на дом. — Слуги и гости смотрят в окна. Они думают, произошел какой-то скандал, и я буду вынуждена объяснять им: «О нет, это всего лишь шумит моя сестра и с нею два наших прихлебателя, которых она зачем-то притащила с собой».

— Будь любезна, возьми назад слово «прихлебатели», — со зловещим спокойствием проговорила Хелен.

— Хорошо, — согласилась Маргарет, которая, несмотря на весь свой гнев, старалась избежать настоящей ссоры. — Мне тоже очень их жаль, но я просто отказываюсь понимать, как тебя угораздило привезти их сюда, да и самой приехать.

— Это наша последняя возможность увидеть мистера Уилкокса.

При этих словах Маргарет сделала шаг к дому. Она решительно не желала беспокоить Генри.

— Он уезжает в Шотландию, я точно знаю. И настаиваю на встрече.

— Да. Завтра.

— Я знала, что это наша последняя возможность.

— Здравствуйте, мистер Баст, — сказала Маргарет, изо всех сил стараясь сдерживаться. — Странное у вас дело. Вы-то сами что об этом думаете?

— С ним миссис Баст, — подсказала Хелен.

Джеки тоже пожала протянутую руку. Она, как и муж, смущалась и — кроме того — была больна, и — кроме того — так чудовищно глупа, что никак не могла взять в толк, что, собственно, происходит. Она знала только, что вчера вечером эта дамочка влетела к ним как вихрь, оплатила аренду квартиры, выкупила заложенную мебель, обеспечила ужином и завтраком и велела ждать ее на Паддингтонском вокзале на следующее утро. Леонард слабо протестовал, и, когда наступило утро, сказал, что ехать не стоит. Но Джеки, полузачарованная, решила, что надо послушаться. Дама сказала, что следует быть на вокзале, значит, надо отправляться, и их спальня-гостиная сменилась Паддингтонским вокзалом, вокзал — вагоном, который трясся, становился сначала жарким, потом холодным, а потом вовсе исчез и вновь появился среди потоков дорогих запахов.

— Вы упали в обморок, — сказала ей дамочка испуганным голосом. — Надеюсь, свежий воздух вам поможет.

Наверное, он все-таки помог, потому что сейчас, среди множества цветов, Джеки и впрямь стало лучше.

— Я ни в коем случае не хочу мешать, — начал Леонард, отвечая на вопрос Маргарет. — Но вы были так добры ко мне, когда предупредили о «Порфирионе», что я подумал… ну, я подумал, что, быть может…

— Может, нам удастся помочь ему снова получить работу в «Порфирионе», — договорила за него Хелен. — Мег, тогда на набережной Челси мы здорово постарались. Да, мы здорово постарались в тот прекрасный вечер.

Маргарет покачала головой и вновь обратилась к мистеру Басту:

— Я не понимаю. Вы ушли из «Порфириона», потому что мы предположили, что это плохой концерн, так ведь?

— Именно.

— И перешли работать в банк?

— Я тебе уже рассказывала, — заметила Хелен. — А они сократили штат, когда он проработал там всего месяц. И теперь он совсем без денег, так что я считаю, что во всем виноваты мы и наш информатор.

— Мне все это неприятно, — пробормотал мистер Баст.

— Надеюсь, что так, мистер Баст. Но нет смысла ходить вокруг да около. Приехав сюда, вы ничего не добьетесь. Если вы собираетесь предъявить претензии мистеру Уилкоксу и призвать его к ответу за случайно брошенное замечание, то совершите очень большую ошибку.

— Это я их привезла! Все сделала я! — закричала Хелен.

— Могу лишь посоветовать вам сейчас же уйти. Моя сестра поставила вас в ложное положение, и самое правильное — сказать вам об этом прямо. В Лондон ехать слишком поздно, но в Онитоне есть хорошая гостиница, где миссис Баст может отдохнуть с дороги, и, я надеюсь, вы не откажетесь быть там моими гостями.

— Это не то, чего я хочу, мисс Шлегель, — сказал Леонард. — Вы очень добры, и мы, без сомнения, попали в ложное положение, но вы делаете из меня жалкого попрошайку. Такое впечатление, что я совсем ни на что не гожусь.

— Ему нужна работа, — перебила Хелен. — Разве тебе не понятно?

— Пошли, Джеки, — помедлив, сказал Леонард. — Мы только обременяем этих дам, а сами ничего не стоим. Они уже потратили кучу денег, чтобы помочь мне найти место, но им это никогда не удастся. Для таких ничтожеств, как мы, никакой работы нет.

