День ее приезда был исключительный, последний день ничем не омраченного счастья на многие месяцы вперед. Тревога по поводу удивительного отсутствия Хелен еще не пробудилась как следует, а что касается возможных трений с мисс Эйвери, то они лишь придавали Маргарет бо́льшую решимость. Кроме того, она таким образом избежала приглашения на званый завтрак, который устраивала Долли. Пройдя напрямик от железнодорожной станции, Маргарет пересекла общинный луг и вышла на длинную каштановую аллею, соединяющую луг с церковью. Сама церковь когда-то стояла в деревне. Но она привлекала так много прихожан, что дьявол из вредности сорвал ее с фундамента и перенес на неудобный бугор на три четверти мили в сторону. Если так оно и было на самом деле, то каштановую аллею наверняка посадили ангелы. Для не слишком ревностного христианина более привлекательного подхода к Божьему храму нельзя было и придумать, но даже если бы этот христианин все равно счел путь слишком долгим, дьявол вновь был бы побежден, ибо для прихожан из отдаленных мест Наука построила часовню Святой Троицы, расположив ее рядом с домом Чарльза и покрыв крышу листами жести.

Маргарет медленно шла по аллее, останавливаясь, чтобы взглянуть на небо, сияющее сквозь верхние ветви каштанов, или потрогать маленькие подковки, висящие на нижних ветвях. Почему у Англии нет великой мифологии? Наш фольклор никогда не покидал рамки изысканного, а самые великолепные мелодии о нашей сельской местности вышли из греческих свирелей. Каким бы глубоким и истинным ни было деревенское воображение, здесь оно, казалось, не смогло себя проявить. Дальше ведьм и фей дело не пошло. Оно не может оживить хотя бы кусочек летнего поля или дать имена хотя бы полдюжине звезд. Англия все еще ждет наивысшего проявления своей литературы — великого поэта, который даст ей свой голос, или, еще лучше, тысяч малых поэтов, чьи голоса станут частью нашей общей речи.

У церкви пейзаж изменился. Каштановая аллея превратилась в дорогу, ровную, но узкую, ведущую в не тронутые человеком места. Маргарет шла по ней больше мили. Легкие дорожные колебания были ей приятны. Не имея строго определенного пункта назначения, дорога по собственной прихоти бежала то вверх, то вниз, не заботясь ни о крутизне, ни о пейзаже, который тем не менее становился все шире и шире. Большие имения, которые душат южный Хартфордшир, здесь казались менее навязчивыми, а местность не напоминала ни ту, что несет на себе признаки аристократизма, ни ту, что зовется пригородной. Дать ей определение было сложно, но Маргарет точно знала, чего в ней не было: в ней не было снобизма. Хотя все природные очертания были нечеткие, в этих линиях жила свобода, которой никогда не достичь Суррею, а возвышенность Чилтерн-Хиллс поднималась вдали словно самые настоящие горы. «Предоставленная самой себе, — подумала Маргарет, — эта земля голосовала бы за либералов». Дружество, лишенное излишних эмоций, величайший дар Англии как нации, было подсказано этим пейзажем, включавшим невысокую кирпичную ферму, куда Маргарет зашла за ключом.

Однако на ферме ее ждало разочарование. Она была встречена крайне благовоспитанной молодой девицей. «Да, миссис Уилкокс. Нет, миссис Уилкокс. О да, миссис Уилкокс, тетушка вовремя получила ваше письмо. Тетушка сейчас как раз отправилась в ваш маленький дом. Могу я послать слугу, чтобы он показал вам дорогу?» И потом: «Нет, конечно, тетушка обычно не присматривает за домом. Она согласилась, только чтобы сделать одолжение соседу, в виде исключения. К тому же ей тогда есть чем заняться. Она проводит там довольно много времени. Иногда муж говорит: „Где тетушка?“ А я отвечаю: „Что за вопрос? В Говардс-Энде“. Да, миссис Уилкокс. Миссис Уилкокс, не хотите ли отведать кусочек торта? Я вам сама отрежу».

