Дома умирают по-разному, уходя в небытие подобно людским поколениям: некоторые — с трагическим грохотом, некоторые — бесшумно, но обретая иное бытие в городах-призраках, а из некоторых — и такова была участь дома на Уикем-плейс — душа уходит прежде, чем погибает тело. Дом пришел в упадок весной, разбередив сестер гораздо сильнее, чем они готовы были признать, и заставил каждую обратить свои взоры в неизвестные им дотоле края. К сентябрю он уже стал трупом, лишенным чувств и почти утратив все то святое, что навевало воспоминания о тридцатилетнем периоде счастья. Из его закругленных вверху входных дверей вынесли мебель, картины, книги, и вот уже полностью выпотрошенной оказалась последняя комната и с грохотом покатился прочь последний фургон. Дом простоял еще неделю-другую, вытаращив глаза и как будто удивляясь собственной пустоте. Потом он рухнул. Пришли рабочие и сровняли его с землей. Обладатели недюжинных мускулов, подвыпившие и добродушные, они были не самыми плохими могильщиками для дома, который всегда имел человеческий нрав и не принимал культуру за конечную цель бытия.

Мебель, за небольшим исключением, была отправлена в Хартфордшир, поскольку мистер Уилкокс очень любезно предложил для ее хранения Говардс-Энд. Мистер Брайс умер за границей — досадное происшествие, — и, так как не было никаких гарантий, что арендная плата будет поступать регулярно, Генри расторг соглашение с субарендатором и вновь стал хозяином дома. До тех пор пока он снова не сдаст Говардс-Энд, Шлегелям разрешалось держать свою мебель в гараже и в комнатах первого этажа. Маргарет приняла его предложение неуверенно, зато Тибби был рад: теперь он мог на время отложить решение о собственном будущем. Посуда и наиболее ценные картины нашли надежное пристанище в лондонском доме, но большая часть вещей была отослана за город и передана попечительству мисс Эйвери.

Незадолго до переезда наши герой и героиня поженились. Пережив бурю, они теперь по справедливости могли рассчитывать на спокойную жизнь. Не иметь иллюзий и все же любить — разве способна женщина обрести более надежный залог счастья? Маргарет знала о прошлом своего мужа, как знала и его сердце. В своем сердце она тоже разбиралась с такой доскональностью, какую простым людям даже не вообразить. Скрытым для нее оставалось лишь сердце миссис Уилкокс, но размышлять о чувствах мертвых — значит, по-моему, предаваться суевериям. Они поженились тихо — действительно тихо, потому что, когда наступил назначенный день, Маргарет отказалась устраивать второй Онитон. В церковь ее ввел брат; тетушка, чувствовавшая себя неважно, занималась угощением гостей, которые были приглашены к столу с не слишком оригинальной закуской. Со стороны Уилкоксов присутствовали Чарльз, выступавший свидетелем при заключении брачного договора, и мистер Кахилл. Пол прислал телеграмму. За несколько минут их без всякой музыки обвенчал священник, и вскоре упала та стеклянная ширма, что отделяет новобрачных от остального мира. Она, женщина по природе моногамная, сожалела о том, что заглохли некоторые невинные ароматы жизни; он, человек с полигамными инстинктами, почувствовал, что морально связан наступившей переменой и, стало быть, менее подвержен искушениям, волновавшим его в прошлом.

Медовый месяц они провели в Инсбруке. Генри знал там один вполне приличный отель, а Маргарет надеялась встретиться с сестрой. Но ее ждало разочарование. Как только они стали продвигаться к югу, Хелен сразу же перебралась на другую сторону Бреннера и написала путаную открытку с берегов озера Гарда, сообщив, что планы у нее неопределенные и будет лучше, если молодожены вовсе не станут брать их в расчет. Было очевидно, что ей не хочется встречаться с Генри. Двух месяцев вполне достаточно, чтобы посторонний человек примирился с ситуацией, с которой жена справилась в два дня, и Маргарет вновь пришлось сожалеть о неумении сестры держать себя в руках. В своем длинном письме Маргарет указала ей на необходимость быть снисходительной в вопросах пола: о них ведь так мало известно; даже тем, кого они лично затрагивают, судить бывает очень непросто; и потом, насколько поверхностным бывает приговор общества. «Я не говорю, что не существует никаких норм, ибо это уничтожило бы нравственность, но считаю, что нормы не возникнут, пока мы не разберемся со своими влечениями и не поймем их лучше». В ответ Хелен поблагодарила ее за милое письмо — что прозвучало довольно странно. Она поехала дальше на юг и написала, что зиму собирается провести в Неаполе.