— Мы бы желали найти для вас работу, — очень вежливо произнесла Маргарет. — Мы правда хотели бы… И я, и моя сестра. Просто вам не повезло. Идите в гостиницу, выспитесь хорошенько, и когда-нибудь, если сочтете нужным, отдадите мне деньги.

Но Леонард стоял на краю пропасти, а в такие моменты все видится очень ясно.

— Вы сам не понимаете, что говорите, — сказал он. — Теперь я никогда не найду места. Если богатые терпят неудачу в одной профессии, они берутся за другую. Но это не про меня. У меня была своя ниша, но я из нее выпал. Я мог вполне успешно заниматься одним определенным видом страхования в одной определенной конторе и получать за это жалованье — вот и все. Поэзия — ничто. Ваши деньги тоже ничто, если вы следите за моей мыслью. Я хочу сказать, что, если человек, которому двадцать с небольшим, теряет конкретную работу, с ним все кончено. Я видел, как это происходило с другими. Какое-то время друзья давали им деньги, но в конце концов они все равно падали в пропасть. Ничто не поможет. Весь мир против нас. Всегда будут богатые и бедные.

Он замолчал.

— Хотите что-нибудь попробовать? — предложила Маргарет. — Я не знаю, что делать. Это не мой дом, и хотя мистер Уилкокс будет рад видеть вас в любое другое время… Как я уже сказала, я не знаю, что делать, но я постараюсь сделать для вас что смогу. Хелен, предложи им что-нибудь. Возьмите сандвич, миссис Баст.

Они подошли к длинному столу, за которым еще стоял слуга. Покрытые глазурью торты, бесчисленные сандвичи, кофе, крюшон из красного вина, шампанское остались почти нетронутыми: гости не смогли всего этого одолеть. Леонард отказался. Джеки сказала, что немного попробует. Маргарет оставила супругов пошептаться и снова заговорила с Хелен.

— Хелен, — сказала она, — мне нравится мистер Баст. Я согласна, что ему стоит помочь. Согласна, что мы несем прямую ответственность.

— Нет, косвенную. Через мистера Уилкокса.

— Позволь мне сказать тебе раз и навсегда, что, если ты не изменишь своего к нему отношения, я ничего не буду делать. Конечно, с логической точки зрения ты права и имеешь основания высказываться о Генри весьма нелицеприятно. Только я не собираюсь тебя слушать. Так что выбирай.

Хелен смотрела на закат.

— Если ты обещаешь отвести их тихонько в гостиницу «Георг», я поговорю с Генри — но, имей в виду, поговорю так, как считаю нужным, без всяких нелепых воплей о справедливости. Меня твоя справедливость не волнует. Если бы речь шла только о деньгах, мы с тобой могли бы все решить сами, но он хочет получить работу, а этого мы не можем ему дать. Но Генри, вероятно, может.

— Это его долг, — проворчала Хелен.

— Долг меня тоже не волнует. Меня волнуют судьбы разных людей, с которыми мы знакомы, и то, как при существующем положении дел постараться кое-что улучшить. Мистер Уилкокс терпеть не может, когда его просят об одолжениях: таковы все деловые люди, — но я обращусь к нему с этой просьбой, рискуя нарваться на отказ, потому что хочу кое-что улучшить.

— Прекрасно. Обещаю. И не слишком волнуйся.

— Тогда веди их в «Георг», а я попробую. Бедняги! Они, кажется, и правда очень устали.

Попрощавшись с Бастами, Маргарет добавила:

— Я тебе еще не все сказала, Хелен. Ты потакаешь только собственным желаниям. И я не собираюсь с этим мириться. С возрастом ты становишься все менее сдержанной. Подумай об этом и постарайся изменить свой характер, иначе впредь нам будет трудно.

Маргарет вернулась к Генри. К счастью, он присел отдохнуть: забота о физической форме была для него важным делом.

— Это местные? — спросил он с приятной улыбкой.

— Ты не поверишь, — ответила Маргарет, садясь рядом. — Теперь уже все в порядке, но это приехала моя сестра.

— Хелен здесь? — воскликнул он, собираясь встать. — Но она ведь сказала, что не приедет. Я решил, что она презирает свадьбы.

— Не вставай. Она приехала не на свадьбу. И я отправила ее в «Георг». — Гостеприимный по природе, Генри начал было возражать. — Нет. С ней вместе приехали двое ее протеже, так что ей надо быть с ними.