Маргарет отказалась от торта, но, к несчастью, это обстоятельство лишь придало ей больше благородства в глазах племянницы мисс Эйвери.

— Я не могу допустить, чтобы вы шли туда одна. Нет-нет. Ни в коем случае. Лучше уж я вас сама сопровожу. Только надену шляпу. Так что… — шаловливо, — миссис Уилкокс ни шагу, пока я не вернусь.

Удивленная, Маргарет осталась стоять, не шевелясь, посреди лучшей гостиной, испытавшей некоторое влияние стиля модерн. Впрочем, и другие комнаты выглядели соответственно, хотя их обстановка несла на себе отпечаток особой грусти, присущей сельскому жилищу. Здесь с незапамятных времен проживали люди другой, более древней, породы, на которых мы оглядываемся с тревогой. Деревня, куда мы едем по субботам и воскресеньям, была для них родным домом, и наиболее печальные стороны жизни — смерти, расставания, любовные томления — нашли свое сокровенное выражение в сердце ее полей. Но не все вызывало грусть. За окном светило солнце. На зацветающей калине распевал свои две ноты дрозд. Какие-то дети с криками возились в кучах золотистой соломы. Именно ощущение грусти и удивило Маргарет, хотя в конце концов грусть как раз и придала ее чувствам завершенность. На таких английских фермах, как нигде, можно увидеть жизнь в ее непрерывном течении и одновременно всю целиком, совместить в одном видении и ее бренность, и вечную молодость, соединить всех — соединить без всякой горечи, пока все люди не станут братьями. Но мысли Маргарет были прерваны появлением племянницы мисс Эйвери. Они так убаюкали ее, что она даже обрадовалась пробуждению.

Быстрее было пройти через черный ход, что они и сделали после необходимых объяснений. На племянницу тут же набросились бесчисленные цыплята, требуя корма, а следом нахальная свиноматка, ожидающая потомство. Маргарет не знала, чего ожидать от этих животных, но вся ее светскость улетучилась от дуновения свежего воздуха. Поднимался ветер, разбрасывая солому и ероша хвосты уткам, плавающим семейными парами над кулоном Иви. Восхитительный весенний порыв, который, кажется, заставляет шелестеть даже едва распустившиеся листочки, пронесся над землей и стих. «Джорджи!» — пел дрозд. «Ку-ку!» — раздавалось украдкой из сосняка на скале. «Джорджи, милый Джорджи!» — а следом со своей чепухой в общий хор вступили и другие птицы. Живая изгородь напоминала незаконченную картину, которая будет дописана всего через несколько дней. По ее краям рос чистотел, а в защищенных низинах аронник и примула; шиповник, на котором все еще торчали засохшие плоды, тоже обещал вот-вот зацвести. Пришла весна, еще не надевшая свой классический наряд, но все же прекраснее, чем иные весны, прекраснее даже той, что шествует сквозь тосканские мирты с Грациями, выступающими впереди и Зефиром позади нее.

Обе женщины, внешне весьма благовоспитанные, шли по тропинке. Но Маргарет думала, как трудно в такой день вести серьезные разговоры о мебели; племянница же размышляла о шляпках. Так они добрались до Говардс-Энда. Нетерпеливый крик «тетушка!» несколько раз пронзил воздух. Ответа не последовало, а входная дверь оказалась заперта.

— Вы уверены, что мисс Эйвери там? — спросила Маргарет.

— О да, миссис Уилкокс, совершенно уверена. Она сидит здесь целыми днями.

Маргарет попыталась заглянуть внутрь через окно столовой, но оно было наглухо закрыто шторами. То же самое в гостиной и в холле. Вид штор казался знакомым, но Маргарет не помнила, чтобы видела их в свой прошлый приезд: тогда ей показалось, что мистер Брайс вывез все, что мог. Они попробовали войти с черного хода, но и тут не получили ответа и ничего не разглядели: на кухонном окне были спущены жалюзи, а двери кладовой и каморки для мытья посуды подпирали деревянные доски, которые подозрительно напоминали крышки упаковочных ящиков. Вспомнив про свои книги, Маргарет тоже начала кричать. Ей сразу же повезло.