Мистер Уилкокс не жалел, что встреча с Хелен не состоялась. Хелен дала ему время, чтобы рана как следует затянулась. Случались моменты, когда он все еще испытывал угрызения совести. Если бы он только знал тогда, что его ждет Маргарет — Маргарет, такая живая и умная, но в то же время такая покорная, — он постарался бы быть ее достойным. Не умея толком разобраться в своем прошлом, он перепутал историю с Джеки с другой историей, произошедшей в период его холостяцкой жизни. И на обе эти истории, смешавшиеся в одну, он стал смотреть как на грехи молодости, о которых искренне сожалел, но ему было невдомек, что грехи, приведшие к бесчестью другого человека, особенно тяжелы. Распущенность и неверность были для него такими же туманными понятиями, как и для людей Средневековья, его единственных нравственных учителей. Что касается Рут (бедняжки Рут!), то о ней вообще речь не шла, потому что бедняжка Рут так ничего и не узнала.

Он испытывал все большую привязанность к своей нынешней жене. Ее ум нисколько его не беспокоил, и ему даже нравилось смотреть, как она читает стихи или книги, трактующие проблемы общества. Это выделяло ее среди жен других людей. Но стоило ему позвать ее, как она захлопывала книгу и была готова делать то, что он считает нужным. Еще они так весело спорили, и раз или два Маргарет почти поставила его в тупик, но как только он начинал говорить серьезно, она тут же сдавалась. Мужчина создан для войны, а женщина — для отдыха воина, но он не был против, если она пыталась изобразить борьбу. Она не может победить в настоящей битве, поскольку у нее вместо мускулов нервы. Это нервы заставили ее выпрыгнуть на ходу из автомобиля или отказаться устраивать роскошную свадьбу. В таких случаях воин вполне может уступить женщине победу — это не нанесет вреда прочному основанию, на котором зиждется его спокойствие.

Во время медового месяца мистер Уилкокс еще раз испытал на себе всплеск ее нервозности. Он сообщил Маргарет — как обычно, между прочим, — что сдал в аренду Онитон-Грейндж. Маргарет явно расстроилась и довольно резко спросила, почему он с ней не посоветовался.

— Не хотел тебя беспокоить, — ответил он. — Кроме того, все окончательно уладилось только сегодня утром.

— Где же мы будем жить? — спросила Маргарет, пытаясь рассмеяться. — Мне очень нравилось это место. Или ты считаешь, Генри, что нам не нужен постоянный дом?

Он уверил ее, что она его не так поняла. Именно жизнь в своем доме отличает нас от иностранцев. Но он считает, что им не нужен сырой дом.

— Это что-то новенькое. Никогда до этой минуты я не слышала, что в Онитоне сыро.

— Моя милая девочка! — Он взмахнул рукой. — У тебя есть глаза? У тебя есть кожа? Там некуда деваться от сырости. Во-первых, усадьба построена на глинистой почве, на том месте, где, вероятно, раньше был ров. Потом, там течет эта отвратительная речка, над которой всю ночь поднимается туман, как пар от чайника. Пощупай подвальные стены, загляни под карнизы. Спроси сэра Джеймса или кого хочешь. Шропширские долины славятся сыростью. Единственное подходящее место для дома в Шропшире — на холме. Но мне кажется, уж слишком далеко это от Лондона, да и пейзажи там неважные.

Не удержавшись, Маргарет спросила:

— Так зачем же ты покупал там дом?

— Я… потому что… — Разозлившись, он откинул назад голову. — А зачем мы приехали в Тироль, если на то пошло? Такие вопросы можно задавать бесконечно.