— Тогда пусть они все остановятся у нас.

— Мой милый Генри, ты их видел?

— Я точно заметил какую-то женщину в бесформенно-коричневом.

— Бесформенно-коричневая была Хелен. А ты заметил еще двоих в бесформенно-сине-зеленом и бесформенно-желто-розовом?

— Что? Так они пришли попировать?

— Нет, по делу. Они явились ко мне, и позже я хотела бы с тобой об этом переговорить.

Маргарет устыдилась собственной дипломатичности. При общении с человеком по фамилии Уилкокс ее все время подмывало оставить дружеский тон и стать той женщиной, какую он желает видеть! Генри сразу же понял намек и возразил:

— Почему позже? Скажи сейчас. Сейчас самое время.

— Сказать?

— Если история не очень долгая.

— Ну, не на пять минут. А в конце — кульминация: я хочу попросить тебя найти в твоей конторе работу для этого человека.

— Какова его квалификация?

— Не знаю. Он клерк.

— Сколько лет?

— Пожалуй, лет двадцать пять.

— Как его зовут?

— Баст, — сказала Маргарет и чуть было не напомнила, что они уже встречались на Уикем-плейс, но вовремя остановилась. Встреча была не слишком приятная.

— Где он работал раньше?

— В банке Демпстера.

— Почему уволился? — спросил он, все еще ничего не вспомнив.

— Они сократили штат.

— Ладно, я с ним встречусь.

Это было платой за тактичность и преданность, проявленные ею в тот день. Теперь она понимала, почему некоторые женщины правам предпочитают влияние. Миссис Плинлиммон, осуждая суфражисток, заявила: «Стыдно должно быть женщине, которая не может повлиять на мужа и заставить его голосовать так, как ей нужно». Тогда Маргарет поморщилась, но теперь она сама влияла на Генри, и хотя была рада своей маленькой победе, понимала, что именно так одерживаются победы в гареме.

— Я буду рада, если ты его возьмешь, — сказала она, — только не знаю, насколько он компетентен.

— Сделаю что смогу. Но, Маргарет, ты не должна рассматривать это как прецедент.

— Нет, конечно же, нет…

— Я не в состоянии пристраивать твоих протеже каждый день. Это помешает делу.

— Обещаю — больше не буду. Просто здесь особый случай.

— Все протеже — особый случай.

Она не стала возражать. Генри поднялся и с подчеркнутой любезностью подал ей руку, помогая подняться. Какая пропасть лежала между этим Генри и тем, каким его хотела видеть Хелен! Да и сама она — вечно разрывающаяся между этими двумя людьми, то принимая мужчин такими, какие они есть, то стремясь вместе с сестрой к Истине. Любовь и Истина — их вражда, наверное, вечна. Быть может, на ней и покоится весь зримый мир, а если бы они были едины, то сама жизнь могла бы исчезнуть в разряженном воздухе пространства подобно духам, исчезнувшим, как только Просперо помирился со своим братом.

— Из-за твоего протеже мы опоздали, — сказал Генри. — Фасселлы уже, должно быть, собрались уезжать.

В общем, Маргарет была на стороне мужчин, таких, какие они есть. Генри спасет Бастов, как он спас Говардс-Энд, тогда как Хелен и ее друзья рассуждают об этической стороне спасения. У него были грубые и простые методы, но ведь и мир создан грубо и просто, а красивые горы, реки и закаты, возможно, суть всего лишь внешние украшения, с помощью которых не слишком искусный мастер скрывает швы. Онитон, как и она сама, был несовершенен. Яблони чахлые, замок в развалинах. Он тоже пострадал в пограничной войне между англосаксами и кельтами, между тем, что есть, и тем, что должно было бы быть. Запад вновь отступал, вновь звезды в нужном порядке высыпали на восточном небе. Без сомнения, нам нет на земле покоя, но есть счастье и, спускаясь с холма под руку с любимым человеком, Маргарет чувствовала, что сейчас оно выпало и на ее долю.

К своей досаде, она заметила, что миссис Баст все еще в саду. Мистер Баст и Хелен оставили ее доедать угощение, а сами пошли в гостиницу снять номер. Женщина эта показалась Маргарет отвратительной. Пожимая ей руку, она чувствовала, как ее охватывает ужасный стыд. Она не забыла, какая причина заставила Джеки явиться на Уикем-плейс, и вновь на нее потянуло зловонием пропасти — еще более отталкивающим оттого, что было оно непроизвольным. И ведь в самой Джеки не ощущалось ничего зловещего. Она тихо-мирно сидела с куском торта в одной руке и пустым бокалом из-под шампанского в другой.