— Ну-ну, — ответил кто-то из глубины дома. — Никак миссис Уилкокс наконец пожаловали!

— У тебя есть ключ, тетушка?

— Мэдж, уходи, — сказала мисс Эйвери, все еще не показываясь.

— Тетушка, это миссис Уилкокс…

Маргарет поддержала девушку:

— Мы пришли вместе с вашей племянницей…

— Мэдж, уходи, твоя шляпка тут совершенно ни к чему.

Бедняжка Мэдж покраснела.

— Тетушка в последнее время стала чудить, — нервно сказала она.

— Мисс Эйвери! — крикнула Маргарет. — Я приехала по поводу мебели. Не могли бы вы меня впустить?

— Да, миссис Уилкокс, — ответил голос, — конечно.

Но потом наступила тишина. Они снова стали звать, но безрезультатно. В отчаянии женщины опять обошли дом.

— Надеюсь, мисс Эйвери здорова, — осмелилась намекнуть Маргарет.

— Думаю, вы меня простите, — сказала Мэдж. — Мне, пожалуй, пора. За слугами на ферме нужен глаз да глаз. Иногда тетушка бывает такая странная.

Стараясь не позабыть о манерах, она удалилась, побежденная, и, словно ее уход отпустил натянутую пружину, парадная дверь тут же открылась.

— Ну, заходите, миссис Уилкокс! — пригласила мисс Эйвери довольно приятным и спокойным голосом.

— Большое вам спасибо, — начала Маргарет, но запнулась при виде подставки для зонтов. Это была ее собственная подставка.

— Сначала зайдите в холл, — сказала мисс Эйвери.

Она отодвинула портьеры, и Маргарет издала крик отчаяния. Произошло нечто ужасное. Весь холл был забит содержимым библиотеки из дома на Уикем-плейс. Там был разостлан ковер, большой рабочий стол придвинут к окну, книжные шкафы выстроились во всю стену напротив камина, а сабля ее отца — что в особенности потрясло Маргарет — была вынута из ножен и висела, обнаженная, среди блеклых томов. Похоже, мисс Эйвери трудилась здесь не один день.

— Боюсь, это не совсем то, что мы предполагали, — заговорила Маргарет. — Мы с мистером Уилкоксом не хотели, чтобы ящики распаковывали. Эти книги, к примеру, принадлежат моему брату. Они здесь хранятся для него и для моей сестры, которая сейчас живет за границей. Когда вы любезно согласились присмотреть за домом, мы никак не ожидали, что вы возьмете на себя такой нелегкий труд.

— Дом слишком долго стоял пустой, — ответила старушка.

Маргарет не хотелось с ней спорить.

— Должна признать, что мы просто не предоставили вам нужных разъяснений, — сказала она вежливо. — И в этом была ошибка. Скорее всего наша ошибка.

— Миссис Уилкокс, тут все пятьдесят лет ошибка на ошибке. Дом принадлежал миссис Уилкокс, и она не хотела бы, чтобы он все так и стоял пустой.

Чтобы поддержать выжившую из ума бедняжку, Маргарет подтвердила:

— Да, это дом миссис Уилкокс, матери мистера Чарльза.

— Ошибка на ошибке, — повторила мисс Эйвери. — Ошибка на ошибке.

— Ну, не знаю, — сказала Маргарет, садясь в одно из своих кресел. — Я и впрямь не знаю, что теперь делать.

Она невольно рассмеялась.

— Да, — сказала ее собеседница, — этот дом должен стать веселым.

— Не знаю… что тут скажешь… Спасибо вам большое, мисс Эйвери. Да, все хорошо. Просто прекрасно.