Можно. Но мистер Уилкокс просто тянул время, чтобы придумать убедительный ответ. Ответ нашелся, и он сам поверил в него, когда сказал:

— Честно говоря, я купил Онитон из-за Иви. Только никому не говори.

— Конечно, не скажу.

— Не хотелось бы, чтобы она знала, что из-за нее я чуть было не совершил невыгодную сделку. Как только я подписал договор, они тут же объявили о помолвке. Бедная девочка! Ей так хотелось получить это имение, что она даже не удосужилась узнать, какова там охота. Боялась, что кто-нибудь перехватит, — в точности как все вы, женщины. Ну, к счастью, ничего плохого не случилось. Она сыграла свадьбу на природе, как и мечтала, а я избавился от дома — теперь там будет начальная школа.

— Так где же мы будем жить, Генри? Мне все-таки хотелось бы где-нибудь жить.

— Я еще не решил. Как тебе Норфолк?

Маргарет молчала. Замужество не спасло ее от ощущения текучести. Лондон лишь предвосхищал появление этой кочевой цивилизации, коренным образом изменяющей человеческую природу и подвергающей отношения людей такому давлению, какое им еще не доводилось испытывать. Космополитизм, если распространится, лишит нас помощи земли. Деревья, луга и горы станут лишь картинкой, а связующую силу, которую они когда-то пробуждали в человеческом характере, придется передать Любви. Дай Бог, чтобы Любовь справилась с этой задачей!

— Что у нас сейчас? — продолжал Генри. — Почти октябрь. Давай перезимуем на Дьюси-стрит, а весной что-нибудь подыщем.

— Если можно, что-нибудь постоянное. Я уже не такая молоденькая, и все эти перемены мне не нравятся.

— Но, дорогая моя, что ты предпочитаешь — перемены или ревматизм?

— Я тебя понимаю, — сказала Маргарет вставая. — Если в Онитоне и в самом деле так сыро, конечно, там жить нельзя — пусть в нем поселятся маленькие мальчики. Только давай весной будем выбирать внимательнее. Я постараюсь не повторить ошибку Иви и не буду тебя торопить. Имей в виду, что на этот раз ты можешь выбрать то, что сочтешь нужным. От этих бесконечных переездов портится мебель, да и средства требуются немалые.

— Какая у меня практичная женушка! Что это она читает? Тео… тео… как там дальше?

— Теософия.

Итак, дом на Дьюси-стрит стал первой обителью, посланной ей судьбой, — и обителью совсем не плохой. Дом, который был не намного больше того, что Шлегели оставили на Уикем-плейс, дал Маргарет возможность подготовиться к ведению хозяйства в огромном особняке, обещанном ей весной. Они часто выезжали, но дома их жизнь текла спокойно и размеренно. По утрам Генри отправлялся на работу, и его сандвич — реликвию, оставшуюся с каких-то доисторических времен — она всегда делала собственными руками. В качестве обеда сандвич не устраивал Генри, но он любил иметь его при себе часов в одиннадцать, на случай если проголодается. Когда муж уходил, у Маргарет были свои дела — она занималась домом, пыталась перевоспитать слуг, сделав их более человечными, выполняла некоторые обязанности Хелен. Маргарет немного мучила совесть из-за Бастов, и она была рада, что потеряла их из виду. Без сомнения, Леонарду стоило бы помочь, но, будучи женой Генри, она предпочла бы помочь кому-нибудь другому. Что касается театров и дискуссионных обществ, то они привлекали ее все меньше и меньше. Она стала «пропускать» новые течения и проводила свободное время, перечитывая старые книги или размышляя, что вызывало озабоченность ее друзей из Челси. Они приписывали эти перемены замужеству, и, пожалуй, некий глубоко запрятанный инстинкт действительно подсказывал ей не отдаляться от мужа, если в этом нет особой необходимости. Однако главная причина крылась гораздо глубже: Маргарет вышла из того возраста, когда требуются стимулирующие средства, и переходила от слов к вещам. Конечно, ей было жаль не поспевать за творчеством Ведекинда или Джона, но после тридцати неизбежно закрываются какие-то двери, если ваше сознание само готово стать творческой силой.