— Она слишком устала, — прошептала Маргарет.

— Она слишком кое-что другое, — сказал Генри. — Так не пойдет. Я не допущу, чтобы она сидела у меня в саду в таком состоянии.

— Неужели она… — Маргарет побоялась сказать «пьяная». Теперь, готовясь стать его женой, она выбирала слова. Генри отнюдь не приветствовал рискованные темы.

Он подошел к женщине. Та подняла голову, и ее лицо засияло в сумерках словно гриб-дождевик.

— Мадам, вам будет гораздо удобнее в гостинице, — резко сказал он.

— Так ведь это ж Ген… — проговорила Джеки.

— Ne crois pas que le mari lui resemble, — извиняющимся тоном сказала Маргарет. — Il est tout â fait different.

— Генри! — повторила Джеки, на этот раз совершенно отчетливо.

Мистер Уилкокс вышел из себя.

— Не могу поздравить тебя с твоими протеже, — сказал он.

— Генри, не уходи. Ты ведь любишь меня, дорогуша, верно?

— Господи, что за женщина! — вздохнула Маргарет, подбирая юбки.

Джеки указала на Генри куском торта.

— Ты хороший парень, правда хороший. — Она зевнула. — Знаешь, я тебя люблю.

— Генри, ради Бога, прости.

— За что, скажи на милость? — спросил он и так напряженно взглянул на Маргарет, что она испугалась, не стало ли ему вдруг дурно. Казалось, он шокирован гораздо больше, чем того требовали обстоятельства.

— За то, что втянула тебя в это.

— Пожалуйста, не извиняйся.

Джеки не умолкала.

— Почему она зовет тебя «Генри»? — с невинным видом спросила Маргарет. — Она была с тобой раньше знакома?

— Знакома с Генри? — сказала Джеки. — Кто ж не знаком с Генри! Он удовлетворяет тебя, как когда-то меня, дорогая. Ох уж эти парни! Погоди… Но мы все равно их любим.

— Теперь ты довольна? — спросил Генри.

Маргарет стало страшно.

— Не понимаю, что здесь происходит, — сказала она. — Пойдем в дом.

Но он решил, что она притворяется. Решил, что ему нарочно подстроили ловушку. И увидел, как рушится вся его жизнь.

— В самом деле не понимаешь? — язвительно спросил он. — Зато я понимаю. Прими мои поздравления: твой план удался.

— Это план Хелен, а не мой.

— Теперь я понимаю, почему тебя так интересовали Басты. Все здорово продумано. Меня забавляет твоя осмотрительность, Маргарет. Но ты права — она была необходима. Я мужчина, и, как у всякого мужчины, у меня есть прошлое. Имею честь освободить тебя от обещания выйти за меня замуж.

Она все еще не понимала. В теории ей была известна темная сторона жизни, но она не могла осознать ее как факт. Потребовалось еще несколько слов от Джеки — слов недвусмысленных и неоспоримых.

— Так значит… — вырвалось у нее, когда она вошла в дом. Она не дала себе договорить.

— «Так значит» что? — переспросил полковник Фасселл, который был в холле и готовился к отъезду.

— Мы говорили… Мы с Генри только что ужасно поспорили, и я утверждала…

Выхватив у лакея шубу Фасселла, она предложила свою помощь. Фасселл протестовал, и они в шутку разыграли целую сцену.

— Нет, позволь уж я, — сказал Генри, который вошел в дом следом за Маргарет.

— Спасибо большое! Видите — он меня простил!

Полковник галантно ответил:

— Думаю, не так уж много ему пришлось прощать.

Фасселл сел в машину. Через некоторое время за ним последовали дамы. Горничные, обслуживающий путешественников железнодорожный агент и тяжелый багаж отбыли раньше по боковой ветке. Переговариваясь, выражая благодарность хозяину и напутствуя свысока будущую хозяйку, гости укатили.

Тогда Маргарет спросила:

— Так значит, эта женщина была твоей любовницей?

— Ты высказываешься со свойственной тебе исключительной щепетильностью, — ответил он.

— Скажи, пожалуйста, когда?

— Зачем?

— Пожалуйста, когда?

— Десять лет назад.

Маргарет ушла, не сказав ни слова, ибо это была трагедия не ее, а миссис Уилкокс.