— Вон там общая комната. — Мисс Эйвери прошла через дверь напротив и раздвинула портьеры. Свет залил гостиную и мебель с Уикем-плейс. — И столовая. — Раздвигались портьеры, и окно за окном открывалось навстречу весне. — А теперь сюда… — Мисс Эйвери выходила и вновь появлялась в холле. Голос ее удалялся, но Маргарет услышала, как она поднимает жалюзи на кухне. — Здесь я пока не закончила, — объявила она, вернувшись. — Еще предстоит многое сделать. Парни с фермы поднимут ваши огромные шкафы наверх, потому что ни к чему тратить лишние деньги из Хилтона.

— Все это ошибка, — повторила Маргарет, чувствуя, что пора проявить твердость. — Недопонимание. Мы с мистером Уилкоксом не собираемся жить в Говардс-Энде.

— В самом деле? Из-за его сенной лихорадки?

— Мы решили построить себе дом в Суссексе, и часть мебели — моя часть — в скором времени отправится туда.

Маргарет внимательно посмотрела на мисс Эйвери, пытаясь понять, насколько глубоко та погружена в свои фантазии. Но перед ней стояла не бессвязно бормочущая старуха. Морщинки делали лицо женщины хитроватым и веселым. Казалось, ей было присуще язвительное остроумие, а также неподдельное, но скромное благородство.

— Вы думаете, что не переедете сюда жить, миссис Уилкокс, но вы ошибаетесь.

— Будет видно, — улыбнувшись, сказала Маргарет. — Пока у нас нет такого намерения. Оказалось, что нам нужен более просторный дом. Обстоятельства сложились так, что нам придется устраивать большие приемы. Конечно, когда-нибудь… никогда ведь не знаешь, как все обернется, правда?

— Когда-нибудь! — повторила мисс Эйвери. — Вот те на! Нечего и говорить про когда-нибудь. Вы уже сейчас здесь живете.

— Разве?

— По-моему, вы живете здесь последние десять минут.

Последние слова были бессмысленны, но Маргарет поднялась из кресла со странным ощущением предательства. Она чувствовала, что подспудно мисс Эйвери осуждает Генри. Они пошли в столовую, где на шифоньерку ее матери лились солнечные лучи, а потом наверх, где множество старых богов выглядывали из новой ниши. Удивительно, но мебель оказалась как будто специально подобрана. В центральной комнате — над холлом, там, где четыре года назад спала Хелен, — мисс Эйвери установила старую плетеную кроватку Тибби.

— Детская, — пояснила она.

Маргарет отвернулась, ничего не ответив.

Наконец они осмотрели все. Кухня и коридор все еще были забиты мебелью и соломой, но, насколько могла судить Маргарет, ни один предмет не был сломан или поцарапан. Какое трогательное проявление оформительской изобретательности! Затем в приятном расположении духа они отправились прогуляться по саду, совсем заросшему после ее последнего посещения. Посыпанная гравием дорожка поросла сорняками, трава вылезла у самых ворот гаража, а альпийские горки Иви превратились в груду камней. Возможно, Иви была в ответе за странное поведение мисс Эйвери, но Маргарет подозревала, что главная причина крылась глубже и что глупое письмо девчонки просто дало волю раздражению, накопившемуся за многие годы.

— Красивый луг, — заметила Маргарет. Это была одна из тех гостиных под открытым небом, которые кроились сотни лет назад из небольших полей. Потому и отмечавшая ее границы живая изгородь спускалась зигзагами с холма под правильными углами, а внизу располагался маленький зеленый чуланчик, нечто вроде туалетной комнатки для коров.

— Да, луг хорош, — сказала мисс Эйвери, — то есть хорош для тех, кто не чихает. — Она злобно хмыкнула. — Как-то раз Чарльз Уилкокс явился к моим парням, когда сено убирали. Стал указывать, что им делать, а чего не делать, — дескать, сейчас он научит их уму-разуму! И тут как раз его прихватило. У него это от отца, как и многое другое. Ни один Уилкокс не сможет выдержать наши поля в июне — я чуть не лопалась от смеха, когда он ухаживал за Рут.

— У моего брата тоже сенная лихорадка, — сказала Маргарет.

— Для них этот дом слишком связан с землей. Поначалу они, конечно, были рады прибрать его к рукам, но Уилкоксы все же лучше, чем ничего. Вы, я вижу, это и сами поняли. — Маргарет засмеялась. — Они не дают дому зачахнуть, согласны? В этом все дело.

— Они не дают зачахнуть Англии — вот мое мнение.

Но ответ мисс Эйвери был Маргарет неприятен:

— Да уж, размножаются как кролики. Смешно. Но я думаю, что тот, кто сотворил наш мир, знает, что ему нужно. Если жена мистера Чарли ждет четвертого, то нам не пристало жаловаться.

— Размножаются, но и работают, — сказала Маргарет, ощутив приглашение ступить на стезю предательства, поддержанное легким ветерком и пением птиц. — Смешно-то смешно, но пока такие люди, как мой муж и его сыновья, управляют этим миром, я полагаю, что мир не будет плох… никогда не будет по-настоящему плох.

— Да, лучше, чем ничего, — повторила мисс Эйвери и повернулась к шершавому вязу.

По дороге на ферму она говорила о своей давней подруге гораздо понятнее, чем раньше. Придя в дом, Маргарет задумалась — достаточно ли хорошо мисс Эйвери различает первую жену мистера Уилкокса и вторую.

— Я не часто встречалась с Рут после смерти ее бабки, но мы всегда относились друг к другу со всем почтением, — рассказывала она. — Это была очень вежливая семья. Старая миссис Говардс никогда ни о ком слова дурного не скажет, никогда не допустит, чтобы кто-то ушел от нее без еды. На их земле не писали: «Посторонним проход воспрещен», — наоборот — будьте любезны, заходите! Миссис Говардс совсем не умела управлять фермой.

— У них не было работников, которые помогали бы по хозяйству? — спросила Маргарет.

— Мало-помалу все работники перевелись.

— И тогда появился мистер Уилкокс, — подсказала Маргарет, которой хотелось, чтобы ее мужу воздали должное.

— Полагаю, что да. Но Рут должна была выйти замуж за… Не хочу своими словами проявлять к вам неуважение, но, по-моему, вам все равно достался бы Уилкокс, независимо от того вышла бы Рут за него первая или нет.

— Так за кого же она должна была выйти?

— За солдата! — воскликнула старушка. — За настоящего солдата.

Маргарет молчала. Такая критика характера Генри была гораздо злее, чем ее собственная. Ей стало неприятно.

— Но теперь все в прошлом, — продолжала мисс Эйвери. — Наступают лучшие времена, хотя вы заставили меня долго ждать. Всего несколько недель, и вечером сквозь живую изгородь я увижу свет. Вы уже заказали уголь?

— Мы не собираемся переезжать, — твердо сказала Маргарет. Она слишком уважала мисс Эйвери, чтобы ей поддакивать. — Нет. Не переезжаем. И никогда не переедем. Все это было ошибкой. Мебель нужно снова запаковать, и, простите, но я кое-что еще должна сделать, поэтому прошу вас отдать мне ключи.

— Конечно, миссис Уилкокс, — сказала мисс Эйвери и с улыбкой сложила свои полномочия.

Обрадовавшись, что ее визит так удачно завершился, и передав привет Мэдж, Маргарет пошла на станцию пешком. Она собиралась зайти на мебельный склад и дать указания, чтобы туда перевезли мебель, но дело это оказалось гораздо более запутанным, чем ей поначалу думалось, так что она решила посоветоваться с Генри. И это было правильно. Генри категорически не желал нанимать местного работника, которого он сам же ранее рекомендовал, и в конце концов предложил ей отвезти всю мебель в Лондон.

Но прежде чем Маргарет взялась за дело, возникли непредвиденные осложнения.